Вот ты и дед...

Вот ты и дед...

Валентина, жена Михаила Петровича, родила внука.

И Валентина, и оказавшаяся в гостях её младшая сестра Ольга очень хотели, чтоб был Саша, как их родители, дед Саша и баба Саша. Очень хотели. Но Наталья, которая, в отличие от мамочки и тётки, собственно, и рожала младенца, - ни в какую:

- Хватит мне одного Сашки в доме!

Имелся в виду младший Натальин брат, ныне служивший в армии. С братцем они враждовали с самого сопливого, ясельного детства.

Женщины вспомнили, что у младенца есть ещё предки. Так младенец стал Мишкой.

Мишку с Натальей долго, целый месяц не выписывали, залечивали родовую травму, а когда выписали, Валентина положила его рядом с собой. Справа от себя. На место Михаила Петровича.

- Ты, это, Петрович... Постели себе в кабинете. На раскладушке. - Валентина смотрела на мужа снизу. Её руки в полном мыльной пены тазу продолжали сами, отдельно от Валентины, стирать Мишкины пелёнки.

- Ладно. - Михаил Петрович согнал с лица жены выбившуюся из-под косынки чёрную, без единой ещё сединки прядь, смахнул ладонью капельки пота, чмокнул жену в освободившуюся щеку. Валентина улыбнулась - благодарно и виновато.

Михаил Петрович достал с антресолей раскладушку, втиснул её между стеллажом с книгами и письменным столом, вынул из шкафа бельё. Ему иногда приходилось так ночевать - когда наезжали саратовские гости. Дело привычное. Тогда большая комната и обе детские наполнялись рюкзаками, баулами, надувными матрасами и белобрысыми племянниками и племянницами. И только кабинетик оставался неприкосновенным: Михаил Петрович часто брал работу на дом и, когда он сидел за компьютером, племянники и племянницы осторожно, на цыпочках, стараясь не скрипнуть дверью, прокрадывались, выстраивались у Михаила Петровича за спиной и терпеливо ждали, когда им дадут поиграть в Тетрис.

Племянников и племянниц было, собственно говоря, двое, и звали их, конечно же, Сашка и Сашка, Александр и Александра. А родство с ними у Михаила Петровича началось и пошло при весьма неожиданных обстоятельствах.

То был отпуск с компанией сослуживцев на Волге. Михаилу Петровичу - его с самого начала, как появился на работе, как отрекомендовался, стали так звать в отделе - неразговорчивому, мелкорослому очкарику Михаилу Петровичу уже было под тридцать. Мужчин в отделе было много, гораздо больше половины, невеста, стоило ей появиться, мгновенно подхватывалась замуж, и остался бы Михаил Петрович вечным холостяком, если бы не тот отпуск.

Они долго плыли по Волге до деревеньки Заволжье, где жили родственники Волкова. Устраивались, загорали, ловили рыбу, вялили и пекли её в костре и запивали местным напитком, прозванным саратовской сакэ. По вечерам в пустом амбаре бывало кино, а после - танцы с частушками под саратовскую, с колокольцами, гармонь. Девицы на выданьи и здесь, как и в отделе, были разобраны и зорко охранялись неразговорчивыми претендентами с невыразительными лицами: наши девки! А Михаилу Петровичу - всё равно: с того давнего случая ни этих девиц, ни иных особей женского пола он как бы и не замечал.

А случилось то, что на третьем курсе Михаил Петрович влюбился. И не в неприметную серую мышку-зубрилку, каких много, а в Единственную. Томочку. Первую красавицу.

- Ты что, спятил? - удивился Витька, сосед по общежитию и приятель, видевший, как Михаил Петрович страдает. - Она? - И показал глазами на Томочку.

Михаил Петрович молча кивнул.

Витька неутомимо проверял сокурсниц на доступность, к Томочке подкатился в числе первых и тут же получил чёткий отлуп. Раиска, тощенькая очкастая брюнетка, ходила за ним по пятам, но Витька поставил себе благородную и благотворительную цель:

- Говорят, после ЭТОГО угри сходят, - и терпеливо обхаживал совсем уж никакую особу с нечистым лицом.

Михаил Петрович умом понимал безнадёжность своего положения. Вокруг Томочки увивались лучшие экземпляры: породистые, нарядные, говорливые. Но удостаивались, успевал замечать ревнивый страдалец, только её белоснежной улыбки. И Михаил Петрович в какой-то отчаянной решимости написал записку "Тома, я тебя люблю". И отдал её Томочке перед началом лекции по матанализу. И вскоре получил ответ "Буду искренней: нет, не люблю".

Михаил Петрович не бросился из окна высотки, а погрузился в учёбу. После пятого курса его оставили в аспирантуре. Выпускников тут же выселили из общежития, а его - оставили. И стал Михаил Петрович, имевший крышу над головой, весьма популярной личностью. И однажды явилась ему Томочка.

Томочку распределили в Новосибирск, отъезд задерживался. Михаил Петрович привычно расстелил для себя на полу матрас, оставив Томочке диванчик, ушел. Вернулся через полчаса. Томочка успела принять душ и уже лежала под простынёй, отвернувшись к стене.

Томочка появлялась ещё и ещё: отъезд задерживался. Они почти не разговаривали и уж точно не вспоминали о тех записках. Отворачивались друг от друга и засыпали. И вот однажды среди ночи Михаила Петровича разбудил настойчивый шепот:

- Миша!.. Миша!..

Михаил Петрович открыл глаза и приподнял голову. Свет уличных фонарей делал едва-едва различимыми предметы в тесной комнатке.

- Миша! Иди ко мне...

Михаила Петровича как пружиной подбросило. Как-то неумело, путаясь в простыне, стали обниматься и целоваться, натыкаясь носом на нос. Томочка замерла. Михаил Петрович попытался взять её... неудачно... второй раз... третий... Томочка приподнялась, села. Молча накинула халат и вышла. В душе зашумела вода.

Больше они не виделись.

Михаил Петрович отучился в аспирантуре и был распределён на работу в закрытую подмосковную фирму - как тогда говорили, в ящик. Он был доволен: работы хватало, в отделе его ценили, а больше ему ничего вроде и не надо. Ту неудачу помнил, но рассуждал философски: ну, не моё, значит, это дело. Как, скажем, кулачный бой.

Подмосковными интеллигентами заинтересовались не разобранные деревенские принцессы, а ничья пока ещё местная женская мелюзга. В стане миссионеров появились дары местных нив: огурчики-помидорчики, молодая картошечка, молочко, сметанка, творожок. Среди светленьких предпринимательниц выделялась тёмненькая, рослая не по годам Валентина. Она была у них заводилой.

Волков, заводила миссионеров, сволочь, учил Валентину пить саратовскую сакэ (тёплой, маленькими глотками) и при каждой встрече задавал один и тот же дурацкий вопрос:

- Все белые. А ты почему чёрная?

И Валентина всегда отвечала:

- А я от другого папки!

И вот однажды эта сволочь Волков напоил-таки Валентину. Напоил, оставил посреди палаток и ушёл вверх по тропе в деревню. Как личность Валентина его не интересовала.

Михаил Петрович увидел её издали, Увидел, как она, не раздеваясь, в ситцевом линялом платьице вошла в воду и уходила - всё дальше и дальше. Когда Волга была уже ей по грудь, заорала хрипло, по-звериному:

- Хочу в воде-е! В воде-е! Хочу в воде!

Михаил Петрович добежал до кромки воды, сбросил рубашку и брюки и кинулся спасать дуру. Дура подумала другое. Устремилась навстречу. Обвила шею спасателя длинными холодными руками, прильнула губами к губам, склонив головку - чтобы не соприкасались носы. И Михаил Петрович инстинктивно, уверенно ответил на ласку.

Наутро Михаил Петрович со сволочью Волковым - для храбрости и солидности - отправился в деревню к родителям Валентины просить её руки.

Когда вслед за Натальей Валентина родила Сашку, Генриетта, главная в отделе по жилью, поставила на уши начальство, дошла до генерального конструктора, - и эту квартиру им выбила:

- Незаменимый работник! Кандидат наук! Молодая жена! Разнополые дети! И скоро будут внуки!

... Не спалось. Михаил Петрович нашарил на столе папиросы и спички и закурил. Тут же появилась Валентина.

- Ты, Петрович, не кури. Маленький...

Михаил Петрович, обжигая пальцы, спешно загасил сигарету. Оделся, вышел на лестничную площадку.

Вот ты и дед...