Никогда

Сергей Ивлев
Никогда
(рассказ)


Хочу писать, потому что звезды смотрят на меня недоверчиво.
Хочу писать, потому что снится мне мальчик гутаперчивый.


1

Вот так, сдуру, не по-детски, садится солнышко за окоем. И право мое на неисписанные сумерки я оставляю за собой – между нами, мной и серым темнеющим небом. Под метроном часов взбегают черные тени по стенам моего дома. А кофейник возмущенно кипятится. Да, ты прав, я часто пью это черное лицо – моё присутствие в мире маленькой чашки.
Я стал больше думать. Больше смотреть. Больше запоминать. Может, для себя, может, для разнообразия. А небо приобретает неповторимый вид: розово-багряное пятно разрастается от горизонта, прошитого порванными воротниками облаков. Солнце уже скрылось и во власть входит фиолет. На глазах меняется панорама – скатерть небосклона сморщивается, а светлые промежутки всё худеют со скоростью забытого на солнцепеке мороженого. Появляется отрывистый ветер. Стихают антропогенные звуки. Сольные партии соловьёв выводит вперёд невидимый звукооператор.
Постукиваю пальцами левой руки в такт вечерней симфонии, и пепел сыплется на непокрытый стол. Кофе нравится мне больше, чем можно себе представить. Может быть, я даже подсел на него. Дуновение из окна приятно освежает и сносит пепел на пол. Чашка горячая, а лоб покрывает испарина. Чувствую мешки под глазами. На бумаге все намного быстрей, в жизни – все намного.
Владыка начинает солить звездами чернеющий свой плащ, хоть ещё не совсем потухли его края, касающиеся дальних полей и верхушек лесопосадочных насаждений, наслаждений для всего живого. Что любит засохший паук, колыхаемый ночью? Что слушает сосед слева? Какой сериал смотрит соседка справа? Что обсуждают бродящие по потолку? Кстати, я ведь никому не разрешал ходить по моему потолку! Эй, вы там! Ладно, насекомые не в счет. Скажите спасибо, что сегодня у меня такое хорошее настроение! Но я вам это ещё припомню!
Вот и луна включила свои аккумуляторы. Почти полная. Как большинство наших женщин, из тех, кому за тридцать. Медленно плывёт по своему проторенному пути. Это хорошо заметно, если долго смотреть в её немигающие глаза. Лицо с какой-то тоской и тревогой смотрит на мир, лицо свидетельницы появления на земле всего сущего. Купи себе раззвезды!
Смотри в ночное небо!
Когда так много денег,
Кажись себе нелепым!

2


Когда-то один старик сказал мне:
У луны так много денег, что когда-нибудь она купит землю.
Странный старик с железной логикой.
С железным правом бы на мир смотреть,
Железной хваткою держать себя в руках,
В железных дужках всем очки втереть,
В железном ящике покоиться в веках.



3

- Тук-тук! – кто-то стучит по раме.
Я поднимаю голову от писания и подслеповато щурюсь на непрошеного гостя. Кто-то явно сидит на моём подоконнике. Нашариваю очки, одеваю их и смотрю.
Молодой парень, я бы даже сказал мальчик, поэтому скажу: в зеленом трико, в зеленой же шапке с пером на голове. С конопушками вокруг курноса. Задорно так смотрит, подняв мохнатые, как у гнома, брови домиком.
- К тебе можно? – спрашивает.
Наверное, за автографом. Я написал много романов для молодёжи, и молодые люди часто просят меня расписаться на их экземплярах моих растиражированных повестей.
- А почему в окно? - недоумеваю. - Зачем было лезть на восьмой этаж, когда лифт работает? Романтизм прет?
- А в окно с крыши ближе, - невозмутимо, как любой имеющий гордость мальчуган, говорит он.
- А если бы сорвался, я бы отвечал. Только потеха газетчикам была бы, - попытался нравоучительно заметить я.
- Ха-ха-ха! – весело, беззаботно и совсем не обиженно засмеялся он, и будто серебряный колокольчик зазвенел в унисон. А потом открывает ладонь, – что-то цветет ослепительно желтым цветком между линиями жизни и сердца.
- Знакомься, это – Тинкер-Белл.
- Хи-хи!.. – зазвенело из желтого шарика. Мальчик протягивает руку, и я с удивлением различаю, что сияние исходит от маленькой девочки с крылышками, как у пчёлки. Я отрываю глаза от этого чуда и смотрю в улыбающееся лицо мальчугана.
- А я – Питер Пен, - говорит он. – Может, слышал?
Я снимаю очки и закрываю глаза. Потом мягко массирую их сквозь воспаленные веки подушечками пальцев. Вновь надеваю стекла и открываю глаза.
- Ха-ха-ха! – снова засмеялись мальчик и светлячок на его ладони.
- Лети, Тинкер! – он отпускает её, и маленький летящий колокольчик начинает носиться по комнате, смеясь и звеня, или это одно и то же?
Не то, чтобы я не верил в сказки, но как-то неожиданно, когда они исполняются.
- Ну что ж, мне очень приятно, Питер. Меня зовут Мир Чаек. Может, слышал?
- А то бы я сюда летел! – он всё светил своими жемчужинками. – Ой, до чего ж смешно ты выглядишь! Ха-ха-ха!
Я смотрю в зеркало и сам начинаю смеяться, заразившись реакцией паренька: круглолицый, с лысиной, взъерошенными редкими волосами, нос большой, как картофелина, добрые морщинки вокруг глаз – прямо Бильбо Бэггинс! Да и ростом невелик. От такого дедушки он, верно, ждет чая с пряниками.
- Вы кофе будете, ребятки? – спрашиваю.
- О, конечно! – Питер роется в кармане и достает маленькое, с фалангу пальца, блюдечко. – И Тинк будет.
На секунду мы засмотрелись в глаза друг другу и опять засмеялись. И светлячок тоже. По-детски.
За чашкою кофе в обычной квартире
Сидел я с ребятами, равных которым нет в мире.


4

- И это все правда? – раздумываю вслух.
- И не только это, - отпивает он из детской, красной в белый горошек, чашки и перемигивается с Тинк, от чего беспрерывно хохочем все. – Всё, что только захочешь, уже существует.
- Я помню фильм «Ворон». Там был такой диалог: «Будь осторожен в своих желаниях», - сказала девушка. «Знаю, могут исполниться»,- ответил мужчина.
- А что такое диалог? – спрашивает Питер.
- Ну, это разговор между людьми, - отвечаю.
К людям, которые многое знают и осуществляют все свои желания, приходим мы с Тинк или кто-нибудь другой.
- Кто? – спрашиваю.
- Не знаю. Каждому нужен свой друг.
- Это, наверное, ангелы! Ну, светлые посланники Творца.
- Не всегда светлые, - нахмурился парень и громко сёрбнул кофе, отчего Тинк засмеялась, и лоб Питера разгладился.
- А, ну и демоны, - поправился я. – Как к Ричарду Баху – Чайка и Шимода. Как в древности приходили музы. Как Кастанеда играл с Мескалито. В смысле, наоборот.
Гости молча пьют. Моя рука тянется к пачке сигарет, но мальчуган как-то странно смотрит на меня, подняв брови, так что я раздумываю и начинаю стучать пальцами по гладкой поверхности.
По черной дубовой
Размазались чувства,
И мысли отправились вдаль.
Косить под придурков,
Носить под сердцем,
Укутываться в водную шаль.
Шальными конькобежцами,
Опаленными пальцами.
Вернулись до утра.
Не выспался…


5

- Знаешь, я всегда мечтал, что в один прекрасный вечер в моей спальне появишься ты, - говорю я. – В молодости, конечно, больше верил. Я даже ассоциировал тебя с собой! Но никогда не думал, что я успею состариться к моменту нашей встречи.
- А разве ты состарился? – весело спрашивает Питер.
- Посмотри! Я ведь лысый, седой, с брюшком, плохо вижу – разве это не говорит о моём возрасте?
- Хи-хи-хи! – словно ему все нипочем.– Ты слишком привязан ко времени.
- Вся Вселенная к нему привязана, - серьезно замечаю я.
- Брось. Перед тобой живой пример человека, не привязанного ко времени, а ты говоришь глупости.
- Я всегда думал  : как тебе это удалось, Питер?
- Я поверил, что могу остаться мальчишкой, и все. Ведь это так просто поверить! - Он казался искренне удивленным.
- Ладно, отбросим прошлое, - говорю я. – Вы хотите еще кофе? Ой, вы же дети, вам, наверное, вредно…
- Нам не вредно, - отвечает мальчишка. – Если можно…
- Да, конечно, - я ставлю чайник и включаю плиту. Через несколько секунд кофе готов.
- Ух ты! Как быстро! –с восхищением смотрит он.– Вот нам бы такое!
- Я бы подарил, но у Вас, наверное, нет электричества, - говорю я.
- Не знаю, что это такое, но думаю, что в Неверляндии такого нет, - отвечает Питер.
- Я тоже не могу объяснить, что это такое. Это знают лишь умные, квалифицированные в своей области люди.
- Знаешь, Мир, я понимаю твой разговор, но некоторые слова – нет, хоть убей.
- Ладно, постараюсь их не говорить. Просто я привык ими пользоваться. Ой, пора разливать кофе, а то остынет.
Я разливаю по чашкам и в блюдце (для Тинкер) и вдруг вспоминаю про пряники.
- У меня же есть свежие тульские пряники!
- О-о! А это вкусно? – воодушевляется Питер, и светлячок начинает восторженно звенеть.
- Пальчики оближете! – говорю я и достаю из хлебницы целлофановый пакет, потом выкладываю из него ароматные прямоугольнички на плетёную конфетницу.
- Спасибо!–Питер протягивает руку и берет пряник, откусывает с довольным мычанием и запивает кофе. Рядом заливается маленький серебряный колокольчик.
- На, Тинк! – мальчик отламывает крошку, и девочка-фея ловко выхватывает свою долю. При виде чаюющей Тинкер-Белл я не могу сдержать улыбки, Питер смотрит на меня, и мы начинаем смеяться. В унисон нам поют соловьи, трещат наперегонки сверчки и саранча. На часах близится к полуночи.
Скажи, когда в последний раз
Ты подарил свою улыбку,
Не говоря ненужных фраз,
Идущим в незнакомстве зыбком?


6
Мы молчим. Так прекрасна июльская ночь и совсем не хочется спать. Стоваттные лампы греют душу, ночной ветерок ласкает тело, пробираясь под складки одежды. Звезды водят привычный хоровод вокруг Полярной. Деревья тёмными энтами пугают ночных прохожих своей похожестью на их страхи. Комахи кружат вокруг люстры, но так не хочется закрывать окно. И я начинаю бояться, что пройдет ночь, и исчезнут эти милые дети, и ностальгия по детству заест меня, как ржавчина детские игрушки.
- Питер, ты заберешь меня к себе? – чуть не предал меня мой голос.
- Конечно, Мир, я ведь за этим сюда и пришел, - он ставил чашку на стол. – Только тебе нужно немного измениться. Но ты не бойся. Я тебе помогу.
- Скажи, в чем проблема? В смысле, что мне мешает?
- Время! – и мы оба поворачиваем головы и смотрим на большие настенные часы с кукушкой, которая почему-то этим вечером ни разу не выползала из своей норки. Лак кое-где обшелушился, но в целом выглядят отлично. Хотя им больше ста лет. Я люблю подобные вещи.
- Помоги мне, парень, объясни, - прошу я.
- Ты думаешь, как большинство людей: время идет, время уходит, время не поймаешь – оно протечет сквозь пальцы, его не вернешь, - он откусывает пряник, запивает, прожевывает и продолжает. – Время – деньги, у меня нет времени, какие были времена – все это чушь. Это неправильные представления. Они мешают быть свободным.
- А как нужно думать? – спрашиваю я и отпиваю из чашки.
- Время – это дорога. По ней можно ходить и возвращаться. Оно не идет, мы идем по нему. Нас приучили, что идти нужно только вперед, не оглядываясь. А ведь мы можем вернуться назад или забежать вперед – прийти в любое время или, чтобы было побыстрей, прилететь, приехать. Нужно давать работу ногам, а иначе и путь домой чрезвычайно долог. Если бы мы с Тинкер думали, как вы, мы никогда бы не попали к себе. Нужно не бояться выбирать, и выбирать правильно. Ведь этот дом ты выбрал сам?
- Да, этот дом построен по моему плану, - говорю я, стараясь не пропустить ни одного слова. Я жадно вслушиваюсь, ведь страх не отпускает меня. Одним ухом я ловлю его слова, а мозг лихорадочно работает. Я чувствую, что мне нужно туда. Я ведь хотел этого всю жизнь. Ждал этого и чувствую, если я упущу этот шанс, не смогу жить.
- И вечный дом также выбираешь сам, - продолжает он. – И согласись, было бы глупо выбрать дом и потом не вернуться в него. Ты можешь попасть в любое место.
- А вот у меня такое опасение, - подумал я, - ведь может стать неинтересно – могут надоесть эти миры, ты в них потеряешься, и не будет больше дома, его займет другой ты.
- По неписаному закону Вселенной ты не можешь появиться в месте, где есть другой ты, встретиться с ним, а вот пережить что-то заново можно. В другом мире.
- В параллельном, наверное, - догадался я. – Ну, там, где в прошлом все шло так же, а в этом месте начинает появляться свой сюжет, то есть жизнь начинает строиться по-другому.
- Типа того, - ответил Питер. – Вообще, я не понимаю людей, которые говорят, что жизнь скучна, или надоела им, или они не могут больше жить. Ведь жить – это так прекрасно! Ты можешь быть в своем облике, можешь вживаться в облик какого-нибудь героя и становиться им – меня Венди научила читать, а устраивать театральные сценки я уже сам с ребятами научился.
- Да, это классно! – засмеялся я. – Я вот не люблю смотреть фильмы про моих любимых героев, только при чтении я сам становлюсь этим человеком или существом! Ну, фильмы – это что-то вроде спектаклей, которые ты можешь смотреть в волшебном ящике.
- Хм, - сказал Питер.
И мы продолжаем пить кофе. И заедать его пряниками. А ковши Большой и Малой Медведиц всё чертят круги вокруг Северной. И слово «север» меня погружает в грёзы. Я представляю себя в маленькой, заснеженной юрте, в теплой шубе с мягким меховым покровом вовнутрь, в теплой шапке, нахлобученной по самые глаза, слышу лай ездовых лаек, и выглядываю, приподняв край шкуры, в холодное северное небо, щурясь на маленькое, красное солнышко, едва выползающее из-за горизонта и бегущее над разделительной полосой. Ясное небо и хрустящий мороз, глубокий снег и горячая чашка заваренного на газовой горелке кофе. Питер в смешной ушанке с раскрасневшимися щеками, заливающегося смехом, и Тинк в маленькой шубке – это вообще умора! И я смеюсь чистым, здоровым смехом, едва не пролив содержимое чашки на шубу, и волосы потеют под шапкой. Вот так новость! Волосы! Шапка седых, но густых волос. Заметив, как я, сняв рукавицу, лезу пятерней под ушанку, Питер прямо падает со смеху, а Тинк в полёте начинает биться о стенки яранги и дребезжать громко и заливисто. Удивленно смотрю на них, но от выражения на моей физиономии мальчуган ещё больше хватается за живот. Ну и вид, наверное, у меня! Представляю и заражаюсь от них веселым беззаботным смехом.
Ночь. Точно течение туч,
Средь них месяц стих в хитром сне.
Я холод хлебнул. В хляби луч
Мне внемлет, но мною я нем…


7

- Я мечтал, - говорю я, - и так реально чувствовал свои мысли, как никогда. Знаешь, Питер, иногда хочется бросить все и жить только в мечтах…
- Ну, и что тебе мешает?
- Моё неверие. Кто-то шепчет: «Этого не может быть, не обманывайся. Тебе ещё нужно успеть сделать то-то и то-то. А разве ты не чувствуешь голод?» А мой голод – до боли в сердце, до стука в висках – оттого, что я возвращаюсь в эти проклятые будни – редакция, встречи. И негде спрятаться. Вот бы найти такое место, где меня никто не обнаружит. И уйти в мечты и грезы, в медитацию, левитацию. Раствориться. Помоги мне, мальчик. Если всё, что есть в этот миг, утром исчезнет, я не выдержу. Это мой последний день. И либо так, либо иначе, я освобожусь. Потому что в сердце моём – миг перед взрывом. Помоги мне хотя бы одним словом,
небрежно брошенным,
хотя бы еле слышным вздохом,
мной непрошеным…


8

- Мечты, Мир, не рождаются из ничего. Всё, что тебе только может пригрезиться, уже есть в другом мире, но для удобства или для эго, что одно и то же, вы называете это сферой разума.
Он улыбается то ли себе, то ли фарфору. То ли про себя, то ли про...
- Питер, я часто смотрю на звёзды по ночам и плачу. Оттого, что не могу упасть вверх и побывать везде, оттого, что не могу почувствовать холод чёрных дыр космоса.
- Я пришел тебя забрать, Мир Чаек, - парень отвлёкся от созерцания дна своей чашки и смотрит на меня.– Но и ты мне должен помочь. Ты должен поверить – не сразу, постепенно, но до того, как просветлеет небо. Притом, ты узнаешь кое-что о себе, и тебе сразу же придётся от этого отказаться. Для начала посмотри на созвездие распятия.
- Ты имеешь в виду, Южного Креста? – спрашиваю я.
- А разве это не одно и то же?
Не похоже ли небо на развернутый свиток,
Не похожи ли люди на холодных улиток?


9

- Видишь?
- Что?
- Что?!
- Вижу небо близко, звезды рассыпаются и крутятся в полнейшем калейдоскопе…
- Смотри и говори!
- …Вижу туннели и башни, скалы и фрески, лампы глаз и теребящие струны. Слышу картины тепла на ладонях, пульсирующие трассы, трассирующие пули, мелькающие геометрические фигуры. Небо сереет…
- Смотри внимательнее!
- Сереет и надвигается, вырастает в стены, потолок, пол, какой-то нелепый куб лимонного цвета - у кого бы спросить совета - лето ведь не каменное!
Оранжевым маком ты бредил,
Ловил свои тонкие пальцы,
Ломал пятаки из меди,
Сидел с кетаминовым лицом.


10

- Подлецы! – кричу я и бьюсь в искусственных судорогах.
Я вижу толстые ремни, спеленавшие меня, я слышу запах хлорки от накрахмаленных постельных принадлежностей, жёлтые стены и вспухшие вены – похоже, у меня проблемы. Железные двери и нет окна. И снова ору от таких непоняток – что это вообще такое?! Откуда это?! Моя палинодия рвет меня, как ветер рыболовные сети. Мне нет смерти. Кто третий?!!
Кто этим вертит?!!
Кто меня мертвит?!!
Где мое?!!
Нытье
Так и рвет, как брошенная
Конвертик…


11

- Боже! Питер! Кто-нибудь!!!
- Нормально, Мир, всё там, - я в ужасе открываю глаза, представляя собой вопиющий ужас. – Тихо, тихо, успокойся.
- Что это за жуткий сон?! Где я был?!! – я не могу успокоиться, а сердце бьется, как пойманный мышонок.
Я дрожащими руками наливаю себе кофе, да покрепче. Пробую – и выплёвываю всё на пол – холодный.
- Простите… - Я ошалело смотрю вокруг. Потом ставлю кипятиться воду и убираю лужу на полу. – Что это было?
Питер молчит, смотрит в окно. Я качаю головой и берусь за неё руками. Вытираю пот рукавом. Закипел. Я варю кофе и начинаю пить. Мальчуган поворачивается и говорит, будто и не было никакой паузы:
- Ты остыл?
- Кофе, - отвечаю.
- Держи себя в руках, если хочешь выжить, - говорит парень.
- Простите, - я приобретаю свой обычный вид. – И правда, что это я, как не знаю кто? Всё нормально, всё в порядке. Но где я был?
- В реальности, где же еще, - смотрит мне в глаза Питер, - В реальности…
Не жить мне, если здесь, под этим небом,
Сегодня не застопится звезда,
Не подойдет и не попросит хлеба,
Не поцелует больно, навсегда.
Да пусть хоть всю до дна из меня выпьет,
И все за просто так, не за гроши,
Не жалко ни соленой, ни напрасной,
Поношенной, залатанной души…


12


- Какая-то параллельная реальность, Питер? – спрашиваю. – Сюрреальная?
- Не понимаю, - честно признается он.
- Ну, не та, в которой живет этот я, а та, которая могла бы произойти со мной.
- Нет. Ты видел реальность, в которой ты живешь. А сейчас мы в той реальности, в которой ты хочешь жить.
- Здесь? Ты что-то путаешь, мальчик. Я же говорю, что не смогу больше здесь прожить – мне здесь плохо. Я здесь одинок.
- И тем не менее. Там тебе еще хуже, и ты ушел с головой в эту жизнь. А это лишь выдумка, плод твоей больной фантазии.
- Я что, болен?! – я не на шутку вспотел.
- Очень, - он нервно постукивает пальцами по столу. – Так, что тебя изолировали. Ты очень ушёл в это свое выдуманное «я».
- Выходит, я шизофреник, - то ли спрашиваю, то ли начинает трясти меня. - Ага…
Я подхожу к шкафу, открываю дверцу и достаю оттуда свое любимое ружье – люблю иногда пострелять. Вставляю патрон, вкладываю дуло в рот и спускаю курок. Быстро, пока не раздумал,
пока не решил
остаться жить
в проклятом мною мире.

играли на тубе,
безумие пил
рвал зубами нить
часы застопили четыре.


13


Безумный взрыв, как будто меня расслоили, и медленно, как в киселе, разлетаюсь я в подсознательном пространстве, черепной коробке. На самом то деле меня съели – эти мысли, эта пуля – вы не забыли – всё было в июле. Жуткий кошмар – красноглазый экран, будто в глаза мыло. Отпустило…
Я смотрю на Питера, а он улыбается. У меня в голове не укладывается, как можно сейчас улыбаться?! Я умер, люди! Я только что умер, а он улыбается! Он что, не врубается?!
- Положи на место эту игрушку, - говорит Питер. - У нас в Неверляндии всегда так.
- Как?!! – я поражаюсь сам себе.
- Это всё - не война, а войнушка. Брось, лучше глянь – у меня чашка вся выдохлась.
На автопилоте ставлю чайник.
Я на работе своей начальник,
А здесь понимаю, что я никто,
Может, годен лишь штопать пальто…


14

- Всё, что у тебя есть здесь, тебе просто приснилось, - продолжает Питер, - но хорошо, что ту жизнь ты поменял на эту, - эта тебе лучше. Вот таким образом тебе стоит поверить в Неверляндию – в то, что ты запросто можешь туда попасть.
- Но ведь я болен, мне надо лечиться! – не укладывалось в моей голове.
- Поверь мне, больны те, кто не может делать всё. Кстати, чайник закипел.
Я разливаю кипяток и, наконец, появляется Тинк и начинает звенеть.
- А можно ещё тульских пряников? – спрашивает мальчуган.
Я, ещё полностью не в себе, готовлю кофе. Из окна появляется прохладный ветерок, и я вдруг врубаюсь, что приближается утро. Я продрогаю, но не от сквозняка, а от страха! От боязни того, что скоро может быть все! Конец!
И я пью кофе,
Остужая холодные губы.
Порой мы с самим собой
непростительно грубы,
но, может,
отутюжит и обгложет меня
пена остывшего пива.
Мне по фиг.
15


- Что же получается, Питер,- у меня две жизни? Я как-то никогда не верил в теорию реинкарнации. Ну, переселения души из одного тела в другое.
- И правильно делал. Жизнь ведь одна. А эта – как ты сказал? – теория – бессмыссленна. По-настоящему, до смерти, можно любить лишь что-то одно. Любовь бесконечна, но очень эгоистична – вот я уже нахватался от тебя этих слов. Разлюбить – это значит, предать. Не может быть больше одного Бога, нельзя любить двух женщин или мужчин сразу – это лишь самообман. Если бы я, кроме Неверляндии, полюбил ещё хотя бы один мир, я умер бы для моей звезды, а она – для м-ня. Если бы у меня была ещё одна фея, я не любил бы ни одну. Если бы меня поцеловала ещё одна девочка, как Венди, я забыл бы вкус первого поцелуя.
- А я вот, Питер, дал себе обет безбрачия. Давно уже…
- Не потому ли, что ни одна девушка не полюбила тебя? Может, это обстоятельства дали тебе обет безбрачия?
- Ты будто заглянул в моё спрятанное, - говорю я, обдумав его слова, а пальцы дрожат, будто через них идёт ток. Я смотрю и вижу, что помял и порвал лежащую на столе пачку с сигаретами. – Да, чёрт побери, да! Я любил, я страдал! Я готов был всё отдать за единожды услышанное «люблю»! Они мне говорили: «какой ты хороший, как повезёт твоей жене!» Но я всегда был один!!! Они выбирали всяких ублюдков! Некоторые мужчины их били, другие - бросали, третьи – игнорировали, четвертые – стали подкаблучниками! А потом они говорили мне: «какая я была дура, что не вышла за тебя тридцать лет назад!» Я писал книги о любви, я выходил на сцену, и женщины кричали, плакали! Мои книги расходились миллионными тиражами, мне присылали мешки писем, но я всегда был один!!!
Я замолчал и сжал виски большими пальцами рук.
- А знаешь ли ты, Питер, как мне хотелось умереть?! Я уже не одно десятилетие каждый день хочу умереть! Только надежда не дает. Сердце болит… Вот сегодня только, когда ты пришел, я почувствовал себя счастливым, подумав: «Вот бы мне туда!» А сейчас я еле держусь. Скоро рассвет
вены порежет первым лучом,
пеньку намылит воском сгоревшей свечи.
Когда я умру – будет все нипочем –
Пускай вызывают на бой, поднявши мечи.


16

Я открываю глаза и вижу, как золотистые звезды осыпают мои плечи своим летним нектаром, как ветер срывает с петель створки окон и разносит их в щепки, рвёт мои длинные волосы. Я вижу вздувшиеся мышцы на своих руках и чистую холщовую рубаху, слышу биллионы колокольчиков, играющих такую музыку, что я начинаю дрожать крупной дрожью.
Я начинаю делать вдох.
И заворачивает меня небо в свой сверток, и вокруг летают изображения Питера и Тинкер Белл и звонко хохочут. И звезды влюбляются в меня своими холодными раскалёнными сердцами. И мир вокруг плавится и течёт по моему телу, как свежий цитрусовый сок. И глазами я поднимаю облака. Я делаю вдох. И всё вмещаю в себе. И вижу внутри себя звезду – где-то в межбровии, а может, дальше – большую, яркую, теплую и совсем не обжигающую. И лечу к ней, в неё. Я открываю себя. Я слышу раскачиваемые изогнутой ушной раковиной Вселенной слова мальчика из моего прошлого:
- Каждый сам выбирает свой мир. Но поверить в самые смелые сны можно лишь, испытав смерть. Не наигранную, не показную, - самоубийство – это не смерть, а убийство. Нужно умереть внутри себя, чтобы ожило бессмертие, любовь, и спала пелена с нетелесных глаз, которые видят всё настоящее, прошлое и будущее, ибо нет ни первого, ни второго, ни третьего.


17

Нет ничего, и это ничто – ты. Ты – это всё! Ты – все! И все, кто нужны тебе – в тебе! Найди их и играй с ними, ибо всё игра, кроме жизни. А жизнь – это твоя долгожданная гостья, что тихо тебя поцелует, безмолвно слезами умоет
и сердце твое завоюет.
Возьми её теплые руки,
Вы в мире теперь Никогда.
В железо расплавились муки –
Лети, колыхай провода!
Прошу только, будь одиноким,
Но чьим-то, пусть даже холодным,
Бессмертным, ненужным, бесплодным,
Потерянным, а не свободным,
Но чьим-то
бесплатным
теплом.

ВСЕ, наверное
РАВНО.

Р.S. Никогда этого не будет…

Наконец-то я обрёл своё одиночество – своё усталое лицо, предопределенный судьбой грим, фиолетовые крылья – потрёпанный плащ. На минуту, на секунду – как получится. Мне осталось избежать себя и будет полный порядок. Кто заповедал раствориться в пережаренных зёрнах, в любимой клетке засохнуть мокрой слезой? Одинокая слеза в клетке – ещё один повод для рассказа. Мне не хватает одного раза, чтобы запомнить, в чём суть затыкания пальцами дырочек блок-флейты, в чём красота блэк-музыки. Мне не осталось песчинок в проржавевшей ванне времени – я принимаю душ холодных душ звезд. Я потерялся. Пространство – ещё одна развернутая акцизная марка, иномарка мчит внизу, мне поймать бы эту стрекозу сачком смычка виолончели. Качели! Как вам удаётся запирать мгновение в моих легких! Как тяжело постоянно дуть в пустую ложечку – я хочу, но мне не можется! Эх, да чего там!.. А там чего? А ты чего? Да ведь нет никого! А теперь уходи и ты, никто – ненужный на похоронах шут, не укушенный комаром хлеб, не удушенный газом горный мастер моих впечатлений, прозрение моей духовной слепоты, духовое ружье моих любимых колонок S-90, волчий оскал моих голых наблюдений, больные веки моих бдений, ветер своих веяний не подаст в закоченевшую руку старухи с косой, уставшей просить смерть на переполненных любовью улицах. Когда они любят, очень волнуются. Когда их любят, они не хотят умирать. Любовь и смерть - два магнита, настолько сбалансированных, что они всегда отталкиваются и ходят друг вокруг друга, но не могут оторваться и выйти из этого гипотетического круга. Я слышал это, и не раз. О, если б кто меня потряс– хотя бы безработный лоботряс или беззаботный ловелас. Вот как оно, когда мысли не укладываются в голове спать, а брезгливо морщась, бегают по строчкам. Подстрочный я, подстрочный, досрочно замороченный, беззубый, беззамочный – бери, кто хочет, твори, что есть мочи. Точит меня моё перо – мыслей уже натекло полное ведро, а толку нет. Текст бездушный, как скелет, воздушный, как моё тело – из мягкой, как медуза, субстанции, интересно какая песня сейчас звучит на моей любимой радиостанции «Стоячих часов»? Так стоять! Стоять насмерть! Стоять лицом в дверь! Руками в скатерть! В сердце – матерь… Затейники вы мои, облизывающие мягкие мышцы. Чайники вы мои из-под кофе. Торты вы мои кислые. Дети вы мои подлые. Ветры вы мои потные. Хлеба несобранные. Избы нетопленые. Лесбосы необжитые. Термосы открытые. Кактусы, залитые ливнем. Патмосы, полыхающие огнём. Днем – не так ярко, ночью - жалко. Свалка из строчек – кто хочет, бери, вари, дари. Только...




Конец