МАЭСТРО

МАЭСТРО


В одном неплохом нестоличном театре незаметно подходил к концу очередной фестиваль. Он был не первым, семнадцатым или восемнадцатым по счету, и уже международным.
Театральных коллективов было семь или восемь, зарубежных – два. Один из ближнего зарубежья, с Украины, и один из дальнего, но не очень, из Италии.
Последним в программе стоял спектакль-тренинг итальянского маэстро. На самом деле, это был тренинг по сценической пластике, не больше, не меньше, но организаторы, решив, что никто никогда ничего подобного в России еще не видел, решили выдать его за спектакль и пригласить широкую публику.
Спектакль поставили на 11.00. в четверг. Билетов продали два. Делать было нечего. Амфитеатр закрыли темной тканью, а в партер срочно пригнали, сняв с занятий, студентов местного училища культуры, каждому предусмотрительно вручив программу фестиваля.
Студенты суетливо раздевались возле гардероба, продолжая по обычаю обсуждать с друзьями последние новости из личной жизни.
«Слыш, слыш, че щас было, – возбужденно зашептал бледный и налысо обритый подросток, указывая на директора местного литературного музея, – вон тот мужик в шапке с бабой, виш, раздеваются. Мы, главное, заходим, а он говорит: «Какие ребята все красивые», точно – педик». Друзья хихикнули, но не громко. Все-таки – в театре, не в училище.
«Да ладно те, Сань, ты уже и куста боишься, это ж Светкины родители, – пискнул кто-то в утробе группы. Хихикнули громче и дружно двинулись к залу.
«Проходите, проходите, ребятки, – приветливо встретили их билетерши у двери, – в партер, все в партер, садитесь плотнее».
На сцене уже маячила женская босая фигура в трико. Видимо итальянка. Декораций не было.
Начали вовремя, ровно в одиннадцать.
Откуда-то сверху правильно поставленным голосом объявили имя маэстро и название коллектива, с которым он работал в Италии. Зал вежливо зааплодировал.
Появился мастер. Лысый, лет тридцати, в белых свободных брюках и легкой черной толстовке. Вышла переводчица босиком в сером трико, как оказалось, по совместительству актриса итальянской труппы. Подтянулись из-за кулис актеры местных театров, три парня и несколько девушек в эластичных брюках и темных футболках, и еще старушка лет пятидесяти пяти, видимо, тоже актриса, в черных лосинах и розовой майке.
Маэстро, поздоровавшись, спросил, не хочет ли кто-нибудь из зала принять участие в тренинге. Смельчаков не оказалось. Только откуда-то крикнули: «Цирк!».
Начали с растяжки. Встали в линию. В полной тишине учитель показывал позы. Актеры старательно тянули свои еще не до конца проснувшиеся тела. Потом сели в кружок в позе лотоса. Из зала донеслось: «Секта».
И опять: «Цирк». Прошуршал осторожный смешок.
Мастер решил пояснить залу, что без растяжки, мол, никак нельзя. Мол, потерпите. Зал взял себя в руки. Притих.
«А долго это будет продолжаться?» – звонко спросила белокурая девочка лет четырех во втором ряду.
«Не долго, потерпи», – тихо, но внятно ответил ей дедушка, главреж принимающего театра. Его длинноногая дочь сидела рядом с безучастным видом. Внучка на руках деда не унималась. «Я не хочу, не хочу – заканючила она на весь зал. «Мы здесь не одни», – строго сказал главреж, – «Замолчи!».
Маэстро повернулся лицом к публике, оценил обстановку и решил включить зал в свое внутреннее пространство, чтобы не раздражаться. Включить его как уличный шум или, может быть, шум ветра, или шум дождя.
Девочка подняла руки и начала, как завороженная, повторять движения актеров.
«Секта!», – опять раздалось в партере. Но никто не отреагировал. Включились.
Итальянец крикнул куда-то наверх: «Татьяна! Один».
Появилась музыка, и маэстро зашагал по сцене походкой Иисуса Христа.
Было очевидно, что если бы доски под его ногами вдруг превратились в водную гладь, мастер этого даже не заметил бы. Ему было все равно. Он мог бы пройти даже по воздуху.
Музыка и Маэстро остановились одновременно.
Он начал воодушевленно объяснять актерам, как нужно ставить ноги, как переносить тяжесть тела, как двигать корпусом. Актеры активно зашагали друг за другом. Зрители принялись их разглядывать. А что еще делать?
Итальянка была некрасивой. Крупный нос, груди почти нет, талия в несколько слоев обмотана широким черным шарфом. Высокий, небрежно схваченный пучок каштановых волос. Плоские крошечные бедра совсем потерялись в спортивных брюках. Она двигалась сосредоточенно, выкатив до предела свои выпуклые глаза, поджав губы и втягивая и без того впалые щеки. Она внимательно слушала музыку и внутренние импульсы своего тела. Ее сухие босые ступни и тонкие запястья безошибочно попадали в ритм, а лицо оставалось неподвижным, как маска.
Молодой парень, самый высокий и нескладный настолько, что было странным, как это он смог окончить театральный, шел, хихикая, искоса поглядывая в зал, и было непонятно, почему ему так неудобно, то ли от собственной несуразности, то ли оттого, что маэстро показывает публике этот спектакль.
Старушка согласованно выдвигала колени и плечи, ритм она улавливала не хуже других. Остальные двигались, не особенно напрягаясь. Видимо, им было легко.
Маэстро усложнил задачу. «Ваша ходьба должна иметь какое-то качество, – сказал он, – поищите, определите его». И, немного погодя, добавил: «…это должно быть где-то на грани между бытовой ходьбой и танцем, вашим индивидуальным танцем».
«Давайте произвольно поделим пространство и разобьем упражнение на три части.
В первой части вы ищете свой рисунок в полный рост, передвигаясь под музыку по сцене, после удара в бубен, вы немного опускаете тело и продолжаете двигаться на полусогнутых ногах. Во время второго удара бубна, вы замираете на месте и фиксируете положение вашего тела, затем продолжаете танец до третьего удара в бубен. После него резко опускаетесь на пол».
«Татьяна! Два!» – скомандовал Маэстро.
Начали…
Когда все легли, старушка осталась стоять на полусогнутых. Зал сразил неудержимый хохот. Она же, оставаясь в нелепой позе и оглядываясь по сторонам, возмущенно воскликнула: «Это же второй, второй!» Грохнул еще один взрыв смеха.
Маэстро еще усложнил задачу: «Теперь во время второго удара бубна, вы не просто замираете, но одновременно проговариваете вслух то, что успевает выхватить ваш взгляд».
Задвигались. Маэстро ударил в бубен. Присели. Пошли. Ударил второй раз.
«Пели гриччи!» – выкрикнула итальянка. Затем одновременно посыпалось: «Фонарь! Решетка! Майка! Глаза! Дырка! Мальчик!..»
И, наконец, старушка, судорожно поискав глазами достойный предмет, но не находя оный, замерев, выкрикнула: «Ё!»
Следующее задание было простым. Надо было вытянуться повыше, чтобы почувствовать связь с небом, и начать передвигаться по сцене так, как будто кто-то сверху держит вас на ниточке. То есть ниточка будто бы выходит из вашей макушки и тянется высоко в небо. А там уже, кто-то… Кто бы это мог быть? …Там уже кто-то крепко держит конец нитки и направляет вас туда, куда надо. Ваша задача – быть самим собой, то есть сознавать свою уникальность, непохожесть на других и, в то же время, чувствовать нить, связывающую вас с небом. И вы должны слышать музыку. И Маэстро должен видеть, что музыку вы слышите. Вот такое простое упражнение.
«Татьяна! Номер три!» – крикнул Маэстро.
Запела иерихонская труба.
Зрители разглядывали актеров с нескрываемым интересом.
Высокий и самый молодой был, по сути, маленьким взъерошенным щенком. Любопытным и трусливым одновременно. И ему было явно неудобно на ниточке. Он в ней все время запутывался.
Старушка так напрягалась, что ниточка обрывалась. Актриса казалась себе очень сильной и уверенной хозяйкой жизни, только вот ниточка этого напора никак не выдерживала.
Длинноволосая рыжая девушка, высокая, как Эйфелева башня, и спокойная, как русское поле, явно ассоциировала себя с ролью матери, или она только готовилась к ней.
Блондин с хорошей фактурой был ни кем иным, как вечным любовником. В его движениях была и сила, и грация. Ни музыка, ни ниточка не были для него чем-то более важным, чем он сам. Он жил самим собой, и ему было хорошо. Ему этого хватало.
Девушка с безукоризненным телом была косулей. На нее можно было смотреть часами, как на огонь. Все в ней было стройным, крепким и изящным. И голени, и запястья, и спина, и высокая шея. Полушария груди и бедер были упругими, но не тяжелыми. Она хорошо чувствовала почву под ногами и, судя по всему, знала дорогу и к лугу с сочной травой, и к озеру с чистой водицей.
Итальянка была Паганини, ее тело, некрасивое от природы, было скрипкой в руках Бога. Оно могло рассказать обо всем. Рассказать не просто внятно, нет, она могла рассказывать ярко, с экспрессией. Рисунок ее движений был тонким, как перо художника.
Легкая и открытая всем ветрам девочка с огромными карими глазами была воздухом или ребенком, или просто материалом для воплощения. Она не ходила, не танцевала, она летала. Летала легко. Такая девочка-ветер.
Парень в очках был, явно, конструктором. Он знал, как переносить тяжесть тела с одной опоры на другую, он лучше других ориентировался в пространстве. Он конструировал фигуры безошибочно точно.
Высокая молодая блондинка двигалась правильно, но лениво. Может быть, ей хотелось спать, и окружающий мир не был ей настолько интересен, чтобы включаться в него всем своим телом. Часть его оставалась во сне, а сама девушка жила как бы наполовину, как полуспящая красавица.
Маэстро терпеливо наблюдал за тем, как рождаются образы, не мешал. Затем попросил всех по очереди показать свою работу. Крикнул Татьяне: «Четыре» и удобно устроился на полу возле левого прохода.
Этническая арабская музыка подхватила Итальянку и вынесла на сцену. За ней вылетела рыжеволосая Мать, потом старушка-Хозяйка жизни, Щенок, Конструктор, Полуспящая красавица, блондин-Любовник, Косуля…
Выпорхнула Девочка-Ветер, ее пластика была настолько выразительна и связь с небом была столь очевидна, что в зале раздались аплодисменты.
Маэстро откуда-то из-за кулис дал следующее задание: «Теперь, когда вы лучше узнали самих себя, вам надо будет показать грань между одиночным и парным танцем. Между одиночеством и жизнью вдвоем. Подготовьте себя к встрече с партнером. Двигайтесь по сцене и глазами попробуйте найти себе пару, одними глазами».
«А если все выберут одного?» – обеспокоено спросила Хозяйка жизни.
«Не выберут» – вставила Косуля.
«Почему Вы об этом думаете?» – спросил Маэстро, выходя на сцену, – это всего лишь упражнение, не надо ни с кем воевать, нет необходимости.
«Нет, ну надо же, чтобы нравился. А иначе как?» – не сдавалась Хозяйка.
«Это всего лишь упражнение, – попытался остановить ее Маэстро, – если что-нибудь пойдет не так, я что-нибудь придумаю. Вы не должны спорить».
«Почему?» – Хозяйке жизни явно хотелось общения.
«Потому что Я Вам это говорю!» – поставил точку Маэстро.
«Простите», – сдалась Хозяйка. И еще раз добавила: «Простите».
«Татьяна! Номер пять!»
Актеры двинулись по сцене в предвкушении встречи.
«Надо просто ходить и смотреть на других», – подсказала Хозяйка Щенку.
Маэстро не выдержал. «Пожалуйста, – обратился он к актерам по-итальянски, – не слушайте других, не ищите другой информации на сцене, пожалуйста!».
Переводчица выговорила фразу по-русски с особым нажимом.
«Простите!», – еще раз сказала Хозяйка жизни.
Музыка закончилась, а зрители так и не поняли, кто кого выбрал. Назревала интрига.
Маэстро ее подогрел. «Я счастлив, – сказал он, обращаясь к актерам, – вы уже нашли друг друга. Вы не одиноки в этом мире». И скомандовал: «Теперь идите к своему партнеру!»
Мать схватила за руку рядом стоящую Девочку-ветер. Блондин-любовник подскочил к Полуспящей. Косуля и Конструктор одновременно ступили навстречу друг другу. В центре в растерянности остались Щенок и Хозяйка.
«Они нашли друг друга, – раздалось из зала и раскатилось смехом по всему партеру.
Маэстро предложил определиться в парах, кто будет ведущим, кто ведомым. Договорились. Определились.
«Ведомый должен закрыть глаза», – сказал учитель. «Оба, два глаза», – уточнил он, глядя на Хозяйку жизни. Она крепко зажмурилась. «Ведущий кладет руку партнера себе на плечо, – продолжал инструктировать итальянец, – и начинает под музыку ходить по сцене. Ведомый следует за ним, пытаясь угадать и повторить движения ведущего. Первый работает на защиту своего партнера. Надо найти лучший путь для партнера, чтобы максимально освоить всю площадку. Вы можете подниматься и опускаться, поворачиваться, менять ритм, но не забывайте, пожалуйста, о партнере. Начали!»
«Татьяна! Шесть»
Щенок, посмеиваясь, как-то странно потряхивая головой и втягивая шею в плечи, начал неровное движение. Хозяйка жизни засеменила за ним с героическим выражением лица. Было похоже, что она всматривается куда-то вдаль сквозь плотно сомкнутые веки.
Остальные двигались достаточно легко, стараясь никого не задеть. Мать и Девочка-Ветер, обе передвигались на цыпочках. Девочка вела.
«Будьте внимательны. Вы заботитесь о партнере. Отвечаете за него, – напомнил Маэстро. Щенок слегка присел и накрыл руку Хозяйки своей ладонью, как бы успокаивая, поддерживая ее. Она закивала, вынужденная хранить молчание, и, продолжая старательно нащупывать свой путь. Музыка смолкла. Открыли глаза, увидели друг друга. Что-то изменилось в лицах, актеры посмотрели на Маэстро с благодарностью. Потом опять друг на друга.
«Отлично! – сказал Маэстро, – уже гораздо лучше. Вы начинаете слышать через тело. Теперь поменяйтесь партнерами. Та же идея контакта. Только контакт открытой ладонью со лбом партнера. Теперь партнер тянется за вами, стараясь не прерывать прямого телесного контакта. Пожалуйста! Те, кто ведет, будьте предельно деликатны! Не делайте глупых вещей! Не играйте с партнером! Он полностью зависит от характера вашего движения. Не разрывайте с ним контакт».
«Татьяна! Семь».
Зал до краев наполнила сладкая, как лукум, мелодия. Маэстро сел на пол перед сценой, спиной к зрителям, обнял высокий кожаный барабан и начал ритмично постукивать в него.
Конструктор потянул за собой рыжеволосую Мать, Хозяйка жизни взяла Косулю, Щенок, почти не дыша, последовал за Полуспящей, она наконец-то проснулась и неожиданно для всех превратилась в белокурую Орлицу. Движения Щенка становились все более плавными и уверенными, лицо одухотворенно засветилось, он перестал быть похожим на щенка и с закрытыми глазами стал больше походить на влюбленного Гимназиста.
Девочка-ветер вела Любовника. Это было красиво. Она опустила его на колени, потом всем телом на пол и стала медленно закручивать, как улитку, потом быстрее и шире, как вьюгу, потом придавила его лоб к земле, продолжая скручивать парня, как канат, как шнур. Потом подтянула его кверху, как елочную сосульку, и начала вращать в обратную сторону, мягко притянула к себе и повела в танце. Зал разразился аплодисментами.
Музыка смолкла. Актеры стояли лицом к залу. У них были другие лица!
Старушка уже не походила ни на старушку, ни на Хозяйку жизни, это была красивая зрелая Женщина. Ее глаза увлажнились от слез и засияли в огнях рампы, как голубые топазы. Гимназист влюбленно смотрел на Орлицу. Зал оторопел. Было не смешно.
Кто-то крикнул: «Браво!». Кто-то подхватил: «Бис!», – вряд ли понимая значение этого слова.

«Татьяна! Восемь», – крикнул Маэстро, все еще продолжая обнимать барабан, и кивнул актерам: «Танцуем в парах!»
Из-за кулис вышла Итальянка, про нее уже почти забыли. Она взглядом остановилась на Любовнике, тот с готовностью сделал шаг ей на встречу. Гимназист так и не выпустил из рук Орлицу. Женщина и Мать отошли и присели у задних кулис. Косуля взглядом притянула Конструктора, и они поплыли в танце. Девочка-Ветер осталась одна в центре сцены. Она смотрела на Маэстро блестящими от подступивших слез глазами и, она уже знала, что он выбрал ее. Он поднялся с пола, выждал три такта, легко присев на барабан и не отрывая от нее своего цепкого взгляда, потом плавно оттолкнулся одной ногой, подлетел к ней и закружил в свободном вихре…
Они остановились одновременно с музыкой под шквал аплодисментов. Маэстро, не снимая открытой ладони со спины Девочки, объявил перерыв.
Курилка наполнилась до отказа. Уборщица предложила тем, кто не помещается, выйти на свежий воздух. Потянулись к выходу, не одеваясь. Ежились под струями ледяного ветра, блаженно затягиваясь.
В театральном кафе было свободно. Трое преподавателей училища, мужчина и две женщины, взяли чайничек чая с бутербродами. Студенты, парень и девушка, вежливо пропустив их у стойки, заказали мороженое.
«А Петров то с Михайловой, похоже, всерьез задружили, как бы до свадьбы не дошло», – язвительно выпустила одна из женщин.
«Дамы, дамы, помогите Борэ,
Помогите Борэ, вам говорят,
Он наделал лужу в коридорэ –
Шаг впирод и две назад», – тихонько запел мужчина, напирая на еврейский акцент.
Дамы заулыбались, закивали.
Вошел Маэстро, за ним Итальянка. Взяли кофе. Подтянулись местные журналисты.
Один из них, бесцеремонно подсев за столик к артистам, уже задавал вопросы.
Итальянец, вежливо попросил несколько минут на кофе и отдых и предложил пообщаться через пару часов. «А пока, обратите внимание на этих молодых людей, за соседним столиком, по-моему, там происходит что-то интересное», – сказал Маэстро на ухо журналисту. Сказал по-английски, но журналист понял.
За соседним столиком парень с девушкой ели мороженое. Парень держал ложечку в левой руке. Они сидели, сомкнув над столом поднятые вверх открытые ладони, сохраняя контакт и как бы проверяя возможность опоры.
– Чур, я веду, – сказал парень и наклонил ладонь девушки вниз, накрыв ее своей.
– Как долго? – спросила девушка, развернув ладонь под его рукой пальцами к его запястью, не прерывая контакта.
– Если хочешь, можем пожениться.
– И ты готов не разрывать контакт? Никогда?
– Никогда.
– Даже если тебе захочется стряхнуть меня с ладони? – она попыталась оторвать руку.
– Не захочется, – он крепко прижимал руку, удерживая ее ладонь, – Ты хочешь? Ты согласна?
– А как насчет ниточки? – спросила она.
– Не понял.
– Ты готов оставаться на ниточке, не разрывая ее?
– Смотря, в чьих руках ниточка. В твоих?
– Нет, – девушка показала взглядом куда-то под потолок.
– А, – протянул он с облегчением, – понял, конечно, конечно.
– Ладно, – ответила она, – только в училище никому не говори. И друзьям тоже.
– Ладно, только родителям. А ты?
– Что?
– Родителям скажешь?
– Давай лучше вместе.
– Давай. Сегодня.
– Ладно.

Маэстро пристально посмотрел на парня и, перехватив его взгляд, одобрительно кивнул.


© Ольга Грэйт, 2012