Ключ не от той двери

Наконец-то я вырвался из этого пекла надоевших семейных дрязг на свободу разведенного (или разводного?), еще не совсем старого и больного, но и не очень молодого и малахольного индивидуума с почти человеческим лицом…

Свободная жизнь началась, как всегда, с застолья (или мы – не русские?). Гарик позвонил к вечеру, и еле ворочая изрядно отяжелевшим языком, пригласил в «Золотой Аист» отметить защиту диссертации. Я согласился, присовокупив свой повод к бурному дружескому возлиянию.

Гарик даже поперхнулся от неожиданности недопитой водкой и протяжно выдал членораздельную фразу почти трезвого человека, переходя с баса на дискант: «Брат, ты серьезно? И Лерка согласилась? Ну ты даешь, братело, как говорится, наливай по полной. Такое дело надо усиленно обмыть. Быстро собирайся, и мухой ко мне, то есть к «аисту», я уже здесь, встречу на входе»…

Дальнейшие события развивались, если не стремительно, то бурно и продолжительно. Не обошлось, конечно, без «милых дам», которых, в этом небезызвестном в городе ресторанчике, хоть пруд-пруди. И все из бывшего интеллигентского сословия, или переводчицы, или наводчицы по совместительству. Одно другому не мешает…

Утром, не без тяжести в голове, выпив соответствующее снадобье в виде таблетки болеутоляющего, противоречащее русским обычаям – от чего заболел, тем и лечись, и проводив милую, ночную спутницу восвояси, я поехал к старому кладбищу, на могилу к Стефану, бывшему сокурсницу, который трагически погиб прошлым летом, защищая родную сестру от пьяного мужа-садиста…

По дороге на кладбище мелодично запел мобильник: «Слава, когда мы встретимся, зайка? Это я – Инна…» Что за хрень? Какая Инна? А-а-а, эта вчерашняя... Неужели мозги стали сдавать, или перепил – оставил свой номер «случайной прохожей». Все эти полубредовые обрывки мыслей в один миг проскочили в мозгу со скоростью сверхзвукового истребителя, у которого отказало управление.

«Прости, Инночка, я сегодня очень занят, у меня уйма дел. Вообше-то, я еду в служебную командировку на две недели, а может и дольше, как партия скажет…»

Короче, еле отстрелялся от «снайперши» из «Золотого Аиста».

Надо же, какой косяк. Наверное, старею, совсем плохой стал, «хвосты» обрубать забываю…

Когда я свернул на знакомую тропинку, которая была протоптана в течение многих лет посетителями старого кладбища, то увидел впереди, метрах в двадцати от себя, знакомую бирюзовую кофточку и неповторимо-родной силуэт брошенной жены Леры. Она тоже знала Стефана и его сестру, в прошлом году мы вместе были на похоронах благородного «графа де ля Фер», как его за глаза называли все женщины, тайно влюбленные в этого рыцаря-однолюба. Его жена, за год до трагической смерти Стефана, умерла при невыясненных обстоятельствах.

Врачи сказали: внезапная остановка сердца. Хотя, в этом деле выпукло проступали водяные знаки преступления.

Света (так ее звали) работала в политически ангажированной газете, и сражалась силой незаурядного пера с достаточно известными «деятелями», замаранными по самые уши в вонючем дерьме коррупции и преступных связях с лидерами крупных бандитских группировок…

«Привет, благоверный», - Лера засмеялась, строго всматриваясь в мою выразительно-похмельную физиономию, а ее глаза, восхитительно-пугающие как морская бездна и владеющие страшным, для легкомысленных и неверных мужей, искусством проницающего всеведения, пытливо допрашивали: «Ну что, как она – свобода от cовести?»

«Привет, красивая», - наигранно-весело ответил «муж-объелся груш», то есть ваш покорный слуга, Вячеслав Степанович Волин, бывший врач-психофизиолог, кандидат медицинских наук, ныне экспедитор производственно-коммерческой фирмы «Ариэль», которая занимается всем и вся, кроме атомной бомбы, и то – под вопросом.

«Место встречи изменить нельзя», - коряво попытался пошутить я .

«Не кощунствуй», - сурово отрезала Лера, и свернула с тропинки направо к 13 кварталу огромного города мертвых. Где-то там, среди многочисленных могил и надгробий находится и скромная могилка нашего общего друга Стефана - Отважное Сердце, так его называл наш институтский преподаватель анатомии – Феликс Эрастович Бергаль, за романтическую внешность индейского воина и действительную храбрость рыцаря-защитника слабых и женщин…

Мы с Лерой долго и молча сидели на скамейке у могильной оградки. С фотографии на нас смотрел улыбающийся Стефан. Вдруг Лера заплакала, негромко и горько. У меня почему-то страшно, до боли, сжалось сердце, стало трудно дышать. Я обнял Леру за плечи, повернул лицом к себе, и стал быстро и жадно целовать ее заплаканные глаза, губы и волосы. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на мое внезапно вспыхнувшее чувство. Потом зачем-то полезла в сумочку и вытащила из нее маленький ключ медного цвета. «Возьми», - она, исподлобья, быстро взглянула на меня, освободилась из моих объятий, и также быстро пошла прочь.

На углу квартала остановилась маршрутка. Лера села в нее. «Газелька» понеслась дальше, собирая людей по остальным кварталам, чтобы увезти их подальше от памяти мертвых к зову живых. Я в ступоре продолжал сидеть на скамейке, сжимая в запотевшей руке ключ, и лихорадочно вспоминая нашу студенческую общагу, где мы с Лерой познакомились и любили друг друга до самозабвения.

А потом… Все как-то приелось, кончилось, обытовело, для меня лично. А для Леры… Для нее это была боль сострадания и потери близкого человека, когда он вроде бы жив, но фактически мертв, с тобой – и уже не существует ни для тебя, ни для себя, ни для любви…

И только теперь я осознал свой звериный эгоизм, равнодушие и упертость во всех вопросах, которые касались мужского самолюбия и уязвленной гордости самца, который всегда хотел быть первым, лучшим и единственным. Я вертел в руках ключ, и мучительно вспоминал, пытаясь понять, воскресить, восстановить утраченное звено…

Да, это он. Символ нашей Встречи. Знак нашей Любви…

Как-то я ошибся, и взял у вахтерши ключ не от той двери. И вошел к ней, своей будущей жене – Валерии Викторовне Огневой. Лера сохранила его, а я потерял.

Нет, не ключ…

Себя…

Лера! Валерия! Не уходи! Остановись! Я все понял.

Я люблю тебя, Лера!

Внезапно налетел шквалистый ветер, с дождем и градом.

Но, я продолжал сидеть на скамейке у могилы друга-защитника обиженных женщин, который глядя мне прямо в глаза своим чистым, бескомпромиссным взором неумирающей отваги, казалось говорил ясно и правильно, всей своей жизнью и смертью доказывая ту истину, на которой стоит мир…