Мальчик, который хотел верить

Молодой художник писал стихи. Стихи получались корявые, скучные и неинтересные. Не было в них ни особенного смысла, ни рифмы.
Молодому художнику было девять лет, и ему было очень трудно. Ему очень хотелось написать что-нибудь этакое, берущее за душу, но ничего почему-то не выходило.
Каждые полчаса заходила мама и предлагала перекусить. Художник сидел безвылазно уже три часа и это было для него пыткой, потому что очень хотелось на улицу. Во дворе мальчишки играли в снежки. Когда очередной прицельный снежок попадал в противника, раздавались громкие крики, которые не давали покоя юному гению.
Гению было всего девять, и справиться со своими желаниями было чрезвычайно сложно. Так много всего хотелось: и с мальчишками поиграть, и пойти с мамой в цирк, и в зоопарк, и вообще телевизор посмотреть, и книги собрать. Хотелось даже помочь маме помыть посуду. Но цель была поставлена, и ее надо было добиваться.
Неудачного гения звали Сашкой, а по праздникам -- Шуркой. Мама очень любила Шурку и поэтому он был беспрестанно занят. То рисование, то уроки, а то и познавательная вылазка в какую-нибудь картинную галерею. Ни минутки свободного времени. Поэтому Шурка прятался в комнате, положив рядом с собой прошлогодние наброски, те, в которых еще просматривалась здравая мысль и четкий рисунок. Когда заходила мама, рукопись бережно планировала под кровать, а ее место занимали карандаш и пачка набросков. Шурка принимал озабоченный вид и почти проводил очередную линию на потрепанном листе. Почти.
Вздохнув, он вышел на кухню. На кухне сидела картавая тетка из Воронежа и смотрела, как мама моет посуду. Шурка залез в холодильник и достал спрятанный за кастрюлей с супом утренний бутерброд с вареньем. Мама сказала:
-- А Сашенька вот у нас все рисует… -- гремели тарелки, плюхала в раковине вода. Мыльная пена разлеталась во все стороны. Мама была очень шумной.
Тетка, как корова, бессмысленно смотрела на маму равнодушными глазами и моргала через равные промежутки времени.
-- Саша, нарисуй тете картину. — сказала тетя, все также равнодушно и внимательно глядя маме на руки.
-- Саша, слышишь, -- мама на минутку отвлеклась и посмотрела на него.
-- Саша не нарисует тете картину. Саша занят, – в том же тоне сказал Шурка, – Саша пишет картину дяде.
-- Как жаль, -- спокойно сказала тетя, по-прежнему не сводя глаз с мамы.
Шурка съел бутерброд и пошел к папе. Папа смотрел футбол. Шурка сел рядом и стал толкать папу локтем. Нечаянно. Папа повернулся и спросил:
-- Ты сделал уроки?
-- Каникулы. Ты не сходишь со мной погулять?
-- Нет, сейчас будет интересная программа. Я не хочу ее пропустить. И тебе советую.
«Ясно, и здесь мне нет места», подумал Сашка, мысленно проводя черту между собой и папой. Получилось, что он со всех сторон был густо заплетен паутиной.
Вернувшись в комнату, он принялся в очередной раз пытаться изобрести велосипед, но выходил привычный и понятный самокат на трех колесиках. Было исписано три листа, наброски давно лежали отдельно. Было скучно и невмоготу хотелось творить.
Часа через два, не дождавшись прихода мысли, Сашка вылез во двор. Мальчишки уже разошлись. Под деревом с большими пушистыми сережками сидела румяная угрюмая девочка из соседнего подъезда.
-- Ты кто? – спросила она Сашку.
-- А ты кто? – ответил Сашка в стиле «поступай с людьми так, как поступают они с тобой» -- вопросом на вопрос.
-- Я Олечка. Это твой папа вчера пьяный был?
-- Я Шура. Нет, это Федор со второго этажа. Он всегда пьяный. А ты откуда?
-- Я из второго микрорайона. Там фонтаны и клоуны.
-- Нет там никаких клоунов. И фонтанов нет. Там мусорная куча и гаражи.
-- Есть. Я их придумала в четверг, а на следующий день они приехали, и долго, пока мне не надоело, веселились. А потом уехали. А ты когда был в Омске?
-- Я не был. Я был в Моршанске у бабушки.
-- А зачем говоришь, что был?
-- Я не говорил, – Сашка поковырял теплую землю ногой, -- Я сказал, что во втором микрорайоне нет фонтанов. Во втором микрорайоне я был. Это на другом конце улицы. Ты, наверное, сама не была, раз не знаешь. А я видел на прошлой неделе – там мусор.
-- Да нет! Второй микрорайон находится в Омске. И там есть фонтаны. И клоуны были.
-- Как же так? И в Омске и у нас есть одинаковые вторые микрорайоны? Так ведь запутаться можно. А что еще там есть?
-- Ну, иногда там есть… м-м-м… рыбы. То есть, море. Такое море, которое в доме. Ну, когда заходишь, а у тебя перед лицом то-о-олстое стекло, а за ним – рыбы, какие хочешь. И акулы, и дельфины, и киты, и маленькие такие – полосатые. И они там играются все – здорово так!
-- Да, здорово. А у нас вот ничего такого нет. Только вот солнце, иногда радуга. А по воскресеньям цветут вишни. Я очень люблю просыпаться, и чтоб в окне были цветущие вишни. А однажды вот здесь вот был слон. Я никогда раньше не видел слона, только на картинках. А потом увидел в окно и вышел посмотреть. Никто больше не вышел – все были в школе. А я пришел – у него такая большая рука в носу, и он так смешно ею все трогает. И он такой пушистый – мягкий-мягкий. А потом он поднял меня высоко в воздух – я прямо взлетел. Я все-все видел сверху – и Москву, и Петербург, и даже Лондон – там часы такие есть, большие. Я стал как птичка. Я как будто летал – как на качелях, только долго. Я все жду, что он снова придет. Он теперь тоже мой друг. Жалко, что слоны не умеют разговаривать, он бы мне много чего рассказал, про Африку, про львов. И он такой добрый – я смотрел на него, а он мне улыбался. Жалко, что ты не видела.
-- Жалко, -- румяная Олечка сорвала с дерева зеленое яблоко с дырочкой на боку, -- Зеленое еще, -- и повесила обратно.
-- А ты когда приехала?
-- На той неделе. После воскресенья. А у тебя много друзей?
-- Не, мало. Иногда ко мне приезжает Димка. Вот у него много друзей – он много путешествует, и в Волгодонске был, и в Самаре, и в Москве. Но больше всего он любит приезжать ко мне. Я самый большой его друг. Мы вместе много чего делаем – и железную дорогу, и самолет, и дома строим вместе. Только он редко приезжает, у него дел много.
-- А у меня друзей совсем нет. Только ты вот, наверное. Ты покажешь мне слона, когда он снова придет?
-- Конечно, покажу. А к нам цирк приедет?
-- Приедет, наверное, даже на следующей неделе. Только не цирк, а клоуны. В цирке клоуны неинтересные – глупые. А эти настоящие, они на самом деле веселятся. И никогда не плачут.
Из окна второго этажа высунулась полная тетка и громко закричала, как будто не видела, что во всем дворе кроме Шурки и Олечки никого не было:
-- Маруся, иди домой!
-- Я пошла. Ты придешь завтра?
-- Приду. Ты когда выходишь на улицу?
-- После школы – вечером. А так – когда захочу, только не надолго. Ты выходи, я увижу и тоже приду. А мальчишки у вас здесь хорошие?
-- Не все. Я покажу тебе, с кем хорошо играть. А если тебя будут обижать, я заступлюсь.
Прошла неделя. За неделю Саша так нарисовался, что забыл про свое стремление писать стихи. Как-то так получалось, что все время рисунки были живыми, что рука останавливалась в тот самый момент, когда следующим движением можно было все испортить. Дядя получил долгожданный рисунок, тетя уехала, дома стало скучно. Саша вышел во двор.
Его встретил многоголосый весенний птичий хор. На деревьях распустились почки. В песочнице копались повзрослевшие за неделю карапузы. А под деревом сидела Олечка в новом голубом платье.
-- Какое у тебя платье! – сказал ей Сашка, -- Новое, наверное?
-- Платье? – Олечка оглядела себя, -- А, да. Мама купила… наверное. А ты где был целую неделю?
-- Рисовал. У меня не всегда получается рисовать так, как надо. А сейчас получается.
-- А как надо? Только чтоб красиво было? Или еще как?
-- Не, надо чтоб было как на самом деле. Чтоб было как на фотографии и еще лучше. Как у Айвазовского про море. И как будто волны шевелятся… Ну… так мама говорит. Я только наброски делаю, карандашом. Вазы там всякие представляю и рисую. А потом настоящие. А потом я буду рисовать деревья – у них очень богатые краски. Буду акварелью рисовать. А ты где была?
-- Нигде. Дома сидела. Мальчишки у вас не хулиганы, только очень вредные. Они со мной играть не хотят. А девочек у вас совсем нет. Я сначала хотела, чтоб девочки были, а потом расхотела. Они все равно с мальчишками не будут играть, а только ссориться. Лучше я одна. И ты. Ладно?
-- Ладно. А ты умеешь рисовать?
-- Нет, я читать люблю. Пушкина. Про рыбака и рыбку. И про попа и Балду.
-- Я тоже стихи люблю. Я хочу научиться писать стихи, только не могу. Не получается, как у Пушкина. Я очень стараюсь.
-- А пойдем в парк?
В парке было многолюдно и торжественно. Люди собирались маленькими кучками и громко что-то обсуждали. Возле фонтана сидел щекастый карапуз лет пяти и старался перекричать толпу. Лицо у него было сосредоточенное и напряженное.
-- Смотри, мальчик плачет. Наверное, он потерялся.
-- Не плачет, а кричит. Мальчик, ты зачем кричишь?
Карапуз поднял прозрачные глаза с пушистыми ресницами и тихо сказал:
-- Они меня все бросили. Сами пошли смотреть, а меня бросили,— и снова принялся бесслезно вопить.
-- А давай играть вместе? Пойдем с нами, -- Саша протянул мальчику ладонь. – А потом мы приведем тебя обратно, чтоб мама не ругалась.
Карапуз неуклюже поднялся на пухлые ноги и протянул Сашке руку, такую же пухлую и маленькую.
-- Веди. А то мне мама не разрешает просто так ходить. Только за руку.
Сашка уцепил малыша за пальчики и подумал, что если бы у него был такой братишка, он бы его никогда не оставил просто так, сидеть одного. И тут же жутко захотелось сделать мальчику что-нибудь приятное. Например, показать ему слона, который как раз выглядывал из-за куста.
-- Смотри, слон,-- Сашка показал пальцем на то место, где, казалось, слону было самое место – на большой широкий газон. Малыш насупился и сказал:
-- Зачем обманываешь? Я с тобой пошел? Пошел. А ты мне траву показываешь. Я траву и так полчаса смотрел. Ты мне слона не показывай. Ты мне фонтан покажи. Или там что-нибудь еще такое – картинки, кино… А слона не надо. Слонов не бывает. Я знаю. Это только в книжках. Мне мама читала. Я сказал, что хочу, чтобы мне купили слона, а мама мне сказала, что слоны не самом деле, а только в выдумках, а я сказал зачем, а она сказала, чтоб интересно было. А я спросил про кошку. Мама сказала, что и кошек нет. И собак. Это только все придумывают, что у них есть кошки и собаки, а на самом деле их просто нет.
-- А почему же все их видят? – спросила испуганная новостями Олечка, у которой была маленькая собачка.
-- Вот я не вижу, потому что уже знаю, что их на самом деле нет, а остальные не знают и видят. Верят тем, кто придумал, вот и все.
Сашка выпучил глаза, Олечка просто молча стояла рядом.
-- И птичек тоже нет. Просто приятно, когда вокруг шумно, а когда тихо, то и скучно. Вот все разом придумали каких-то птиц и сразу у всех в головах стало шумно. Поэтому, сказала мама, я могу придумать свою собственную собаку или кошку. А настоящих не бывает.
-- А почему надо, чтоб было шумно … в головах? – очень тихо спросила Олечка, наверное для того, чтоб ее услышали. Малыш проигнорировал вопрос, молча глядя внимательными уверенными глазами на Сашку. Сашка смутился и переспросил:
-- А зачем надо, чтоб было шумно?
-- Потому что надо работать. А когда слышно, что никто не работает, то и работать не хочется.
-- А у тебя есть своя собака? – спросил Сашка.
-- Не, я теперь в них не верю. Как же можно играть с собакой, которой на самом деле нет?
Сашке вдруг сразу расхотелось разговаривать. Они прошлись по парку, малыш, у которого так и не спросили имя, громко что-то рассказывал, рассуждал и казался Сашке, в момент выросшим и постаревшим, взрослым и умудренным глупостью человеком. Когда Сашка закрывал глаза, он видел рядом с собой бесформенного старика, ворчливого и дотошного, не умеющего верить и давно отмечтавшего свое. Олечка разочарованно что-то думала, иногда кидала удивленный взгляд на карапуза. Наверное, ей он тоже казался противным и глупым.
Они прошлись по парку, потом вернулись на то место, где нашли карапуза, постояли с ним минут пять. Подошли благополучные родители, точно такие, как их представлял себе Сашка – молодые и свободные от предрассудков, строгие, деловые и раскрепощенные. Сашка вежливо поздоровался с ними и тут же попрощался. Олечка застенчиво отошла в сторону.
Когда уже шли по домам, Олечка спросила Сашку:
-- Он что, на самом деле во все это верит?
-- Он не верит ни во что. Иначе он бы увидел и слона, и тебя… наверное он просто еще маленький.
-- А мне кажется, что он никогда уже не вырастет до такой степени, чтоб верить.
-- Нет, он вырастет ровно настолько больше, чтоб уже не верить.
В нарисованном и придуманном небе светила одинокая луна. Мальчик обошел фантом маленькой девочки в красивом цветастом платье и медленно побрел домой. Фантом остался неподвижно стоять, заслоняя собой ненастоящие деревья. Мальчик обернулся. Почему-то призрак девочки, еще минуту назад казавшийся ему таким настоящим, был намного реальнее звезд на небе, небывало ярких и пронзительных. Наверное оттого, что в звездах он еще сомневался, а вот в девочке уже нет.
«И они никогда не будут жить в настоящем мире, потому что настоящее они придумывают с такой же легкостью, с какой запрещают делать это остальным. Каждый день они идут на ненастоящую работу делать придуманные дела, приходят в иллюзорный дом…» -- Сашка недавно прочитал книгу, в реальности которой уже сомневался и знал много слов, выражающих несуществующее, -- « … где решают и снова создают одну-единственную проблему: как сделать так, чтоб не сомневаться в происходящем. Потом сомневаются в реальности проблемы, закрывают глаза и думают, что спят. На самом деле, которого у них нет, они опять придумывают себе время на сон и за время бездействия воображают себе детей, только потому, что не мыслят жизни без проблем, слышат их сомнительные крики, встают, делают вид, что успокаивают несуществующих младенцев… А потом все сначала. С начала, которого тоже нет и не будет у людей, которые придумали мир, войну, сон, проблемы и решения, и которые научились сомневаться в собственных силах, потому что никто не знает наверняка, как надо поступать и никто не верит ни во что.»
Мальчик постоял немного и вернулся к фантому. Посмотрел на призрачный силуэт и сказал:
-- Олечка, пойдем домой.
Фантом молчал и не шевелился. Тогда мальчик быстро придумал крик Олечкиной, то есть Марусиной мамы. Фантом остался стоять на месте. Мальчик в слезах опустился на землю.
-- Как же я теперь буду один?.. – сказал он сам себе и подумал: «…когда он научил меня не верить?»