Сон в летнюю Сон

Сон в летнюю Сон

Мы посвяти себя брандспойтам. И жизнь ухайдокалась мгновенно, сойдя на нет под напором туберкулеза, сильного, как ночные существа. В этих домах по ту сторону розетки жили эльфы и карликовые трутни. Их мучила язва жалости. Милосердие было к ним равнодушно.

Разговор 1
- Серые плиты – сказал первый эльф – были во мне до тех пор, пока я не нашёл способа избав-ляться от них.
- А я – молвил карликовый трутень, ковыряя крылом выбоину в асфальте – хотел всего лишь задницу шмеля.
На этом первый разговор кончается

Разговор 2
- Синие мысли укутывали меня до тех пор пока я не начал замерзать вдвое быстрее. Силы по-кинули меня и вот, расплющенный, я стаю на краю кровати, готовый прыгнуть в любую минуту.
- Сырой ты, парень. Ты просто сырой. Сегодня нам не хватит на чай. Пошли домой.
И они ушли.

Провожание до дома 1
Пепельные дома и учащенные небеса колотились друг об друга как сгруппированные черви. Мысли развязно болтались под ногами а объедки звякали в карманах и просились наружу. Мне было хорошо а рядом шла она – весна и необъятные сны, старость и вещество, достиг-нувшее своего предела. Это была Старуха.
Я хотел целовать и гладить её каждый день, просить милостыню у её ног но всё тщетно – от-вращение к любви во мне перевешивало мою страсть. Она была для меня безразлична и мне это нравилось. Я, паук дождевых домов, я, труженик неописуемых утрат, никогда не потеряю свою власть над гнусностью и собственной душой. Мягкотелая рыба моего сознания, даже если ты умрешь, я не исчезну.
Между тем старуха начала засыпать и мне пришлось взять её на руки, чтобы она не упала и не оставила следов.

Предсказание 1
Если ты, отвергший любовь, вздохнёшь три раза, я накажу тебя со всей строгостью закона – я рубану твою плоть ладонью и намотаю её на свою – и мы будем изменены до неузнаваемости. Но что я слышу?

Разговор 3
- Мерзость ваша любовь. И ваша жизнеописанная блаженная тоска и ваша скабрезность и жи-тие ваших отшельников – всё это дрянь. Лишь я и мои дети знают, как прыгать здесь, как иг-рать эту крутую роль и оставаться собой. Серая скатерть вам судья а меня не преследуйте.
И ночь поглотила его, торжествующего.

Сок и слезная жидкость 1
Между тем как я растворялся в безумии, мои солнышки резвились и падали – я не чувствовал от них удовольствия, я ничего не хотел – я подверг сомнению абсолютно всё, включая себя и свои производные. Я мерзок и надменен и мягок и слаб и жесток и невыносим и терпелив. Сияя как стрела я прохожу мимо спален где девицы с огромными грудями влажно смотрят в пространство. Но всё же мозг мой находится с ними.




Провожание до дома 2
Старуха умерла. И чёрт с ней. – Я бросил её тело в выгребную яму, хохотнул и пошёл в бли-жайший магазин за портвейном, серебристым и бурым. Потом я рассчитывал найти уютное местечко со скамейкой и потайным двором чтобы предаться возлиянию и представить себе всё, что я никогда не упущу. Меня никак не зовут.

Ухайдоканный.
Я выбираюсь наружу. Я скольжу по теням наверх – из той ямы, куда сам забросил себя… моё сознание, моя плоть, мои руки – крючья и помыслы, жезлы и неистовые желания. Я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ!!!! ЭТО САМАЯ СТРАШНАЯ ФРАЗА ВО ВСЕЛЕННОЙ - Я НИЧЕГО НЕ ХО-ЧУ!!!!!!!

Разговор 4
Эльф пошатнулся и отвесил затрещину приунывшему карликовому трутню:
- Смелее, дурак, ты просто не знаешь, что говоришь, ты просто большой больной ребёнок, ты просто лентяй и избалованный трус. Тебя нужно пороть. Тебе нужно учиться навёрстывать. Хватит сидеть! Вверх!
- Не понимая и властвуя – мычал карликовый трутень, - я жил и плодил, ничего не осознавая и чувствуя только рождая новое. Потом я забывал и это и никогда не вспоминал ничего. Я был самокритичен до абсолюта и я сомневался. Но мне хочется спасти себя самому.

Сок и слёзная жидкость 2
Возьми меня в руку и погладь меня, вверх и вниз, вверх и вниз – я хочу слиться с тобой, на минуту, на две, на три тысячи, я хочу освежевать тебя и высосать до капли и снимать с тебя одежду час за часом. Я проникну в тебя до конца но так и не буду узнан. Ты – вещь. Ты – вещь. Я надменен и жесток, но слаб, слаб и немощен. Учи меня, вещь! Стони и учи меня!

Прочее
Силы покидают нас но мы знаем, как не сдаваться – просто развлекать себя, занимать своё время какой-нибудь чепухой и вовсю веселиться. Так я сбил свой настрой. Что дальше? Смот-реть и плакать.

Провожание до дома 3
Размышляя об этом, я пил свой портвейн и смотрел на небо – там было всё, даже звёзды. Мысли мои пенились и становились осязаемыми. Я потел и радовался. Моя паранойя исчезала всё дальше. Огромные чёрные дома смотрели на меня и молчали. Было тихо.

Разговор 5
- Когда-нибудь я оторву тебе ухо – мычал Карликовый Трутень. Он уже чувствовал к эльфу некую враждебность, хотя раньше никого ближе его у него не было. Эльф молчал и укориз-ненно смотрел на Трутня. Эльф был как бы непобедим.

Провожание до дома 4
Бутылка кончалась и я понял что нужно идти за второй. Пошатываясь, я встал и побрёл по на-правлению к магазину - мысли неожиданно чётко встали и расступились; я болезненно вытя-нул руки и погладил воздух. Сердце плакало и смеялось.

Волосы
Они как бы росли и перестали течь. Наконец-то я доверил себя подсознанию. Те, кто давно перестали меня слушать теперь сидели и испуганно сопели. Мне было прекрасно и хорошо. Я работал.



Разговор 6
– Возьми себя в руки, тряпка! – кричал эльф, теребя Трутня за усы. Трутень стонал и мчал, временами вскрикивая и ударяя по дубоватому столу:
- Ах ты! Чтоб тебя! Ррр!
- Перестань ёрзать! – кричал эльф – будь собой! В конце концов! Что же это такое! Я не знаю как из этого выкрутиться! Давай, объясняй мне!
- Где твоё подсознание? – стонал Трутень – где твоё подсознание?
Вот так они поругались.

Война и хоботы
Войны продолжались там, за чередой слонов – они стояли у холма и трубили. Необыкновен-ные звуки. Необходимо держать свою душу в постоянном раздоре – только так ты сможешь чего-нибудь достичь. Я раздеваюсь на глазах у всех, я остаюсь один среди этого говна и дышу и хватаюсь за руки кого-то невидимого. Моя цель – бесцельность и прочие сомнамбулические выродки. Я плоть я краска я платья я войны я воины я всё, что возможно произнести. Я хочу большего.
Как раз для этого мы все и собрались.

Весна
- Сегодня мы пришли чтобы читать Шекспира и понимать насколько он важен для них, моло-дых онанистов. – сказал голос
Первый онанист: А как это? Мы не знали что нам нужно что-нибудь ещё кроме рук и жела-нья и страсти
Второй онанист: я думал что сегодня мы перечислим друг друга и насладимся этим зрели-щем.
- Нет – ответил голос, - сегодня мы будем читать Шекспира.

Провожание до дома 5
Я пришёл к выводу, что все магазины закрылись и понял, что слишком молод для смерти на улице. Она собирается убить меня - я знаю это. Бутылка выскользнула из моих рук и со зво-ном исчезла в тёмном асфальте. Улица и я. Один на один. Я закрыл глаза и побежал, различая всё и помня каждого – чёрные дома, дорога, фонари, слепые окна и звёзды, просящие подая-ния. Мимо деревьев и ночных людей, слишком темных, чтобы существовать. Я правилен во всём. Я пьян и не прочь стать ещё пьянее. Но теперь улица готова наброситься на меня а я слишком упорный, чтобы помогать ей. Заткнитесь! Заткнитесь!

Дальше.
Ночные происшествия.
Сёстры выстроились в ряд чтобы помешать мне пересечь реку асфальтовой дороги, из ко-торой выглядывали змееподобные оводы – я сиял и хотел писать. Портвейн рвался наружу. «Смерти моей хотите?!» – выкрикнул я и, перепрыгнув реку, бросился бежать. Солнце, погасшее за ненадобностью, обосновалось в моём рюкзаке. Химеры роились в моих глазах а правой рукой я держал несуществующую бутылку, холодную и липкую от портвейна. Боги были на моей стороне, но моих сторон было слишком много. Дикость и уныние, сумасшествие и движение – я раздаюсь в эти двери как стук или крик в темноте. Товарищ Разбитое Стекло и высохшая лужа – стёганый плащ мне подойдёт но я не люблю стёганые плащи.

Предсказание 2
Это будет язык свихнувшегося будущего, потому что другой дороги нет – мы выбираем себя сами из кучки дерьма и трубочек и зубных протезов, чтобы не двигаться с ветром а идти напе-рекор ему, повинуясь собственным сумасшедшим течениям. Яхта накренилась, нас всех захле-стнет вода – горькая как портвейн и мы будем плавать и тонуть и смеяться и рыбачить и нико-гда не остановимся. А если и случится такое, то кровавая развязка наступит обязательно. Не одной стопки снега врагу! Наверх!
Фаза 1
Луна вошла в свою вторую фазу. Снег заискрился. Дыхание равномерно и спокойно.

Ночные происшествия 2
Я окунулся в зловоние и, хотя раньше мне было страшно выходить на улицу, теперь я её со-всем нее боялся – вернее, страх был глубоко внутри и я методично убивал его и боролся с ним и оглушительно смеялся, опуская глаза в безумие, чтобы заглушить его шёпот. Идите к чёрту, гении и всяческие психи от природы! Я – сумасшедший по доброй воле и собственному выбору!
Ночь отступила и попятилась, я побежал за ней, размахивая несуществующей бутылкой.

Поход в магазин 1
Дверь открылась, на пороге стояло несколько гопников. Увидев меня, они заулыбались. Глаза их потекли, обнажив волосы и пепел. Они таяли и я плюнул им вслед. От них осталась только маленькая чёрная лужица непонимания. Ура!

Доводы и проклятия.
Здесь никогда не будет логики. Мы, отсутствующие идеи, мы, Робинзоны Крузо своего психоза, выбрали эту дорожку – кусания собственных локтей с наслаждением могильного червя. И да прибудут с нами торты и чернила! Бутылки устали ублажать нас но их никто не спрашивает. Рот широк как дверь в миры с двусмысленностями! К чёрту двусмысленность! Психоз, неуязвимость и пламя, чёрное и синее!

Фаза 2.
Вены напрягаются и гулко бухаются друг о дружку. Сияние глаз начинает пульсировать и я уничтожаю собственный страх, я кладу на него и дальше и дальше и дальше и дальше. Нет ни-чего кроме всего этого! Дыхание учащается.

Разговор 7
- Ты никогда не сможешь но я тебе помогу! – сказал Эльф, усевшись в кресло напротив ками-на и каких-то трубок.
- Спасибо – сказал Карликовый Трутень, хотя этот пафос его немного раздражал. Но они снова были друзьями.

Небо и спокойное быдло
Быдло пошатнулось и упало, замычав и причмокнув губами. Синие сопли растеклись по его рукам и волосы вздыбились, словно наэлектризовавшись. Прочь, развлечения, прочь отчужде-ние! Втоптать в грязь и прочее и прочее! Сны, с порванными венами! Грязь с красной икрою! Вино, пульсирующее словно кровь! Лак для волос и губная помада! Кожа и очки! Дорога и нервные припадки! Доброта и прочее прочее! Палаты и совки. Забираемся выше. Степень на-шего идиотизма велика – теперь она зовется поэзией.

Разлив, начинается сон
Карета подана навзрыд, на улице застыли сопли. Сегодня праздник голубей и я вышел на-ружу, поняв свой путь как иные понимают прожитую жизнь за миг до смерти. Меня вырвало и я зашагал по мостовой, шатаясь и мурлыча песни. Мои глаза сверкали а зубы были оскалены в ночь – стихи ложились на ноги и заплетались вдоль лодыжек. Солнце вспыхивало за крышами и разметало темноту. Детские сады были огромные, как луны, а кошки висели на крышах и злобно скалили клыки. Целомудрие и старость – неразлучно связаны.

Птицы
Наверху, за верандами мы мылись и грязную воду сливали прямо на деревья, которые рожда-ли серых птиц с клювами из серебра и жвачки. Птицы летят и я за ними, птицы гадят прямо на поля сражений – туда, где костры ещё не потухли.

Провожание до дома 6
Я вылез из своих снов достаточно молодым, я пошатнулся и уверовал в записи всех, кто был до меня но не тех, с кем я сейчас живу. Я знал свою правду – и она была боль, сумасшествие и странность. Меня больше не несёт - я несу себя сам. Трижды проклят тот, кто, объятый стран-ностью, подметал полы в ванной ничего не зная о себе самом. Я выпускаю наружу все ветры и газы и слова – пусть они будут здесь жить. Я иду и больше не старюсь. Ключи от кухни - у дворника. Трещина стекла – у ворона и собаки.
Мысли перестали течь и я пошёл дальше.

Разговор 8
- Наконец-то ты понял – прошептал Эльф и налил себе яду
- Я всегда знал но мне нужно было сосредоточится. – Ответил Карликовый Трутень и протру-бил в рог.

Деяния кота
Кот, взлетевший до сумерек, повадился к небесной кошке – лизать её и прочее. Но дождь спугнул его и мохнатый упал на землю, разбился и пошёл по асфальту на юг, крича и шипя на каждого прохожего – больше из-за психоза, нежели чем от злости.

Правда жизни и ноги и чёрное пламя
Дерево дерево кто ты? Дом дом где ты? Мюнхгаузен на ядре пролетел мимо нас и достал меня так что я больше не буду ни плакать не думать. ХВАТИТ ДУМАТЬ! ХВАТИТ СОМНЕВАТЬ-СЯ! Все, кто взяли меня за жабры посланы на Хуй. Детка, ты маленькая и это правильно. Дет-ка ты ничего не умеешь – поэтому то ты и гений. Я люблю тебя и себя и всех. И надо же этому случиться – ни черта ни в чём не понимаю. Но где дыра, там и сквозняк. Суп налит прямо мимо тарелки. Я знаю, куда мне идти.

Предсказание 3
На новых полях я строил свой дом – он был белый и капал кровью и апельсины росли у него на подоконниках. Во дворе я посадил яблоню – она была соткана из кожи и замыслов, а рядом я родил пса – большого рыжего и непонятного. Его звали Хаос.
Небо было багрово-зелёным а облака извивались и выли, захлёбываясь радостью – мы все внезапно сошли с ума и утверждали, что солнце – всего лишь вымысел, а вымысел – новый свет. Наши горы это правда и странность, наши поля – это вылазки за пределы разума, наши реки – это Стикс и Истерика. Монета упала со стола, знаменуя собой новый восход.

Провожание до дома 7
Голова кружилась, я пропускал один телефонный звонок за другим – я хотел вообще выклю-чить сотовый но внезапно просто пожалел всех звонящих. Я шёл по синим улицам и хлебал из несуществующей бутылки. Никого нет – ни ментов, ни гопников. Я один и везде эти деревья и тени людей и собаки и книжные магазины и люки, и старые стены и плакаты и объявления и вихри машин и ветер и листья и всякое такое. Мне не волновало куда идти. Я просто шёл. Наконец-то я просто шёл.

Сегодня день, когда корабли возьмут свой курс – я знал это и праздновал их счастье. Полное удовлетворение никогда не наступит! Никогда!

Разное и разное
Никогда ничего не чувствуя, бродил по полям старый пьяница – забулдыга и кормчий своего дня. Он был как синие тени в поле и надо же было такому случиться но однажды его забрали. Никогда не слышал ничего более гнусного. Его мысли были полны свежести а карта вин в его желудке знаменовала собой вечер в тумане и святости. Моя любовь поникла и прилипла к рукам.
Любовь
Зачем нужны девушки? Они чмокают и шепчутся и требуют к себе внимания. Девушки вооб-ще не нужны, если только они не сумасшедшие. А если они и психи то пусть живут себе где-то там. Нет, девушки не нужны. Они какие-то ненужные.

Забой угнетения
«…не удостаивая взглядом никого»

И мы вышли на вонючие улицы, пронзённые вашими романтическими вздохами – улицы, набухшие страхом и отчаянием. Там живут разные твари, готовые наброситься на вас и подмять под себя – строй этих тварей, эта толпа, всегда витает над нашими душами, призывая её к повиновению. Я игнорирую вас! Серость, плевки на асфальте, мусор – ваши души, заброшенные за ненадобностью! Нахуй ваши законы! Мы не боимся!

Порви себя и живи
Каждый час твоего страха я умирал и знал, как лечиться. Мы все когда-нибудь сгорим, так пусть наше пламя будет вечным! Наши руки подпирают тёмное и светлое небо а взгляды со-прикасаются с радостью и болью! Наши умы - стая обезумевших стрекоз! Когда наши сердца заполнит неконтролируемая ненависть ко всему – мы умрём. Костенеющие мысли остановятся вдали. Круговерть! Круговерть! Давка и подобие солнца! Руки и мачты кораблей – я знаю как излечиться от всего!

Коренные зубы, солнце и пот
Когда мы вынырнули на поверхность – берега нигде не было. Земля исчезла, осталось только бесконечное поле воды – и мы, погружённые в самую её сердцевину. Больше всего нам хоте-лось плыть. Солнце было на нашей стороне. Ветер усиливался.

Старость, которая где-то осталась.
Подняв камни с дороги, мы, пьяные, брели по направлению к Волге – чтобы сесть в рези-новую лодку и уплыть далеко за камышовые острова, к новым проливам и берегам, не знающим ничего, кроме странности. Мы будем идти по Волге, смеяться и кричать от бешеной одержимости – мы, устремлённые в СТРАНННЬ.

Усталый мир и новый разговор
Мятые деревья, шурша, завлекали ветер в свои дупла – свежие и влажные. Жёлтые подъёмные краны пели и тихо шевели сияющей сталью. Дома молчали и смотрели в небо. Внезапно раз-дался голос:
- Сегодня слишком приятный вечер и возможно ничего не будет также как прежде.
- Правда – сказал другой голос – всё изменится. Никто не хочет этого, а всё, однако, изме-нится навсегда.
- Как ты заметил, ничего не будет и всё станет новым. Там где раньше была вода, теперь будет лес а где сияли синем пламенем дыры, теперь вырастут дворцы. Гадский мир, распотрошен-ный жёлтыми детскими руками, никогда не успокоится и с пеной у рта будет доказывать свою новизну. Но мы-то знаем, какова её цена.
- Нет никакой новизны кроме той, которую внесли мы. И пусть будут течь трубы и пусть усталые руки продолжают вить свои канаты – как тогда, во времена портовых шлюх и ка-питанов, болеющих сифилисом и морем – когда паруса рвались от ветра, когда канаты сдирали кожу с рук!

- Лестница увела нас на уровень, где вода и черепа. Лестница завлекла нас в болота КАТАСТ-РОФ.



Возница, притормози здесь
Я сойду. Мирные улицы, разговоры и уверенность в том что твой пьяный друг умер, не дают мне покоя. Я не умею орать на шпану – отвращение захлёстывает меня. Мои друзья на пути в гибель – они смеются. Друзья, лишённые разума, глупые, как и я. На утро мы проснемся и я больше не буду бояться за них. Цель моя – бесцельность новизны, в которую верю только я. Захлопните двери - впереди зима, дикая, странная и сладкая.

Провожание до дома 7
Тьма расступилась передо мной, несуществующая бутылка выпала из моей руки. Я стано-вился кем-то, у кого не было привязанностей. Я пытался отправиться в мир, более странный чем этот но вовремя остановился. Мысли перестают клониться к западу. Ты здесь? Я разбужу тебя в полночь! Цепляешься за всякую дрянь. Узколобый как руки. Лица и простыни, я закиваю в ответ. Легкомысленная улица и сопротивление сторон, которым всё равно, всё равно и просто так. НО НИКОГДА НЕ БЫВАЕТ ПРОСТО ТАК.

Как сказал гомункул
Вы здесь, порванные и дряхлые, гадкие и смертоносные, сиплые и пьяные. Циничные и пери-стальтические. Вы здесь стоите и смотрите на меня, надеясь на то, что я отпущу вам ваши гре-хи. Но ничего не случится. НИЧЕГО, кроме чуда. Меня называют гомункулом – потому что я сам создал себя, и превратился в неопрятного бога, страдающего всеми болезнями сразу. Ни-чего не осталось, кроме волос, ничего не хочется, кроме всего, ничего не получается, кроме бреда. Я – это автоматический выкидыш пространства и времени, залепленного всякой дря-нью. Вы будете есть с моих рук; Я говорю вам: садитесь на мётла и летите в рай – там ждут вас служанки и повара и они будут готовить вам еду и всячески ублажать вас. После чего я закрою дверь и вы там сгниёте.

Побрякушки и вымпелы
Некие люди, смеясь и показывая пальцем, мучаются. Некие люди, швыряя проклятия и уни-жая, тоже мучаются. В то же время много есть и других мучительных болезней, но чувство силы и власти – главное из них. Все заболевшие – обречены, но если бы на смерть – они обре-чены понять всю тяжесть своей болезни в самый последний миг перед кончиной – и ужаснуться, когда будет поздно.

Когда-то
Жила на земле одна девушка, знававшая дороги и сведущая во многих областях знаний. Ей были доступны все книги, она знала язык улиц и жестов – и вот, в один солнечный день, на её маленький домик налетела чума. В ужасе девушка приготовила некое зелье и выпила его – смерть завязала ей руки за спиной и швырнула с обрыва в бурящую реку – чтобы раз и навсе-гда разорвать круг её знаний.

Никогда
Не разговаривайте с обреченными – у них мысли на подбородке, у них сёстры в тюрьме, они связаны по рукам и ногам, часто им нечего есть и они плачут. Но есть и другие – те, кто ста-раются жить, и пытаются играть во что-то но всё равно всхлипывают украдкой и вытирают слёзы грязными рукавами. Всех их я видел в старинных рюмочных – подвальчиках в далёких районах, среди деревьев, зелени и старых пятиэтажек – в прохладном сумраке они сидели и смотрели в стаканы, силясь нащупать мост, соединяющий прошлое и настоящее. Их сны были растворены в этих стаканах, наполненных горем и скукой. Горем и скукой.


Провожание до дома 8
В моих мыслях проносились тревожные образы блудного сына – я был выгнан из дома и по-плелся вдоль ночной цветастой дороги-реки мимо улиц и дворов, наполненных страхом и липкими квадратными лицами в сторону площади – там был моя подметательная территория и там я собирался заночевать. Машины проносились мимо меня, везде было электричество и стаи хрипло-пьяной гопоты шуршали по мостовым. Серая луна, выпустив свои ветки, совала мне в руки мелочь – грязную от звёзд; я плыл в сторону поворота дороги и там, обойдя терри-торию кругом через тёмный парк, наконец остановился возле забора и огляделся – никого не было, только на соседней стоянке в будке охраны синим светился телевизор. Сторож на нашей территории был внутри здания. Крякнув, я перелез через ржавый сетчатый забор и тихонько пробрался к кирпичному сараю без замка; внутри было темно, как впрочем и на улице, но я знал всё его нутро очень хорошо – побросав на ржавые трубы какие-то тряпки и подложив под голову рюкзак с книгами, я накрылся курткой и вскоре заснул, хотя мог бы просто поговорить со сторожем о ночлеге. Так или иначе, мне снились ночные огни, кричащие словно совы – мои путешествия стали объемными и запахли свежей землёй и пыльным летом.

Около шести
Сирены, тревожащие собак, жёлтые краны за окном, и бесконечный пасмурный вечер – стоянка, окутанная зеленью и среди этой зелени – туповатый гогот шпаны. Дорога шуршит за домами, в квартире – темнота, охваченная холодным, липким и тревожным воздухом. Мне интересно что будет, но громыхающий трамвайный окрик останавливает мои мысли. Я подбираю себя в стотысячный раз, я вслушиваюсь в говорящие машины и пустые рельсы, в огромный, зелёный, старый, промасленный, разрисованный, облупившийся, ностальгический, пронзённый венами дорог-рек, простуженный и совершенно безумный город – и со смешанными чувствами снова слышу Заводской Район Блюз. Он выдавливает из меня страх. Вот и дождь пошёл, кстати.

Провожание до дома 9
Я был здесь, на перекрёстке раздолбанных дорог, в районе, утопающем в дикой зелени, старых домах и тишине, слева и справа – пути, ведущие в глубокую ностальгию с её запахами сладких булок и свежего хлеба, медными русалками над дверью старенькой пивной и дворами, всегда захлебывающимися в солнце. Впереди – дорога, ведущая в странную сказку, ту, которая всегда греется внутри и подпитывает собою все непонятные оклики – сказка необъятной лунной ночи, множества стареньких дачных домиков, чёрных деревьев и неописуемо огромной глубины – прохладной, уходящей, наверное, в века – с их домовыми и тайгой – милая и раздирающая внутренности глубина…

Теперь направо – по извилистым улицам, где до сих пор гниют изрезанные серые скамейки без нескольких досок, где старые квартирки источают щемящие запахи тоски, мимо тридцатилетних забегаловок, изрисованных гаражей и сероватых, одиноких, словно древние обелиски, многоэтажек – всегда напоминающих о неисчерпаемом звёздном небе, которое должно быть над ними – ещё один призрак прошлого, запустившего свой холод в меня и оживающего постоянно.


Провожание до дома 10
Далеко и обратно
Неотдышавшийся проспект роняет пьяную слезу – страшновато поздно вечером проплывать в самой гуще его переливов, фонарей, скамеек, витрин, ларьков и огромной, смеющейся и гу-ляющей массы людей. Липкий страх прорывается наружу но я завязываю в узел его щупальца – мои зрачки впитывают вечер, враждебный, наполненный пивным перегаром. В этом вечере словно искры бенгальского огня новогодней ночью из бесформенной и поразительной, в ос-новном жлобской, массы я выхватываю взглядом лицо странного поэта, глаза маленькой де-вочки в троллейбусе и забавную, сверкающую шапочку улыбающегося старика – последние маяки на пути к диким морям – где пьяные никогда не расстаются со своей скукой и яростью. Они смотрят мне вслед.

Я вернулся домой, но липкий страх не покинул меня – страх перед этой оранжевой электрической пивной ночью. Мои руки пусты и я наполняю их судорогой. Моё сердце дрожит – и я залепляю его бельмами. Страх – это таблетка против спокойствия, храбрость – привыкание к ней и я пристрастился, меня уже ломает. Моя храбрость – блевотина и судороги на холодном полу, мокрый рой чувств и мыслей, режущих мозг, дороги дрожи на руках, воспаленные глаза, чернила на пальцах, крик, зажатый в горле и проталкивающийся наружу с тошнотой, улыбочки шпаны, хохот за спиной, замазывание жестоких картинок в голове, слабость, холодный и липкий пот, ночь, наполненная параноидальными снами, крики везде, луна, близкая и живая, огромные звёзды, фигуры на фоне светящихся фар, подъезд, залитый тишиной, шарф на шее, судорожно улыбающиеся губы, взгляд, собирающий всё, сжатые кулаки в карманах, ожидания плевка в лицо или удара в спину, тени возле меня, скрежет, крики и рок-н-ролл в гудящей голове.

Разговор 9
- А помнишь, как мы пили на брёвнах в осенних аллеях и пели, и как нам было холодно, но хорошо? – спросил Карликовый Трутень
- Даа… - протянул Эльф – а эти чтения стихов за бутылкой вина на раздолбанных и замусо-ренных остановках, а хиляния по странным улицам, а огромное солнце и жестяные козырьки?
У них осталась память. У них оставалось всё меньше тем для разговоров но с каждым часом они становились всё ближе друг к другу. Это было чудо шизофренического родства и соеди-нения.

Аэропланы на улицах
Ура! Они летят! Их красные крылья сверкают! Папа, купи мне один! Нет сынок тебя исклю-чили из института. Тогда я всё равно сяду на него и улечу от вас к чёртовой матери! Мыльная пена! Аэропланы под окнами! Дети летят на них! Веселые и сумасшедшие дети! Аэропланы!

Провожание до дома 11
Больше путей не было, приходилось создавать их самому. Выходи на бой, улица зла! Мне бы бутылку несуществующую но можно и без неё, я прихватываю собой червезащитные очки и начинаю бродить вперёд. Никто не сможет мне помешать. Синие дети в своих квартирках, молодая шпана в своих трико – вы будете размыты моим великолепием.

Сидение в башне
И вот, как всегда, целый день я провожу в своей башне – за окном которой всё также дрожат жёлтые подъемные краны, вспыхивает пьяный хохот, усиливается вой собак, улыбающихся и зевающих. Я сижу или сплю или слушаю музыку и всё происходит в неуравновешенном сол-нечном свечении, бесконечном и слепящем, диком и странном. Теперь впереди ещё сильнее маячит этот странный то ли оклик то ли зов, который выкрашен в золото и называется как-то на «г».


Разговор 10
- Я всё делал неправильно – сказал Карликовый Трутень, - или нет. Сегодня я всё понял, про-снувшись под вечер и ощущая в себе первые приступы страха и паранойи. Поняв, я почувст-вовал, что болезнь превращается в святую боль.
- Что же ты понял? – спросил Эльф.
- Я звал людей, я подманивал их своими видениями, но теперь я знаю, что единственный путь – это яд, которым я собираюсь отныне пропитать свою душу. Они будут есть её, отравятся и умрут. Все до одного.
- Тогда я с тобой, мой друг.

Провожание до дома 12
Резиновые черти таскали меня за волосы и я ударил их – дрянь шаталась по улицам и блевала изморосью. Первобытный голод и веселье охватили меня – судей больше нет, моя матросская тишина – это сердце, превратившееся в змею. Теперь я, гигантский страж на чёрных и диких улицах, превращаюсь в змею. Я знаю, что ещё мгновение – и я растворюсь во всём мире и проникну в сердце каждого человека, которое будет разъедено мной. И пропитано моим от-равляющем семенем. Задроты в своих комнатках выйдут из могил, старые станут юными, как убийцы а умные превратятся в младенцев, наделенных слабоумием. Наркоманы и алкаши воз-радуются моему триумфу – снежок пойдёт, сырой и настоящий, как смерть.