-- : --
Зарегистрировано — 123 118Зрителей: 66 226
Авторов: 56 892
On-line — 19 994Зрителей: 3960
Авторов: 16034
Загружено работ — 2 119 151
«Неизвестный Гений»
Луга обетованные (начало)
Пред. |
Просмотр работы: |
След. |
17 июня ’2012 23:26
Просмотров: 22853
Что бы вы ни потратили, какой бы обет вы ни дали,
Аллах знает об этом. Но для беззаконников нет помощников.
Коран. 2 сура, 270 аят
2010 год от Рождества Христова
Павел Кравцов проснулся в пять утра весь в поту. Ему приснился кошмар, от которого просыпаешься в мурашках и с тяжёлой головой. Он в сотый раз проклял всех святых за то, что те не дают ему выспаться.
Павел откинул простыню, которой укрывался в эту душную июльскую ночь, и вышел во двор, спустившись с крыльца по железной трёхступенчатой лестнице. В воздухе стоял неприятный запах навоза вперемешку со свежим ароматом скошенной травы, привезённой прошлым вечером кучкой спившихся деревенщин из Забелья. Это были те энтузиасты, которым проще работать, когда наливают. Труд этот дешёвый, но эффективный и проверенный.
Павел открыл нужник, корчась от вони, доносившейся из полуразваленного деревенского туалета, стянул покалено трико и, не целясь, стрельнул едкой струёй. На миг стало хорошо…
Он закурил, сидя на крыльце, как делал это каждый раз, просыпаясь глубокой ночью или на рассвете. Из дома доносился заливистый пьяный храп – отец опять поспорил с соседом, носившим в округе прозвище «Кутузов» за подбитый в армии правый глаз, что починит тому карбюратор, но в очередной раз дело закончилось гаражной попойкой. Павлу не привыкать. Вот уже три года каждый вечер был похож на другой: бессмысленные разговоры в гараже, початая или уже допитая бутылка водки, и полуживой отец, который без хмеля хромает и, будучи ещё трезвым, постоянно жалуется на свою парализованную правую сторону.
На дворе неумолимо светало, навстречу шёл новый день с очередным клубком проблем и заморочек. Порой Павел задавался вопросом, за что ему выпала роль «жалкого червя» в маленьком, полузабытом городке, где всюду алкоголики и нищета, где правила диктует Мечеть и её прихожане, а русскому человеку суждено здесь молчать и поддакивать, но не говорить, а уж тем более спорить. Ещё и инвалид отец, страдающий алкоголизмом и вечерней тоской по былым временам, которая изъедает душу и будоражит разум. Бросить его - всё равно, что убить собственными руками.
Такая жизнь доводила Павла до отчаянных мыслей и желаний скорейшей смерти родителя. И не то чтобы всем сердцем, но частью точно. Тогда, в глазах темнело и вокруг всё терялось, а нутро вскипало, выплескиваясь обидной речью и руганью.
Но приходилось жить дальше, работать, встречать вот такие рассветы в предвкушение лучшего, чтобы тот день, когда всё будет хорошо, настал скорее.
1304 год по календарю Хиджра
Этот край, утопающий в зелени клевера и полыни, пятнист голубыми васильками и жёлтыми одуванчиками, свеж здешним воздухом, в котором от удовольствия и тишины растворяются тревоги. Небо чистое, прозрачное, не предвещающее бурь или ненастий и сливающееся на горизонте с зелёным ковром луга, на самой границе которого стоит деревня в двадцать три избы да белокаменный пустующий храм, чьи колокола не звонят вот уже больше трёх лет. Сараи и загоны для скота здесь совсем вросли в землю, а на их прогнивших крышах зацвели вьюнки.
Песчаная дорога, виляющая меж зарослей чертополоха, такая тёплая и мягкая, когда ходишь по ней босиком, ведёт прямо в деревню. Обычно здесь тихо до тех пор, пока незнакомец или незнакомка не переступают границ деревни. Тогда, густошерстный кобель по клички Валет, устало, но ещё громко, начинает лаять, будто предупреждая об опасности, и дед Макар выбегает на крыльцо, в фуфайке и в дранных шерстяных носках, с самокруткой в зубах, растерянный и удивлённый от того, что кто-то забрёл в эту богом забытую глушь. Следом выскакивает его хозяйка, старушка в тёмном давно нестиранном платке и непременно в фартуке, непонимающая чего её дед так спешно идёт к воротам, со скрипом отпирающимся, и выглядывает наружу.
А в доме, пробудившийся от собачьего лая Фрол, накинув на загоревшее тело рубаху, завтракал вчерашними щами. В окно он наблюдал, как к храму стягиваются телеги, набитые мешками – народ собирался на мельницу.
- Коня я тебе запряг, Фролка! – с порога сказал отец. Он в развалку подошёл к окну и задвинул занавеску: кусок жёлтого полотна, привезённого хозяйкой из Икеуя(1). – На мельнице гляди в оба, да держись своих, чтобы татары тебе рожу не набили. Они могут!
- Не переживай, батя! – отмахнулся Фрол. – Чать, не в первый раз. Управлюсь.
- А я тебе ещё раз говорю, - стоял на своём старик. – Держись подальше этих татар, ты им рубь предложишь, а энтии с тебя червонец возьмут.
- Ладно, батя! Ладно! – доедая щи, отвечал Фрол.
Подоспела старуха с кувшином и, плеснув в стакан квасу, подала питьё сыну.
- Иди, Фролушка, - сказала она. – Чать, тебя только и ждут.
- Хорошо, мамаша! – Фрол сделал большой глоток кваса и встал. На славу он был высок и здоров, плечист и силён, но вечно слыл по деревне дураком и гулякой, а потому никто не желал выдавать за него дочерей и близко к невестиным дворам Фрол не допускался. Зато любой роботе он был рад и вроде как в жене, в свои двадцать три года, не нуждался.
- Смотри не напейся там! – наставлял вслед отец, но на реплику эту сын лишь улыбнулся.
***
Мельницы в деревне отродясь не было, поэтому люди ездили к татарам за овраг, в деревню, которую сами же прозвали Кустарём. Дело это было не быстрым и хлопотным: то тут, то там попадались на дороге лиходеи и цыгане, которых приходилось прогонять, чтобы не дай бог чего не пропало с воза. Да и в Кустаре проблем хватало, если татарин и русский не поделят между собой чего-нибудь. Оттого на мельницу ездили одни мужики и лишь иногда, для веселья, брали с собой баб.
В этот раз в Кустарь собралось четыре телеги и пятая Фрола. Долго не споря, мужики разыгрались хлыстами и двинули в путь, минуя луга и теряясь в тени орешника.
На мельницу прибыли через час. Каждый день было тут полно народу из близлежащих деревень и сёл. Всюду стоял гул, с мешками носились мужики, занимая очередь, а бабы, лузгая семечки и широко улыбаясь, сидели на этих мешках, дожидаясь своего черяда. И были тут русские вперемешку с татарами, из дальних лугов появились черемисы в цветных полосатых рубахах, и речь стояла разная, на разных языках.
- Опять нехристей вперёд пущают, - огрызнулся бородатый мужичок и, тут же, поползли за ним окрики и ропот недовольных.
Фролка же наблюдал за всем с воза, лёжа на соломе, и изредка обменивался словцом с тем или иным дружком. Ему не были интересны эти склоки с татарами, он не считал их не правыми, не виноватыми, но думал, что во всём виной стоит человеческая злоба и зависть. Сколько бы родители не пугали его ужасами татарской жизни, их никчёмностью и вредностью, хитростью и безбожием, Фрол, одно, лишь молчал и кивал.
- Одни ведь люди, - утверждал он порой, - разве одеваемся по-разному? Едим разное али скот по другому держим? Хлеб иначе растим? А Бог он был един, единым и останется.
Поэтому и на мельнице в кулачных делах от Фрола толку не было. Порой он вступался за своих, когда недовольства перерастали в драки, но только потому, что иначе по деревне поползли бы слухи о том, как он связался с нехристями.
- Митрич! - звонкий бабий голос резанул гул в округе. – Твои мешки потащили! Ступай!
Очередь тянулась до самых дальних дворов Кустаря, и, с каждым часом, телег становилось всё больше.
Деревенские дети пели что-то на своём, им подпевали татарские бабы, и, иногда, в мелодию стройного женского голоса вбивался мужицкий густой бас.
- Хазер шундый яхшы урамда. Бэлки шул хэтлем эш. Тонен буе эшлэргэ!!!(2) – донёсся девичий голосок и Фрол обернулся.
У самых ворот, вдоль старых бочек и мешков, набитых зерном, стояла невысокая черноглазая татарская девушка в расшитом золотыми нитями фартуке, будто собранная на праздник или игрище, но такая чистая и лёгкая, словно божий ангел.
У Фрола с замиранием сжалось сердце, когда телега тронулась с места.
- Тррррр, - протянул парень, хватаясь за вожжи. Из-за кобылы показался Фролкин сосед Игнат. – Чего тебе?
- Очередь наша подоспела, - процедил Игнат.
Когда Фрол обернулся вновь, девчонка уже куда-то делась, и только её голос остался в памяти, как рубец. И тогда ещё большее задумался парень о том, что татарки жгучее и напористее своих, а от того вернее и слаще.
------------------------------------------------------
(1) Город Икеуй выдуман автором
(2)"Какая хорошая погода! Сейчас бы погулять, но столько работы, что до ночи хватит!" тат.
Аллах знает об этом. Но для беззаконников нет помощников.
Коран. 2 сура, 270 аят
2010 год от Рождества Христова
Павел Кравцов проснулся в пять утра весь в поту. Ему приснился кошмар, от которого просыпаешься в мурашках и с тяжёлой головой. Он в сотый раз проклял всех святых за то, что те не дают ему выспаться.
Павел откинул простыню, которой укрывался в эту душную июльскую ночь, и вышел во двор, спустившись с крыльца по железной трёхступенчатой лестнице. В воздухе стоял неприятный запах навоза вперемешку со свежим ароматом скошенной травы, привезённой прошлым вечером кучкой спившихся деревенщин из Забелья. Это были те энтузиасты, которым проще работать, когда наливают. Труд этот дешёвый, но эффективный и проверенный.
Павел открыл нужник, корчась от вони, доносившейся из полуразваленного деревенского туалета, стянул покалено трико и, не целясь, стрельнул едкой струёй. На миг стало хорошо…
Он закурил, сидя на крыльце, как делал это каждый раз, просыпаясь глубокой ночью или на рассвете. Из дома доносился заливистый пьяный храп – отец опять поспорил с соседом, носившим в округе прозвище «Кутузов» за подбитый в армии правый глаз, что починит тому карбюратор, но в очередной раз дело закончилось гаражной попойкой. Павлу не привыкать. Вот уже три года каждый вечер был похож на другой: бессмысленные разговоры в гараже, початая или уже допитая бутылка водки, и полуживой отец, который без хмеля хромает и, будучи ещё трезвым, постоянно жалуется на свою парализованную правую сторону.
На дворе неумолимо светало, навстречу шёл новый день с очередным клубком проблем и заморочек. Порой Павел задавался вопросом, за что ему выпала роль «жалкого червя» в маленьком, полузабытом городке, где всюду алкоголики и нищета, где правила диктует Мечеть и её прихожане, а русскому человеку суждено здесь молчать и поддакивать, но не говорить, а уж тем более спорить. Ещё и инвалид отец, страдающий алкоголизмом и вечерней тоской по былым временам, которая изъедает душу и будоражит разум. Бросить его - всё равно, что убить собственными руками.
Такая жизнь доводила Павла до отчаянных мыслей и желаний скорейшей смерти родителя. И не то чтобы всем сердцем, но частью точно. Тогда, в глазах темнело и вокруг всё терялось, а нутро вскипало, выплескиваясь обидной речью и руганью.
Но приходилось жить дальше, работать, встречать вот такие рассветы в предвкушение лучшего, чтобы тот день, когда всё будет хорошо, настал скорее.
1304 год по календарю Хиджра
Этот край, утопающий в зелени клевера и полыни, пятнист голубыми васильками и жёлтыми одуванчиками, свеж здешним воздухом, в котором от удовольствия и тишины растворяются тревоги. Небо чистое, прозрачное, не предвещающее бурь или ненастий и сливающееся на горизонте с зелёным ковром луга, на самой границе которого стоит деревня в двадцать три избы да белокаменный пустующий храм, чьи колокола не звонят вот уже больше трёх лет. Сараи и загоны для скота здесь совсем вросли в землю, а на их прогнивших крышах зацвели вьюнки.
Песчаная дорога, виляющая меж зарослей чертополоха, такая тёплая и мягкая, когда ходишь по ней босиком, ведёт прямо в деревню. Обычно здесь тихо до тех пор, пока незнакомец или незнакомка не переступают границ деревни. Тогда, густошерстный кобель по клички Валет, устало, но ещё громко, начинает лаять, будто предупреждая об опасности, и дед Макар выбегает на крыльцо, в фуфайке и в дранных шерстяных носках, с самокруткой в зубах, растерянный и удивлённый от того, что кто-то забрёл в эту богом забытую глушь. Следом выскакивает его хозяйка, старушка в тёмном давно нестиранном платке и непременно в фартуке, непонимающая чего её дед так спешно идёт к воротам, со скрипом отпирающимся, и выглядывает наружу.
А в доме, пробудившийся от собачьего лая Фрол, накинув на загоревшее тело рубаху, завтракал вчерашними щами. В окно он наблюдал, как к храму стягиваются телеги, набитые мешками – народ собирался на мельницу.
- Коня я тебе запряг, Фролка! – с порога сказал отец. Он в развалку подошёл к окну и задвинул занавеску: кусок жёлтого полотна, привезённого хозяйкой из Икеуя(1). – На мельнице гляди в оба, да держись своих, чтобы татары тебе рожу не набили. Они могут!
- Не переживай, батя! – отмахнулся Фрол. – Чать, не в первый раз. Управлюсь.
- А я тебе ещё раз говорю, - стоял на своём старик. – Держись подальше этих татар, ты им рубь предложишь, а энтии с тебя червонец возьмут.
- Ладно, батя! Ладно! – доедая щи, отвечал Фрол.
Подоспела старуха с кувшином и, плеснув в стакан квасу, подала питьё сыну.
- Иди, Фролушка, - сказала она. – Чать, тебя только и ждут.
- Хорошо, мамаша! – Фрол сделал большой глоток кваса и встал. На славу он был высок и здоров, плечист и силён, но вечно слыл по деревне дураком и гулякой, а потому никто не желал выдавать за него дочерей и близко к невестиным дворам Фрол не допускался. Зато любой роботе он был рад и вроде как в жене, в свои двадцать три года, не нуждался.
- Смотри не напейся там! – наставлял вслед отец, но на реплику эту сын лишь улыбнулся.
***
Мельницы в деревне отродясь не было, поэтому люди ездили к татарам за овраг, в деревню, которую сами же прозвали Кустарём. Дело это было не быстрым и хлопотным: то тут, то там попадались на дороге лиходеи и цыгане, которых приходилось прогонять, чтобы не дай бог чего не пропало с воза. Да и в Кустаре проблем хватало, если татарин и русский не поделят между собой чего-нибудь. Оттого на мельницу ездили одни мужики и лишь иногда, для веселья, брали с собой баб.
В этот раз в Кустарь собралось четыре телеги и пятая Фрола. Долго не споря, мужики разыгрались хлыстами и двинули в путь, минуя луга и теряясь в тени орешника.
На мельницу прибыли через час. Каждый день было тут полно народу из близлежащих деревень и сёл. Всюду стоял гул, с мешками носились мужики, занимая очередь, а бабы, лузгая семечки и широко улыбаясь, сидели на этих мешках, дожидаясь своего черяда. И были тут русские вперемешку с татарами, из дальних лугов появились черемисы в цветных полосатых рубахах, и речь стояла разная, на разных языках.
- Опять нехристей вперёд пущают, - огрызнулся бородатый мужичок и, тут же, поползли за ним окрики и ропот недовольных.
Фролка же наблюдал за всем с воза, лёжа на соломе, и изредка обменивался словцом с тем или иным дружком. Ему не были интересны эти склоки с татарами, он не считал их не правыми, не виноватыми, но думал, что во всём виной стоит человеческая злоба и зависть. Сколько бы родители не пугали его ужасами татарской жизни, их никчёмностью и вредностью, хитростью и безбожием, Фрол, одно, лишь молчал и кивал.
- Одни ведь люди, - утверждал он порой, - разве одеваемся по-разному? Едим разное али скот по другому держим? Хлеб иначе растим? А Бог он был един, единым и останется.
Поэтому и на мельнице в кулачных делах от Фрола толку не было. Порой он вступался за своих, когда недовольства перерастали в драки, но только потому, что иначе по деревне поползли бы слухи о том, как он связался с нехристями.
- Митрич! - звонкий бабий голос резанул гул в округе. – Твои мешки потащили! Ступай!
Очередь тянулась до самых дальних дворов Кустаря, и, с каждым часом, телег становилось всё больше.
Деревенские дети пели что-то на своём, им подпевали татарские бабы, и, иногда, в мелодию стройного женского голоса вбивался мужицкий густой бас.
- Хазер шундый яхшы урамда. Бэлки шул хэтлем эш. Тонен буе эшлэргэ!!!(2) – донёсся девичий голосок и Фрол обернулся.
У самых ворот, вдоль старых бочек и мешков, набитых зерном, стояла невысокая черноглазая татарская девушка в расшитом золотыми нитями фартуке, будто собранная на праздник или игрище, но такая чистая и лёгкая, словно божий ангел.
У Фрола с замиранием сжалось сердце, когда телега тронулась с места.
- Тррррр, - протянул парень, хватаясь за вожжи. Из-за кобылы показался Фролкин сосед Игнат. – Чего тебе?
- Очередь наша подоспела, - процедил Игнат.
Когда Фрол обернулся вновь, девчонка уже куда-то делась, и только её голос остался в памяти, как рубец. И тогда ещё большее задумался парень о том, что татарки жгучее и напористее своих, а от того вернее и слаще.
------------------------------------------------------
(1) Город Икеуй выдуман автором
(2)"Какая хорошая погода! Сейчас бы погулять, но столько работы, что до ночи хватит!" тат.
Голосование:
Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Проголосовало пользователей: 0
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Голосовать могут только зарегистрированные пользователи
Вас также могут заинтересовать работы:
Отзывы:
Нет отзывов
Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Трибуна сайта
Наш рупор