Сюрприз

Сюрприз


— Наш вертолет приземлился на территории спасательной базы в сумерках. Летали далеко и долго, да погодка еще та, да еще горы, все порядком устали. И я вздохнул с большим облегчением, когда над головой постепенно затих шум винта. Обстоятельный наш бортмеханик Михалыч выпрыгнул из кабины вертолета первым, торопился: к нему должна приехать жена.
— Не думал, что так задержимся, никого не предупредил, — сказал он мне перед посадкой. — Ты уж к начальству без меня забеги, доложи.
— Беги, — успокоил я его.
Уфф, всё… добраться бы до комнаты и упаду до утра… и пусть кто-нибудь попробует меня тронуть. Хорошо, что комната на втором этаже: суеты и шума там гораздо меньше, чем внизу. Летный состав начальство бережет по мере возможности, себе дороже дать пилоту не выспаться, горы есть горы.
Внизу девчонка из обслуги, стрельнув в меня лукавым взглядом, сообщила:
— Коля, а у тебя в комнате сюрприз.
Выяснять подробности о сюрпризе охоты не было, а вернее, сил, и я, кивнув ей (спасибо, мол), стал подниматься по лестнице. Что там за сюрприз, наверное, подселили кого-нибудь на ночь, недовольно думал я. Выбросить, что ли, этот диван: уже сколько раз вот так вернешься — а в комнате гость, на ночь или на две, хорошо еще когда один возвращаюсь, но было и такое: пришел с девчонкой — и мы в темноте приземлились на злосчастный диван, который оказался занят. Шум потом подняли такой, как будто я не девчонку привел, а шпиона, и не к себе в комнату, а по крайней мере в апартаменты столичного генерала.
Вот и Вера настаивает: «Приеду» — а куда я ее дену? Да и не видел я ее ни разу.
Познакомили нас заочно мои родители, и фотографию она мне не выслала по моей же просьбе: увидеть хотел сразу в настоящем виде, фотка только «собьет» — решил я, и на ее письменные уговоры все-таки посмотреть фотографию не поддался: в отпуске увидимся, когда к родителям приеду. Оказывается, по переписке можно подружиться и даже влюбиться — вот уж не подумал бы, хотя ей проще: она меня видела раньше, но я никак не мог вспомнить, как ни старалась Вера мне напомнить, нашу встречу, расписывая ее в разных ракурсах, не помнил, и всё.
«Мой Коленька… твоя Вера», — улыбнувшись, прошептал я, вспомнив ее письма. А вдруг она? У меня от этой мысли даже дыхание сбилось. Но, подумав, успокоился: без вызова к нам, горным спасателям, не попасть, и граница рядом.
Я осторожно открыл дверь — на моей кровати угадывался чей-то силуэт, из-под одеяла торчали ноги, почти моего размера. Не она, сразу успокоился я, почти мой размер — это же 43-й: аргумент в пользу подселенца. Но на диване я спать не собираюсь, так что — прости, друг… И я, сев на край кровати, стал снимать ботинки. И тут почувствовал на шее горячие руки и прямо в ухо — страстный басовитый шепот:
— Коленька мой…
Я рванулся к двери, зацепился за что-то полуснятым ботинком — и так грохнулся, что все загудело, и не знаю, что сильнее: моя голова или несчастная дверь. С трудом сел, поднял руку и нашарил выключатель…
На полу, в моей футболке и с моим ботинком в руках, открыв рот, сидела какая-то габаритная тетка. В голове пронеслась мысль, что родители с этой манией меня женить перешли все границы. Я на мгновение замер и в ужасе выдохнул:
— Вера?!!
— Да… А ты кто?! — тетка тоже была явно не в себе.
— Коля… твой… может быть, — ошарашено шептал я, совершенно не представляя, как буду выпутываться из этой истории, потому как и сам не раз в конце письма, вот дурак, приписывал: «Твой Коля».
Снаружи раздался топот, на дверь налегли, она раскрылась, отодвинув меня к стене, и в комнату ворвался встревоженный Михалыч. Увидев тетку, он удивленно поднял брови и посмотрел на меня:
— Ты к ней приставал?
Ничего не соображая, я почему-то кивнул головой.
— За что ты его припечатала? — деловито поинтересовался Михалыч у тетки.
— Коля, — жалобно загудела она басом. — Это я его поцеловала. Приехала еще днем, не встретил никто, я спросила, где Колина комната, твоя, значит, мне показали, я и прилегла тут. Ты зашел, я так соскучилась…Ой, не ты, а он. — Она указала на меня подбородком. — Я тебя… фу ты, его, — снова кивок в мою сторону, — обняла и поцеловала.
Говоря это, тетка старалась завернуться в стянутое с койки одеяло, так как в комнату уже заглядывал почти весь летный состав. Наконец у нее получилось, хотя одеяло ей было явно маловато. Она вышла в нем в коридор и скомандовала:
— Коля, веди к себе!
Я долго сидел на полу у двери, удивлялся Михалычеву спокойствию — вел ведь себя так, как будто все по протоколу. Мне бы такую выдержку… Потом вскочил, нашел бумагу, ручку и торопливо начеркал: «Верочка, пришли фотографию, срочно! Я упал и сильно ударился. Жду. Коля».
И успокоился только тогда, когда, обегав всю казарму, нашел конверт, запечатал его и уговорил нашего водилу, за пол-литра спирта свозить меня в районный центр, где я бросил письмо в почтовый ящик.
И недели две терпел подколы со стороны ребят и жены Михалыча, которая, едва завидев меня, широко расставляла руки и, смеясь, гудела:
— А вот и мой Коля… может быть.