ЗАГАДКА УЛЫБКИ

Отдел опустел. В огромном окне, как на сцене, обозначился задник с огоньками фонарей и тусклыми окнами цехов. Убаюкивающе жужжал вентилятор компьютера.
На дисплее почему-то остановился бег линии, которой я пытался соединить две точки. Манипуляции с кнопками лишь вызвали на экране сполохи и перемещения туманных пятен. В нижнем углу появилась розовая точка, она постепенно увеличилась до размера сверчка и превратилась не то в столбик, не то в веретенце, вертящееся, как балерина на пуантах. Розовые лоскуты прозрачной ткани обволакивали тельце и то раскидывались как руки в стороны, то поднимались вверх, то превращались в сплошной мерцающий нимб. Я нагнулся разглядеть тельце этого существа, надеясь обнаружить в нем знакомые очертания кокетливой девчушки- поводыря, скрывающейся в программе компьютера, но почувствовал на своих ресницах легкое дуновение и потрескивание. Тогда я ткнул пальцем в это вертящееся кружево и, к удивленнее» своему, ощутил не твердый упор в стекло, а ожог, как от кипящей жидкости.
«Кружево» отскочило к краю экрана и ... выпрыгнуло на ближайшую кнопку клавиатуры. Я глядел во все глаза, но никак не мог разглядеть в этом существе хотя бы кого-то знакомого мне из живого или из виртуального мира. Ощущение, что Оно живое, застряло во мне.
-Кто ты? - невольно спросил я.
-Время.
Это было сказано голосом ребенка, но отчетливо и громко, как у школьной доски.
Первое, что пришло в голову - не сплю ли я.
-Нет, ты не спишь. - также отчетливо послышался ответ на мой немой вопрос - Посмотри на палец. Видишь волдырь? Мне грубить, а тем более, трогать меня нельзя! И так слишком часто вы люди, травмируете меня своей спешкой или ленью, а тут - захотелось, видишь ли, пощупать меня. Будь доволен, что я зримо обнаружилось перед тобой.
На пальце действительно красовался пузырь...
-Но скажи, пожалуйста, с чего это вдруг, сейчас, ты захотело пообщаться со мной и, как говорят, в натуре?
-Давай договоримся,- что ты при нашем свидании не будешь раздражать меня словами типа «сейчас», «мгновенно», «долго», «быстро»! Они для меня ничего не значат. Ты скажи, кого или что ты хочешь увидеть и с кем пообщаться в прошлом или будущем... А почему именно с тобой я наяву - это другой вопрос. Ответа на него я четко не знаю, но догадываюсь. По-видимому, причина - в твоих рассуждениях о поле.
-О Поле? У меня нет ни одной знакомой по имени Полина. Или ты имеешь ввиду вот этот пол, вот здесь, на работе, или пол в моей квартире?
-Да, нет! Я о твоих попытках познать основу мироздания. Ему - Время многозначительно помолчало - понравилась игра твоего воображения. Он - опять последовала уважительная пауза - сам любит так поиграть и особенно любит игры с воображением человека. Ему... больше всего нравятся не ваши успехи в познании, а воображение у некоторых из вас. Вот и ты вообразил что-то такое, куда даже мне трудно проникнуть. А ведь я - самый точный исследователь и ценитель творчества. Ты пытаешься рассуждать о каком-то физическом поле, как о начале всего. Его забавляет твое рассуждение о вакууме - как об абсолютно равновесном состоянии материи, энергии и духа. Он послал меня к тебе как подсказку. А в чем она состоит, этого знать мне не дано. Я лишь по привычке могу деформировать только себя и то лишь в одном измерении: туда или обратно. Приказывай, куда тебя доставить.
Я ошарашенно поглядел на Время. Все мое существо, кроме жжения волдыря на пальце, не воспринимало реальности происходящего и простой животный страх охватил меня. Не есть ли «материализация» времени тот таинственный переход в мир иной?...
-Не бойся. Повелевай - вкрадчиво и нежно прошептало вертящееся на кнопке розовое облачко - Тебе еще не пора туда. Я гарантирую возвращение, честное слово.
-Ладно — оживился я, подчиняясь вызревшему неожиданно во мне желанию,- Отправь меня, пожалуйста, к разгадке одной тайны.
-Тайны? Загадки? - голос его погрустнел. — А можно точнее?
-К Леонардо да Винчи. Точнее - к Моне Лизе. Я хочу разгадать ее улыбку.
-Ох - облегченно вздохнуло Время. - А я уже подумало, что ты заставишь меня отправиться в космос, в тобой любимые «Черные дыры». Это тоже можно, но мне не нравится там задерживаться. Представляешь, что значит задержать время?! А ведь в этих «объектах» мне и моей родне Пространству здорово достается. От их объятий мы так сжимаемся и мнемся, что, вырвавшись оттуда еле-еле расправляемся и ставим на место сдвинувшиеся орбиты, гасим взорвавшиеся звезды, делаем и другое, что предстоит людям еще узнать и познать. Молодец. Твое желание простое.
Время пробежало по клавишам. На экране появились костюмы эпохи возрождения.
Я «мышкой» выставил стрелку на зеленом и нажал кнопку, увеличивая изображение до тех пор, пока одежда не вывалилась из экрана на стол.
-Снимай с себя все и эту мерзкую штуковину на запястье. Неужели людям мало движения звезд и солнца? Впрочем, Вам еще предстоит познать секрет петухов и найти способ безошибочно следить за мной по пульсу биоритмов. Да нет, это не кашне, а пояс. Вот так.
-Слушай, а это - тот самый гульфик, о котором так восторженно писал Рабле в «Пантагрюэле» ?
-Да, хотя плавки и молния на ширинке лучше. Тебе предстоит в этом убедиться, когда.. Но все по порядку.
Одеваясь, я тщательно разглядывал и ощупывал древнюю одежду. Удивительно, до Зингера предстояло еще несколько веков, а швы выполнены так аккуратно и прочно. А вот эти выточки, клинья, складки - точно как на моей адиддасовской куртке. Одна беда - жуткое количество каких-то шнурков, тесемок, бантов.
-Хорошо, что у тебя бородка - продолжало Время — тебя невозможно отличить от рядового флорентийца, ведь ты там должен быть не слишком приметным. Это упростит мою задачу - стирать следы твоего пребывания. Почему ты не спрашиваешь, что за следы и как я их буду стирать? Что подсказывает твое воображение?
-Ровным счетом ничего.
-Ну, вот, а Он так восторгается твоей прозорливостью... Увидишь как. Закрой глаза, задержи дыхание и заткни уши.
Я выполнил указание и почувствовал сильный толчок в грудь, в лицо и колени, а затем упал на гладкое и твердое с ямкой в середине и понял, что очутился на кнопке клавиатуры компьютера.
Передо мной распростерся огромный экран. Меня не удивило, что я стал величиной со шмеля, а поразил дующий с экрана ветерок свежего вкусного воздуха с запахами трав, цветов, фруктов, овощей и домашних животных. Внизу, недалеко, куда сбегала дорожка с небольшого холма, который как порог надрезал край экрана, на базаре толпились люди. Слышались голоса, струнные звоны и песня юноши.
Он сидел на старом бочонке и глядел на меня немигающими глазами. Я переступил край экрана.
-Осторожно, обходи певца стороной! Он слепой, но у него воображение не хуже твоего и он видит тебя. Иди.
Я прибавил шаг и свернул в сторону, но не отрывая взор от глаз певца. А они следили за мной и его губы приветливо улыбались! Он поднял руки над лютней и протянул их ко мне, как бы желая обнять меня, и я услышал радостный возглас: «Он пришел! Смотрите люди!»
В этот миг повозка с кучей корзин отделила певца от меня и я, прячась за нее, прошел шагов двадцать. Когда я оглянулся, вокруг певца уже стояла толпа. Многие клали к его ногам деньги, фрукты и что-то из одежды. Обгоняя меня, один из слушателей обронил:
-Славный Марчелло. И в этот раз он увидел его. А мы, зрячие, не смогли.
Я в растерянности остановился.
-Время, скажи, почему ты меня обманываешь? Он меня не видел!
-Это все так думают. Но ты же почувствовал на себе его взгляд? Как это объяснить, я не знаю. Воображай. Ты слышал, он поет о ткаче-бунтаре, поднявшем против клана Медичей восстание. Ты похож на него. Ты думаешь, что мне просто: знать и не подсказывать беднякам, что будет с ними, что им предстоит попасть в лапы синьории и распрощаться с республикой? Что Марчелле выколят его незрячие глаза?
Я продолжил предначертанный Временем путь среди прилавков и плетенных из лозы ковриков. На них, как на картинках фламандских мастеров, вальяжно расположились ароматные травы, фрукты, овощи. Из больших бочек выпрыгивала живая форель, а в клетках теснились фазаны и куропатки. Около одного прилавка выстроилась небольшая очередь. Вот она Фемида! Женщина держала «аптекарские» весы и подсыпала в одну из чаш крупные серые полупрозрачные кристаллы.
-Это поваренная соль - шепнуло Время - а это - дары Востока.
На прилавке подбоченился выводок приоткрытых разноцветных шелковых мешочков с пряностями.
У меня захватило дух от аромата, и закружилась голова точно так, как когда я выхожу из электрички на перрон своей дачной остановки. Рядом сидел белобрысый мальчишка и толок в ступе какую-то пряность. Глаза его покраснели, он шмыгал носом и чихал, но это ему доставляло удовольствие. Он улыбался и весело напевал:
Мой синьор - из обжор,
А жена его - не дура:
Посыпает перцем двор,
Чтобы мужнина натура
Зачихала, зачесалась,
В бане долго отмывалась!
А она, пока он трется,
С милым тешится, смеется.
Тут я еще раз удивился. Ведь я до этого путешествуя не понимал и не говорил по- итальянски, да еще мгновенно сделал рифмованный перевод этой прибаутки!
-Ты опять забыл, что я рядом с тобой. Перестань удивляться, вспомни: компьютер, на котором ты работаешь, переводит с любого на любой земной язык. В нем даже сонеты Петрарки. Мое дело подобрать русские синонимы и рифмы. Не стесняйся. Ты можешь вполне прилично на местном диалекте объясняться с любым итальянцем...
Я опять взглянул на «Фемиду» и вздрогнул от крика мальчишки: - Мама! Ты сыплешь соль мимо чашки! Хозяин снова задаст нам перцу! Женщина действительно сыпала соль на опустившуюся переполненную чашу и с удивлением и радостью смотрела на меня. Неуловимое сходство с Моной Лизой подтолкнуло меня к ней.
- О, это не страшно! Я соберу все просыпанное, я заплачу - с этими словами я опустился на одно колено и почти приник к складкам ее длинного платья, из-под которого засыпанные солью, словно алмазами, выступали, как продолговатые ягоды винограда, в матовой поволоке, пальчики её ножки.
Когда я подолгу разглядывал портрет Моны Лизы, я любовался её нежными, удлиненными пальцами отдыхающих на подлокотнике кресла рук и всякий раз мечтал увидеть её во весь рост и воображал все подробности - от кончиков волос и до вот этих виноградных пальчиков на ножках. Воображение не подвело. Они на самом деле такие!
- Милый, ты пришел! - услышал я шепот над головой - Я буду ждать тебя вечером, в доме госпожи. Она с синьором уехала в Пизу. Не смотри на меня …
Не поднимая головы, я собирал крупинки соли, складывая их в протянутый её рукой мешочек, и лихорадочно соображал: за кого она меня приняла да так уверенно? Что нас так сближает ? Неужели передо мной Мона Лиза? Но ведь я заметил в ней только едва заметное сходство с портретом. Но, не то мой внутренний голос, не то Время подсказывали, что эта женщина должна привести меня к улыбке Моны Лизы... Но почему она скрывает от посторонних глаз радость встречи со мной, и почему наше свидание должно состояться только вечером, притом в доме её госпожи?
-Джока, пошевеливайся! — раздался голос из очереди - С каких это пор граждане должны припадать к твоим ногам!?
Ретируясь, я достал несколько монет из кисета, заткнутого за пояс и вложил в её
ладонь.
-Вы очень щедры, синьор. Ну, а ты, каркающий петух, что хочешь?
-Я тоже, как синьор, хочу заглянуть под твой подол, но не уверен в своем кошельке!
-А вы подайте его мне - предложил, чихая, мальчишка со ступой - Я посчитаю, сколько вы останетесь должны за...
Легкий подзатыльник материнской руки прервал мальчишку. Он повернулся ко мне и опять какой-то сквозняк прошел через меня: глаза, волосы, губы мальчишки так же, как и у его мамы, чем то неуловимым, но безусловным, были мне знакомы... Да он так похож на моего Славку, когда ему было лет десять!
-Нико! Сынок, куда сыплешь корицу? В перец?! Гляди под нос!!
Мальчик вздрогнул от её окрика, шмыгнул, подмигнул мне, но опорожнил ступу и, метнув в неё горсть мелких щепок корицы, продолжил пение и свою работу.
Через несколько шагов я вспомнил о мешочке с солью, но руки мои были свободны.
-Ты забыл: я убираю следы твоего присутствия в далеком прошлом. Соль в мешочке и её крупицы на земле я вернул на свои прежние места. Иди.
Базар остался позади, и улица спускалась к реке, расчленявшей город. Дома с надворными постройками устремлялись к воде, чуть поодаль обнаружился каменный мост со сводчатыми опорами. На отмели возле одной опоры сидели рыбаки. Кое- кто из них возился над маленькими, размером с детскую лыжу, изогнутыми досками-лодочками. На каждой лодочке была закреплена треугольная рамка с натянутой тканью, по-видимому, парус. К корме и носу лодочки были привязаны длинные шелковые бечевки. На одной из них висели крючки с наживкой. Ветер из под моста подхватывал лодочки и они галсами уходили вверх против течения, лавируя между отмелями и грядами камней. Тонкие маневры лодочки выделывали, повинуясь «вожжам» - бечевкам в руках у рыбаков. Я видел подобные «кораблики» у рыбаков на своей дачной реке, но они по управляемости в подметки не годились этим. Я заметил, что профиль лодочек имеет необычный изгиб и спросил у рыбака:
-А почему так изогнута лодочка?
-О, синьор, об этом знает только Маэстро. Это он нам показал, как стругать. Да благослави Мадонна доброго Маэстро! Мы с этой снастью достаем форель на любых перекатах.
И это действительно было так. В притопленных корзинах, как патроны в пулеметной ленте, плавник к плавнику, замерли пятнистые сигары королевской рыбы.
-А кто этот Маэстро? -спросил я.
-Вы не знаете Леонардо да Винчи? Вы, наверно не рыбак и уж точно не тосканец, если не были в палаццо! Вон там строится здание Совета Республики. В нем Маэстро рисует картоны будущей фрески ……битвы.
Миновав мост, я пошел дальше, как будто заранее знал дорогу к палаццо. Вновь волнение охватило меня. Оно складывалось из двух чувств: неверия в реальность предстоящего свидания с гением и из ощущения своей ничтожности перед ним, не смотря но то, что, в отличие от него, я уже знал результаты развития и реализации его фантазий, догадок, открытий, проектов. Знал на уровне дилетанта, но все-таки знал! Желание подсказать, ну хотя бы скромно рассказать ему о том, как фактически устроены велосипед, вертолет, подводная лодка и даже танк, распирало меня.
-Ну и что толку в твоих подсказках?- ехидно спросил мой спутник- Это уже сделали другие, более сведущие твои современники. Я уже сбилось со счету, сколько раз я устраивало им такие же свидания с Маэстро. Тебе нечего добавить, я знаю, поверь мне. Не обижайся, ты пройдешь безмолвно мимо Леонардо в толпе зевак. Ведь ты мне дал главное задание - привести тебя к улыбке Моньг Лизы. Иди.
Я хотел, было, возразить и попросить об уступке, но вспомнив, с кем, точнее, с чем я имею дело, смирился. Но возник вопрос: а причем тут услуги Времени? Не много ли оно берет на себя? Не считает ли Время, что именно оно определяет, когда, кому и что открывать и творить?
- Да, конечно, не я! Конечно, это проделки разума человека, одаренного воображением и талантом. Я участвую в этих проделках, когда мысль человека опережает меня. Вот и приходится делать эти перескоки, эти свидания. Ваше воображение - ваша власть надо мной. Только оно может заставить меня замедлиться или ускориться, во всяком случае, в период теперешнего Вашего представления о моей сути. Ну да всему свое, как Вы любите говорить, утешая свою немощь,- свое Время. Смешно: свое! Да я ничейное .. .Хотя.. .Иди.
Аккуратно выложенные булыжники мостовой привели меня на площадь, где в строительных лесах, как всплеск, возвышалось здание Совета республики. Через высокий сводчатый проём, на который ещё не были навешены двери, входили и выходили немногочисленные рабочие и просто зеваки. Под узорчатой лепниной одного из сводов на высоком, грубо сколоченном табурете сидел маэстро Леонардо.
Он мне сразу показался похожим на Льва Толстого: высокий лоб, большой висящий нос, борода и особенно взгляд. Меня всегда притягивал такой взгляд - пронзительный, но в то же время какой-то ожидающий, будто смотрящему на тебя, на окружающих людей и на всё вокруг, не досуг общаться с этой суетой, а вот-вот перед его глазами должен появиться другой, неизвестный доселе никому, зримый образ, возникший в его сознании. Я всегда робею перед обладателем такого взгляда. И даже видя, что глаза фокусируются на мне и этот мудрый взгляд становится простым и доступным, я не могу долго сбросить с себя оцепенение от ощущения своей ничтожности.
Перед Маэстро на составной подставке выстроились листы картона с рисунками, объединенные в большое, во всю стену панно. Несколько листов с эскизами были разбросаны или приставлены к панно. Справа от него вдоль противоположной стены, освещенной солнцем, находились группы людей в странных одеждах. Я не сразу понял, кто они и что делают. Они что-то галдели ( а может быть пели?) нападая друг на друга, орудуя мечами, пиками, щитами, схватывались в рукопашную, катались в борьбе по полу, перепрыгивали друг через друга, строя то свирепые, то страдающие рожи. Здесь же они подходили к столам, пили вино, ели угощение и спокойно обсуждали, по-видимому, то, что только что выделывали. Перекусив, они снова принимались за «битву».
И тут я обнаружил, что их кутерьма очень похожа на киносъемку батальной сцены и на фотосъемку в ритме «нон-стоп» какой-нибудь рекламной дивы, выпендривающейся с флаконом шампуни под звуки поп-музыки. В роли оператора выступал сам Маэстро. Но как-то странно. Он не двигался с места, только поворачивал голову. Казалось, что он смотрит на них так же как тот слепой музыкант, не сводивший с меня глаз. Его глаза будто искали, искали, искали... Удивительно, Леонардо молчал и не выражал ни одобрения, ни порицания «массовке», ни коим образом не вмешивался в ее «самоварение». По-видимому, одной постановки задачи было вполне достаточно как для него самого так и для натурщиков. Я пригляделся к нарисованным людям и узнал в них большинство из присутствующих, причем одних и тех же в нескольких ролях.
Странно, персонажи, нарисованные с одного и того же натурщика не были похожими друг на друга, но сходство их лиц с одним и тем же прототипом прослеживалось явно. Такое впечатление складывалось из-за того, что очень сильными и динамичными были нарисованы их фигуры. Ужас битвы воспринимался прежде всего через четкие очертания сплетенных, вдавленных друг в друга тел воинов и лошадей. Глядя на натурщиков и на их изображение, я восторгался: как сумел маэстро увидеть, распознать, а скорей всего, - вообразить в этих бродягах такое разнообразие характеров и найти линию , штрихи, игру света и тени, чтобы вложить в их изображения найденные им образы. Наверно, не зря «массовка» была все время в движении. Именно движение предлагало Маэстро на выбор множество вариантов поз тела и выражений лица. Достаточно было увидеть нужные моменты и запечатлеть их в задуманных мизансценах и во всей композиции картины битвы. Чем больше я вглядывался в детали нарисованного, тем сильнее мне передавался гнев великого художника, протестующего своей картиной против безумия любой войны. Видимо, поэтому я не мог определить, кто побеждает, а кто проигрывает в этой битве. Для той и другой стороны она - одинаковое горе, трагедия и противоестественная!
Я заметил, что со мной рядом стоят такие же, как я, зрители и наблюдают за натурщиками - статистами как за игрой на футбольном поле. У них, судя по всему, это не первое посещение зрелища. Некоторые из них уже знали или дали сами имена и прозвища героям на картине и их прототипам.
-Эй, ты, Чертова Сажа! Покажи-ка нам еще разок, как ты проткнул коню брюхо, а то Маэстро не успел намотать кишки на твою дурью башку! - кричал кто-то щуплому, но шустрому бродяге цыганистого типа.
«Артист» услышал и под одобрительные возгласы с диким криком в прыжке проткнул мечом поднятый на двух пиках мешок, набитый рухлядью. Рожа его, как головешка загорелась жестокостью, все тело забилось в конвульсиях не то от восторга, не то от какой-то болезни. Этим не растерялся воспользоваться другой воин и ударами копья сверху вниз стал «добивать» противника.
Я посмотрел на Леонардо. Его глаза были направлены на эту сцену, но взгляд по- прежнему безучастно скользил мимо, только уголки губ чуть-чуть опустились, образовав выгнутый лук, из которого вот-вот выстрелит презрение.
Не помню, сколько я простоял, наблюдая происходящее. Погасли солнечные лучи, вырывавшиеся целый день из прожекторов - оконных проемов. Массовка и толпа зевак растворились в сумерках. Маэстро продолжал задумчиво сидеть, опустив устало руку с серебряным карандашом...
Я шел на свет в окне большого, похожего на дворец, дома. Время учтиво молчало, давая мне возможность насладиться послевкусием встречи с Леонардо. Интересно, как выглядела окончательно эта битва на фреске?
-А никак - Время ответило на мой, как всегда, немой вопрос - После реставрации власти Медичи у города не хватило денег на продолжение строительства здания Совета республики, а мне не удалось сберечь картоны ни Леонардо, ни Микеланджело. Он параллельно рисовал на ту же тему, только у него воины не дрались в доспехах, а обнаженные отдыхали после битвы на лоне природы.
Дом окружала каменная стена. Свет исходил из открытой двери балкона, выступавшего над стеной. Не знаю почему, но я уверенно стал искать лесенку и обнаружил её в нише стены. Мне не пришло в голову спросить - почему я должен влезть по ней на балкон, как вор? Нет - как Ромео? Это сравнение вызвало во мне озноб и странное нетерпение, жажду встречи.... с возлюбленной. Ничего себе! С чего это неуместное сейчас желание и кто же предмет этой страсти?
-Ты же пришел за чужой улыбкой, так будь последователен - подтолкнул меня поучительный шепот Времени.
Когда я перелезал через перила балкона, на мой шум прибежали два огромных ротвейлера и залаяли. На их «звонок» из флигеля во дворе выскочили стражники с факелами и бросились к балкону. В тот же миг я упал и прижался к полу балкона, а через меня переступила женская нога и подол платья накрыл меня как парашют.
-Все в порядке' Это я уронила вазу. Ступайте обратно - услышал я голос Джоки и вслед за ним шуршание лесенки, которую она втягивала на балкон.
Запах платья и женского тела навалился на меня как гриппозный жар и я невольно стал сбрасывать с себя её платье, задевая руками ее ноги.
- Милый, потерпи немного, пусть захлопнется дверь и убегут собаки - проник через ткань её шепот, а затем подол поднялся как занавес и я увидел освещенные свечами белые колонны ног, уходящие в ночь её одежды.
Я уперся рукой в пол, чтобы подняться, но тут же вскрикнул от боли. Что-то вонзилось в мякоть ладони.
-Осторожно! —шептала Джока - я на самом деле разбила вазу. Ты укололся осколком.
С этими словами она присела на порог, взяла мою руку и обхватила губами ранку. Кончиком языка нашла осколок, слегка его расшатала и поцелуем вытянула его как кинжал из ножен.
Клянусь, я не представлял себе такую быструю и эффективную хирургическую операцию. Мало сказать, безболезненную, а даже очень и очень приятную!
-Кто тебя этому научил?
-Леонардо да Винчи.
-Маэстро? Ты с ним знакома?
-О! Гораздо больше, чем знакома - засмеялась она и, обняв мой локоть, раздвигая ногой осколки вазы, ввела меня в комнату.
-Ты знаешь Леонардо?
-А что тут особенного? Его знает вся Тоскана.
-А что означает твое «больше, чем знакома?»
-Нашел к кому ревновать! Да. Мы дружим. Наверно даже любим друг друга. Но не так, как ты думаешь. Понимаешь, у него почему-то ничего не получилось со мной… Я тогда сама как-то не удержалась... Ведь столько лет я не была в твоих объятьях, так их ждала, отгоняла всех кавалеров! Ну и однажды, когда я позировала, он стал пальцами искать какую-то жилку на моей шее - он хотел её нарисовать на портрете моей госпожи - я не удержалась и .... стала его целовать, целовать, целовать! Ведь он такой добрый, сильный, умный!. Он так уважает меня. Он столько даёт мне книг, он столько знает и умеет!. Не влюбиться в него невозможно....
Странно, я не знал этой женщины, но её быстрая речь, её признание в любви к Маэстро и в то же время нескрываемый, неудержимый порыв ко мне, взволновали меня, как слезы одной моей подруги, признавшейся однажды и раскаявшейся в своей случайной слабости.
-Ну. ладно. С кем не бывает!- сказал я нашу, из двадцать первого века все объясняющую и все оправдывающую истину, думая что она поможет Джоке в ее оправдании и успокоит ее. Но не тут - то было!
-Что ты сказал? Ты все-таки думаешь, что у меня с Маэстро что-то было}? Как ты смеешь! На! - она рывком двумя руками растянула шнурки на груди и обнажилась по пояс - Ты посмотри, ты потрогай эти булыжники! Ты поноси столько лет эту тяжесть! Ты послушай рыдания одинокого сердца в клетке! На, раздави эту клетку! Пусть обнимутся наши сердца...
Я смутился, отвернулся и ... обомлел.
За нашей сценой наблюдала Мона Лиза! Доска с ее портретом стояла на мольберте в углу комнаты. Строгие, умные, красивые глаза спокойно смотрели, ни осуждая, ни приветствуя нас. Она глядела так же, как Леонардо смотрел безучастно на «массовку». Мона Лиза как будто была занята своими мыслями и ей было безразлично, что происходит вокруг, смотрят ли на нее или нет. Она не улыбалась!
-Ты чего испугался? А. Я сейчас. - Джока взяла покрывало - Я делала уборку, вытирала пыль и забыла накрыть. Сейчас.
-Не надо! Стой! - рванулся я к портрету - Это кто? Ты?
-И да и нет. Это мы вместе с моей госпожой Моной Лизой. Мы очень похожи, как сестры. Маэстро просил меня несколько раз позировать вместо синьоры.
Действительно портрет похож на Джоку, но чего-то не хватало.
- А где же твои брови?
- Мода такая. Я госпоже их выщипала.
-А где же улыбка?
-Вот и ты, как Маэстро, ищешь какую-то улыбку. Синьору он просил улыбаться, меня тоже, но оставался недоволен нашими гримасами. На днях он должен придти и я опять буду сидеть перед ним... Я чувствую. Маэстро нравится ум синьоры, ее рассуждения об искусстве, книгах и даже о пушках и всяких механизмах. Но он никогда не говорит с ней о любви, а со мной - тут она веером ладони прикрыла грудь, - только о любви моих подруг. Когда же он заводит разговор о тебе, отце Николо...
-Я? Отец?
-О, Мадонна! Ты уже забыл, как учил нашего бамбино плавать? Милый, прости. Я понимаю, я знаю, что тебе было не до нас. Я каждый день, утром и перед сном умоляла Святого Николу - угодника отвести от тебя болезни и кинжалы наемников Медичей. Они не отступятся от своей мести. Родной, бедный мой! Иди ко мне...
…Луна застряла в окне до утра. Отвлекаясь от ласк Джоки, я поглядывал на сияющий диск, освещающий уголок нашей истомившейся за пять веков любви, понимая, что только благодаря моему невидимому поводырю эта спутница влюбленных притормозила на целую ночь свое извечное скольжение по небосводу. Я был рад, что мой спутник не присутствовал при буйстве наших безмятежных радостей, занявшись этой работой — тормозить Луну...
Я открыл глаза, когда какая-то тень промелькнула по моим векам. Это Джока подходя к зеркалу, на миг закрыла краюшек солнца, заглянувшего в окно. Обнаженная, облитая солнцем она стояла ко мне спиной и в лучах разглядывала себя в зеркале во весь рост. Она почерпнула со спины и выплеснула на лицо, плечи, грудь волосы, содрогаясь от их скольжения по телу, и выглянула через щель прядей - не заметил ли кто, что она боится щекотки. Повторила эту затею, а затем, собрав черные струи в пучок, приколола их на затылке, долго не опуская согнутые в кольцо полные руки, розовые как крылья у фламинго. Она .повернулась сначала одним боком к зеркалу, потом другим и вопросительно взглянула на левую, а потом на правую грудь: мол, довольны ли вы проведенной ночью. А те, как две курносые девчонки еще больше задрали свои розовые носики.
Джока погладила их детские лобики и прошептала: «Ни, ни. Никому! Тсс.» Потом застенчиво опустила глаза на отраженный в зеркале веселый каравайчик живота с хитрой ужимкой пупка. Продолжая собирать с каждой клеточки ночной урожай восторга, она остановила взгляд на холмике, куда как и на пригорки подмышек, стекла когда-то с головы и приютилась навсегда поросль нежности. Застеснявшись от разглядывания потаенных уголков своего тела, она сняла одну руку с головы и, как головкой лебедя, собранной ладонью прикрыла стыдливо лоно.
Наконец, она подняла глаза и увидела, как на нее якобы безучастно, но явно скрывая зависть, смотрит с портрета синьора. И тут Джока повернулась в пол-оборота, сложила как на портрете руки, приподняла гордо голову и улыбнулась своей хозяйке той улыбкой, которая вот уже пятьсот лет будоражит весь мир.,,
В тот момент, когда вертящееся розовое облачко снова, перепрыгивая по клавишам компьютера, забралось в уголок экрана, зазвонил телефон.
- Ты что не идешь домой? - услышал я голос жены.
- Иду - почему-то сумрачно ответил я.
Кладя трубку, я задел свежую ранку мякоти ладони, а конец указательного пальца обжег волдырь.
- Извини, работая на тебя, я забыл стереть эти следы.
- А ваза? А смятая постель? А Джока? А Николо?... У нас все было...
- Ерунда. Вазу снова сделал гончар. Она на месте. Когда ты наблюдал Джоку перед зеркалом, она уже не видела тебя и разглядывала себя одна, думая, что все было во сне.
-Но ведь ее улыбка запечатлелась на картине!
-Да, и Менделееву его таблица приснилась. Мы тогда с ним отправились... Воображение - такая штука... Воображай!
* * *
В.Ф.Шишигин
Март-апрель 2003г.
Г. Вороне