Ну здравствуй, телемастер!

Мухтар Овербобин посмотрел в "глазок". На лестничной площадке стоял высокий худой мужчина в синей бейсболке и черных очках. В руке его был коричневый чемодан. Несмотря на то, что отец Мухтара был индейцем, а мать - самкой покемона, он всегда считал себя кавказским мужчиной, поэтому, пригладив усы и почухав пузо, отпер дверь и сказал:

— Гамарджоба, генацвале! Вах, уже заждались, дорогой! Проходи, да?

Ермалай Семицветик — телемастер с более чем двадцатилетним стажем работы — прошел в квартиру.

— Проходи, не стесняйся, гостем будешь! — не унимался Овербобин, обнимая и целуя телемастера в щеку. — Слушай, такая беда случилась, да? Новый год, а телевизор поломался! Жена плачет, дети плачут, мама всю валерьянку выпила в доме! Выручай, брат! Любые деньги плачу!

— Да-да, — вяло ответил Семицветик, и направился в комнату. — Давайте посмотрим, что там с вашим телевизором.

В комнате его встречали с помпой и овациями. Чикита Мустанговна — жена Овербобина — выстрелила новогодней хлопушкой, и по комнате разлетелось разноцветное конфетти. Семеро детей, выстроившись в ряд, ангельскими голосами затянули попурри из песен Тимати, а седовласая изнеможенная старушка с пустым тусклым взглядом киборга-убийцы сделала реверанс и продемонстрировала самолично связанный свитер с портретом телемастера.

— Как мило, — сказал Семицветик, и взглянул на часы. — Давайте приступим.

Семья уселась за шикарно обставленный праздничный стол, где всевозможные яства не оставляли равнодушным не только нюх, но и глаз. Возле окна раскинулась пышная и нарядная ель, а рядом, точно еще один член семейства, на тумбочке стоял серебристый телевизор. Ермалай Семицветик, сглотнув слюну, проковылял к нему. И дети, и взрослые, застыли в предвкушении настоящего новогоднего чуда.

— Рафик, Савик, Гоги, Гиви, Резо, Марат и вот тот маленький — всё время забываю, как тебя зовут, — короче, дети, смотрите: сейчас дядя телемастер покажет невероятный фокус!

Договорив это, Мухтар Овербобин опрокинул рюмку вина и, закинув ноги на стол, достал бинокль. Вполне довольный собой, он принялся наблюдать за рождением чуда.

Ермалай Семицветик подошел к телевизору. Осмотрев его со всех сторон, он бросил чемодан на пол. Затем расстегнул рубашку, ремень, брюки и разделся до трусов. Коллективному обозрению семейства Овербобин предстало нижнее белье с розовыми утками и бледное, костляво тело мужчины. Семицветик немного помялся, после чего снял носки. Запахло мертвецами.

— Пап, а что этот дядя делает? — спросил самый маленький.

— Так надо, сынок, — сказал Мухтар Овербобин, разглядывая в бинокль красный кружевной лифчик телемастера. — Дяде мастеру виднее. Он же не зря консерваторию для этого заканчивал!

— А что такое "консерватория", — спросил самый старший, Рафик.

— Вах, сынок, в девятнадцать лет такие вещи не знать! Консерватория — это где учат умных людей, чтоб они потом стали телемастерами, менеджерами и мерчендайзерами, а не такой шантрапой, как вы.

— А. Тогда ясно, почему ты торгуешь шаурмой.

Воспользовавшись моментом, пока все внимание приковано к телемастеру, седовласая старушка с пустыми глазами киборга-убийцы стащила со стола тарелку с жареной печенкой и вывалила пару кусочков на пол.

— Кушай, Пуфик, кушай, мальчик, — приговаривала она, расплывшись в улыбке. — Что ты хочешь? Может, рыбки дать? Или картошки? Твоя любимая - пюре!

Пуфик — одноглазый рыжий котёнок, который год назад не перенес первую волну мирового финансового кризиса и повесился в кладовке на собственном хвосте, — не ответил ничего. Под столом никого не было.

Продолжая улыбаться, старушка выгребла остатки печенки себе на ноги и, окинув стол холодным, неподвижным взором, потянула к себе копченую рыбу.

— Я думаю, перегорел предохранитель, — изрёк Ермалай Семицветик. — Но, может, и нет. Сейчас проверим.

Он нагнулся, открыл чемодан. Из коричневой коробки выскочила миниатюрная обезьянка-капуцин и, лихо взобравшись на телевизор, прокричала что-то на своем непонятном языке. Лапы её до колен скрывал зеленый клетчатый килт, а на спине висела волынка. Дунув в трубку, обезьянка заиграла шотландские вариации, пританцовывая, как пьяная Анастасия Волочкова.

— Пап, а что дядя делает теперь? — снова спросил самый младший.

Мухтар Овербобин потупился на телемастера. Сменив трусы с утками на белую кружевную юбку, синюю бейсболку на кучерявый парик аристократа восемнадцатого века, тот плясал вместе с капуцином. Мамаша Овербобин хлопала в ладоши и активно подпевала под шотландские мотивы.

— Вах, не знаю, что он делает, — сказал Мухтар, — но раз делает, значит, так надо. Ты мужик или где? Поверни лицо в тарелку и не задавай отцу глупых вопросов!

Тем часом старушка с глазами киборга пересыпала всё, что находилось на левой половине стола, и, удовлетворенно воркуя, чесала "Пуфику" за ушком. На полу валялись куски копченой рыбы, оливье, картошка пюре, пять куриных ножек, зажаренных до золотистой корочки, ломтики сыра и ветчины, а также бутылка газированной воды и рюмка водки, расплескавшейся на тапочек хулиганки.

— Ешь, маленький, ешь. Небось, проголодался, да? А мамочка еще принесет.

— Слушай, дорогой, — обратился Мухтар к Семицветику, — я, конечно, безмерно тебя уважаю, и мать твою, и отца, и детей, но, твою мать, может, ты наконец начнешь ремонтировать, да? Через полчаса Новый Год! Вах, нехорошо!

— Да-да, — сказал Ермалай, — да-да.

Семицветик снял юбку и положил обратно в чемодан. Он нагнулся и осмотрел телевизор. Обезьянка-капуцин в зеленом килте спрыгнула вниз и, оседлав трёхколёсный велосипед, укатила под диван. Семья Овербобиных созерцала сначала сморщенного печального "слоника", укрывшегося в "таинственном лесу", затем белую пожухлую задницу телемастера. Зрелище, надо заметить, не из приятных. Особенно полоска рыжих волос, пробивающихся из щели.

— Адидас?! — воскликнул Ермалай. — Первый раз встречаю телевизор подобной марки...

— Это фирменный телевизор, — с гордостью прокомментировал хозяин. — Я купил его на Привозе в рыбном отделе у цыган. Они заверяли, год проработает, как пить дать!

— И когда это было?

— Вчера.

— Понятно.

— А что, что-то не так, да?

— Вас надурили.

— Как надурили?! Кто надурили?! Вах, зачем такие обидные слова говоришь? Настоящего джигита никто не может обдурить!

— Настоящего нет, а вас — да, — тихо протараторил Семицветик.

— Что говоришь, дорогой?

— Говорю, шутка. Хороший телевизор, у моей тещи такой же.

— Вах, приятные слова говоришь! Спасибо!

— Не за что.

Мухтар Овербобин снова закинул ноги на стол и уставился в бинокль с широкой ухмылкой, застывшей на лице. Ермалай Семицветик взялся за выполнение своих профессиональных обязанностей. Для начала он потёрся голым копчиком обо все углы телевизора и вытер пыль с экрана одряхлевшей задницей. Каждый раз, когда он водил ней по стеклу, раздавался звонкий визг, как будто его ягодицы пели на повышенных тонах. Мухтар Овербобин по-прежнему улыбался, наблюдая это, его жена хлопала в ладоши, а дети ничего не понимали.

— Пап, — сказал самый старший, Рафик, — а тебе не кажется, что он какой-то странный, этот телемастер?

— Сынок, закрой рот, — отрезал Овербобин. — Это единственный телемастер, который согласился работать на Новый Год, поэтому, если он попросит разрешения изнасиловать твою маму, я разрешу не задумываясь. Всё ради семьи!

— Но пап...

— Так, я не понял: это вообще кому телевизор надо — мне или тебе? Ты хочешь увидеть новогодний концерт Муслима Магомаева или нет?!

— Я вообще-то рэп люблю...

— Рот закрыл. Рэп он любит. Ну, так вот, если хочешь, сиди молча! Ясно, полиглот?

— Ясно, мерчендайзер.

Пока отец и сын дискутировали, Ермалай Семицветик вытирал об телевизор остальные части тела. Оказалось, звук от скольжения дряхлой сраки, это не самое худшее, что доводилось слышать семье Овербобин. Когда по экрану заскользила грязная мошонка и липкий пенис телемастера, дети заткнули пальцами уши.

— А ну-ка, попробуем, — сказал увлеченный процессом Семицветик, и воткнул шнур в розетку. Загорелась красная лампочка, на экране всплыло изображение.

— Здравствуйте, — сказала обнаженная ведущая, взгромоздившая тучные груди на поднос. — Мне так легче их носить, — пояснила она и, хихикнув, продолжила: — В эфире программа "Секс с Анфисой Чеховой". Одна моя подруга — ну как подруга, так, сама, конечно, дура и уродка, но денег можно одолжить, — так вот, эта подруга рассказала мне, что в моей программе, оказывается, работает муж Наташки Королёвой! Представляете?! Сам Тарзан! А я и ничего не знала. Короче, я не придумала, какую пургу буду чесать сегодня, поэтому мы с Тарзаном будем тупо трахаться в прямом эфире! Дамы, кого интересуют крупные планы мужского достоинства этого Аполлона, шлите СМС на номер 843, и вы увидите его причиндал на всю страну! Мужики, если кого-то еще интересуют мои груди, или там вагина, звоните на номер 943, и за умеренную плату я разрешу потискать мои булочки! Только скорее — в полночь акция завершается!

Мамаша Овербобин с грохотом упала со стула. На это мало кто обратил внимание. Дети набирали на мобильниках номер Анфисы Чеховой, а Мухтар Овербобин никак не мог отлепить бинокль от лица. Его глаза настолько вылезли из орбит, что переселились в него жить. Когда же ему наконец удалось справиться с аппаратом, он закричал во всю глотку:

— Немедленно! Переключи немедленно! Немедленно!

— Что? Вам не нравится? — удивился Семицветик. — По-моему, интересная передача.

— Я сказал, переключи! Немедленно!

Ермалай Семицветик потянулся к ручке переключателя, но вместо неё наткнулся на зияющее отверстие. Почесав затылок, он выудил из чемодана монтировку и, вогнав её в дырку, прокрутил. Клац! И канал переключился. На экране зеленела лужайка, паслись коровы и гуляли два ковбоя.

— Что ж ты творишь, супостат? — возмутился хозяин, схватившись за сердце. — Вах, тут же дети! И жена вон в обморок упала. Что я теперь ей скажу?

— Ну, я же переключил, — оправдывался Семицветик. — Что вы еще хотите? Вот, нормальная программа, про природу, так сказать.

— "Горбатая гора", — объявил голос за кадром. Мухтар Овербобин снова насторожился.

— Горбатая гора? — буркнул он. — Это что за кино такое?

— А вы что, не смотрели? — сказал Семицветик. — Отличное кино! Про любовь...

— Про любовь оставь.

— ...ковбоев-педарастов.

Мухтар Овербобин в одночасье поперхнулся и залился краской.

— Немедленно! НЕ-МЕД-ЛЕ-ННОООооо! — орал он с выпученными глазами.

— Хорошо, хорошо, — подсуетился Семицветик, и опять прокрутил монтировку.

Клац! Канал переключился.

— Пап, а мы хотели то смотреть, — проскулил самый младший.

— Молчать! Молчать, я сказал! Ты, — он указал на Рафика, — приведи в чувство мать. Ты, — он указал на младшего, — дай бабушке чайником по голове, чтоб перестала переводить продукты! А ты, — он указал на телемастера, — немедленно сделай так, чтобы не было этих каналов! Я хочу, чтобы через пять минут вся семья сидела по струнке смирно и смотрела новогодний концерт Муслима Магомаева! Вам ясно?!

— Ясно! — хором ответили дети.

— То чини, то не чини, — бормотал себе под нос Семицветик. — Вам не угодишь.

Старший сын, Рафик, принёс с кухни чайник. Им воспользовались дважды: первый раз он ударил маму по голове, чтобы привести в чувство, второй раз младшенький съездил ним по затылку бабушке, чтобы из чувства вывести. Мамаша Овербобин очнулась сразу, а вот бабулю для пущего усмирения пришлось садануть еще пару раз. Слишком уж активной оказалась старушка. На прощанье, падая под стол, она матюкнулась на французском и, показав фак, уволокла за собой скатерть. Раздался звон разбитой посуды. Стол опустел окончательно.

— Сволочь! — выругался Мухтар Овербобин. — Там же была моя водка!

А Ермалай Семицветик снова кружил над аппаратом. "Кто носит фирму "Адидас", тот настоящий пидарас", — вспомнилась ему детская поговорка, однако вслух декламировать её он не решился.

— Тут есть гнездо для DVD? — сказал он. — А, погодите, нашел. Вот оно, на задней панели. Ого, какое большое! Вот это да!

Семья Овербобин молча следила за его действиями. Даже мама больше не хлопала в ладоши, как сумасшедшая белка. Мухтар был суров, как Иосиф Сталин. Чтобы подчеркнуть своё психоэмоциональное состояние он убрал бинокль и нацепил пенсне.

— Пять минут до Нового Года, — сказал он. — Или сейчас, или никогда. Вся надежда на тебя, дорогой. Давай же!

И Ермалай давал. Он вытащил из чемодана детский крем и, хорошенько смазав головку пениса, примостился к задней панели телевизора. Его "одноглазый змей" с профессиональной точностью набрёл на гнездо для DVD-плеера и вошел в него, как русские в Берлин. Плавно покачиваясь, он трахал телевизор семьи Овербобин и стонал.

— Как изображение?

— Нормально, — сказал Мухтар.

— А цвет, цвет как? Есть?

— Есть, — сказал Овербобин. — Канал, ищи канал, где концерт Магомаева.

— Минуточку. Не всё сразу.

— Хорошо, дорогой. Как скажешь.

На экране материализовался гламурный пижон в черных очках и с проколотым ухом. Он лизал микрофон, пританцовывал, ел "Кити-Кэт" из демонстративно разорванной упаковки. Вдоволь насладивший игрой на камеру, пижон насупил мину и серьёзно каркнул в микрофон:

— Я Дмитрий Нагиев, и в эфире моя авторская программа "Скандальные люди". Сегодня у нас в гостях попсовая певичка Валерия и её муж, продюсер, человек, который башляет лавэ за всё её дебильное творчество, — Иосиф Пригожин. Давайте посочувствуем ему, и поприветствуем наших гостей!

Смена кадра. На экране возникли белобрысая старлетка, старающаяся из последних сил выглядеть как пятнадцатилетняя девчонка, и лысый мужик, похожий на Шрека. С красными глазами-светофорами они захлёбывались смехом, брызжа слюной в друг друга, на камеру и в Нагиева.

— Мы в эфире, — тихо крякнул пижон.

Мужик, похожий на Шрека, быстро затушил об диван недокуренный "косяк" и выпрямился. Его примеру последовала и жена.

— Вы знаете, — сказала певица Валерия, — мы тут с мужем посоветовались и решили сделать заявление: мы — свингеры.

— Свингеры? — сказал пижон. — По-моему, вы еще и наркоманы.

— Если есть желающие семейные пары, желательно нашего статуса, то мы всегда не против культурно провести время.

— Я слышал, Боря Моисеев и Дима Билан наконец-то связали друг друга узами Гименея, — сказал Нагиев, — думаю, они будут не прочь с вами поразвлечься. Ну, а у нас в студии новый гость: скандальная писательница Дарья Бздунцова! Встречаем!

Зал взорвался аплодисментами. Ермалай Семицветик шумно выдохнул воздух. Пот серебрился на его челе. Тяжелая работа - трахать телевизоры.

— Ну как? — полюбопытствовал он.

— Уже лучше, — одобрил Мухтар, — но еще не то. Давай, дорогой, ты можешь. Мы в тебя верим!

— Я стараюсь.

В студию размашистым шагом ввалилась Бздунцова. Это был горбатый тролль неопределенного возраста с чудовищным ирокезом на голове. Под серой, давно нестиранной тельняшкой перекатывались бесформенные груди. Лифчик Бздунцова не носила - в знак сексуальной раскрепощенности и принадлежности к женской организации "Фемен". Еще на ней были камуфляжные штаны и армейские ботинки, которыми она сразу же зарядила по яйцам Нагиеву, едва переступив порог студии. Она поглощала маслянистый чебурек, и жир капал на дорогой ковёр.

— Ты, "ПИ!", я тебя, "ПИ!", этими сапогами щас "ПИ!", "ПИ!", "ПИ!"

Телезрители мало что разобрали в её богатой на ненормативную лексику речи, однако люди в студии все как один догадались, что это был главный феминистический лозунг организации, в которой состояла писательница.

Добив ногами пижона, Бздунцова переключилась на Валерию и её мужа.

— А вы что, "ПИ!", тут сидите?! Что свои "ПИ!" таращите?! А ну быстро "ПИ!" отсюда! Я сказала, "ПИ!" отсюда! Пошли на "ПИ!", "ПИ!", "ПИ!"

Как следует замахнувшись, Бздунцова швырнула Валерии в лицо чебуреком, и тот покрыл его, как вторая кожа. Возмущенный муж попытался вступиться за жену, но скандальная писательница уложила его на пол при помощи нескольких хуков.

Зал ревел и аплодировал. Бздунцова задрала тельняшку и выставила напоказ два сдутых, сморщенных шарика.

— Фемен! Фемен! Фемен! — скандировала она.

Ермалай Семицветик пыхтел на последнем издыхании.

— Вах, дорогой, обижаешь, да? Одна минута до Нового Года! Ну почини его наконец, а? Я тебя прошу.

Мухтар Овербобин выглядел крайне подавленным. Даже Чикита Мустанговна больше не верила в перемены. Она тихо жевала салат, вытянутый из-под бабушки.

— Всё, что я прошу, это концерт Магомаева, — плакал он в платочек. — Неужели это так много?!

И тут случилось чудо. Ермалай Семицветик замер и сказал:

— Ой.

— Что? Что такое, дорогой? Починил?

— Нет.

— А что тогда?

— Срать хочу.

И тут же, не теряя ни секунды, телемастер занялся "настройкой" под ёлкой. То была не совсем обычная настройка не совсем обычного телевизора. Присев на корточки и зажав антенну в зубах, Ермалай Семицветик тужился и пыхтел, как беременная женщина. Семья Овербобин с ужасом наблюдала за рождением новогоднего подарка.

— Да... еще чуть-чуть... вот так... о... дааа.... все.

Огромная кровяная колбаса шлёпнулась под ёлку. Обессиленный телемастер подтерся салфеткой, взятой со стола, и открыл двери на балкон, дабы в помещение ворвался свежий воздух.

Часы пробили двенадцать.

— С Новым Годом! — сказал Ермалай Семицветик, и выпрыгнул с балкона.

На улице грохотали петарды и фейерверки. Счастливые люди с радостью встречали новый год.

Внезапно свет потух. Дом погрузился во мрак. Пролетая мимо трансформаторной будки, телемастер оборвал провода. Расправив парашют, выпущенный прямо из ануса, он улетел с последними запоздалыми птицами в южные края.

— Ну, по крайней мере, теперь телевизор у всех показывает одинаково, — в воцарившейся тишине сказал Мухтар Овербобин