КОСТЕР НА КРАЮ БЕЗДНЫ

ПОВЕСТЬ

ЧАСТЬ 1

ДВОЕ НА ТРОПЕ

Итак, собрался! Рюкзак, походная трость, катамаран... Обычное дело. Поход в одиночку требует тщательности при сборах, важно не забыть мелочи. Из-за них в дальнем краю бывают крупные неприятности. Но в этот раз продумано все до тонкостей. Знал бы я, каким выдастся нынешнее таежное «одиночество», то рассуждал бы иначе! Но сейчас, а опыт позволяет мне так говорить, все продумано, собрано и уложено как надо. Год 198..., поезд №130 Челябинск-Чита, 5 плацкартный вагон, отправление в 20.28, рюкзак 45 кг, билет за 19 руб (!), станция прибытия – Нижнеудинск. Я готов к путешествию...

«Ну, так что же, пора ехать, собираем рюкзаки.
Нам скажите на дорожку, чтобы было все с руки!
Чтоб с руки нам было встретить разгулявшийся рассвет,
Чтоб потом жене ответить за испорченный билет...»

АВТОНОМКА

В этот раз мне захотелось пройти на катамаране по одной из рек Восточного Саяна. Была выбрана река Уда с пешим переходом в ее верховья от тофаларского поселка Гутара по красивейшим местам Хонда-Джуглымского хребта.
Маршрут не был экстремальным, но и легким его назвать было нельзя. Сотня километров подъема на перевал, потом около двух сотен километров сплава по реке.
Одиночный поход меня привлекает тем, что только наедине с природой можно в полной мере почувствовать себя ее частичкой. Кроме того, преодоленные испытания, а их всегда больше, чем кажется, пережитые тогда, когда точно знаешь, что помочь некому, вызывают восхитительные ощущения победы.
Обычно воспоминаний о летнем походе мне хватает на год.
Но ближе к весне тяга в таежные места, где не ступала моя нога, становятся непреодолимой.

Справка.. Тофалария - несомненно, самый удивительный и необычный район Восточного Саяна. Неисчислимые препятствия таёжных троп, протянувшихся на сотни километров, ещё недавно изолировали Тофаларию от внешнего мира ничем не хуже, чем перевалы Памира или безводные пустыни. В Тофаларии для туриста интересно всё - история маленького народа тофаларов, его легенды, его современная жизнь в необычных условиях, где работают всего три вида транспорта – конь, олень и авиация. И, конечно же, непреходящ интерес туристов к природе этого края. Тысячи, именно тысячи горных вершин, ледники, водопады, ущелья и озёра, способные ошеломить своей красотой самого бывалого путника - всё это раскинулось ни много, ни мало на 29 тысяч квадратных километров, на которых нет ни одного скучного или неинтересного места, обделённого альпийскими цветами или скальниками-столбами. Необычна и главная голубая артерия Тофаларии - река Уда. В отличие от всех других рек Саян, она не торопится покинуть горы. Восточный Саян раздвоился в Тофаларии на Удинский и Хонда-Джуглымский хребты, в узкой долине между которыми проложила своё русло Уда. И если можно с полной правотой сказать, что кто не был в Тофаларии, тот не был в Саянах, то это тем более справедливо для водников. Автор Рамкович В.В.

ВСТРЕЧА В ПОЕЗДЕ

Как только моя поклажа занимает свое место на вагонной багажной полке, ко мне приходит любимая легкость, будто я оставил на перроне какой-то неприятный мне груз, который приходилось волочить весь год.
Невидимой, но хорошо ощутимой массой он давит мне на душу, отчего никак не удается сделать то, что меня на самом деле заботит и интересует. С проклятой занудностью он требует таскать его весь год из дома на работу и с работы домой. Этот ненавистный груз висит на моей душе и глушит все мои благие порывы.
Иногда ночью приходят рифмованные строчки, мелодии, сюжеты, привлекательные идеи, зачатки великих свершений. Но утром этот монстр проворно взбирается на мой хребет, и все идет прахом. Моя работа серого страхового агента служит исключительно для утяжеления этого груза.
Теперь же, в вагоне, спина моя распрямилась, душа взлетела, сердце начало биться в ином ритме, я готов творить, подвижничать и нести любимой природе свое горячее сердце!

«Над тайгой заискрилась синяя звезда.
В тальнике мурлыкает спящая вода.
Закурю махорочки, привалюсь к пеньку,
Протяну усталые ноги к огоньку...»

Но сначала - спать. Бессонные ночи походных сборов надо компенсировать покоем. Двое суток пути располагало к этому вполне. Правда, белья, по причине полного отсутствия в вагоне проводника, получить не удалось, пришлось достать спальник. Но это небольшое неудобство нисколько не омрачило мое прекрасное настроение.
Лежа на второй полке, я единым взором видел и пролетающий за окнами июль, и двигающихся в проходе пассажиров, и соседей моего купе, и помятые лица мужчин дальнего следования, и привлекательные мордашки молоденьких женщин, видимо тоже почувствовавших легкость, подобную моей.
Фразу про женщин, скорее всего, заставило написать мое подсознание, освобожденное от суеты и повседневности. Его влияние на меня безмерно, потому, не буду лукавить, взгляд в основном задерживался на личиках, основная функция которых, по-моему, как раз и состоит в том, чтобы привлекать мужские взгляды.

«Ты не можешь глаз поднять, как ни странно.
Расстаемся мы с тобой слишком рано.
Мы уходим по тропе в глушь лесную.
Мы уносим в рюкзаке грусть земную...»

Но вдруг оказалось, что не стоило свои высокоэнергетические флюиды растрачивать по сторонам. Мой взгляд столкнулся с не менее заинтересованным взглядом молодой женщины, что лежала напротив меня, на соседней второй полке. Все привлекательные особенности ее лица и тела были на месте, и мой мужской инстинкт вмиг избрал ее как цель и настроился на битву за право обладания.
- Давно в пути?
Я спросил первое, что пришло мне в голову, и сразу же получил по шее:
- Мы же вместе с вами сели в поезд!
Даже так? А почему же я ее не видел до посадки? Да и во время посадки, а тем более, в купе, мне она не попадалась. Но задумываться над странностями ситуации мне не хотелось, мной овладела обычная в таких ситуациях игривость, потому я собирался продолжить разговор, облекая его в оболочку флирта, но женщина погасила свой взгляд и довольно сухо продолжила:
- Если Вы не против, разговор мы продолжим позже, а пока я очень хочу спать, не спала несколько суток.
Она отвернулась к стенке, а я, уставясь в окно, разочарованно примолк.
У всех свои причуды, потому обижаться было бессмысленно. Женщин я знаю плохо, возможно, по этой причине и живу до сих пор холостяком, но холодность в ответ на искренние мои чувства не люблю.
Ладно, обойдемся. Тем более, что и самому поспать было желательно.
Вагон убаюкивал стуком колес, мне привиделась таежная Саянская река, горы в облаках, хариус...

«Хариус плавится, время желанное – радость рыбацких страстей.
Спиннинг, кораблик, пора долгожданная в мире больших скоростей...»

ПОПУТЧИЦА

Проснулся я далеко под вечер.
Измятое подложенной под голову штормовкой лицо горело и просилось под струю холодной воды.
Сползая на пол, заметил, что соседняя полка пустует. Соседка, видимо, тоже прервала свой сон по той же причине, хотя спальным комплектом она все же как-то обзавелась. Соседи снизу спали, укрывшись одеялами и куртками с головой, ибо в вагоне было довольно прохладно.
Смочив голову водой из-под крана, неожиданно понял, что поезд стоит. В окне было темно, значит, мы, как это часто бывало, стоим средь чистого поля. Приглядевшись, заметил далеко впереди и сбоку огоньки, это были окна стоявшего впереди на повороте поезда, который так же, как и наш, стоял в очереди на подъезде к какому-то вокзалу.
График движения явно был нарушен, следовательно, стоять придется часто и подолгу. Опоздания поездов на семь и более часов стали привычным делом.
Это продолжалось уже который год. В восьмидесятые годы механизм «разбитого» социализма вконец разладился, общий порядок больше напоминал хаос, потому и железная дорога выполняла функции всего лишь перевозок, о комфорте было забыто, казалось, навсегда.
Подумал я еще и о том, что, возможно, придется топить титан, если нас успели заправить водой, а потом поить чаем женщин и детей. Вагон-ресторан, скорее всего, продавал втридорога только сигареты и томатный сок, потому те запахи, которыми полнился вагон, исходили, скорее всего, от пакетов и сумок с провизией, которой пассажиры запасались загодя, помня, какой ненавязчивый сервис творится в наших поездах.
Захотелось на свежий воздух, потому накинув штормовку, я двинулся к выходу.
Возле вагона стояли разрозненные группки людей, тоже возжелавших подкрепиться, кто свежим воздухом, а кто свежим сигаретным дымом.
Мою соседку по плацкартному купе почему-то узнал сразу. Она стояла чуть поодаль, отвернувшись от свежего ветерка, и смотрела в мою сторону. Одета попутчица была в спортивную форму, но в такой прохладе, мне показалось, она продрогла.
- Не холодно? – Спросил я, подходя.
- Да, не жарко, – женщина повела плечами. – Но в вагон идти не хочется, на свежем воздухе лучше.
Мы помолчали.
- Далеко едете? – Я не выдержал и задал пустячный вопрос, чтобы разбавить тишину.
- Туда же, куда и Вы.
- То есть?
Конечно, в разговоре с женщиной надо быть всегда настороже, но такого ответа я никак не ожидал. За ним крылось очень много, начиная с того, что она уже знала что-то обо мне, и, кончая тем, что мы ехали в одном направлении к одной и той же цели!
- Не удивляйтесь, мы вместе регистрировались на станции туризма. Вы идете на водный сплав, а наша группа идет по пешему маршруту там же, в Саянах. Я отстала от группы, непредвиденные проблемы задержали, поэтому двигаюсь одна. И то, что мы встретились в одном вагоне, не случайность. Билеты брали почти одновременно.
- А почему я вас не видел во время посадки?
- Особенности полов. Мы, женщины, приходим на посадку заранее (представляю, за час или два!), а вы, мужчины, к самому отправлению. Судя по тому, как Вы тягали свои причиндалы, Вам было не до разглядывания попутчиков.
Да, все верно, отличие полов присутствовало. Тем более надо быстро узнать ее имя.
- Меня зовут Катя, а вас Егор, правильно?
Ну, что сказать? Если она еще назовет мою «партийную» кличку, которая привязалась ко мне в дружеской компании, то я нисколько не удивлюсь.
- Давайте тогда на «ты».
Таинство встречи с незнакомкой исчезло, мы коллеги, а это несколько нарушало романтику взаимоотношений, потому я с облегчением услышал гудок отправления поезда, подхватывая девушку, чтобы подсадить ее в вагон. Только запах ее волос при посадке слегка всколыхнул потаенные чувства, но толкотня в тамбуре убила и этот порыв.

«Поезд мчится, поезд мчится,
Нам не пьется и не спится,
А тайга назад летит...»

НЕ ВСЕ ТАК ПРОСТО

Утро.
Я проснулся потому, что стук колес снова затих, а это в вагоне всегда нарушает сон.
Поезд опять стоял среди берез и цветов. Можно выйти и прогуляться.
Те, кто уже проснулся, бродили по насыпи и мокрой траве, мужчины рвали цветы и дарили женщинам. Солнце, поднимаясь над горизонтом, пронзало своими лучами кроны деревьев, потому запыленные вагоны были покрыты подобием камуфляжа.
Поискав глазами Катерину, я вдруг почувствовал в голове звон маленького колокольчика и неожиданно подумал, что у меня пропал интерес к другим женщинам.
Рановато.
Обычно это случалось только после того, как самолет, доставив меня, куда надо, улетал, а я оставался наедине с собой в предвкушении нового путешествия.
Катерины не было видно.
Мне вспомнилось, что вчера в вагонном коробе я не обнаружил ни кусочка угля. А это значило, что титан никто топить не собирался, потому надо подсуетиться, накидать дров.
На третьем заходе за хворостом Катерина материализовалась возле меня и удивленно спросила:
- Ты еще и истопником подрабатываешь?
- Не только. Скоро и ты будешь подрабатывать, и, скорее всего, официанткой.
- Ага, понятно. Но заварка твоя!
Удивительно сообразительная девушка! Тоже, видимо, не первый раз едет.
Только сейчас удалось рассмотреть её по-настоящему. Ничего особенного, ростика среднего, стройненькая, губы средней поджатости, глазки большие, темные, хитринки в них мало, волосы красивые, длинные, завязанные на затылке в пучок, вспыхивают золотом на солнце, но не рыжие. Постоянно приходится смотреть на нее сверху, что при моем росте под метр восемьдесят привычно. Про характер ничего сказать пока не могу, думаю, раскрытие его еще далеко впереди, но я уверен - знаю я их! – не подарок.
Мужики-попутчики вмиг сообразили, что к чему, без чая в вагоне жить никак нельзя, и активно стали мне помогать.
Когда мы загрузили рундук дровами доверху, поезд тронулся. Машинист оказался догадливым и позволил нам запастись топливом.
Вода в титане была, потому, как только появился кипяток, пассажиры ринулись за чаем.
Не все оказались готовы к суровой действительности, потому, как и в прошлых поездках, пришлось заваривать чай из своих припасов и разносить его по вагону тем, у кого были дети.
Вы подумали, что я филантроп или христосик? А вы бы смогли спокойно наслаждаться цейлонским чаем, когда на вас с завистью пялятся соседи, а ребятишки, не мигая, контролируют и оценивают каждый ваш глоток? А без одной пачки чая я не обеднею.
Катерина все же распечатала и свою пачечку, потому появилась, когда напоила чаем весь вагон.
Пора было и нам перекусить, потому на столе быстро появилась горсть сухариков и две кружки кипятка с накрошенной в них сухой заваркой.
То, что девушка пила, чаем можно было назвать с большой натяжкой. Светло-желтый напиток отдавал далеким детским воспоминанием, когда мама наливала нам «белую розу» и каждый раз после этого доливала в заварочный чайничек очередную порцию кипяточка. У меня же, как всегда, в кружке тяжело колыхался напиток цвета свежеприготовленного дегтя.
Дорожное полотно, скорее всего, не ремонтировалось с тех пор, как его уложили, потому вагон сильно болтало из стороны в сторону.
Из окна с противоположной стороны вагона, наспех забитого картоном, тянуло холодом по причине полного отсутствия стекла.
Неожиданно в наш плацкартный отсек заглянула женщина и попросила разрешения пообедать у нас, так как за столиком их купе уже обедала одна семья. Я пересел к Катерине, а на моем месте расположилась женщина с двумя ребятишками. Ребятишки, мальчик и девочка, сразу же распахнули в нашу сторону свои глазищи и, не мигая, стали нас рассматривать. Можно было догадаться, что их поразил тот факт, что боги, поившие чаем весь вагон, оказались обычными людьми. Как ни старалась женщина всучить им в руки бутерброды, они предпочитали есть из ее рук, не прекращая пялить на нас свои наполненные мудростью огромные черные глаза.
Выходить в закуренный тамбур не было никакого желания, потому оставалось только сидеть с Катериной бок о бок и смотреть в окно. Вернулись из тамбура соседи по отсеку, пахнущие дымом и луковой закуской. На сиденье сразу стало тесно, мужики были широкие в кости и явно стремились завладеть как можно большим пространством.
Вначале я стойко держал напор, оставляя Катерине свободу движений, но девушка сдвинулась вплотную к стенке и показала мне глазами, чтобы я двигался ближе.
Придвинувшись к ней, я сразу же почувствовал тепло ее бедра и опять в голове зазвенел колокольчик. «Теперь он будет часто звонить!» - подумал я и невольно посмотрел на жующих ребятишек. Казалось, во взгляде их вытаращенных глаз можно было увидеть свою судьбу.
Катерина смотрела в окно, где все так же проплывала мимо лесополоса, полностью скрывающая от нас всю картину мира. Ее рыжеватые волосы, тяжелым узлом завязанные на затылке, вспыхивали в пролетающих лучах света золотым огнем, и я несколько раз останавливал себя на том, что моя рука тянулась погладить это искрящееся чудо.
Качающийся вагон, теснота и гипноз детских немигающих глаз действовали настолько усыпляюще, что через какое-то время Катя отвлеклась от окна и, закрыв глаза, привалилась мне на плечо. Я и сам начал терять ориентацию в пространстве, потому, отвалившись на стенку, впал в забытье…

««Чахнуть в городах не гоже, и себя не обмануть.
Ведь не та же жизнь, что прожил. Что запомнил! - Вот в чем суть.
Так присядем на дорожку, чтобы было все с руки.
Привезем вам, сколько сможем, влажных запахов тайги...»

…Проснулся я, чтобы сменить позу, спина затекла, и хотелось принять иное положение. Катя, извернувшись в каком-то по-женски неимоверном изгибе, спала, прижавшись к моей груди и обнимая меня за шею. Ее ровное дыхание, зарумянившиеся щеки и длинные ресницы опять вызвали в моей голове звон колокольчика, слушая который, я потерял контроль над своей рукой, и она осторожно заняла место на спине девушки.
Подъезжая к какой-то станции, вагон дернулся, заскрежетали колеса, Катерина вскинулась и стала рассматривать в окно приближающийся городок. Рука моя покинула нагретое место, скользнула к сиденью, задев по пути холодную стену.
- Пойду, может, удастся что-нибудь прикупить.
Я вышел в тамбур. Ожидая, когда поезд подойдет к перрону, я привалился к стенке, и вдруг почувствовал, что плечо до сих пор хранит волнующую тяжесть женской руки.
Подсознание мгновенно подбросило мне мысль, что надвигаются события, к которым у меня неопределенное отношение. С одной стороны, еще ехать и ехать, потому иметь приятную попутчицу вроде бы было неплохо. Но с другой…
Все же одиночный поход кроме прочего имеет и такую особенность, как формирование навыка автономного сосредоточения, когда каждая клеточка организма постепенно должна войти в режим самосохранения. В условиях дикой природы, когда в каждое следующее мгновение возможен спонтанный форс-мажор, возрождение природного инстинкта самосохранения было просто необходимо. Мне хотелось взять от похода максимум удовольствия, а не череду неудач и оплошностей, оставляющих в душе неприятный осадок собственного бессилия в минуты опасности. Водный слалом по сути своей как раз и предполагает такие жесткие моменты.
Потому, доверяя подсознанию, я понимал – девушка принесет мне не только приятное общение, но и то, что я более всего не приемлю – рассредоточенность.
Но я понимал и то, что природа будет упорно стремиться взять свое. Много лет мне приходилось сдерживать ее законное требование, но сейчас…
Колокольчик опять потихоньку тренькнул.
Нет! Сдам Катерину ее «сопешникам» и мгновенно исчезну. Попытаюсь настроиться на «автономку» на самой реке, когда уже никто не сможет отвлечь меня от моего дела.

ЧТО ТАКОЕ «НЕ ВЕЗЕТ»

- И намного ты отстаешь от группы?
- На три дня. Но они обещали ждать меня в аэропорту.
Знаю я, каково ждать, когда расписание полетов зависит только от погоды, когда, видя, как взлетают «аннушки», не знаешь, будут ли рейсы завтра. Стремление улететь порой ломает все данные обещания и каноны товарищества. Сегодняшнее голубое полетное небо улыбается и как бы говорит: «Все прекрасно! Теперь полеты будут каждый день, не торопитесь!». Были случаи, когда половина группы улетала на маршрут, надеясь, что завтра оставшаяся половина их догонит. Но темные силы ночи нагоняли тучи и… спустя неделю, вторая половина группы уезжала домой, ибо все сроки были беспощадно сорваны. Вслед за ними, спустя еще неделю, возвращалась и вторая группа. Поход, которого ждали весь год, и к которому год готовились, срывался самым безжалостным образом.
Было такое. И не раз.
Но думать о плохом не хотелось. Девушка, наверное, думала о том же, потому я повернул разговор в другую сторону.
- Каким маршрутом вы идете?
Катя быстро глянула на меня, как бы понимая мой тайный замысел отвлечь ее от неприятных дум.
- Мы идем от Гутары до верховий реки Уды, затем спускаемся вдоль нее до Алыгджера .
Можете поверить, что после этих слов у меня остановилось дыхание.
Я иду тем же маршрутом! Только по Уде я спускаюсь по воде, а они по берегу!
Девушка увидела, как я оторопел, и удивленно смотрела мне в глаза. Гася вспыхнувшее вдруг во мне чувство приближения необъяснимой опасности, я нервно расхохотался.
- Ну, дела! И какая у вас точка выхода на маршрут?
- Сегодня.
Надо было срочно что-то предпринять, ибо мне захотелось немедленно схватить свой рюкзак и выскочить из поезда. В сердце резко кольнуло ощущение, что мой нынешний долгожданный сплав будет сорван, мое милое одиночество начинает резко скукоживаться и исчезать без надежды на возвращение, моя река, играя бликами, исчезает вдали… То, что я не смогу бросить девушку на произвол судьбы, вызывало отчаяние. Ведь я почти точно знаю, что группа Катерины улетела без нее, оставив в кассе записку, в которой весело будет написано, где они будут ее ждать. Но еще я знаю, что солнце, блестевшее нам в окна все дни дороги, по известному закону, к нашему приезду в аэропорт, спрячется в тучи. Это значит…
Ну почему нынче судьба решила поиграть со мной в невезение?
- Тебе было обещано ожидание? В аэропорту, или уже в самой Гутаре?
- Капитан сказал, что ждать будут в аэропорту. В крайнем случае билет оставят за стеклом кассы и ждать будут в Гутаре. Но сегодня уже срок начала маршрута, потому, скорее всего, билет будет ждать меня за стеклом.
Мы замолчали, но думали об одном и том же.
Девушку стало жаль до слез. Она ведь тоже ждала этого лета, радовалась тому, что скоро вместе с друзьями будет радоваться таежным красотам, слушать булькоток ручьев и наслаждаться дымком костра.
Но не слишком ли я пессимистичен? Вполне может быть, что в Нижнеудинске я сдам Катерину друзьям и буду свободен, проблемы исчезнут, и я займусь возвращением в первобытное состояние посредством туризма.
Но интуиция, черт бы ее побрал, нисколько этого не подтверждала. Женщина на корабле…
Женщины идут в тайгу только лишь под воздействием своего девчачьего любопытства, это же ясно. Опыт предков, что живет в подсознании женщины, говорит, что пока она молода, нужно успевать посмотреть мир, увидеть и испытать как можно больше, иначе, как только она войдет в семью, ждать такой же свободы придется очень долго. Но полное отсутствие инстинктов выживания чаще всего приводит к тому, что раньше или позже начинаются спасработы, отнимающие у мужчин горы нервов и сил.
А в нашем случае спасработы, похоже, уже начинаются...

НОЧНОЙ ПОЛЕТ

Поезд прибыл в Нижнеудинск в три часа ночи, безбожно сломав график движения. Впрочем, это уже никого не удивляло, потому пассажиры, те, что покинули поезд, деловито стали располагаться в ночном вокзале. Те же, кого встретили заботливые родственники или друзья, мгновенно улетучились из здания вокзала и из нашей памяти.
Мы нашли свободную скамейку в уголке возле окошка. Все равно подзакусить было негде, сервис на Нижнеудинском вокзале был тоже «ненавязчивым», потому я сразу же разложил на скамье наши спальники, справедливо полагая, что до первого автобуса мы еще успеем малость вздремнуть.
Было прохладно, потому, уже задремывая, я слышал, как Катерина шуршит курткой, пытаясь, видимо, со всех сторон защитить себя от холода...
...Проснулся я от того, что чья-то рука робко теребила меня за плечо. Раскрыв глаза, я бросил взгляд на вокзальные часы, мысленно отсчитал местное время и уставился на Катю.
- Ты почему не спишь? Что-то случилось?
Поспать мне удалось всего лишь полчаса. Я таращился на девушку, а она, потупив взор, стояла надо мной и мелко дрожала.
- Ты замерзла? А почему в спальник не залезла? Давай помогу.
- Холодно здесь.
Катерина не уходила, стояла молча передо мной и зябко поводила плечами. Во взгляде ее не было слез, но без бинокля видно было, что она готова заплакать. Непонятно было еще и то, что, как мне показалось, с губ ее готова была слететь какая-то мольба.
Что за намеки? Неужели она предлагает мне лечь с ней рядом? А где? Скамейки слишком узкие и неудобные, а располагаться на полу... Нет уж, лучше я ее укрою своим спальником, а у меня свитер толстый, перебьюсь.
- Егор... пойдем в аэропорт!
Тон ее голоса был таким молящим, даже жалким, а просьба такой бестолковой, что моя мужская натура мгновенно взыграла.
- Ну, что ты выдумываешь? В шесть пойдут автобусы, и мы спокойно уедем. Поверь мне, я по опыту знаю здешнее расписание транспорта. У нас еще будет масса времени, чтобы до того, как разрешат полеты, мы с тобой еще успели выпить по кружке чая. Давай влезай в спальник, я помогу тебе, и спи спокойно. Все будет нормально.
Я встал, подвел девушку к ее месту.
- Давай, влезай в спальник, у нас до автобуса еще куча времени!
Но Катерина, похоже, спать не собиралась. Ее пальцы нервно мяли край штормовки, а глаза, не моргая, пялились на меня.
- Катя, окстись? Ведь идти-то не так уж и близко, километра три-четыре, не меньше. Находишься ты еще со своим рюкзаком, пусть его автобус тащит. Ночь на улице! Здесь транспорту мало, никто и не подвезет, не надейся.
Злость начинала расти, потому как эта упрямая девчонка со своим умоляющим взглядом ну никак не хотела внимать, по-моему, моим вполне убедительным доводам.
Я сел на скамейку и опять посмотрел на часы.
Что за блажь? Куда и зачем мы попремся в такую рань?
Тем временем Катерина подошла к своему месту и начала скручивать спальник.
- Что ты делаешь? Ты не будешь спать?
- Я пойду одна.
Ух, до чего же я не люблю это бестолковое женское упрямство! Какая блажь втемяшилась в голову этой девахе, что она готова тащиться в ночь-полночь через весь город, не зная, куда, и не зная, зачем?!
Пусть идет, если уж очень охота. Я улегся на спальник и закрыл глаза. Понять, зачем нужно идти в аэропорт, я не мог. С любой стороны это было нелепостью, потому я никуда идти не собираюсь и никто не может помешать мне...
... Я догнал Катерину, когда она уже сворачивала на дорогу, ведущую в центр.
Город спал. Ни людей, ни машин. Восточная часть неба светилась слабым летним рассветом, но Луны не было, звездами улицы были освещены слабо, а любое другое освещение отсутствовало, потому шагать в ночи было неуютно.
Катерина немного приотстала, потому что город, конечно же, ей был незнаком. Я запоздало понял, что эта вредная девчонка так и рассчитала, что я ринусь за ней следом.
Женщины досконально знают наши мужские особенности, заложенные в нас природой, такие как невозможность не помочь слабому, тем более женщине, и слабохарактерность при виде женских слез. И очень даже нередко пользуются нашими особенностями в корыстных интересах. Вот и я – какого черта! – поперся за ней, хотя твердо знал, что утром – совершенно спокойно! – я бы, никуда не опаздывая, доехал до аэропорта на автобусе!
Мы шли молча. Рюкзак, забитый под завязку туристским хламом (кроме всего прочего в нем лежали совсем даже нелегкие баллоны моего катамарана!), давил на плечи, а дыхание, еще не привыкшее к такому режиму, становилось все более трудным. Катерина тоже тяжело дышала, хотя ее рюкзак, по-моему, совсем ничего не весил.
- Егор, давай... отдохнем, – от тяжести дыхания со сбоем произнесла девушка, но я, внутренне радуясь, что ей наконец-то стало плохо, по-прежнему шагал вперед.
Катерина стала отставать. Ее новые походные брюки из штормовочной ткани шуршали сзади уже не так резво, как вначале, а в меру разношенные ботинки клацали по асфальту все медленнее. Наконец и я притормозил, и, упершись рюкзаком о низкую изгородь, ослабив лямки, несколько раз глубоко вздохнул.
Девушка подошла, сбросила рюкзак и села прямо на асфальт.
- Далеко еще?
Она обнаглела дальше некуда! Мало того, что я обливаюсь потом в угоду этой вредине, так она еще смеет задавать дурацкие вопросы!
Не ответив, – пусть знает свое место! – я поднялся и потопал дальше.

УСПЕЛИ!

Слегка рассвело. Деревянное здание аэровокзала, окруженное соснами и кустами черемух, постепенно выплывало из утреннего тумана.
Делать там было все равно нечего, и я свернул на тропинку, ведущему на берег Уды, где там и сям виднелись палатки туристов.
- Давай сходим на аэровокзал!
Я резко остановился. Ну что за ерунда?
- Зачем?
- Ну, давай сходим. В окошко поглядим.
Точно – издевается!
- Иди. Я пока костер распалю.
Мне все это уже так надоело, что глоток чая был жизненно необходим.
Не оглядываясь, я спустился по тропе к реке, сбросил рюкзак и осмотрелся в поисках дров. Берег, конечно же, был вычищен от сушняка так, как не смогла бы вычистить даже самая бурная река во время паводка. Поистине, туристы – санитары леса! Да и по размерам едва тлеющих кострищ было видно, что с дровами здесь не просто трудно, а вообще безнадежно. Видимо, придется искать дрова в значительном удалении, а это займет немало времени.
Достав чефирбак и приглядев один из самых больших кострищ, я сходил к реке, набрал воды и, раздув костер, поставил свой чайник на угли.

«У тайги взяв прощения,
Накололи поленьев мы.
Спичкой чиркнув о коробок,
Яркий высекли огонек...»

Интересно, а что там делает Катерина?
Внезапно я почувствовал непреодолимое желание сходить к ней. Вода в котелке еще холодная, успею.
И я ринулся к аэровокзалу...
...То, что я увидел, меня одновременно удивило, повергло в ступор и вызвало непреодолимый хохот.
Глупышка перемазанными сажей руками терла лицо, тоже перемазанное сажей, - и ревела! Ну, умора! Услышав мой хохот, девчонка зарыдала с удвоенной силой.
Не прекращая смеяться, я присел перед ней на корточки и попытался отнять ее руки от мокрого перемазанного лица. Но, как вы знаете, показать зареванное лицо не каждая женщина в силах. Катюха так горько рыдала, что я, наконец, перестал ржать, вытер слезы и решил выяснить причину столь большого горя.
- О... оно... сго... рело! – Катерина заикалась и никак не могла сказать всего, что переполняло ее горестную душу.
- Что сгорело? Где сгорело?
Мокро-черный палец показал куда-то в сторону, и я увидел лежащую на боку мусорную урну с высыпавшейся из нее обгорелой бумагой.
Ничего не понимая, я подошел к урне. Видимо портовская уборщица, чтобы не таскать тяжесть, подожгла в урне бумагу, а, может быть, пацаны сделали то же самое, правда, в других, менее возвышенных целях, но то, что в урне был один лишь пепел, сомнений не вызывало.
- Ты тушила пожар? – спросил я, на что девушка отрицательно завертела головой и зарыдала еще громче.
Ничего не понимаю!
Наконец, с величайшим трудом преодолев потоки слез и волны горя, я уразумел, как все было.
Катерина, подойдя к аэровокзалу, решила в окошко высмотреть свой билет, который ее однопалатники должны были оставить за стеклом кассы. Несколько раз с развитием утра она пыталась увидеть свой пропуск на самолет. Но как ни высматривала, как ни вглядывалась, билета за стеклом она так и не увидела.
Зато увидела урну, забитую черной обгорелой бумагой, и вполне логично рассудила, что билет был выброшен в урну, где и сгорел вместе с мусором.
Уже начиная рыдать, несчастная жертва любителей горящей бумаги, начала рыться в урне, но, кроме того, что вся вымазалась в саже, ничего полезного оттуда не извлекла.
После этого она дала волю своим горьким слезам и размазала по лицу все то, что осталось на ее руках после похода в урну.
- Не хочу домо-ой! Я хочу в похо-од! – Несчастная рыдала в голос, и я вполне понимал ее горе, хотя, честно говоря, какое-то труднопостижимое чувство облегчения начало роиться в моей душе.
Мне все больше и больше светило – наконец-то! - остаться одному.
- Ну, все, успокойся. Пойдем, умоемся в речке. Там уже чай вскипел, попьем и обдумаем, что делать дальше.
Катерина уже перестала рыдать, но сидела, все так же сжавшись в комочек, вздрагивая в такт всхлипываниям. Я тоже присел рядом, навалился на спинку скамьи и тупо уставился на лежащую на боку урну.
Послышался звук мотора, во двор вкатилась мусоровозка, из кабины выпрыгнула уборщица и пошла по дорожке, заметая мусор в скребок.
Я еще раз посмотрел на урну, и мне показалось, что та лежит уж больно некрасиво, еще подумают, что это мы ее уронили, начнутся споры-раздоры. Пришлось встать, подойти к урне и поставить ее как положено.
Уже отходя, краем глаза вдруг отметил, будто что-то светлое мелькнуло внутри урны. Вернувшись, я поднял ее и, перевернув, грохнул об асфальт.
Несколько обгорелых и не очень белых листков, лежавших на дне, выпали вместе с пеплом на землю. Наклонившись, я вытащил за уголок... билет моей Катьки!
То, что произошло потом, трудно описать словами.
Черномазое существо со всего разгону кинулось мне на шею и стало покрывать мое лицо соленой сажей!
- Егорушка! Ты мой спаситель! Я знала, ты волшебник! Я люблю тебя! Всю жизнь не забуду... – И так далее и тому подобное. Затем эта обезьянка соскочила на землю и стала вокруг меня джигитовать, хохоча и махая руками в такт лезгинке.
Сзади что-то громыхнуло, мы уставились туда и увидели... как уборщица уже сгребла мусор и пепел из урны в скребок и высыпала в кузов машины.
Катя вытаращила на меня глаза, открыла рот и вдруг закричала:
- Мы успели! Успели! Успели! Успели!
Ну, успели. И что? Для нее все закончилось счастливо, для меня не очень, надо идти к реке и смывать с себя черную краску. Катерина схватила меня за руку и потащила по дорожке, тараторя на ходу:
- Ты не понимаешь! Мы успели! Успели! Если бы мы...
... И до меня, наконец, дошло – МЫ УСПЕЛИ!
Еще бы несколько минут – и наш билет улетел бы в кузов, и мы бы даже и не знали, что его не взял огонь, что он лежал на дне полыхающей урны и наперекор всему ждал, ждал свою хозяйку, как пес, забытый в тайге и погибающий от голода в ожидании своего хозяина.
Я с удивлением вспомнил мое ворчание на вокзале в то время, как мятущаяся душа моей несчастной попутчицы рвалась сюда, к этой грязной урне, предвидя все то, что могло случиться с маленькой невзрачной бумажкой, если бы... если бы я уговорил бедную женщину внять моей мужской логике .
Купить же другой билет, судя по тому, какого размера был палаточный лагерь на берегу, было совершенно невозможно...
...Зато вот мой-то билет, - ха-ха! - а в этом я был совершенно уверен, ждал меня на груди моей прекрасной кассирши, что уже который год меняла его на мои жаркие объятия в тиши Удинского бора.

ТУРИСТСКИЙ ТАБОР

Утро уже вовсю расправило плечи, и палаточный лагерь на берегу был виден во всей красе. Там и сям между кустами роились разноцветные стайки палаток, дымились кострища с висящими над ними котелками.

Справка. Широкие плёсы, грозные пороги в каньонах-щелях, безобидные перекаты, водопады и ловушки - все виды препятствий представлены на Уде так, словно кто-то обошёл все Саянские реки, отбирая для Уды всё самое оригинальное, самое грандиозное. Велик и прекрасен этот край. Просто невозможно пройти по маршруту и не встретиться лицом к лицу с одним из обитателей тайги - все животные, обитающие в таёжной зоне Сибири, встречаются в Тофаларии. Трудно словами передать специфичность природы этих мест. Тофаларию нужно видеть собственными глазами. Автор Рамкович В.В

Утренний туман стлался над рекой, закрывая горизонт, хотя я знал, что за рекой дыбятся холмы с сосновыми борами. Вода Уды была чуть мутновата, да и уровень реки подсказывал, что без дождей в этом году опять не обошлось, потому, скорее всего, все лето этот песчаный берег слушал грустные бренчания гитар по поводу нелетной погоды и ненавистных дней ожидания полетов.
Мой чефирбак был отставлен в сторону, но было заметно, что чай в нем горячий и заварен недавно. Хозяин костра встретил нас радушно.
- Гляжу, стоят рюкзак на тропе и котелок в костре. Значь, пришел кто-то ночью, да ушел за дровами и заблудился. А сейчас гляжу, гость хорошо поблудил, вместо дров красавицу нашел. Простите за случайную пошлость, но я имел в виду, что хозяин не заблудился.
Блудослов сам по достоинству оценил свой юмор и заржал таким смачным басом, что враз снял с нас всю тяжесть корявой гостевой скромности.
Разрешив Катерине покопаться в моем рюкзаке и приготовить утренний перекус, я накинулся на чай. Неожиданно поймал себя на том, что мне все вокруг очень нравится. И это свежее утро, и этот знакомый песчаный берег, и этот лагерь, и этот рыжий здоровяк, что с треском крушит об колено толстенные топляки... если бы не зуб, который начал напоминать о том, что перед походом, как и перед беременностью, отношение к зубам должно быть особым. Но утро было такое доброе, что легкая зубная боль ушла в подсознание и там затихла.
- Где ж вы бродили, несчастные, если у вас физиономии в саже?
Надо же, какой учтивый! Ведь не ляпнул при девушке об этом, а дождался, когда мы останемся одни. Катерина ускакала на берег отмывать мордашку, совершенно по-женски забыв, что для мужчин хороший завтрак намного важнее чистоты лица.
- Расскажу, не поверишь! – И я поведал ему все, что с нами приключилось этим утром.
Роман, как представился этот красноволосый кряжистый оптимист, похохатывал все время, пока я рассказывал про билет, но подвел итог вполне серьезно.
- Да, непостижима женская душа. Вот нам думается, что миром правит жесткая логика и прав всегда тот, кто рассчитывает свои действия на много шагов вперед. Так оно, в общем-то, и есть, но то, что иной раз совершают женщины, бьет по нашему, мужскому самосознанию оглушающе. Видимо так надо, иначе мы со своей рационалистикой можем в такие дебри влезть, что без иррационалистики можем безбожно заблудиться.
Со всех сторон слышались голоса просыпающихся горников, пешников, водников и прочих любителей странствий. Лагерь готовился встретить день, который определит их дальнейшее сегодняшнее существование: в случае удачи выйти на маршрут или опять ждать.
Наметанным взглядом я сразу же определил, что наряду с приготовлением завтрака, утренним туалетом и прочими бытовыми заботами, всех этих бесстрашных людей объединяло одно – все они с обостренным вниманием поглядывали на небо.
Сам я тоже чуть не каждый год улетал в Саяны с этого аэродрома и на своей шкуре испытал кошмарное состояние неопределенности, когда вся твоя походная судьба зависит только от того, будут сегодня полеты или нет, разгонит ли ветер туман и облака к десяти утра, ко времени полетов, в каком состоянии перевалы, подсохла ли взлетная полоса на аэродромах тех поселков, куда рвется наша мятущаяся душа в поисках неизведанного и куда влечет нас тяга к преодолениям?
- Как погода? – Я спросил Романа чисто из вежливости, хотя по количеству палаток можно было догадаться, что погода не балует.
- Как видишь, – здоровяк махнул рукой в сторону лагеря и посмотрел в небо. – Пару дней назад несколько бортов поднялись, но потом глухо. Надеемся, что сегодня будет повеселее, хотя прогноз вялый.
Он плеснул чаю в кружку, сел возле меня.
- А вы что, вдвоем?
- Да нет, тут ситуация сложнее.
Он опять ухмылялся, слушая про то, как мы с Катей оказались в одном вагоне, а потом, встал, потянулся, заскрежетав своей железобетонной арматурой.
- Видел я их. Капитан едва-едва не остался, но... Сам понимаешь, не полетишь – пропал год. Полетишь – весь поход каяться будешь. Мы пообещали, что позаботимся о Катерине. Но, похоже, теперь это ложится на тебя. Тем более, что вам в одну сторону. Доставишь, сдашь на руки – и свободен.
Тон мужика был бодр и весел, но в глазах я читал совсем другое, и это мне тоже было понятно без натуг – все решает небо!
То, что улететь в первый же день не удастся, было уже определено. Не может быть два попадания в одну воронку. Билет мы нашли, потому вторая удача в виде сегодняшней посадки в самолет вряд ли бы нам улыбнулась. Хотя разведывательный самолет принес хорошую весть, что некоторые перевалы открылись. Потому несколько бортов ушли на Алыгджер, унося с собой ошалевшие от счастья группы водников, за неделю изрядно сокративших запасы портвейна в запасниках ближайших Нежнеудинских магазинов.
В вот Гутарский аэродром до сих пор не просох, потому не принимает. Это значит, что нам и нескольким группам, громыхающих алюминиевыми трубами для катамаранов, придется куковать у реки еще неопределенно какое время.
Катерина, заметно было, начала слегка паниковать, но радиограмма, полученная из Гутары, что ее группа по-прежнему на маршрут не вышла, надеясь, что полеты в ближайшее время все же будут, немного успокоила девчонку. К тому же работа аэропорта так заинтересовала девчонку, что она торчала там все время, провожая и встречая все типы летающих средств, какие были в наличии в хозяйстве порта.
У меня же начала потихоньку вылезать проблема с зубом. Ни тампончики со спиртом, ни сало не помогали, зуб болел все сильнее, все более и более ухудшая мое настроение.
К обеду народ не выдержал и начал искать развлечений. Кто-то ушел за пивом , кто опять затарился портвейном , а кто-то решил сходить в баню.
Я выбрал баню. Баня была неподалеку, на берегу Уды: прозрачная и мягкая вода плюс пихтовые веники приятно поражали приезжих горожан, потому не сходить в баню в Нижнеудинске значило пропустить одну из местных достопримечательностей.
В бане было хорошо, после бани на берегу реки с пивком еще лучше, а возле костра с разговорами и песнями стало совсем хорошо. Как я забрался в палатку и когда уснул, не помню, но с утра началось то, что в народе называется «смех и грех»...

ЗУБНАЯ ЭПОПЕЯ

...Очнулся я от того, что мне было страшно пошевелиться. Весь мокрый я чувствовал во рту такую боль, будто нижнюю челюсть пробило осколком снаряда. Как назло рядом никого не было, я водил глазами, по-прежнему не шевелясь, стараясь увидеть кого-нибудь и подать знак о помощи. Народ по-прежнему развлекал себя и им было невдомек, что совсем рядом в полиэтиленовом ангарчике лежит человек, а точнее, то что от него осталось, и готовится к смерти.
Я лежал, изо всех сил стараясь не шевелиться, ибо при каждом движении нижнюю челюсть пронзал раскаленный осколок, а верхняя отзывалась невыносимой болью. Пот стекал ручьями. Хоть бы Катерина появилась! Но она восторгалась взлетно-посадочными работами порта, потому ее до вечера можно было не ждать. Честно скажу, я растерялся так, что казалось, только смерть принесла бы мне облегчение.
Неожиданно мой ангарчик зашелестел и в него просунулась Катькина головка.
- Ну что ты лежишь? Там знаешь, как интересно! Там настоящие самолеты, а вертолеты стоят недалеко, к ним можно даже подойти. А летчики...
Тут соплячка осеклась, потому как я, скорее всего, так был похож на живой труп, неподвижный, мокрый и с остановившимися глазами. Каждое слово этой горлопанки отзывалось в челюсти жуткой болью.
- Что с тобой? – Катерина развернулась и поглядела мне в глаза. Я набрался смелости и показал рукой на зуб. Боль тут же хлестанула меня, и я отключился...
...Очнулся я от тряски. Меня куда-то везли, в кузове брякало железо, мимо пролетали верхушки деревьев. Катерина сидела возле, и, пытаясь смягчить тряску, держала меня за плечи. Глаза ее были квадратные от страха и беспомощности.
Увидев, что я очнулся, она затараторила, из чего я понял только одно, что мы едем в больницу. В больнице я набрался сил, вылез из кузова. В скорой мне кольнули обезболивающее и направили в стоматологический кабинет. Мне еще пришлось сходить на рентген, но погас свет, и Катерина добилась, чтобы мне вырвали зуб без рентгена. Врачам, как я понял, было наплевать на иногороднего больного, да, тем более, завтра убывающего в тайгу, и мне наконец-то кольнули в десно анестезин.
Во рту стало терпко, зато наконец-то боль исчезла. По-нашему - меня вылечили. Что, я не прав? А у вас после того, как вам вкололи укол в десну, не было желания встать и уйти – боль же прошла! Вот и я встал, потянулся...
- Ты куда? – Катя схватила меня за рукав.
- Пойдем отсюда, уже не болит.
...К процессу извлечения изверга сначала приступила козявочка в белом халате, по всем признакам похожая на практикантку. Маленького роста, но облеченная правом решать мою судьбу, она решительно приступила к процессу, хотя дотягивалась до зуба еле-еле.
Несколько раз, не чувствуя во рту совершенно никакой боли, я пытался давать ей советы, с какой стороны лучше подойти, чтобы рвануть понадежнее. Но что-то у нее застопорилось, и к ней присоединилась вторая эскулапка, правда, точно такого же роста. Но и вдвоем у них дело тоже не пошло, пока им не пришла мысль применить долото...
Вам страшно читать? Но смею вас заверить – мне в те минуты было ну нисколько не больно! Мне было смешно! Видели б вы старания этих раскрасневшихся малявок, бегающих вокруг меня с долотом, молотком и щипцами! Мало того, им приходилось терпеть мои наставления, как лучше замахнуться и поразить неподдающуюся цель.
... И расплата наступила. Отойдя на сто метров от зубодерни, я понял, что придется лечь и снова пережидать боль развороченной челюсти. Найдя какую-то лавку у забора, свалился на нее без сил. Катерина суетилась вокруг меня, причитала и старалась хоть как-то облегчить мои страдания. Став на колени, она шептала мне в ухо успокаивающие слова и гладила мою руку.
Помощь пришла, откуда не ждали.
- Ну, и какого ты тут разлегся?
Кое-как повернув голову, я увидел, что возле меня стоят ребята из группы водников, наших соседей по лагерю. В рука у них я увидел несколько банок с пивом, а один держал веером в руке вяленых харюзов.
Не знаю, как я среагировал на пиво, но рыбный запах враз сломал мое болезное мировоззрение. Отпив почти полбанки божественного нектара, я быстренько сорвал нежное харюзиное филе и попытался засунуть его в рот.
Но тут произошла заминка, челюсти мои никак не хотели раздвигаться. Ну и ладно, я стал налегать на пиво, и вскоре мне стало так хорошо, что даже Катюшка оттаяла, увидев мое перерождение. Ее присутствие почему-то придавало мне силы, и на вопрос мужиков, как я докатился до такой жизни, я довел их до смеха с икотой повествованием о двух козявках, с молотком и зубилом искоренивших мой зуб.
- А мы уж думали, ты передумал идти в тайгу, если скопытился в обморок так, что грузить тебя в кузов пришлось чуть ли не всему лагерю. Скажи спасибо Катеринке, она подняла на уши весь лагерь и чуть не искалечила шофера портовского грузовика, по недомыслию вначале не захотевшего ехать. Он потом за баранку ногами держался, так у него руки дрожали после яростного нападения этой пигалицы. А раз ты очухался, пора в лагерь, там уже и ужин подходит.
Во рту еще болело, но терпимо. А пока мы шли, вкушая по дороге живительный нектар, боль почти затихла и сильно не досаждала.
Но я все более отчетливо стал замечать, что по-прежнему не могу съесть ни кусочка вяленки, зубы не разжимаются. К тому же слегка саднило в горле и побаливали десны.
Придя в лагерь, все накинулись на еду, а я сумел поесть только хлеб, разминая его в руках в тонкую пластинку и проталкивая эту лепешечку в рот. Странно, сильно ничего вроде не болит, а зубы не разжимаются.
И наступил голод. Как только ни кормили меня окружающие: и с ложечки, и с ножа, и через трубочку. Один народный умелец даже тюбик из-под пасты приспособил для кормежки, но все тщетно. Только тонюсенькие хлебные пластинки входили между зубов, но сытости от них было явно недостаточно. С какой завистью смотрел я на котелки с варевом! Я готов был многое отдать за ложку этого ненавистного в прошлом «змеиного» супчика с кусками серо-бурой тушенки в растеках грязно-желтого жира! Катерина страдала вместе со мной и тоже ела мало и вяло. Зато ночь я беспробудно спал и снов не видел.
На следующий день опять не было полетов, но мне уже думалось не о них, а о тарелке змеиного супчика. Катерина же впала в ступор, так как вестей из Гутары не было, и неизбежность расставания с мечтами о таежном путешествии вставала перед ней все отчетливее. Глазки у нее теперь были грустными и влажными, но она держалась, полностью посвятив себя борьбе с моей вынужденной голодовкой. Хлеба в этот день я наелся так, что видеть его уже не мог.
Перед сном, когда перепеты были все песни о воде и порогах, выпито все, что можно было, мужики пообещали с утра приступить к поиску лекарей для, как они сказали, «возвращения мне образа клыкастого хычника». Ночью я почувствовал, как Катя укрыла меня своей курточкой и придвинулась ближе ко мне, чтоб я не замерз.
Утром меня разбудил чей-то уверенный голос.
- Тэ-экс! Кто здесь больной? Давай его сюда, клади на стол, рэзать будэм!
Возле палатки стояло несколько мужиков со звериными рожами и пялились на меня.
- Ну-ка, больной, откройте ротик!
Один из этих зверил ухватился за мои челюсти и хотел их разжать. Мы же с моими челюстями не дали ему это сделать, и он призвал на помощь своих головорезов. К удивлению многих, а зевак к тому времени собралось вокруг порядочно, у них тоже ничего не получилось. Тогда они развернули меня лицом на солнце, задрали мою голову и стали пытаться разжать мне рот с помощью ножа. Видимо, им немного удалось разжать мне зубы, и что-то увидеть во рту, потому как они отошли в сторону и стали оживленно спорить.
Наконец, консилиум приблизился ко мне, и его главарь произнес:
- Диагноз ясен. Будем лечить.
...Потом я лежал на коврике у палатки и что есть мочи горланил песню, более всего определяющую мое теперешнее состояние: «Когда мне вырвут челюсть, нацепят глаз на гвоздик и будут мне, пирату, шить саван поутру...». Я был в стельку, или как говорят водники, в лопасть пьян!
Это сейчас мне хорошо, а тогда, во время «лечения» было далеко не до смеха.
Эти три бугая намешали в литровой кружке спиртового настою из марганцовки, сока подорожника и еще какой-то дряни, получилось такое лютое месиво, что на него смотреть было страшно, не то, что лечиться им. Но сначала уговорами, потом силой они все же заставили меня полоскать этой гадостью рот и, не сплевывая, глотать. Как же мне было плохо!
И как же стало хорошо потом!
Я лежал возле своей палатки и дурным голосом орал: «Не хочу жениться, а хочу лечиться! Еще кружечку хочу! Еще кружечку смечу!». В ответ мне было сказано: «Дорвался, щербатый! Не все сразу! Завтра добавим!». Я заметил, что моя Катерина хохочет, глядя на меня, и мне от этого делалось еще веселее, и я пьяно орал, что в голову взбредет. Оказалось, что я попал в руки выпускникам Московского медицинского института, стоматологам, отмечавшим свой выпуск таежным походом, которые и проверили на мне свои приобретенные в нелегкой учебе навыки. Раз лечение пошло на пользу, то можно было сделать вывод, что учили их как надо, и я мог это подтвердить без сомнений – больной поправлялся на глазах, потому как похабные песни вылетали из меня в полную глотку. Тем более, что лечение нужно было повторить еще пару раз, что меня вполне устраивало.
Неожиданно внимание толпы отключилось от созерцания меня и перенеслось на бежавшего к нам со стороны аэропорта дежурного, в обязанности которого входило наблюдение за последними сообщениями из диспетчерской.
- Аэропорт открыт! Начинается посадка на самолеты!

МОЙ БИЛЕТ

В несколько минут лагерь опустел. За многие дни ожидания все научились жить так, чтобы утром собирать пожитки в считанные минуты. Группы бежали к самолетам, на ходу заталкивая в мешки кухонную утварь.
Бежали и мы с Катериной. Девушка хохотала от радости и подгоняла меня:
- Ну, скорей же! Скорей!
А у меня ноги подкашивались. Вестибулярный аппарат, разбалансированный непотребной дозой спирта с марганцовкой, никак не мог справиться с переменным гравитационным полем, шатающим меня из стороны в сторону. Катюшка толкала меня в спину, в рюкзак то есть, так, что я опасался спикировать на асфальт, что внесло бы окончательный художественный штрих в мою искореженную конфигурацию морды лица. Теряя терпение, Катя умчалась вперед, наказав мне двигаться к кассе, не сворачивая.
Когда я доплелся до вокзала, рухнул на лавочку и слегка перевел дух, то вдруг понял, что мне предстояло еще достать со дна ума мои дипломатические способности, потому как из задней двери здания вышла и двинулась в мою сторону моя незабвенная кассирша, на груди которой, как я знал точно, лежит мой билет, давно ожидающий моей мужской руки. Видно, смотрела в окно, голубушка, день и ночь, а когда дождалась, то кинулась ко мне без промедления.
- Здравствуй, Егорушка! Что-то припозднился ты нынче. Я уж и ждать перестала, а тут гляжу, ты бежишь. Соскучился, небось?
Она повела своими телесами, как бы говоря: «Давай, дорогой, поспешай! Бери свой билет, не пожалеешь!».
- Здравствуй, милая! Прости, что не целую ручки, болею потому как. Проклятая ангина и стоматит совсем лишили меня сил. Даже не знаю, как и лететь, хотя сроки уже поджимают. Сегодня последний день.
Все это я пролепетал на едином дыхании, так как увидел, что Катерина на всех парах летит ко мне, собираясь, видимо, тащить меня на посадку. Не хватало еще им встретиться и тогда прощай мой билет! Я встал, приобнял мою любвеобильную кассиршу, за спиной же показал спешащей ко мне Катьке кулак.
- Ну, давай поцелую уж тебя, моя ненаглядная! – Я приблизил губы к лицу кассирочки и... тут же получил отпор.
- Ты что же воняешь-то так, касатик? И в самом деле больной, что ли? – Женщина сморщилась и чуть отвернула голову. Я тут же увидел Катьку, которая со свистом затормозила невдалеке от нас и теперь дико таращила глаза, пытаясь понять, что здесь происходит.
Удерживая кассиршу за талию, я преувеличенно пьяным голосом стал лепетать, как соскучился по ней и все норовил поцеловать в губы. Но женщина, видимо, ждала меня совсем другим. Такой вонючий и нетрезвый я ей сильно не нравился, да еще с заразной ангиной. В ней явно просыпалась антипатия ко мне Я же продолжал кривляться:
- Любонька моя, детка моя, вот я вернусь из тайги, и тогда мы с тобой как всегда устроим такой праздник встречи, что тебе придется брать недельный отгул и сливать из баков не одну канистру коктейля «Шасси»! А пока дай, голуба, мой билет, а то самолет уже скоро.
Махая за спиной кассирши рукой, чтоб Катька поняла, что ей нужно исчезнуть с глаз долой, я неосторожно глянул в ее сторону, на что моя портовская краля мгновенно отреагировала и резко оглянулась.
Вы подумали, что соперницы скрестили сабли взглядов? Ошибаетесь. Вместо моей доброй и застенчивой Катюшки к нам подлетела разъяренная мегера.
- Нашли время миловаться! Тебя группа ждет, самолет уже на полосе. Где твой билет, беги на регистрацию, не то дождешься от старосты, будешь неделю посуду мыть!
Все это было сказано с такой ненаигранной злостью и поддержано таким маханием рук, что мы с кассиршей оба оторопели. А Катерина не унималась.
- Ну, что уставился? Охота мне было бежать за тобой, подведешь группу. Какой день сидим без полетов, а тут пришел день, а ты не чешешься!
Под огнем этих несправедливых обвинений я пролепетал:
- А у меня нет билета.
- А где он? Потерял, небось. Вечно с тобой морока.
- Он у нее, – я показал на кассиршу, застывшую в ступоре.
- Отдайте, женщина, ему билет и пусть мотает на регистрацию. Понабрали молокососов. Говорила, не берите его в группу, намаемся. Так и оказалось! Ну, где билет? – Катерина требовательно протянула руку.
Под ее сверкающими глазами кассирша растерянно вынула из-за пазухи билет и протянула его Катерине. Та схватила билет и изо всех сил толкнула меня к рюкзаку. Я нацепил рюкзак и побежал в зал регистрации. Катя тянула меня за собой и не давала оглянуться.
Когда же у самой двери мне удалось бросить взгляд на то место, где стояла моя краля, та, казалось, до сих еще не вышла из ступора и ошарашенно смотрела нам вслед.
...Когда я вышел из зала регистрации, намереваясь бежать к самолету, то увидел моего вызволителя. Катерина стояла около лестницы и плакала...

ПО НЕБУ КАК ПО ВОЛНАМ

В самолете, как только заработал мотор, сработала моя всегдашняя реакция на грохот – мне неимоверно захотелось спать. Но Катя, сидя рядышком со мной, ухватилась изо всех сил за мою руку и со страхом смотрела в иллюминатор на уплывающую вниз землю.
Так ты, подруга, летишь первый раз? Кабы худа не было. Знаем мы эти «аннушки», влетит в тучку и... доставай пакеты. Я пощупал в кармашке за сиденьем, но пакетов не оказалось. Оглядевшись, я не увидел и ремней безопасности, в пассажирских «креслах» поролоновые подушки были выдраны, а на двери вместо рукоятки замка была примотана проволока, исполнявшая роль запора. Да, старость «аннушки» перла из всех щелей.
Дремота не отступала, сказывалась трудная ночь, спиртик уже угомонился, и организм требовал покоя. Грохот в самолете разговаривать не давал, в окошке внизу проплывали покатые зеленые горы, между которыми проблескивали белые русла рек.
Короче, я стал дремать все сильнее и сильнее. Последний раз я осмотрелся, увидел начинающие зеленеть лица пассажиров, среди которых кроме нас почему-то не было ни одного туриста. Наши рюкзаки одиноко стояли в уголке, спины пилотов неподвижно вырисовывались в проеме двери...
...Меня разбудило то, что Катерина дергала меня за рукав.
- Егор, мне плохо.
На самом деле. Она терпела из последних сил. У других пассажиров зеленые пакетики в руках, похоже, были уже полны. Опытные, пакетики они, похоже, расхватали при посадке. Одна бабка сидела над пакетиком, держа два других в руке. Я бесцеремонно выдернул их у нее из руки, на что она почти не среагировала, так ее сильно мутило. Катюшка схватила пакет и наконец-то освободила свой желудок. Ей было стыдно. Она же не знала, что большинство пассажиров «аннушек» только этим занятием и коротало воздушный путь от своих селений в город и обратно. Жители Тофаларии, имея на руках постоянные билеты местной авиалинии, частенько летали в Нижнеудинск и обратно по делам, или так, погулять.
Ко всему этому еще и сильно болтало самолет. Вокруг него клубились тучи, и эта летающая сковородка то и дело падала в воздушные ямы, а затем подпрыгивала и готовилась к новому падению.
Люди, давно привычные к таким вывертам погоды, в окна не смотрели, их гораздо сильнее интересовали события в собственных животах, чем за бортом. А Катерина со страхом постоянно пялилась в окно и все крепче сжимала мою руку.
Мне так жалко стало испуганную девчонку, что я освободил руку и, обняв, прижал дрожащее тельце к себе.
Пигалица тут же примолкла и перестала вздрагивать.
Болтанка продолжалась, облачность, видимо, была велика, но самолетик шел в нем, не меняя курса, из чего можно было сделать вывод, что гроза не такая уж и сильная, как могло бы показаться. При каждом падении в яму девушка прижималась ко мне все сильнее, и я еще не знал, как буду отрывать ее от себя при посадке. Но то ощущение, что возникло в этот раз, сильно напоминало то волнение, когда мы сидя спали, обнявшись, в вагоне.
Интересно, сколько приключений случилось у меня в этот раз. В прошлые годы разве только ожидание в аэропорту вносило какое-то разнообразие, но и то в том случае, если попадалась интересная группа с гитарой и интересными рассказчиками. А нынче приключения шли одно за другим, начиная с посадки в поезд.
И виной всему была Катерина.
При снижении у меня как всегда с болью заложило уши, и пока мы выносили свои рюкзаки и разминали отсидетые места, я не слышал ничего кроме гула в ушах. Потому Кате приходилось молчать, хотя и так было все понятно..
Ее очень озаботило то, что ее никто в аэропорту Гутары не встречал.

ОПЯТЬ ВДВОЕМ

Пришлось идти к директору аэродрома, узнавать, не осталось ли у него письмо Катерине.
Небольшой домик возле корявой в колдобинах взлетной полосы с топорщащимися над ним антеннами был пуст. Самолет уже улетел, подумалось, что директор ушел домой. Но открытая настежь дверь намекала, что он неподалеку. И в самом деле, хозяин находился рядом, он косил траву и, казалось, заботы аэродрома его нимало не интересовали.
Отложив косу, он молча прошел в свой кабинет и подал Кате сложенную вдвое бумажку. Катя с волнением открыла бумажку, прочла, но радости на ее лице не добавилось.
«Дорогая Катя! Мы уже не можем ждать. Если ты прилетела и захочешь нас догнать, скажи Игнату (это директор порта), он отведет тебя к Степану, охотнику, мы договорились, он довезет тебя на лошадях к нам. На ручье Ола-ой мы делаем дневку и ты еще можешь успеть. Если захочешь вернуться домой, билет у Игната. Прости, что так сложилось. Максим».
Я давно знал Игната, знал про его нелюдимость, да и он помнил меня, но в ушах до сих пор шумело, разговаривать не хотелось. Но по глазам мужика было видно, что ничего более он добавить не может. Что получил, то и передал.
Случилось то, чего я больше всего боялся. Можно было еще до вылета сюда предположить, что группа не будет так долго ждать девушку. В письме был явный намек, что Катерине лучше всего отправиться домой. Надеялись, что ехать в тайгу с незнакомым охотником Степаном она не решится ни в коем случае.
Хмурое Катино лицо среди окружающей нас таежной красоты было совсем не к месту, а мой изголодавшийся организм так требовательно звал на обед, что ничего не оставалось, как идти к реке, ставить бивак, поесть и хорошенько подумать, что делать дальше. Тем более, что лечебный моцион требовал повторения, прибытие на начало маршрута требовало праздника, и, вообще, хватит ныть – я в тайге!
- Ничего, сейчас пообедаем, а следующим бортом улетишь в Нижнеудинск.
Я произнес это мягким голосом, подозревая, как расстроена Катя. Мне думалось, что на ее месте вернуться обратно было бы в самый раз. Но Катерина, свирепо оглядев меня с головы до ног, прошипела:
- Это тебе надо в Нижнеудинск! Твоя зазноба уже глазыньки выплакала от горя, что бросил ты ее, обманул, забрал билет и не уважил. Давай лети, я остаюсь!
Эта серая мышка явно забылась, где она и что ей грозит!
- Ах, так! Тогда тебе в село к Степану, а я раскланиваюсь. Увы, мне в другую сторону!
Я подхватил свой рюкзак и зашагал, не оглядываясь, в сторону от села, туда, где сверкал на солнце речной плес.
Место, где я поставил палатку , было таким уютным и прекрасным, что у меня враз из головы вылетело все, что происходило и произошло до этого. Еще не разбирая рюкзак, прямо с наклоненной над рекой сухой лиственницы я выдернул из речки десяток хариусов, что мне вполне хватило, чтобы сварганить уху, от одного запаха которой у меня резко подскочило настроение. Свежезаваренный чаек царил над костром, сухарики притягивали взор своими золотыми боками, дикий лук веером лежал на пеньке – ну чем не курорт!
Очень бы хотелось сходить на перевал Федосеева , но – увы! – не тащить же с собой рюкзак с баллонами! Жаль, красивый перевал...
Обгладывая рыбье ароматное мясо и запивая его юшкой прямо из котелка, я мысленно уже шагал к тому перевалу, за которым ждала меня распрекрасная Уда, где я опять буду один на один с тайгой, где мы сольемся воедино и вспомним друг друга после тяжелого и необычайно длинного года разлуки...
... - Ты еще не ушел?
Грезы мои мгновенно растаяли в воздухе. У палатки стояла Катерина и уныло смотрела на костер. Злость так рванула мне по нервам, что я вскочил и ушел к реке.
Да за что мне такое невезение в этом году? Ну почему все было не так, как всегда, когда я с самой первой минуты был свободен и мог делать все, что хотел? Мог идти, куда хотел и испытывал то, что хотел испытать!
Река тихонько плескалась у ног, будто успокаивала меня, а рыбьи мальки сновали у берега, будто намекая, что на самом деле настоящие заботы – это совсем другое. Настоящие проблемы – это хищники, голод и...
Но что-то надо делать. Как же мне отделаться от этой вредной девахи? Взять ее с собой я не могу, то есть, если сказать честно, не х о ч у. Не хватало мне ребенка, чтоб его еще с ложечки кормить. Отправить ее на Большую землю, судя по всему, невозможно. Бросить в поселке...
- Ну, рассказывай.
А, впрочем, и так все было ясно: кони разбежались, Степан гуляет. Все же мне было интересно, какой поворот от ворот она получила?
- Если бы ты видел Степана, ты бы тоже испугался. Когда он вышел из дома, у меня ноги прилипли к земле. Два метра ростом, бородатый и хромой. Я с ним поздоровалась, а он, когда узнал, кто я, сказал, что ему некогда, ему надо какие-то солонцы чистить. Мне показалось, что он меня убил бы, если бы мы заехали в тайгу.
Ну, конечно, Степан всю жизнь ждал, чтобы сразиться насмерть с этакой пигалицей! Ему б плевка хватило, чтобы эта козявка...
- Когда домой? – Вопрос прозвучал сам собой, потому как иного разрешения возникшей проблемы я не видел. – Тебе еще надо извиниться перед моей женщиной, у которой ты нагло забрала билет. – Не смог я удержаться, чтобы не отомстить Катьке за «глазыньки моей зазнобы».
Было видно, что с губ девчонки готовы были сорваться такие же злые слова, но она удержалась, только глубоко вздохнула и промолчала.
- Ладно уж, иди, садись, ухи немного еще осталось.
- Из хариуса, да? Самая вкусная рыба! Сам поймал?
На меня глядели восхищенные глаза! Ну, дает! Только что сверкали слезы на ресницах, а увидела еду и тут же счастлива. Ребенок! А вопросы... Ладно, молчу.
Она и была ребенком, как я этого раньше не замечал? И все эти капризы, обиды, злость, мгновенно переходящая в счастье – это же детские капризы!
Я глядел, как Катерина наяривала рыбу из ухи и ощущение того, что передо мной большой ребенок все более крепло. Злость постепенно таяла.
Возможно, причиной этому был удивительно мягкий и спокойный вечер. Тихий шум реки и глубокой синевы закат, пилочка лиственниц на ближнем склоне и выглядывающая из-за горы Луна, переливающиеся в дыме костра звезды, все как бы говорило – бросьте спорить, все прекрасно, мы с вами, живите и радуйтесь.
Катя доела рыбу и по-детски с причмокиванием облизала пальцы. Взгляд ее, еще немного таящий в себе невысказанное, уже потеплел. Плеснув ей в кружку чаю, я смотрел на нее, и почему-то дальнейшая наша судьба меня уже не сильно волновала. То ли вечер был такой, то ли полное согласие с поговоркой, что утро вечера мудренее, то ли чудотворное влияние сытости, но какими-то тайными закоулками состояние радости опять вернулось ко мне.
На этот случай у меня в рюкзаке в укромном месте до поры до времени всегда ждет своего часа маленький музыкальный инструмент – миниатюрное банджо. Увиденное у одного из туристов это немудреное устройство в виде большой плоской консервной банки с прикрепленным к ней посредством небольшого шарнира самодельным грифом служило мне уже несколько лет. Скрашивая мое таежное одиночество, это банджо служило только мне. Не нашелся еще ни один музыкант, кто смог бы настроить его так, как надо. Эта жестяная балалайка слушалась только меня и, что самое интересное, настроить ее можно было только в тайге, дома это сделать было бесполезно.
Случай был самый тот. Банджо вылезло на свет, слегка покочевряжилось, но затем забренчало вполне сносно, и пару мелодий для разминки отработало вполне терпимо.
Восторгу Катерины не было конца. Она и сама пыталась что-то сыграть, доказывая мне, что в свое время училась в музыкальной школе по курсу мандолины, но я вспомнил, что мне крайне важно повторить курс зубного лечения, потому исправный инструмент после приема «микстуры» мне чрезвычайно нужен.
Спиртово-марганцовочное полоскание настолько возвысило мою душу, что поселковые собаки подняли остервенелый лай, опасаясь, что на деревню движется завывающая волчья стая. Невзирая на то, что собакам мое завывание не понравилось, я исполнил почти весь свой репертуар, обретя в лице Катерины своего верного и пожизненного фаната.

«Саянская погода капризна как мамзель.
То дождь, то снег, то солнце - сплошная карусель.
Подснежниками сразу стали все цветы, что не пропали.
И я торчу, башкой кручу, щиплюсь и хохочу...»

Открытие сезона завершилось в теплой и дружественной обстановке, фанатка кое-как дотащила меня до палатки, закидала куртками, и я провалился в счастливое состояние долгожданной невесомости.

ЗА ЧТО?

Утро было сказочное. Такого голубого и огромного неба я не видел уже год. Туман, разогнанный солнцем, уже давно убежал за перевал, и только на востокее еще светилась туманным облачком заспанная Луна. Лиственницы сверкали мокрыми ветками и пялились в небо, а река, еще не проснувшись, сонно скользила мимо зеленых берегов.
Благодать!
Катерины не было видно, потому я скинул с себя напревшую за ночь одежду, развесил ее на ветках и направился к реке.
До чего же вкусна водичка! Холодная до ломоты зубов, но такая чистая, что пить ее хотелось не столько от похмельной жажды, а больше, чтобы чувствовать во рту это необъяснимое чудо.
Фантастика! Не было не только самой Катерины, не было и ее рюкзака. Видно, ушла на аэродром, чтобы все же улететь домой. Правильно! Не заладился поход с самого начала – возвращайся, все равно удачи уже не будет.
После завтрака я начал паковать вещи, собираясь сегодня же сломать ближайшую горку, чтобы быть как можно ближе к моей реке, что ждала меня целый год.
Скручивая спальник в палатке, вдруг совершенно неожиданно услышал над головой по клеенке дробный перестук. Дождь! Вот те раз! Впрочем, резкая смена погоды - в тайге это обычное явление, как говорят местные метеознахари: «После любой погоды обычно бывает такая же или еще хуже».
Выглянув из палатки, я увидел, что хмарь затянула уже почти полнеба и, судя по моему опыту, эти тучи надолго.
Что ж, зато идти будет не жарко! «Путь держи в непогоду!». Ничего не могло расстроить мое прекрасное настроение. Передо мной тайга – а это самое главное. Не бывает трудностей – есть толчок для творчества!

«В тот год, так получилось, мы ушли вдвоем
В Саянские отроги, в таежный бурелом.
Неласково нас встретил - что с него возьмешь? -
Занудливый и беспощадный дождь, дождь, дождь...»

В самый последний момент скрутив пленку, я засунул ее под клапан рюкзака и... увидел стоящую поодаль мокрую от дождя Катерину.
Вмиг в моем мозгу пролетели все последующие этапы моего несчастья: эта заноза улететь не сможет еще долгое время, местная взлетная полоса чутко реагирует на дождь, размокая в первые же минуты и надолго; жить несчастной в поселке негде и не на что; бросить ее здесь я уже не могу, она уже приручена мной и приходится за нее отвечать. Что выпадает в осадок? Это ясно без арифмометра – будем ждать летной погоды и изо всех сил отправлять эту авантюристку домой. Сколько на это уйдет дней, известно только Богу и местным шаманам.
Веревка и тент были под рукой и вот мы сидим на рюкзаках, молчим. Слезки моей несчастной туристочки уже капали с ресниц, и моя злость потихоньку – опять! – начала сменяться на жалость. Ох, доведет меня жалостливое сердце до... Ладно, не будем загадывать, надо что-то решать.
- Они прислали записку. – Девочке было очень плохо. Могу представить, одна в тайге, все вокруг враждебно, и выхода, по сути, никакого. Только я один рядом, да и тот озлоблен и неприветлив.
- Кто прислал?
- Ребята. Охотник привез. Они сделали дневку на Мурхое, ждут меня. Ходу туда пять часов.
Все ясно. Катя хотела, чтобы я проводил ее к группе. Ну, как тут откажешь? Да и погода сильно размокропогодилась, сидеть тут совершенно бесполезно. А пять часов – это не так уж и много, дойдем. Идти будет нежарко, дойдем.
Видимо, огромное желание избавиться от назойливой попутчицы было написано у меня на лице, потому девушка быстро произнесла:
- Обещаю, буду идти без остановок. – Ну, да, с таким-то рюкзачишком она сможет даже бежать, а я?
- Ты готова идти?
- Да. – Катя вскочила, и опять глаза ее просветлели и засияли уже знакомым мне огнем будущих свершений.
Тропа сразу же показала свою истинную суть. Видимо, по ней ходили не только люди, но и Гутарский крупно-рогатый скот, вытоптавшие среди корней углубления, намного меньше размера моих сапог, потому скорость движения резко упала. Пристраивать ногу в этих ямках и перешагивать корни было совсем не в пользу скорости. Плюс к этому тропа пошла на подъем. А, как вы знаете, в первые три дня тропа – это бескомпромиссная пото- и шлаковыжималка, то, что льется со лба, заливает и выжигает глаза. Это потом пот будет пресным, и его можно слизывать как воду. А пока...
Катерина, будто и не было недавних горестей по поводу нелетной погоды, развлекала меня из всех сил. Делала она это не специально, но получалось так, что мне было весело.
- Смотри, смотри, лесовичок! А почему у него полосатая шкурка?
- Это бурундук, таежный полосатик. Кстати, свистит он как птичка, потому птичий гомон вокруг нас – это крики бурундуков, ибо для птичек сейчас погода нелетная.
- А это что за цветочки?
- Это багульник, дурман-трава. После ночевки в багульнике голову не поднимешь.
- Ой, как интересно! А кругом горы, да?
И правда, мы шли в сплошном дождевом мареве, в облаке, потому Саянских красот не было видно. Можно сказать, что Катерине в очередной раз не повезло, но она и помимо этого была счастлива. Все вокруг было для нее необычно, и эта непосредственная девчонка с упоением впитывала в себя все новое.
Скорость движения стала падать, все же для первого дня мы неоправданно быстро шли, организм мой, еще не втянувшийся в нужный режим, стал сдавать, и уже третий привал потребовал более продолжительного времени передыха.
- Где, говоришь, они ждут тебя?
- На Большом Мурхое.
Я взял совсем мокрую записку и тут меня осенило. Достал свою двухкилометровочку и сильно опечалился... Прошу прощения, я не то, чтобы опечалился, я – рассвирепел!
Ну, что со мной происходит в этом году? Нынче, уже в который раз, я допускаю глупейший промах. Пять часов, по словам охотника - это на лошади, а не пешком с тяжелым рюкзаком за плечами! Мало того, что наша скорость мала, так еще и еле заметная приписка в углу значила, что Катина группа писала записку два дня назад! Их можно было понять – уже неделю они ждут своего отставшего товарища, потому в оставшиеся дни им придется наверстывать то, что они упустили за дни ожидания.
Сегодня мы к Мурхою никак не подойдем, а группа уже уйдет, если уже не ушла.
Ну, как же я так! Желание как можно быстрее избавиться от девчонки, каждым своим действием приносящей мне неудачу, сыграло со мной очередную злую шутку, я не проверил по карте путь, которым мы двигались сейчас, а на пути к Мурхою существовали еще и болота, бро’дить которые будет ох как тяжело.
Катерина со страхом смотрела на то, как я мычу и от безысходной ярости заламываю руки.
- Что случилось, Егор?
Ну, как я этой букашке объясню, что мой нынешний год летит в тартарары? Что я впервые в жизни проклинаю этот проклятый поход вместе с этим дождем, с этой идиотской тропой и готов утопить это насекомое, именуемое Катериной, в ближайшей луже. Кажется, из глаз моих текли кровавые слезы, но размываемые дождем, блекли и невидимо падали на землю, орошая так любимую мной прежде Саянскую землю.
Мое кареокое несчастье – Катерина Батьковна, похоже, о чем-то догадывалась, так как отошла подальше, села под кедру и притихла.
Так. Домой идти ни к чему, не сидеть же мне в палатке вместе с этой дурой, дожидаясь самолета. Сроки и так уже нещадно срываются. А сколько я там просижу, неведомо, может быть тогда и возвращаться на маршрут будет незачем. Идти вперед? Но ее группа опаздывает и торопится. Сумею ли я угнаться за ними?
Туча еще плотнее села на землю, дождь усилился, стало холодно.
- Вставай, пошли. Недалеко озеро, там заночуем.
Девчонка покорно поплелась за мной и молчала все время, пока на берегу Гутарского озера мы ставили палатку, разжигали костер и варили ужин. Я тоже молчал, но чувствовал, что моя подкорка, не переставая, считала варианты.
Без аппетита пожевав Катькино варево, я забрался в спальник, согрелся и заснул.

СПАСИБО ЗОЛОТОМУ КОРНЮ

Проснулся я от того, что из соседнего спальника доносились глухие всхлипывания. Все правильно, девочке стало страшно. Злость не отпускала, потому успокаивать я не хотел, но и спать тоже не хотелось.
Над головой все так же стучал дождь, сырая темнота окружала палатку, в голове роились только мрачные мысли, всхлипывания в спальнике не прекращались.
И вдруг, не знаю, почему, мне так жалко стало Катерину! Ну, ведь не она виновата, что вот так все у нас получается. Скорее всего, это я виноват. Недоглядел, недодумал, не учел, не сообразил. Ведь я же старше, опытнее, наконец, я мужчина. А этот цыпленок теперь в горе, ни мамы, ни папы и друзья вдали. И еще она боится меня!
Вот это последнее вызвало во мне бурный протест. Ну, никак не мог я быть страшным, я ведь добрый, я всегда защищал слабых (так мне показалось в этой беспросветной ночи). И еще я вспомнил мои первые страхи в первом походе в тайгу, особенно ночью, когда, казалось, все дикие звери сбежались к палатке и собирались растерзать все, что в ней находилось. Потом мне объяснили про «час быка» , но сначала я этого не знал, потому всегда мой нож лежал рядом на случай нежданных клыкастых гостей.
Катерина все так же всхлипывала, и, признаюсь, это действовало на меня крепче угрызений совести.
Как можно шумнее крутнувшись вместе со спальником, я повернулся к Катерине и положил руку туда, где, как мне казалось, должна была быть ее спина. Но неожиданно я почувствовал пустой мешок. Добравшись, наконец, до того, что, по моим предположением, было Катериной, я понял, что девушка сжалась в такой комок, что большая часть спального мешка оказалась пустой.
Несчастное создание лежало в позе эмбриона, поджав под себя коленки, и мелко дрожало. Всхлипывания прекратились. То ли шум моего мешка так подействовал, то ли рука, поглаживающая дрожащее девичье плечо, сыграла свою роль, но в мешке стало тихо.
- Расстегнись, задохнешься! – Я придал голосу побольше веселости и стал искать завязки и замок, скрывавшие пленницу. Тщетно. Рука нащупывала только швы и ничего более. Оказалось, что тоска загнала дурочку на самое дно спального мешка, потому что из-под капюшона «дуло холодом»!
Пришлось разворачивать спальник вместе с его содержимым и перекатывать хозяйку к отдушине. Пока я распаковывал пленницу, то сообразил, что Катькин спальник, в отличие от моего - на гагачьем пуху, был «на рыбьем меху», создающего для хозяина далеко не комфортные условия при ночевке.
А на улице все так же шел дождь. Спасибо, под полиэтиленовым тентом даже в самую мокрую ночь было всегда сухо. Но было холодно. А ведь с утра было солнце!
Пришлось срочно перебазировать дрожащее тельце в мой спальник, а самому перебираться в чужой. Холод мгновенно окружил мое голое тело, распарившееся в гагачьем парнике. После нескольких минут пребывания в этом рыбьем холодильнике я понял, что требуется внешнее активное согревание.
- Кать, слышь, а что за фляжечка брякала у тебя в авоське, когда ты прыгала по корням? – Я уже начинал дрожать, но вылезать никак не хотелось, потому что какие-никакие теплые местечки внутри уже образовались.
Спальник зашуршал, и послышался слабый голосок.
- Ты выпить хочешь?
- А что там у тебя, чай? – Вот уж чего не хотелось, так это холодного чаю.
- Нет, там настойка золотого корня.
- Ого! Так это в самый раз! У тебя здесь, в твоем спальнике, уже все инеем покрылось, скоро здесь будет морг с моим трупом в придачу. Доставай фляжку!
Катерина пошуршала спальником, и ко мне упала маленькая плоская спасительница. Раздумывать было некогда, я открутил крышку и припал к горлышку. Знакомый вкус и аромат ледяной золотой настойки вначале превратились в животе в кусочки льда, но постепенно стало горячеть, а после третьего глотка холод в мешке стал скукоживаться и просачиваться сквозь стенки наружу.
- Будешь? – Я все же догадался предложить хозяйке ее же снадобья.
- Нет, мне и так уже тепло.

«Сухого места не найдешь, палатка промокает.
А за палаткой хлещет дождь, костер наш заливает.
В такой момент хоть пой, хоть вой, тоска сковала члены.
Смеется небо надо мной, ругаться хочется порой...
Давай-ка, друг, по первой!..»

В палатке становилось все уютнее. Настроение улучшалось, спать уже не хотелось. Пришла пора ночных бесед.
- Ну, рассказывай, какие причины заставили тебя возвращаться в первобытное состояние с помощью туризма?
Спальник заворочался, и совсем рядом раздался голос Катерины, высунувшейся из мешка.
- Я еще в школе ходила в походы и мне нравилось. Наша группа почти полностью состоит из наших кружковцев. Мы с ними и в туриадах участвовали, на российские соревнования ездили, по Уралу ходили. В прошлом году ездили на Алтай, а нынче решили вот Саяны посмотреть.

СРАЖЕНИЕ В НОЧИ

- Ого, так у тебя опыт должен быть немалый! Но почему же, я гляжу, у тебя рюкзачок-то совсем не рассчитан на автономное блуждание по тайгам. Как ты рассчитывала догонять группу без питания?
- Я хотела все купить в Нижнеудинске, но эта история с билетом изменила мои планы. Потом хотела купить в Гутаре, но не получилось. Придется голодать.
Придется. Мои запасы рассчитаны только на меня, да еще учитывая то, что на реке я хотел полностью перейти на рыбу, хватит их ненадолго. К тому же, судя по размерам мешка, с одеждой тоже плохо. Но в голове уже играл градус, потому на этой проблеме я не стал тормозить, а погнал дальше.
- А что ты умеешь делать, чтобы выжить в тайге?
- Я многое умею делать, даже стрелять умею. Знаю съедобные травы, грибы, рыбачить умею, даже зверя могу разделать, если надо будет.
- Да... С тобой не пропадешь. – Я задумался. Судя по ее разговору, девчонка опытная, но уж слишком слабая. Толку от нее все равно будет мало, когда придется...
- Слушай, а ты меня не боишься? – Видно, хмель стал подталкивать язык, раз я начал спрашивать не то, что надо.
- А я карате знаю. Два года занималась.
Ничего себе! Это ж с кем я столкнулся? Еще нацокает мне по почкам, если задену невзначай что-нибудь!
- А если сразимся, выдержишь?
- Нет, конечно, но продержаться до подхода основных сил смогу.
Вот, уже веселей! Я преувеличенно заржал, засмеялась и Катя, значит, тоскливое настроение мы потихоньку преодолеваем.
Разговор постепенно выровнялся, мы стали разговаривать вполне спокойно на различные темы, Катерина потихоньку выпытывала мои подробности, я ее. Постепенно перешли на общих знакомых, их оказалось не так уж и мало, все же, как-никак, из одного города. Но о чем бы мы ни говорили, в голове постоянно зудела мысль, что же делать дальше? Идти вперед или назад?
В очередной раз прогнав ее подальше, я приложился к фляжке, и тут соседний спальник произнес:
- А знаешь, я даже рада, что моя команда ушла вперед, и мне нужно ее догонять.
Я даже почувствовал, как она закусила губу, сказав такое. Вот пушки-горбушки! Что за логика у этой дамочки? То ревела от невезения, икала от одиночества в подушку, а тут на тебе - рада она.
- Хочешь, догадаюсь, почему ты рада? Потому что давно уже, может быть еще в Кургане, положила глаз на меня и все придумала, чтобы так получилось, будто ты случайно оказалась со мной.
Хмель с золотым корнем делал свое дело, язык начал плести все подряд.
- Дурак! Я знала, конечно, с кем мне придется ехать вместе, но никак не ожидала, что ты будешь таким хамом. С первого дня ты только и знаешь, что издеваешься надо мной. Так я тебе скажу – я не слабая и не замухрышка, ты мне совершенно не подходишь по всем своим качествам, а то, что случилось со мной – это обычное невезение, в котором я не виновата. То, что мы с тобой оказались вместе такое длительное время, моя беда, а не вина. Знай об этом и язык не распускай, а не то...
Столь длинная тирада, отнявшая у ребенка слишком много нервов и сил, решительно не хотела продолжаться! Но смеяться было никак нельзя, ведь опять обидится, а мне никак не хотелось терять хорошее настроение. Потому я перевернулся на живот и стал что было сил кашлять. Прокашлявшись и утерев слезы, вовремя осипшим голосом произнес - Корешок в горло попал!
Катерина, конечно, поняла природу моего кашля, но, судя по всему, не обиделась, потому что наполовину выпросталась из спальника и потребовала, - Дай фляжку! – Затем послышались глотки и слабое крякание.
– Видишь, я и пить могу!
Так-с, отчаяние порождает решимость!
- Вот это ты сделала зря. Два алкаша в одной палатке – это гремучая смесь! Один из нас до утра не доживет. Понятые, прошу засвидетельствовать это.
И тут же получил по морде! Правда, всего лишь подзадником , но святое чувство мести развязало мне руки, и я кинулся на задиру. Знание карате не пригодилось, ибо внезапность атаки и ноги противника, спутанные спальником, способствовали тому, что Катька в мгновение ока была прижата к полу и только мычала сквозь ткань капюшона.
- Что, черный пояс не помог? Эт тебе не татами, эт тайга. А в тайге кто хозяин? Кто сильней! А кто из нас сильней? Я! Сейчас я тебя отпущу, но, зная вашу женскую мстительность, отползаю в угол и в руках у меня будет фляжка. Если ты накинешься на меня, я вылью в твой рот всю оставшуюся водку!
Ну, конечно, она кинулась на меня! Правда, ума, как всегда, не хватило, она в темноте промазала и опять была прижата к полу, но уже спиной, и мне удалось ее оседлать, прижать руки и начать экзекуцию путем вливания водки в рот.
Деваха тут же возопила, но захлебнувшись водкой, закашлялась. Пришлось отпустить захват и начать мирные переговоры.
К сожалению мира опять не получилось, дивчина, видно, обиделась не на шутку, откатилась в сторону и примолкла. Придется сменить тактику. Я встал на колени и бесшумно двинулся в ее сторону, планируя... Неожиданный удар по лбу заставил меня завопить, но завопила и соперница! Получилось, что мы оба шли в атаку и сшиблись лбами!
Раскатившись в стороны, стеная от боли, мы оба мгновенно растеряли свой воинствующий дух. Когда боль немного стихла, я подполз к Катерине и стал извиняться.
- Прости, Кать, я немного переборщил. Больно, да? Принести холодной воды?
Неожиданно тихий и спокойный голос произнес:
- Ладно, не надо. Пошумели и хватит. Я спать буду.
Наступила тишина, стало как-то тоскливо. Я подкатился к комочку в углу.
- Кать, прости, я же нечаянно. Давай, я лед поищу. Где-то под мхом он должен быть. Или фляжку приложи, к утру пройдет, а синяк замажем...
- ...сажей, да? – Из мешка послышался смешок.
Затем вдруг легкая ладошка обхватила меня за шею, и я почувствовал на щеке... легкий поцелуй. – Спи, давай, вояка!
Медленно, медленно, боясь потерять этот неожиданный горячий подарок, я втянулся в свой спальник и замер, даже дыхание зажал.
Единственное, что я успел понять - произошло что-то необыкновенное. Но подсознание мгновенно отключило способность мышления, потому как сознание отказывалось все это объяснить.
Наступила полная и тупая растерянность...

«Я сегодня выйду в путь дальний, уложу в рюкзак всего вволю,
И возьму с собой свою память, радость дружбы и свою долю.
Мне в лицо глядит мой друг ветер, надо мною как мечты птицы.
Я любовь свою в пути встретил, я мечте своей помог сбыться...»

ИДЕМ ПО МУРХОЮ

Легкий шорох дождя по крыше говорил о том, что туча ползет по земле, и день будет пасмурным, каким и должен быть, чтоб на тропе не было жарко.
Потрескивание костра навевало радостные мысли о том, что, возможно, завтрак сегодня будет, сухариками с салом дело не закончится. В щелку было видно, как Катерина мешает в котелке какое-то варево.
Заметив, что я проснулся и вошкаюсь в палатке, повариха крикнула:
- Вставай, алкоголик, каша готова!
- Давай ее сюда! – Вылезать под дождь не хотелось. Я быстренько разровнял площадку между спальниками, и вскоре котелок с ароматным содержимым стоял уже возле моих ног. Мокрая Катерина тоже вползла в палатку.
- А почему так мало? - Каши было на донышке. – Здесь аромату больше, чем самой каши!
- Так ведь теперь придется экономить.
Вот так вот. Теперь она будет экономить мои продукты! Ой, отощаем!
- А как у нас фляжечка себя чувствует? – Похмелья не было, но порядок есть порядок.
- Фляжка пустая. Ты же вчера ее прикончил.
- Это я прикончил? А кто же это пил-то из нее последний? Не ты ли? Еще сколько выпила, неизвестно.
- Так ведь моя фляжка, пью, сколько хочу! – Ответ с ухмылкой, значит, вчерашние обиды забыты. Ну, ладно, пусть будет так. На лице девушки синюшных пятен не наблюдалось, видимо, как и у меня, следы ночной лобовой атаки остались под волосами. Я потрогал лоб, так и есть, шишка была налицо, в смысле, чуть выше.
Стук ложек о стенки котелка закончился так быстро, что мой желудок, как мне показалось, ничего не понял и начал активно намекать, чтобы принесли добавки. Вместо добавки дежурная по кухне принесла полную кружку крепко заваренного чая.

«Стоит в котле наваристый и терпкий,
Храня в себе заманчивость утра.
Ведь чай - не просто средство и таблетки,
Он словно праздник нашего костра...»

- И где ж ты смородинки достала, голубушка? – Мой нос с наслаждением влез в кружку и втягивал в себя аромат чернушки. Чудный аромат!
- В Гутару сбегала, где же в тайге смородины найдешь? Ну что, идем к Мурхою? – Опять торопится, подумал я. Куда нам теперь торопиться? Все равно не догоним, только умаемся.
Чай ласково скользил в желудок, привкус золотого корня и смородины создавали такую чайную икебану, что хотелось отвалиться и, похлебывая, лежать и «благовонять» до лучших погод.

«Вот он парит, томящийся как в клетке.
Какие силы он в себе таит!
Ведь чай есть чай, наваристый и терпкий.
Он просто чай. Но что за ним стоит!..»

- Идем, конечно! – Сказал я, хотя идти что-то совсем не хотелось. Дождь, холод...
- Тогда вставай, иди сполоснись, а я пока соберу бивак. – Вот так, без всяких предисловий мной начали командовать да еще и с намеком на то, что, мол, иди-ка ты отсюда, не мешай людям делом заниматься. Так мы и не против, мы только за, - вперед, на волю!
... Да уж, погорячился. Вокруг была только одна большая туча, видно было только палатку, кострище и ближайший листвяк, все остальное отсутствовало. Бр! И тут я познал неудобство номер раз: нельзя было открыто делать то, о чем я раньше даже не задумывался, а нужно было нырять – кошмар! - в обжигающие водой ближайшие кусты...
- Голубушка, хоть ты вчера и обмолвилась, что догонять свою банду не хочешь, но ведь им все равно думается о тебе. Так что сегодня, пораскинув утренним умишком, я подумал, что догнать их желательно. Для этого предлагаю поделиться запасами пищи. Тем более, что нельзя держать яйца в одной корзине. Давай-ка сама отбери себе половину пищевого довольствия. И тебе приятно, и мне полегче. Побежим аки лани.
Катя без ворчания отобрала себе кое-что из моего рюкзака, хотя мне показалось, что чуть больше, чем надо, но тропа покажет, уложилась ли она в норму. А лишние килограммы – это неплохая грелка в такой холод.
Дождь все так же сеял, красот местных не было видно, даже Гутарское озеро было видно только у берега, пот, смешиваясь с дождем, не так резал глаза, потому все физические и душевные силы были направлены только лишь на преодоление препятствий, возникающих на тропе.
Катерина вначале шла впереди, но постепенно сместилась назад. А причина была одна – девушка оказалась весьма любопытной. То и дело ей приходилось оглядываться, чтобы задать мне вопрос и дождаться ответа. Первый из них, конечно же, не отличался оригинальностью: «А мы правильно идем?». И ведь дождалась, пока я, балансируя, преодолел сетку корней очередной кедры и прохрипел: «Москва за поворотом»!». Этим я сделал непоправимую ошибку, надо было сразу дать понять, что на вопросы я отвечаю только на привале. Но не сообразил, и вопросы посыпались как «из рогов».
- Елка, пихта, сосна и кедр – это ведь одно дерево, да? Только иголки разные? А медведь (Ну, конечно, женщина, не интересующаяся медведем, не женщина!) тоже по этим тропам ходит? А по деревьям они ползают? А, правда, что на бурундуке полоски медведь лапой нацарапал? А ты взял ружье?
Вот на этот вопрос я решил не отвечать. Ружьишко, одностволочный обрез, завернутый в клеенку, конечно, лежал у меня в мешке, но до поры до времени, на всякий случай. А вот на остальные вопросы отвечать приходилось, но из-за спины, и это Кате не понравилось. Она пропустила меня вперед и начала строчить вопросы сзади.
- А ты все травы знаешь? И съедобные тоже? А спичек у нас хватит? А ты компас взял? А если мы заблудимся, нас будут искать?...
Да, привал был нужен позарез. Мы разместились под раскидистой кедрой на сухом ложе из хвойной трухи, и я взмолился.
- Катюша, я думаю, что у тебя рюкзачок легковат. Если ты думаешь, что мне на ходу отвечать на вопросы легко, ты ошибаешься. Копи вопросы до привала, и я тебе на все отвечу. Но на тропе лучше молчать, хотя бы еще и потому, что тайгу слушать надо. Да что слушать, надо вообще по тайге ходить тихо, мы здесь непрошеные гости, если мы своими разговорами и шумом будем пугать местную живность, то в тайгу лучше не ходить.
Девушка слушала внимательно, поэтому мне удалось прочесть лекцию о моем видении проблемы «человек-тайга».
- Я не знаю, каким правилам пребывания в тайге учили вас в группе, но мои правила такие. Я ухожу в тайгу с целью возвращения в природу. Каждый раз я стараюсь слиться с ней настолько, чтобы однажды она приняла меня и начала раскрывать передо мной свои секреты. В своих прошлых путешествиях я, бывало, целый месяц молчал, не разговаривал, я больше слушал и смотрел. Слиться с природой воедино очень трудно, нужно очень постараться, зато однажды ты увидишь природу другими глазами, это поразит твое сознание настолько, что с тех пор ты станешь совсем другой. Каждый лепесток и каждое живое существо будут для тебя по-настоящему братьями и сестрами.
Катерина во все глаза слушала меня, и мне почему-то захотелось раскрыть ей часть моего сокровенного опыта.
- Вот сейчас ты не поверишь, а чуть позже, если будешь жить по моим правилам, воспримешь это как должное. И многое, ранее непонятное, будет для тебя само собой разумеющимся. Пример первый: однажды на мой вопрос - дело было в Якутии - много ли рыбы, знакомый якут окунул голову в реку, подержал ее там минуту и спокойно ответил, что пока мало, рыба вся вверху по течению доедает мелочь, но скоро, когда мошкары будет больше, спустится сюда вниз. Удивительно! И это не рисовка, это их жизнь. Скоро и ты будешь чувствовать дым костра за сотни километров и думать, что так и надо.
Я мог бы еще долго говорить, тем более, что видел перед собой благодарного слушателя, в глазах которого, вернее, которой, я видел так любимые мной восхищение, пытливость и, не скрою моего удивления, ум. Но по спине пошел холод, это значило, что организм отдохнул и готов к дальнейшему пути.

«Между пихтами, елями пели мы, млели мы.
Между небом и скалами радость искали мы.
Наши беды домашние стали вчерашними,
А заботы вчерашние без вести павшими...»

БОРЬБА ЧУВСТВ

Честно скажу, мы шли долго. Тропа, вся в ямах и переплетенных корнях, не способствовала ускоренному передвижению.
Наконец мы вышли на твердую тропу. Я сделал привал с перекусом. Для маленького костерка растопка нашлась под раскидистой лиственницей. Пока чефирбак втягивал в себя энергию костра, я нарвал ревеня и выделил немного сахара.
- Егор, скажи мне честно, ты сильно злой, что я испортила твой поход? – Видимо ревень придал этому котенку смелости. Соплячка явно ждала слов «да нет, не очень», «что ты, что ты, совсем нет!», но я ответил честно:
- С тех пор, как я увидел тебя в вагоне на полке напротив меня, возникло ощущение, что ты появилась, чтобы отравить мне жизнь. Так оно и получилось. Ты испортила мне жизнь настолько, что... я уже не представляю, как бы я шел один, без тебя... - В груди у меня что-то лопнуло. То, что у меня сорвалось с языка, объяснить моей усталостью или чем-то еще было невозможно!
Неизвестно, чей рот после этих слов был разинут больше. Катерина кое-как сомкнула губы, облизнула их и нервно стала водить глазами вокруг себя. - ...настолько я привык, что на каждом шагу вылезают проблемы одна хлеще другой! – Надо было делать резкий откат, и, кажется, он мне удался. Глаза девушки стали большими и злыми. Она вскочила, встала напротив меня, сжала кулаки и злобно прошипела:
- Ну, сколько же можно?! Ты вбил себе в башку, даже пыжишься сам перед собой, что во всем виновата я. Да у меня до встречи с тобой никогда, ни в одном походе, не было проблем. Ты испортил мне все, без тебя я бы сама догнала группу в сто раз быстрее! Тебе самому не везет, и ты ищешь крайнего, потому и вымещаешь свою злость на мне. Можешь радоваться...
Она еще долго собиралась сверкать глазами и поносить меня, но внезапно стихла, потому что я вскочил и крепко запечатал ей рот. Моими губами. Глаза ее стали больше пятака, вначале в пылу азарта она еще пыталась изо всех сил оттолкнуть меня, но силы были неравны, она затихла, и мы долго не разрывали губ, совершенно забыв, где мы, и что мы...
Катя отпрянула первая. Провела рукой по хвое, и мокрыми руками утерла лицо. Потом, взглянув на меня, сделала то же самое и с моей физиономией. Внезапно, расхохотавшись, она сделала стойку каратиста.
- Опять ты воспользовался моей слабостью? Сейчас при любом твоем приближении я буду готовиться к бою.
- Да ладно уж, япона мать, сильно я испугался! Ты ж сама рада тому, чем я воспользовался.
- Ну, что ты за человек? Неужели тебе нравится портить людям хорошее настроение? Да, я рада. Это все же лучше, чем опять ссориться и препираться. А ты все портишь.
- Ну, ладно, – я подошел и снова обнял малышку, – не сердись. Не привык я сюсюкать и потакать. Ты же видишь, что грубостью я прикрываю свои истинные чувства.
- Эх, Егорушка, на свете так мало проявления истинных чувств, что и прикрываться не надо... - Это было сказано с такой серьезностью, что я запоздало понял - видимо, мало было у этой девушки счастливых дней. Хотя ведь сам объяснял, зачем девчонки ходят в тайгу. Мог бы и сообразить. Прижимая к себе девушку, подумал, что с этого дня, я за нее в ответе. Хватит мучить малышку, пора взять ее себе под крылышко и не позволять случайным обстоятельствам издеваться над ней.
Если она сама захочет этого. С ее-то характером.

«Если дождик льет с утра, если спальник промокает,
Если сыро у костра, если настроенье тает,
Вспомни тихую зарю, вспомни солнечное утро,
И поймешь, что все равно будут солнечные дни!..»

ХОЗЯИН

Выйдя к Мурхою, тропа стала тянуть по болотам. Возле устья виднелась полянка, на которой, скорее всего, недавно стоял лагерь курганцев. Записку мы нашли в баночке из-под икры, та была привязана к лиственнице красной ленточкой.
Прочитав записку, Катя, было, загрустила, т.к. весточка датировалась двумя днями до нашего прихода, т.е. мы отстаем от них на три дня. Я прислушался к себе, но не нашел ни одной капли сожаления. Это что-то новое!
Мы постепенно втянулись в ход, можно было идти дальше, но мне почему-то – да что я темню, не хотелось догонять Катькину группу! – захотелось тормознуться. До вечера еще было далековато, но тут и Катерина поддержала меня, и мы решили остановиться здесь до утра. Прошли мы для первого дня не так уж и мало, не хотелось перетруждаться, да и место для рыбалки было неплохое. Катя решила сама ставить палатку, а я приглядел неплохой водопадик, где, по моим расчетам, должен стоять хариус.
Сухая тонкая лиственница нашлась сразу, катушку к ней примотать пара пустяков, и вот настрой с дразнилками уже скользит по воде. Рывок – и красавец хариус на кукане. Рывки следовали один за другим, и уже можно было не беспокоиться за ужин.
Вдруг я увидел Катерину, она спешила ко мне, лавируя между валунами. Испуганный вид ее мне не понравился.
- Там... медведь! Точнее, не сам медведь, а яма разрыта и следы вокруг.
Только этого не хватало! Хозяин дождался, пока группа уйдет, и провел досмотр ямы с отходами. Это плохо. Шумной группы он испугался, но если яма ему понравилась, то он придет еще и ладно, если после нас. А если?
Не подав вида, что встревожен, я бодро стал разделывать рыбу. Девушка же постоянно оглядывалась, испуганными глазами выискивая бурого контролера.
- Не бойся, днем он не подойдет, а к ночи мы ему сделаем сюрприз, чтобы он и дорогу забыл к этому месту. Ты сейчас будешь заниматься самым главным делом сегодняшнего дня – жарить рыбу. Правильно пожарить хариуса не каждый может, тут нужно искусство.
- Но я же не умею! Я все испорчу.
- Во-первых, русские не говорят «я не умею», они говорят «я не пробовал», а во-вторых, я же буду рядом!
Катя, между прочим, рыбу пожарила всю сама, мое участие почти не потребовалось, и приготовила она ее даже лучше, чем смог бы я. Неведомым женским чутьем она прибавила к обычной муке и соли немного черемши, которую умудрилась подхватить по дороге, а потом еще и посолить точно в меру, чего мне обычно всегда не удается. Ну, женщина, что возьмешь!
...А потом чай с корешком, сухарики и пара горстей ягод! М-м-м, кайф!
- Как насчет по чуть-чуть?
- Ты, наверное, когда один в тайге, так регулярно спиртиком балуешься?
- Нет, дорогуша. Это я при тебе немного усугубил. А на самом деле только по великим событиям, как то: взятие перевала, посадка на воду и, естественно, последняя пристань. На самом деле спиртик – это всегда НЗ. Мало ли что, то коней прикупить для транзита, то проводника найти, то ранки-болячки, да мало ли для чего еще. Но иногда и первый хариус - тоже отличный повод для праздника! Итак?
- Нет, Егор! – Глянула на меня коротко и принялась помешивать костер.
Ага, значит, боится меня. Ладно, тогда займемся лагерем, чтобы наш сон не был растревожен непрошеным гостем. Ангарчик свой мы поставили у скалы, а вокруг натянули шнур с привязанными к нему попарно банками из мусорной кучи.
- И ты думаешь, он этого испугается? – Катерина подергала шнур и банки отозвались жестяным бряканием.
¬- Посмотрим.
И все же ночью пару раз показалось, что топтыгин ходил рядом. Но шум реки глушил все звуки и разобрать, какой из лишних шумов принадлежит медведю, было не понять. Тревога к утру рассеялась, и сон больше не отпускал меня из своих объятий... и из объятий Катерины! Она напрочь отказалась спать одна, назло своим принципам влезла в мой спальник и мирно посапывала рядом, не убирая руку с моего туловища...
Утром нас разбудило солнце. Оно прямой наводкой жарило наш парник, отчего в ангарчике температура резко повысилась, и нам вдвоем в спальнике стало жарко. Катерина мгновенно испарилась из мешка и выскочила на свежий воздух.
Место, где мы остановились, было освещено солнцем и было прекрасно! Туман еще остался кое-где по теням, но тучи рассеялись, и виды, что открылись нам, были сказочными.
- А вон и твой любимый снег. – Горы вокруг были укрыты белыми шапками. Это было красиво, но практичный ум требовал проанализировать ситуацию, когда солнце начнет плавить снег, и вода ринется в ручьи. Судя по карте, нам не переходить реки, но малые ручьи и болота нас будут донимать.
- Завтрак готов! – Вот в чем преимущество похода с женщиной – не успел проснуться, а завтрак уже на столе! Хотя в остальном сплошные проблемы.
Ну, вот не хочется мне злить женщин, но как же иначе я могу говорить, если кругом да рядом натыкаешься на непорядок. Спальник что требует по утрам? Укладки в рюкзак? А вот и нет – он должен сначала просохнуть. От чего – это другой вопрос. Опять же проблема с туалетом. А постоянный подогрев воды для омовений? Это как, нормально? Стал бы я греть воду, если я и в холодной прекрасно сполоснусь. А эти бесконечные махания руками у костра в попытках отогнать дым. Ну, пересядь же, это ведь так просто! Кстати, до сих пор – обалдеть! – мне еще в голову не пришло ни одной рифмы. Некогда! Вместо творческих находок по вечерам сплошной треп. И ведь незаметно втягиваешься в него, а потом никак не можешь вспомнить, о чем болтали весь вечер. Неумение обращаться с ножом, допустим, ладно, научится, а непреходящая страсть урвать лишнюю песчинку сахара? Вот так бы взял, да ка-ак... Всего не перечислишь, но на самом деле – обуза. Женщина – это обуза. Приятная, ласковая, заботливая... но обуза!

К СОЛНЦУ

Верно говорят «путь держи в непогоду»! Идем по открытой местности, солнце сияет, красотища кругом... но пот заливает глаза.

«...Тропа то вьется в займищах цветных,
Петляет в травах буйных, пестрых, ярких,
То тянет в скалы к мшистым валунам,
Ведет по краю пропасти бездонной.

Живительный ручей медвежьих падей
С кристальною студеною водою
Шумит, поет, летит над валунами,
И радует глаза, и остужает ноги.

И - горы, горы, горы, горы!
Гиганты. Памятники миллионнолетьям.
Одни сверкают шапками седыми,
Другие взяты в плен тайгой могучей.

И человек пред ними - муравей!
Под ним тропа как слабенькая нитка,
Но - вьется! Вьется и ничем нельзя
Ее порвать, пока здесь ходят люди…»

Тропа часто заводит в болота. Идти тяжело, воздуха не хватает. Катерина тоже, вижу, уже ищет глазами место для привала. Показываю глазами, что вон там, под скалкой тенек, там и тормознем. А ведь с утра так обрадовалась солнцу, даже спланировала по карте, где мы будем ночевать, думала, побежим как кони. А вот нет, не получается, жарко очень. Мало того, что безжалостный захребетник вытягивает калории, так еще и солнце ему помогает.
Сидим под скалкой. Спустя пару минут дыхание приходит в норму, глаза подсыхают и сознание включается в обзор окрестностей.
- Красота какая... – Катя таращится на горы, на зеленый ковер внизу, на белые нитки ручьев. - Неужели мы так высоко поднялись? Какая здесь высота?
- Не очень высоко, тысячи полторы. Но в горах существует обман зрения. Вот напротив видишь горы? Ты думаешь, что они меньше той, на которую мы карабкаемся? Ошибаешься, они выше. Но кажется, что ниже. Или еще один фокус – стоит тебе подняться метров на десять, как горизонт отодвигается на десятки, а то даже и сотни километров.
Природой никогда не налюбуешься, покоряют ее размах и мощь. Катюшка очарованно осматривает Саянские просторы, мордашка светится от восторга, да я и сам любуюсь этой величественной таежной природой, хотя, казалось бы, сколько можно? Уже который год я это все вижу, но каждый раз восхищение фантастической красотой захватывает меня, я могу часами взирать на это необыкновенное чудо, а потом весь год Саян стоит у меня пред глазами, закрывая собой серую плесень повседневности.
- Ну, что, «вперед и вверх, а там»?
Но неожиданно Катерина вместо ответа спросила:
- А где мы будем ночевать?
Да, на самом деле, где? Судя по тому, что тропа все время идет то по скалам, то по болотам, можно представить, что будет дальше. Вполне возможно, что начнется крутой подъем или опять болота, и если они нас застанут вечером, то ночевка будет неуютной.
- Ты права. Что ж, будем начинать подыскивать место для стоянки.
Понадобилось еще два перехода, чтобы, наконец, нашлось местечко для бивака. Чуть выше по Мурхою обнаружился небольшой зеленый оазис, окруженный листвяками и кедровым стлаником. По замшелым скалам были разбросаны заросли бадана.
- Сегодня будет бадановый чай. Ты хоть раз пила такое?
- Я слышала о нем, но не пила. Ты взял с собой?
- Нет, сударыня, его не берут с собой, потому что в тайге он растет повсеместно. Видишь на скалах зеленые заросли из больших листьев, это он и есть. Давай-ка, пока я развожу костер, ты сходи, насобирай бадана, а я его заварю.
- А что собирать, листья или корни?
- А вот сама и сообрази.
Шутка, в общем-то, расхожая. Посмотрим, действительно ли женская интуиция существует на самом деле?
Катерина вскоре вернулась. В одной руке она держала бадановый лист размера небольшого лопуха, а во второй черный кривой корень. Вода в чефирбаке уже закипела.
- Что тебе заварить? Только выбирай сама, это маленькая загадка. - Конечно же, девчонка протянула мне корень. Ну, корень, так корень. – Погуще?
Очищенный и нарезанный на дольки корень был помещен в кипяток, минут пять покипел, был налит в кружку и остужен в ручье.
- Сделай два больших глотка. Чтобы почувствовать вкус. – Я ничем не рисковал, хотя женская мстительность мне была знакома. Но переживем как-нибудь.
- Не отравлюсь?
- Весь мир пьет, не травится. Смелей!
...Спустя полчаса, когда доверчивая простачка немного отошла, мне пришлось туго. Сначала она долго полоскал рот, потом разминала свой шершавый и неповоротливый язык , наконец, принялась кричать и шепеляво обзывать меня всякими нехорошими словами. Даже хотела применить карате, но не смогла догнать. Мне помогло наличие в этой местности огромного количества валунов, с помощью которых я увертывался от погони, но, в конце концов, от смеха я лишился сил, и за одним из деревьев Катька накинулась на меня. Сама еле дыша, она опрокинула меня на траву, уселась сверху и прохрипела:
- Сейчас ты узнаешь месть по-японски!
Сил я лишен был настолько, что очнулся, когда руки мои и ноги уже были раскинуты в стороны и привязаны к кустам. Катька стояла надо мной с хищным выражением лица и плотоядно ухмылялась.
- Отолью-утся кошке мышкины слезки! Я тебе отомщу за все, что ты сделал со мной, готовься к медленной и мучительной смерти.
Она склонилась надо мной и... стала расстегивать мне брюки!
- Ты что делаешь? Перестань!
- Не боись, а лучше молись и проси о пощаде!
Что задумала эта мегера? Поругания над моей невинностью? Хочет кастрировать меня? Выставить на позор всей Сибири?
Между тем «палач» куда-то исчезла и вернулась с котелком, заполненным... льдом - где она его нашла? – и стала хладнокровно перекладывать его мне в штаны! Я заорал: - О-о-ё-ёй! Холодно! Ты лишишь меня потомства! Развяжи меня, а то худо будет! – Но гестаповка принесла еще котелок и с наслаждением продолжила пытку.
- Ну, что, милок, нравится тебе приятная легкая прохлада?
- Как ты посмела покуситься на святое? Как тебе совесть позволила? Отпусти меня поскорей, мне уже не быть отцом!
Но обозленная «палачка» продолжала свое мерзкое дело.
- Проси пощады и клянись, что больше не будешь издеваться над бедной девушкой.
Пришлось исполнить все ее требования! И тогда она отскочила от меня, ослабила узлы на веревках и скрылась из глаз.
...Вернулась она, когда штаны мои уже просохли у костра, а раздираемое местью сердце успокоилось. Тихонько пристроилась напротив, помолчала, а потом заговорила.
- Ты, наверное, говорил про это? – Засунув руку в карман, она протянула мне на ладони... черные прошлогодние литья бадана. – Я набрала и их, но не сообразила до конца. А ты...
Я молчал. Злости не было, но к разговору я еще не был готов. Красные струи пламени взлетали вверх и, казалось, искры костра отрываются от них и, постепенно синея, приклеиваются к небу.
Катя подошла ко мне, села рядом и потерлась щекой о мое плечо.
- Ну, все, мир. Прости, если сможешь. Обиделась я. Ты, не переставая...
- Ладно, Катюш, ты лучше посмотри, какая ночь. Такие вечера – редкое явление в Саянах, здесь чаще тучи и дожди.
Девушка тут же встрепенулась, вскочила, схватила меня за руку.
- Пойдем со мной! Я нашла удивительное место, оттуда вся вселенная видна! - И она потащила меня за собой.
Мы взобрались на огромную отдельно стоящую скалу. На самом деле, в этих синих сумерках казалось, что земля далеко внизу, а мы летим в космосе среди огромных лохматых звезд.
- Здорово, правда? А смотри, вон та яркая звезда мигает, будто поворачивается к нам то одним, то другим боком. А чуть левее звезда желтая. А вон та звезда красная.
Катя показывала рукой на звезды, и на фоне темно-синего искрящегося неба рука ее казалась перстом свыше, а голос – голосом ангела, порхающего над земными просторами.
Тишина, окружавшая нас, была такой густоты, будто весь мир затих, прислушиваясь, о чем меж собой шепчутся звезды.

«Над горой звезду не позабудь, дым костра на краешке зари,
Наш такой далекий длинный путь – сбережем все это до поры...»

Вскоре мне стало холодно, видно, ледяная пытка до сих пор давала о себе знать, да и спускаться со скалы в темноте не хотелось, но утащить девушку вниз было непросто. Она еще некоторое время вглядывалась в звезды, подавшись грудью вперед, будто хотела взлететь, но все же поддалась уговорам, и мы вернулись к костру.
...Не спалось. Ложе было жестковато, но девушка сладко спала и, я думаю, улыбалась во сне.
Я смотрел на нее, и мысли мои витали надо мной, заполняя пространство палатки. Эта девчонка, случайно оказавшаяся рядом, все больше и больше мне нравится. Я не мог представить и предположить до посадки в поезд, как обернется моя нынешняя походная судьба, но теперь я уже не могу представить, что я бы делал без Катерины. Хотя, если бы я ее не встретил, все пошло бы обычным и привычным ходом, и моя автономка была бы не хуже прежних. Но сейчас я испытывал какую-то неопределенную радость, представляя, как утром я выйду из палатки и увижу легкую девичью фигурку на фоне древних гор, услышу ее звонкий голос, эхом отражающийся от скал, и буду держать ее маленькую ладонь в своей руке.
Так, стоп! Я влюбился?
Эта неожиданная мысль клюнула меня в висок и повисла в темноте.
Едва различимая фигурка девушки шевельнулась, и ровное дыхание снова стало слышимым.
Мне не думалось о близости с ней, а это, в чем я был совершенно уверен, было признаком неполной любви. Скорее всего, во мне больше было отцовских чувств, вот как бы я это отметил. Мне в этом человечке многое нравилось, но кое-что не совсем. А ведь в свете влюбленности все пороки объекта любви, как известно, исчезают.
...Чтобы не рассыпать свои думы под напором напавшей на меня зевоты, я нырнул поглубже в спальник и растворился в сонной неге...

ОСОБЕННОСТИ МЕСТНОГО ГОСТЕПРИИМСТВА

Утром нам удалось пройти совсем немного, как впереди открылась большая долина. Спустя некоторое время мы увидели домик.
Изба и сопутствующие ей постройки стояли посреди огромной поляны между отвесными километровыми скалами и ручьем, удаленные от них так, чтобы и снежная лавина не достала, и весенний разлив не настиг. По поляне табунками паслись кони, их выпас и был главной обязанностью хозяина этого местечка. На стене дома висела мелкоячеистая сетешка, ружье и пара спиннингов. Судя по количеству запасенных дров, эта заимка служила хозяину и зимовьем, видимо, жил он здесь круглогодично.
Хозяин домика Володя и его внук Санька встретили нас довольно гостеприимно, возможно, этому способствовал небольшой диалог о возможности помощи лошадьми. Устный договор состоялся быстро; услышав, что расплата состоится спиртом, хозяин тут же подозвал внука и распорядился утром довезти нас до перевала. Почему утром, мы узнали вечером, а пока было сказано, что лошади на выпасе, вернутся поздно.
Сказать, что Володя был стопроцентно похож на тофа, было нельзя, это явный метис, чуть выше среднего роста, коренастый и ловкий в движениях. Дочерна загоревшее лицо с чуть раскосыми глазами, руки, знавшие исключительно физические нагрузки, мятый, грязный, заштопанный костюм, включающий пиджак и брюки, вечно расстегнутая ширинка (чтоб не потело!), бесформенная фуражка - все подчеркивало полную принадлежность хозяина тайге, где внешний антураж не имел ни малейшего значения, где все указывало только на то, что этот человек не знает ни выходных, ни праздников, все его время подчинено только главным его обязанностям: есть, чтобы трудиться и трудиться, чтобы есть (чуть не сказал - пить, хотя ошибся бы ненамного). Хотя нельзя отрицать и то, что некоторое понятие о жизни на большой земле он имеет, приемник в избе есть. Уровень мышления бытовой, потому поддержать разговор по какой-то серьезной теме он не способен.
Но главным признаком того, что Вова почти все свое время живет отшельником и ищет развлечений сам - это рыхлое, с черными мешками под глазами, запитое лицо. Вид этого самого выразительного человеческого документа мгновенно дает понять, что единственным развлечением среди этой однообразной жизни является возможность побуйствовать, приняв литровую дозу самодельного убойного напитка под названием "цимус". Редкие подарки в виде кружки спирта, что случаются при появлении туристов, не в счет. Все равно, даже и после принятия этого благородного напитка, хозяин избы непременно усугубит его привычной дозой своего доморощенного изделия, и тогда эта смесь становится бинарным оружием, частенько после срабатывания которого редко что в избе остается целым, а гости комфортно устроенными.
Володя, как на то указывали черное загорелое в глубоких морщинах лицо и дрожащие руки, находился последнее время в постоянной нелегкой борьбе с трезвостью. Вот и сейчас его радость по поводу нашего прихода легко объяснялась возможностью разбавить свое ежедневное меню, состоящее в основном из «цимуса» с куском хлеба, желанным спиртом. Зная по опыту, что далеко не все таежники отличаются благим нравом после приема «цимуса», я инстинктивно начал искать пути отхода. На всякий случай. Мало ли что взбредет на ум аборигену после принятия на грудь цивильной выпивки.
Санька, видимо, знал что-то еще, нам пока неведомое, потому как подробно рассказал обо всех постройках, что стояли вокруг, показал сеновал в отдаленном амбаре и предложил разместить наши рюкзаки именно в нем.
Внук более, чем дед, походил на тофа. Раскосые глаза, приземистая фигурка, чуть вразвалочку походка и стремление любое дело исполнять бегом - все говорило о восточном характере мальца. Кроме того, штопаная - перештопанная одежда, не имеющая замены, не знающие мыла лицо и руки, калоши, перевязанные веревочкой - тоже на мекали, что в родной семье знали о существовании ребенка по имени Санька, но вряд ли интересовались, где он сейчас находится.
Не каждый мальчишка отваживается проводить целое лето в тайге вместе с дедом, а шестилетний Санька, видимо, считал это естественным и нетрудным летним занятием. Надо еще брать в расчет и то необычное и возвышающее над ровесниками обстоятельство, что дед доверил внуку коня, ружье, нож и собаку - главное богатство настоящего охотника. Здесь Санька был свободным человеком - именно это то главное, что привлекало его в таежной жизни. О школе он старался не говорить. Все, что касается школы, конечно, интересовало его, но он одновременно боялся школы - боялся потерять свободу.
Вообще, Вовкин внук более всего заинтересовал Катерину. Еще бы! Этот шестилетний шкет так изящно вскакивал на лошадь и гарцевал на ней, что вмиг стал для девчонки кумиром.
Возможность добраться до перевала на лошадях нас обрадовала, и мы решили посвятить оставшееся время обследованию окружающей местности. Правда, Санька скрытно от хозяина прошептал мне на ухо, чтобы до вечера я не поил Вовку спиртом, на что я ответил утвердительно, и мы с Катей отправились на разведку.
Из одной из скальных расщелин вытекал довольно бурный ручей, вдоль по которому тянулась твердая тропа, и скоро мы вышли к вертикальной скале, к которой прислонена была довольно длинная, но хлипкая лестница. Катерину сильно заинтересовало, зачем здесь лестница. Приглядевшись, я различил на одном из уступов белые потеки. Это могло быть только одно – с помощью этой хлипкой лестницы здесь добывали каменное масло .
Очень полезная вещь, но карабкаться туда мне не хотелось. Катерина решила все же подняться, но на десятой ступеньке остановилась и решила прекратить это небезопасное мероприятие. Как поднимались по этому совершенно неустойчивому трапу добытчики масла, было непонятно.
Мы еще долго бродили по долине ручья. Видели стойбище в виде бревенчатых полусрубов, на которые по необходимости натягивались палатки или чумы, когда с минимальными потугами создавались более-менее благоприятные условия для коротких стоянок то ли местных пастухов, то ли передвижных групп геологов.
Виды в долину со скалы, на которую меня все же затащила неугомонная исследовательница, открывался восхитительный.

«Лишь над горами время не властно.
Легкое облачко никнет к скале.
А над горами только лишь небо, -
Выше, чем все, что на нашей Земле...»

Саянские красоты не отпускали нас до тех пор, пока солнце не пожалело наши натруженные ноги и не нырнуло за горку.
Спустившись в долину и подойдя к жилью, мы увидели, что подготовка, как мы поняли, к праздничному ужину была в разгаре. Дым костра в полном безветрии стлался над долиной, в казане булькало... Вот тут вы не поверите, меня потянуло к котлу с неодолимой силой. В котле - а это было несомненно! - лежали крупные куски кабарожьего мяса. Сказать, что мы отощали на моих концентратах, было нельзя, но мясо...
Потом был пир. Казан с мясом, черемша и чай – это не какой-нибудь там захудалый ресторан «Арбат», это лучше! А еще мятые алюминиевые кружки со спиртом, да запах махры, да собака в углу...
Вован руками вылавливал мясо из котла, ловко хватал его зубами, быстрым движением ножа возле самых своих губ отрезал кусок и глотал, почти не жуя. Мальчишка тоже мастерски отрезал мясо своим ножичком, мы же с Катей, примитивно обкусывая куски со всех сторон, явно проигрывали хозяевам в скорости уничтожения деликатеса.
В какой-то момент я понял, что если не встану и не подышу свежим воздухом, то не встану никогда. Объедаловка наступила такая, какой она даже не снилась. Спиртик, принимаемый понемногу, но часто, тоже вносил в наше чревоугодие свою долю оптимизма, потому постепенно пир духа стал бескрайним и всеобъемлющим.
Вынеся себя за порог, я тут же был атакован ошеломляющим звездным роем. Огромные сияющие искры кружились надо мной и пикировали прямо в сердце. Да я и не был против! Распахнув штормовку, втягивая немыслимой вкусноты воздух, всматривался в звездную круговерть и чувствовал, как моя душа наконец-то очистилась от городской скверны и наслаждается, распрямляется и воспаряет над землей.
Немного погодя из избушки выкатилась Катерина и живо пристроилась в мои объятия, изображая себя замерзшей и покинутой. Мы смотрели на звезды и молчали.
Согревшись, а точнее, привыкнув к созданному мной уюту, девчонка восхищенно пропела:
- А ты знаешь, кабарожка-то оказалась очень вкусной!
- Открытие! Ты еще дома сотни раз вспомнишь вкус этого диетического чуда, сравнивая его с говядинкой и свининкой. Ты еще не ела свежую печень, пересыпанную солью и перцем. Ну, ничего, углубимся в тайгу...
- Кстати, Володя достал свой «цимус», наверное, ему не хватило твоего спирта.
Вот это совсем некстати! Если мужик после спирта полез за брагой – жди беды. Я ринулся в избу, но было поздно, Вова уже выхлебал литровую кружку своей гадости и начал входить в разбойный транс. Схватив Саньку за загривок, он держал у его носа свой грязный кулак и нечленораздельно, но во весь голос проводил курс воспитания.
- Ты что, поганец ..., решил ..., что стал взро-ослым ...? Ты куда ... девал ... мои патроны? Ружье мое где ..., приду-урок ...? Спрятал, гаденыш ...? Я ведь ... найду-у ..., ты ...у меня ... еще побегаешь ... под пулями...
Мат сыпался через слово. Санька изо всех сил вертелся в дедовых руках и махал мне рукой, чтобы я уходил.
Пока Вовчик не начал искать свежую цель для воспитательных мероприятий, я выскочил за дверь, схватил Катерину за руку и потащил к сараю. Она все поняла без слов и во всю прыть ринулась вперед. В сарае мы схватили свои вещи, закинули на сеновал, влезли сами и спрятались в сене. Еще днем я осмотрел сеновал и держал в уме лестницу позади сарая.
В окне избы, между тем, мелькали тени и доносился пьяный рев хозяина. Открылись двери, и вскоре снизу послышался голос Саньки:
- Дяденька, вы здесь? Лежите и не выходите, патроны он не найдет, а к вам я его не пущу. Утром я вас увезу на лошадях к перевалу.
С грохотом распахнулась дверь избы. Мужик вывалился через порог и, размахивая двустволкой, заорал:
- Ты ..., придурок ..., иди ко мне ..., убивать буду...! А где эти ... твари, я им покажу ... кто здесь ... хозяин!
Приказав Кате заткнуть уши, я подполз к краю и, высунув голову, стал следить за противником. Тот, шатаясь, бродил около избы, таская ружье за ремень, и все так же крыл матом окрестности. В это время дверь тихо закрылась, но мужик, заметив это, резво подскочил к ней и рванул на себя. Дом, закрытый внуком изнутри, не открывался. Увидев тень мальчика в окне, алканавт с размаху прикладом рассадил оконную раму и полез в дыру. Успешно просунув в оконце ружье, руки, голову и плечи, придурок оступился и повис. Дрыгая ногами, он что-то орал и пытался выбраться обратно, но задравшийся собачий свитер плотно закупорил туловище в окне.
Мне с трудом удалось укротить желание подбежать и пнуть это болтающееся ничтожество, но в это время из дверей вылетел Санька и с хохотом повалился на землю.
Оказывается, происходящее было для него бесплатным концертом! Да и то - откуда взяться в Тофаларии эстрадным представлениям? А тут – вот оно, пожалуйста! – бесплатный концерт клоуна местного разлива. Что еще юный джигит Саян мог видеть интересного в этой долине, кроме пьяных выходок своего родича?
Санька продолжал кататься по земле и хохотать. Мы не удержались, сползли с сеновала и стали успокаивать мальца, а тот никак не мог успокоиться, всхлипывал, икал и, поглядев на окно, снова закатывался в безудержном смехе.
Вована же медленно, но верно, покидали силы. Еще немного поворочавшись в проломе, он постепенно затих и, похоже, заснул, потому как изнутри дома послышалось неразборчивое хрюканье. Катерина начала было просить меня, чтобы я освободил охальника из теплых объятий оконного проема, но, вовремя вспомнив непотребные матюги героя этого вечера, прекратила необдуманные просьбы.
Санька, уже успокоившись, потащил нас на сеновал, и мы почти до утра отвечали на вопросы любопытного мальчишки о большой земле.
- А какую рыбу вы там ловите? – На любопытной мордашке в свете поднимающейся из-за горизонта Луны сверкали узкие глаза в предвкушении ошеломляющего ответа.
- Чебак, пескарь. – Что я мог ответить ему кроме голой неприкрашенной правды?
- Крупная рыба, да? На какую блесну они берут? – Он подался вперед, ожидая рассказа о громадной сказочной рыбе.
- Рыба чуть меньше твоего ножа, а клюет она на хлеб.
Санька удивленно сморщил нос, но, не давая угаснуть желанию услышать рассказ о нашей необычной рыбе, все же спросил:
- Вкусная, наверное...
- Да, индюки и свиньи едят с удовольствием. – Я вздохнул, а Катерина с укором взглянула на меня, мол, чего позоришь наши края? Мальчишка, тускнея взглядом, все же продолжал спрашивать:
- А еще какая рыба у вас ловится?
- Караси.
- Нет, карась – это не рыба, у нас ее майками ловят и собакам кормят, а настоящая, большая есть? – Мне даже жаль стало человека, так он надеялся услышать сказки про дальние края, а тут какие-то чебаки, пескари, караси...
- Ну, щуки еще есть...
И тут Санька опустил глаза и с тоской в голосе спросил:
- А как вы тогда живете там?
Теперь хохотал я. Так же, как давеча этот парнишка, я ржал и дрыгал в воздухе ногами. Катерина, еще не совсем понимая причину моего веселья, смеялась тоже, но как-то неуверенно и все время поглядывала на джигитенка.
Малыш тоже смеялся, и я сквозь слезы увидел, как Луна блеснула на его ноже. А что, мог бы и зарезать меня за вранье, да, видать, поверил, что живем мы там, в своих краях, намного хуже его, и не стал марать свой тесак.

УДИРАЕМ

Только начало светать, как Санька подвел к нам лошадей, я принайтовал к их спинам наши пожитки, и мы двинулись в путь. Оглянувшись, я увидел, что задница Вована по-прежнему торчала из окна, но уже гораздо ниже, что означало скорое освобождение героя ночи из оконного капкана. Подумалось, что если он проснется и вылезет на свет белый, то нам несдобровать. Мы спешно пробежали двор и углубились в лес.
Небольшого роста рыжие лошадки семенили, успевая обгладывать кусты по бокам тропы, солнце пыталось прорваться сквозь белесый туман, отмывающий хвойный лес от ночной скверны, а серые горы, защищаясь от наступающей жары своими белыми папахами, выглядывали из-за деревьев, косясь на трех джигитов, трясущихся на необъезженных мустангах.
Катерина первые минуты не дышала совсем. Живое, хлипкое, виляющее задом транспортное средство ввергало ее в восторженный ужас. Забыв о поводьях, она мертвой хваткой вцепилась в гриву, рискуя при каждом наклоне конской головы слететь на землю. С глазами в пол-лица девчонка подпрыгивала в седле, каждый раз сползая в разные стороны.
- Эй, гусар! Ноги всунь в стремена, до земли не так уж и близко, загремишь за милую душу!
Катя облизнула сухие губы и пустыми от страха глазами уставилась на меня. Пришлось подъехать поближе и вставить ее сапожки в петли.
Вернувшись к Саньке, я завел разговор о дороге на Хатагу . Мальчишка, как оказалось, прекрасно знал туда дорогу, но описать ее никак не удавалось. Словарный запас, что было вполне понятно, у него был слишком мал. Все же основные сведения я уяснил и оказалось, что нам еще предстоит испытать немало трудностей, пока мы выйдем к цели нашего пешего похода, к реке Уде. Впереди нас ждало неприятное путешествие по леднику и огромному болоту с высокой травой, где и лошадь пройдет с трудом.

Справка. Постепенно тропа вдоль Большого Мурхоя становится менее торной. Много заболоченных мест. Перевал в долину Хатаги невысокий. Седловина заболочена. Тропа с перевала тянется долиной ручья Сытляр-Агар (левый приток Хатаги), а затем переходит на правый берег Хатаги. Из лагеря в устье Хатаги можно совершить радиальные выходы, в частности взойти на самую высокую вершину Центральных Саян - пик Поднебесный. К его вершине надо двигаться долиной ручья, впадающего в Уду почти напротив Хатаги. «По Саянам», М., "Физкультура и спорт", 1976.

Оглянувшись на Катерину, я с радостью увидел счастливейшее создание – девушка уже освоилась, расположилась на спине лошадки вполне в духе лихого наездника и, что явно было видно по вздернутому носику, восторженно наслаждалась. Так не хотелось ее огорчать, но тропа подошла к трем огромным кедрам, где Санька соскочил на землю и крикнул:
- Дальше пешком пойдете!
Мы спешились, отвязали рюкзаки и стали прощаться с парнишкой. Катя прижала его голову к себе и спросила:
- Как же ты вернешься к деду, побьет он тебя?
- Не-а, он щас в ручье лежит, голову правит, а потом будет целый день чай пить и трубку курить. А патроны я ему завтра верну.
Мальчик рассмеялся, влез на коня и вдруг грустно произнес:
- Приходите еще, нам тут с дедой скучно, еще расскажете что-нибудь...
Мы пожали друг другу руки, я подарил ему фонарик и он, восторженно щелкая кнопкой, скрылся в чаще.
Хороший парнишка, любознательный и смелый. Ему еще шесть лет, а в тайге он ориентируется отменно. И судьба у него все та же: тайга, ружье, охота, рыбалка и... «цимус», если не будет держать себя в руках. Мало кто из тофаларов покидает свои села, многие остаются здесь, занимаясь промыслом, как их отцы и деды. Огненная вода косит их ряды, сокращая и так небольшую численность населения.
А ведь Субутай Багатур был тоф, гордятся им тофалары. Но когда это было...

ВСТРЕЧА

День разворачивался жаркий, туман стремительно рассеивался, уже видны были освещенные солнцем вершины гор.
Место, где нас выгрузил парнишка, было очень романтичным: с одной стороны отвесная скала, с другой ручей, посредине - три огромных кедра с уютной полянкой между ними. Все бы хорошо, но... запах конского навоза забивал ноздри. Кони прилюбовали это место, и для человека оно стало непригодным.
Мы быстренько нацепили рюкзаки и рванули по тропе. Катерина, до сих пор пребывающая в возбужденном состоянии ковбойской скачки на «необъезженном» мустанге, бойко стучала ботинками по каменистой дорожке. Но промолчать и не высказать кому-то про свой восторг от катания на лошади ей было не под силу.
- А ты раньше ездил на лошади? А я ехала на коне? А почему они такие маленькие? Потому что таежные, да?..
Вопросам было несть числа. Пока я пыхчу под моими сорока с лишним килограммами, эта коза забежит вперед меня, обернется и, пятясь, лопочет без передыху:
- А мне понравилось. Сначала было страшно, а потом нисколечки. Я дерну за веревочку, и она поворачивает туда же. А интересно как! Лошадка шевелится подо мной, как живая, фыркает и цок-цок-цок идет и идет себе! А я бы купила коней и ехала до самой Уды. На машине не так, она не живая...
Как же мало ей надо для счастья! Девчонка! Ей что конь, что лошадь, лишь бы «шевелилась» и фыркала.
К тому времени Мурхой стал совсем маленьким. Теперь он уже не бежал одной струей, а растекался мелкими ручейками. Чем дальше мы продвигались, тем лес все более редел, видимо, граница его была где-то недалеко.
Солнце сияло вовсю, но сверху вдоль по ручью несло холодом.
Объяснение холоду пришло чуть позже, когда ручей свернул в сторону солнца - за скалой расположился ледник. Толщина его была больше человеческого роста раза в три. Солнце хорошо поработало над ним - вся его передняя часть была похожа на пасть моржа, ледяные клыки и усы свисали до самой земли. Белая снежная корочка покрывала ледник сверху, потому быстро растаять ему не удастся, ладно, если к концу лета, а то и на другой год останется.
Катерина взобралась на ледник и устроила там дискотеку.
- Эге-гей, зима! Посылку от тебя получили, начинаем пользоваться!!!
...Встреча с Пугачевым М.И. произошла чуть выше ледника. Как всегда, Михаил Иванович шел налегке, ружья в тайгу он с собой никогда не брал. Шел ему уже пятый десяток лет, но мало кто мог угнаться за ним на таежной тропе.
Мы поздоровались как старые знакомые. Михаил Иванович коротко посмотрел на Катерину своими умными глазами.
- Это не тебя ли потеряли ребята из Кургана?
Катерина аж подскочила от удивления.
- Вы их видели? Где они сейчас?
- Стоят на Хатаге. Перешли речушку, а та взбухла после дождей и заперла их, но скоро, если не сегодня, будут переправляться и пойдут дальше. Если бодро пойдете, может быть, успеете.
- А что они говорят обо мне? Наверное, уже совсем решили, что я вернулась домой? – Катерина возбужденно ждала ответа.
- Конечно. Капитан передавал тебе привет, но сказал, что вряд ли мне удастся тебя встретить. Это, наверное, Егор тебя пожалел и подхватил?
Михал Иваныч усмехнулся, он-то знал, как я ценю свое одиночество, и мгновенно просчитал, чего мне стоило решиться на подобный подвиг.
- Сколько же нам топать, чтоб догнать группу?
- Да тут рядом, часов за пять дойдете.
Хитер! Это он может бегать по горам без отдыха, потому его слова про пять часов надо было принимать с большо-ой поправкой. Эти пять часов вполне могут превратиться и в десять.
- Ну, раз идти недолго, давай-ка, Михал Иваныч, чайку испьем да расскажешь нам Алыгджерские новости.
Попивая чаек, Пугачев как всегда с жаром начал рассказывать о своих открытиях. Оказалось, что пещеру «Зимняя сказка» пришлось заморозить, слишком много мусора приносят туристы. А факелы, что жгут в пещере, так закоптили потолки, что в некоторых местах потолки уже и не отмыть.
Рассказ о пути войск Чингиз-Хана через эти места сильно заинтересовали нас с Катериной. Казалось бы – ну как тут пройти войску, по этим скалам, по непроходимым ущельям, но некоторые находки, сделанные Пугачевым, хоть и не прямо, но косвенно подтверждают догадки.
- Хотя... – Михал Иваныч помолчал, - очень уж мало фактов! Вроде бы то там, то здесь попадаются и места стоянок, и пробитые широкие тропы, но для миллионной армии это слишком мало. Осталось очень мало культурных наслоений, твердых следов монгольского уклада. Нет и тофаларского эпоса, связанного с пребыванием монгольского войска. А ведь узкая полоса между Байкалом и Саянами, где только и могла пройти огромная армия Чингиза, должна была оставить на себе намного более четкие и заметные следы. – Помолчав, добавил, - Хотя, ведь и исследований больших не было. Значит, надо искать.
Мы посидели еще немного, и неугомонный старик вскоре распрощался с нами.
- А вы поспешайте, иначе идти вам вдвоем вдоль по Уде пешком. Знаю я твой катамаран, двое на нем не уместитесь, река коварная. А ты, девушка, попроси у Егора гидрокостюм, там впереди сплошные болота. Вымокнешь да простынешь, куда он с тобой? А мне поспешать надо, еще Федосеевскую могилку подправить бы... Вован вас не обижал?
- Не успел, внук Санька нас сюда подбросил.
- Хороший мальчишка, в школу скоро, а он не хочет. Пойду, уговорю, а, может быть, с собой заберу. – И старик бодрым шагом пошел вниз.

ДОМОРОЩЕНЫЙ МОНСТР

Ух, до чего же я не люблю ходить по болотам!
Длинная жесткая трава путает ноги, тяжеленный рюкзак движется с немалой инерцией, потому, путаясь в траве, приходится изворачиваться и так, и эдак, чтобы не плюхнуться в воду. Воды по колено. В броднях все промокло, но не от воды, а от пота. И то хорошо - хоть не холодно.
Катерина все же натянула гидрокостюм, но после того, как промокла насквозь.
А до этого никакими силами нельзя было заставить упрямицу натянуть спасительную резину.
- Что я, лягушка что ли?
Но после первого же купания умственная деятельность упрямицы резко активизировалась. Холодная горная вода из первой же ямки мгновенно хлынула в Катькины сапожки, ее нервная система скукожилась, мозг с перепугу выдал серию панических сигналов, сразу же охладив воинствующий пыл покорительницы болот, настроение бедняжки резко изменилось, и в итоге мордашка ее скривилась в растерянно-несчастной гримаске.
На ближайшей же полянке после того, как все мокрое с купальщицы было снято, и я увидел посиневшие маленькие ступни, всунуть дрожащее тельце в зеленое ненасытное нутро гидрача было просто необходимо!
В принципе, девчонка вполне могла поместиться в одну из штанин этих резиновых портков, но моя неистребимая человеческая потребность шагать и не менее неистребимая Катюшкина женская потребность болтать языком потребовали – для меня! - разместить ноги в разных штанинах, а верхнюю часть костюмчика – для болтушки! - опустить ниже головы.
Катерина стойко терпела и молчала, когда я привязывал верхнюю часть «купальника» у нее под мышками, но когда взялся за нижнюю... Сначала мы вдвоем натянули ей на ноги мои кеды - теперь уже можно было быть твердо уверенным, что штанишки ниже земли не упадут. Затем все оставшееся - а его было много! - мы подтянули к поясу, и... процесс замедлился. За что это все привязывать? Путем сложных экспериментов удалось соорудить систему, напоминающую парашютную обвязку. С этого момента все вроде бы висело и не падало, но та часть резины, что называется штанинами, требовала совершенно иного творческого подхода, ибо носить ЭТО, а тем более, шагать В ЭТОМ было невозможно. На пределах человеческой изобретательности мы распределили резиновую гармошку по всей ноге, обвязали и принайтовали к поясу.
Все! Я отошел и взглянул на дело рук моих...
Передо мной стоял, весь в гармошку, инопланетный зеленый монстр, закинутый врагами по разуму на Землю, чтобы показать людям, с кем им предстоит встретиться в недалеком будущем, если они будут себя плохо вести.
Ну, не мог я удержаться от хохота! Ну, виноват! Я катался по поляне, ржал так откровенно и безобразно, что ввел Катю в состояние крайней степени остервенения.
Не повезло ей только в том, что узелки оказались ей не по рукам, моя шкура не по зубам, а дальнейшее путешествие по болоту без гидрача - не по храбрости! Зато видели бы вы, каким прекрасным было ее лицо, раскрасневшееся от ярости; какими бездонными были ее глаза, расширенные от беспомощности; какими были губы... Впрочем, губ у нее не осталось совсем, дикая злоба на меня сжала их в узенькую вздрагивающую полоску.
Природа не зря лишила женщин звериных когтей и клыков, иначе со временем от мужского племени остались бы одни лохмотья!
Теперь-то я уже знал, что даром мне это мое буйное веселье не пройдет, однажды женская мстительность вылезет из Катерины наружу, и в самый неподходящий момент...
А пока все было в моих руках. Там же оказалась и моя Катюха!
В последнее время я с удивлением узнал, что мои губы имеют удивительное свойство успокаивать эту неисправимую гордячку. В каком бы неистовом состоянии ни была эта женщина, печать, наложенная моими губами на ее голосящий ротик, мгновенно вгоняла ее в полную и совершенную беспомощность!
Вот и сейчас этот милый монстрик, обняв меня за шею, с закрытыми глазами, доверчиво прижимаясь ко мне губами, совершенно, я чувствовал, отвлекся от проблем окружающего нас мира и растворился во всепоглощающем пламени своей любви...
...Пришлось доставать мои брюки-трико и натягивать на Катю, чтобы хоть как-то прикрыть наш шедевр походного искусства. Видок лучше не стал, цвет монстра из зеленого стал синим, но это, по словам Кати, было все же лучше, хотя, как я полагаю, любой встречный турист, увидев Катерину, навсегда проклял бы все эти походы, Саяны и перевалы вместе с тропами ради спокойного и умиротворенного сна - настолько ошарашивающим был вид моей коллеги!

ТРУДНЫЙ ПЕРЕВАЛ

Дальнейший путь по болоту прошел без приключений. Да и откуда им было бы быть, если впереди меня шагал... точнее, шагало... а еще точнее - брело устрашающего вида болотное чудище! Правда, бояться его было некому, в этих местах живности явно не наблюдалось, да и голосок этого «чудища», особенно во время падения его в воду, было далеко не устрашающ. В таком скафандре девчушка и так-то еле двигалась, а тут еще трава хватала ее за ноги и опрокидывала в воду.
Но все же после нескольких перекуров мы вышли на более-менее сухую тропу. Катерина настолько была измотана сражением с водой, тропой и скафандром, что раздевать купальщицу снова пришлось мне. Девчонка настолько устала, что даже узелки не смогла развязать. Из одежды ничего сухого у нее не осталось, в моих запасах тоже было мало подходящего, но ничего не оставалось делать, как опять напяливать на бедную путешественницу мою одежду. Опять Катюшка была ни на кого не похожа, но веселья это уже ни у кого не вызвало, солнце было низко, надо было срочно искать место для ночлега. Холодный ветер дул в лицо, это было совсем ни к чему, так как одежда на нас была мокрой и нисколько не согревала.
Катя брела из последних сил. Мне было очень жаль мою бедную девочку, я ей помогал, как мог, но силы были на исходе. Несчастная брела рядом, рука ее была горячей, и плохое предчувствие забралось ко мне в душу – Катя простудилась.
Все же мы перешли перевал, благо он был пологим, и начали спускаться вниз. Девушку приходилось почти тащить на себе.
Дойдя до ближайших зарослей кедрового стланика, мы нашли почти ровную площадку на берегу небольшого ручья и, наконец, стаборились. Усадив Катерину на рюкзак, натянув на нее свой свитер, я принялся лихорадочно разжигать костер. Через несколько минут костер разгорелся, благо сухого стланика было много, я вернулся к тому месту, где оставил девушку, и увидел, что она спит. Отвалившись на скалку, бедная девчонка тяжело дышала, красное лицо и сухие горячие губы указывали на то, что у Кати был жар. Укрыв малышку спальником, я поставил палатку, перенес Катерину в дом, укрыл ее, чем мог, дал таблетку аспирина и принялся за ужин и сушку одежды.
На горы пал туман. Ночной костер освещал только небольшой круг возле себя, окрашивая палатку и ближние ветви стланика багровым светом. Наш маленький островок жизни за это лето впервые был тих и печален. Только внизу журчал ручей, да потрескивали кедровые сучья в костре.

КОСТЕР НА КРАЮ ПРОПАСТИ

Катя металась в жару. Напоить ее горячим чаем все же удалось, но за всю ночь поспать мне пришлось считанные минуты, приходилось снова и снова накидывать на девушку откидываемые ею куртки. Одновременно надо было выскакивать на улицу, чтобы подкинуть веток в костер и поправить сохнущую одежду. А ночь никак не прекращалась. Колеблющиеся на скате ангарчика тени напоминали тени ангелов, слетевшихся к нам, чтобы следить за несчастной больной.
На рассвете Катюшка, наконец, перестала метаться и уснула, хотя дыхание ее было все таким же частым и неровным. Подумалось, что сейчас бы присутствие Пугачева Михаила Ивановича было бы кстати, уж он-то знает, как вылечить человека от простуды в тайге. Всю жизнь живя в тайге и исходив Саяны вдоль и поперек, испытав множество передряг, он бы уж точно не стал бы бездействовать как я, а нашел бы способ быстренько вылечить девчонку.
Впрочем, девчонка оказалась не такой уж и слабой. Как только солнце разогнало туман и заглянуло к нам в палатку, девушка открыла глаза и слабым голосом спросила:
- Где мы? Перевал уже прошли?
Темные круги под глазами, мокрые волосы и подрагивающие руки выдавали, каким мучениям подвергла болезнь этого маленького человечка во тьме холодной ночи.
- Тебе надо переодеться в сухое. Сейчас солнышко поднимется чуть повыше, станет теплее, и я переодену тебя.
- Ты высушил одежду? Сушил всю ночь?
- Пить хочешь? Сейчас я принесу теплого чаю, и ты его весь выпьешь.
Настоянный за ночь чай принес в палатку аромат смородины и кедровой смолы. Катя жадно выпила полную кружку, выдохнула и снова откинулась на спину.
- У меня совсем нет сил, я вчера страшно устала, промокла и замерзла. Можно, я еще посплю? Только ты не уходи, а еще лучше тоже поспи, ведь не спал всю ночь.
- Нет, сначала нужно переодеться. Ты же вся мокрая. А потом спи, сколько захочешь.
Было уже не так тревожно, как ночью. Девушка ожила. Мы с Катей, помогая друг другу, стянули с нее пропотевшую одежду, потом она, уже из последних сил, влезла в сухую одежду, я ей помог втиснуться в сухой спальник, и сон в одну минуту сморил ее.
Развесив одежду и мокрый насквозь спальник для сушки, я влез в палатку, улегся рядом с Катериной, обнял ее и закрыл глаза.
...Очнулся я от жары. Солнце вовсю нагревало наш полиэтиленовый парник, находиться в котором без вентиляции было уже невозможно. Катя еще спала, я тихонько откатился в сторону, встал и отбросил торцевые края пленки.
Свежий горный воздух своим прохладным дуновением враз вымел из палатки напревшую жару. Катя во сне почувствовала бодрящий прохладный ветерок, проснулась и, прищурившись, осматривала наш сверкающий ангарчик.
- А хочешь, я сниму пленку? – При виде улыбающейся Катюшки мне хотелось сделать что-то такое, чтобы ей стало еще лучше.
- Внимание, оппа! – Одним движением я откинул полог, и мы мгновенно оказались посреди огромного мира.
Наша полянка была почти на самом верху горной гряды, потому и с той и с другой стороны открывался изумительнейший вид на Саянский простор. Редкие облака и клочки тумана неподвижно висели внизу, и тени от них были отчетливо видны на желто-зеленых мшаниках. Совсем рядом, и дальше, и очень далеко толпились горы, закрывая собой всю землю. Синее небо покоилось на спинах этих величественных вершин, и здесь ему было уютно и привычно, тем более, что солнце гладило их всех и нас своими теплыми лучами, как бы говоря: «Радуйтесь жизни, дети мои! Тучи и хмарь еще будут, но сейчас вы под моей опекой, потому будьте счастливы!».
- Красиво! – Я подложил Кате куртку под голову, и девушка во все глаза смотрела на каменный мир Саян, будто только сейчас поняла, где она.
То место, где мы расположились, было довольно высоко. Тропа к долине Хатаги, куда мы держали путь, круто ныряла вниз, Если чуть отойти назад, то казалось, что за ближайшим уступом располагалась огромная пропасть. Представляю, какая оторопь могла взять тех, кто выходил сюда в хмурый день, когда туман закрывал часть долины. Могло показаться, что спускаться нужно было почти вертикально вниз.
- Ты ел что-нибудь? Голодный, наверное?
- А ты будешь есть? Я сейчас сварганю что-нибудь. Что ты хочешь?
- Я ничего не хочу, а ты поешь. Может быть и я поем. Если вкусно будет...
Вот коза! Еле шевелит губами, а туда же - острить она надумала! Из меню у нас больше всего змеиных супчиков, до мяса с рыбой мы еще не дошли, так что будем поститься.
Оставив девушку наедине с Саянами, я схватил котелок и ринулся к воде.

БАНЯ

Набирая воду, вдруг заметил за скалкой закопченную груду камней и сваленные в сторонке жерди - баня! Осмотрев еще раз камни, я тут же принял решение - мы будем париться! Проходившие здесь туристы, тоже, видимо, застигнутые туманной ночью, а затем погожим утром, да еще при виде Саянских красот плюс по случаю преодоления перевала сделали дневку и не удержались - сделали банный день. Сделаем и мы то же! Катя еще слишком слаба, чтобы идти вперед, а попариться в баньке ей будет на пользу.
Дров хватало с избытком, соорудить из камней грот было делом нехитрым. Вскоре костер заполыхал, треском своим поднимая наше не так уж и веселое настроение.
В течение пары часов, пока я поддерживал жар в гроте, Катя немного поела, обжигаясь, выпила полную кружку чая и теперь лежала в теньке, наблюдая за моими банными хлопотами. На сухом стланике костер полыхал почти без дыма, жар доносился прямо до нас, хотя мы были довольно далеко от банной площадки.
- Егор, а у нас сегодня будет мужской или женский банный день?
Ага, как бы ни была больна пигалица, а язычок удержать не может!
- Сегодня общий банный день, так сказать - день открытых дверей. Мало того, сегодня мужчины носят женщин на руках - в баню и из бани. И еще - парят их пихтовым веником, да так, что этим некоторым женщинам будет не до насмешек, ибо отольются им наши слезки.
- А где это ты пихту нашел, банщик? Это же кедр! - Катя пригнула к себе кедровую лапку и глубоко вдохнула ее аромат.
- Где кедр, там и пихта должна быть. - Отойдя чуть пониже по тропе, я на самом деле нашел пихтовый стланик, наломал, и с торжеством положил рядом с девушкой благоухающий пихтовый букет.
- Ой, какой аромат! - Катюшка уткнулась лицом в мягкие пихтовые лапки. - Я уже в баню хочу! Скоро она будет готова?
- Скоро, готовь шайки-лейки!
Быстренько связав из жердей раму в виде большого куба и обмотав ее пленкой, я выгреб из грота угли, свалил валуны внутрь, навалил вокруг веток и поставил над всем этим полиэтиленовый куб. Вода была уже приготовлена, веники навязаны, чай в чефирбаке парил над костерком. Запасная одежда лежала возле баньки.

« По тропе глухой таежной я шагаю осторожно
И накручиваю шаги на две стоптанных ноги...

А я в баньку хочу, еле ноги волочу,
Всю тайгу в зеленый веник с горя перемолочу!..»

- Баня готова! Давай быстренько вылазь из спальника, пойдем париться!
Девушка шагала неуверенно, с трудом, но все же мы проникли внутрь баньки. Катерина не стала сопротивляться, разделась и стояла над раскаленными камнями, ожидая дальнейших моих действий.
- Возьми веник и уткнись в него лицом, сейчас будет жарко. - После первой же кружки воды жар от валунов раздул пленочный куб, а после второй кружки по коже прошла горячая волна. Я еще плеснул на камни и стал хлестать веником по узкой спине девчонки. Потом забрал у нее второй веник и с двух рук стал выгонять из больной ненужную хворь.
Вскоре кожа у Кати раскраснелась, пихтовый аромат шибал в ноздри, по груди и спине вперемешку с пихтовой смолой заструился пот. Плеская водой на камни, орудуя веником и приговаривая: «Выгоняй, пар, хворь и хмарь!», я не оставил на теле девчонки ни одной точки, где бы не коснулись ее живительные пихтовые иголочки.
Наконец, Катя взмолилась, что ее уже ноги не держат. Быстренько ополоснув водичкой моего человечка и замотав его во все, что у нас было, я подхватил девушку на руки и отнес к костру. Уложив распаренную Катюшку на ковер из стланика, укрыв ее спальниками и приказав выпить весь чай, я ринулся в баньку допариваться.

«Черной пеной сходит пот, даже оторопь берет -
Эту баньку и полок в рюкзаке бы уволок!

Я от баньки торчу и от счастья хохочу:
«Чертыхайся, преисподняя, безгрешным жить хочу!»
Жаром – ух! – по загорбку, в речку – бух! – нагишом.
Завтра я любую горку буду взламывать бегом!»

Через полчаса жар стал спадать, и наконец-то можно было завалиться в ручей.
Блаженство! Но ледяная вода враз охладила мою неистовую смелость, пришлось ввалиться в баньку еще раз, чтоб согреться, выжать из валунов последние калории тепла, и все закончилось тем, что я выкатился из бани и растянулся возле Катиных ног.
- Ффу-у! Благода-ать! Ты как? - Но можно было не спрашивать. Катерина при виде моей судорожной беготни от бани к ручью и обратно начала хохотать, и этот признак очевидного выздоравливания был ей к лицу. Мелкие капли пота еще покрывали ее лицо, но тревожно багровый цвет кожи постепенно сменялся на успокаивающе розовый, и это меня радовало больше всего.

НОЧЬ ПОД ЗВЕЗДАМИ

Потом мы лежали рядом на лапнике и вяло мололи языками. Лапник был разложен прямо на кострище, где стояла банька, потому снизу от разогретой земли веяло теплом и ароматом хвои. Девушка уютненько устроилась между стенкой из теплых валунов, которые я выложил в палатке, и мной, много шутила и смеялась. Баня явно пошла ей на пользу, лоб уже не был горячим, настроение поднялось.
Ангарчик я не стал устанавливать, хотя он стоял в сторонке, готовый накрыть нас в любой момент. Мы были наедине с небом, раскинувшемся над нами во всем своем великолепии.
День клонился к вечеру, солнце уже искало то уютное место между гор, где ему было удобнее всего переждать ночь. Краски неба менялись с голубого на бледно-зеленый, то тут, то там вспыхивали звезды, будто спросонья продирая глаза. Раскинувшийся перед нами горный мир готовился завершить день.
Баня будто сняла с нас жесткую коросту, тела расслабились, мозг работал на малых оборотах, мысли вяло струились по извилинам, предоставив языку полную свободу действий.
- Ну, как тебе баня?
- Ты это здорово придумал – сделать баню! На Алтае, на Телецком озере, нас водили в баню, но там была настоящая баня из бревен. Правда, мы там не парились, хозяин сделал такой жар, что выдержать его более нескольких минут мы не смогли. Домывались потом уже, в остывшей. Хотя, конечно, впечатление осталось необычное.
- А эта моя банька, значит, тебя не впечатлила?
- Ну, что ты? Да, я вначале даже подумать не могла, что в ней будет так здорово! А еще пихтовый веник... Мне сейчас так хорошо, тело будто невесомым стало. Меня никто еще не парил в два веника! – Катюшка рассмеялась. – И, вообще, все так здорово! Горы, банька, звезды, тишина... В группе у нас никогда не бывает тихо и спокойно, то разговоры, то суета, а с тобой сейчас я могу и тишину послушать, и молчать, когда хочу. Теперь я понимаю, почему ты ходишь один.
- Мне одному лучше. В группе, конечно, веселее, но там нет того слияния с природой, какого я хочу. Вот смотри, сколько звезд! А ведь они все разные, двух похожих не найти, да и небо меняется – одни созвездия появляются из-за горизонта, другие исчезают. Потом как-нибудь я расскажу тебе, как по звездам определять время, как ориентироваться, расскажу легенды, связанные с каждым созвездием.
- А сейчас расскажи! – Девчонка прижалась ко мне, готовясь услышать что-то необычное. Я достал фонарик и его лучом, как указкой, стал показывать на звезды.
- Ты помнишь легенду о Персее, что освободил прекрасную Андромеду? На небе они расположены рядом – вот они: созвездия Персея, Андромеды и царя Цефея. Приглядись, и ты увидишь Туманность Андромеды.
- Вижу, вижу! – Катюшка выпростала руку из спальника и обняла меня. – Еще, еще расскажи!
- Нет, голубушка, ты слишком впечатлительная, вот даже готова из спальника выскочить, а я этого не допущу. Отложим пока лекцию о созвездиях, тебе надо силы восстанавливать, потому спи, таких ночей еще будет много. Завтра потихоньку пойдем вперед, на Хатаге продолжим изучение звездного неба.
Катерина послушно угомонилась, нырнула поглубже в свой спальник и вскоре из него донеслось легкое посапывание.
Возникло ощущение, что с этим человечком мы вместе всю жизнь, настолько все между нами упростилось. Мы стали настолько понимаемы друг другом, что, казалось, между нами пропали недосказанность и пустопорожние споры. Странно, но с какого-то момента исчезли раздражение и та злость, что преследовали мое отношение к этой девчонке в начале похода. Сошла первоначальная пена изначальных взаимоотношений, осталась трогательная забота о напарнике, сопровождаемая ежеминутными открытиями чего-то нового в каждом из нас. Честно, я уже и представить не мог, как я мог раньше бродить по тайге без этой наивной, но с каждым мгновением набирающейся опыта женщины. То ли успешно с помощью баньки преодоленная болезнь, то ли сегодняшний прекрасный вечер, то ли эти мохнатые звезды, а, скорее всего, все вместе сблизило нас настолько, что друг без друга, казалось, нам уже не жить.
Лишь одно обстоятельство черной каплей портило большую бочку меда нашего таежного бытия – «Боливар не выдержит двоих». Мой катамаран настолько утлый, что по неспокойной Уде вдвоем идти будет опасно. Потому устье Хатаги – наш последний рубеж. Там... да, там мы, скорее всего... скорее всего – повернем назад! Одну Катерину я не могу оставить, на воду взять ее не могу, придется идти назад тем же путем, каким мы шли от поселка.
Это совсем не то, о чем мы мечтали, и помочь нам может только чудо в виде попутного лошадиного каравана, движущегося тем же путем, что и группа Катерины. Но, увы – чудес не бывает...

ПИКНИК НА ПЕРЕВАЛЕ

...Оказывается, чудеса бывают!
Утро началось с того, что снизу, со стороны Хатаги, послышалось конское ржание.
Выпроставшись из спальника, я вышел на тропу и увидел далеко внизу медленно поднимающихся на перевал двоих всадников. Разбудив Катерину, мы стали вдвоем ждать гостей.
Вскоре лошади приблизились настолько, что можно было различить лица наездников. Один из них вел переднюю лошадь в поводу, а второй ехал верхом. Неожиданно Катерина, коротко ойкнув, помчалась по тропе вниз. Подбежав к тому, что ехал верхом, девушка как бы в нерешительности остановилась, затем, повернувшись ко мне, пожала плечами.
Все разрешилось, когда караван подошел к нашему костру.
- Егор, знакомься, это мой капитан, Максим. Мы зовем его Борода.
Максим, здороваясь со мной, скривил лицо, и я, наконец, заметил, что одна нога его укутана одеялом.
- Сломал ногу. На переправе.
Капитан сжал зубы и посмотрел в долину. На лице тревоги было больше, чем боли, стало понятно, что Максим переживает за группу.
- Все не заладилось с самого начала. А закон есть закон – не заладилось с начала, жди неприятностей. Группа идет за нами.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что, запаздывая по срокам, группа решила форсировать разлившуюся Хатагу, но, помогая девушкам на переправе, капитан сорвался на камнях и сломал ногу. Все было бы намного хуже, если бы случайно мимо них не проходил Вареник... прости, Володя Вареников, – Максим с улыбкой посмотрел на хозяина лошадей – и за скромную плату – догадываюсь, за какую! - не согласился доставить больного в поселок.
На собрании группа была вынуждена признать, что без капитана двигаться дальше не сможет и решила идти обратно в Гутару. Конечно, можно было бы идти дальше и без капитана, но Вареник предупредил, что Уда тоже поднялась, и ниже по течению тропа часто уходит под воду, а отвесные скалы по берегу штурмовать почти бесполезно, а без снаряжения – даже опасно. Потому, отправив капитана на лошади вперед, группа вышла за ним.
Понимая ситуацию, мы не стали задерживать людей, пожелали всадникам мягкой тропы и стали ждать основную группу.
Спустя довольно продолжительное время внизу, на границе леса, появились первые люди. Цепочка туристов потихоньку вытягивалась в нашу сторону.
Катерина начала проявлять первые признаки волнения.
Ее можно было понять. С одной стороны ее радовала встреча с родной группой, а с другой стороны... Все же, я думаю, мы с ней стали далеко не чужими друг другу, и девушка разрывалась между желанием быть со своими и желанием быть со мной. Катя сидела на скалке, глубоко задумавшись. Но, по сути, выбирать ей было не из чего: тащить меня обратно да еще вместе с группой она бы не решилась, а сам я с ними не пойду. Девушке оставалось одно – собирать свой рюкзак и...
Наконец, встреча состоялась. Крики и визги девчонок, обалдевших от нежданной встречи с Катей, и удивленные взгляды парней, обращенных в мою сторону.
- Ребята, а это Егор! Он рискнул своей автономкой ради того, чтобы я догнала вас. Мы уже было совсем вас догнали, но я умудрилась простудиться, мы уж подумали, что не догоним, а тут Борода... – Катерина вдруг заметила смешинки в глазах подруг, смешалась и покраснела.
Но тут черноволосая дивчина, возможно, заменяющая капитана на этом вынужденном этапе маршрута, озорно поводя глазами, как бы удивленно спросила:
- Ага, так Вы и есть та причина, из-за которой наша скромница отстала от группы? –Острый язычок черноволосой совсем вогнал в краску окончательно смущенную Катю. Надо было опять, уже в который раз спасать девчонку.
- А я не удивлюсь, если Вы одна из тех причин, из-за которой ваш Борода сломал ногу.
По тому, как лицо девушки слегка порозовело, я понял, что не ошибся.
- У нас с вами ничья, а это значит, что нам пора пустить кружку мира по кругу и устроить грандиозный вечер встречи, поскольку, как я думаю, у вас в запасе еще есть пара дней, а у нас прекрасное место для праздника!
Брошенное мною семя под названием «Пикник на перевале» легло на благоприятную почву, и взбодрившийся народ тут же рассредоточился в поисках мест для палаток и сушняка для костра...
Полыхающий посреди неба костер, литровая кружка мира со спиртиком и мое банджо сказочным образом превратили вечер в праздник. Саяны вокруг нас были так прекрасны, звезды над нами были так сиятельны, а наши песни так трогали душу, что для ребят из группы, испытавших уныние после решения возвращаться домой, вечер неожиданно стал апофеозом путешествия.
Для нас же с Катей этот вечер стал вечером расставания. Группа давно уже угомонилась и разбрелась по палаткам, а мы еще долго сидели рядом и смотрели на догорающий костер.

ЧАСТЬ 2

ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ

СНОВА ОДИН

Утром, после недолгих сборов, группа потянулась за перевал, последний человек исчез за горизонтом, и неожиданно тяжелая тишина окружила меня со всех сторон.
Катя тоже ушла. Меня удивило то, что она толком даже не простилась со мной, все время весело болтала с подружками и в мою сторону глянула всего пару раз, да и то с пустой улыбкой, как бы между прочим. А напоследок подошла, пожала мне руку и со словами: «Спасибо, Егор, за все!» - убежала догонять удаляющуюся цепочку своих «сопешников». Ушла так, как будто и не было между нами ничего, ни длинных ночных разговоров у костра, ни баньки, ни ночных восторгов, ни поцелуев, наконец!
Про себя ничего сказать не могу, я же стремился к одиночеству, тем более впереди была Уда, встречи с которой я ждал весь год. Единственная, кто теперь осталась со мной - маленькая речушка. Она мужественно пыталась помочь мне перебороть свалившееся на меня непривычное безмолвие, но оно не отступало, все больше вползая в мое сердце.
Взвалив рюкзак, я зашагал по тропе к моей Уде, потому что только она могла вернуть мне то состояние умиротворения, что – всего лишь вчера! - переполняло и наполняло своим очарованием мою душу.
Путь к устью Хатаги вдоль по ручью Сытляр-Атар оказался недолгим. Тропа была хорошо натоптана, день был нежарким, хотя и без дождя, потому шагалось легко. Мысли о Катерине мне удалось загнать глубоко внутрь, больше думалось о том, что совсем скоро я оседлаю свой катамаран и полечу вперед по Уде. Ноги сами топали под горку, будто предчувствуя, что скоро надоевшую тяжесть понесет на себе наш «крокодил», для которого груз, что мучил нас всю дорогу, будет и не грузом даже, а так, довеском.
Через пару перекусов Уда, наконец-то, заблестела между деревьев.
- Чудесница ты моя! Как же долго нынче я шел к тебе! – сбросив рюкзак, я лег на берег и опустил голову в воду. – Знала бы ты, как я ждал встречи с тобой!
Оставшееся дневное и вечернее время были посвящены вязке корабля. Вот уже накачанные упругие баллоны привязаны к раме, судно чалкой приторочено к ближайшей лиственнице, и остался самый важный этап сборов – такелажные работы. Груз нужно надежно привязать к раме, потому как все, что однажды сумеет свалиться в воду, будет утеряно навсегда.
Склонившиеся к воде деревья с удивлением смотрели на одинокого человека, с упоением снующего по верфи, и как бы спрашивали: «Что за сила тянет этого одиночку сюда, в таежные дебри? Неуж-то опасности, что ждут его на этой реке за каждым поворотом, так желанны, если он спешил сюда за тысячи километров? Неужели твердый берег менее интересен, чем ненадежная и коварная вода?».
Торопясь переложить все свои тяжести, включая и душевные, на катамаран, я и забыл, что меня ждет еще одно удовольствие – хариус! Немного подумав, решил немного порыбачить. Быстренько создав спиннинг, я рванул к Хатаге – и был вознагражден прекрасным клевом! Хариус брал так, что вскоре торбочка моя была заполнена здоровыми крапчатыми «поросятами». Уходить не хотелось, соскучившись по рыбалке, я наслаждался рывками таежного красавца.

«Хариус плавится, время желанное - радость рыбацких страстей.
Спиннинг, кораблик - пора долгожданная в мире больших скоростей.
Речка таежная, в скалах летящая, чудную рыбу хранит.
Кедры и лиственницы, тайга шелестящая радуют наш аппетит!»

Незаметно подкрался вечер, сплав придется начать завтра, а пока – жареный хариус!

«Прямо у скал костерок разжигается, пахнет уютным дымком.
Хариус рядышком, ждет-дожидается встречи с горячим огнем.
Где-то сухарь топором разбивается, масло в жаровне шипит.
Повар дымком от костра наслаждается, чудо руками творит…».

Наконец, все готово – немалая горка золотистой, сверкающей в заходящих лучах рыбы лежала на пенечке, там же кучка черемши, несколько сухариков, конечно же фляжечка – все готово для пиршества.
Итак – за рыбу, за реку, за тайгу!

«Вот он лежит на весле желтым золотом – прет неземной аромат!
Солнце и звезды с небес улыбаются – пора и ребят созывать!
А вот и они, все в предчувствии праздника, как на свиданье спешат.
И началось животворное таинство – пальцы на солнце блестят!».

Ребят, конечно, нет, я один, но мне никого и не надо! Я наслаждаюсь жарехой, я мечтал об этом весь год, я столько нынче претерпел, чтобы добраться сюда, на мой берег. Вот хотя бы Катька… Нет, не буду об этом. Мне хорошо, и это главное!

«Хариус, хариус! Жареный хариус!
Гляньте в лицо моим жрущим товарищам
И позавидуйте – хариус!».

Очередная пробочка от фляжки и хорошо прожаренная харюзиная спинка возвысили мое настроение до неимоверных высот, блаженством наполнили каждую клетку моего истосковавшегося – ик! - по всему этому – ик! – организма. Пир духа! Вот там мой катамаран, вот тут мой костер, там моя палатка, здесь моя река – что мне еще надо?! Жаль, Катерины нет… Стоп! На воспоминания о ней – табу.

«Опять пороги, синие дороги, смутные тревоги – что там впереди?
А разговоры, споры и раздоры, суета и ссоры – где-то позади!».

Завтра утречком Уда понесет меня туда… Эх, какая благодать! Но пора спать…
Да, если меня потянуло на рифмы, значит, все как надо. Мысли стали путаться, сознание стало затягивать туманом, надо успеть добраться до спальника…
В палатке почему-то было холодно и неуютно. Странно. Раньше было не так…
А, вот в чем дело - Катерины же нет!
Эх, Катя-Катерина, где ты? Не согреешь меня больше… А как нам здорово было вместе… Нам с тобой…

КРУГОМ ВОДА

Разбудил меня хорошо знакомый звук дождя.
Вот так всегда – как на воду, так дождь! Ничего, сейчас Катюша сварганит супчик… Оппа-па-па, а Катюши-то нет! И что – вылезать самому? Под дождь? Бр-р! Избаловала ты меня, дорогуша…
Хмель еще не совсем прошел, потому холод подействовал на меня уж слишком жестко.
Кое-как раскочегарив костер, я приподнял клеенку на пеньке, но рыбы осталось совсем мало, потому, судя по всему, придется варить «змеиный» супчик. А можно и не варить – вчерашний ужин еще не весь переварился, да и пакетиков уже почти не осталось. Обойдемся чаем!
Эх, Катя, Катя…

«Если с неба льет вода и ногам прохладно очень,
Если вспомнишь иногда: «Надо было ехать в Сочи!»,
Вспомни горные цветы, вспомни вкус сырой махорки
И поймешь, что все равно - будут солнечные дни!».

Когда-то я пел Катюшке эту ободряющую песню…
Что-то я расхныкался!
Так, берем волю в кулак, сворачиваем лагерь – и вперед, на воду! Баллоны пережили ночь прекрасно, слегка спустили, но в пределах нормы, клеить не надо. Вещи - в резиновый мешок, мешок - на раму, весло - на мешок, порядок. Влезаю в гидрокостюм, сверху спортивку, на ноги кеды – к сплаву готов! Сажусь, отталкиваюсь – вперед!
Уда здесь еще и не река вовсе, мелкая и каменистая, только и слышны – вжи-ик, вжи-ик! – это баллоны трутся о камни. Как бы не распороть резину! Клеить под дождем – врагу не пожелаешь! Постепенно воды становится больше, дождь явно приподнимает реку. Пора бы и лоцию достать, где-то впереди каньон, а перед ним порог, как бы не влететь сдуру.

Справка. Лоция Уды. От устья Хатаги до Верхнего каньона - многочисленные протоки, требующие проводки. Ниже устья Хатаги около 400 м Уда течет одним руслом, затем около 4 км проводок, переходящих в шиверу 1 - еще более безрадостное нагромождение камней около 1,5 км. Ниже начинается Верхний каньон - в зависимости от уровня воды препятствие несложное или средней сложности. Длина около 1 км. Шивера 3 и шивера 4 - простые. Ниже порога «Чело-Монго» Уда снова делится на протоки, на поворотах прижимы , в некоторых протоках бревна. Ниже порога «Тер-Яга» река вновь собирается в единое русло, далее шивера 5, до порога «Няндерма» еще несколько слабых шивер, далее до устья р.Эден - тиши. Чуть выше у р.Эгега станция метеорологов, есть баня. Ниже р.Эден уклон возрастает, простые шиверы, несколько сложнее выше ручья Широкого...

Дождь, похоже, затянул надолго. Вода уже мутная. Берега еще видно, а вот дальше все тонет в тучах. Впереди тоже плохо видно.
Пришла пора сомнений – идти дальше или пристать до лучших погод? Судя по лоции, немного еще можно пройти, но в каньон входить не хочется.
А вот и то место, где река втягивается в расщелину.
Пристаю. Место для стоянки довольно высоко над рекой, приходится затаскивать все наверх, поднимать катамаран повыше.
Нахожу место под скалкой.
Прекрасно! И сушняка полно, и ручей рядом. Если еще и пара харюзков клюнет, то вообще курорт.
Пару харюзков вытянуть все же удалось, но не больше – вода плохая, мутная. И все равно – ужин опять с рыбой. Или еще обед? Сумрак такой, что определить время суток затруднительно.
Костер горит вопреки дождю, под скалкой сухо, от костра веет теплом. Жаль, ничего не видно, тучами заволокло всю Удинскую низину. Но ничего, у меня есть противоядие – моя походная носогрейка и Моршанская махорочка!
Сладкий дымок из трубки, чаек и тепло от костра опять навеяли на меня блаженство и покой. Шуршание дождя клонило в сон, но в палатку идти не хотелось, там было холодно и тоскливо.
Как там моя Катерина? Я представил ее глаза, губы… и потянулся за фляжкой. Мне вдруг стало так одиноко, что хоть вой.
Вот так вот, все по Фрейду, а точнее, по-французски – шерше ля фам!

ВСЕ НЕ ТАК

Каньон оказался вполне свойским - камни, прижимы и небольшие валы. Для разминки очень даже неплохо! Катамаран послушно исполнял все мои команды, потому я даже пожалел, что каньон быстро кончился.
А вот дальше – сплошная рыбалка! Ровная вода, бросай спиннинг, куда хочешь.
Ага, вот и ленок! Рыба очень даже оправдывающая свое имя – начинает вертеться только на сковородке. Вечерок опять будет рыбный, т.е. уютный и в меру обжорливый.
По берегу водопады чередовались с избушками. Местный народ давно уже обжил реку, тем более живности здесь немало. Как-нибудь надо сбегать за кабарожкой. Эх, была бы Катя, научил бы ее свистеть в манок, тогда бы точно были с мясом.
...Но почему все не так, как было раньше, в прошлых походах?! Ведь все вроде как надо: прекрасная река, рыбы полно, катамаран послушен и надежен... Но что-то не так, нет того упоенного миросозерцания, что было главной причиной моих автономных бродяжничеств. Даже в самое счастливое время – после ужина, расположившись на скалке с носогрейкой в зубах и кружкой чая в руках, любуясь девственной природой, слушая воркование реки, - никак не могу войти в состояние полного покоя. Что-то еще, таинственно прячущееся на донышке самосознания и увиливающее от понимания, мешает приходу полного счастья.
Да что я обманываю сам себя? Влюбился я, вот что! Невзрачная на вид девчонка своими маленькими мягкими ладошками взяла мое черствое, покрытое ржавчиной переживаний, сердце и унесла с собой. «Теперь бессердечный брожу по равнинам...» .
И мне стало легче: сердце мое в надежных руках. Катя сохранит его, придет время, отдаст! А пока я выстелю в груди сердечную впадинку местными красотами, облагорожу таежным ароматом и украшу ее светом гор, чтобы по возвращении сердце мое вернулось обратно и заколыхалось в ином, более взбодренном ритме.
Дрова в костре тихо потрескивали, дым взлетал вверх, пытаясь разогнать дождливый ситчик, а я безотрывно смотрел на огонь, будто пытаясь в нем увидеть что-то скрытое и неразгаданное, имеющее прямое отношение к моим сегодняшним откровениям.
И вдруг в этот самый момент, совершенно отчетливо понимая, что до окончания маршрута еще махать веслами и махать, я неожиданно представил, как мы встретимся на Курганском перроне... Нет, я совсем себя не узнаю! Весь год лелеять свой маршрут, тщательно составлять лоцию от верховьев Уды до Нижнеудинска, не спать ночами, готовя снаряжение, волноваться в предвкушении таежного одиночества. И - на тебе! – начав маршрут, мечтать побыстрее его закончить. Любовь зла...
Нет уж, Катерина подождет! Если сойду с маршрута – потом локти грызть буду…
С утра «опять пороги, синие дороги, смутные тревоги – что там впереди?». Скоро порог Хангарок, там повоюем. А пока тянутся тиши, дождь ненадолго стих, тучи слегка приподнялись над землей, стало гораздо интересней: стали слегка видны ущелья с вылетающими из них бурлящими речушками, на изгибах реки толпятся стада копошащихся в воде валунов, тут и там над водой висят собирающиеся в дальнее плавание наклонившиеся на подмытых берегах огромные лиственницы. Иногда с шумом проплывают мимо плохо видимые с воды речные медведи , кое-где, по берегам, уже заметны скапливающиеся огромные запасы дров для будущих туристов - поднявшаяся от дождей вода собирает с берегов все, что может плавать, и складывает на островах и в заводях. Если дождь не перестанет, то в скором времени вода так замутится, что прекрасная саянская Удинская вода превратится в мутный и весьма грозный поток. Алыгджер опять перейдет на осадное положение .
А что же буду делать я? Да проблем никаких! Найду избушку, причалюсь и начну шастать по тайге. Вверх по ручьям и по распадкам растет золотой очиток, бегает кабарга и растет и бегает много всякого интересного.
Между тем приближался порог Хангарок, прыгать в который не было ни малейшего желания. С экипажем я бы пошел в него, не раздумывая, но меня одного вместе с моим суденышком он проглотит, не подавится. Тем более, что у него несколько рядов «зубов», хватит на то, чтобы меня и раскусить, и разжевать и проглотить. Справа должна впадать речушка, там я и тормознусь.
А вот и пенная стена впереди – порог! Где-то справа должна быть речушка. Ого! Речушка от дождей превратилась в бурный поток, но деваться некуда, пристаю и иду осматривать место.
Я в капкане! Впереди с одной стороны мощный Хангарский порог, с другой непреодолимая впадающая река. В другое бы время этот ручеек можно было перепрыгать по валунам, но сегодня это невозможно. Попался.
Снова пошел дождь, ставлю лагерь. Надо искать выход.

В КАПКАНЕ.

«Ни ответа, ни привета, и на речке тает лед...». Стою лагерем второй день. Идти некуда – кругом вода. Беспрерывно идет дождь. Даже под огромной кедрой, где стоит моя палатка, сыро. По Уде уже делают дальний заплыв смытые одичавшей водой деревья, грязная вода несет на себе все, что ей удалось вымыть из затопленных кустов, где-то в глубине громыхают передвигаемые яростным течением валуны.
Есть почти нечего. Мой месячный паек мы с Катериной почти весь уничтожили, нет ни рыбы, ни дичи. Интересно, что сейчас чувствует моя бывшая компаньонша, зная, что оставила меня без еды? Скорее всего, ничего не думает, она же видит меня матерым таежником, кому не страшны ни холод, ни голод, ни вода, ни горы. Ей даже не представляется, что я смогу попасть вот в такую безнадегу. А я попал. Утром чаек, днем чай, а вечером чаище... И все! Больше почти ничего. «Почти», потому что у меня на дне рюкзака притаилась плитка козинаки , придется ее распайковывать на неделю, пока не дойду до Алыгджера.
Просвета никакого. Тучи опускаются, вода поднимается. Меняю место стоянки, поднимаюсь повыше, хотя сухих дров становится все меньше – река поднялась настолько, что сметает с берегов прошлые запасы топляка. Пилю сухостоины , хотя и они уже почти полностью пропитались дождем. Костер приходится поддерживать круглые сутки, расжигать его заново – врагу не пожелаю.
Есть такой городской закон – хочешь, чтоб подошел автобус, закури. Как тебе ни жаль курева, на втором затяге обязательно придет автобус, и едва початая сигарета полетит в урну. Соответственно этому закону – как только я преодолею этот впадающий в реку «ручеек», дождь перестанет, и в три дня Уда обмелеет.
Меж тем «Ручеек» превратился уже в бушующий мутный поток, также выбрасывающий в Уду весь скопившийся мусор, включая ободранные стволы и сорванные с затопленных берегов кусты. Форсировать эту стихию можно только выше самого узкого места, где вода чуть спокойнее.
Нужна разведка. К вечеру такое место было найдено, весь следующий день уйдет на разборку и сборку катамарана, переправу, снова на расборку и сборку... Хорошо бы в один день уложиться!
Очередная ночь в мокром спальнике, желудок начал переваривать сам себя, тоскливо. Дождь, не переставая, шуршит по палатке, грохочет ручей, гремит Уда – кругом вода!
Утром, едва чуть рассвело, начинаю работы по преодолению «ручейка».
...Не буду рассказывать подробно, чего мне стоила борьба со взбесившейся водой, но
я остался жив, и это главное. А то, что разбито колено, сильно болят ребра, одно из которых, скорее всего, сломано, в кровь содраны ладони, унесен мешок с теплой одеждой – так это мелочи. «Речеек» я преодолел, потом обойду посуху порог Хангарок и можно плыть дальше. Впереди будет нелегко, но до Ханской щели я дойду, а там... видно будет. Правда, придется пару дней отлежаться, потому как вот даже нож я держу в левой руке, любое шевеление правой вызывает резкую боль в боку, куда мне саданул стрингером катамаран, встав на дыбы перед валуном. И струйка была так себе, и валун невелик, а вот на тебе – получил левый хук от моего же «товарища», любимца моего, катамарана...

ЛЕТНЯЯ ЗИМА

...Лежу в палатке. Идет снег с дождем, сильно болят бок и нога, откусываю крошки козинаки, костер давно погас, хочется пить, но вставать больно.
Эх, Катя- Катерина! Как же так – покинуть меня и унести с собой остатки хорошей погоды... Как же мне одиноко сейчас!
В этом году все не так. Как не заладилось с начала, так и тянется до сих пор. За все годы моих странствий такого форс-мажора у меня не было никогда. Да что там форс-мажора – у меня вообще даже близко подобного не было ничего! Помню лишь одно всеохватывающее блаженство от окружающей тайги, от переваливающейся с боку на бок реки, от фантастических вечеров среди звезд...
Завтра, не смотря ни на что, иду дальше. Раму придется вязать новую, прежняя, сломанная в двух местах, валяется на месте переправы.
На спиртовых таблетках кипячу снеговую воду, настаиваю бадан. Пока вода приобретает вид дегтя, вылизываю пакетик с остатками мумие. Засыпаю со вкусом снега во рту...
Утро следующего дня началось без привычного шума дождя. Солнца еще не было, но уже не было и дождя. Выползаю на улицу, жутко холодно, кругом лежит снег. А ведь еще и он даст прибавление воды в реке.
Надо убираться отсюда, пока не поздно. Преодолевая боль, собираю лагерь, пробираюсь по берегу мимо порога. Большой обход, боль усиливается, по скалам больше приходится ползти, чем идти. Труднее сражаться с болью, чем с препятствиями, на это уходят оставшиеся силы. Спасают только краткие минуты отдыха и... воспоминания о Кате. Прочему-то сейчас воспоминания о ней особенно обострились, отчетливо представляются наши с ней посиделки под звездами и ее восторженные глаза. Лишь к вечеру доползаю до берега, кое-как ставлю палатку и проваливаюсь в сон.
Утро тоже без дождя, хотя тучи все так же ползут вдоль по Уде. Вяжу катамаран, насколько позволяют силы и здоровье. Все делается медленно, но постепенно судно обретает вполне нормальную конфигурацию. Впереди, судя по лоции, шиверы, но по такой высокой воде точно - ни одного гидромедведя.
Крадусь вдоль правого берега, по центру несется Уда, пересекать которую с моими разбитыми руками и болью в правой половине тела крайне трудно, но все же, когда река вытягивается в подобие прямой линии, я решаюсь – и из последних сил успеваю подойти к противоположному берегу перед самым поворотом, за которым всегда неизвестность. Пришлось изо всех сил махать веслом, разбередил все раны, что получил на «ручейке». Найдя небольшую бухточку, выполз на берег совершенно без сил. Сухой одежды нет совсем, собирать дрова не могу, да пока и палатку поставить не могу. Добрел до ближайшей кедры, улегся на хвойную подстилку и потерял сознание...
...Сколько я пролежал в забытьи, не знаю, но разбудило меня... солнышко! Оно появилось среди туч и с удивлением осматривало все, что в его отсутствие натворила непогодь. Близился вечер, потому, я так понял, солнышко решило подождать до утра, чтобы с рассветом начать приборку.
А убирать было чего! Лето оказалось безобразно испорчено, на траве, на деревьях, на цветах лежал новогодний снег. Молодые березки под тяжестью тяжелых белых сугробов согнуты в дугу, высокая трава у ручья прижата снегом к земле, все заводи вдоль берега покрыты грязной пеной. Тут работы для солнца - на неделю!
А у меня свои заботы: надо как-то встать без боли, дойти до катамарана, оттолкнуться от берега и поискать с воды удобное место для стоянки. Стискиваю зубы, поднимаюсь, усаживаюсь на катамаран и отталкиваюсь от берега.
Удобная заводинка оказалась совсем неподалеку, мало того, на высоком берегу, среди огромных лиственниц обнаружилась лазанка с печкой, что было очень даже кстати! Сухие дрова, привязанные под потолком будто ждали моих спичек, потому что мгновенно загудели в печи, согревая этот маленький островок уюта. Спустя полчаса я смог стянуть с себя мокрую одежду и развесить ее по стенам. Долгожданное тепло разморило меня, сон спеленал, и я уснул.

ЧЕРЕЗ «НЕ МОГУ»

Судя по тому, что печка совершенно выстыла, проспал я долго. Одежда просохла, но надевать ее не хотелось, не хотелось бередить раны. Неплохо бы было перекусить, но, опять же, нужно было вставать, а это снова боль. И не вставать нельзя, хоронить себя заживо было совсем ни к чему. Уговорив себя полежать еще немного, заметил, что лаз стал темнеть, а это могло означать лишь одно – на улице поздний вечер. Получается, что я спал целые сутки. Ну, где сутки, там и двое, сплю дальше...
...Открыв глаза, сразу посмотрел на лаз – светло. Значит, на улице день. Гидробудильник требовал действий. Помню, что во сне ворочался, боль была, но вроде бы потише. Попробовал перевернуться на другой бок – получилось, хотя боль не отступала. Медленно, по миллиметру, сполз на пол, встал на карачки и полез «до ветру» или, в более точных словах, - «до пассату».
Первое, что бросилось в глаза – не было снега! Видимо вчерашний день был солнечным, и все растаяло. Катамаран мой все так же болтался на привязи, из чего следовало, что вода не убыла. Да и где же ей было убыть, если стаяло столько снега! Тучи по-прежнему закрывали солнце, но трава была сухая. Вывод – дожди прекратились.
Боль стреляла в бок и в забинтованную ногу так, что ходить можно было только через «не могу». Кое-как насобирал хворосту, затеплил огонек, постепенно костерок разгорелся, забулькала вода в чефирбаке, кусочек «козикаки» оставил во рту привкус меда, а затем закурился ароматный дымок из носогрейки - какая-никакая, а благодать!
Итак, что мы имеем: полное отсутствие еды - и полная невозможность ее добыть; полная река воды - и невозможность по ней идти; полный комплект возможностей - и полная невозможность ими воспользоваться. Достал ружьецо, почти час дул в манок, кабарга не пришла… Остаток дня посвятил размышлениям о дальнейших моих действиях – толку никакого.
Итак, что у нас впереди? А впереди у нас утонувшие пороги, оставившие вместо себя огромные водяные валы, и пеший переход через «Чертов перевал». То и другое в моем положении невыполнимо.

Справка. «Ханская щель» - ночной кошмар всех плотовых групп. Наиболее сложный порог после «Водопадного» и «Желоба», расположен практически в устье крупного притока Хан.

Ближе к вечеру опять через «не могу» добрался до топчанчика, уснул…

СВОИ РЕБЯТА

...очнулся я от чьих-то голосов. Вскоре в отверстии показалась чья-то голова в хоккейной каске, и я понял, что ко мне в гости пожаловала группа водников. Видимо, пришло утро, а то, может, и день.
- Але, есть кто живой? – Голова в каске исчезла, но вскоре появилась снова, и луч фонарика осветил мою маленькую келью. – Есть! Заходи в гости! – Я попытался встать, но боль в боку снова прижала меня к нарам. Мужик, кое-как протиснувшись сквозь лаз, навел на меня фонарь. – Привет! Отдыхаешь? – Он шутил осторожно, потому как, видя, что я не встаю, почуял неладное. – Приболел? Вылезть можешь? Солнце всходит, денек будет хороший.
Кое-как, постанывая и кряхтя, я выполз из норы и увидел большую толпу, бойко и споро обживающую территорию. Еще разгоряченные сплавом, не снимая «купальников» и «чердаков» , они ставили палатки и разжигали костер. Возле меня собралась руководящая тройка группы: капитан, штурман и завхоз. Пришлось рассказать про мой «капкан» и то, как я форсировал ручей.
- Бывает! Но ты не один такой, у нас тоже некоторые не избежали синяков. Мы-то и тормознулись потому, что один экипаж кильнулся в пороге, пока ныряльщиков собирали, они слегка постучали костями по валунам, сейчас сидят, бинтуются. Так что ты им как раз составишь компанию. Пойдем, полечимся!
Кое-как доковыляв до «лазарета», я увидел группу ребят со свежими марлевыми повязками. Странно было то, что они сидели с кружками в руках, видимо, ожидая порцию микстуры.
Ко мне подошла женщина, расспросила подробно, на что жалуюсь, осторожно, но тщательно общупала мои раны, пару раз прикрикнув на меня, чтоб не дергался, и выдала диагноз: - Да... Перелом ребра и сильная гематома на ноге. – Наложила мазь, перевязала и добавила: - Готовь посуду. - Я уж было собрался ползти в лазанку за кружкой, но сосед слева сказал, ухмыляясь в бороду: - Сиди, из одной выпьем!
Все оказалось предельно просто! Всем «кильнутым», а тем более, всем, кто искупался в холодной воде, – на зависть всем здоровым! – полагалось принять лечебные «фронтовые» сто грамм! Вот это по-нашему! Мгновенно я проникся величайшим уважением к наисовременнейшим методам лечения, разработанным в данной группе. Женщина-врач, как ее шепотом обозвал сосед – Клизьма Клистировна, быстренько еще раз мазнула по болячкам какой-то вонючей мазью, обмотала бинтом, еще раз проверила повязки на таких же стонущих симулянтах, как и я, и на следующем круге плеснула каждому в кружку по дозе спирта: «Исключительно для пропарки!». Мы с соседом изобразили брудершафт, вылакали спиртягу, поздоровались, расцеловались, и Серый, Серега то есть, повел меня знакомиться со своими «соводниками».
Глядя на то, как я шкандыбаю, опираясь на палку, мой новый кунак, сам с перебинтованными руками, недовольно качал головой.
- Ты когда по-настоящему ел последний раз, автономщик хренов? – Серега взял на себя роль попечителя, избрав покровительственный тон, чтобы скрыть свою искреннюю озабоченность моим положением.
- В прошлом году, осенью, до снега еще. А что, видно по мне?
- Да ты страшнее скелета! Хоть бы камни грыз, кости б прочнее были. Ох, не люблю я автономщиков! Беда с вами – каждый раз кого-нибудь да спасаем. Мы даже лишнюю пайку берем с собой, чтоб вот таких, как ты, откармливать. В группе-то благодать! Всегда есть, что поесть, что попить и к кому ночью прижаться. А ты? Представляю, как ты в палатке лежишь один, скукожившись. Бр-р!
Меж тем солнце поднималось все выше, облака со всех ног удирали в ущелья, день готовился быть на радость прекрасным. Все перешли на летнюю форму одежды, на веревках да и просто на сучках висело мокрое тряпье, оранжевые «купальники» и разноцветные «чердаки». От костра несло «змеиным» ароматом. Никогда не замечал, насколько завораживающим он бывает – носа не оторвешь! В животе, сначала еле заметно, а потом неотвратимо постоянно, стало урчать, желудку явно надоело переваривать самого себя, захотелось разнообразия.
- Эй, дичь водоплавающая, обед готов! Налетай, подешевело! – Капитан Жора в майке до колен, аки поп, громыхал топором по веслу, собирая к столу свою паству. Да и сам народ, не мешкая, стекался к «столу» со всех сторон. Мне тоже, особо не церемонясь, навалили чуть не полную кружку варева, и Жора, глядя, как я работаю ложкой, под смех однокорытников спросил: - Может, тебе весло дать, маловата ложка-то! Смотри, дно не проскреби!
За пару минут без лишней скромности управившись с обедом, я отложил ложку, погладил живот и лениво изрек: - Ну вот, закусили, сейчас можно было бы и пообедать! – Тем самым слегка отомстив Жоре за издевку. Местные острословы, конечно, не оставили мои слова без ответа, слово за слово – и Жоркина команда увеличилась на одного человека, едока, если говорить точнее.
Девчонки поскакали к воде мыть посуду, мужики закурили, разговор постепенно перешел к делам насущным. В центре круга были разложены карты, кроки и лоции, началось подробное изучение маршрута. Разговор пока шел о «Ханской щели», но, судя по всему, команда планировала нырнуть в Большой порог.

Справка. От «Ханской щели» до «Водопада» - 20 километров пятой категории. Сплошная белый слив, вода кипит. Были попытки прохождения «Водопада» на шеститонных катамаранах специальной конструкции, но и на таких плотах проблем было достаточно.

Разгорелись споры, оправдан ли риск по такой большой воде, когда не столько препятствия, сколько пенные буруны будут стараться поглотить надувные плоты. После долгих споров решили дойти до Хана, а там решить, что делать дальше. Жора подозвал врача и попросил отобрать «балласт». В пятерку отсеянных, то есть тех, кто перед Ханом должен будет сойти на берег и пешком обойти порог, попал и я. Но меня это сильно не взволновало, безразличие все больше и больше овладевало мной. Пешком так пешком, тем более, на самом деле, орудовать веслом я пока все равно бы не смог.
Становилось все теплее, солнце, как и положено, возвращало в эти места лето. Снег исчез, с гор с новой силой загромыхали ручьи, в последний раз показывая, на что они способны, когда перепьют. Уда вспухла до безобразия, но через пару дней она успокоится, сменит ярость на милость, а потом медленно, но верно будет худеть, возвращая себе ту обворожительную стать, что отличает ее от соседей–подружек. Тоненькие березки, выдержавшие снеговой гнет, начали разгибаться, цветы, как ни в чем не бывало, опять запестрели на лужайках, откуда ни возьмись, появились комары. Местная природа привыкла к летней зиме, врасплох ее застать было трудно.
Вечером у костра пришлось в подробностях рассказать о своих приключениях. Народ, как мне показалось, отнесся к моему повествованию с сочувствием, но не более, автономщиков здесь явно не считали героями.
Жорина группа была подобрана так, что в ней говорилось, пелось и пилось одинаково легко. Мое банджо легко втерлось в доверие к двум гитарам, оказавшимся в группе, исполнение пошло по кругу, и вечерняя спевка прошла на высоком уровне.

ПЕШИЙ СПЛАВ

До Худоноговского табора, от которого до Хана осталось совсем немного, мы дошли без происшествий, хотя волнам все же удалось разбередить мои болячки, несмотря на то, что мне весла не доверили.
Хворый балласт, пятерку хромых и с прочими хворями отверженных безжалостно ссадили на берег и отправили пешком через «Чертову горку». Жора пообещал на катамаране доставить мое барахлишко в Алыгджер к егерю Саше, с кем мы оказались оба знакомы. Со мной остались только документы и деньги, так как до села осталось совсем немного.
Все, кому предстояло штурмовать перевал, с молчаливой завистью провожали сплавную братию, пятью экипажами выходящую на струю.
То, что ожидало их впереди, нельзя было назвать развлечением даже в простом воображении, на самом деле Водопадный порог – жуткое место.
…Число человеческих жизней, поглощенных этой стихией, трудно подсчитать, то тут, то там попадаются таблички по погибшим. Но человек, находящийся в вечной борьбе с дикой природой, снова и снова бросается в беспощадную схватку, стремясь познать упоение в борьбе и радость победы.
В человеке бушует жажда Преодоления! Именно это его свойство позволило выбиться из дикого животного мира, обрести разум и стать властелином Земли. И человек не остановится, он всегда будет искать возможность удовлетворения этой непреходящей жажды – жажды преодоления.
Именно поэтому на своих хлипких суденышках люди рвутся к Большим порогам, отчаянно сражаются с бешеной водой, теряя иногда в ее пучине, как правило, своих самых лучших друзей. Именно в борьбе со стихией человек по-настоящему познает жизнь и ощущает радость победы…
Катамараны скрылись за поворотом, а мы вышли на тропу и двинулись к перевалу.

И ВОТ ОНО – ОТКРЫТИЕ!

Шли молча. Ребята почти не разговаривали. Их можно было понять, кому же нравится быть изгоями в своих экипажах в то время, как другие члены команды героически будут сражаться за победу. Хотя с самого начала было известно, что в Порог войдут только самые сильные. Часть команды отсеется. Даже то, что отсеяться пришлось по причине травмированности, не успокаивало.
Шел я плохо, подъем вверх с постоянной нагрузкой на больную ногу давался с трудом. Да еще боль в боку. Стиснув зубы, я шагал позади группы, и далеко не радостные мысли терзали меня: что произошло, почему все наперекосяк, в чем я провинил Бога, если с самого начала мне не везет? Не связано ли это с Катериной? А если связано, то почему?
На очередном из привалов, лежа на мокром холодном мшанике, я почему-то совсем в ином свете представил первые дни моего нынешнего похода. Мне вдруг показалось, что самыми прекрасными минутами были именно те, когда рядом была Катя! И ночная нелепая прогулка по городу, и наши нервные стычки в Гутаре, ссоры в палатке – все мои, вроде бы нерадостные, воспоминания сверкали… счастьем! Уж каким неприятным был первый день после прилета в село, когда я проклял все вокруг из-за того, что никак не мог отделаться от этой девчонки, приносящей мне одни беды, но сейчас я был бы рад еще раз повторить те минуты, когда орал на свое кареокое невезение! А ее личико, перемазанное сажей, с огромными озерами счастья в глазах при виде полуобожженного билета? А ее восхищенное личико при виде харюзиной ухи?
И тут до меня дошло… Полное понимание происшедшего нынешним летом чуда так подействовало на меня, что, не удержавшись, я вскочил, расхохотался и начал, хоть и кособоко, прыгать по полянке.
- Буйных нам только и не хватало… - Один из парней убрал подальше свою забинтованную ногу. – Ты что, мухоморов объелся? Или багульника нанюхался?
- Да нет, это у него нервное. – Девчонка с забинтованной головой заинтересованно рассматривала меня. – Что с тобой, Егорушка? Может, компресс на голову?
- Эх, вы, инвалиды воды! Я открытие сделал! Занимайте очередь – учить вас буду, нытиков! – Я доковылял до кривой березы, уселся на горизонтальную часть ствола и указал на девчонку, предложившую мне компресс. – Подойди ко мне, о несчастная!
Даша, так ее звали, вжала голову в плечи и спросила: - Бить по голове не будешь? – Затем подошла ко мне и села напротив. – Ну, давай, вещай, оракул!
Достаточно громко, чтобы слышали все, я начал речь.
- Белое и черное, плохое и хорошее, радостное и грустное – всегда живут рядом с человеком, как ведра на коромысле. При том, а это главное, они существуют одновременно – повторяю, одно-вре-мен-но! Если тебе грустно, значит, тебе одновременно и весело. Если тебе плохо, значит, тебе в то же время и хорошо! Тут, главное, сообразить, что плохого может быть море, а хорошего наперсток, но еще неизвестно, что перетянет! Вдумайтесь, хворые-здоровые вы мои, как это просто и понятно!
Гришаня, тот, который убрал от меня подальше свою ногу, мысленно, как я понял, покрутил пальцем у виска, но вслух спросил: - То есть, мне вот сейчас больно, а я должен ржать от счастья, да? – Он скривил рожу, изображая боль, и загыгыкал, как бы смеясь, - так, да?
Засмеялись и все на полянке.
- Ты не понял, Гришаня! – Даша развернулась и показала пальцем на ноги парня. – У тебя одна нога болит, а вторая – здоровая! Ты сейчас ржешь, как идиот, а на самом деле ты хороший человек! Понял, дубина?
Народ повалился от смеха в мох, а Даша добавила: - Я вот, например, есть дико хочу, но по Егоровой науке я сыта по горло. Сыта по горло его бреднями!
Ребята стали ржать с удвоенной силой, а мне уже было все равно. Главное – мое открытие сделало для меня все понятным и ясным.
Все мои беды – это противовес моего большого счастья.
У меня есть Катя!

ОЖИДАНИЕ

Чаепитие мы провели со смехом, народ вовсю упражнялся в остроумии, используя мое «открытие».
Гриня глубокомысленно втолковывал икающему от смеха белобрысому юноше: - Я только сейчас понял, насколько умен Егор. Вот ты сколько кружек чаю осилил? Две? А ведь на самом деле ты сожрал два куска мяса! Ты ободрал свои руки и, казалось бы, не можешь нести рюкзак. А на самом деле ты унесешь еще и меня! Нет, великий все-таки закон открыл Егор!
Девчонки заливисто смеялись, а белобрысый уже даже икать не смог, лежал навзничь и, повизгивая, глубоко дышал. Конечно, юные авантюристы верно уловили истинный смысл сказанного мною, потому что Дашутка придвинулась ко мне и хитренько так спросила: - Если я правильно поняла, твой «наперсток» Катей зовут?
То ли от того, что мы хорошо отдохнули, то ли от того, что тропа пошла вниз, группа довольно бодро шкандыбала вперед, стонов и охов было почти не слышно, и вскоре мы вышли к берегу Уды, в этом месте совсем не похожую на ту, что гремела выше. По пути к этой песчаной бухточке с крутого берега мы видели, как она кипела в камнях, пролетая вниз сплошной белой кипящей лавиной.
А здесь тихая и спокойная заводь с песчаным берегом будто была местом отдыха для реки, утомившейся в борьбе со скалами в Водопадном пороге. Вода, недавно яростная и сокрушающая все на своем пути, тихонько плескалась возле песчаной отмели, будто извиняясь за свою невоспитанность.
- Где же наши? – Девчонки сумели взобраться на стоявшие на песчаном берегу валуны и смотрели на реку, ожидая увидеть свои катамараны. – Неужели мы их обогнали?
- Девушки, побойтесь Бога! Это вам не водяные горки. Возможно, нашим, чтобы пройти порог, даже дня не хватит. Уж вы-то должны об этом знать!
Но все равно тревога не покидала ребят. То, что до того мы видели с берега, оптимизма не добавляло. Сверху река казалась настолько страшной и непреодолимой, что нет-нет да и мелькали нехорошие мыслишки.
- Давайте ставить лагерь. – Даша деловито распределила обязанности, и мы начали устраиваться.
Весь вечер мы вглядывались в то место, где река вылетает из-за поворота, но катамараны так и не появились. Один раз у противоположного берега мелькнуло что-то, похожее на исковерканный катамаран, и стало еще тревожнее. Ребята переживали, некоторые собирались идти вдоль реки на поиски своих, но Даша, на правах старшей по группе, урезонивала их:
- Толку от вас все равно никакого, а в группе ребята опытные, зря на рожон не полезут. Видимо, прохождение очень трудное, видели с тропы, что творится внизу? Где-то, возможно, идут волоком, а это отнимает очень много времени. Будем ждать здесь. Нас хорошо видно, мимо не пройдут.
Костер разожгли поярче, вытянув его в длину на случай, если сплавщики придут мокрые, чтобы устроить их на ночевку прямо на кострище.
Обнаружив у одного из парней большой рыболовный крючок, я нанизал на него харюзенка, что остался у запасливого повара, и забросил наживку в реку. Ждать долго не пришлось – вскоре леска натянулась и заходила ходуном. Общими усилиями мы вытащили на песок огромного налима, видимо, оголодавшего за время наводнения и впопыхах набросившегося на неожиданный подарок. Удача отвлекла нас от тревожного ожидания, но ненадолго. Даже рыбный аромат из котла не смог заглушить волнение за друзей.
Из-за поворота доносился рокот порога, приглушенный берегами, вечер вытягивался в ночь, тревога не спадала.
Неожиданно кто-то заметил вспышку фонарика на тропе, все радостно загалдели, и вскоре к нам спустился один из сплавщиков.
- Ну, как вы тут, болезные? Скучаете, наверное?
Все засуетились, заулыбались, девчонки стали тормошить вестника, что да как. Парень рассказал, что порог оказался им не по зубам, слишком много воды. Один экипаж для пробы вошел в первую ступень, их затянуло в огромную пенную «бочку», всех смыло с палубы, никто не пострадал, но катамаран перевернуло и унесло в порог.
Он посмотрел на меня, и я понял, что унесло как раз тот катамаран, к которому был привязан мой рюкзак. Вот и очередной сюрприз! Надеюсь, это последняя из неудач, свалившихся на меня в этом походе? Ладно, хоть деньги и документы при мне, а то бы пришлось калымить в Алыгджере, зарабатывая на дорогу домой.
Заметил, что у меня уже не осталось ни капли злости и ни грамма удивления. Видимо так надо, чтобы этот год запомнился надолго, а мне было, что писать в своих старческих мемуарах.
Народ повеселел, хотя многим было интересно, как я прореагирую на такое сногсшибающее обстоятельство, но видя, что я спокоен, ребята занялись расспросами о сплаве. Парень, доставая очередной кусок налима из ухи, изо всех сил старался показать себя речным волком.
- Да, порожек крепкий! В «Ханской щели» мы все бревна с берега скидали в воду, струю наблюдали. Все вроде просчитали, но все равно прошли другой дорогой. А дальше началось такое, от чего у нас даже весла дыбом встали: рев воды был такой, что разговаривать было невозможно, для такого порога наши надувнушки – что щепки, вмиг разжует и заглотит. Жора было лоцию раскрыл, но где там! По такой воде лоция не поможет. Там и в слабую воду группы килялись всем составом, а уж нынче так и пробовать не стоило! Но мы попробовали – ребята рискнули. Досталось им крепко, еще хорошо отделались, живы остались. А вот катамаран приказал долго жить… Представляю, что от него осталось после этой «мясорубки»!
«Водопадный» только своим существованием вызывал уважение к себе, а уж те, кто хоть немного, как этот парень, поучаствовали в его покорении, уже чувствовали себя героями.
- И что вы думаете делать дальше? – Даша вернула «героя» на землю.
- Завтра делаем волок, перетащим плоты чуть ниже, а потом по обстоятельствам.
Долго же вам, я подумал, искать «обстоятельства». Порог длинный, волок неудобный…
Сидя на бревешке, я смотрел в костер, лениво наблюдая за шевелящимися в моей голове мыслями. Итак, меня уже ничего не задерживало в Саянах, можно было возвращаться домой. Сидя под звездами и слушая потрескивание костра и плеск воды, я начал планировать последующие свои действия: завтра прибываю в село, жду самолет, лечу, сажусь в поезд – и через три дня дома. Рановато! Мне можно было еще пару недель плавиться по Уде, но, видать, не судьба. Просто так жить в Алыгджере неинтересно, хотя, конечно же, вокруг поселка много интересного, можно было и порыбачить, и поохотиться, но настроение уже сорвано, надо уезжать.
А если честно – мне хотелось увидеть Катю. Как я ни старался отгонять мысли о ней, думалось про мое кареокое чудо каждую минуту. Уж, небось, и забыла обо мне, хохочет с подружками и таежные байки рассказывает. Ушла ведь так, будто мы были и незнакомы вовсе.
Хвойное ложе под развесистой кедрой в одну минуту усыпило меня. Ночью ко мне пришла Катерина, и мы опять были рядом, я смотрел в ее глаза и перебирал в своих руках ее тонкие пальчики…

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Утром, попрощавшись с новыми друзьями, я двинул в село.
Даша проводила меня до тропы и, понурившись, произнесла:
- Ты не сердишься, что мы оставили тебя без всего? Может, возьмешь с собой хоть коврик, где ты будешь спать, еще неизвестно, а тут хоть…
- Даша, я в Алыгджере полсела знаю, проблем с ночевкой не будет. Да и не задержусь я долго. На первом же самолете улечу. Если что – я у егеря. Если удастся встретиться, то только у него. Не будет погоды - я вас в пещеры свожу, или на Джуктыр на рыбалку сбегаем. Удачи вам! Не забудьте, что еще «Миллионный порог» впереди, он коварный. Спасибо за все, увидимся!
- Удачи и тебе! Передай привет своей Кате, а будет случай, напиши, как там у вас все сложилось. Уж очень романтичным получился ваш поход, многие из наших девчонок завидуют Катерине. Мне думается, что она ждет тебя не дождется, все глазки уже проглядела!
Мы попрощались, и я зашагал по тропе…
- Ну, ты даешь! – Санька, мой знакомый егерь в Алыгджере, увидев меня без рюкзака и обычных походных причиндалов, был удивлен до глубины души. – Обокрали тебя, что ли? Да вроде некому. Утопил, поди, в Водопадном?
- Потом, потом. Ты мне лучше про самолет скажи, летает?
- А куда ж он делся, вчера был, да и сегодня должен прилететь. Давай заходи, время еще есть, голодный, небось. – Егерь взял меня за плечи и повел к бане. - В дом пока нельзя, там… в общем, женщины… трудятся, а мы сейчас по маленькой тяпнем, да харюзком закусим.
Санька убежал в дом, и вскоре появился с бутылкой спирта и закуской.
После второй я наконец-то почувствовал, как по телу разливается покой и тепло.
- Не хочешь ли немного вздремнуть перед дорогой? – Санька уже открыл дверь бани, откуда повеяло ароматной прохладой. – Ляг, полежи, да и болячки твои малость успокоятся.
Отказаться было трудно, я заполз на прохладный полок и уснул.
Как всегда, во сне ко мне пришла Катя. Она шевелила мои волосы, водила теплой ладошкой по заросшим щекам, зачем-то теребила мне уши и тихонько стучала кулачком по груди. При этом голосок ее звучал совсем рядом:
- Егорушка, вставай, скоро самолет прилетит!
При слове «самолет» я вдруг вспомнил, что мне сегодня лететь и вскочил, ударившись головой о потолок.
- Ну, как, выспался? – Катя по-прежнему разговаривала со мной, будто бы я до сих пор был во сне.
Мгновенно открыв глаза, я…
Что было дальше, мне не передать в той мере, в какой это возможно. Катя, моя любимая, долгожданная Катя стояла передо мной и улыбалась! И это был не сон, вот она живая, в волнении сжав ладошки на груди, глядит на меня своими огромными глазами, готовая кинуться мне на шею по первому моему слову!
- Катя! – Это все, что я смог сказать от неожиданности, но в моем возгласе было столько счастья, что девушка бросилась ко мне, обняла меня за шею и прижалась губами к лицу.
- Егорушка, милый мой, я чуть не умерла, ожидая тебя! – Моя девочка вся дрожала в моих руках и прижималась ко мне так, будто хотела срастись со мной, боясь, что кто-нибудь нас снова разлучит.
Я поднял ее на руки и вышел на улицу.
Санька, стоя у крыльца рядом со своей женой и обнимая ее за талию, ржал в полный голос. – Ну, что, проснулся, аль спишь еще?
- Я тебе башку оторву! Сам придумал, или женщины научили? – Злости в моем восклицании было ни капли, потому Санька опять раскатисто захохотал. – Конечно оторвешь, но не сегодня, а пока держи свое сокровище, не урони!
Поставить Катю на ноги я даже и не думал, девушка вцепилась в меня так, что, казалось, никакая сила не смогла бы ее от меня отнять. Она, не отрываясь, смотрела на меня, и ее огромные глазищи полыхали таким огнем, что моя душа растворялась и плавилась в них без остатка.
- Катерина, отпусти его, теперь он уже никуда не сбежит! Пошли в дом, а то щи уже стынут! – Егерь повернулся к жене, - Иди, Любаша, мечи на стол, свадьбу праздновать будем!
… За столом, во время моего рассказа о том, какие беды свалились на меня после расставания с Катей, егерь непонятно почему крякал и ухмылялся в усы, а когда я закончил, весело переглянулся со своей женой и веско произнес:
- Видать, это закон жизни такой. Я ведь тоже, когда моя докторша, - тут он ласково погладил жену по плечу, - ни с того, ни с сего срочно улетела обратно в город, пошел на охоту и вернулся оттуда еле живым, Пока шел к дому, думал, что доберусь до койки, лягу и подохну. А зашел в дом, увидел, что моя Любушка за столом сидит, вмиг позабыл свои болести! Такие вот они, наши женщины, - если захотят, могут в гроб вогнать, а если передумают, так из гроба достанут! – Егерь притянул свою женушку к себе и смачно поцеловал. Потом хитро подмигнул мне. – Целуй, давай, свою ненаглядную! Знал бы ты, какую бурю она нам устроила, когда мы ей сказали, что тебе лучше отдохнуть с дороги, еле удержали. А до того хотела даже по тропе кинуться к тебе. Мы ей – куда ж ты пойдешь, ты же даже не знаешь, где он! А она говорит, - найду, всю тайгу пройду, а найду. И ведь нашла бы - такая настойчивая!
Да, уж я-то знаю мою Катерину, - нашла бы!
Самолет в этот день слетал в Алыгджер впустую – мы на него не сели, а ходили целый вечер по поселку и его окрестностям, взявшись за руки. Катя выведала у меня все подробности моего «автономного» путешествия, а на мой вопрос, почему она ушла тогда, на перевале, почти не простившись, ответила, что боялась истерики. – Меня и так всю дорогу почти на руках несли, у меня от горя ноги совсем ослабли. А когда я сказала, что не поеду домой, а полечу в Алыгджер, то меня чуть ли не силком в поезд тащили. – Катя горько усмехнулась, а потом расхохоталась и воскликнула: - Но ты же знаешь, что если я захочу, то меня не удержать! Помнишь, как мы билет искали?
Да, все это было очень похоже на чудо. Я шел рядом с девушкой, которая в каждом сне в самые тяжелые ночные часы была со мной. Те кошмарные ночи, когда я лежал в мокром и холодном спальнике, боясь шевельнуться от боли, еще не совсем улетучились из моей памяти, потому, изо всех сил прижимая Катю к себе, я наслаждался ее присутствием, а она за все время так ни разу и не отпустила мою руку, легко поглаживая ее своими пальчиками.
Потом была ночь, своим волшебством превратившая нашу встречу в сказку. Тот наперсток счастья, о котором я разглагольствовал на перевале, превратился в непостижимой огромности сосуд наслаждения, в который мы с Катей безоглядно нырнули, и только яркое утро смогло нас вызволить из этой всепоглощающей и очаровательной бездны.

2007 г.
Саяны-Алтай.