Синдром памяти

Глава 1
Начало девяностых.

Только Бустан с его азиатским терпением мог высмотреть среди скал дозор духов. Часа два лежал, почти не шелохнувшись, не отрываясь от прибора ночного видения. Я несколько раз пихал его в бок, думал, что он прикемарил. Бустан только шипел, как возмущённая змея.

Ну а потом – дело техники. Двух дозорных снял из бесшумки наш снайпер, и мы накрыли банду в их норах. Стреляли только в упор. Надежда, слабая, конечно, но была. Что мы хоть кого-то из похищенных найдём живым.

Неделю назад духи санчасть разгромили. Не посмотрели на то, что там и местным в помощи не отказывали. Хотя, может быть, как раз поэтому и разгромили. Такие вот понятия.

Троим офицерам-врачам, как это ни страшно прозвучит, можно сказать, повезло. Им просто перерезали горло. А двух девчонок-медсестёр мы в одной из нор нашли. Их как звери дикие терзали…

– Это не мусульмане! – гортанно кричит Бустан. – Зверьё!



…Всё начинает плыть. И я понимаю, что это опять тот проклятый сон, который преследует меня уже много лет.

Мне как человеку, солдату, мужчине в конце концов, невыносимо сознание того, что мы тогда не успели. Не должны молодые девчонки умирать такой страшной смертью.

Сон не кончается, и я понимаю, что пока не досмотрю его до последней секунды, он меня не отпустит.

Вот мне навстречу идёт Чистый. А я знаю, что он мёртвый. И как он умер, тоже знаю. Одна наша разведгруппа в засаду попала. Все погибли, а его, раненого, духи захватили.

Спецназ они люто ненавидели. Это у нас по взаимности. Мы Чистого потом со столба снимали. Не человек – обрубок. Люди такое сделать не могут. Самое страшное, что он был ещё живой. Даже в сознании. Наверно, ему вкололи что-то, чтобы дольше мучился. Наш сержант перекрестился и застрелил его. Это было всё, что мы могли для него сделать.

Вот наш комвзвода Белый кричит что-то беззвучно. Его под Шиндандом снайпер застрелил. Мы тогда в одном кишлаке с «чёрными аистами» столкнулись. Это спецназ духов…

Усилием воли вырываю себя из сна. А может, это и не сон вовсе. Это память моя меня не отпускает. Ладно Чистый и комвзвода, тут понятно, но почему мне снятся всё время эти безымянные и безликие девчонки? Что-то это же должно значить?

Но сейчас я проснулся с чувством, что сегодня произойдёт что-то. Что-то, чего я жду, сам того не осознавая.

Лежу. В темноту пялюсь.

В моей каморке вообще на философию тянет. Окон в ней нет. В любое время дня и ночи – темнота абсолютная. Диоген бы от зависти помер! Что же этот сон значит? Но сегодня после него у меня нет обычного тягостного чувства. Что-то должно измениться!

Так, в общем, почти обычно, начался тот день. День, когда я встретил Оленьку.



Если я уже начал рассказывать, то давайте скажу немного о себе.

Сергеев Родион Олегович. 1966 года рождения, это сколько мне сейчас получается? Двадцать семь. Молодой? А это как посмотреть. В восемьдесят четвёртом призвали в армию. Полгода в учебке, а потом Афган. Сначала десантный полк. Потом спецназ. Остался на сверхсрочную. Не мог ребят бросить. Вышел с последним батальоном. Орден Красного знамени и две медали. Одна за ранение.

После службы – из огня да в полымя. В бандиты звали. И в менты звали. А я столько смертей видел, и эти девчонки снятся всё время.

Вернулся домой, в Брянск. У отца школьный друг – комендант общежития. Взял к себе завхозом. Вот, каморку выделил.

Здесь, наверно, раньше инвентарь хранился, ему окна без надобности. Да и я темноты не боюсь. Только Петру Васильевичу, коменданту, сказал, что неплохо бы в комплекте с каморкой и прибор ночного видения выдать.

Завхоз из меня, если честно, никакой. Я ведь кроме как воевать ничего не умею. Хотя нет. Ещё машины водить умею. Причём любые. Нас специально обучали. Входило в программу, так сказать.

На «боевые» я успел «девятку» купить. Потом все сбережения – медным тазом. Как у всех. Ну не жить же мне с родителями в однокомнатной квартире. У нас ещё дом в пригороде. Совсем буржуи! Но далеко от работы. Так что каморка – это просто моё спасение. Спасибо Петру Васильевичу!

Зарплата, конечно, маленькая. Вот я и «бомблю». Извозничаю. Точку присмотрел около вокзала. Там всегда можно взять клиента. Конечно, таксисты всё контролируют, но после нескольких попыток «повлиять» они поняли, что для здоровья полезней оставить меня в покое. Всё прошло под девизом «Что с контуженного взять?». Если честно, мне по барабану их впечатления. В общем, у нас нейтралитет.

«Девятку» ребята из автосервиса так наладили – бегает как молодая. Там у них за старшего парень из наших. «За речкой» мы не пересекались, но это не принципиально. Своих не бросаем.

Лицензии на извоз у меня нет, но менты не трогают. Вошли в положение. Всегда можно договориться, было бы желание.



В тот вечер я успел сделать несколько ходок и уже собирался вернуться домой…

Наверно, это судьба. Сам не знаю, зачем вернулся на вокзал ещё раз. Все клиенты уже разъехались. Следующий поезд часа через два, а меня как магнитом.



Она стояла бледная и несчастная…

Глаза испуганные, прижимает к себе мальчонку лет трёх. Из вещей – полупустая сумка.

Около неё крутится Витёк. Это таксист. Та ещё гнида. Один из тех, кто на меня пытался «влиять». Так что насчёт моих методов убеждения ему объяснять не надо.

Я подошёл поближе. Сам не знаю зачем. Наверно, слишком обречённый вид был у молодой женщины. Обратил ли я внимание, что она не только молодая, но и очень красивая? Наверно, чисто мужским чутьём я это почувствовал. А сейчас она была для меня просто испуганной девчонкой, которой нужна моя помощь.

Тогда в Афгане, когда мы раздолбали лагерь духов и нашли там двух наших девчонок, помощь им уже была не нужна.

А тут вот она! И я могу ей помочь.

– Ну что, девушка! – изгалялся Витёк. Он стоял ко мне спиной, а я даже после ранения хожу бесшумно. – Денег нет – натурой возьму!

Наверно, и меня она приняла сначала за одного из таксистов и ничего хорошего не ждала. В её взгляде застыло отчаяние.
Глава 2

– Вам куда? – присутствие Витька игнорирую. Если у него хватит ума, свалит по-тихому, пока я добрый.

Витёк бурчит что-то себе под нос, но испаряется.

– Вам куда? – повторяю вопрос.

– У меня нет денег, – она смотрит с недоверием.

– Вроде по-русски говорим, – усмехаюсь, – а друг друга не понимаем! Я же не спрашиваю у вас про деньги. Куда вам надо?

– Но у меня правда нет денег! – опять начинает девушка, но я делаю такую недовольную гримасу, что она испуганно добавляет: – В Дятьково.

Это примерно полста километров от Брянска. И как её, интересно, угораздило оказаться здесь, на вокзале, с ребёнком и без денег?

– Пойдёмте в машину, – захочет – сама расскажет, что с ней случилось.

Она колеблется, как будто у неё есть другие варианты!

– А если хотите, можете идти и стать вон там! – показываю на центр площади перед вокзалом.

– Это зачем? – удивляется девушка.

– Если вы и дальше собираетесь стоять в качестве скульптурной композиции «Скорбящая с младенцем», то в центре площади самое место!

Девушка явно ошарашена. Несколько секунд смотрит на меня с недоумением, а потом улыбается (ну слава Богу!) и согласно кивает.

– Давайте сюда ребёнка, – предлагаю я, – вам же тяжело!

– Ничего мне не тяжело! – в её глазах опять мелькает недоверие.

Сейчас этот молчаливый, насупленный маленький мужчина – её единственная защита.

Усаживаю их на заднее сиденье. В машине ребёнок почти сразу засыпает.

– Меня Родионом зовут, – сообщаю я, выруливая со стоянки.

– Ольга! – девушка немного расслабилась и, кажется, начала потихоньку успокаиваться. – А сынулю Димочка звать.

– Понимаете, – торопится она объяснить, – у меня всё до копейки в поезде украли. Мы на московском приехали… и вот.

– В милицию заявили? – интересуюсь просто так. Вообще не удивился бы, узнав, что менты всё это и крышуют. Время сейчас такое, просто простор для беспредельщиков.

– Заявила! – безнадёжно вздыхает Ольга. Как видно, и у неё иллюзий на этот счёт немного.

Несколько минут мы молчим.

– А почему вы решили нам помочь?

В зеркало заднего вида я ловлю её напряжённый взгляд.

– Ну должен же был кто-то вам помочь! – (А что если я сейчас скажу правду? Что девчонки эти растерзанные мне сняться уже много лет, и я просто не мог не бросится ей на помощь?.. И что я, кажется, влюбился в неё с первого взгляда? Да нет, не кажется! Точно влюбился!) – Должен же кто-то вам помочь! Почему не я?

Едем молча. Наверно, она, как и я, не знает, про что говорить.

– Вот мой дом! – поездка заканчивается неожиданно. А я ничего не успел сказать!

Почему-то опять всё плывёт, наверно потому, что не высыпаюсь. Назад еду на автомате. Думаю только об Оленьке. Мысленно я её уже называю именно так – Оленька. Какое ласковое имя – Оленька!

Возвращаюсь в свою каморку, но теперь темнота меня даже успокаивает. И не страшно уснуть, почему-то я уверен, что жуткий сон теперь оставит меня в покое.

Ведь у меня есть Оленька. Правда, она ещё об этом не догадывается.



Назавтра сразу после работы еду в Дятьково. Никакого плана у меня нет. Буду действовать по обстоятельствам.

Даже предположить не мог, какие это окажутся «обстоятельства» и как мне придётся «действовать».

Больше часа я прождал около её дома. А что было делать? В какой квартире она живёт, я не знал. Я даже не знал, дома она или нет, и если придёт, то когда, но чувствовал, что увижу её обязательно! А это главное.

Вот! Вот и она! В её глазах и удивление, и настороженность, и… радость… да, да! Мне не могло показаться! Господи! Сколько чувств может быть в женских глазах! Особенно если это глаза любимой женщины.

– Захотел тебя увидеть! Приехал вот… – я всё же растерялся и не знаю, что говорить.

Дело в том, что слишком много хочу сказать и слишком мало могу себе позволить. Боюсь испугать эти серые глаза, которые как будто смотрят мне в душу. Но если они и правда смотрят мне в душу, Оленька должна понять всё без слов.

И она, действительно улыбнувшись, приходит мне на помощь.

– Рада видеть вас! Правда! Я о вас думала! Честно-честно! Подниметесь ко мне? Через час надо Димку из продлёнки забирать, и будет здорово, если вы меня сможете подвезти.

Отвечать необходимости нет. Всё ясно написано на моей сияющей физиономии.

Мы поднимаемся по лестнице… тут всё и происходит. То, что предположить было просто невозможно.



На площадке второго этажа стоят два парня. Рослые, крепкие. Типичные «качки».

– Привет, подруга! – радостно ухмыляется один из «качков».

Я молчу, надо сначала понять, в чём, собственно, дело.

– Мужик, ты кто? – это уже вопрос ко мне, но опять отвечать не спешу. Ни хрена же не ясно!

– Это мой знакомый! – в голосе Оленьки явный испуг. – Я ему деньги должна.

– Ха! – веселится «качок». – Ну ты даёшь! Но сначала с нами рассчитайся, потом – как получится. Слышь, мужик! Ты учти, сначала мы свои бабки получим, а потом делай с ней чего хочешь!

Теперь веселятся уже оба «качка». Надо же! Юмористы, мля!

– Короче! – резюмирует разговорчивый «качок». – Ты, подруга, с долгом не тяни. Квартирку продавай, ещё чего, а то нам ждать надоест, и мы сынка твоего на куски порежем! Усекла?

Бах! Ярость взрывается у меня в голове. На куски! Ребёнка! Это как Чистого духи порезали?..

Опять почему-то какой-то туман, и в действительность меня возвращает крик Оленьки:

– Не надо! Ты же его убьёшь! Родя! Я прошу тебя, остановись…

(Оказываются, стрессовые ситуации сближают!)

– Перестань!!! – она пытается схватить меня за руки.

Один ублюдок валяется без сознания, второй хрипит, корчась на полу.

Похоже, Оленька остановила меня вовремя.

– Что ты наделал! – в истерике кричит она. – Теперь нас с Димкой точно убьют! Это же бандиты.

Я обучен действовать в экстремальных ситуациях.

– Оля! – моё спокойствие успокаивает немного и её. – Сейчас собирай всё самое необходимое и едем за Димой. Я вас спрячу, ничего не бойся.

Пока она торопливо собирает какие-то вещички, я затаскиваю в квартиру этих долбаных рэкетиров, связываю их чем попало, а перед выходом, отослав Оленьку вперёд (не надо ей всё знать), добавляю им «наркоз». Головы у них крепкие. Как говорится, «были бы мозги – было бы сотрясение». А у меня будет на пару часиков больше времени, чтобы надёжно спрятать моих Оленьку с Димкой.

Конечно, моих! А как ещё!



Пока мы едем забирать Димку из продлёнки, Оленька рассказывает мне, в чём, собственно, проблема.

Её муж пытался открыть своё дело, одолжил денег у деловых, наделал долгов – и, поняв, что попал, покончил с собой. Наверно, думал, что таким образом рассчитается с долгами. А впрочем, иди знай, про что он думал. Но долги «повесили» на его вдову.

– Тридцать тысяч долларов! – печально вздохнула Оленька. – Квартира – максимум десять, и где мне остальные взять? Я ведь в Подмосковье к родственникам ездила. Они не могут помочь… Убьют нас бандиты теперь…

– А вот это уже мои проблемы! – успокаиваю я её.

– Да их целая банда! Они всех в страхе держат! – почти кричит Оленька в отчаянии. – Что ты один сможешь?

– Ну, во-первых, не один! – усмехаюсь я. – А потом, ты удивишься, но разбираться с бандами – это моя основная профессия.

Наверняка Оленька думает, что я просто её успокаиваю. Но помолчав, она вздыхает, на этот раз вроде даже с облегчением:

– Ладно! Как говорится, «лучше ужасный конец, чем ужас без конца».

– Мудро! – одобрительно замечаю я.



Про дом в посёлке никто не знает. Несколько дней Оленьку с сыном бандиты точно не найдут, а потом уже я буду их искать.

На работе беру неделю за свой счёт, но к вокзалу езжу, как обычно. Кто раньше таксистов узнаёт про все события?

А мне только братишек своих дождаться. То, что они приедут, можно не сомневаться.

Правда, после Афгана нас жизнь разбросала.

Бустан в Узбекистане, Валерка Бурый в Украине, Юрка Лютый в Калининграде – тоже, можно считать, за границей. Но они приедут. Это точно. Мы своих не бросаем.

Насчёт текста телеграмм я заморачиваться не стал. Просто продублировал три слова: «Нужна твоя помощь!»
Глава 3
Афган.

Свою кличку Бурый Валерка получил за нечеловеческую, поистине медвежью силушку. Мы с ним ещё в учебке сдружились. Потом в Афгане нас в одну роту направили. Через две недели нашу роту в узком ущелье духи зажали. Если бы не вертушки, всех бы положили.

Мы с Бурым лежали рядом и стреляли короткими очередями по скалам. Больше для шума. Духи в горах – как дома. Когда кончились патроны, ползали, у убитых нерасстрелянный боекомплект собирали. Бояться было некогда.

Вот после того боя нам с ним и предложили перейти в спецназ.

Именно предложили. Туда только добровольцев брали. Даже безбашенная десантура нас уважала.

Ещё три месяца усиленных занятий – и опять в Афган.



В десантуре вообще здорово тренируют. А в спецназе!

У меня особенно хорошо с ножами получалось. Дырки на мишени от пяти моих ножей можно было ладонью закрыть.

Нас учили убивать. Быстро и тихо. И ещё спокойно.

Ну, быстро и тихо – можно обучиться, а как «спокойно»?

И вот тогда, в конце обучения, нам показали «кино». Инструктор предупредил: «Смотреть и не отворачиваться! Кто сопли пустит – вылетит на хер в хозвзвод!»

Кому-то легко быть гуманным. Тому, кто такое «кино» не смотрел.

Как духи наших пленных режут. Легко, как баранов. Их оператор и снимал. Потом к нам подбросили плёнку. Наверное, для устрашения. Страшно – и очень. Они к смерти иначе, чем мы, относятся.

Оператор снимает, как режут баранов. Одним движением. Хлоп! И баран с перерезанным горлом бьётся в агонии. Потом показывает стоящих на коленях пленных. И то же движение… и та же агония…

Они очень любят всё это крупным планом показывать. Ужас, страх, обречённость в глазах жертвы и лица мясников. Спокойные, без тени злости, весёлые и даже, как это дико ни прозвучит, ласковые!

Нам кино без ретуширования показывали. И лица эти – потом снились.

Но самое страшное, что это ещё не самое страшное. В этом «кино» пленного солдатика на куски заживо режут. Сначала обкалывают обезболивающим или ещё чем, чтобы от боли не умер или сознание не потерял. А то ж им весь кайф поломается!

Приветливо и ласково ему улыбаются. Подбадривают, успокаивают… и разделывают. Потом затягивают обрубки, чтобы дольше не умирал. И лицо крупным планом…

Мы после того «кино» начали в кармане, под сердцем, гранату носить. Чтоб легко и удобно было кольцо выдернуть.

Даже шутка была: «На парашюте кольцо – чтобы чёртом спуститься, а это кольцо – чтобы ангелом вознестись!»

Когда одну нашу разведгруппу духи в засаду поймали, погибли все. Кроме Чистого. Он или не успел то кольцо дёрнуть, или оглушило. Иди знай.

Это его потом мы со столба снимали. Он то «кино» видел и понимал, что с ним делать будут…



Наверное, кто-то подумал, что я мусульман не люблю? У меня друзья и азербайджанцы, и аджарцы есть. А Бустан, узбек, брат мне.

Отличный спортсмен. Кстати, по-русски говорит абсолютно чисто. Очень начитанный.

Так получилось, что в самом первом бою я его выручил. Он того духа не заметил. Навскидку только в кино про ковбоев стреляют. Интуитивно понимаю, что прицелиться не успею. А ножи, я же говорил, у меня отлично.

В общем, Бустан тогда только оглянулся, когда дух уже хрипел и нож из горла пытался вытащить.

Бустан моментально выстрелил, а на меня посмотрел мельком – и всё! Я даже обиделся немного. Не то чтобы ждал горячих объятий, но хоть бы спасибо сказал.

Я не удержался и Валерке рассказал. А он: «Восток – дело тонкое!»

А где-то через неделю мы духов в одном кишлаке уничтожали. Кстати, тех самых, что Чистого казнили. Полночи ползли как змеи. Дозоры срезали, но кто-то успел шумнуть. Начался бой. Вертушки и не ждали. Мы почему ползли-то – по разведданным, в этом кишлаке ещё наши пленные были.

И надо же! Недалеко от меня граната рванула. Несколько осколков попали в броник, но на мне ни царапины. Только один осколочек прямо в затвор «калаша» угодил!

Без оружия в таком бою делать нечего.

Я за камень заскочил под скалу, а там три духа! Уже теперь не узнать, чего они там ждали. Или напасть на нас сзади, или удрать по-тихому.

Когда я нож выхватил, они же не дураки – поняли, что у меня больше ничего нет, и тоже ножи достали.

В общем, я последние секунды доживал, уже к кольцу на груди потянулся, когда буквально сверху на духов прыгает Бустан. И тоже только с ножом! Он как-то очень ловко маханул – и сразу одного срезал. Остальные и опомниться не успели. Нас не зря тренировали.

Потом Бустан поднимает с земли автомат одного из духов – и весь рожок по ним.

Тут я сообразил, что он без «калаша». Спрашиваю:

– Где твой автомат?

А он объясняет:

– Оставил, чтобы не мешал, я не очень хорошо стреляю, мог бы в тебя попасть!

(И потом за всё время, что мы с ним вместе воевали, друг друга не раз выручать приходилось.

У меня по жизни брата нет. Так вот Бог дал. Точнее, даже Аллах! Мне без разницы. Бог или Аллах в душе должен быть. А эти выродки верой только прикрываются. Вся их вера – рабов иметь, наложниц, ну и наркоту!)



А в общем, взяли тот кишлак относительно легко. Сильного сопротивления нам не оказали. Ну, если не считать тех троих духов, которых мы с Бустаном под скалой порешили. Основная банда в очередном набеге была.

Начали искали наших ребят. Знали, что их обычно держат в хреновых условиях. Но невозможно передать словами тот ужас, отвращение и негодование, испытанное нами, когда мы нашли пленных.

Их держали в яме. Уму непостижимо, как они там не задохнулись в зловонии. Амбре то ещё! Трудно даже представить, что там могли находиться живые люди. Один из местных показал, где наши пленные. Нам бы в голову не пришло искать в таком месте.

Никто из наших не смог в ту яму залезть. Мы привели несколько стариков и велели достать пленных.

Надо сказать, что при всём при том – жить все хотят. Наш комвзвода предупредил: если кто заартачится – пристрелит самолично. Полезли как миленькие.

Когда ребят достали, сказать, что смотреть на них было страшно, – это ничего не сказать. Обросшие, седые, жутко грязные и вонючие чудовища.

Старики шустро и воды принесли, и одежду какую-то чистую.

Один из парней всё плакал от счастья и спрашивал, не снимся ли мы ему. Так и отошёл – счастливый.

А второй немного пришёл в себя и начал у нас оружие просить.

Говорит, те старики, что сейчас его обмывали и переодевали, самые издеватели и были! Объедки, которые вниз скидывали, старались бросить в самое дерьмо… Неприятно всё это вспоминать. А может, он просто душу отвести хотел, я его понимаю.

Оружие мы ему, конечно, не дали, а троих духов, которых живыми взяли, в ту яму столкнули и гранатами закидали.

По горячке хотели весь кишлак на небо отправить. Белый приказывать остановиться не стал. На войне есть моменты, когда приказ может не сработать. Он только сказал, что придётся и в детей стрелять.

– Желающие есть? – спрашивает.

И всё, все отвели глаза. Даже парень, которого только что спасли. Понимаете? Он в помойной яме, в собственном дерьме заживо гнил, а через черту переступить не смог!

Парень этот, Юрка Лютый, комиссоваться наотрез отказался. Дознавателем в контрразведке служил. Ну знаете, если пленного надо быстро разговорить – все средства хороши. Так вот, он был лучшим из средств. Самые крутые духи на коленях просили смерти, только чтобы к нему в руки не попасть. Благодаря ему у нас всегда самые достоверные сведения о духах были.

А к нашему командиру – с претензией особист из штаба: как так, мол, что пленных убили? Да за такое самоуправство…

Белый бандану снял. Ему и тридцати нет, а он абсолютно седой.

Говорит: «У меня парня на куски порезали! Что мне его родителям написать? Куда теперь? В штрафбат?»

Ну, типа, дальше фронта не пошлют, мы и так всегда в бою. Из боя в бой. Чем испугать можно?

Ему тоже возразили, что, мол, капитан – никогда ты не будешь майором.

А он и не стал майором. Под Шиндандом в бою с «чёрными аистами» погиб.

Мы гроб до самолёта на плечах несли. Никто с нами связываться не решился.

Взвод разведки спецназа. Все вооружены и все плачут навзрыд. Какой дурак сунется про инструкции рассказывать?

…Теперь, уверен, вы понимаете, почему я не сомневался, что ребята приедут. И почему мы своих не бросаем, тоже понимаете…
Глава 4

Через три дня, когда всё было готово, я вроде как случайно «проговорился» при Витьке про дом в посёлке. Оленьку он же видел, и вывод сделать нетрудно. Бандиты землю рыли, нас разыскивая. А Витёк не упустит возможность со мной поквитаться.

Тут у меня сомнений не было, как и в том, что наверняка у бандитов есть связи с ментурой и узнать адрес им труда не составит.

Так что можно ждать «гостей». Они себя долго ждать не заставили. Пожаловали уже на следующий день, или, точнее, ночь. На двух мерсах.

То, что это были именно они, тоже сомнений не вызывало. На мерсах теперь только бандиты и разъезжают. А в наш забытый Богом и людьми посёлок вела только одна дорога. Ну какие в глубинке дороги? На тракторе, конечно, без проблем, а на легковушке, хоть и мерсе, только потихонечку!

Поэтому убедиться, что это именно те, кого мы ждём (в обеих машинах – молодые крепкие ребята), перегородить дорогу, забросать машины сначала бутылками с краской, а потом и с зажигательной смесью – было делом буквально минутным.

Эти урки дешёвые просто не понимали, с кем в войнушку поиграть затеяли!

Пока тачки догорали, мы переловили обалдевших от неожиданности бандитов. Особенно не церемонились. Тех, кто пытался сопротивляться, жёстко вырубали. Они же не с поздравительными открытками в гости ехали.

Восемь бойцов, четверо с волынами.

Бурый даже заметил с плохо скрываемой завистью:

– Родина, – (так меня зовут друзья), – и за что это тебе такая уважуха? Они же про нас не знали. Получается, вот этим коллективчиком – на тебя одного?



Мы быстро выяснили, кто тут за старшего (бригадира). Остальных связали и оттащили в соседний лесок. Места тут тихие. Сгоревшие машины раньше утра не заметит никто. Так что времени проветрить мозги у этих уродов будет достаточно.

Со старшим начали «общаться». Надо было выяснить, как выйти на их хозяина. Чтобы закрыть проблему окончательно.

– Слушай сюда, падла! – встряхнул я и без того помятого бригадира. – Или сам нам сейчас всё подробненько расскажешь, или с тобой вот он, – киваю на Лютого, – побеседует. Только учти, у него самые крутые духи в штаны обделывались…



Ярость захлёстывает меня, и опять наваливается каморочная темнота. Слышу женский крик, мне кажется, это что-то кричит Оленька. Мелькает мысль: «А как она здесь оказалась?» Меня кто-то трогает, как сквозь вату слышу чьи-то голоса, и опять мерещится взволнованный голос Оленьки.

Да что это со мной?

Мучительно застонав, не открываю, а буквально раздираю непослушные веки. Перед глазами всё как в тумане.

Сквозь этот туман вижу склонившихся надо мной мужчину и женщину. Лиц я не различаю, но женщина, наверно, и есть моя Оленька.

Значит, её голос мне не померещился. Где я? Что со мной? Кажется, я лежу на какой-то кровати. Наверно, я всё же вырубился, и ребята отвезли меня в больницу. Значит, этот незнакомый дядечка – доктор. Да! Точно! Белое пятно – это его халат.

– Что со мной? – я сам с трудом слышу свой шёпот.

– А с вами, батенька, – точно доктор, только доктора всегда вставляют в свою речь всякие дурацкие словечки типа вот этого «батенька», – самое настоящее чудо! Вы как относитесь к чудесам?

Злость на его неуместное чувство юмора придаёт мне силы.

– Хреново отношусь к чудесам! – информирую уже чуть-чуть окрепшим голосом. – И к шуткам дурацким отношусь хреново!

Но доктор и не думает обижаться:

– Прекрасно, батенька! Вы даже себе не представляете, как всё прекрасно!

Положительно, он нахально испытывает моё терпение, пользуясь моей же непонятной беспомощностью.



У меня немного проясняется в глазах. Я уже почти нормально вижу и сияющее лицо доктора, и взволнованные глаза моей Оленьки.

Кстати, а почему она молчит? Наверно, за меня испугалась!

А доктор продолжает с возмущающим меня весельем:

– Оставляю вас с сестричкой, мне надо срочно Акбаю Батыровичу, спонсору нашему, позвонить!

Он уходит, напевая себе что-то под нос.

А у меня сразу куча вопросов. Почему он назвал Оленьку сестричкой? Какой такой спонсор? И почему имя Акбай Батырович мне мучительно знакомо?

Делаю попытку приподняться, но у меня получается только немного пошевелиться.

Оленька берёт меня за руку.

– Оленька! – может, она мне всё объяснит. – Что со мной? И вообще, как ты, как Димка? Ребята где?

Оленька выпускает мою руку и отстраняется. В глазах изумление.

– А откуда вы знаете, как меня зовут? И про Димку?

Всё ясно! Тут кто-то сошёл с ума! Тут все сошли с ума! А единственный нормальный человек лежит беспомощный. Или они меня разыгрывают? Только зачем?

– Оленька! – наверняка моё изумление сейчас нисколько не меньше, чем её! – Оленька! Почему ты вдруг называешь меня на «вы», и вообще, что произошло?

– Обещайте не волноваться… – начинает Оленька, и я вскипаю от злости:

– Прекрати говорить мне «вы»! – яростно сверкаю глазами, это сейчас единственно доступный мне способ выразить своё возмущение. – И почему я должен волноваться?!

Оленька колеблется, но потом решается:

– Вы, то есть ты, в восемьдесят девятом получил осколочное ранение в голову. Почти четыре года в коме… и вот… Но я с вами, то есть с тобой, только последние три месяца! – извиняющимся голосом добавляет она.

Наверно, что-то происходит с моим лицом, потому что Оленька пугается:

– Я, наверно, не должна была это говорить. Тебе плохо?

Возвращается доктор. Он улыбается ещё шире и ещё радостней потирает руки.

– Акбай Батырович так обрадовался, так обрадовался! Сказал, что первым самолётом вылетает. Завтра к вечеру будет!

– Акбай Батырович, – наконец-то доходит до меня, – так это же…

– Бустан! – подсказывает Оленька. – Твой друг из Узбекистана, он бизнесмен и очень больнице помогает…

– Давайте, батенька, займёмся вами! – берётся за дело доктор. – Будем вас приводить в порядок!



Надо всё как-то осознать, и я почти не обращаю внимания на возню вокруг меня.

Послушно пью лекарства, терплю уколы и капельницы. В голове каша. Но всё время ищу взглядом Оленьку. К счастью, она от меня не отходит ни на минутку. И наверняка её присутствие, её ласковый взгляд и прикосновения тёплых ладоней сейчас для меня и есть самое лучшее лекарство!!!
Глава 5

Голос Бустана узнаю сразу. Если бы он орал так даже в своём Узбекистане, я бы тоже услышал:

– Новое оборудование покупаю для вашей больницы! Вы мне брата вернули! Где он? «Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!»

Кого-то, быть может, и удивил бы узбек, цитирующий Есенина, только не меня.

Бабах! Распахивается настежь дверь в палату.

Это он! Мой братишка. Изменился, конечно, немного. В костюме! Солидный! Но это мой дорогой Бустан!

– Бустанчик! – бросается к нему Оленька.

Он обнимает её и целует, целует… Поймав мой ревнивый взгляд, объясняет:

– Исключительно как сестрёнку! Исключительно!

Потом ласково, но решительно подталкивает Оленьку к выходу:

– Подожди немного в коридоре, женщина! Я сейчас плакать буду, тебе не надо это видеть…

Как только за Оленькой закрывается дверь, он бросается ко мне.

– Родина! Негодяй! Ты чего так долго?



Он и правда плачет! Железный Бустан плачет! Конечно, и я растроган…

Немного справившись с волнением, прошу:

– Бустан, ты хоть скажи толком, что со мной было?

Он болезненно морщится. Видимо, вспоминать неприятно.

– По нашему БТРу духи с гранатомёта шмальнули. Никого даже не поцарапало, а тебе осколок в голову. Думали, убило. В брезент завернули и привязали к броне. А в части я с тобой начал прощаться, обнял, а сердце бьётся! Слабо, но бьётся! – Бустан порывисто вздыхает. – Почти четыре года в коме, но Аллах велик! Я знал, что это поможет!

И почему все говорят со мной загадками?

– Что поможет, Бустан? Толком объясни!

– Оленька! – кричит Бустан. – Заходи, моя хорошая, уже можно!

Оленька заходит, Бустан берёт её за руку и сообщает мне:

– У неё муж бандитам задолжал, потом с собой покончил, но долг-то остался. Я случайно узнал. Девушка – сирота, с ребёнком, ты же понимаешь, для этих уродов ничего святого! Кто-то должен был её помочь. Почему не я? Короче, я всё уладил, только с одним условием…

– Даже боюсь спросить, с каким? – вставляю реплику.

– И не спрашивай! – ликует Бустан. – А про что я тебе говорю? Условие такое: Оленька пообещала мне всё время быть с тобой! – У Бустана торжественно-важный вид. – Вот, это тебе от меня подарок!

Они тут что? Соревнование проводят, кто меня сильнее удивит?

– Ты это сейчас о чём? – слабым голосом уточняю я. – Азиат ты мой дорогой! Какой такой подарок?

Бустан сердито машет на меня рукой. Похоже, он и не шутит. С него станется!

– Слушать ничего не хочу! От подарков нельзя отказываться! Ты посмотри, какая красавица! Себе бы забрал, любимой женой, да не могу! Оленька мне как сестрёнка! – Тут он хлопает себя по лбу: – Ах! Башка совсем дырявый стал! Надо же ребятам сообщить! Отпраздновать твой второй день рождения!

Уже в дверях Бустан оборачивается, предупреждает меня, не без ехидинки:

– Кстати, Родина, не вздумай Оленьку тут обижать!

Вот гад! Издевается!

– Ты это кому говоришь, изверг? – плачущим голосом «жалуюсь» я. – Кому говоришь? Человеку, который четыре года в коме провалялся?

Бустан радостно хохочет и наконец-то оставляет нас с Оленькой одних.

Наши взгляды встречаются, и мы одновременно улыбаемся.

– Оленька! – вдруг доходит до меня. – А откуда я вообще про всё знаю? И про тебя, и про Димку. Даже про долг твой знаю, как это может быть?

У Оленьки очень загадочный вид.

– Понимаешь, Бустан просил с тобой всё время разговаривать, вот я и решила: вместо того, чтобы говорить всякую всячину, написать повесть про тебя и немного про всех нас. Что-то мне твои друзья рассказали, что-то я сама придумала. Как тебе, понравилось?

Так вот в чём дело! И каморочная темнота – это моя кома. Из которой меня Оленькина повесть и вытащила.



Пытаюсь приподняться. Мне надо задать один очень важный вопрос. Самый важный в моей жизни вопрос:

– Оленька! Что значит понравилось? Я же эту повесть прожил. Только вот одно не понял… а как эта повесть закончилась?

Оленька наклоняется ко мне, и сейчас весь мир для меня – это её глаза:

– Родька! Глупенький мой! Наша повесть не закончилась, она только начинается!!!..