"КРУГИ СВОЯ"

“КРУГИ СВОЯ”

Середина декабря, а снега всё не было…
Природа заворожено замерла, ожидая. В воздухе разлилась тревога предчувствия. Казалось, вот-вот что-то должно случиться, но ничего не происходило, и это ожидание становилось тягостным, мучительным.
Снега не было…
Деревья, обдуваемые всеми ветрами, из последних сил тянулись ввысь, раскачивались, раскинув голые ветви по серому скучному небу. Рваными, безумными скачками, дымы мотались над трубами, пытаясь уяснить, что же от них хотят? Серость, морось, делали пространство ватным, неподъёмным. И только ветер дул, дул и дул… Зло, угрюмо, раскачивая растопыренные кроны деревьев, показывая, кто главный, кто сильный, расшвыривая капли дождя по черному асфальту, по матовой блёклости луж.
Даже лес, этот загадочный, непонятый и необъяснимый оплот жизни и тот сдался. Голый, мокрый, мертвый. Черневшая повсюду листва, покрывающая землю, гнила, разлагалась, превращаясь на глазах в бурую массу, сквозь которую то тут, то там пробивались чахлые зелёные ростки обезумевших растений, спутавших весну и осень, время рождения и время смерти. Тропинки сочились черной жижей. Обломанные ветви и поваленные стволы деревьев, вобравшие, впитавшие в себя, ежедневно льющую с небес влагу, лоснились черной древесиной, проглядывавшей сквозь отстающие ошмётки коры. Сырость и горьковатый запах прелых листьев разлиты в воздухе. По краю, на опушках, груды мусора – растерзанные целлофановые пакеты, пластиковые бутылки, битое стекло – оголенные, бесстыдно неприкрытые, выпяченные, вытолкнутые наружу гниющей листвой. Вокруг, ни малейшего движения, всё замерло, тревога мечется меж промокших стволов деревьев. Лес гнил на корню.
Снега не было…
Зима ослабла, потеряла силу, пытаясь навалиться, продавить и вытеснить упорно сопротивляющуюся осень, да видно опрометчиво растратила свою мощь где-то там, на подступах, надеясь, как всегда, морозным нахрапом захватить и подчинить пространство. Осень, мокрым подолом укрывая землю, легко отражала все нападки зимы - температура воздуха не опускалась ниже нуля.
Откуда-то из тёмной необъяснимой вечности, неумолимо приближался “год свиньи” – угрюмо ворочаясь, лениво переваливаясь с боку на бок, протискиваясь между мокрыми стволами деревьев, - неспешно и неотвратимо.
Снег, всё не шел…
Город перестал существовать, как творение рук человека, превратился в зыбкий мираж.
Днем, город напоминал кусок студня. Внизу, под слоем мутного серого раствора чернели куски мяса и хрящей – силуэты кварталов и площадей, размытые контуры зданий, прорезанные дорожным полотном, забитым грязными машинами и точками, спешащих укрыться в домах, людей.
К ночи город оживал, стряхивал сонное оцепенение и давящую сырую муть. Небо привычно чернело, зажигались огни, они-то и раскрашивали город цветными бликами. Окна домов лучились теплом, фары машин прорезали морось, висящую в воздухе, светофоры, мечущиеся в лужах огни реклам, заставляли поверить в возможность праздника. Казалось, что только к ночи городу удавалось глубоко и облегченно вздохнуть, избавиться от душащей его мокроты. Но проходило время, и удушливой волной наползал серый рассвет – дряблый, вялый - гасил огни, заполнял улицы туманом. Наступал новый день, как две капли воды похожий на предыдущий.
С экранов телевизоров ежедневно выплёскивалась очередная сенсация – сегодня опять побит температурный рекорд! Восторженные метеорологи, упиваясь собственной значимостью, радостно повествовали, что в это время года такой аномально высокой температуры зафиксировать ещё не удавалось. Народ с ненавистью внимал и ждал только одного – снега!
Накануне Нового года зима сделала очередную, похоже последнюю попытку предъявить свои права и пошла в наступление. Осень приняла бой. Вечернее небо над городом осветили всполохи молний, загрохотал гром. Зима поднажала, и потоки, хлынувшие с небес, стали постепенно превращаться в нечто среднее между водой и снегом. До предела насыщенные водой снежные заряды мели по улицам, таяли на тротуарах, хлестали по лобовым стеклам машин. Час ожесточенной драки и зима снова отступила. Осень презрительно усмехнулась, торжествуя победу, смилостивилась и утром чуть развела тучи, позволив выглянуть солнцу, которое горожане не видели полтора месяца.
Но это уже не играло никакой роли – люди, потерявшие надежду, существующие, как сомнамбулы, в сером, насыщенном влагой мареве, неуклонно сваливались в пучину тоски и тревоги. Нервы были натянуты до предела, надежда наконец-то увидеть поутру новый мир – чистый и белый, угасала с каждым днём. Фоном, таким же бесцветным, как и всё вокруг, шли участившиеся автомобильные аварии, самоубийства и затяжная, выматывающая душу, простуда.
Отдушиной, позволившей хоть на немного забыться, стал “Новый год”. Чтобы как-то скомпенсировать тоску и плохое настроение народ ринулся по магазинам, сметая всё на своем пути, покатил перед собой тележки ненужной еды, дешевых подарков и горы пиротехники. Это был бунт, сорвавшихся с цепей, рабов осени.
Но просто так отступить и сдаться зима не могла. “Новый год” без снега? Из последних сил рванулась и вцепилась мёртвой хваткой в горло осени. Та, не ожидая такой наглости, растерялась. В новогоднюю ночь выпал снег и чистым белым покрывалом накрыл город. Все закричали “ура” и облегчённо вздохнули. Но осень опомнилась, небрежно повела плечом, отбросив зиму далеко за спину, – к утру снег растаял, и опять наступило царство серого и влажного. Свинцовой тяжестью навалились тучи. Раскисшее от грязи поле боя покрывали обгорелые остатки праздничных петард.
Зима отступила надолго, может и навсегда. Пятое января – плюс шесть, десятое – плюс девять, семнадцатое – плюс пять… И серый затяжной дождь. Праздничные дни обернулись насмешкой - люди бесились, пытаясь найти себе применение. Ожидание, висящее в воздухе, превратилось в безвременье, подёрнутое тоской и пьянством.

* * *
Она появилась неожиданно, быстрым шагом вывернув из-за угла дома. Тонкую высокую фигуру кособочила тяжелая сумка с продуктами. Опустив лицо вниз, стараясь укрыться от задуваемого по переулку ветра, шла, цокая каблуками по асфальту.

Он ждал уже больше часа. Сначала стоял в подворотне, потом стал медленно прохаживаться по тротуару напротив её дома. Продрог. Не переставая, курил. Гнал от себя мысли, что надо бы уходить, затея-то дурацкая, и может это затянувшееся ожидание напрасно – она уже давно дома или, наоборот, где-нибудь в гостях, а значит, появится неизвестно когда, да и сама идея этой встречи настолько сомнительна, что граничит с безумием…

Переулок был тих и безлюден. Блестел мокрый асфальт. Редкие фонари выхватывали из темноты фасады кирпичных пятиэтажек, разукрашенных чехардой, горящих желтым, окон. Черным зияли провалы дворов между домами. Моросил дождь, рябили под порывами ветра лужи. Грязные машины припаркованы вдоль тротуара. Уродливо чернели голые стволы деревьев. Поздняя осень… Но ведь зима! Середина января! Бред…

Они расстались два года назад. Расстались тихо, мирно… Без взаимных обид, скандалов и выяснений отношений. Тупик… Они просто устали. Любовь сменилась привычным безразличием. После размолвки, пару раз встречались в общих компаниях, не пытаясь сделать даже малейшую попытку восстановить отношения.

Порыв ветра откинул полу пальто, приоткрыв подол длинной клетчатой юбки. Она переложила сумку в другую руку и чуть замедлила шаг, обходя лужу.

Отшвырнув сигарету, он, пересекая мостовую по диагонали, пошел навстречу.

Они приближались друг к другу сквозь темноту и висящую в воздухе морось.

- Привет! – она остановилась и удивленно окинула его взглядом. – Каким ветром тебя сюда занесло? И, сразу, без перехода, лицо посерьёзнело: - Что-то случилось? Ну, не молчи!
- Здравствуй! – он, успокаивающе, широко улыбнулся. – Ничего не случилось, всё нормально. У меня к тебе дело сугубо личного характера. Есть полчаса?
- Точно, всё в порядке? – подозрение всё еще присутствовало в её взгляде. – Вообще-то мне домой надо, ужином всех кормить. Ждут… Ну хорошо, выкладывай, что там у тебя произошло.
- Не здесь же… Давай хоть во двор зайдем, может какая лавочка есть.
Он забрал у неё сумку, и они двинулись в черный провал подворотни.
- Рассказывай, как живёшь, что у тебя нового, как дочка? Мы же с тобой, пожалуй, полгода не виделись.
- Да, у меня всё нормально – дом, работа. Анька в институт поступила, дома не увидишь, только ночевать приходит. Мужу зарплату прибавили, на повышение пошел. Дачу строим, в Италию месяц назад съездили… Всё, как у всех – рутина… Ты-то как?

Зачем он заявился? Если всё в порядке и ничего ни с кем не случилось, зачем? Всё по новой? Глупо. Ни ему, ни мне это не надо. А ведь не меняется совсем… Мог бы по телефону договориться о встрече… Надо домой позвонить, предупредить, что задерживаюсь. Какое у него может быть дело? Странно всё это.

- И у меня всё хорошо. Дачу, правда, не строю… Да, не волнуйся ты, всё нормально! Ты наших-то никого не видела?
- Нет. Только когда у Лёшки последний раз встречались, да ты сам тогда был… - Давай сумку на скамейку поставим, она тяжёлая, что её в руках держать. А почему ты пришел, а не позвонил?
- Да, понимаешь, тут дело такое, что по телефону-то не объяснишь. Словами-то тяжело выговорить. Ты меня не подгоняй, сейчас всё сам расскажу.
- Пугаешь! Точно ничего не плохого не произошло? Я уж боюсь спрашивать – всё живы?
- Я же сказал, у всех всё в порядке. То, о чём хочу поговорить, касается только нас с тобой, двоих. Ты извини за весь этот сумбур, просто мы с тобой давно не виделись, начать как-то сложно…

Нет, меня, всё-таки, не до конца отпустило. Меня к ней тянет. А может это просто инстинкт собственника? Не получится ничего, не согласится… Бредовая идея. Да ладно, что тут раздумывать, надо предложить, а там будь, что будет… Посмотрим…

- Как тебе нынешняя зима? Я что-то такого не припомню – он попытался перевести разговор в нужное ему русло – Европа, блин! Дождались… Тепло и сыро! Живём, как гномы в подземелье – за два месяца, солнце один раз видели. Где снег! Чистоты хочется, белого…
- Да уж, зимой это не назовёшь – усмехнувшись, провела ладонью по лицу, стирая дождевую влагу, и, зябко ёжась, захватила в пригоршню ворот пальто. - Нет, скорее не гномы, а “мокрецы”, как у Стругацких. А снега действительно хочется прямо до дрожи, тут я с тобой согласна. Слушай, перестань ходить вокруг да около. Выкладывай, что там у тебя…
- Так я и говорю: осень-зараза застряла, с места не сдвинешь, зима никак не наступит, народ с ума сходит. Снег нужен!
Она непонимающе смотрела на него.
- Помнишь, когда мы с тобой вместе были – он на секунду замялся – ну, когда спали… Помнишь всегда снег шел… Мы тогда шутили, что ещё немного и всю землю завалит, что надо учиться останавливаться вовремя… И ведь не один раз, почти всегда…
- Ага! Ещё и землетрясения были. В Грузии и Турции, если не ошибаюсь – ему показалось, что она грустно улыбнулась.
- Точно!
- А ты к чему всё это?

Интересно, какая у неё будет реакция? То, что не согласится, это понятно, а вот что скажет? Нет, все-таки я дурак… Зачем всё это затеял? Скука…

- Вот я и говорю: снег нужен! Кто, если не мы? – выговорил, выпалил с обезоруживающей глуповатой улыбкой – Ведь у нас получалось!
- С ума сошел? Ты это серьезно? – она даже отступила на шаг назад.

Что за глупость? А впрочем… Интересно… Постель, чтобы снег пошел… Всегда был непредсказуем. Что-то в этом есть… Хотя…

- Слушай, я всё понимаю, но вот такая бредовая идея… Не могу из головы выбросить, сидит, как заноза. Посмотрю за окно на эту серость, грязь, вечный дождь, сразу нас вспоминаю… Давай! Вдруг получится… Завтра? У меня с вечера квартира пустая. Придумай что-нибудь для домашних…

Они молча смотрели друг на друга. И не важно было, что на его лице играла дурашливая смазанная улыбка, а она выглядела излишне суровой. Сейчас, важен был только взгляд, которым они на долю секунды зацепились друг за друга. Время на мгновение остановилось, по крайней мере, для них.

- Ну, я пойду… - она взяла сумку и чуть отступила назад.

Всё так же моросил мелкий дождь, порывы ветра раскачивали в тёмной вышине кроны деревьев, испускал конус блёклого света одинокий фонарь, да призывно светились желтым окна дома за спиной. Редкие одинокие гудки машин вдалеке, промозглый холод, раскисшая грязь под ногами, мокрая, матово поблёскивающая древесина лавочки, возле которой стояли – всё это возникло вновь - скучное, обычное, тревожное…
Он смотрел, как она уходит, на белеющее в темноте пальто, на удаляющуюся тонкую фигуру внутри враждебной темноты старого московского двора.

И, все-таки, она обернулась.
- Ёжиков жалко!
- Каких ёжиков? – он всем телом подался вперёд, не понимая.
- Тут, по телевизору передали, что ежи проснулись. Они сначала уснули, а потом, когда совсем потеплело, проснулись и бродят сейчас неприкаянные… Если похолодает и снег пойдет, они снова уже заснуть не смогут, погибнут все… Жалко! Ты позвони мне завтра, днём…

* * *
Снег пошел под утро…
В предрассветной мути тихо закачались редкие снежинки. Словно дети-сироты, боязливо ступившие на порог хозяйского дома, робко и несмело опускались на черную землю, чтобы тут же растаять, кануть в небытие.
Казалось, еще чуть-чуть и снег прекратит падать, иссякнут силы, снежинки растворятся в сером мареве осеннего утра.
Но утро набирало силу, а снег всё шел…
Поднялся ветер и погнал, понёс снежинки параллельно земле. Они уже не казались беспомощными, обозначилась злость, желание войти, завоевать, удержаться и разукрасить этот мир по своему. Вот стали появляться белые пятна на раскисшей земле, вот белый тонкий налёт лег на капоты машин…
Снег набирал силу, от робости не осталось и следа. Получив поддержку ветра, зима ударила снежными зарядами то, увеличивая натиск, и тогда снежинки злым роем неслись над землей то, теряя силу, – снег медленно, устало опускался вниз. Уже вся земля была покрыта тончайшим белым слоем, лишь кое-где порванным черными дырами луж, да на асфальте чернели следы протекторов проезжавших машин.
Наступил момент великого перелома - шаткое равновесие. Зима упрямо требовала своё. Осень отчаянно сопротивлялась, но, похоже, начала прогибаться, неохотно сдавая свои позиции. Чернота отступала, давая дорогу белизне.
И, наконец, свершилось! Зима, поверив в себя, глубоко и облегченно вздохнула – среди тишины и внезапно наступившего безветрия снег повалил стеной. Влажные белые хлопья медленно опускались вниз, заполняя собой свободное пространство. Казалось, этот снежный занавес можно раздвинуть руками и за ним откроется что-то новое, неизведанное, радостное и светлое. Белым стало всё: улица, дома, деревья и машины, люди, даже воздух превратился в белую снежную взвесь. Снежным ватным одеялом зима кутала землю. За два часа осени не стало. Она пропала, растворилась, сгинула под покровом удушливого мягкого снега.
Лес ожил, наполнился светом. Зима, подобно искусному фотографу, медленно превращала размытую бурую массу, что тянулась вдали, по горизонту, в гордый лес с черными штрихами стволов деревьев, с белой паутиной сплетающихся ветвей. Снежный покров тщательно и любовно выделил каждое дерево из общей массы, и лес благоговейно застыл, не веря в свершившееся чудо. Тихо, меж ветвей, опускались снежинки, ровно застилая белым гниющую мокрую листву и скопившийся мусор. Лишь изредка, не удержавшись, снег обрушивался с веток вниз, и тогда казалось, что деревья тихо вздыхают, по-своему переживая потерю упавшего украшения.
И в городе шел снег, обновляя примелькавшиеся до боли улицы, дома, одевая в белые пушистые шапки подоконники, козырьки подъездов, деревья, машины, оседая на непокрытых головах и воротниках прохожих, чьи лица освещала, пробивающаяся изнутри, непроизвольная улыбка. Праздник снега и чистоты снизошел на город и на людей.
А, снег всё падал и падал. Кружились в воздухе снежинки, воздух наполнялся пронзительной свежестью.
Ритмично и обреченно взмахнули лопатами дворники, стараясь совладать со снежным потоком, затопившим мостовые и тротуары.
Вот уже молодые мамаши потянули за собой саночки с закутанными малышами, сжимающими в слабых кулачках маленькие красные лопатки. Широко распахнутыми глазами они изумленно рассматривают необычный белый мир, обступивший их. Тонкие следы от полозьев… Следы ног на снегу…
Белое войско зимы вошло в город, и народ радостно приветствовал освободителя.
Эйфория праздника стала затихать к вечеру. Зима, как всякий победитель, устанавливала свои порядки. Температура стремительно падала. Снег уже не валил, а сыпал мелкой злой крошкой. Поднялся ветер – не ветер, так ветерок – и, взявшись за руки с морозом, они закружились, заплясали по улицам. Вот и позёмка, сорвавшись с цепи, пошла гулять волнами, облизывая обледенелый накат дороги. Резвясь, играючи перебегала перед колёсами медленно ползущих машин, карабкалась по сугробам и срывалась вниз, рассыпавшись легким веером.
Закрывая лицо, от поднявшегося ветра, воротниками курток и пальто, люди спешили в дома, к теплу, признавая и принимая победу зимы.
Стемнело, и город зажег огни. Они высветили белое царство, вольготно раскинувшееся среди черноты ночи.

январь 2007