Оптимальные затраты

Провинция способна на многое – это знает каждый столичный житель. Иногда же провинция способна творить чудеса. Да не те чудеса, которым и быть положено нигде как в глуши, а чудеса сложнейшей организации, почти международного масштаба. Друг мой Толик, провинциал по рождению, а следовательно, поневоле, был настолько умён, что полностью отказался от применения своих знаний на практике ещё в молодости, а был он ни много, ни мало, как лучший студент университета. Точно – не факультета, не какого-то научного направления, а всего заведения. И не в настоящие времена, когда знания продались, кому попало за звонкую монету, в основном, кавказского и рублёвского разлива, а довольно-таки конкурентные.

Впрочем, не будем идеализировать прошлое. Единственной областью, где конкуренция чего-то до перестройки стоила, как раз и было образование. Наверное, поэтому им же, в первую очередь, невинность и была утрачена. Толик не стал дожидаться настоящего капитализма, разумно полагая, что в России он в своих положительных чертах невозможен, и удалился в леса. Мы с Сашкой долго это обсуждали и даже переживали отсутствие друга, но всё забывается, а если и не совсем, то становится всё туманнее и как-то мягче. А вот и картинка блёклого настоящего, с равнодушием отретушированная жизненной суетой, в которой и Сашка почти полностью исчез из поля зрения, лишь изредка напоминая о себе всяческими капиталистическими штучками.

То он сообщал, что купил какую-то верфь, в очень известном в среде корабелов месте, то о приобретении алмазного рудника в болотах Африки или ещё что-то такое же, всегда экзотическое и ужасно дорогое. Рапортовал мне Сашка и о более приземлённых вещах, например, о женитьбе на восточной красавице, о разводе с ней и последующем бегстве от не любящих проявления свобод общественных нравов родственников. В общем, отмечу, что Сашка, в отличие от Толика, весточки о себе подавал. Но в прошлое воскресенье случилось чудо. Объявился Толик, да не просто объявился – компьютерная почта дело не такое уж удивительное сейчас, - а выступил с подробнейшим планом нашей встречи, да ещё не в Амстердаме, а у него дома – в лесу!

В длиннющем письме он подробнейшим образом объяснял, как нашёл мой адрес в какой-то журнальной статье более чем десятилетней давности, как бьёт белок в глаз, как ловит внахлест хариуса в почти собственной речке и тому подобное – вполне лесное. Расспрашивал меня о жизни в столице и о Сашке, но просил в ответ ничего не писать, так как он использует почтовый ящик, находящийся в ведении местной районной администрации, которой нет до Толика ни малейшего дела и, разумеется, до нас с Сашкой. Как я понял, все ответы он желал получить от нас при личной встрече и нисколечко не сомневался, что она состоится. Толик легко сохранил до сорока с лишком лет полнейшую наивность, присущую талантливым, умным людям от рождения и до самого конца жизни. В заключение, он просто написал, как к нему добраться и когда он желает нас обоих у себя видеть.

Я-то - ладно, с невероятными допущениями можно было надеяться, что я сорвусь с тёплого места из Москвы в леса, но вот Сашка… Я прекрасно знал, что он находится в Хьюстоне и разрабатывает в своём личном институте, какие-то хитрые сверлилки недр, а потом весьма успешно продаёт их нефтедобытчикам. За каким же чёртом, ни с того ни с сего, его вдруг вынесет сначала в Шереметьево, потом на поезд, на автобус, на попутку, а в завершение пешим ходом прямиком в чащу леса? Раздался звонок в дверь, разметавший в пыль мои нехитрые рассуждения.
- Здорово, начальник!
- Я не начальник, - мы крепко обнялись, исполнив наш старинный ритуал дурацкого обращения ко мне Сашки, и моего неизменного ответа.
- Мне Толик прислал приглашение! – Уверяю вас, не я это сказал. Это объявил мне Сашка!
- И ты согласился? – Вид у меня легко переплюнул определение «дурацкий».
- Не со всем. У меня есть ряд возражений.
За чашкой «чая» – отвратительнейшего бурбона – мы сидели на моей кухне и, наконец, вернулись в сумбурном разговоре к возражениям Сашки нашему Толику. Профессиональный менеджер излагал теорию, что первоначальные затраты должны в разы превосходить оптимальные – тогда успех предприятию обеспечен. Он даже предупредил меня – радуйся любой непредвиденной трате на первом этапе, всё окупится сторицей. Начинай экономить только тогда, когда пойдёт прибыль. Я старательно делал вид, что согласен, но сам при этом думал: какая к чёрту прибыль от нашей затеи?
- Ну, смотри! Жалкая кучка рублей уйдёт на это путешествие, по плану наивного Толика. И каков будет результат?
- И каков? – умственные способности бурбон снижал со скоростью шахтного лифта.
- Мы не доедем! Это в худшем случае. При невероятной удаче мы, конечно, доберёмся – проходили и больше по тайге. Пускай по молодости лет и глупости, но… Разбитые и усталые мы ляжем на берегу реки, которую так здорово описывает наш друг, и будем съедены передовыми силами мошки, неспособные даже отмахнуться еловой веткой. Уверен – основных сил кровососов мы не увидим, а Толик добавит два зелёных холмика к своим красотам.
- Сначала рыжих…
- Чего рыжих? – настало время непонимания для Сашки после пятой чашки.
- Холмиков. Почвы в тайге в основном подзолистые, бедные гумусом и малоплодородные.
- Вот видишь, ты начинаешь верно оценивать перспективу – мы даже не позеленеем!

О чём тут долго рассказывать? В план Сашки я совершенно не поверил. Однако именно он и начал постепенно осуществляться. Развив бешеную телефонную деятельность, которую я решительно не могу переносить после целодневных, вечерних и полуночных бдений, Сашка договорился об аренде вертолёта, заказал такси до места его базирования на 4-30 завтрашнего утра, то есть на послезавтрашнее с момента встречи. Он заказал массу ненужных никому, кроме полярников, предметов по интернету и провёл серию непонятных мне переговоров. Короче, наделал кучу дел, полезных и не очень. О полезных не скажу ни слова, а вот бесполезное одно, как пример, приведу: Сашка позвонил моей «шефине», с которой имел какие-то связи и сообщил, что я выбываю из академической игры на пару недель.

А я ещё обвинял Толика в наивности! В своей академической дыре я бы продержался, отсутствуя без уважительных причин, и месяц – никто бы ничего не заметил. Теперь же пришлось пообещать, что я по возвращению напишу заявление за свой счёт! Это с моей-то зарплаты? Отдохнуть перед дорогой тоже не получилось. Целый день в квартиру врывались какие-то люди, сваливали вещи в передней, деловито проходили на кухню и слушали только Сашку, вяло реагируя на все мои замечания и пожелания, с первого взгляда определяя, кто из нас на самом деле заказывает музыку.

- Как ты думаешь, шведский топор может Толику пригодиться в хозяйстве? – Я ничего на такие вопросы уже не отвечал, а угрюмо раскуривал очередную трубку и углублялся в тревожные мысли домоседа-барсука, почуявшего что его вытаскивают из норы и, очень сомнительно, чтобы, поиграв с ним, вернули на место.

Наконец, ближе к позднему вечеру наступило затишье, и я решился задать Сашке вопрос.
- Саня, скажи честно, зачем тебя к нам принесло? Какого чёрта ты согласился на эту безумную поездку? – Сашка неожиданно для меня не стал отшучиваться как обычно, а ответил достаточно серьёзно.
- Понимаешь, ввязался я в одну очень сложную, рискованную, но страшно выгодную афёру. Вбухал в дело всё своё состояние и теперь жду вестей из Гонконга. Предприятие не финансовое, а вполне производственное. Ты меня знаешь – в технике я полный профан. Сам понимаешь, когда есть время, когда очень чего-то ждёшь, а поделать ничего не можешь, то жизненно необходимо чем-то заняться. Желательно, чтобы это занятие никак не было связано с обычными делами – вот я с радостью и согласился.

Сашка, сосредоточился и даже помрачнел. Ясно, что он отвечал мне начистоту.
- Годков нам с тобой уже не мало. Нервы не выдерживают, да и продолжать в том же темпе не получается. Знаешь, как мне надоели эти боинги? Провались в космос эти бесконечные катания над землёй в консервных банках. Всех денег не заработать. Хочу жениться на русской девчонке из деревни и осесть, где-нибудь в Черногории, на берегу моря.
- Так ты хочешь жениться на лесной красавице? Вот ты что задумал. Поэтому и согласился… Чёрт! Кто ж из вас более наивен, ты или Толик? – Я только сейчас по-настоящему разглядел, как постарел Сашка, но не столько телом, как глазами. В них я видел жуткую тоску и смятение – вот что есть настоящая старость.

Вертолёт прыгал по невидимым небесным кочкам от земных отличавшихся лишь страшным попутным шумом и периодическим желанием пассажира испортить мягкий коврик на полу, а я мечтал о бревенчатой бане, наполовину утопленной в земле – тоже описанной Толиком, а чаще просто впадал в забытьё. Забытьё было приятным. Я представлял себе как мы все трое, молодые, здоровые и фантастически глупые напились на новый год и сняли на Тверской самых шикарных девочек, а затем…

Железяку с винтом тряхнуло. Пошли на посадку, почему-то используя фигуру «падающий лист», которую как мне думалось, вертолёты исполнять не умеют. Вещи, уложенные рядом со мной на сидении, придавили меня на вираже (Сашка, будто второй пилот сидел рядом с первым), и думать стало совсем невозможно, но это и хорошо, потому как мы поторчали немного в воздухе над бетонными плитами и плюхнулись на землю довольно удачно. Оказалось, что мы приземлились вполне по плану для дозаправки на каком-то заштатном аэродроме, а точнее на одной из его хозяйственных площадок. Благо вертолёт машина не очень нуждающаяся во всяких там полосах.

На следующем этапе начались неприятности. Сашка тут же обозвал их дополнительными затратами или «вложениями», уж и не помню точно, но смысл был такой, в его устах радостный: пошло дело, превышаем оптимальный уровень – успех обеспечен! Я же, как человек окончательно испорченный научным подходом, а не ставкой азартного игрока, сделанной по наитию, его оптимизма не разделял. Не разделял в смысле счастливого достижения цели, но тому, что вертолёт дальше не летит, а улетает восвояси, рад был и ещё как – жутко надоело это чудо техники. Дело в том, что точного местонахождения Толика мы не знали – адресов в лесах пока не существует, а всякая летучая техника очень этого не любит. Нельзя сказать лётчику: лети вдоль маршрута вот этого местного автобуса или «тут надо спросить у тёти Веры, которая живёт в третьем от колодца доме…», ну и тому подобное.

Добавлю лишь одно замечание, может кому и пригодится в такой ситуации – точка на карте, распечатанной из интернета, в России ничего не означает и никакие космические фотки тут не помогают. Место обитания Толика в общепринятых у географов и путешественников координатах и способ его посещения, указанный в письме подробным маршрутом, разделяет пропасть. В мировых масштабах она не очень велика, но для нас последние десять вёрст, что к тому же оценивалось приблизительно – это круто.

Я выгружал вещи, а Сашка ходил вокруг, нянча свой спутниковый телефон и проверяя связь с Гонконгом. Мог бы и помочь, но видно дело ему было дороже своего друга. Наконец, мы помахали стрекозе ручкой и остались на косогоре, на берегу неширокой, но норовистой речушки рядом с тремя домиками, то ли бывшего паромщика (где только его паром?), то ли простого жителя лесов. Мы очень надеялись, что живёт здесь не хмурый отшельник, а приветливый абориген, вполне способный за яркие бусы проводить нас к Толику. В том, что хотя бы один домик обитаем, мы не сомневались – за оградой, чисто декоративной, кстати, и ничего общего с нашими заборами в средней полосе не имеющей, сушились портянки и какое-то исподнее бельишко. На приятные мысли наводил и яркий сарафан, аккуратно расправленный на верёвке рядышком. Но диалектика пролезает во все щели сознания – бок о бок с надеждой обитали и сомнения.

Если тут живут прекрасные и добросердечные люди, то почему они напрочь лишены всякого любопытства? Почему никто не выбежал на крылечко нас встречать или поглазеть на вертолёт. Можно подумать, что здесь филиал подмосковного аэроклуба для миллионеров и вертолёты приземляются на участке каждую четверть часа. К этой цепочке сомнений легко прикреплялось следующее звено. Почему нет собаки, огромной и лохматой или мелкой и вредной, как и положено на хуторе? Роль собаки тут играют гуси, так мы подумали спустя какое-то время, и пока не решаясь войти в избу, украшенную человеческими атрибутами. Гуси деловито проследовали мимо нас, сделав довольно большой обходной крюк, и ясно выразили шипением и возмущённым гоготом своё негативное отношение к пришельцам.

В избу мы всё-таки зашли. Изба как изба, очень чистая, опрятная, сразу вспоминались рассказы стариков о том, как деревянные полы тщательно оттирали песком, что в сочетании с хождением в избе без обуви приводило к замечательному эффекту – полы были будто лаком покрытый паркет. Скажу честно, таких изб я в наших деревнях не видел, а стилизованные хоромы, которые посещал в известных всей Москве пригородах, ничего общего с деревенским бытом не имели. Хозяев, однако, так и не наблюдалось. И я смутно чувствовал, что в избе чего-то привычного не хватает, но не мог понять чего же именно. Много позже догадался – в доме не было электричества.
- Ну что ж, по крайней мере, знаем теперь, где восток, - сказал Сашка, кивнув на красный угол.

В жилом помещении без хозяев долго находиться неудобно. Мы свалили все наши вещи под навес на крыльцо, чтобы, вернувшись, хозяева сразу поняли – гости не желают скрывать своё присутствие, и отправились в сарай, где на наше счастье была солома и вдоволь, а коров, коз и всякой живности не было. Правда, мы не обследовали так называемый двор, примыкавший к избе – северяне любят жить под одной крышей со скотиной, - но к звукам прислушивались. Кроме гусей во дворе никто не жил, но кто знает точно? Коровы иногда ведут себя очень тихо, особенно когда впадают в транс от страха и дрожат. Об этом сообщил мне Сашка, укладываясь на солому. Вскоре Сашка уже спал, а я всё думал, как странно узнавать что-то новое о русских коровах от практически американского менеджера.

…надо мной висел шведский топор. Я его сразу же признал, уж больно он был красив.
- Не двигайся! – я и не собирался, кому придёт охота двигаться на плахе, уж лучше на неё не попадать, но это другой разговор.

«Средь тайги шумной, под кедром высоким, на полой поляне светит месяц, острым боком небо режет, в осинов пень метит, в зелен лес, в дол широкий. Вкруг пня того волк ходит, лохмами траву гладит, весь скот рогатый на клыки поднять метит, а в лес нейдёт, забыл поворот. Месяц молодой, серп с косой, рожки золотые! Дробь не лей, патронташ не полни, ножи не точи, дубины измочаль, ужас накати на человека-зверя, а на волка не дыши, тёплой шкуры не дери, а в лес проводи. Крепко моё слово, крепче мари сонной, крепче травы отравной, воды мёртвой и силы богатырской»

Поверить в это трудно, но я почти не обращал внимания на чудо шведской металлургии и инструментальной промышленности, нависшее над моим челом. Тут дело совсем не в том, что я наплевательски относился к своей жизни, раз согласился на авантюрную поездку; скорее наоборот, чем бледнее становилась моя жизнь, тем больше я берёг её румянец, отлавливая и лелея редкие минуты удовольствия. Сейчас настал именно такой момент. Широкоскулое лицо моего медлящего с исполнением задуманного палача, скорее соответствовало термину «лик», потому как было столь прекрасно и одухотворённо, что обычных сравнений и восторгов не принимало. Куда мне экспериментировать с описанием, со своими наискромнейшими талантами. По крайней мере, три-четыре великих поэта, желательно с восточным стилем творчества, мало-мальски могли бы приблизиться в копии к сияющему передо мной образу.

Девушка что-то неразборчивое произносила одними губами, казалось, используя незнакомое наречие. К её бормотанию примешивалось, что-то до боли знакомое, но как понимаете, поворачивать голову, я не смел. Я мог только догадываться, что Сашка страшно матерится с набитым чем-то ртом и трещит при этом соломой так, будто его заставили утрамбовать и поместить целый стог в маленькую корзинку. В его сторону девушка даже не смотрела, как потом выяснилось, это, хотя и характеризовало Сашку с наилучшей стороны, но не помешало лесной фее связать его на всякий случай пучком лыка, а вот меня... Меня девушка приняла за оборотня, во всяком случае, не исключала такую возможность и поэтому срочно приняла меры по моей нейтрализации. Меры были более чем славные – она читала надо мной старинный заговор от оборотней.

Обряды завершились, недоразумение разрешилось, и вскоре, мы уже сидели в избе, за столом, накрытым чудесным образом и стараниями Селайги, так звали нашу новую знакомую. Сашка немного притих, убавив свои потуги вечно и во всём главенствовать, но моей героической заслуги, ввиду полного очищения от замашек оборотня, в этом не было никакой. Мой друг так и не сумел хорошенько отмыть свой рот от синьки, которая была использована как идеальный, случайно подвернувшийся под руку лесной феи кляп. Синюшный вид и надутые щёки, будто тугая тряпочка с индиго продолжала там жить, уверенности ему тоже не прибавляли, но дело, конечно, не в виде.

Сашку околдовала Селайга. Каких кровей она, кто поучаствовал в создании её рода, мне не понять, какие-нибудь «вотяки», но то, что в роде не последними ребятами числились маститые славянские колдуны, сомневаться не приходилось. Движения Сайги были очень быстрые, даже порывистые, но удивительная их плавность создавала впечатление непрерывного хоровода. Казалось, не одна девушка, а дюжина, держась за руки или потряхивая в воздухе кистями рук, движутся по кругу – от печки к столу, от стола к старинному резному буфету и обратно к печи. Стол уже ломился от угощений, а хозяйка всё суетилась, никак не могла присесть, несмотря на наши уговоры. Успокоилась, наконец, пригубила коньяк, который по этому случаю вытащил Сашка из рюкзака, изменив любимому бурбону и уже полностью обнажила главное достоинство женщины – скромность и тишину.

Во время обеда, заменившего завтрак, пропущенный нами по известным обстоятельствам, я разузнал (Сашка молчал как рыба), что мужики её – Селайги – ушли на промысел, что живут они втроём – отец, брат и она, что Толика они нашего знают, но видят редко и всякие иные подробности нехитрой, но насыщенной важными событиями лесной жизни. Было полнейшее ощущение из рассказов девушки, что упомянутые важные события произошли буквально вчера, но нет. Просто события здесь растягивались во времени, благодаря далеко идущим последствиям и как бы расслаивались, разбегались по обстоятельствам. Так, говоря о реке (Селайга не упоминала её имени, что неожиданно звучало как знак большого уважения), девушка постоянно вспоминала прошлую зиму, уж больно суровая выпала - река промёрзла как никогда.

А потом, сколь угодно уточняемой чередой, за этим главным событием, шёл целый ряд последствий: ледоход был очень поздним и жёстким – смёл целый кусок леса, на который имелись какие-то хозяйственные виды; много позже, летом, рухнул утёс, подрезанный в глинистом основании льдинами; завал перегородил часть русла, и река изменила направление; ушли какие-то водяные звери жить в другое место, - в общем то, что воспринимается нами, городскими как нечто абстрактное, далёкое, здесь имело жизненно-важное значение. Особенно поражало то, что почти одинаковые, неотличимые даже в терминах случаи, происходили на огромном отрезке времени, в сравнении с продолжительностью жизни одного человека. Селайга спокойно упоминала события, отделённые от нас полувеком, а то и столетием, ничуть не путаясь в деталях. Она знала, к примеру, кто и при каких обстоятельствах посадил рядом с домом кедр, чтобы не ходить в тайгу за шишками, а собирать их рядышком. Знала, что посадили кедров несколько, но в лихие годы деревья на военные нужды спилили, а один остался чудом. Ни много, ни мало, а прошло с той поры почти двести лет!

Я слушал речи девушки, развесив уши, и очень мелкими виделось мне всё то, о чём мог рассказать ей я. Кедры, реки, звери, урожай, золотые россыпи, охота, рыбалка – это было важным, а вот окончание школы, затем университета, работа, женитьбы и разводы, бесконечные смены власти, карикатуры на революции, дикие конфликты, террористические акты и «локальные» войны – всё, без исключения, было пустым, зачастую, трагическим, но лишь фарсом.

К концу следующего дня мы подходили к обители нашего Толика. Сказка продолжилась, но она омрачалась тревогой, поселившейся в душе одного из нас. Сашка ходил по тайге, ловил с нами хариуса, конечно, не внахлёст – этому невозможно научиться запросто, – вёл продолжительные беседы, рассказывая в основном о каких-то удивительных местах от Бирмы до Конго, в которых у него проворачивались разнообразные дела, но... Душа его была не на месте. Глядя на него, я видел в его глазах одну только Селайгу, словно смотрел в волшебное зеркало или хрустальный шар. Наш отдых, - если так можно было назвать это удивительное путешествие, которое скорее было очищением души, требующим специфической созерцательной, а иногда просто физической работы, и, конечно, непрерывной, часто незаметной, работы общения с друзьями, - подходил к концу. Короткое лето тоже. Сашка всё реже звонил по телефону, а потом сказал нам, что связь потерялась окончательно, и в последнюю неделю совсем забросил хитрое переговорное устройство за печку.

Наступил момент, когда мы готовы были попрощаться с Толиком. Он собирался вернуться домой, в свой лес, до наступления полной темноты, поэтому торопился. Но не только это, а присущая ему нелюбовь к долгим прощаниям заставляла спешить. Мы стояли рядом с тремя домиками у бурной реки и смотрели, как исчезает между деревьями Толик. Он шёл упругим шагом лесника, очень быстрым, будто удалялся он не в чащу, а вышагивал по бескрайней равнине. Вокруг нас вились столбы мошки, уже редеющие на вечерней прохладе, но мы не обращали на неё внимания, потому как успели немного к ней привыкнуть и научились ей не дышать. Перед тем как идти в дом, где нас, судя по вспыхнувшему в окне огоньку, ждала Селайга, Сашка остановил меня, слегка придержав за локоть.
- Слушай, ты не поверишь, но не хотел говорить об этом при Толике. Зачем ему об этом знать? Рухнуло моё предприятие в Гонконге. Практически ничего у меня за душой не осталось. Представляешь? – в первый момент я растерялся, не знал, что говорят в таких случаях, но потом нашёлся.
- Санька, а ведь это совсем неплохо!
- ???
- Ты же собирался свататься – так успех тебе обеспечен! Даже не сомневайся. Представляешь, каковы первоначальные вложения! Подумай во сколько раз они превышают оптимальный уровень затрат – успех тебе обеспечен!

Наш смех лишь чуточку нервный потревожил гусей. Они провожали нас возмущёнными выкриками до самого крыльца.