ТРИ ЖЕНШИНЫ

Евгения Литвинова.

Три женщины.


В комнате три женщины. Две сидят за столом в середине комнаты под низко опущенным абажуром, из-за чего остальная ее часть плохо освещена. Старшая - седая, слегка располневшая, в наброшенной на плечи шали, раскладывает пасьянс. Другая лет около сорока, пьет кофе. В углу на диване совсем молоденькая девушка лежит, свернувшись калачиком, тихо плачет.
-Нона, ну сделай что-нибудь, дитя все извелось…
-Мама, что? Что я сделаю? Найму киллера или лучше сама. Стрелять, правда, не умею…
Уходит на кухню. Курит у окна под форточкой. Докурила, вздохнув, полезла в аптечку.
- Сапожник без сапог… ничего нет…
Идет обратно в комнату, присаживается на диван к дочери.
-Тата, выпей. И еще это.
Девушка послушно пьет лекарство. Нонна укрывает ее пледом.
-Постарайся, уснуть…
Татка закрывает глаза и отворачивается к стене. В прихожей звонит телефон.
Нонна снимает трубку.
-Да… да, успокойся, Рита. А где Татьяна Мойсинович? Так, ясно. Капельно. Вызови Якова Абрамовича, я выезжаю.
Бросает трубку и быстро начинает собираться. Суетится, нервничает. Мать появляется в прихожей.
-Случилось что?
-Макеев… да, где этот чертов мобильник…
-Макеев это Димасик?
-Димасик, Димасик, мам…
Находит телефон. Быстро набрасывает пальто, целует мать в щеку. На ходу, уже скороговоркой.
-Татке снотворное дала, пусть поспит. Когда вернусь, не знаю. Выходной к чертям…
Мать закрыла двери, прошла в комнату к дивану. Поправила плед и подушку. Тата уже спала. Собрала карты на столе, выключила свет. Перебралась на кухню, телевизор включила, принялась снова за пасьянс.


Больница, почти за городом в сосновом бору, детская. Больница новая, а проблемы старые – лекарств не хватает, специалистов тоже. Ноннина старая «девятка», встала на привычное место, под окном кабинета. Переоделась. В дверь постучали.
-Да-да, входите.
-Нонна Игоревна, Яков Абрамович…
-Иду, Риточка, иду!
В коридоре быстро шла за сестрой, почти бежала и как споткнулась. Глаза огромные на худом, измученном лице. Макеева. Кивнула ей и быстро скрылась за дверью.


Второй час ночи. Курит у себя в кабинете. Тихий знакомый стук.
-Яков, входи. Как там?
-Там нормально все…
-Да я знаю. Я его чувствую, Димасика. Когда до него очередь дойдет, что они там, в Новосибирске думают – мы боги тут? Третий раз мальчишку вытаскиваем…, что с Таней?
-Давление за двести…
-Хочешь, коньяк - хороший, настоящий, Манучарян привез.
В дверь постучали. Просунулась Ритина кудрявая голова.
-Нонна Игоревна, там девчонки в ординаторской собрались. У Елены Васильевны день рождения. Чаю с тортиком попить. А вы, Яков Абрамович?
-Спасибо, я уж к себе пойду. Спокойной ночи.
-Рита, Макеева так и сидит в коридоре?
-Да разве ее уговоришь.
-Сделай ей укол и положи в девятый бокс, выспаться ей надо. Я минут через пять к вам приду.

Раннее утро, на дорогах еще машин мало, доехала быстро. Тихонько, стараясь не шуметь, зашла в квартиру. Села в прихожей и глаза закрыла. Вспоминала, когда она в последний раз в отпуске была. Четыре года назад с Таткой и мамой летали на Кипр. И все. Татка. Что делать? Убивается по Сашке этому. Дался он ей. Кричит: «Вы с бабушкой не понимаете, люблю я его!». Джульетта местного значения. Все как у меня, с Митей, с отцом ее. Куда только потом любовь эта девается? Куда?
-Нон, чего ты? Устала?
-Есть немного. Татка как?
-Спит.
-Хорошо. Я чаю выпью и тоже лягу. Мам, часов в 12 меня толкнешь, если из больницы не позвонят.


Анна Сергеевна смотрела на спящую дочь. Волосы красит – седая вся, худющая, под глазами сине.
-Нон, двенадцать, ты просила.
-Спасибо, мамуля.
-Кофе сварила тебе. Татка в университет ушла, Слава Богу.
-И не выла?
-Нет, что ты ей дала вчера такое.
-Валокордин, да полтаблетки фенозепама. Может, просто успокоилась, наконец.
-Ой, не знаю, та еще партизанка, вся в мать.



Татка шла в «универовскую» столовку, скорее по привычке, голода не чувствовала. Со спины окликнули.
-Власова. Наташка, стой.
Однокурсница, Алинка догнала. Пошли вместе, рядом.
-Тебя чего не было?
-Так, болела.
Народу в столовой было много. В перерыв между парами туда стекался народ со всех факультетов и курсов. Кормили так себе, зато дешево. Биофак имел свое хозяйство, где студенты занимались летней практикой, а весь выращенный урожай отправлялся в столовую. Татка с Алинкой, стояли в очереди и тихо делились местными новостями, вернее, Алинка делилась, а Татка ее слушала, а может, и нет.
-Ты Егорову еще не видела со второго курса? Она в такой цвет выкрасилась - умереть.
-Нет.
При виде еды Татке вдруг есть расхотелось. Алинка все болтала и болтала.
-Наташка, ты чо?
-Не знаю, тошнит…
-Ты чо, ты не поправилась еще, чо приперлась тогда? Вали домой давай. Я Зверевой скажу, что ты болеешь.


Как во сне, Татка добралась домой. С порога тихо позвала.
-Бабушка, ты дома?
Анна Сергеевна шла с кухни, на ходу разговаривая с внучкой.
-Ты что так рано, Тата? У вас…
Замолчала, увидев сидящую в прихожей Татку.
-Случилось что, голубушка? На тебе лица нет!
-А мама…?
-Нона, скорее! Нона!
Нонна пришла быстро, встала рядом с матерью. У обеих очки на кончике носа, глядят поверх очков на Татку, похожие. Татка невольно улыбнулась.
-Она еще и улыбается! В постель, быстро…
И закрутилась карусель. Нонна такая спокойная на работе, ни один мускул на лице не дрогнет, а когда заболевала Татка, превращалась в суетливую курицу. Совершала массу глупых вещей для медика непростительных. Правда, это длилось всегда минут двадцать, тридцать. Потом как, опомнившись из мамочки, превращалась в Нонну Игоревну. Вот за эти полчаса Татка готова была болеть всю жизнь.


Нонна у себя в комнате за столом разговаривает по телефону.
-Все отключили? Хорошо. Хорошо, что улыбается, говорю. Ладно, Катюша, до завтра.
Снова набирает номер больницы.
-Яков, Татка заболела. Не посмотришь.




Вечером Анна Сергеевна и Татка на диване в большой комнате смотрят телевизор. Татка головой на бабушкиных коленях. Бабушка смотрит на экран, а руками нежно перебирает Таткины волосы.
-Тебе легче?
Девушка вздыхает и вяло врет.
-Да, бабуль.
На кухне Нонна и Яков пьют кофе с коньяком.
-Хорош коньячок! Сколько у тебя, его?
-Да мне Манучарян этот, целый ящик привез.
-Раскулачивать пора.
-Ну, уж…скажи про Татку.
-Ты же сама видишь, внешне все хорошо.
-Вижу. Она истерила три дня. Любовь у нас случилась – несчастная…
-Пару дней отдохнет. Сделай анализы, завтра – послезавтра. Ладно, домой пора.
Проводила Якова. Дверь за ним закрыла. Пошла в комнату, на диван села, голову матери на плечо положила. Все трое смотрели на экран, только делали вид. Каждая думала о своем.


Утром Нонна собралась на работу, заглянула в Таткину комнату, но будить не стала. Пили кофе с матерью на кухне.
-Пусть спит. Днем поеду в «горздрав», заеду за ней. Спасибо, мам.
Нонна уехала. Анна Сергеевна вымыла посуду, заглянула в комнату внучки. Посмотрела, вздохнула тяжело и пошла собираться.


Татка проснулась. Так накатило, еле до ванной успела. Вывернуло всю, а тошнота не прошла. Сидела в ванной на коврике в одной футболке и трусиках. Сидела и плакала беззвучно. Анна Сергеевна пришла домой, увидела свет в ванной, заглянула.
-Миленький, мой, деточка! Вставай с пола. Простыть еще не хватало! Пойдем, ляжешь в кровать. Пойдем, милая.
Потом уже с чашкой чая в руках пришла с кухни и села на край постели.
-Выпьешь, чайку?
-Нет, баб, не хочу.
Помялась и решилась, наконец, достала из кармана коробочку.
-Тата, прочитай и попробуй. Ну, это я так на всякий случай, купила…
Положила рядом с Таткой и вышла из комнаты. Татка коробочку взяла, и аж тихонько в подушку прыснула от смеха, а потом заплакала. Ну, бабуля дает.
Из ванной пришла на кухню с полоской индикатора в руках, с вытянувшимся испуганным лицом. Анна Сергеевна взяла из рук у Татки полоску. Тест был положительный.


Днем Нонна заехала домой. Скинула туфли, пальто. По пути в свою комнату заглянула на кухню.
-Мам, пожевать чего-нибудь дашь?
И громко Татке.
-Наталья собирайся, перекушу, и поедем, пока Смирнова не ушла.
Долго рылась в бумагах у себя на столе, наконец, собрала их, и на ходу запихивая все в папку, появилась на кухне. Татка и мать сидели за столом. Обе бледные и виноватые. Вымыла руки здесь же на кухне и села за стол. Накрыто на одного. Ложку взяла.
-А вы? Обедали? Чего молчите обе – бойкот мне объявили что ли? Ну, да я не гордая в тишине поем.
Татка, опустив глаза в пол, положила на стол перед Нонной полоску индикатора.
-Что, что такое?
Взяла в руки, посмотрела на полоску, на Татку, на мать. Положила ложку и ушла к себе, плотно закрыла двери. В квартире стало так тихо, только старые часы стучали.


Нонна сидела за столом, обхватила голову руками, глаза закрыла. Плакать хотела очень и не могла. Забыла. Забыла, как плачут.
В прихожей телефон надрывается. Мать, приоткрыв дверь, позвала.
-Из больницы звонят. Подойдешь?
-Иду.
Поговорила, трубку положила, молча собралась и ушла, не сказав не слова. Татка с бабушкой так и остались сидеть на кухне за столом и тоже молчали.


Нонна сидела в кабинете подруги, со школы еще, потом вместе в медицинский пошли. Сидела в непривычном для себя месте, за столом не с той стороны, где привыкла. Ирина сама почувствовала напряжение, перешла и села рядом на стул.
-Нонка, ты сама все знаешь. Полежит у меня, токсикоз снимем. Выносит, даже если придется всю беременность здесь лежать. Кесарнем, со мной к столу встанешь. Себя вспомни….
-Вот, себя как раз и вспомнила. Так хотела ей белого платья с фатой, с гостями и с шампанским, а как у меня – так в нашей семье уже было.


Дома тихо. Анна Сергеевна на кухне готовит. Пришла Нонна, встала в дверях.
-Мам, ты со мной к Татке поедешь?
-Поеду. Обратно сама доберусь, ты ведь опять на пять минут, а я посижу у нее. Торопится мне некуда.
Разговаривали теперь редко, по делу, больше молчали, каждая сама по себе. Татка и раньше часто в больнице лежала, но у Ноны, у Якова в отделении, с почками. Первый раз в другой больнице, хорошо, что у Ирки, всегда придти можно, пропуск постоянный.


После Таткиной измученной физиономии на душе «кошки скребли». У своего кабинета увидела огромную фигуру Макеева-отца.
-Здравствуйте, Александр Павлович. Вы ко мне?
-Здрасте, Нонна Игоревна. Можно?
-Входите. Хотите чаю?
-Спасибо. Я спросить только, про Димасика хотел. Не берут нас все, может, это, денег надо дать. Мы найдем. Отец в деревне дом продаст, они с матерью к старшему брату жить перейдут. И брат поможет. Я узнавал – ссуду мне дадут. Помогите только передать или скажите дать кому точно. Извелись все. Люся….
-Подождите, Макеев, дом продавать. Я каждый день звоню в Новосибирск. Потерпите еще…



После обхода у себя в кабинете звонит по «межгороду».
-Сергей Иванович, я про Макеева. Три. Да. Да, он до вас просто не доедет скоро. Миленький, сделайте что-нибудь. Да. Я слушаю, внимательно слушаю. Черт, что за город, где? Никогда не слышала. Да, намного ближе, намного. Ваш ученик? Да, да.
Хорошо записываю.
Трубку положила, вышла в коридор. На посту Рита сидит, в журнале пишет.
-Рита, мне Макеевых, родителей обоих найди, чем быстрее, тем лучше.
Снова звонит, теперь по городскому.
-Ир, это Власова. Что Татка? Так, понятно. Гемоглобин у нее всегда низкий. Ацетон. Ладно,… настроение? Мне тоже оно не нравится. Да. Не знаю. Через недельку заберу ее? Якова она слушается…, спасибо. Целую, Ир, пока.




Макеевы оба сидят на краешке дивана. В глаза им смотреть нестерпимо.
-Звонила в Новосибирск сегодня, говорила с Суриным. Там ничего…пока.
Люся совсем сникла, голову еще ниже опустила.
-Сергей Иванович вариант предложил. Недалеко, в соседней области в районном центре открыли совсем недавно отделение, как в Новосибирске, филиал почти. Оборудование отличное, Сурин сам укомплектовывал. А заведует там ученик Сергея Ивановича - Карпов. Он у Сурина с интернов. Много лет оперировал, сначала ассистентом, а потом и самостоятельно. Рекомендовал его очень Сурин. В общем, вам решать…
Макеев кулаки сжал, костяшки побелели. В глаза Нонне посмотрел.
-А вы, вы что скажете, Нонна Игоревна?
У нее сердце заныло. Вздохнула.
-А я бы решилась…


Ехали уже пятый час на своей больничной машине. Степаныч за рулем, Макеев с ним рядом. А в салоне – Нонна, Рита, Люся и Димасик. Димасик спал. Машину всем отделением готовили, все что могли, сделали. Еще с час ехать. А там, что там?
Накануне Нонна звонила Карпову, голос такой знакомый показался, успокаивал и давал надежду.


Ворота больничного городка открыты. Их ждали. С дороги созванивались. Малыша, еще спящего, увезли в палату. К ним подошел полноватый высокий мужчина в белом халате.
-Здравствуйте, я Карпов Виктор Анатольевич.
И улыбнулся. Улыбнулся так, что показалось, все плохое в этой жизни кончилось раз и навсегда. Нонна улыбку эту узнала. Она бы ее из миллиона узнала.


Устроились на ночлег, в небольшой гостинице, рядом с больницей. Макеевы ушли к сыну. Рита, намаявшись за день в дороге, уснула. Степаныч тоже спать ушел – завтра обратно, еще затемно выезжать. Нонна накинула пальто, вышла покурить на улицу.
-Я узнал вас, Нонна. Вот вы, какая Нонна Власова. Дочке теперь, как вам тогда. Я потом звонил с вокзала в роддом, узнал, что родилась девочка. Кесарево. Вес 2,300, рост 47.
-И я узнала, улыбку вашу узнала. Спасибо, вам… за все.
-Пойдемте в корпус, я документы все подписал…



Выехали обратно, когда темнота со всех сторон еще подступала к дороге. Степаныч и Рита о чем-то говорили, смеялись. Нонна их не слушала, смотрела на пробегающий пейзаж.
В город вернулись после обеда.

Анна Сергеевна в палате у Татки. Палата маленькая на двоих, но пока Татка в ней одна
лежит. Бабушка гладит Таткину руку.
-Тата, ты на маму не злись… Они с отцом твоим, с Митей, поссорились. Потом вспоминала и не смогла вспомнить из-за чего…, он мимо нашего дома на мотоцикле все гонял. И каждый раз с другой девушкой, чтобы Нонне побольней. Она плакала все время.
А он лихачил, лихачил и разбился…. После похорон, она как застыла. Мы боялись, чтобы с собой, что не сделала. И тебя чуть не потеряла. Парень какой-то ее на руках до больницы дотащил, дай Бог ему. Добрая она, сострадания в ней много, только корка эта ледяная все не растает никак.
-А они любили друг друга, бабушка?
-Не знаю, милая, не знаю. Только она до сих пор одна…


Дома никого. Мать у Татки в больнице. Взяла книгу телефонную, торопливо искала.
-Седов. Седова. Вот и адрес примерно тот.
Трубку взяла, помедлила и набрала номер.
-Квартира Седовых?
-Можно Александра?
-Саша, это Нонна Игоревна. Я к вашему дому подъеду. Выйди на пару минут. Поговорим.


Остановилась напротив дома. Сашка стоял у подъезда и ждал. Открыла дверь и позвала. Он сорвался с места, худой, высокий. Сел в машину.
-Здравствуйте. Что с Наташей? Я в «универе» сегодня был, мне девчонки сказали – заболела. Я звоню, звоню: «абонент не доступен». И около дома ждал. Она что в больнице? Где? Что с ней?
-Поехали, «герой-любовник», сам все у нее спросишь.


Велела Саше в коридоре ждать. Сама в палату зашла и улыбнулась.
-Татка.
-Мамочка, ты вернулась уже? А как там Макеев твой?
Обняла Татку, прижала крепко к себе.
-Не знаю, доня. Врач у него хороший, добрый очень. Ты прости меня, Татка, прости. Дура у тебя мать, дура.
-Мамочка…мамочка…
-Я не одна приехала. Посетитель тут к тебе.
Вышла в коридор.
-Иди. Я в машине тебя дождусь. Домой отвезу.


Сидела в машине, курила. Прошло больше часа. Стемнело уже. Увидела выходящего Сашку, посигналила. В машину сел, улыбнулся.
-Я предложение Татке сделал. Вы не против?
-Поехали, зятек!


Домой пришла, все тело от усталости гудело. Села в прихожей. Телефон зазвонил неожиданно.
-Да, Власова. Виктор Анатольевич, да нормально добрались… Что?! Как же так? Да. Ох! Спит пока Димасик…? Димасик – это сам он Дима Макеев. Господи! Спасибо, Виктор. Позвоню и приеду, приеду как смогу…
Трубку к груди прижала, так с ней и опустилась на пол. Слезы катились по капле, превращаясь в ручьи, завсхлипывала громче и громче, со стонами и подвыванием. Мать из кухни прибежала.
-Нонна, Нонночка, девочка, умер кто?
-Нет, мама, живы все! Эх, жить будем!!!