Исповедь проститутки

Всем, пострадавшим от несправедливости законодержателей… А также тем, кто служит лжи (круговая порука, блат, кумовство, коррупция, карьеризм, подлость, предательст-во, продажность и т.п.), тем, кто начисто ли-шён чести, совести, достоинства, чувства спра-ведливости и простой человечности посвящает-ся

ИСПОВЕДЬ ПРОСТИТУТКИ

Самый древний и самый страшный яд,
которому до наших дней не нашли противоядия –
КЛЕВЕТА.

С утра позвонил Колька. Это мой давний хороший знакомый. Он пред-приниматель. Что предпринимает? Скупает почти за бесценок старые ком-пьютеры, ноутбуки и другую, отработавшую своё электронную дребедень. Что он потом со всем этим делает, не знаю, но, видимо, что-то «наваривает», иначе не было бы смысла заниматься таким бизнесом.
– Привет, поэт!
Это он так здоровается со мной, думая, что такое приветствие может сразу же приподнять меня в моих же глазах. Ну да ладно…
– Привет, – отвечаю ему, прекрасно понимая, что просто так звонить кому бы то ни было Колька не разгонится. – Давай отбросим вопросы о здоровье тёщи, кур, свиней и другой живности и – по делу.
– Давай.
Колька не обижается. Если бы был обидчивым, не был бы предпринимателем.
– Говори, – подтолкнул я его к началу разговора «по делу».
– Знаешь, я тут разбирал один ноутбук и мне попался интересный материал, голосовой. Я подумал, ты у нас поэт и вообще…, и тебя, может, заинтересует это в сюжетном плане. Может, бестселлер какой нарисуешь. Я сбросил на диск, подкатывай, глянешь. Если г…, так выбросим, а если нормальное что, глядишь, сто грамм и пончик заработаю.
– Хорошо, сейчас буду.

Через пару минут я уже крутил педали своего старенького велосипеда по тротуару в направлении центра города. Там, на окраине центра и находился так называемый Колькин офис, оборудованный в одном из помещений больших горторговских складов, построенных ещё в давние советские времена.
Кольку я застал сидящим на самодельной скамеечке у ворот «офиса». Он ковырялся в каких-то тонюсеньких проводках и микросхемах, разложив всё это на коленях.
– Сам директор, сам прораб, сам хозяин, сам и раб! – поприветствовал я приятеля, прислонив свой единственный и любимый транспорт к обшарпанной стене склада.
– …опа едет, ноги нет, – в тон ответил Колька. – Проходи.
– Падай, – проведя меня в «коптёрку» (отгороженный закуток внутри склада с небольшим окном и дверью с врезанным замком) и показав на древнее затёртое кресло, сказал Колька, проходя к своему столу, на котором стоял открытый ноутбук. – Знаешь, когда «прощупываешь» жёсткие диски, такого насмотришься и наслушаешься! Им кажется, что информация уничтожена, ан нет, она тут как тут! И интересную мы – «хады суды»!
Я присел на краешек предложенного сиденья и откинулся на спинку в позе «полулёжа».
– Слушай.
Колька запустил диск.
Сначала я услышал шорох, щелчки (наверное, пристраивали микрофон), затем пошла речь. Если судить по голосу и по тону говорившей, можно было сделать вывод, что это, во-первых, исповедь, во-вторых, женщине должно быть далеко за тридцать (если учитывать тембр прокуренности и поиспитости) и что она, женщина эта, столь же близка к нравственным принципам, как я к роду императора Николая Второго. Почти всё после оказалось так, кроме самого главного – возраста. Я понял, что с литературной точки зрения этот материал представляет немалый интерес, что голос можно перенести на бумагу, исправив лишь имена и фамилии. И получится… А что получится? Я же не знаю, кто она, эта женщина, доверившая свой внутренний мир компьютеру. Жива ли она на данный момент или не жива? И что это за люди, упомянутые ею и сыгравшие в жизни исповедницы свои судьбоносные роли?
В общем, изменив лишь фамилии, имена да места происходящего, я записал эту исповедь практически слово в слово. Вот она.
***

За окном галки. Много галок. Клюют вон всё подряд: от зерна до падали. Им всё нипочём. И холод нипочём, и жара. Живут лишь для того, чтобы набить своё брюхо и расплодить тучи себе подобных, чтобы лучше устроиться в какой-нибудь тёплой вонючей помойке. Вонючей? Да, они уже давно принюхались. И то, что для свежего существа кажется диким и зловонным, для них является комфортом. Да всё, как у людей. Чем уютнее помойка, а в ней с избытком всякого дерьма, тем больше авторитета. Может, потому эта чернота так живуча?
Галки, галки, галочки… Да-да, галочки. Отмечая всё самое важное и всё, на что нужно делать акцент, мы придумали значок, называемый «галочкой». А среди вот этой живой черноты есть и моя галочка. Да, живая галочка и «галочка», однажды поставившая точку в жизни одного очень даже неплохого человека.
Мне восемнадцать лет. Я Елена Порченко. Тьфу! Как всё-таки много го-ворит фамилия! Порченко… Что-то от ущербного, порченного. Может, оттого и зрение у меня на огромном минусе? Но мы не выбираем родителей с их родословной и потому обречены принимать всё, что достаётся нам по наследству посредством генной информации.
***
… Мне было лет пять, когда мама впервые привела в квартиру пьяных мужиков. Разложив на столе разные вкусности и, естественно, спиртное, они начинали гульбу. Нам же с сестрой строго-настрого запрещалось подходить к этому пиршеству. Сестра на два года старше меня и хитрее, потому всегда находила убедительные аргументы, чтобы уговорить меня стащить что-нибудь из еды. Я незаметно воровала со стола то кусочки колбасы, то ещё какие деликатесы. Если же меня за этим занятием ловили, то сильно били. Мы постоянно были голодными. Если мама загуливала, она могла неделями не появляться дома, где-то пить и спать или же снова и снова устраивала у нас дома вот такие «попоища». Хорошо, что появлялась бабушка, мамина мать, она-то и кормила нас. А бабушка появлялась лишь тогда, когда мамы не было дома. Если им приходилось пересекаться, начинался страшный скандал, порой переходящий в банальную драку. Не знаю, отчего это, но думаю: лысый лысого не любит. Потому что бабушка тоже частенько бывает «на рогах». Папа же постоянно находился в командировках и ничего не знал о приключениях мамы. А мы рассказывать боялись, потому что за каждый проступок следовало от мамы жесточайшее наказание. И всегда доставалось мне, а не сестре. Мама била по чём попало, хватала меня за волосы, таскала по полу, била головой о стену, разбавляя экзекуции отборными матами. Нередко баловалась ножичком. Вон и сейчас у меня под нижней губой виден маленький шрамчик – результат её баловства. Зато, когда приезжал папа, дома был праздник и вольности, и обжорства…

Однажды мама привела домой молодого человека. Его звали С. П. Этот очередной её любовник, как я поняла, располагал деньгами, мало пил, не курил и был щедр, как золотая рыбка. Мама не знала, куда его посадить, чем угостить. После я узнала, что С. работает в строительной бригаде, которую возглавляет мой папа. Но чаще С. Появлялся только с мамой или один. Он мог прийти как днём, так и среди ночи, вход в нашу квартиру для него был свободен.
Однажды, в конце очередного застолья, когда мужики порасползались, мама спала, а С. был изрядно пьян и почти дремал, развалившись на стуле, я робко попросила его идти домой. Он как-то бессмысленно посмотрел на меня, после, не спеша, поднялся, вытащил из брюк ремень и… начал меня бить. Я пыталась убежать, уклониться от ударов, но его ремень настигал меня везде. Я плакала, просила пощады, но тщетно. Пока С. не выплеснул на меня всё своё пьяное зло, он не остановился. Утром, когда мама более или менее проспалась, я пожаловалась ей на выходку ублюдка. Мама пожалела меня?! Дождёшься! Она меня ещё и отругала за то, что наговариваю на хорошего человека. Хорошо ещё, что не побила вдобавок.
Так всё продолжалось несколько лет. С., приходя к нам, любил издеваться надо мной. Он, как мог, стремился меня унизить, размазать, растоптать.
– Ну, привет, уродина! – такими обычно словами он со мной здоровался. – Всё ещё мечтаешь, как выйдешь замуж за сказочного принца? Кто тебя, такую ущербную, кривую возьмёт?! Ведь у тебя даже шеи нет! А это что? О, так у тебя ещё в перспективе и рюкзачок вырастет за спиной? И дал же Бог миру уродину!
Вот такую перспективу пророчил мне друг семьи нашей С.
Когда же мне исполнилось тринадцать лет, С. стал смотреть на меня по-другому. В его глазах я видела похотливый блеск. А как же! У меня начали проявляться женские формы. Да и молодость играла здесь немалую роль. Но он просто смотрел на меня. Оскорбления же из его уст звучали всё реже и реже.
А кто была я? Я была белой, чистой птицей, да, мечтала о сказочном принце, которому – одному-единственному – после венчания отдам девичество (иначе и быть для меня не могло, ведь я искренно верила в Бога), много читала хорошей поучительной литературы, прекрасно училась в школе и строила, строила огромные, яркие планы своего, как я думала, самого светлого будущего…
Однажды папа решил сделать капитальный ремонт нашего старого дома по улице имени одного из (кажется, немецких) революционеров. Естественно, пригласил для этой работы и нашего друга семьи, хотя знать не знал и ведать не ведал, что тот – друг семьи (да и какой друг!..).
Как-то, прогуливаясь по городу, я забрела в этот дом. Здесь прежде жили бабушка с дедушкой, после и мы вместе с ними, пока не построили квартиру в новом микрорайоне. Я вошла в комнату, где С., видимо, уже закончив свою работу, собирал строительный инструмент. И когда он, обернувшись, взглянул на меня, я снова заметила в его глазах тот самый хищный, ядовитый, голодный, похотливый огонь, который постоянно замечала в моменты наших с ним встреч. Я не успела ничего понять, как очутилась в его объятиях. Запахом опилок, пота и чем-то гниловатым (наверное, из его рта) обдало меня. Я растерялась и стояла, словно парализованная. А он, резко приподняв меня, бросил на топчан, застланный каким-то серым, пыльным, давно нестиранным тряпьём. И сразу же – одновременно – его губы полезли к моим губам, а правая рука под подол платья. Меня словно током ударило. Я пришла в себя и стала изо всех сил вырываться, отбиваясь руками и ногами, царапаясь и пытаясь выскользнуть из-под наглого и тяжёлого тела насильника. Мне это удалось и, вскочив, я пулей вылетела из дома. Как я бежала, петляя по улицам частного сектора, толком не помню, помню лишь, что обжигающим огнём горело лицо, в душе кипели злость и обида, слёзы сдавливали горло. И са-мым страшным было то, что пожаловаться было некому. Потому что знала, меня не пожалеют, а в лучшем случае отругают за «враньё» или же побьют.
Но, как впоследствии оказалось, это «приключение» в моей девичьей жизни было просто солнечным и безоблачным приключением. Самое дикое меня ожидало впереди.

***
… Не знаю, может, в тот день у мамы не было денег и ей не на что было похмелиться, но, войдя под вечер в квартиру, она с какой-то напускной строгостью и деланным хамством бросила мне:
– Собирайся. Нужно сходить помочь по хозяйству Петру… Михайловичу.
Пётр Михайлович – это один из мужиков маминой компании. Без ком-плексов и уверенный всегда в том, что «дети больше нас знают и ещё нас поучить могут».
– А что ему нужно? – настороженно спросила я.
– Что-что! – мама, отводя глаза, прошла на кухню и загремела посудой. – Просто приболел человек, попросил помочь. А мне дома работы хватает. Я сказала, что ты придёшь. Там ненадолго, не бойся. А уроки сделала?
– Не все.
– Придёшь, доделаешь. Меньше будешь по улицам шляться да в телевизоре торчать.
Ну, и, конечно, как всегда, любую свою речь мама разбавляла тяжёлой матерщиной. Да я уже как-то и привыкла. Этим у нас в семье не брезговал никто. У меня и то порой вылетало, когда накатывало «по красному».
Петру Михайловичу было далеко за сорок. На вид же можно было дать лет пятьдесят. Постоянно недобритый, под хмельком, с раздевающим жен-щин и девушек взглядом и сальными шуточками он был душой маминой компании. А вот откуда у него водились деньги, не знал никто, но деньги водились.
Чем «приболел» Пётр Михайлович, я поняла, когда после помывки пола согнулась над ведром, чтобы выжать тряпку. Почувствовав на своей попе ладонь, я резко выпрямилась, этим движением чуть не уронив на пол Петра Михайловича.
– Ну, ты! – огрызнулся Пётр Михайлович! –Чуть не убила, сука!
Я оторопела, не зная, что ответить на такой «комплимент».
– Простите, я нечаянно. Так получилось. Я пойду…
– Куда пойдёшь?! – повысил голос «пострадавший». – Я тебя, по-моему, никуда не отпускал.
– А что, вы должны меня ещё и отпускать?
– А как ты думаешь, зачем ты здесь? Просто, чтоб полы вымыть. Их и без тебя помоют. А ты, если не отработаешь мамашин долг, то помоют твою маму.
– Как?.. Где?..
– Где покойников моют.
И Пётр Михайлович расхохотался.
– Пошли в комнату, – отхохотавшись, сказал он, – раньше начнём, раньше… уроки сделаешь.
– З-зачем в комнату? И что начнём?! – испугалась я. И тут страшная догадка меня осенила: – Я не хочу, не могу, я – девочка!
– А кто сказал, что я буду покушаться на твою «девочку»? Других что ли способов люди не напридумывали?..

Прежде всего, я испугалась, нет, не потери девственности, при такой жизни я знала, что рано или поздно мне придётся с ней расстаться, я испугалась гнева, а главное, наказания маминого за ослушание и… сдалась.

Что было? Он спустил до колен штаны, а я должна была достать его «достоинство» из-под резинки цветных застиранных плавок и ласкать руками до… полного, как он выразился «извержения Везувия». Мне было противно и неприятно, но я исполняла всё, что он говорил, точнее, приказывал.
Дома я ничего не рассказала. Единственное что, так это взглянула на мать презрительно-уничтожающе. Но мать то ли не заметила моего взгляда, то ли не захотела отреагировать. Может, чувствовала вину, а может, пропила всё человеческое. Скорее, второе. Почему? Да потому что через день она снова отправила меня к Петру Михайловичу якобы для уборки квартиры, но на этот раз был секс, оральный секс…
А дальше пошло-поехало… Был ещё дядя Саша (так его все называли в маминой компании), Егор Палыч. И я уже привыкла, исполняла «свой долг», вернее, отрабатывала мамины долги и заработки более спокойно, ведь на мою девственность (как после оказалось, по предварительной с мамой договорённости, «чтоб чего не вышло») никто не покушался. А орально… попробуй докажи… И волки сыты, и овцы, вроде, целы. На улице и в школе я не показывала вида, что «что-то знаю и уже умею», тем более никому не говорила, оставаясь примерной, умной и послушной девочкой. А кто бы сомневался! Ведь и гинеколог видел, что я «девочка», пусть лишь и физиологическая, но – девочка! И возьми меня за рубль двадцать! А ничего не выйдет! Пусть я некрасивая, пусть ровесники не смотрят в мою сторону, но зато смотрят (и ещё как!) те, кто постарше. И у меня для них есть главное и, пожалуй, основное достоинство – моя молодость, моя юность, мой подростково-юношеский возраст!
Вот где-то здесь и умерла моя чудная, чистая и светлая птица, а вместо неё родилась и стала потихоньку расти галочка, чёрная, как уголь адских котлов, наглая и развязная, как подзаборная шлюха, птичка, сегодня со стаей себе подобных зовущая или поджидающая меня там, под моим окном…

После мама сказала, что мои «заработанные» деньги она кладёт мне на счёт. После этих слов и осознания лёгких, ни к чему не обязывающих зара-ботков я уже и сама стремилась к этим заработкам. А что? Когда, после первого моего похода к Петру Михайловичу, приехал из командировки папа, я попробовала пожаловаться ему на действия мамы, но он вместо того, чтобы поставить маму на место, отругал меня, обвинил во вранье и сказал, чтобы такого я хотя бы из дому не выносила. Ну, и что? Идти в милицию? А кто мне – биологической девственнице – поверит? В крайнем случае, для перестраховки отправят в интернат. А мне это надо – искать на свою попу и другие интимные места приключений?! Пусть так и будет. Тем более, что мне понравилась эта «работа».

И наступил тот день, когда я должна была в первый раз пойти к С. Вот здесь я изрядно поволновалась. Как же, однажды пришлось отбиваться от его посягательства, а теперь идти самой да ещё и улыбаться… Я попыталась воспротивиться, сказала, что лучше «мыть полы» к Петру Михайловичу или к дяде Саше, но… сестра крикнула:
– Ты что, падла, не поняла?! Собирайся и п…дуй, пока не попало!
– Кончай выкобеливаться и – вперёд! – это уже мама.
Да, деньги, конечно, нужная вещь. Но чтоб до такой степени! А впрочем, сестру я понимаю, она поступила на платное, ей нужны деньги. Вот она и бесится. И, как всегда, меня – вперёд! Что было делать, пошла…

Со временем мы с С. не только «слюбились», но и сдружились. Мне очень льстило, что он исполнял все мои прихоти и желания. Я грешным делом уже подумывала и «захомутать» этого любовника. Да и мама была бы не против, но… мне было всего-то – четырнадцать. А в таком возрасте даже райисполком не разрешит.

Не знаю, чем бы закончились наши отношения с С. и как бы шла моя дальнейшая работа по интимному обслуживанию мужского зрелого населения, если бы на горизонте не появился Он, переломавший на какое-то время все мои взгляды на жизнь, на всё мужское окружение и внесший своим появлением какую-то сумятицу в мои, уже почти сформированные взгляды на этот мир. С ним я поняла, что, оказывается, не все так живут, как я, а живут в светлом, по моим понятиям, сказочном и интересном мире.
Его я увидела случайно. Я, гуляя однажды по городу, шла через сквер, заканчивающийся городским Домом культуры. Он стоял на ступеньках, курил и смотрел куда-то вдаль. Что-то я вдруг в нём увидела, что-то такое, влекущее, безостановочно и беспощадно влекущее к себе. Но светлое, чистое, доброе. Признаться, такого чувства у себя я не помню. Нет, вру, помню. Мне одно время нравился наш учитель иностранного языка Павел Медведев. Он работал не только у нас в школе, но и в культуре, часто выступая на сцене. Но я боялась пытаться его соблазнить, понимая, что это может не очень хорошо для меня закончиться… А может, такие чувства в том, ином, спрятанном от меня мире люди зовут… любовью? А может, мне просто захотелось с Ним близости, не той "рабочей", а настоящей, взаимной и обязательно по такой же взаимной любви?.. Не знаю, но мне показалось, что я умру, если не буду с ним. И я должна быть с ним!
А Он докурил, бросил окурок в урну и, конечно же, не замечая меня (а кто я такая? Даже не длинноногая красавица, а так…), скрылся за дверями ДК.
С этого дня, с этого момента жизнь моя «дала течь» с тенденцией к кру-шению. Я по-прежнему ходила к С., по-прежнему выполняла всё, что от меня требовало моё семейство, но выполняла «на автомате». Все мысли мои были заняты Им, которого я должна найти, обязательно найти!
По данным моей «разведки», то есть хорошей и единственной подруги Ролановой Тани, которая, спасибо ей, «навела справки», Он где-то в городе занимался обучением игре на гитаре. А вот где? При очередном приезде папы из командировки я заявила, что хочу учиться играть на гитаре, что просто умру, если не научусь и не буду играть и петь. Так как папа меня очень любит, гитара у меня появилась на следующий же день после объявления моей просьбы. А ещё на следующий день я, конечно же, позвав с собой Роланову, устремилась в музыкальную школу. Там меня записали на класс гитары и мной занялся (нет, гитарой) преподаватель Легонов. Туда я ходила ровно месяц. А когда поняла, что Его здесь нет и не будет, научившись одному аккорду с названьем «ля-минор», бросила это пустое дело. Помогла мне, сама того не зная, моя бабушка. Когда я пожаловалась, что в музыкальной скучно и преподаватель не разбирается (что-то ж говорить нужно было), она и «выдала», что в ГДК работает какой-то А. Юрьев, который также учит играть на гитаре.
На следующий день мы с подругой – той же Таней Ролановой – где-то в первой половине дня устремились в ДК. Вот Он, тот самый, долгожданный!.. Как же я сама не догадалась в-первую очередь искать его там, куда Он скрылся после того, как докурил сигарету. Он что-то объяснял относительно правил, которых нужно придерживаться на курсах, говорил о том, что нужно иметь при себе на занятиях, а я ничего, абсолютно ничего не слышала, просто во все глаза глядела на Него и слушала музыку голоса…
С трепетом и сильным волнением шла я на первое занятие с гитарой и тетрадкой. Как сейчас помню, это было весной 13 марта. Месяц назад мне исполнилось пятнадцать лет. Вот уже год, как у меня был компьютер. Да и в школе по информатике у меня шли дела неплохо, поэтому я могла наделать кучу аккордных заготовок с помощью компьютера, но мне хотелось, чтобы всё было так, как сказал Он, то есть, нарисованные от руки. Я их расчертила и навырезала больше тридцати. Пришла на занятия я не одна, здесь была ещё девчонка и одна взрослая молодая женщина, кажется замужняя.
Кстати, за те дни, пока я искала Его, успела узнать о Нём многое. Самое главное то, что Он жил на одной улице с С., буквально два дома разделяло их адреса. Ещё я узнала, что Он женат, узнала, как звать Его родителей, двух бывших жён, что у Него есть белые «Жигули» и… в общем, всё, что мне было нужно для начала, я успела разузнать, благо времени для этого имела достаточно. Но не это главное, главное, что я была рядом с Ним, и этим была счастлива.
На следующем занятии у Него случился какой-то конфликт с администрацией. Я это поняла по его волнению. Когда Он, дав нам задания, выходил курить, я просилась с ним. Он удивлённо смотрел на меня, спрашивал «зачем?», но соглашался. Он же не знал, что мне хотелось каждую минуту, секунду быть с Ним рядом. Я до беспамятства была влюблена в Него. А может, мне это только казалось?.. Нет-нет, не казалось…
На этом же втором занятии наши занятия в ГДК прекратились. Директор Дягилева запретила их проводить по причине того, что А. Юрьев в этом учреждении не работал. Нужно было искать другое место. И пока это место Он будет искать, я что, не буду Его видеть и слышать?!. Ближе к окончанию урока я попросила Его о дополнительных занятиях. Он сначала колебался, потом согласился. Да и сама я нашла выход: я предложила заниматься у него дома.
И через день я уже была у Него. Гитара… Да какая там гитара!.. Гитара с самого начала была лишь поводом для того, чтобы быть рядом с Ним. Гитара сделала своё дело, спасибо ей, но всё равно приходилось её таскать с собой.
Итак, я у Него. Он попросил разложить аккорды и поинтересовался насчёт трудностей в освоении аккордной грамоты. Я разложила вырезанные аккорды перед собой на стуле и достала из сумки тексты песен, якобы для того, чтобы он помог расставить на них аккорды. Он сказал, что к песням переходить ещё рано, ещё техника исполнения не отработана. А мне она нужна была, эта техника исполнения? Чем дольше буду учиться, тем дольше буду с Ним. А если и подойдут к концу занятия, то, буду учиться писать стихи (я также узнала, что Он ещё учит стихосложению и астрологии). Так что, если даже по всем направлениям пройду даже впритык. То это займёт, как минимум, девять месяцев.
Он взял гитару и стал расставлять аккорды на песни. Кстати, среди тек-стов уже известных песен, там были тексты и Его собственных. Я до этого успела найти их и закачать не только в свой ноутбук, но и в телефон. Даже сделала нарезку для позывных. Пока Он подбирал аккорды, мне позвонил С.: «Леночка, привет! Ты где? Когда придёшь?» Я ответила, что занята, что никак не могу оторваться. И вдруг вспомнила, что мне нужно срочно встретить с поезда сестру. И тогда я попросила, чтобы это сделал С., тот согласился. О, если бы С. знал, где я!..
После того, как А. Юрьев подобрал и расставил на песнях все аккорды, я попросила Его что-нибудь спеть. Он спел. Но не свою песню, а старую, «Подберу музыку» называется. Он сказал, что это Его любимая песня. Ну, если любимая, я в тот же вечер скачала её с интернета и закачала в свой те-лефон. Для меня стало нормой: всё, что любит Он, люблю я!
И тут на меня вдруг что-то накатило, мне вдруг захотелось рассказать Ему о себе. И я … рассказала… Рассказала, кому, зачем продавала меня мама. Смолчала только о самой «работе». Пока рассказывала, мне стало плохо. Мне периодически становилось плохо. Тогда я принимала лекарство для успокоения психики, иначе могла потерять сознание. Сейчас я была также на грани этого. Он испугался, хотел вызвать скорую, я покачала отрицательно головой, незаметно достала из сумочки таблетки и проглотила их.
Мой рассказ произвёл на Него сильное впечатление. Он предложил по-мочь мне разобраться с ситуацией, пойти куда-то в органы, занимающиеся борьбой с продажей людей. Тут испугалась я. И ответила, что если сделаю такое, меня дома или убьют, или выбросят из квартиры. Тогда Он сказал, что, если выгонят, я могу пойти жить к бабушке, на что я ответила: а бабушка ведь тоже имеет свой процент от того, что имеют меня. И она также не пустит свою внучку на порог. Я не призналась Ему, чем занималась у клиентов, просто сказала, что развлекала их беседами. А если Он не верит, могу справку из гинекологии принести. Он удивился: «А зачем мне справка?»
После я попросила Его заниматься со мною раза три в неделю или хотя бы два вместо одного по общему графику. Он согласился. В тот же день я познакомилась с Его мамой, стараясь произвести на неё приятное впечатление.
Да что говорить, я очень хотела быть с Ним, а потому даже когда Его не было в городе (Он жил в соседнем районе и приезжал в наш город только в дни занятий), я стала приходить домой к Его родителям. Меня встречали хорошо. Отец А. Юрьева был наполовину парализован после инсульта, не ходил, мог только сидеть. Я пыталась предложить свою помощь, но мать А. Юрьева отказалась. Но я продолжала приходить. И однажды, когда мы сидели, беседуя с Его мамой, пришла племянница А. Юрьева Ольга. Мы познакомились. Я очень обрадовалась такому знакомству, так как теперь могла через неё больше узнавать о своём любимом. Мы поговорили. Ольга сказала, что у них 24 марта концерт, авторский концерт А. Юрьева, на который продано много билетов, и нужно скачать с компьютера пару фонограмм. Ольга вошла в комнату А. и включила стоявший на письменном столе компьютер. Набрала номер телефона А. и спросила пароль. Он ответил. И Ольга застучала по клавишам. Точно, пароль тот же! Немного о пароле. На первом занятии в ГДК эта замужняя женщина забыла пароль своего телефона и попросила меня, чтобы я дала ей свой позвонить мужу и узнать цифры. Тогда А. Юрьев сказал, что у него один пароль и в компьютере, и в телефоне, и на банковской карточке, и назвал его. Я запомнила. Память у меня феноменальная, не обижаюсь. Может, это компенсация за недостаток зрения?..
Ольга скачала фонограммы. Я попросила её включить песни её дяди, то есть моего любимого. Она нашла их, включила. Но тут мама моего избранника позвала Ольгу во времянку, чтобы собрать какие-то продукты. Я села за стол, открыла первый попавшийся диск и увидела папку с надписью: «А. Юрьев – стихи». О-па! Я быстренько достала из сумочки флэшку, сунула в процессор и сбросила эту папку себе. Мне вообще стихи нравятся. А так как мой любимый ещё и поэт да член одной из республиканских писательских организаций, то Его стихи для меня – просто молитвы… Когда Ольга вернулась, я сидела и просто слушала очередную песню своего Композитора…
Когда я дома, предварительно скачав в свой ноутбук, открыла папку, можно сказать, украденную у Него (Он же мне не разрешал скачивать, да и не мог предположить, что я залезу в Его компьютер. Да и Ольга не разрешила бы скачивать), я среди файлов со стихами, фотоснимками Его личного альбома и слишком «откровенными» фото как Его собственными, так и, видимо, скачанными из интернета, я ужаснулась. Получалось, что я украла чужие секреты, которые не были предназначены для кого-либо, для чьих-то глаз. И что теперь делать? О том, чтобы признаться, и речи быть не могло. Это будет неправильно расценено да и Он прогнать меня может. Как бы там ни было, а Его доверие я точно растеряю. Я знала с Его слов, что Он ещё «совсем ребёнок» в обращении с компьютером. И что у Него только-только установили новую программу и Он учится с ней работать, пробует осваивать приёмы оформления сборников стихов, чтоб после передавать их в наши библиотеки, да и работает в других оформительских направлениях.
Открывая по очереди файлы, я наткнулась на файл с названием «Посвя-щаю». Мне стало интересно: кому и что Он здесь посвящает. Заиграла фа-мильная червоточина. Я щёлкнула «мышкой». О, посвящение! И, кажется, какой-то Елене. Может, мне?.. Да куда мне! Без году день знакомы. Тут даже влюбиться не успеешь, не то что посвящение… Это я уже туда позже узнала, что Лена – имя, преследовавшее Его на протяжении всей жизни. Была у Него школьная любовь с именем Лена, была и не совсем давняя, и ещё что-то такое, связанное с «Еленой». У Него даже была песня с этим именем. Я понимала, что не имею никакого права ревновать Его к Его симпатиям, но ничего не могла с собой поделать. Ну да ладно, Бог с ними, с этими посвящениями. Но что мне делать со всем этим, с этими, весьма и весьма откровенными фото, особенно Его личными? Любоваться? Но я, как говорится, знаю всё это «на цвет, вид и вкус». Правда, разница лишь в том, что там «рабочий материал», а здесь… любимый. И мне вдруг так захотелось Его, как никого до сих пор! В общем, я забросила этот запретный материал в дальнюю папку и решила: пусть пока будет. Удалить всегда успею.
А время шло. Я побыла на Его авторском концерте, в котором сам Он не принимал участия, потому что по каким-то причинам, связанным, насколько я поняла ещё тогда, когда нам запретили заниматься в ДК, с интригами, как это обычно бывает в культуре. Концерт мне понравился. Наши городские и районные артисты великолепно исполняли Его произведения. Был даже ажиотаж, когда зрители потребовали на сцену автора. А автора… никто представить не мог, хотя автор сидел перед закрытыми в зал дверями и слушал концертную программу. А на дверях стояли те, кому дана была команда: А. Юрьева в зал не пускать ни под каким предлогом. Наверно, организаторы чего-то боялись, не знаю.
Я старалась делать всё, чтобы хотя бы понравиться Ему. Он прекрасно видел, как я смотрю на Него, как стремлюсь к Нему… А может, и не видел, может, я сама это придумала?
Однажды мне не спалось почти до утра, я всё думала, как Ему сказать о своих чувствах, признаться в любви. И через день всё-таки не выдержала, после телефонного разговора с Ним ни о чём, просто о гитаре, стихах и так далее, я под конец выпалила: я вас люблю! И отключила телефон…
Но, как мне кажется, не одна я Его любила, в Него был много кто влюб-лён. И Он, кажется, привык к таким оборотам в жизни. Поэтому почти никак не отреагировал. Я ждала, но реакция была нулевая. Тогда я сказала, что у меня очень тяжёлая жизнь, связанная с ситуацией, о которой уже Он знает. В ответ Он сказал, что у Него было ещё хуже, и рассказал много интересного из своей биографии, закончив тем, что нужно всё-таки держаться, ведь мир красив и создан для счастья и любви. Хорошо говорить о любви, не отвечая за свои слова… Тогда я намёком пригрозила, что если Он откажет, я что-нибудь с собой сделаю и оставлю письмо о том, что Он является причиной. Ну, всё, подумала я, сейчас скажет «пошла вон» и – придётся уйти. Но Он согласился, сказал, что подумает.
Мне показалось, что и Он присмотрелся ко мне, стал обращаться со мной, как с любимой. Но когда дело доходило почти что до поцелуя, Он отстранялся и говорил, что спешит куда-то или о том, что здесь не место, или ещё что-то придумывал, лишь бы избежать этого. Тогда однажды я послала ему смс, что хочу, даже очень от Него ребёнка, а лучше двух или даже трёх. Вроде, Он как бы согласился с этим, но… как я понимаю, для этого нужно как-то сблизиться, а тут даже от поцелуев отказывается. А может, просто брезгует? Я ж, дура, разболтала Ему всё про себя! Сама виновата. Ну, ладно, подожду.
Дома события, конечно, развивались по-своему. А тут (это я заметила намного позже) ещё проявилась моя самая гадкая черта: Ему при встречах я жаловалась на садизм своего семейства, а когда была среди своих, смеялась над Ним, говорила о Нём всякие гадости. Зачем? А чёрт его знает! Может оттого, что боялась маминых скандалов и побоев и просто ей поддакивала? Не знаю. А тут ещё Его мать отказала однажды мне в том, чтобы я посещала их дом. Я однажды случайно услышала, как она во дворе негромко сказала Ему: «Сын, запомни, чтобы я эту шлюху больше здесь не видела! Я знаю, люди говорили, чем они с матерью занимаются. Об этом знает если не весь город, то весь микрорайон. Ты понял меня?» Вот так, подумала я, всё-таки просочилось… Ну, а как же? Я же продолжала по маминым приказам ходить к С., но надевала брюки. Я постоянно с тех пор, как встретилась с А. Юрьвым ходила в брюках. Он много раз спрашивал, почему я не надену платье или юбку, «как все нормальные девушки», и, наконец, я созналась, что ношу брюки, чтоб меньше руки под подол совали те, кому это не надо. Он спросил, до сих пор ли я хожу к его соседу, я положительно кивнула. Тогда Он запретил мне это делать. И ещё сказал: встречаясь с одним, оставляют другого. Я пыталась объяснить свои хождения тем, что мне приказывают, тогда Он потребовал, чтобы я шла в милицию и в конце концов положила конец этому бардаку. Тогда я ответила, что если посажу С., с ним сядет и моя мама. А со мной что будет, он подумал?! Меня же убьют те, кого не посадят и выбросят из квартиры, тогда одна дорога – в интернат. И кому от этого станет лучше, мне? Ему?.
А однажды я рассказала Ему, что моё здоровье подорвали эти «походы» к маминым друзьям, а особенно, к С.. Потом зашёл разговор о деньгах, которые лежат на моём счету. Он сказал, чтобы я их сняла и сожгла, что всё равно грязные деньги никогда не принесут счастья. И что нужно взять с виновников средства для реабилитации организма. Но что я, дура что ли, сжигать деньги?! Тем более собственными силами заработанные. Я выкручивалась, как могла, а Он всё настаивал на своём. В конце концов мы снова поссорились.
Однажды мама пришла домой довольно-таки подшофе и решила поговорить со мной «по душам». Она сказала, что согласна, чтобы я по состоянию беременности вышла замуж за С., что С. хороший человек и ей с ним будет хорошо. Тем более, что мне уже шестнадцать. И проблем с записью не будет. Я возмутилась. Нет, если бы она мне предложила этот вариант в пору, когда не было А. Юрьева, я бы, наверно, согласилась. А теперь… Тут из мамы, как всегда в таких случаях, посыпался горох матерщины и обещаний – лишить меня наследства. Я ответила, что пожалуюсь своему учителю по гитаре и он решит, что со «сватами» делать. После этого мама вообще взбесилась и запретила посещать занятия по гитаре, иначе, как пообещала она, «я с ним расправлюсь быстро, если будет соваться не в своё дело».
А. Юрьеву я всё-таки рассказала об этом при очередной встрече (или свидании?). Он ещё раз потребовал, чтобы я пошла в милицию, я же снова встала «в позу». Но Он придумал кое-что. Как раз в этот день должен был вернуться из командировки папа…
Вечером, когда мы всем семейством (папа, мама, бабушка и я) сидели в комнате и разговаривали ни о чём, раздался звонок проводного телефона. Кто звонил? Конечно же, Он. Я с волнением и содроганием ждала его и уже боялась, что Он не позвонит. Но…
Папа поднял трубку. Судя по тому, как папа нервничал, кричал и грозился, я поняла, что «номер», который мы задумали, удался. Когда телефонное «сражение» было закончено, если бы вы видели, что началось у нас в квартире! Папа до глубины души возмущался тем, что А. Юрьев обманул меня и сделал беременной, что моей беременности (конечно же, придуманной нами для того, чтобы мама отказалась выдавать меня замуж за С.) уже два месяца и что он найдёт управу на Юрьева, он сделает всё, чтобы оградить развратника от детей! Мама обозвала меня шлюхой и проституткой, на что у меня чуть не вырвалось: «А кто меня ей сделал?! Не ты ли?! А может, Юрьев, который оберегает меня от всего плохого?!.». Мама орала, чтобы я срочно шла делать аборт, а бабушка вспомнила о том, что у неё есть прекрасная знакомая акушерка. Тут вскочил папа и тоном, не терпящим возражений, заявил, что не позволит делать аборт, что во-первых, после у меня уже никогда не будет детей, а во-вторых потому, что это противоречит всем Божьим законам (папа у меня последние годы был и оставался фанатиком веры). В общем, на этом всё и закончилось, если не считать того, что и папа запретил мне ходить «на гитару».
Шли дни, а А. Юрьев не подавал мне никаких надежд. Относительно нашей сексуальной близости Он заявил резко и категорично, как отрубил: «Я придерживаюсь таких норм и правил, что вступление в половую связь возможно только после венчания и ЗАГСа, в крайнем случае, после ЗАГСа». Что я могла Ему ответить?.. Тогда я придумала провокационные действия. Я однажды набралась наглости (а наглость я прекрасно освоила с мамой и её компанией, тем более, что и голос мой был грубым) и позвонила Его жене. Я сказала, что мы с А. любим друг друга и пусть она Его отпустит. Та спросила о моём возрасте. Я ответила. Супруга Юрьева, как я поняла, не поверила и сказала: «Послушайте, женщина, вы смеётесь надо мной». Да, по тембру моего голоса мне можно дать возраст – где-то – за тридцать. После этого разговора у меня состоялся пренеприятнейший разговор с Ним, в конце которого Он заявил, чтобы я оставила Его жену в покое раз и навсегда, если не хочу больших неприятностей. Но я была бы не я, если бы остановилась. Я стала звонить Его жене почти постоянно и в отместку за «молчание» своего любимого рассказывать ей, как мы проводим время с её супругом, что мы так обнимаем друг друга, что даже «косточки хрустят», что поцелуй длится чуть ли не полчаса, что Он без меня жить не может, как и я без Него. Я тогда, конечно, не знала, что Он просто играет со мной, поддерживая меня «на плаву», а чувств – никаких абсолютно. Может, за это время появилась лишь привычка … Но, видимо, не более. А я всё шла и шла «ва-банк». Его супруга приходила ко мне в школу, меня разбирали, я (на людях) клялась, каялась, что больше такого не повторится. Но то было только «на людях». В конце концов я стала осознавать, что не добьюсь того, чтобы быть с Ним вместе, надежды таяли на глазах. Он любил жену и, как я поняла, и не думал с ней расставаться. А даже, если бы и расстался, в девяносто с большим хвостиком процентах все ушедшие мужья однажды всё равно возвращаются к своим жёнам, но никогда не возвращаются к любовницам или к тем жёнам, которые стали жёнами из любовниц. Во всяком случае, подобных примеров я не знала.
Тогда я стала просить Его, чтобы Он научил меня писать стихи и сказала, что меня уже пробовали учить и я кое-что усвоила. Господи, лучше бы я этого не говорила! Откуда же мне было знать, что Он не брался учить никого из тех, кто уже у кого-то занимался. Это был Его принцип. И вообще, в последнее время Он как-то сильно изменился, всё больше и больше охлаждаясь по отношению ко мне. Он уже прямо говорил мне в глаза о моих недостатках, что я одеваюсь, «как маляр-штукатур», что у меня руки «шестнадцатый номер» и мало того, что не умею готовить, так ещё и не люблю заниматься этим. А главное, что с моим зрением я смогу родить только одного ребёнка, да и то путём «кесарева сечения», в противном случае ослепну совсем. И самое страшное, сказал однажды то же, что говорил мне когда-то С.: скоро вы-растет на спине «рюкзачок». И вообще, сказал Он, что я уже бодра и весела, что не собираюсь ни вешаться, ни топиться, а вполне довольна своей жизнью и своим положением, следовательно, и сама способна жить так, как нравится мне, и что Он уже может, так называемо, сложить с себя все обязанности по помощи мне. Гляди-ка, разогнался! Вот так чтобы всё закончилось, не начавшись?!. Ну уж дудки!..
А однажды мне захотелось, ох, как захотелось просто нормального классического секса. Когда я занималась «работой», мужики частенько ласкали руками меня там, внизу живота, отчего разжигалось огромное желание. Но так как с Ним это было практически невозможно из-за Его принципов, я решила наудачу найти более-менее подходящего партнёра, а там… будь что будет.
В тот день я не спеша прогуливалась по Его улице и незаметно, думая о чём-то своём, добрела до автобусной остановки. Как раз в это время подошёл автобус, и из него вместе с другими людьми вышел неплохой с виду парень на вид лет двадцати двух-двадцати четырёх. Я набралась наглости, подошла к нему поближе и спросила, не желает ли тот проводить одинокую девушку. Ну, я даю! Сущая шлюха по повадкам!.. Он сразу же согласился…
Часа полтора-два мы ходили с ним по улицам и переулкам, затем он пригласил меня к себе домой. Я, как всегда в таких случаях, согласилась. Дома у него он предложил мне чай. И пока чайник закипал, он обнял меня. Кстати, звали его Сашей. Я не сопротивлялась, потому что при этом мне очень-очень захотелось близости. И она бы произошла, обязательно произошла, если бы… в дом не вошла его мать. После мы встречались ещё пару раз (и всегда нам что-то да мешало, чтобы сблизиться) до тех пор, пока об этом не узнал Юрьев. Он поднял такой скандал, потребовал Сашин телефонный номер и сказал, чтобы я о своём новом знакомом напрочь забыла. О чём Юрьев с моим знакомым говорил, не знаю, но тот больше мне не звонил. Я радовалась: наконец-то приревновал! Значит, любит, всё-таки!
Только потом я поняла, что все эти с Его стороны оскорбления были местью за мои «сочинения» Его жене, за мою наглость и самоуверенность. Мы всё чаще стали ссориться, всё реже встречаться. А ещё я поняла, что Юрьев просто хотел «проводить меня» до того времени, пока я закончу школу и уеду из города, чтобы с полным осознанием выполненного долга вздохнуть с облегчением. А то, что Он берёг мою девственность, то, как после оказалось, не для себя, а потому, что боялся, что Его обвинят однажды в том, что я вдруг стану недевочкой. Вот и вся недолга…
А однажды Его мать позвонила моей маме и попросила её принять ко мне меры для того, чтобы я отстала от её сына, что, мол, я совсем молодая, что ещё найду своё счастье и тэ дэ, и тэ пэ. Мама же в ответ накатала заявление участковому: мол, такая-то-сякая оскорбляет её дочь. Участковый снял показания с Его матери, где последняя выложила ему всю подноготную моего поведения, с которым только на учёт ставить.
В конце концов Он меня… просто прогнал. Да, вот так просто открыто прогнал. Я постаралась успокоиться и не приставать к нему. Даже решила покончить с этой любовью навсегда. И однажды, это было летом, я всё ис-портила сама, сама угробила и себя и своё счастье. И вот как это было. Я сидела «под домашним арестом». Меня вообще не выпускали из дома, чтобы я, не дай Бог, не пошла к Нему. У меня отобрали мобильный, а проводной аппарат вообще унесли к соседям. А в этот день у нас с Ним была назначена встреча, где мы договорились с ним идти… в милицию. Я сидела в своей комнате и, как обычно, слушала по ноутбуку Его песни. Но теперь уже в наушниках. Громко запрещалось. Да и запрещалось вообще мне всё, что было связано с Ним. Мама и сестра потому, что я уже некоторое время не приносила дохода, папа же считал, что Он очень дурно на меня влияет. Прежде вся моя комната была обклеена Его снимками и обложками дисков Его песен. Сегодня не было ничего, даже гитару спрятали, чтобы она меня не волновала.
И я смирилась. Я просто сидела и наслаждалась лучшими воспоминаниями. В комнату вошла мама и сказала, что устала со мной бороться, что сейчас напоит меня водкой, чтобы я заснула, вызовет такси и отправит к Нему. Я не ответила ничего, даже не обернулась. Потом вошла сестра и, спросив: «Что, передурела? Или ещё нет?», бросила мне на колени мой телефон. Где-то через минут примерно десять позвонил Он, спросил, почему я не пришла. Я ответила, что не приду, не приду уже никогда, я остаюсь со своими, что моя жизнь это моя жизнь и, как хочу, так и живу. Он ответил, что потому и отказался от меня, поняв, что своё «ремесло» я, как бы сильно ни хотела, бросить не смогу, а следовательно, и помочь в таком случае Он мне не сможет ничем…
Я очень долго сдерживала себя, старалась забыть о Нём, но… не вышло, снова жутко, страшно потянуло к Нему. И я не выдержала, стала писать стихи. Даже сделала сборник, где каждая строчка жила Им. Кстати, Он мне тоже однажды посвятил сборник. Но когда я полностью ознакомилась с Его папкой, тайно скачанной мной из Его компьютера, то узнала, что под стихами, якобы написанными для меня, стояли очень старые даты создания. А под некоторыми даже те, когда меня ещё и на свете не было. Немного позже Он объяснил появление этого сборника: мол, показалось, что я стою на грани срыва. И эта книжка явилась как бы поддержкой, для поднятия духа. Боже, какая забота! Я написала две книжки и на «клиентские» деньги выпустила их в издательстве. Теперь оставалось самое сложное – передать каким-то образом их Ему. Для этого я подключила преданную мою подругу Таню Роланову. Она (в моём, конечно, присутствии) позвонила Ему и попросила провести с её, якобы больной, сестрой занятия по стихосложению. Сказала, что сестра – колясочница и что они, если я соглашусь, привезут её в любое место. Не вышло, Он не поверил. Он понял, что это я. Книжки, которые я просила передать Ему, оставляя в музее, библиотеке и в ГДК Он забирать отказался.
В конце концов я вспомнила про Его племянницу Ольгу и попросила её организовать мне с её дядей встречу. Она созвонилась с Ним и Он согласился, но поставил жёсткое условие: разговор «на пионерском расстоянии» и – последний. Чтобы больше я ни на что не надеялась и не претендовала. Я была рада хотя бы и этому: главное, встретиться, а там покажет обстановка.

К месту Его работы в соседний район в СДК я ехала сначала маршруткой,
а из райцентра автобусом. О, как я волновалась! В райцентре, в привокзальном магазине купила маленькую бутылочку водки, выпила из неё граммов сто, а остальное спрятала в сумочку, завернув в салфетку. Пока ехала, меня слегка "раскачало" от выпитого, но зато стало как-то спокойнее и веселее на душе, прибавилось даже решительности.
Приехала. Он проводил кружковые занятия, дети репетировали новогодние представления (а может, конкурсные, я так и не поняла). Мне было не до Его занятий и не до детей, я снова была пьяной от возможности видеть своего любимого. Я очень хотела Его, я хотела Его соблазнить на то, о чём мечтала всё время с того дня, как Его увидела, на близость. От всех нахлынувших чувств (а может, и от накануне выпитой водки) мне было жарко, голова кружилась, несколько раз я споткнулась и упала. А дети вместо того, чтобы разойтись наконец по домам, с интересом наблюдали за мной. А я пыталась обнять своего любимого, поцеловать, но Он… просто отталкивал меня, просил успокоиться и прекратить, как Он выразился «свои дурные выходки»…
Я снова ничего не добилась и уехала, уехала злая, обиженная, неудовле-творённая.

***
О том, что Он написал на меня заявление в инспекцию по делам несовершеннолетних я узнала от работников этой инспекции, когда те позвонили и пригласили меня к себе на беседу. Я понимала, что это заявление от Него является окончательной точкой во всех наших отношениях. Значит, правда не было ничего серьёзного с Его стороны, значит, правда, что мне всё только лишь казалось. И теперь мне уже надеяться было не на что. Зато теперь мы крепче сплотились с мамой. Да и не знаю, что бы я без мамы делала. Ну, во-первых, у мамы, как оказалось, были прекрасные связи в милиции. К тому же и с самим начальником РОВД у неё сложились за все годы проживания нашего в этой квартире прекрасные отношения, начальник ведь живёт в нашем подъезде. В общем, мама (спасибо ей огромное) сделала всё, чтобы это дело заволокитили и закрыли: кому-то позвонила, с кем-то поговорила, кому-то отнесла «пакет». Но комиссия меня всё же рассматривала. Но это так, для проформы. И когда я сказала на комиссии, что в СДК была не я, а какая-то другая девочка, что никаких мероприятий не срывала, поверили мне, а не протоколу со свидетелями. Молодец мама!
Теперь я была злая, злая от того, что Он пренебрёг мною, что не получилось быть с Ним вместе, что… рухнули все мои мечты и надежды, что в конце концов Он написал на меня это заявление. И я решила отомстить. Но как? Что я могу сделать Ему? Я стала перед всеми своими и Его знакомыми поливать Его грязью, вместе с мамой мы распускали слухи, что Он совращает молодых девчонок. Не было такого? А кто будет проверять? У нас же всегда судят людей по слухам. Однажды, сидя за компьютером, я случайно наткнулась на ту папку, в которой была информация, скачанная мною у Него два года назад (на сегодняшний день уже – три). Щелчком «мышки» я открыла её. И тут меня озарила идея: вот что мне нужно! Вот чем я отомщу Ему! Я внимательно просмотрела весь материал этой папки, перенесла самое «сочное» в отдельную и… позвала маму. А чего стесняться? Мама ведь мой партнёр по секс-бизнесу, который, кстати, я возобновила снова. Мама просмотрела материал, похвалила меня за то, что я его сохранила и вынесла вердикт: «Всё, п…дец ему! Против такого компромата ему не попереть. Мы, доча, его посадим. Получит за всё!..».
Маму я понимаю, она боится, что Юрьев выполнит своё обещание, данное ей однажды о том, что раскроет её (с моей, естественно, помощью) сексуальный бизнес с привлечением в этот бизнес малолетних. Вот она и бесится, вот она и хочет поскорее избавиться от Юрьева.
И вот тут-то во мне забились чёрной и белой птицами разные чувства: во-первых, это же ложь, клевета, во-вторых, мне не терпелось отомстить. И так я несколько дней стояла между двух огней: совершением подлости и отказа от совершения этой подлости. Может, я всё-таки и отказалась бы, но мама, договорившись с начальником милиции и каким-то «знакомым капитаном», сказала: «Так, доча, бери компромат и пошли!» «Куда?» – спросила я. – «Куда же ещё? В милицию! Пусть эту сволочь посадят! Чтоб не лез, куда не просят...». И я согласилась. Я сбросила «компромат» на флэш-карту и мы вышли из дома. Мне было уже плевать на всё: и на то, что я всё же любила (а может, и люблю ещё) Его, на то, что у Него недавно умер отец, а мать находилась в предсмертном состоянии, во мне загорелось желание мести, мести за свои неудовлетворённые амбиции, за погибшие мечты и провалившиеся планы. Во мне снова заговорила фамильная червоточина, снова захлопала крыльями чёрная галочка, приглашая за собой…

***
Его осудили. Хотя – Его можно было уже и не судить судом, Его прекрасно опозорила пресса как районная, так областная и республиканская, выдав о нём такую информацию, что расстрел показался бы праздником! Может, это после и сыграло свою роль в утверждении обвинения. Иначе пришлось бы извиняться и компенсировать моральный ущерб. А это такая тень на весь райотдел! Можно и «кресел» лишиться…
Огромную роль в «совершении правосудия» сыграли мамины связи. Я искренне удивлялась, что вот так просто, имея связи, можно загнать в тюрьму любого. Ну, хорошо, я сказала следователю и повторила на суде, что весь этот «компромат» Он однажды передал мне записанным на диск и что я после этот диск вернула. Его обвинили в передачи мне, тогда, два года назад, ещё не достигшей шестнадцатилетнего возраста, диска с порноматериалами. А кто видел этот диск? Ни я, ни мама, ни тем более, следствие. Всё строилось лишь на моей флэш-карте и моих и маминых показаниях. Дознаватель и слушать Его не стал. Тем более в дни допросов у Юрьева умерла ещё и мать. Поднажав, пригрозив, дознаватель выбил признательные показания. И, как в сталинские времена, всё после на них и строилось. А дальше следовательница Мигулова ни свидетелей не вызывала, ни приняла Его ходатайств, даже не вносила в протоколы Его аргументов. Я же читала. И слышала всё, что Он говорил на очной ставке. Тогда я очень испугалась, когда Он попросил поднять протокол опроса Его матери, ведь всё бы открылось и обвинили бы меня во вранье. Никто не обратил внимания и на Его настоятельные просьбы как на очной ставке, так и на суде – показать Ему этот злополучный диск – основу и единственный факт, на котором строилось обвинение, никто ничего, ес-тественно, не показал, потому как такого диска не существовало в природе. А его адвокат Королёв присутствовал и на следствии, и на суде, я бы сказала так «свадебным генералом». Не дай Бог кому таких адвокатов! Но для меня это было – то, что надо. А на то, что я путалась в своих показаниях, никто не обратил внимания. Да и адвокат у него был интересный. Неужели он не видел, что фактов нет. Да ещё и «затерялись» где-то показания матери Юрьевой (на то время уже покойной), также «затерялся» и протокол, составленный на меня. Суд в лице судьи Соловейчика ни того, ни другого «не нашёл». А зачем было искать, когда, как я поняла, приговор Ему был уже готов задолго до первого судебного заседания, перед этим подписанный прокурором Смягиным, который также «не нашёл» никаких доводов для прекращения этого дела. У меня были блестящие характеристики. И в инспекции на учёте не состояла, и не привлекалась, и не рассматривалась. Даже то, когда мама, разозлившись, что я вместо того, чтобы пойти к С., пошла гулять, вызвала на меня наряд милиции и после я давала объяснения по этому поводу в инспекции по делам несовершеннолетних, никто также не принял во внимание. А если я такая чистая и скромная девочка, почему не должно быть оснований верить только мне. А по тому, как щло это расследование, я поняла, что никто Его не оправдает: и низы, и верха как-то связаны. Так что пусть отвечает за… своё пренебрежение ко мне и пусть скажет спасибо, что ещё не обвинила в посягательстве на мою девственность. Там бы тоже никто не разбирался, схватили бы, скрутили и – поезжай, гражданин, лет эдак на пять поднимать государственную экономику…
Да и вообще, спасибо нашим законам, что разрешили нам очень многое. Мы можем сегодня делать всё, что заблагорассудится и будут верить только нам, ведь мы несовершеннолетние, мы дети, значит, истина глаголет нами. Красота! А в придачу ко всему ко всему все сейчас смакуют тему педофилии. На этом можно, как я подумала, делать хорошие деньги. Немножко шантажа, немножко цинизма, вранья (нам же, как я уже сказала, верят) безоговорочно и – «плати или сиди». И что вы думаете, приди, скажи, напиши и – сади всех, кто тебе не нравится. Например, в нашей школе считается так: если преподаватель строг с учениками, его обвиняют в садизме, если хорошо относится и пытается ещё проводить с ними интересные и увлекательные мероприятия и занятия, его начинают подозревать в педофилии. Чувствую, поразбегаются скоро от таких инноваций (словечко-то какое!) все учителя и будут дети учится по интернету. Кому охота идти в тюрьму за то, что «двойку» кому-то вкатил.

***
Сейчас я учусь на филолога, буду учительницей. Учусь в столичном университете. Скажете, нонсенс? А у нас вся жизнь - нонсенс. Ещё до поступления, применив свою тактику обольщения, сегодня так сказать «увела» ещё одну «звезду» нашего города Андрея Посутухина. Он ничего о том, что у нас было с Юрьевым, не знает. И пусть не знает. А если что и доплывёт, так я найду что сказать. И поверит он только мне. Может, и официально женится. Во всяком случае, он пока что со мной. Да и не женат, хотя и намного старше. Но – моя молодость – моя победа! А после пусть попробует уйти…, хватит мне того, что на Юрьева потратила столько времени, а главное, нервов.
А чего мне вообще хотелось от этой жизни? Да ничего, просто немного славы и ещё доказать всем, что я так же, как и длинноногие модели, достойна внимания. Звёзд? Да, пусть и районного масштаба. И они выбрали не длинноногих, а меня! Каким образом? Да хоть каким, не столь это важно. Главное, я доказала, что можно всегда добиться того, чего хочешь. Пока всё в моей жизни идёт так, как я хочу. А это очень немало…
Как-то раз Юрьев сказал, что я родилась на свет ущербной, то есть ли-шённой признаков «всех высших человеческих ценностей»: чести, совести и достоинства. А может, я из нового поколения современности, где сегодня эти «ценности» абсолютно не нужны. Толку, что у Юрьева они есть? Вот пусть и живёт осуждённый с этими ценностями. А те, у кого их нет, на свободе. Как я, например…

С Юрьевым я пьянела от стихов и песен (Его авторских). А вот с Посутухиным… Придётся полюбить неформат, молодёжные тусовки и прозу-фантастику. И научиться писать... прозу, фантастику... Не знаю, что он нашёл в этой фантастике?! Заумство просто какое-то…
Что ж, такова жизнь. А чтобы выжить, нужно как-то крутиться…

Вот снова галки под окном. И что им здесь нужно? Говорят, когда галки часто прилетают к дому, это к нехорошему: или к смерти, или к пожизненному… уродству. Кто знает, поживём, увидим.
__________