Давление не падало. Брусчатка закончилась, а с ней – вибрация тела и головы. Проехали немецкую кирху, построенную в знак уважения к другим вероисповеданиям.
Осень купалась в красках. На городской площади выстроили чудесный храм. Купола – в золоте.
– Как ты? – положив монету, спросил Валька у безногого парня, сидящего в инвалидной коляске. Он уже не один год сидит на одном и том же месте.
Шум в голове не проходил. И уже несколько часов кряду, изрядно надоев… Она прижимала его седую голову к своему мягкому животу и гладила её, как гладят маленьких, набивших себе синяков. Только синяки у него – в душе. Она сострадала, жалея его, как мать. Он помнил это из детства: тёплые, нежные, усталые ладони матери. И мысленно просил у неё прощения за кажущиеся сегодня смешными обиды.
Может, через это он и наказан больше всего?
Так он рассуждал, пока жена нежила голову…
Её глаза всегда смотрят на тебя так, как будто рассматривают изнутри. С этим портретом Валька не расставался никогда. Её огромные красивые глаза с большущими ресницами, подаренные ей природой, как бы говорят: «Пора закругляться, рыжая, с бизнесом, и жить одной семьёй, не порознь. Ведь уходящие годы не делают меня моложе, да и тебя – тоже…»