Собственник

"Собственник"
(хроника одного события)




"Пришла Весна! - Весна Красна!" - настукивали колеса электрички. Алексей Петрович с удовольствием глядел на пробегающие мимо поля и перелески, зеленеющие новой травой и листочками. Привычка, открывать дачный сезон в начале мая, сложилась у него еще в те годы, когда приходилось урывать такие вот праздничные и выходные дни, для труда на благо самого себя, из общей жизни на "благо Родины".
В далеком 1976 году, теперь уже прошлого века - века, в котором осталась большая часть его жизни - профком наконец-то выделил ему долгожданные шесть соток. В те времена, родное правительство, окончательно отчаявшись удовлетворить непрерывно растущие потребности, что-то вечно жующего народа, решило: пусть кормят себя сами. И кто-то, явно не от мира сего, рассчитал, что шести соток для этого будет вполне достаточно.
Три, оставшихся до выходных, дня он не знал куда себя деть, просто не находил себе места, желая скорее увидеть, а лучше и потрогать, это "чудо" - собственную землю. Мечты и планы переполняли. Домик, банька (а как же!), сарайчик, огурчики-помидорчики. Да, мало ли! Как всё это уместить на шести сотках, в голову тогда не приходило. Главное, что своя земля раздвигала пределы свободы далеко за стены малогабаритной "хрущёвки". Это была Воля!
Он буквально пробежал шесть километров, отделявших станцию от нового места своей жизни! Реальность не оправдала ожиданий; она просто не имела с его ожиданиями ничего общего. Оптимизм и радужные мечты улетучивались, как легкий туман над жалкими кочками и хилым кустарником торфяного болотца, которое привольно раскинулось на этих самых участках. Вдали виднелся лес. До него было километра три. С другой стороны, речка-переплюйка, заросшая наглухо непроходимым ивняком, виртуозными кружевами отмеряла рубежи его Воли. А все остальное пространство вокруг, от горизонта до горизонта, занимали колхозные поля. Недалеко за речкой виднелась полудохлая деревушка, но предположить, что в этом десятке неухоженных строений может проживать достаточное количество работников, способных возделать здешние пространства, лично у него фантазии не хватило. И среди этого "великолепия" скорбно бродили, перепрыгивая с кочки на кочку, другие будущие "землевладельцы". Изредка они поглядывали друг на друга, радуясь в душе, что не одни они такие - "счастливчики".
Шли годы. Годы упорного и тяжкого крестьянского труда, оттенявшего повседневность и серую обыденность городской жизни. Земля уступала медленно, упорно цепляясь за свою девственную свободу. Но в итоге всё-таки сжалилась над своими горемычными тружениками, и на месте заболоченной пустоши, засыпанной кубометрами песка, щебёнки и плодородной земли, вырос посёлок, прочерченный прямыми улочками, с садиками, огородиками, низкими заборчиками и небольшими, бог весть из чего слепленными, но приличными с виду домиками.
Для поколения людей, победивших в жесточайшей войне, отстроивших целую страну, вышедших в космос, сделавших всё это на пределе человеческих сил и возможностей, результат был, в общем-то, предсказуемый. Это был ещё один рывок, меньший по масштабам, но более значимый для них лично.
"Станция Первомайская", - отвлечённой скороговоркой пробубнили динамики. Двери с шипением разбежались в стороны, воспоминания оборвались, и Алексей Петрович шагнул на согретый ранним весенним солнцем асфальт платформы, хаотично расчерченный чёрными полосками битума.
Много странных неясностей внесло изменчивое время в его жизнь, но дистанция в шесть километров пешком, которую он преодолел уже сотни раз за эти годы, осталась прежней - пространство не подводило. Автобус на их выселки тогда так и не пустили, тем более никто не собирался делать этого сейчас. На месте заброшенной деревушки за речкой в одночасье возник, как бы ниоткуда, современный дачный посёлок, которые лезут ныне повсюду, как поганки после дождя, но его обитателям автобус был без надобности. Им лишь проложили хороший асфальт к общему забору.
Всё-таки природа старается уравновесить, что только возможно, вот и его вынужденный променаж она разделила пополам: почти полпути в горку, остальное вниз. Это не могло не радовать, тем более в конце восьмого десятка. "Эх, где мои семнадцать лет....", - принялся напевать Алексей Петрович и зашагал по обочине отработанной и размеренной поступью опытного пешехода.
Свои семнадцать лет он встретил на Дальнем Востоке в сорок втором. Уже больше года шла война, но где-то очень далеко, даже на другом континенте. Потом, в сорок четвертом, попав на фронт после пехотного училища, он на своей шкуре понял всю кошмарную разницу между военной и мирной жизнью. Царит мир - правит жизнь, идет война - властвует смерть. И чем дальше от фронта, тем слабее влияние смерти. Первые годы войны, когда на фронте власть смерти была абсолютной, он всё-таки провёл в глубоком тылу и поэтому в шутку называл себя "ветераном второй степени", не сравнимым с теми, кто пропахал всю войну и остался жив. Вспоминая тех ребят, он, а с годами окончательно, понял, что и в тот период побед и салютов именно они тащили на своих плечах основное лихо войны. Не зря есть такая команда в армии, требующая не отставать от тех, кто впереди: "Подтянись!".
Когда он принял взвод, первый в своей жизни, старшина, отозвав его в сторону, буднично посоветовал, скорее попросил: "Вы б, товарищ лейтенант, ватничек накинули и касочку одели, а планшетку и пистолет за пазуху суньте. Так, оно в бою сподручней. Автомат надежней будет, и снайперам немецким работы поменьше. То, что вы наш взводный мы сами знаем, а им это ни к чему". Послушался, и правильно сделал. И в бою, чего греха таить, взводом больше командовал старшина, а он…, приказывал, конечно, но всё больше невпопад как-то.
Позже он понял, что ещё не умел из множества опасностей, разом навалившихся со всех сторон, выделять главные. Отвлекался на всё подряд. Поэтому и сыпал командами, как из мешка, внося только лишнюю сумятицу.
"Хорошо хоть, что вовремя тогда угомонился" - подумалось ему сейчас. Вспоминая тот первый бой в Белоруссии, он всегда испытывал острое чувство неловкости.
Как бы то ни было, с его приказами или без них, но немцев из траншей они выбили. А уже в конце боя он получил штыком в плечо от здоровенного фрица, которого пристрелил всё тот же старшина, каким-то чудом постоянно успевавший оказаться там, где в данный момент он был нужнее всего.
Сидя на дне траншеи, опираясь спиной на стенку, стараясь не завалиться на бок, он с удивлением чувствовал, как немеют мышцы, тело покрывается липкой испариной, перед глазами плывут желтые пятна, а по руке струйками бежит непривычно горячая кровь и падает крупными каплями с кончиков пальцев. Он, сильный молодой парень, впервые ощущал утрату контроля над своим телом и сознанием, от чего в душе нарастала мерзкая паника. Острота ощущений усиливалась и от вида радостно скалившегося мертвого немца, лежавшего тут же рядом, явно довольного, пусть и посмертно, своей работой.
И опять выручил старшина, который одним сноровистым движением ножа распорол ватник и гимнастерку, умело и туго перебинтовал двумя индивидуальными пакетами, что-то выговаривая ему недовольно. И его слова, которые ухватывались урывками сквозь нарастающий звон в ушах, почему-то сразу вернули осмысленность происходящего. Больше они не встречались. Дожил ли старшина, звали его Виктор, а фамилию он не запомнил, до Победы? Бог весть.
Алексей Петрович убыл в госпиталь, - немец всё же здорово его порвал, даже кость ковырнул, гад, - а Витя ушёл дальше, с теми, кто уцелел, получив очередного взводного. Возможно, что такого же "зелёного" лопуха, каким был он сам. Он же дошёл до Праги, стал командиром роты, и везде ему встречались такие вот ребята, способные не только постоять за себя в бою, но и выручить других в нужную минуту. "Ветераны первой степени!".
После Войны дослужился до подполковника и попал под сокращение во времена Хруща, о чём не очень и жалел, поскольку особого призвания к воинской службе никогда не имел, а стал солдатом по необходимости. Просто была война.
Дорога перевалила через холм и плавно пошла под уклон, разделяясь на асфальт, для "новых русских", и проселок, для старых, вроде него. Впереди уже виднелась речушка и крыши домиков за ней. Его домик отсюда не было видно, он был на дальней окраине посёлка. Тянулись к небу редкие дымки: кем-то топились печки. "Наверное, и Валентин уже приехал", - подумалось Алексею Петровичу. Валентин и Валентина, как он давно подметил, не такое уж и редкое сочетание имён у супругов, были соседями, с которыми сложились прекрасные отношения. Им приходилось пахать одну землю.
"Надо тоже, сразу как дойду, протопить печку. Сырость зимнюю согнать. Дров, правда, нет. Хотя, у заборчика оставались какие-то доски. Мокрые, небось. Ну, да ладно, не в первой", - намечал он про себя план работ.
Дрова "кусались" злобно, как бешеные псы. Цены росли немилосердно. Капитализм! Всем хотелось много, всего и сразу, и они кинулись, как ополоумевшие, вроде бы в жизни ничего не видевшие, драть три шкуры с соотечественников за все, что только можно продать. Да, и за всё остальное тоже. Последнее время, правда, немного угомонились. Насосались?!
"Кто воевал, имеет право, у тихой речки отдохнуть". Да, именно клопы, насосались и отвалились, теперь надо отдохнуть и переварить. Маяковский, он и тем "новым русским большевикам" поперёк горла был, с такими-то сравнениями. Нынешние, тоже вот о Родине вспомнили. Поняли, наконец, что на Западе своих "умников" девать некуда, а к ним в "дураки" записываться, там очереди не стоят. Надо своих "иванов" окучивать. Как пели те, предыдущие, "Раньше думай о Родине, а потом о себе"? Сегодня опять похожие песни затянули. Пока не очень стройно, но ничего - распоются. "Соловьи элитные"!
Родина, страна, государство, люди - всё понятия спутались, смешались и стремительно разбегались в разные стороны, превращая реальность в какую-то зыбкую трясину, где любой шаг мог стать и последним. Спасать никто не будет. "Каждый сам за себя - Закон джунглей" - вещал шакал Табаки в старом мультике о Маугли, который они недавно смотрели с внуком. "Кто первый, тот и съел, – мысленно добавил Алексей Петрович. - Стали бы мы так драться на той войне за такую Родину? Нет, конечно! Повоевали бы немного, да и разбрелись по домам. Потом бы партизанили, как югославы, например. Родину бы освобождали, а не державу защищали. Нет общего, нет и общества".
"Ладно, пёс с ними! У них "работа" такая, а мне о внуке думать надо, ему среди всего этого дальше жить" - подвел черту под свои невесёлые рассуждения Алексей Петрович.
Сказать, что он любил своего внучка Серёжку, значит, ничего не сказать! Он и жил им, дышал и думал вместе с ним, и уже не мог иначе. После смерти жены, в тот же год, когда дочка родила Серёженьку, Алексей Петрович стал внуку не только дедушкой, но и нянькой. Все шесть лет маленькой Серёжкиной жизни. Главное в том, что они были друзьями. Могли часами говорить, играть, а в последнее время всё чаще и работать вместе. Дачка была тем местом, где в короткое российское лето его жизнь, сливаясь с жизнью внука, устремлялась вместе с ним в будущее. И тогда эта долгая жизнь, грубовато огранённая судьбой, обретала ясный смысл. Сам собой приходил ответ на такой сложный для некоторых вопрос "о счастье человеческом".
В этом году внук идёт в первый класс! Кончается беспечное детство! Это событие им, понятное дело, необходимо было обсудить и очень подробно.
"Завтра мои приедут. Обещали. А после праздников останемся с Серёжкой вдвоём. Делами займёмся. Яблоньки наши надо обиходить" - сразу вспомнилось Алексею Петровичу. Когда родился внук, он посадил десять яблонь, в честь этого события. Прямо около дома. Последние два года они ухаживали за ними вместе и в этом году ждали первые яблоки. Событие! Серёжка хотел взять их с собой в школу, угостить своих одноклассников, ну и похвастать, как же без этого, сам же рОстил!
Лёгкий мосток через речку, переброшенный для сокращения пути такими же как и он вечными пешеходами, скрипнул под ногами, приветствуя старого знакомого. Дом был уже совсем близко.

-----


Сладковатый дым, протягиваясь вслед легкому сквозняку и ленивым движениям присутствующих, слоился по комнате дурманящими клубами.
- Слышь, Грин! Ты, где такую дурь нарыл? - передавая "косяк" длинному худющему парню, спросил коротко стриженый крепыш. - Круто цепляет!
- Хач подогнал! Ему земляки из аула подтянули! Пипец, да? - отозвался тот.
- Да, не то фуфло, что он по жизни впаривает. Это, сцуко, термояд! - проявив некоторое знакомство с физикой, подтвердил стриженый.
Две девицы, развалившиеся на огромном и шикарном диване в углу, по-дурацки захихикали, не понятно чему. Грин, посмотрел в их сторону мутным взглядом, пытаясь вспомнить, кто они и откуда взялись. Вроде, что-то вспомнил. А может и не вспомнил. Подумал ещё немного и решил: "Пусть сидят, не жалко. Дом-то не его".
Со вчерашнего дня, сорвавшись из "универа", - сегодня каждая помойка университет, - они зависали в этом особняке, принадлежавшем отчиму Никиты, - так звали стриженного. Отчим был олигархом местного розлива и неделями пропадал где-то по своим скучным "олигархским" делам. В доме постоянно ошивалась только мамаша Никиты.
Оттягивались по полной программе, не обращая внимания на замечания и уговоры Никиткиной родительницы, постоянно переходящие в угрозы и истерики. Грин не заморачивался по этому поводу, не его проблемы.
- Слышь, Ник, что-то я не догоняю, тёлки эти, откуда? - решил он всё же уточнить у приятеля.
- Блин, ну ты даёшь, я ж говорил тебе вчера. Подруги детства. В школе вместе учились. Света и Рината. Больше водки Грину не давать, - подвел он итог сказанному, хотя они второй день пили "вискарь" из отчимовских запасов.
- Что-то на хавчик пробивает. Пошли на кухню, пошаримся на предмет пожрать, - попросил Грин, потягиваясь.
- Пошли, - согласился Ник.
Они выбрались из комнаты, глоток свежего прохладного воздуха немного отогнал дурь и качнул тело. Спустились в гостиную.
- Вы посмотрите, на кого вы похожи! Пьянь! Подонки! - настиг их на лестнице истерический вопль.
"Во, блин, попали!" - переглянулись приятели. Быстро пробежали на кухню, преследуемые истошными криками. Добежав и захлопнув за собой дверь, дико расхохотались.
Грин с головой влез в необъятный холодильник и принялся шуровать там, выискивая знакомые упаковки. Найдя, швырял в большой целлофановый пакет. Ник же, не отвлекаясь на мелочи, полез по кастрюлям и сковородам. Выудил большой кусок ещё тёплого варёного мяса и принялся жадно жевать, пыхтя и громко чавкая. Грин, увидев такое дело, бросил набивать пакет, и присоединился к пиршеству. Глядя друг на друга, они давились смехом и мясом. Насытились быстро. Потом пили холодное пиво, найденное в том же холодильнике. Жизнь налаживалась.
Запихнув во второй пакет пару литров виски, пиво и минералку, двинулись в обратный путь. Передвигались короткими перебежками, как диверсанты, заглядывая за каждый следующий угол и убеждаясь в отсутствии засады. Но пробрались удачно, мамаши Ника нигде не было.
Девицы подхватили добычу и принялись споро размещать её на низком столике. Они тоже были голодны. Затем застолье продолжилось с прежним размахом, плавно перерастая в интимное общение. К середине дня все уснули в куче на диване, устав отдыхать.
Пробуждение было, не из приятных.
Неожиданно для всех, отчим отложил свои дела, или сумел немного разгрести их, но он внезапно завалился домой - провести праздники в кругу семьи. Решил вспомнить, как выглядит домашний очаг. Хрен лысый!
Так эта дура - мамаша Ника, вместо того чтобы предупредить их по-тихому и дать время свалить, кинулась искать у мужа суда скорого и правого. Началось такое! Фишка состояла в том, что отчим, как нормальный мужик, врезал в первую очередь самой "потерпевшей", высказав всё, что он уже давно думает о паразитическом существовании за его счет своей жены и её чада. Им же он просто посоветовал валить отсюда быстро и по-хорошему. Что они и сделали, не забыв прихватить оставшиеся запасы, под аккомпанемент бурной, развивающейся в стиле мексиканских сериалов, семейной драмы.
- Ну, и куда теперь двинем? - груженый как мул огромными пакетами с остатками былой роскоши, спросил Грин. - Ты ж тут, типа, местный! Я требую продолжения банкета!
- Хрен знает, тут в любую сторону два лаптя по карте, - отозвался Ник. - Время-то уже, скоро темнеть начнёт. Замёрзнем, как тот ямщик.
- Мальчики, придумайте что-нибудь, холодно, - пискнула одна из девиц.
- Пить надо меньше, - отрезал Ник. - Нахрюкались, вот и трясёт. Слышь, достань там пузырь, глотнём для сугрева.
Они пустили "вискарь" по кругу. Приятное тепло побежало по телу, стало веселей.
- Во, блин, всего навалом, даже дурь есть, а выпить негде, - тоскливо затянул Грин. – А вон там, что за сараи? У тебя там знакомых нет?
- Откуда, - удивился Ник. - Там садоводы-полеводы какие-то. Крестьяне, блин!
- Пошли, приткнемся в хижине, какой-никакой. Полеводы-то только на лето приезжают. Я знаю, у меня дед такой. А утром в город на первой электричке.
- Ага, на тридцать первой. Пока всё в ноль не добьем, никуда не поедем, а то я тебя не знаю. Ладно, пошли, вон тот крайний домик вроде ничего.
Они, весело перешучиваясь и прихлёбывая по очереди из горла, уверенно двинулись вперед.
Хлипкая калитка, закрытая на ржавый навесной замок, от удара ногой отлетела со стороны петель, что вызвало у ребят очередной приступ смеха. С входной дверью пришлось повозиться подольше, но и это препятствие тоже было - "от честных людей". Вошли внутрь. Маленькая прихожая, две комнаты, одна, что побольше, с печкой, кухонька и подсобка с каким-то пыльным хламом. Мебели почти никакой, точнее самое необходимое, но зато четыре спальных места, как раз по числу гуляк. Грин, проклиная всех селян, вместе взятых, долго искал, как включить свет, но не нашел. Газ тоже не горел, видимо баллон был пуст.
- Во, живут! Троглодиты! - не смог сдержать эмоций Ник. - Давай хоть печку раскочегарим, а то совсем тоска.
Быстро выяснилось, что у крестьянина нет дров и в ход пошло все, что нашлось под рукой и могло гореть.
- Нет, так не годится, - заявил Ник. - Эта труха быстро прогорит. Нужны реальные дрова. Грин, бери вон топор и за дровами, а мы пока тут всё обустроим. Потом тебе помогу.
- Мне, как всегда, самое почётное дело, - заворчал Грин. - Ладно, смотрите только не "спорите" тут все без меня, пока я за топливом пойду.
- Без тебя не начнем, - пообещал Ник. - Быстрее давай!
Грин вышел на улицу. Вечерело. Мотаться в потёмках по участкам в поисках дров было не с руки. Вывернул сломанную уже калитку, добавил часть заборчика, что не вросла в густые заросли колючего кустарника. Всё равно, мало. Огляделся. Взгляд остановился на усохших за зиму каких-то плодовых деревьях прямо у крыльца. "Вот и хорошо. Далеко не ходить" - подумал он. Ветки и стволы ломались и обрубались не так уж и сложно, как можно было ожидать. Когда Ник решил ему помочь, дело почти было сделано.
- Ты прям "Железный дровосек", теперь буду знать, в чём твой главный талант, - похвалил его Ник. - Тащи в дом, что помельче, я остальное дорублю.
- Со светом не разобрался? - спросил Грин.
- Нет, крестьянин где-то отключил всю сеть. Экономный, - ответил Ник.
- Это они отрубают, чтоб не замкнуло зимой. У меня дед …, - хотел было добавить Грин, но Ник оборвал его, - Да знаю, знаю я уже всё про твоего деда, тащи дрова! А то до утра не начнем!
Грин сгрёб в охапку обрубков, сколько смог захватить, но явно переоценил свои загребущие способности. Полешки постоянно выпадали из рук, иногда довольно больно попадая по ногам. Установив таким экспериментальным методом максимально возможное их количество в одной охапке, он скрылся за дверью. Вскоре вернулся за очередной партией.
- Тёлки, прикинь, свечки нашли и на стол уже накрыли. Во, блин, что значит крестьянская смекалка, - одобрительно сообщил он Нику.
- Они не из деревни. Первомайское – это районный центр.
- Это одна фигня! - пробормотал Грин и, оценив остаток дров, отметил. - Тут ещё ходки на три-четыре.
- Держи руки, я тебе побольше наложу.
- Как я дверь-то открою? Ты чего?
- Я тебе открою, тупик!
Грин, пыхтя от натуги, скрылся за дверью. Ник добрал остатки. Потом, ловко зацепив дверь ногой, пролез в образовавшуюся щель. Досыпал свои дрова в общую кучу возле стенки, присел к столу и осмотрелся. Неровный свет нескольких свечек придавал обстановке интимность и даже некоторый уют. Печка ровно гудела сильным пламенем, в комнате было уже довольно тепло. Небольшой стол до предела заставлен бутылками и завален вскрытыми упаковками с закуской. Стаканы, тарелки и вилки допотопной формы, украшенные ветвистой надписью "Артель им. Кирова", нашлись в серванте у крестьянина. Всё нормально, можно было продолжать, до утра ещё много времени.
- Есть тост, по поводу! - быстро заводился Грин, разливая виски по стаканам. - За человека разумного, умеющего приспособиться и выжить в любых условиях! То есть за нас! Ура!
Девицы весело и одобрительно заверещали. Зазвенели сталкивающиеся стаканы. Гулянка продолжалась. Дальнейшая её программа была хорошо знакома участникам, неоднократно ими проделана, и всё пошло легко и просто. Угомонились и заснули только под утро.

---------


Чем ближе к дому, тем отчётливей проявлялось неясное чувство тревоги. Последнюю сотню метров Алексей Петрович уже просто бежал. Среди прочих, дымок вился и из трубы его домика, это он уже понял. "Что это значит? Кто растопил печку? Неужели мои приехали раньше меня?" Вопросы сыпались, как из мешка. На их улочке он сразу наткнулся на Валентина и его жену. Увидев его, бросились навстречу.
- Не ходи туда, Леша! - сразу выпалил Валентин. - Там у тебя шпана какая-то засела. Я уже вызвал милицию. Обещали скоро приехать.
- Какая шпана? Откуда? - с трудом проталкивая слова сквозь сбившееся дыхание, спросил тот. - Когда вызвал? Давно?
- Больше часа уже прошло. Может ещё позвонить? - спросил Валентин, разумно опуская ответы на другие вопросы, знать которые он не мог по определению.
- Чёрт, позвони ещё! - попросил Алексей Петрович, увидев разрушенный заборчик и сломанную калитку. Дочка давно предлагала купить ему мобильник, но он всё отнекивался и отшучивался, не желая вводить их в излишние расходы на себя. Тоже ведь не олигархи. Лучше пусть внуку купят чего-нибудь.
- Занято, - растеряно произнёс Валентин.
- Что занято? Милиция? 02? – недоуменно спросил Алексей Петрович.
- Ну, говорят, что подождите, вам ответят, потом, - кивнул головой Валентин, - Автомат отвечает.
- Автомат?! А люди? Люди-то где? - скорее обращаясь к самому себе, чем к другу, тихо спросил Алексей Петрович и двинулся к дому.
- Я с тобой! - неуверенно произнёс Валентин.
- Нееет! - истошно завопила Валентина, - Куда ты собрался?! Они там пьяные все? Не пущу! Пусть один идёт, раз он такой герой! Его дом!
- Правда, Валь, чего тебе лезть в мои дела, - подтвердил Алексей Петрович и, увидев облегчение на его лице, добавил, - С тылу прикроешь и милицию подождёшь!
Не слушая дальнейших возражений, которые Валентин продолжал неуверенно бормотать сквозь вопли своей жены, Алексей Петрович быстро пошёл к дому.
Поначалу он даже не понял, что так резануло в душе. Какое-то несоответствие в его маленьком дворике сразу бросилось в глаза, но никак не могло воплотиться в мысль. Спасаясь, сознание блокировало, сколько могло, зрительные образы, но они прорвались и захлестнули всё.
- Яблонькиии!! Выыы!! Сукиии!! - заорал, не помня себя от гнева, Алексей Петрович и кинулся в дом.
Дверь с грохотом отлетела в сторону, и Алексей Петрович увидел в комнате разбросанные вещи, опрокинутый стул и пьяную компанию.
- Ооо! Колхозник приехал! - захохотал один из парней. - Здарова!
Вся компания принялась ржать! Пьяно и глупо.
- Ты, это, погуляй там, мы ща уже уходим, токо врежем на посошок. А то, если хочешь, и тебе нальём, - предложил, уже и вовсе не к месту, второй парень.
- Вы, скоты, гниды, немедленно убирайтесь вон, слышите! - задыхаясь от злости, обиды и унижения срывающимся голосом прокричал Алексей Петрович.
-Ты чо это, дед, такой невежливый? Тут, блин, дамы, - парень кивнул на полуголых шлюх, развалившихся на диване. - А ты, так выражаешься. Сам пошёл! Сказано тебе, скоро уйдём.
Не помня себя от ярости, Алексей Петрович схватил наглого парняза ворот и попытался выкинуть за дверь. Тот вырвался; с треском разорвалась рубашка.
- Ах ты, старый козёл! Шмотка, блин, от Версачи! Сука! - заорал парень, и хлёстко ударил. Из разбитого лица брызнула кровь. Алексей Петрович ударил в ответ. Парень отлетел к стенке. Раздался забористый мат. Другой, подскочив справа, резко, чувствовалась подготовка, ударил ногой, хрустнули рёбра, а затем, добивая согнувшегося от боли хозяина, сбил ударом кулака на пол. Подбежал и второй, в разорванной рубашке. Принялся месить ногами, пытающего закрыться руками старика.
- Всё, харе, а то замочишь, в натуре! - принялся через пару минут оттаскивать Ник, разошедшегося не на шутку Грина, от скорчившегося в углу тела.
- Я его козла, блин, удавлю, епт! - орал Грин, смахивая кровь с разбитой губы. - Будет тут всякое быдло выдрючиваться!
- Всё, говорю! Тормози! Давай лучше вмажем по стопарю! За победу! - захохотал Ник.
Все весело засмеялись, и раж отпустил Грина. Руки, правда, ещё тряслись, немного.
- Давай! Только этого мудака выкинем из комнаты, а то кровью тут всё заляпает! Не в кайф пить! - попросил Грин.
Они выволокли бесчувственное тело и кинули в подсобку.
- Живой, оклемается! Будет знать в другой раз на кого гавкать! - уже спокойно сказал Грин. - Ну, вздрогнули! За нашу победу!

---------


Сознание возвращалось медленно, пробиваясь сквозь плотный шум в голове. Где-то рядом послышались звуки: смех, голоса, звон стаканов, ещё что-то. Попытался опереться на руку, и резкая боль в пальцах и кисти руки заставила вскрикнуть. Сломаны! Сознание зафиксировало это автоматически, как факт. Опёрся на другую руку и сразу зашёлся в кашле, выплёвывая кровь. Острые сколы рёбер резанули внутри. "Ещё жив?! Странно, как я ещё жив?" - мелькнуло в голове. "Там, за стенкой гуляли ВРАГИ! Они веселились, они пили шнапс, они отмечали успех и упивались своей победой! Они вернулись! Пришли опять на его землю и уничтожают всё, что ему так дорого! Его дом, сад, саму жизнь! Должен приехать внук! Серёжа! Они убъют его! Гады!" - эта смесь реальности и подсознательных образов разорвала тонкую ткань ускользающего сознания, и всё затопили боль и дикая ярость. "Нужно найти силы, превозмочь боль, надо отразить это нашествие! Надо! Это твой долг!" - лились потоком мысли. Медленно, экономя силы, Алексей Петрович подполз к шкафчику и раскрыл створки. Стащил в сторону вещи, какую-то старую телогрейку, ещё что-то, сложенное на нижней полке, нащупал в выемке в углу маленький ключ и принялся ковырять им в замке, висящем на небольшом железном ящике, стоявшем тут же в шкафу. Открыл. Старая двустволка, разобранная, заботливо смазанная, была завёрнута в отрез хорошего шинельного сукна. Положив на сгиб сломанной руки стволы, медленно собрал. Всё в смазке, блестит! Вывернул коробку с патронами, выбрал из россыпи два, с картечью. Мысли и действия отщёлкивались чётко - одно за другим, не давая боли забить разум и отключить тело. "Теперь встать! Встать и дойти! Тут рядом! Несколько шагов! Надо! Должен!" Превозмогая дикую боль в руке и груди, поковылял к двери комнаты, опираясь на стенку. Ещё шаг, ещё один! Дверь распахнута настежь! Вот они! Взвёл курки и, оттолкнувшись от дверного косяка, пошатываясь в проёме, поднял ружьё. Липкий страх поплыл по комнате, завиваясь вместе с табачным дымом к потолку. Они должны ответить за всё! Чуть не забили до смерти в собственном доме, разорили, переломали, изгадили всё: всё, что создавалось столько лет! Крепыш с боксёрской стрижкой зло прищурился и что-то сказал. Что-то вроде: "Брось ружьё! Старый козёл". Шагнул вперёд. Пора! Алексей Петрович нажал на курки, сразу на оба. В напряжённой тишине жутко грохнул дуплет! Полыхнуло из обоих стволов! На месте перекошенного злобой лица, разорванного картечью, возник красный всполох. Брызги крови, плоти и мозгов разлетелись по комнате. Запоздало, эхом, долетел гулкий стук свинца, частью ударившего в стену, а частью в окно. Отдельно возник звон вдребезги разлетевшегося стекла за спиной уже мёртвого тела, брошенного силой удара на пол. Эти звуки и вид трупа у стены было последнее, что сумело отследить ускользающее сознание. Глубоко внутри, не выдержав этого последнего усилия, надломился какой-то упор, и Алексей Петрович рухнул на пол, проваливаясь в спасительную пустоту.

--------

Когда на пульте РУВД раздался первый звонок из садового товарищества, уставший за ночь и ко всему привыкший дежурный, записав сбивчивое объяснение Валентина о проникновении хулиганов в соседский дом, повесил трубку и обратился к старшему наряда, только что вернувшемуся с очередного вызова.
- Краснов, вызов поступил от дачников, давай поезжай, посмотри чего там.
- Ё-моё, Егорыч, - Краснов всех знакомых почему-то именовал «егорычами», - ну, ёлы-палы, мне до смены меньше часа осталось! Сдам службу Прохорову, пусть он и едет! Хрен ли там могло случиться. Грабли стырили?
- Гражданин говорит, что неизвестные ещё в доме. Вот сразу и накроешь. Оформишь раскрытие по горячему. Премию получишь, - пошутил он, но Краснов шутки не оценил.
- Ага, нужна мне эта премия! Мне в десять к Мясоедову! Он мне за сопровождение, знаешь, сколько платит? Никаких премий у нашего сраного управления не хватит! Ты, это, отметь мне там возврат попозже и все дела! Я же, блин, не скорая помощь!
- Через магазин! - отрезал дежурный. - Делиться надо!
- Само собой! Какой базар! - обрадовался Краснов. - Один секунд!
Спустя некоторое время, он втащил в дежурную часть большой пакет, внутри которого знакомо дзинькнуло, при передаче.
- Вот, это по-нашему! - обрадовался дежурный. - Умеешь решать вопросы, когда захочешь!
- А как же!
После, сдав дежурство, они вместе махнули по чуть-чуть, попрощались и разошлись, каждый по своим делам.
Принявший дежурство, пожилой капитан не спеша заполнял свой лист в журнале, когда раздался звонок, и какой-то гражданин срывающимся голосом произнёс: "Я из товарищества… Я уже звонил Вам….У нас тут…, - Да, знаю, ждите, скоро прибудет наряд, - немного раздражённо, от назойливости гражданина, но вежливо, ответил дежурный. - Да все уже…человека убили, из ружья, - собравшись с духом, буквально выпалил последнюю фразу, звонивший, и добавил, – Что же вы, милиция, эх вы! Я жаловаться буду!" И бросил трубку.
- Во, как! – удивился дежурный, обращаясь одновременно к себе и к старшему лейтенанту, смотревшему на него в ожидании распоряжений. - У нас труп на огороде. В смысле, в товариществе огородном.
- Так-с, - он внимательно посмотрел на время вызова, - а первый вызов, значит, принят, аж вон когда. Не нашей сменой. Нормуль! Мы не при делах. Пусть жалуется.
Год назад, при укрупнении районов области, две управы свели в одну. Их начальника отправили на пенсию, а новый шеф, начальник бывшей соседней управы, откровенно перераспределил «хлебные» места в пользу своих сослуживцев. В результате, в управлении образовались две, как бы партии, откровенно невзлюбившие друг друга. Предыдущая смена была из партии любимчиков. "Но в данном деле, хрен они из меня крайнего сделают", - подумал дежурный и стал звонить убойщикам. Теперь, это их «пироги».

--------

- Вот вам и покойничек, - недовольно пробурчал дежурный Следователь, вешая трубку. - По коням, хлопче, у нас труп, огнестрел. А где приданные силы, эскулап этот, с экспертом? - спросил он, оглядываясь на оперов.
- Только-только, тут были. Я их посмотрю, - сказал молодой опер, скрываясь за дверью.
- Мы ждём в машине! - крикнул ему вдогонку Следователь. - И побыстрей там, а то дачники всю поляну потопчут.
Но все нашлись быстро. И вскоре, выскочив из города, "рафик" следственной группы уже запылил по просёлочной дороге - водитель решил сократить путь.
Перед въездом в садовое товарищество шофёр вынужденно притормозил. Сразу на въезде дорожки разбегались в трёх направлениях. Дальше - больше. Вокруг хаотично толпились маленькие домики. Сотни две, не меньше.
- Куда дальше-то, вправо, влево? - спросил он.
- Откуда мне знать? Я сам тут в первый раз! - отрезал Следак и, повернувшись к оперативникам, попросил, - Давайте парни быстренько узнайте у местных куда нам, чтоб зря не петлять в этих дебрях.
Но далеко ходить не пришлось. Навстречу, из посёлка, медленно выбираясь на дорогу, показалась машина скорой помощи. Медики пояснили, что везут стрелявшего, он без сознания, состояние тяжёлое. Следователь подошёл к машине и заглянул внутрь. Мужчина, пожилой, высокого роста, всё лицо в кровоподтёках, под капельницей. "Досталось и ему! - отметил про себя следователь. – Пили, наверное, вместе? Бытовуха голимая? Когда только они угомоняться, алкаши наши? Когда все друг дружку перебьют?"
- Документы его у Вас? - спросил он у врача.
- Нет, у милиции остались! Там наряд ППС дежурит, но данные его у меня есть, - он потянулся в карман за своими записями.
- Не надо, на месте посмотрю, - махнул рукой Следователь. - Какая степень опьянения?
В голове уже привычно складывались формулировки будущего протокола, но ответ врача озадачил.
- По всем признакам, он вообще не пил, - неожиданно ответил врач, и, увидев недоумение в глазах Следователя, пояснил. - По крайней мере, сегодня, он точно не пил.
Врач следственной группы бегло осмотрел пострадавшего и, обменявшись мнениями с коллегами из бригады скорой помощи, резюмировал: "Так, первичные признаки опьянения отсутствуют, множественные травмы, ушибы, повреждения покровов, перелом руки, рёбер. Били его серьёзно! Состояние тяжёлое. В его возрасте, вполне возможен летальный исход. Пусть ребята везут его поскорее, Константин Иванович, а то Вам потом допрашивать будет некого!"
- Да, да, разумеется, езжайте. Вы, в какую больницу его повезёте? В нашу, или в Город? - уточнил он у врача.
- Сначала в нашу. Там видно будет. Да, не волнуйтесь Вы так, он ещё долго сам бегать не сможет. Если конечно ему повезёт.
Машины разъехались в разные стороны. Водитель следственной группы, успевший подробно разузнать дорогу у своего коллеги со скорой помощи, уверенно крутил баранку, петляя в лабиринте переулков, как будто сам имел тут участок.
Последний поворот. Прибыли. Рядом с заборчиком приткнулся милицейский УАЗик. Поодаль, разрозненные группки местных жителей, что-то тихо обсуждают. Лица у всех какие-то, не испуганные, нет, скорее, удивлённые. Проблем со свидетелями в данном случае не будет. Уже хорошо.
Место происшествия. Сухое казённое определение, способное включить самый широкий спектр событий, каждое из которых может быть и чьим-то последним часом в этой жизни, а может только набором случайных обстоятельств, не имеющих серьёзных последствий. Смерть, не всегда следствие преступления. Бывают ещё и ложные вызовы. Разумеется, следователь прокуратуры на факт пропажи мешка с картошкой не выезжает никогда, но всякое бывало в его практике за эти годы. Похоже, в данном случае состав преступления налицо. Вот и старший наряда, встретивший их у выломанной калитки, это предварительно подтверждает.
Следователь намётанным взглядом быстро отметил сломанные: калитку, заборчик, дверь в дом – значит, проникновение было умышленным, с определённой целью. Полезли, чтобы что-то украсть? Нет, вор тишину любит и громить всё подряд на своём пути не будет никогда, если можно зайти тихо, а в такой дом можно и очень легко. Слева от крыльца свежесрубленные деревья, ровно посаженные, значит плодовые, скорее всего яблони. Посмотрим, что там внутри. Ещё хлеще разгром, чем снаружи. А вот и труп, в углу комнаты, у окна. Да, зрелище не для слабонервных!
Они закончили с осмотром, опросом свидетелей и оформлением протоколов буквально за час. Всё было ясно и просто, как апельсин. Погибший, Никита Саитович Шамаев, 1979 г.р., в составе группы из 4 человек, незаконно проник в дачное строение, принадлежащее Матвееву А.П., с целью ночлега, как объяснили две девицы, которые и были, надо понимать, целью этого "ночлега".
Перепуганные до смерти, трясутся, плачут, размазывая по похмельным лицам сопли, слёзы и косметику. Стресс у них! Ничего, оклемаются. А вот, Шамаев этот, уже никогда! Картечный дуплет метров с пяти! Фарш, вместо головы! Тут без вариантов. Часть заряда прошла мимо, в стену и в окно. Видимо со второго выстрела. Сколько картечин в одном охотничьем патроне? Ладно, после уточним.
- Где, кстати, гильзы? А, криминалист? - спросил Следователь.
- У меня, у меня! В ружье были, он их не вынимал. И вот ещё! - Криминалист протянул Следователю целлофановый пакетик с папиросными окурками. Поймав вопросительный взгляд Следователя, кивнул, подтверждая. - Ну, заключение после экспертизы, сам понимаешь, но мыслишь в правильном направлении. К бабке не ходи! Смело заноси в протокол, если надо.
- Что ещё?
- Пиши. Ружьё, гладкоствольное, охотничье, с горизонтальным расположением стволов, производства Тульского оружейного завода, 1958 года выпуска. Вот техпаспорт. Патроны, разные, россыпью, в количестве 28 штук, в том числе....., - забубнил Криминалист.
В этот момент подошёл старший наряда ППС и сообщил последнюю новость.
- Наши передали, что на станции Первомайская задержали второго парня. Так что, у Вас полный комплект! - заявил, явно напрашиваясь на положительную оценку действий своих сослуживцев.
- Оперативно, молодцы, - подтвердил Следователь. - Ещё и ориентировки не было, а они уже! Лихо работаете!
- Бдительные граждане сообщили о подозрительном парне! - вынужденно признал тот. - Сейчас привезут.
- Хорошо, что ещё остались "бдительные граждане". Даже странно, что не всех ещё извели, - встрял в их разговор Криминалист, - а то бы этот "наркот" уже давно дома в тёплой ванне отмокал.
Следователь усмехнулся, но ничего не сказал. Да, "бдительные граждане", слова из другой жизни, почти с того света. Ясно, что парень и выглядел подозрительно и вел себя нервно. После такого-то кошмара. Он же рядом с покойным стоял. Наверное, весь в его крови и мозгах! Следователь невольно передёрнул плечами. Ему ещё повезло, что не зацепило. Кучно бьёт старая "тулка"! Хозяин отставной военный, это показали его соседи, хорошо знал, как правильно хранить и обслуживать оружие.
- Передай своим, чтобы везли задержанного в управление, - обратился он к старшему милицейского наряда. - Тут мы, считай, закончили. Девиц захватите тоже. Понятые, пусть подписывают и можно их отпустить. Свидетелей всех опросили? Тогда давайте сворачиваться.
- Жалко старика. Сосед говорит, войну прошёл, полковник в отставке, а тут такое. Как думаете, проканает, как самооборона? - спросил у Следователя подошедший оперативник. - Я бы, если честно, тоже бы их пристрелил на хер. Может и не одного. Вломились в мой дом, да чуть не убили, сволочи! Как только у него сил хватило шлёпнуть этого, - он кивнул на труп в углу.
- Мне Ваши душевные откровения совершенно не интересны, капитан, - неожиданно психанул Следователь, но тут же добавил уже извинительным тоном, - Володь, отвали, а?
- Ладно, Костя! Проехали! Там медики спрашивают, можно им труп забирать?
- Эскулап, Криминалист, вам покойник ещё нужен, или всё?
- Нет, - ответил за обоих медэксперт. - Пусть увозят. Не до вечера же им тут сидеть, нас ждать.
- Тогда всё! Собирайтесь, опечатываем и поехали!

---------


Белый потолок?! Госпиталь?! Нет, больница! - первые мысли пробивались в сознание. Память медленно оживала. Разрозненные образы складывались в единую хронологическую картинку. В мозгу как бы крутился невидимый кубик Рубика, сборкой которого он так увлекался лет двадцать назад. Состояния сворачивались в отчётливую картинку, снова поворот, и новая картинка сменяла прежнюю. Наконец, собрались все грани. Всё!
Алексей Петрович бессильно закрыл глаза. Все воспоминания махом зачеркнула одна мысль. Что будет дальше? Ясно одно, теперь он убийца. Как и почему, это не важно! Важен сам факт произошедшего. Жизнь разломилась надвое. До выстрела, и после него. Неясная тоска подбиралась откуда-то из глубины, всё ближе и ближе, заполняя собой все мысли и чувства. Что теперь, настойчиво стучали в висках слабые импульсы, глушившие, несмотря на свою слабость, все разговоры и звуки вокруг.
В палату кто-то вошёл. Стало тише.
-Так, пришли в себя, это хорошо, - произнёс откуда-то справа сверху незнакомый голос. - Посмотрим, что у нас сегодня.
Алексей Петрович приоткрыл глаза и увидел Врача, - это был врач вне всяких сомнений, - нависавшего над ним, заслоняя свет из окна. Из-за его широких плеч выглядывала любопытной мышкой медсестра. Врач взял его за руку, проверил пульс, посмотрел в температурный лист, прослушал дыхание и ритмы сердца, задрав белую больничную рубашку по самое горло, измерил давление. Всё как обычно, как и раньше, после ранений и последнего сердечного приступа, когда он тоже оказался в больнице, провалявшись там больше месяца.
- В целом всё очень не плохо! Я бы даже сказал, хорошо! Если так пойдёт и дальше, то через месячишко, больной, начнёте понемногу вставать, - удовлетворённо отметил Врач. - Если же учесть, что почти неделю Вы не приходили в себя, то случай просто уникальный.
- На мне всегда всё заживало, как на собаке, - едва ворочая непослушным языком, с трудом выговорил Алексей Петрович. - Сколько себя помню.
- Это, когда было, друг мой! Вы свои годы учтите, и не горячитесь раньше времени, берегите себя, - ответил Врач, помедлил и с улыбкой добавил. - Но всё равно молодцом! Выкарабкались! Теперь, всё будет нормально. Отдыхайте.
Он встал, и что-то быстро стал говорить медсестре, постоянно указывая на него, а та согласно кивала головой ему в ответ. Слов он не разобрал, их разговор воспринимался как общий фон. Алексей Петрович опять закрыл глаза и быстро уснул. Его организм взял паузу, он ещё совершенно не был готов к длительному пребыванию во внешнем мире живых людей.

---------


Следователь неспешно формировал папку дела по очередной бытовухе со смертельным исходом. Всё было ясно и доказательств более чем. Дело можно передавать в суд, осталось только ознакомить обвиняемых. Это занятие, пустое и привычное, позволяло одновременно думать о чём-нибудь ещё, отвлечённом.
Например, что до зарплаты оставалось почти неделя, а денег уже нет совсем, даже на самое необходимое, и придётся занимать у знакомых ребят из УБЭПа. У них деньжата водились. Нет, его приятели взяток не брали, это он точно знал. Они всё свободное, а иногда, что греха таить, и в служебное время, крутили по своим каналам какую-то коммерцию, возможности и связи у них для этого были. Налоги с этих доходов они, разумеется, не платят, но кто их платит в нашей стране в полном объёме, если "уход от налогов" - наш национальный вид спорта. Если бы проводился чемпионат мира, наши были бы точно в числе фаворитов - это вам не футбол!
Дверь приоткрылась, заглянула секретарь прокурора.
- Что у вас с телефоном, Константин Иванович, постоянно занято? - спросила она.
- Ё-моё, трубка на боку, виноват, - извинился тот. - То-то я смотрю, не звонит никто. Вот думаю, наконец-то, все бандиты друг дружку перестреляли, а мы без работы остались. Уже думал, не пора ли мне в управдомы.
- Ага, дождётесь! Они раньше нас всех ухлопают, - отказала ему в радужных надеждах на лучшее будущее секретарь. - Вам из больницы звонили. Ваш подследственный, тот, что пристрелил мясоедовского сынка, в себя пришёл. Просили передать, что через недельку можете его допросить. Всё, до свидания! Рабочий день, кстати, уже давно закончился, это я так просто напоминаю, если Вы и часы забыли правильно положить.
Дверь закрылась. Началось! За эти две недели, чего только не произошло по этому делу. Для начала выяснилось, что убитый Шамаев, пасынок местного бизнесмена Мясоедова, ворочавшего приличными деньгами, к тому же плотно завязанного на областное начальство. Все сразу принялись звонить в прокуратуру, требовать "справедливого" возмездия и наказания убийце "несчастного мальчика".
В газетах появились, кроме обычных информационных сообщений в криминальной рубрике, статьи о бесчинствующих убийцах, для которых жизнь человека стоит меньше, чем их паршивая собственность. "Куда мы катимся? Как мы дошли до такого? - гневно вопрошали борзописцы. - Скоро людей начнут убивать за один огурец с грядки!" Эти газеты сейчас лежали стопкой на краю стола.
"А где же вы были, такие правильные, точнее, где вы всё время находитесь, когда каждый день "простые" граждане "мочат" друг друга? Или, когда какой-нибудь "авторитет" из года в год совершает, не всегда сам, конечно, десятки преступлений? Ясное дело, что на первых вам плевать - они быдло, а авторитета страшно задевать, не то сам пополнишь его послужной список, или по его "просьбе" - попробуй, откажи - финансирование редакции перекроют, что ещё хуже. А тут такой случай подвернулся - настучать рейтинги. Журналистика - родная сестра проституции. Поэтому они почти в каждой газете и печатают очерки о нелёгкой доле "ночных бабочек". Нутром чуют родственные души", - подумал Следователь.
Но дело было даже не в этом наглом и нахрапистом давлении на следствие, а в том, что подвести события под "необходимую самооборону" не получалось в принципе. Во-первых, перерыв во времени, между избиением подозреваемого и выстрелом, в течение которого он достал, собрал и зарядил ружьё. Все его действия выглядят осознанными, спланированными, "состояние аффекта" трудно натянуть. Во-вторых, ружьё оказалось не перерегистрировано, а охотобщество при заводе, в котором когда-то состоял подозреваемый, давно приказало долго жить. Тут, вообще пахнет "незаконным хранением". В-третьих, подозреваемый абсолютно вменяем, что совершенно ясно.
Ну, не лежала душа у Следователя к этому делу, по которому, как не крути, а надо предъявлять обвинение по 105-й статье УК РФ, не закоренелому преступнику или бомжу-алкашу, а нормальному гражданину, пожилому человеку и ветерану войны, невольно оказавшемуся в таких обстоятельствах. И для которого любой, даже самый мягкий, приговор по такой статье равносилен смертному.
Как бы я повел себя в сходных обстоятельствах, всё время спрашивал себя Следователь, и никак не мог однозначно ответить себе на этот вопрос. Вот опер Володя ответил сразу, не задумываясь, но он-то здоровый мужик, оперативник. Ему, скорее всего, и пистолет бы не понадобился, чтобы "утихомирить" подгулявших парней. Нет, это не тот случай.
Беда старика в том, что он не трус. Трус, не пошёл бы в дом. Рано или поздно, но приехала бы милиция. Мясоедов отстегнул бы пару "штук баксов", в порядке компенсации, и все были бы довольны. В данной конкретной ситуации, разумеется. Мясоедов получил бы лишний раз доказательство своей убеждённости, что деньгами можно решить любые вопросы. Его пасынок отделался бы лёгким испугом, уверившись в своей безнаказанности и "крутизне" на будущее. Трус получил бы сумму, на которую смог бы не только всё исправить, но ещё и пожить некоторое время в своё удовольствие. Все вроде и нормально. Но ненормально, если такие принципы окончательно станут общими для всех.
Следователь не знал, как чётко сформулировать свои мысли на уровне системных аксиом, но отчётливо понимал всю пагубность такого развития событий.
Такое общество обречено. Это общество бессовестных людей. Подсознательно он очень не хотел, чтобы в таком мире жили его дети и внуки. Лучше бы им жилось именно среди таких людей, как этот старик, на которого сегодня нужно начинать готовить обвинение. Выжил-таки старый вояка себе на беду!

----------


- Ты, ты виноват в смерти моего мальчика! Ты выгнал его на улицу ночью! Ты должен добиться, чтобы эта гадина, этот убийца, сдох, - билась в очередной истерике, уже который день выматывая нервы и себе и мужу, мать Никиты. - Найми людей, пусть они убьют его!
- Да, ты с ума сошла, сейчас не те времена! Я только-только разошёлся краями с бандитами! Еле отмазался, а ты хочешь, чтобы я опять влез под них. Соображай, что несёшь! - устало отбивался Мясоедов, в глубине души жалея покойного, с которым, правда, никогда не находил общего языка, но считал его в целом нормальным пареньком, если бы не его слишком вызывающее, как он считал, поведение.
Выкрутасы Никиты частенько обходились ему в круглые суммы, что вызывало в нём законное раздражение, хоть эти суммы и были для него не слишком обременительны. Сыновних же чувств он к нему не испытывал никогда, считая его неизбежным дополнением к своей жене, которая раньше, ещё в институте, откровенно издевалась над его чувствами, не допуская даже в мыслях, что она, первая красавица на курсе, может стать женой этого страшненького провинциального обормота. Но он умел ждать и работать, а она только петь и гулять. И десять лет назад сама упала в его руки, как перезревший плод, успев к тому времени нагулять сыночка, с каким-то горячим кавказским парнем с параллельного потока. Который, после окончания института, благополучно растворился на просторах страны, оставив свою пассию с неоконченным высшим образованием и ребёнком на руках. Женился-то он скорее из принципа, стремясь довести и это дело до конца. Но жену любил. С тех давних пор, эта любовь уже стала для него привычной потребностью.
Вот, Никита, иногда и проявлял свой горячий кавказский норов, полученный по наследству. Тогда его приходилось изымать из самых разных, порой очень неприятных, историй, в которые он попадал с заданной регулярностью. И довыпендривался. Нашёлся дед, который не испугался, не стал просить, уговаривать, взывать к совести, а влепил ему в "буйну голову" заряд дроби.
Поэтому, испытывая человеческую жалость к своей жене, потерявшей сына, и к так глупо погибшему Никите, всё-таки десять лет он был частью его жизни, Мясоедов одновременно ощущал, в чём, разумеется, никогда бы не признался вслух, и некоторое облегчение.
В последнее время он часто задумывался о том, кому останется его дело после него. Никита, был не тем человеком, которого он хотел бы видеть на своём месте. Жене тридцать семь, много, но ещё можно подумать и о своём ребёнке. Он консультировался, и его обнадёжили, что это вполне возможно. Теперь, когда его положение уже достаточно стабильно, а отчаянные риски девяностых позади, этим вопросом следовало заняться более плотно.
- Тебе наплевать! Я знаю! Ты всегда его не любил! - продолжала гнуть свою линию жена, острым женским чутьём матери улавливая его невысказанные ощущения. - Ты даже рад! Я вижу!
- Софочка, ну что ты такое говоришь, - неумело оправдывался Мясоедов. - Я говорил со всеми. С прокурором города говорил. Всё будет путём, не сомневайся.
- Мой мальчик, он был такой доверчивый и такой ласковый! Ты, выгнал его из дому! Ему некуда было идти! Он пошел переночевать в этот дом, где жил этот мерзкий маньяк! Откуда он мог знать, что бывают такие звери! - жена продолжала накручивать и себя и мужа.
- Они в том доме тоже погуляли неплохо, перепились до чёртиков, с теми девками, и наркотики у них нашли, - зачем-то выдал совершенно не нужную информацию Мясоедов.
Не подумал. Опомнился, но было уже поздно. Получив новую порцию доказательств безразличного отношения своего мужа к гибели её сына, жена устроила такой визг и плач, что на её вопли прибежали охранник с шофёром. Кое-как сбив накал страстей до первоначального состояния, Мясоедов, сославшись на неотложные дела, быстро засобирался и выбежал из дому.
- Дай им денег! Слышишь? Дай им столько денег, сколько они попросят! Чтобы тот гад сдох уже в этом году! - неслось ему вдогонку.
Мясоедов кубарем скатился по лестнице и упал на сидение автомобиля. "Миша, давай в сауну, расслабиться надо!" - быстро проговорил водителю. Тот понимающе кивнул и нажал на газ.
Потом, пропарившись и приняв немного коньячку, Мясоедов всё-таки позвонил Прокурору и убедился, что тот уверенно занимает прежнюю позицию по делу об убийстве его пасынка. Но, уловив в его голосе заметное раздражение от своей настойчивости, про себя решил: "Всё, больше никаких движений я по этому вопросу предпринимать не буду. Пусть орёт, сколько влезет! Еще не хватало мне, ко всем прочим пирогам, создавать самому себе лишние проблемы. Дед тот один хрен ласты склеит, а если кто из моих "друзей" прознает, то подставят на раз. Это, как пить дать! Сам же Прокурор и подставит. Пусть уж в этом деле остаётся один труп, её сына, раз уж так фишка легла".
Однако его жена не успокоилась. Поняв, что от мужа не добиться нужной ей определённости, она стала сама обзванивать его знакомых и партнёров, а главным образом их жён, с которыми ей приходилось общаться за прошедшие годы, жалуясь им на нелёгкое замужество, судьбу, смерть сына, и прося "решить вопрос". Надо же было догадаться дать её пароль доступа, чтоб не скучала, и сформировать на домашнем компьютере телефонную книгу!
За несколько дней, Мясоедов уже сотню раз раскаялся в таком опрометчивом поступке, получая каждый день неодобрительные замечания и укоризненные взгляды в своём кругу общения. Отражения свершившегося события, начавшие было затухать, получили новый импульс. Ещё немного и его бы стали считать, если не соучастником, то главной причиной произошедшего. В конце концов, жена добилась рождения новой волны участия, а потом кто-то вывел её на жену зампрокурора области, записавшей своего мужа в ряды доброхотов. Так, совершенно неожиданно, дело получило новый разворот.

--------


Во вторник, после короткого утреннего "разбора полётов", Прокурор, отпуская присутствующих, сказал: "Костя, а ты останься, переговорить надо". Константин Иванович понимающе кивнул, и опустился на стул. Он отлично понимал состояние Прокурора, они тянули одну лямку вот уже 20 лет вместе.
- Достали меня уже! Звонят каждый день! - вздохнув, начал он. - И они не отстанут, имей в виду. Дело на контроле! Я всё понимаю, как ты не хочешь подводить черту, но всё равно же придётся. Не можем мы тянуть до бесконечности. Надо допрашивать подозреваемого, надо переводить его в тюремную больницу. Что медики говорят?
- Говорят, что скоро можно будет допросить. Пока, он не в состоянии, - слукавил Следователь, умолчав, что уже съездил в больницу и пообщался с фигурантом. Просто поговорил, без протокола.
- Ну, что ты со мной-то, как с журналюгами. Я же знаю, что он уже больше недели, как на поправку пошёл.
- Вот пусть и поправляется. Зачем нам ещё один труп?
- Ладно, отложим до понедельника, но потом всё, начинай следственные действия. Тянуть больше нельзя.
- Понедельник, день тяжёлый! - заметил Следователь.
- Хорошо, - усмехнулся Прокурор. - До вторника. Иди, работай. В выходные заходите с Верой на шашлычок.
- Всенепременно, - подтвердил приглашение Следователь.
Они с Прокурором были соседями по дачному посёлку. Вместе получали землю по одному ведомству. Правда, тогда работали в разных районах.
Но к концу недели всё обернулось иначе. Из Области сначала затребовали дело, а потом вдогонку пришло определение о передаче его в ведение вышестоящей инстанции.
Все облегчённо вздохнули. Всегда очень неприятно вести дела, в которые суют свои носы столько "заинтересованных" лиц, облачённых к тому же в разные властные мантии, пусть и не связанные напрямую с их ведомством. Повезло!

--------


- Нет, что не говорите, но динамика восстановления у Вас поразительная. Просто уникальная, для Ваших лет, - не уставал восхищаться Врач, на очередном обходе. - Как у юноши! Со следующей недели разрешу Вам понемногу вставать, но только осторожно, под контролем медсестры.
Медсестра недовольно скривила губы. Месяц она ходит за этим "уголовником", а толку никакого. Родственники его не навещают. Отблагодарить некому. Ухаживай тут, за спасибо! Это у Врача научный интерес, а ей чего? По выражению её лица было понятно, что для прогулок она найдет себе более интересного кавалера.
- Хотя мне спешить особо и некуда, - мрачно заметил Алексей Петрович.
Врач эмоционально всплеснул руками, выражая полное недоумение и своё несогласие с пациентом. Врачи, исполняя свой долг, всегда считают, что делают самое важное дело в своей и чужой жизни, что почти всегда так. Но иногда, это важное дело, не самое нужное для самого больного. Так, считал Алексей Петрович, применительно к своему случаю.
В его варианте, который он уже не раз примерял к себе, получалась парадоксальная картина. Вот, если бы он умер, если бы врачи не вытащили его с того света, то все события приобретали бы совершенно иной вид. Какой-то даже героический привкус оставался в этом случае от его действий. Старый человек, ветеран войны, вступил в неравную схватку с пьяными хулиганами, проникшими в его дом, и погиб, успев перед смертью застрелить одного из них. И никто не посмел бы в этом случае предъявить никаких обвинений, и не было бы ни малейших сомнений, что большинство людей было бы на его стороне.
Но, случилось другое. Врачи сумели его спасти, а организм подыграл их усилиям, не желая погибать. И все, все без исключения, оценки его действий и общественное мнение по этому поводу сменили свои знаки на противоположные! Он выжил и стал преступником, а если бы умер, то остался бы в памяти людей честным гражданином с незапятнанной репутацией, совершив и в том и в другом случае, одно и то же убийство!
- Вас там следователь прокуратуры дожидается, - напомнила Врачу медсестра.
- Это по Вашу душу, - подтвердил Врач, ухватив немой вопрос в глазах пациента. - Ладно, пойду, узнаю, чего они хотят! Отдыхайте, набирайтесь сил, - и, чуть запнувшись, с вздохом добавил, - они Вам скоро понадобятся.
Врач вышел из палаты. "Опять приехал, а обещал только через пару недель. Будет допрашивать по всей форме?" - подумал Алексей Петрович, прикрыв глаза, и пытаясь не думать, насколько это возможно, о ближайшем будущем. Думай, не думай, оно всё равно настанет!

--------


- Нет, это решительно невозможно, ещё только самое начало реабилитационного периода. С ним уже можно общаться, но недолго, приезжал же недавно другой следователь, ни в коем случае нельзя утомлять больного. Но, чтобы перевозить, это увольте. Я буду категорически возражать, - горячился Врач, пытаясь уловить во взгляде следователя понимание своей аргументации.
- Дело затребовано к производству областной прокуратурой и теперь его веду я. А по поводу состояния здоровья подследственного, есть и другое мнение ...медсестры Валуенко, - глянув в свой блокнотик, возразил следователь. - Она считает, что больной уже вполне транспортабелен и быстро идёт на поправку. А если он сбежит из Вашей клиники, кто будет отвечать? Вы, как соучастник побега?
- Какой побег..., что Вы такое говорите..., он же ещё не встаёт..., - постоянно пожимая плечами и пребывая в полной растерянности под внимательным взглядом следователя, неуверенно вплетал в нить своих доказательств дополнительные доводы Врач. Злясь на себя за это, сбивавшее с толку, неожиданно возникшее чувство внутренней неуверенности в себе. - Причём тут медсестра, я же врач!
- Вы, вы врач, - успокоил его следователь. - Но медсестра постоянно рядом и тоже может оценить на основании своего опыта, как успешно идёт выздоровление. Или Вы не доверяете её квалификации? Тогда зачем Вы её назначили старшей медсестрой отделения?
- Чёрт возьми...., да доверяю я её квалификации...., нормальная квалификация...., но причём тут её квалификация медсестры, что Вы меня путаете, наконец....
- Да никто Вас не путает, доктор. Вы сами путаетесь. У меня есть постановление областного прокурора о взятии под стражу подозреваемого по делу об убийстве. Особо тяжкое преступление, должен Вам заметить, - слова "особо тяжкое", следователь выделил в общем тоне своего сообщения и приподнял назидательно указательный палец прямо перед лицом врача. - Мне нужно Ваше заключение о транспортабельности пациента, для перевода его в тюремную больницу, где условия ничуть не хуже, чем у Вас. А вместо того чтобы помочь следствию и выполнить тем самым свой гражданский долг, Вы всячески препятствуете следственным действиям, давая неверную информацию о состоянии пациента, которую не подтверждают другие специалисты клиники. И вот зачем Вы это делаете, я и хочу понять. Просто, для себя, не для протокола.... Если это абстрактный гуманизм, присущий Вашей профессии, то это одно дело, а если нет, то ......, - следователь не договорил, и очень внимательно опять посмотрел на Врача.
- Это… это неслыханно… Вы, что обвиняете меня в сговоре... это бред, слышите, у Вас бред, - отчаянно жестикулируя храбро выдавил из себя Врач последние слова.
- Я, при исполнении, - сухо напомнил ему следователь. - Короче, доктор, или подпишите, или обойдёмся без Вашей подписи, а ваше начальство получит наше определение по данному факту.
- Делайте, как считаете нужным. Я уже сказал, что я против, - обречённо сказал Врач и отошёл к окну. В кабинете повисла мрачная пауза. Посмотрев на улицу, Врач добавил, - Вызовите хотя бы реанимобиль, а то припёрлись на раздолбанном УАЗике. Как Вы в нём хотите везти больного в тяжёлом состоянии?
- Состояние у него средней тяжести, согласно Вашему же заключению. Жаль, очень жаль, что Вы настроены так враждебно по отношению к правоохранительным органам. Были какие-то личные причины? Может быть, Вы из семьи незаконно репрессированных? - ехидно поинтересовался следователь.
Врач резко обернулся, яркий румянец вспыхнул на его щеках, глаза сузились, от едва сдерживаемого гнева.
- Пошёл вон! - сказано было хоть и отрывисто, но очень отчётливо.
- Ухожу, ухожу, не надо так нервничать, а то "Кандратий" хватит. Хорошо, что мы уже в реанимации, - издевательски произнёс следователь, собирая в папку свои бумаги. - Но жаль, что не договорились.
Однако, несмотря на демонстрацию решимости в исполнении "постановления областного прокурора", забирать пациента в тот день он не решился. Дело в том, что распоряжение у него было, но с оговоркой: "учитывая состояние здоровья подозреваемого". Следователь побоялся брать на себя ответственность за возможные последствия. Не дав согласия на перевозку своего пациента, Врач подарил Алексею Петровичу ещё некоторое время пребывания в состоянии относительной свободы. Сколько? Бог весть!

--------


- Папа, ты меня слышишь? - Алексей Петрович открыл глаза и увидел лицо дочери. Её глаза блестели от навернувшихся слёз. Рядом стоял внук. Резкая прямая морщинка на его детском лобике сама за себя говорила о том внутреннем напряжении, и тех усилиях, которые он прилагал, отчаянно сдерживая рвущееся наружу желание расплакаться. Нельзя. Он мужчина. Так учил его дед, который сейчас лежал на больничной койке, с забинтованной рукой и бледным в тон подушки лицом.
- Здравствуйте мои родные! Я тут заснул маленько. Доктор говорит, что сон сейчас лучшее лекарство. Мне уже лучше, скоро ходить начну, - поспешил он успокоить своих близких. - Ну, герой, как дела? К школе готов? Иди я тебя чмокну!
Внук радостно подскочил к нему и зарылся носом в забинтованную грудь деда, а тот, приобняв его здоровой рукой, ткнулся губами в подвернувшуюся макушку мальчика.
- Ну, что нюни распустил! Перестань! Бинты мне намочишь, проказник! - ласково гладя его по голове, изобразил суровое недовольство Алексей Петрович. - Заживать будет медленнее, и буду валяться тут ещё целый год!
То, что его отсутствие на один только год будет чудом, которого не может быть, потому, что не может быть никогда, он уточнять не стал. И так мальчишке нелегко. Вон, как переживает!
- Я всё звонила, а мне говорил твой врач, что пока к тебе нельзя! А вчера, представляешь, сам позвонил! Говорит, приезжайте, уже можно. Он говорит, что ты быстро поправляешься и вообще молодец, - тараторила дочка, стараясь по его глазам понять, как реально обстоят дела. Не то, чтобы она не доверяла словам врача, а просто её хотелось получить ещё одно подтверждение, на уровне эмоциональной связи с родным человеком. Прочувствовать всё сердцем, а не на словах. - Я тут тебе собрала фруктов, соки, котлетки домашние, как ты любишь. Как у мамы не получились, конечно, но старалась. Мои мужчинки хвалили.
- Как там Николай, - спросил про зятя Алексей Петрович.
- А что Коля. Всё носится, как очумелый. По работе, по делам. Квартплату вот опять прибавили, да Сереже к школе много чего надо покупать. Сам же знаешь, какая теперь жизнь. Он заедет к тебе на этой неделе, обещал. Мы тоже будем приезжать теперь часто, раз уже можно к тебе. Ты поправишься, я знаю...вижу, что поправишься, - уточнила дочь. - Теперь я хоть успокоилась.
"Рано ты успокоилась доченька, - подумал Алексей Петрович, всё ещё только начинается. - И выздоровление уже не самое главное". Но говорить ничего не стал. При внуке не стоит. Тот тоже уже успокоился, в нём проснулось естественное детское любопытство, и он с нескрываемым интересом рассматривал аппаратуру, установленную в палате, наблюдая за миганием лампочек и ползущими по экрану извилистыми полосками.
- Что это за прибор, а дед? - спросил он, указывая на металлический ящик серого цвета, - Твой?
- Теперь мой! - засмеялся Алексей Петрович. В груди неприятно кольнуло, и он поморщился. На всякий случай уточнил, - Пока мой.
- А для чего он? Вот это называется график, я знаю, - уверенно добавил Сережа и указал на ползущие строчки на экране.
- Верно. Они показывают моё состояние. Параметры регистрируют. Частота пульса, работа сердца и другие. Это для врачей, чтобы знать, как я себя чувствую. Понятно?
- Да, понятно. Чего тут сложного? А вот, какой из них показывает сердце?
В этот момент в палату вошёл Врач. Услышав окончание их разговора, сказал:
- Какой любознательный мальчик! Ну, смотри, вот этот график показывает ........
Алексей Петрович, пользуясь моментом, сделал знак дочери подвинуться поближе.
- Мне будет нужен адвокат. Меня будут судить за убийство, а это не шутки! - тихим голосом проговорил он. - Адвокату надо платить. Наверное, много. Я оформлю на тебя доверенность по причине моей временной недееспособности. Врач сказал, что их главный может заверить, и она будет действительна и без нотариуса. Получишь пенсию мою за два последних месяца. Я за май не получал ещё. И дальше будешь получать. В мае там прибавить должны были, ветеранские вроде, ко дню Победы. Всё тебе полегче. Я ещё долго на всём готовом буду, - усмехнулся он. - Так что, мне теперь без надобности. И, видимо, придётся продавать дачу. Хотя, кто её теперь купит, после того, что в ней произошло. Ну, не знаю. Посоветуйся с Николаем.
- Хорошо папа, я всё сделаю, как ты просишь. Не сомневайся, - подтвердила дочь.
- Не хватало мне ещё, чтобы я в родной дочери сомневался! Такой жизнью, пусть эти "гайдарыши" придурковатые живут, на своём "базаре". Так что, не говори глупостей!
- Ну, всё родные и близкие, на сегодня хватит. Для первого раза, более чем достаточно, - Врач уже закончил свои пояснения Серёже о назначении оборудования, установленного в палате. Тот был очень доволен, такой интересной новой информацией и общением на равных с взрослым дядей-доктором. Улыбался, до ушей!
- Вы, как попрощаетесь, потом подойдите ко мне в кабинет. Хорошо? - попросил Врач. - И давайте завершать, а то я смотрю, у моего подопечного уже и давление подскочило, и сердечко зачастило! Не надо его переутомлять.
- Конечно, конечно доктор, мы уже уходим. Я обязательно к Вам сейчас подойду! - заверила Врача дочь.
- Ладно, давайте прощаться, - подтвердил Алексей Петрович, он не хотел отнимать у дочери лишнее время на себя, и так у неё хватает забот. И, увидев недовольную гримаску на лице внука, добавил. - Ничего не поделаешь, Серёжа, здесь доктор командир. Так что, молодой человек, извольте выполнять распоряжения начальника! Приедете в следующий раз. А пока, до свидания! Дай, я тебя чмокну!

--------


Всю неделю они навещали его почти каждый день. Два раза заезжал зять. В четверг он первый раз с момента пребывания в больнице встал и попробовал ходить. Для первого раза получилось, в общем, не плохо. Правда, ноги не слушались, без поддержки он бы упал, не сделав и нескольких шагов. Через пару минут закружилась голова. Пришлось почти сразу лечь обратно в постель, но это было нормально, после такого долгого периода постельного режима. Серьёзных же болей не было. Теперь надо было начинать ходить понемногу, но каждый день.
Следователь появился только к концу недели. Пошнырял по клинике, выясняя, как идут дела. Потом зашёл в палату.
- Здравствуйте Алексей Петрович! Я следователь областной прокуратуры. Как Ваши дела? Я слышал, что Вы уверенно идёте на поправку, поэтому со следующей недели нам с вами надо будет уже начинать давать показания.
- Нам с Вами? - не без юмора заметил Алексей Петрович.
- Шутим? Это хорошо! Я люблю людей с юмором! – улыбаясь, заметил Следователь. - Но Ваши шутки я в протоколы заносить не буду! Это я Вас сразу предупреждаю, чтобы потом не было претензий. Но, хорошо, что Вы почти поправились, а то время идёт, а мы всё на месте топчемся. Хотя, должен сказать, что картину Вашего преступления мы уже представляем целиком и полностью. Поэтому, думаю, что мы с Вами быстро завершим следственные действия. Ну, не буду Вас утомлять. Всего наилучшего.
- И Вам не хворать! - отозвался Алексей Петрович.
"В прошлый раз приходил другой! Поменялись. Хорошо это, или плохо? Вот, в чём вопрос. Ладно, лежи уж, тоже мне Гамлет выискался", - рассуждал сам с собой Алексей Петрович. Однако никакие уговоры не помогали. Грядущее следствие и суд, явственно проступали из не такого уже и далёкого будущего, подчиняя себе весь ритм дальнейшей жизни. Это была жёсткая реальность. Реальней, некуда.
Следователь в своих предположениях о побеге был не так уж и не прав. Другое дело, что такие идеи, абстрактно промелькнув в ряду возможных вариантов, быстро исчезли за пределами его понимания о чести и достоинстве. Бегать, петляя как заяц, от опасностей он не привык. Да, и глупо было в его годы обрекать себя на такой плачевный и унизительный финал. Лучше умереть стоя, чем весь остаток жизни ползать на коленях, скрываясь от людей и, главным образом, от самого себя. "Нет, я прямо жил, как мог, прямым и в землю лягу" - подумал Алексей Петрович. Мысленно он давно подвёл итоги своего пути. Случившееся на даче, было в этом перечне последним значимым событием. Дальше, будет проще. Осталось только закрыть счёт.

--------


- Надеюсь, что теперь доктор Вы не станете возражать, против его перевода в нашу больницу? - на всякий случай уточнил у Врача Следователь. - Сегодня его состояние уже вполне транспортабельное. Я имел возможность убедиться в этом лично.
- Чего, Вам, так неймётся, а? Вам за это премию обещали, или повышение? Разве это тот случай, когда требуется срочная изоляция человека от общества? Разве он уголовник-рецидивист? - скороговоркой выдал Врач все накопившиеся сомнения по этому поводу. - Ответьте же, что примолкли?
- Есть порядок и закон, которые я нарушать не могу, - ответил Следователь, явно сбитый с толку такой постановкой вопроса. - Он разве Вам родственник, что Вы так печётесь?
- Он мой пациент! Это всё одно, что родственник! - отрезал Врач. - Я, знаете ли, клятву Гиппократа один раз давал, не то, что некоторые, которые и воинскую присягу послали в известном направлении. ... И не надо мне о других врачах. Мне на них плевать! Это проблема совести их самих и их близких. В первую очередь их детей, - отмахнулся он от Следователя, заметив, как тот встрепенулся при упоминании о присяге, готовый кинуться в полемику о чистоплотности врачей. Всё это было "написано у него на лбу" крупными буквами. - Я точно знаю, в том числе и из личного опыта, что прокуратура может, - Врач особо надавил на это "может", - при необходимости решать вопросы очень по-разному. Одни и те же вопросы, заметьте!
- Вы, простите, на что намекаете? На коррупцию в правоохранительных органах? - сделав многозначительный акцент, спросил Следователь. - И что за личный опыт Вы имеете в виду?
- О вашей коррупции сегодня не знает только мёртвый, а не говорят только немые и отдельные, очень облечённые властью, Ваши начальники, - отрезал Врач. - Нечего тут демонстрировать девственность, не с прессой общаетесь. А личный опыт у меня был не тот, о котором Вы подумали. У нас в этой же клинике, где мы сегодня беседуем, несколько лет тому назад лежал один бандит, с простреленной конечностью. Лежал, не только до полного выздоровления, но и сверх того. И охраняли его, как премьер-министра. И его головорезы и наша родная милиция. Ничего, никого не волновало, что те, от кого его охраняли, могут устроить бойню здесь, прямо в больнице. А после всего, с комфортом перевезли в тюрьму. До сих пор не пойму, почему сразу не отпустили?
- Я знаю, о каком деле Вы говорите, - подтвердил Следователь. - Это был особый случай. Тому "авторитету", между прочим, дали приличный срок!
- Значит, бывают разные случаи? Особые, например. И чем наш случай, не особый? Заступиться за старика некому? - Врач в упор посмотрел на собеседника. - Что-то у вас в прокуратуре такие подходы очень разные? И случаи тоже! То особые, то в порядке исключения, то ещё как? Может, хватит уже крутить законами, как дышлом? А то ваше ведомство последнее время напоминает пьяного, который, выписывая ногами кренделя, всё не может понять, почему он никак не попадёт в нужную ему дверь.
- А я-то подумал, что в Вас обида за своего репрессированного деда играет, - не ответил на вопросы Врача Следователь. - Я наводил справки, после того неприятного разговора две недели назад.
- Вы ошибались, - холодно отметил Врач. - И ещё. Перед Вашим приездом, я звонил областному Прокурору, и он сказал, что не настаивает на переводе больного в тюремную больницу прямо сейчас, а полагается в этом вопросе на моё мнение. Вы не учли, что я всё-таки доктор медицинских наук, профессор, заведующий отделением серьёзной клиники, был депутатом областной Думы прошлого созыва, и знаком с Вашим начальником. Не волнуйтесь Вы так, я не жалобщик. О Вас, разговора не было.
- Когда звонили? Кому? Облпрокурору? - ошарашено уставился на него Следователь.
Он явно растерялся, от такого оборота событий. Эти, начальники долбаные, не могут договориться между собой. Зампрокурора, подгонявший с решением вопроса, выставил его на посмешище! И, что теперь делать, если Сам дал добро Врачу?
- Да, представьте себе. Именно областному Прокурору. Хотите, я ещё раз позвоню ему в Вашем присутствии? - нарочито дружелюбно спросил Врач.
- Нет, это лишнее. Я Вам верю, разумеется. Просто....., - Следователь не договорил и отрешённо махнул рукой. – Давайте, хотя бы, уточним сроки. Мне же надо доложить руководству, - просительно обратился он к Врачу.
- Ещё месяц! Это минимум! Вот в этой папке выписка из истории болезни и моё заключение, - Врач протянул Следователю прозрачную обложку с документами внутри. - Все подписи и печати на месте, не волнуйтесь. Надеюсь, что теперь у Вас нет ко мне других вопросов или просьб? Хотя, просить меня уступить в этом вопросе не надо, всё равно откажу!
- Я буду Вам звонить. Держите меня в курсе, - попросил Следователь.
- Всенепременно. Звоните в любое время, - подтвердил Врач, радуясь в душе своей маленькой победе.
Он, возможно, не попёр бы так на рожон и не стал звонить Прокурору, но оскорблённый до глубины души поведением Следователя в прошлый приезд и, главное, злясь на себя за проявленное тогда малодушие и неуверенность в себе, решил это дело так не оставлять. И не оставил.
Следователь вышел на улицу, зло хлопнув больничной дверью. Нервно закурил. "Вот, козёл! И мои шефы, тоже козлы!" Досадовал-то он больше на себя, чем на Врача, тот ему был на самом деле симпатичен, своей принципиальностью. Мужик! Просто ему надо было перевести стрелки своего раздражения на кого-то. Разделить ответственность, так сказать.
Потраченное зря время, проявленная, неуместная теперь, настырность, даже где-то хамство, по отношению к приличному человеку, вызвало чувство досады на себя и окружающих.
К тому же, теперь не совсем была понятна и позиция Облпрокурора по этому делу. Вдруг, он ещё и против обвинительного уклона, на котором явно настаивает заместитель. Заместитель, конечно, его прямой начальник, и приятель, ещё по ЮЗИ, но он всё-таки зам, а не Прокурор. Теперь этот вопрос надо было для себя чётко прояснить, чтобы не попасть между двух мнений, как между двух огней.
"Вот так всегда, намутят, а ты расхлёбывай", - передёрнул плечами Следователь, садясь в машину. Давай в прокуратуру, - сказал он шофёру, уже думая о своих планах на остаток сегодняшнего дня. Хотя начальник, будучи приятелем, не слишком перегружал его мелкими "делами", но и того, что было в его производстве, хватало выше крыши.

---------


- Ты, не думай, и даже не надейся, что я успокоюсь и отстану от тебя! Не успокоюсь, и не отстану! - постепенно возвышая тон, шумела за завтраком жена Мясоедова.
За это лето, тема возмездия стала для неё навязчивой идеей, которой она жила каждую минуту, что делало их семейную жизнь совершенно невыносимой и, Мясоедов уже не раз задумывался об этом, даже бессмысленной. Он был умным человеком, с тонкой интуицией и практическим осознанием реалий, поэтому догадывался, что теперь любое, хоть бы и самое долгожданное, завершение этого затянувшегося дела, не принесёт ему облегчения. Скорее всего, он был просто уверен в этом, жена ещё долго будет существовать в образе безутешной матери, не обращая на мужа никакого внимания. Жене нравился этот образ, позволявший получать извне дополнительные порции человеческого участия, которого так не хватало ей до этого. Траур был ей к лицу! К тому же траур позволял, если и не "вить из мужа верёвки", мстя ему за все унижения зависимой жизни в предыдущие годы, то серьёзно сместить его с позиций безусловного главы семьи. Всеобщая жалость, ласкающей аурой обволакивающая её сегодня, вызывала чувство подсознательного комфорта, расстаться с которым и вернуться в обычную жизнь, для неё будет очень нелегко, если вообще возможно. Это, как для наркомана "слезть с иглы".
Мясоедов уже не раз пытался разными способами вывести её из этого состояния. Предлагал отдохнуть за границей. Пробовал вытащить в театр, на регулярном посещении которого всегда так настаивала жена раньше. Театр был, по его мнению, пустым занятием; он не мог заставить себя возвести происходящее на сцене в ранг реальных событий, а мыслить абстрактными категориями и допущениями не привык. Приглашал в ресторан. Но всегда натыкался на возмущение и агрессию. Личные отношения также разладились совершенно, и это пространство медленно заполнялось другой женщиной, которую он пока не воспринимал, как объект любви, но их встречи становились всё чаще и чаще, грозя перерасти в привычку.
Время лечит, но лечит оно каждого по-разному и с разной скоростью. Затухание участия со стороны их окружения было ему, в отличие от жены, очевидно. Никто, разумеется, не высказывал этого явно. По-прежнему, в личном общении с его женой все вели себя, как и раньше, но за пределами такого общения интерес к событию пропал совершенно. Даже сердобольные "кумушки" утратили своё естественное любопытство. Появились другие, более насущные и живые заботы. У всех были свои проблемы, бизнес, семьи, дети, которые и заполняли пространство их реальностей, не оставляя в нём места для чужих забот и переживаний.
Мясоедов тоже научился за эти месяцы формировать на лице дежурно-сочувственное выражение, отражающее требуемую реакцию с его стороны на состояние жены, но при этом его мысли текли в совершенно другом, нужном ему в данный момент направлении.
"Дальше будет ещё хуже, она начнёт всех раздражать, и под любым предлогом её будут избегать" - подвёл он итог своим нехитрым рассуждениям, продолжая кивать головой, и мимикой лица выражая согласие с тем, что говорила и говорила ему жена в этот момент.
О чём она говорила? Он не прислушивался. Всё, что она могла сказать, она давно сказала до этого уже тысячу раз.
- Я обязательно сегодня ещё раз уточню, как там дела! Не волнуйся! - быстро сворачивая тему, завтрак и торопливо собираясь на выход, сказал он. - До вечера!
День раскручивался навстречу его заботам. На все последующие часы был сформирован жёсткий график и задан предельный темп, а после восьми вечера он планировал навестить свою новую пассию. Домой теперь он вернётся не раньше двенадцати. Вырвался на волю, и ладушки!
Но, так как он был человеком слова, то состояние вопроса всё же проконтролировал, позвонив Зампрокурору, и поинтересовался ходом дела. Тот ответил, что всё идёт по плану, но состояние здоровья фигуранта пока не позволяет проводить следственные действия в полном объёме. "Интересная всё-таки у юристов терминология - "фигурант". Надо же такое придумать!" Неожиданно вспомнился персонаж Мишка Квакин, из повести Гайдара. Аркадия, а не этого, его неудачного потомка. "Почему? А, понял, у того кличка была похожая, - Фигура". Он сообщил Запрокурору о своём открытии. Тот вежливо усмехнулся в трубку и подтвердил: "Действительно, смешно". Потрепавшись ещё немного на общие для них темы, договорились в субботу "попариться в баньке", что значило естественным образом и обретение других земных радостей, включаемых в такое занятие большинством мужчин в этой стране.
Потом перезвонил жене и доложил ей об итогах переговоров, особо отметив, что в субботу он лично встречается по этому вопросу с известным ей человеком, зафиксировав уважительную причину своего грядущего отсутствия. На этой встрече он и утрясёт всё окончательно. Жена, вроде, немного успокоилась.
"Утрясём, что сможем, и растрясём, что надо!" - усмехнулся Мясоедов.

---------


- Папа, всё, о чём ты просил, я сделала, а продажей дачи Коля занимается. Он там нашёл какого-то знакомого, - сообщила ему дочь при очередном посещении. - Пенсию твою, я откладываю, не трачу, ты не думай.
- Опять ты за своё, - прервал Алексей Петрович и укоризненно посмотрел на дочь. - Серёжке купи гостинец, какой-нибудь. От деда. Всё-таки первоклассник он теперь. Пусть память останется.
- Сам купишь, когда всё закончится. Я верю, что всё будет хорошо. Я даже в церковь сходила, свечку поставила, - смущённо призналась она.
- Ты, в церковь? Чудны твои дела, Господи, - рассмеялся он в ответ, потом добавил. - Надеяться будем на лучшее, но готовится надо к худшему. Хорошее само придёт.
Они сидели на лавочке в больничном дворе, ухоженном и просторном, под вековыми липами, уже начинавшими желтеть, готовясь к грядущим холодам. Внук бегал где-то рядом, с другими детьми, приехавшими, как и он, со своими родителями. Теперь, быстро перезнакомившись, они затеяли свои весёлые игры поодаль, от серьёзных взрослых, обсуждавших свои серьёзные вопросы, и изредка просивших их не слишком шуметь.
Пусть бегают. Пусть прыгают и резвятся, пока они дети. Не мешайте им, и их смешным радостям. Оглянуться не успеете, они вырастут и станут играть в другие, уже взрослые игры. Вы же будете поражаться, как быстро пришло это время, что показалось мгновением, скрывшись за высоким валом каждодневных проблем и забот. Пусть бегают!
Серёже было достаточно нескольких минут, чтобы понять, что у деда всё нормально, он почти поправился, и скоро они опять будут вместе, чего тратить зря время, если есть возможность завести новые знакомства и получить новые впечатления. Алексей Петрович отлично понимал это состояние внука. Дедушки и бабушки, всегда лучше понимают детей. Лучше, чем родители. Жизнь, как кольцо! Точнее, спираль. Дед с внуком на разных витках, но совсем близко друг к другу. Так, размышлял он, слушая рассказы дочери о событиях, случившихся в том мире за больничным забором, где раньше жил и сам.
- Твои друзья всё звонят, спрашивают, когда можно тебя навестить, что мне им сказать? Я отговаривалась, как ты велел, что, мол, потом, когда ты будешь в состоянии вставать, но неудобно уже. Получается, что я их "за нос вожу". Они всё равно всё знают. Чего ты не хочешь, чтобы они приехали? - спросила дочь, - Деньги собрали тебе на адвоката. Не много, но сколько могли.
- Зачем взяла! Они сами от пенсии к пенсии перебиваются. Разве не знаешь? - довольно резко отреагировал Алексей Петрович, но, увидев невольный испуг в глазах дочери, от этой своей бестактности, примирительно сказал, - Извини! Нервы. Пусть приезжают. Действительно, чего я людей сторонюсь, как дикий волк какой? Там, наверное, Ефремов, рыжий такой, ну ты его знаешь, всех баламутит? Да? - Дочь согласно кивнула, - Мы с ним войну заканчивали вместе. Последний мой комбат. Этот и в аду, куда он непременно попадёт после смерти, заставит чертей строем ходить, - рассмеялся Алексей Петрович. - Этот может!
- Из Совета ветеранов тоже звонили несколько раз. Спрашивали, не нужно ли тебе чего. Там у них заказы продуктовые и одежду какую-то предлагали. Бесплатно, говорят.
- Заказы получай. Почему, нет. Еда лишней не бывает. А одежду..., - он вздохнул, - Тоже посмотри. Может, что в тюрьме пригодится.
- Господи, ну почему ты все в тюрьму так рвёшься? Адвокат сказал, что будет добиваться, чтобы до суда ты был дома. Под подпиской о невыезде, - последние, новые для себя слова, дочь выговорила аккуратно, почти по слогам. - Он сказал, что, учитывая твои заслуги и состояния здоровья, это вполне возможно.
- Хорошо, если так. Будет время спокойно собраться в путь-дорогу. Не оправдают меня, надо реально смотреть на вещи, - твёрдо сказал Алексей Петрович. - Платить надо в этой жизни за свои дела. Это закон такой.
- Нет, он уверен, что суд присяжных будет на твоей стороне, и тебя оправдают. Ты же защищался, а это необходимая самооборона. Вот! - дочь опять аккуратно произнесла слова "суд присяжных" и "необходимая самооборона".
- Суд присяжных? Ничего себе, как в Америке. Впрочем, с кого же нам ещё жизнь срисовывать, если не с победителей. Раз проиграли мы им, значит у них дела лучше устроены. Да, а мы думали, что мы лучшие в этом мире. Ошибались?
Последний вопрос он задал самому себе, не дочери. Она поняла. Помолчали. Подбежал внук.
- Дед, мы там такой штаб с ребятами устроили, обалдеть! - заявил он запыхавшимся голосом, - Будем в войнушку играть! Дайте попить! Ух, забегался!
Он схватил бутылку с минералкой, быстро и жадно выпил почти половину, утёрся ладошкой и умчался обратно к своим новым приятелям. Они переглянулись с дочерью, улыбаясь.
- Как дела у него в школе? - спросил Алексей Петрович.
- Нормальные дела, - ответила дочь, - Ещё и месяц не прошёл. Какие пока дела? Ребята в классе все его знакомые, многие из нашего дома. Учительница хорошая, но не Алла Николаевна, она оказывается уже на пенсии, - вспомнила дочь свою классную руководительницу, и добавила. - Представляешь, им теперь в начальных классах отметки не ставят!
- Как это? - удивился Алексей Петрович, - Как это понять? Что за глупости? Ребёнок же должен понимать оценку своего труда, и родители?
- Я сама не поняла толком. Эксперимент, наверное, очередной. Вся жизнь сплошная перестройка, да реформы. Каждый день просыпаешься и не знаешь, какие они там опять будут над нами эксперименты ставить, - вздохнула дочь.
Они бы ещё долго разговаривали, но начал собираться дождь. Холодные порывы осеннего ветра нарушили тёплое спокойствие "бабьего лета". Больные и их близкие хлопотливо засобирались и заспешили в помещение клиники. Алексей Петрович, заботливо поддерживаемый дочерью, поковылял вместе со всеми. Серёжка, уже добежавший до дверей больницы, спрятался под козырёк подъезда и призывно махал им рукой. Мол, давайте быстрее, чего вы там плетётесь! Вот, так всегда! Эти взрослые, такие неповоротливые! Вечно учат, как надо, а сами и не умеют! Молодость умела!


---------

- Всё, дальше тянуть некуда, - заявил Зампрокурора Следователю в понедельник, после утренней планёрки. - Звони Врачу, и готовь перевод подследственного в тюрьму. С судом сам договоришься, если что, то меня подключай. В любом случае постановление о задержании я тебе выдал, так что давай, работай. До ноябрьских праздников, как там они теперь называются, день мира и согласия, вроде, дело должно быть в суде.
- А какое по этому поводу мнение у Главного, - на всякий случай уточнил Следователь. - В прошлый раз, он дезавуировал наше решение. Что теперь?
- Не твои заботы! Делай, что тебе сказано, а с Главным я сам утрясу, - самоуверенно заявил Зампрокурора, ещё ощущая необыкновенную лёгкость в хорошо распаренном теле, после субботней баньки, повернулся и бодро зашагал к своему кабинету.
Они славно отдохнули и без злоупотреблений! Наутро был, как огурец. Теперь заряд на всю неделю! Надо будет намекнуть Мясоедову, что такие "лечебные" процедуры, следовало бы сделать доброй традицией! Если мой Следак всё сделает правильно и в срок, можно будет и его потом "пропарить" пару раз, в порядке поощрения. И не забыть напомнить Мясоедову про стройматериалы и трубы. Обещал! Раз уж затеял капремонт на даче, то надо сделать, всё как у людей, по полной программе. Он откинул новую страничку на перекидном календаре и записал в одну строчку: трубы, кирпич, цемент, балки, брус, мясо. Прочитал и от души рассмеялся такому сочетанию.
Следователь позвонил в клинику. "Врач сейчас на обходе! Перезвоните часа через два!" - доброжелательно ответил ему приятный молодой женский голосок. "Разные у них там медсёстры, - припомнил Следователь свои впечатления, - но молодые, все как одна, подобраны со вкусом. Интересно, кто там у них этим увлекается? Уж, не наш ли абстрактный гуманист? Жаль, не те времена, а то можно было бы устроить ему небольшой разборчик морального облика. Так, в порядке профилактики и ответных мероприятий. А то раскудахтался: доктор наук, профессор, вы меня недооценили, с Пушкиным на дружеской ноге! - мысленно горячился Следователь, настраивая себя на решительный лад, необходимый для должного исполнения распоряжения своего начальника, но совпадение в цитате из классика с реальной фамилией Прокурора, рассмешило, сбив накал эмоций. "Ладно, чего-нибудь придумаем, потом. Земля, она квадратная. Ещё встретимся за углом!"
Фамилия Облпрокурора вызывала массу восторгов у сотрудников, поскольку позволяла немного пошутить и отвлечься в любой, даже самый напряжённый, момент их нелёгкой работы. В комплекте были и старые шутки, вроде: "Спросите у Пушкина!" и "Кто, за вас это делать будет, Пушкин?", но и более продвинутые, которые придумывала молодёжь, постоянно соревнуясь в остроумии. Старые работники обходились стандартным набором.
Следователь просмотрел свой график, составленный на эту неделю, до четверга всё было расписано жёстко. Завтра он дежурит по области, то есть вторник отпадает однозначно, а в среду следственный эксперимент по маньяку, там задействована куча народу, отменить не получится. Значит, планируем на четверг.
Но жизнь распорядилась иначе. В период его дежурства случилось ЧП - средь бела дня, на глазах у почти ста человек, расстреляли не кого-нибудь, а замспикера областной думы, во время его рабочей поездки по районам. Вот не везёт, так не везёт. Казалось бы, уже прошли те времена, когда подобное было обычным делом, если не нормой, но вот вам, пожалуйте, "привет из девяностых", получите и распишитесь. Это был классический "висяк". Попытались перекинуть дело на другого сотрудника, но Пушкин на оперативном совещании сразу и однозначно закрепил его за Следователем, оставив контроль за собой.
"Он же у Вас по всем показателям лучший следователь по особо важным, выезжал на место, проводил оперативное расследование, кому же ещё передавать и зачем? - спросил он в лоб у своего Заместителя, когда тот начал ссылаться на загруженность Следователя по текущим делам. - Текучку и раскидайте. У него не так уж и много дел в производстве, а его самого только на это дело. Ничего важнее сейчас нет. По маньяку делать нечего, только подшить и в суд, там и стажёр справится. Остальные в начале производства; передайте другим. С дедом этим, я вообще не понимаю, зачем Вам тогда понадобилось забирать дело из районного производства. Какая Вас "муха укусила"? - Пушкин поверх очков в упор посмотрел на своего зама и тот, после таких откровенных намёков, сразу потух и быстренько заткнулся.
У Пушкина за годы его работы в должности, или была создана своя информационная сеть, или он виртуозно умел складывать в уме сложнейшие пасьянсы, из самых мелких, порой совершенно разрозненных деталей, мнений и разговоров. Скорее всего, и то и другое. И он всегда был в курсе происходящего в прокуратуре и области. Ни разу, по крайней мере, на памяти своих сотрудников, не ошибся в оценках и прогнозах. Иногда, принимаемые им те или иные решения, ставили в тупик самых опытных следователей, но всегда оказывались в итоге единственно верными. Так что, разговор о "мухе", следовало оценивать, как признак осведомлённости Прокурора об истинных причинах заинтересованности своего Заместителя. Поэтому, в дальнейшем разговор свёлся к обсуждению плана расследования и необходимых оперативных мероприятий. Возвращаться к теме замены следователя стало слишком рискованно.
Так, в этом деле опять появился новый Следователь. Третий!

--------


Прокурор почувствовал себя плохо ещё вечером, на следующий день после получения бессмысленных и отвлечённо-обобщённых нотаций от губернатора и главы облдумы по делу о заказном убийстве вицеспикера. Странно, но эти лозунги и призывы, которых он наслушался за годы своей работы в неисчислимом количестве от разных начальников и в разные времена, которые давно уже научился "пропускать мимо ушей", вызвали у него в этот раз волну дикого раздражения. "Сколько же у этих людей лишнего свободного времени, если они могут больше часа говорить общими фразами по конкретному вопросу? В итоге получается, что всё "совещание" они говорили ни о чём? Они и руководят так же, транслируя сигналы сверху вниз, без какой-либо привязки к совершенно очевидным проблемам в руководимом ими хозяйстве! Агитируют тут за "советскую власть"! Сопляки!"
Прокурор и раньше думал примерно так же, но сейчас, добавившись к уже накопленному напряжению, в одной точке сошлось слишком много негативных моментов, а центром этого сгустка оказался именно он. Вот нервы и не выдержали. Нет, он подавил усилием воли рвущиеся наружу эмоции и слова, сказалась опытность, но не нашедший выхода адреналин бросился в голову и растёкся красными пятнами по лицу. Стало трудно дышать. Весь день, после этого, он пребывал в каком-то заторможенном состоянии, уйдя с работы почти сразу по окончании рабочего дня, к несказанному изумлению всех работников прокуратуры.
Уже ночью жена всё-таки вызвала "неотложку", несмотря на все его протесты. Утро Прокурор встретил в одноместной палате лучшей клиники Города, с видом на хмурое осеннее небо. В левой половине груди, время от времени, начинал ворочаться "колючий ёжик", покалывая иголками во все стороны, иногда даже умудряясь кольнуть в кончики пальцев на онемевшей руке. "Интересно, сколько я тут буду изображать предмет для медицинских экзекуций?" - подумал Прокурор, разглядывая тусклые облака, уныло ползущие мимо его окна.

--------


- Все формальности соблюдены, поэтому давайте прямо завтра же, не откладывая, переводите этого деда в нашу больницу! Тянуть с этим вопросом больше я не позволю! - горячился Зампрокурора, хотя ему никто и не возражал. - И чтоб у меня через неделю, максимум две, это дело было в суде. Я вам не Пушкин!
Теперь, исполняя обязанности прокурора области, он ощущал себя в одном шаге, даже в полушаге, от заветной мечты; занять это кресло. А там, чем чёрт не шутит! Карьерные перспективы блестели в его глазах, отражаясь от стёкол дорогущих очков фирмы "Давидофф", и разлетались брызгами по самым затаённым уголкам прокурорского кабинета, в который он переехал на следующий же день после своего назначения в качестве ИО. И хотя это вызвало массу пересудов и кривотолков у сотрудников, всё-таки Пушкин оставался официально прокурором, пусть временно и вышедшим из строя по болезни, он плевать хотел на их мнение. Кто начальник, тот и прав!
Год вообще складывался удачно. Мясоедов капитально отремонтировал (правильнее сказать - заново отстроил) его дачу за свой счёт. Получился вполне современный коттедж, в который сегодня не стыдно пригласить кого угодно. За это Зампрокурора был некоторым образом даже благодарен подозреваемому Матвееву, так удачно подстрелившему этой весной мясоедовского пасынка, но теперь надо было предъявить и свои результаты, а более удачный момент, чем инфаркт Пушкина, было трудно представить. "Убийца в тюрьме, дело в суде! Какие ещё к нему вопросы?" Правда, Мясоедов требует максимального приговора и, видимо, надо как-то это грамотно провернуть. Пусть, не максимум, но хотя бы лет десять, уже было бы не плохо.
Мясоедов нужный человек! У него связи и деньги! Он один из основных "источников" областного бюджета, а мнение губернатора может быть далеко не последним, при решении вопроса о назначении нового прокурора. То, что Пушкин, будучи уже пенсионного возраста, не вернётся в своё кресло, Зампрокурора нисколько не сомневался. Он бы не вернулся! Зачем? Здоровье дороже!
Ребята не подвели, и уже в очередную субботу он "доложил" Мясоедову о переводе его "протеже" в тюремную больницу. Где-то между вторым заходом в парилку и четвёртой кружечкой холодненького "Варштайнера".

--------


На следующий день, после перевода в тюремную больницу, Алексея Петровича вызвали на первый допрос.
Он доковылял в сопровождении конвойного до свежевыкрашенной железной решётки, преграждавшей проход в небольшой коридор, заканчивавшийся глухой стальной дверью. Милиционер, сидевший за столом внутри коридора, увидев их процессию, кивнул, и нажал на какую-то кнопку справа от себя. Щёлкнул автоматический замок, и решётка откатилась в сторону. "Ишь ты, как у них тут всё оборудовано!"
"Второй кабинет", - сказал сопровождающий, кивнув на ряд из четырёх дверей вдоль левой стены. Номер два оказался на третьей двери; отсчёт начинался со стороны выхода на свободу.
В маленькой, насквозь прокуренной комнате, справа за столом сидел, и что-то писал, незнакомый человек, а на левой лавочке расположился другой, весь состоящий из нервных непрерывных движений. Он порывисто листал толстую газету, постоянно стреляя глазами по сторонам.
Увидев вошедшего, оба отложили свои дела и поздоровались.
- Присаживайтесь. Я, следователь областной прокуратуры, мне поручено вести Ваше дело до передачи его в суд. Учитывая, что предварительным следствием установлены практически все обстоятельства и картина происшествия, опрошены многочисленные свидетели и очевидцы, проведены необходимые экспертизы, то нам потребуется, я надеюсь, не много времени, - следователь доверительно улыбнулся ему, как старому знакомому. - А это Ваш адвокат. Хотите предварительно переговорить наедине? - обращаясь сразу к обоим, спросил он.
- Да, было бы желательно! - подтвердил адвокат, и заверил, - Мы не долго.
- Хорошо, я пойду, покурю пока, - согласился следователь. - Минут десять Вам будет достаточно, я полагаю.
Следователь вышел за дверь. Мужчина опять засуетился, быстро сложил газету, вытащил из-под стола объёмистый портфель и, покопавшись в нём, извлёк сложенный вдвое листок бумаги.
- Здравствуйте, ещё раз, как Вы поняли, я Ваш адвокат! Меня зовут Рудольф Маркович! Это письмо от Вашей дочери! - протараторил он, протянул листок, и отключился. Он обладал какой-то удивительной способностью, глядя на человека, избегать его взгляда. Глаза Адвоката всё время перебегали с одной точки на другую, и все эти точки располагались где-то в стороне и за спиной Алексея Петровича. В первый момент, тот невольно посторонился, чтобы не мешать собеседнику, разглядеть предмет его внимания. И даже обернулся, ожидая увидеть то, что его там так интересует. Разумеется, там ничего не было.
Алексей Петрович быстро пробежал глазами написанное дочерью письмо. Она подтверждала полномочия адвоката, дальше шли прыгающие строчки пожеланий здоровья, удачи и приветы от всех. "Задал я тебе нервотрёпки, девочка моя. Непутёвый твой отец!"
- Почему опять новый следователь? - спросил он у адвоката.
- Не знаю, не знаю. У них там какие-то свои дела в прокуратуре. Вроде, тот, который к Вам в больницу приезжал на повышение пошёл, но уверенно сказать не могу. Вот придёт с перекура, сами у него спросите. Лучше давайте обсудим, как нам строить Вашу защиту, - заметил адвокат.
- Да, это верно. Какая разница, кто следователь. Тем более, тот второй, мне не очень понравился. Может этот будет лучше. А что, Вы уже наметили какую-то линию?
- Линия у нас одна. Соберём все характеристики, какие сможем. Ваши фронтовые друзья насколько я знаю должны направить письмо в прокуратуру и суд с просьбой изменить Вам меру пресечения до суда, под их поручительство. Заключения врачей. Будем давить на Ваши прошлые заслуги и на состояние здоровья. Попробуем максимально смягчить приговор. Но условное наказание я не гарантирую. Судя по состоянию дел, зацепиться нам с Вами не за что, кроме того, что я сказал. Все обстоятельства дела установлены. Остались формальности. Под психа Вы же косить не будете, я думаю?
- Ещё чего не хватало! - возмущенно отмахнулся от такого немыслимого для него предположения Алексей Петрович. - Я хочу, чтобы меня не выставили умышленным убийцей, а учли все обстоятельства дела. Меня ведь ещё не допрашивали!
- Показания Ваши они получить обязаны, психиатрическую экспертизу и, возможно, следственный эксперимент. Но все остальное у них уже сделано. Вы же не будете отрицать очевидных фактов? Это несерьёзно.
- Чёрт, я не собираюсь отрицать, что стрелял и ...убил, но я же защищался. Дом свой защищал, себя!
- Я всё понимаю! Не горячитесь! - ответил Адвокат. - Но есть понятие пределов необходимой обороны. Вы их превысили. Главное, на что будет давить прокуратура, что Вы не должны были ждать приезда милиции. Потом, что у Вас с регистрацией оружия?
- Ах ты, господи мои! Да, что я его украл, это ружьё? Я больше сорока лет в обществе состоял! Мне и нарезное можно было получать давно! Я ездил в ЦС, и документы отвёз, после того, как наше общество на заводе закрылось ...вместе с заводом. Там уже, наверное, все документы готовы давно. Надо съездить забрать.
- Если готовы, я попробую забрать, но ружьё-то Вы не перерегистрировали в прошлом году. Получается, что незаконное владение.
- Ну, какое же незаконное? Я купил его "сто лет" назад, оно всё это время числится за мной. Перерегистрацию придумали, крохоборы! Как я его мог перерегистрировать, если удостоверение не было готово? Это же формализм чистой воды! Надо же учитывать личность владельца и мой стаж в обществе. А если бы была справка, то можно было бы стрелять?
- Формализм, но суд рассматривает только факты, а факт таков, что на момент применения, ружьё не было Вами зарегистрировано в установленном порядке.
- Я никак не пойму, чей Вы адвокат? Мой, или следствия?
- Ваш, но я не волшебник, а адвокат! Не волнуйтесь, нам надо вместе думать, как строить линию защиты.
Вернулся Следователь. Допрос прошёл быстро. Никаких каверзных вопросов задано не было. Только общая хронология дня и развития событий, и без того хорошо известная следствию.
- На сегодня всё! Ознакомьтесь с протоколом. Если нет никаких замечаний, то в конце напишите своей рукой: С моих слов записано, верно. Мною прочитано. Замечаний не имею. Число и подпись. Плотно к тексту протокола пишите, без пропусков. И на каждом листе внизу тоже распишитесь. Хорошо, теперь адвокат. У меня всё.
- Скажите там, что мы ещё пообщаемся, недолго, - попросил адвокат.
- Без проблем! Беседуйте! До свидания. Завтра продолжим. Не утомляйте подследственного, - улыбнувшись, сказал Следователь и вышел за дверь.
- Вот тут сигареты! Вы курите? Я забыл спросить.
- Нет, я не курю, но сигареты возьму. Ребятам отдам. Они дымят. Нас четверо в палате. Точнее, камере. Или, как правильно?
- Неважно. Мы будем на этой неделе подавать ходатайство в суд, об изменении Вам меры пресечения на подписку о невыезде. Возможно, если врачи разрешат, то Вас тоже привезут в суд.
- Было бы неплохо. Какие шансы у меня?
- Трудно сказать. Многое зависит от позиции прокуратуры. Если они будут не против, то суд решит в Вашу пользу точно. А если будут возражать, то не знаю. Скорее всего, не изменят.
- И что тогда?
- Тогда, как только врачи признают Вас здоровым, то этапируют в тюрьму. Потом суд. В нашем случае будем настаивать на варианте суда присяжных? Я так понимаю? - спросил Адвокат.
- Чем это лучше? Я не понимаю этих современных тонкостей, - ответил Алексей Петрович.
- Суд присяжных, выносит вердикт: "виновен" или "не виновен", а суд принимает решение с учётом этого вердикта. Прокуратура, понятное дело, может опротестовать решение, но это право у неё есть всегда. Многое будет зависеть от состава присяжных. Но в Вашем случае можно рассчитывать на положительное решение, учитывая настрой обывателей в делах такого рода.
- Чёрт знает, что лучше? Вы говорите как-то очень обтекаемо. Возможно так, а возможно иначе. Может быть, а может и не быть. Неужели у нас такие обтекаемые законы? Давайте отложим, если возможно, этот вопрос с присяжными. Мне надо подумать.
- Конечно, отложим. Время до суда у нас ещё достаточно. Не меньше двух месяцев, а то и больше.
- Вот и хорошо, пойду я тогда отдыхать, а то что-то переволновался сегодня. Голова гудит.
Адвокат нажал кнопку, вызывая конвой, который возник на пороге почти мгновенно, как будто ждал за дверью.
- До свидания! - сказал Алексей Петрович.
- Всего хорошего! - отозвался Адвокат.

-----------

Допросы продолжались несколько дней подряд, все вопросы крутились вокруг одного и того же обстоятельства, которое новый Следователь всё время пытался пропихнуть в протокол, чтобы предъявить ему окончательное обвинение. Из текста предварительного обвинения было ясно одно, только то, о чём он и так знал, - он обвиняется в убийстве, статья 105 УК РФ. Весь смысл дальнейших следственных действий сводился теперь к окончательному установлению факта умышленности его действий. Он же отчаянно пытался доказать обратное. На третьем по счёту допросе, речь зашла о злополучном ружье. Как и говорил адвокат, Следователь не слушал никаких его объяснений, а только фиксировал факты. "Признаёте, не признаёте". Что было ему не признавать? Своё ружьё? В один из дней вызвали на медицинскую экспертизу, установившую вменяемость, с результатами которой Следователь ознакомил его на следующем допросе. Вменяем! Ясное дело, что вменяем. Какой же ещё мог быть результат?
- Да, как же Вы не хотите меня понять, - удивлялся Алексей Петрович. - Я стрелял, потому, что так сложились обстоятельства. Они избили меня и выбросили в чулан, а сами остались пить и гулять дальше. Когда я очнулся, я ничего не соображал. Только одна была мысль, как им противостоять, если я физически не могу этого сделать. Вот и достал ружьё.
- Но они же не пришли Вас добивать, а были всё это время в другой комнате. Вы собрали ружьё, выбрали патроны, не мелкую дробь, хотя она тоже была в коробке, а картечь. Не жакан, видимо боялись промахнуться в таком состоянии. Всё это и говорит об умышленном характере Ваших действий, - возразил Следователь и принялся читать ему нотацию о необходимости восстановления справедливости и неотвратимости наказания независимо от прошлых заслуг.
- Вы только представьте себе, что каждый по своему усмотрению будет вершить своё собственное правосудие. За каждую сломанную калитку. Это же Суд Линча какой-то! Беспредел! - искренне возмущался работник прокуратуры.
- Руку! - поправил он
- Что? - недоуменно переспросил Следователь.
- Мне руку сломали и рёбра. Избили они меня.
- Это всё равно, - уверенно произнёс тот. - Всё равно! Вы должны были обратиться в органы правопорядка. Только они уполномочены решать вопросы наказания. Только мы!
- Значит всё можно? Ломать чужое, Избивать людей в их же доме. И ничего! Ничего нельзя сделать против такого ...беспредела, - уточнил он, акцентировав слово беспредел, произнесённое до этого Следователем. - Значит им можно, а остальные терпеть?
- Это демагогия и дешёвый популизм. Есть Закон, - опять зашёлся в праведном гневе Следователь.
- Они первые его нарушили. Закон Ваш. А теперь они невинные жертвы безумного старика-маньяка, каким Вы пытаетесь выставить меня в своих протоколах, записывая туда все, что считаете правильным, кроме того, что говорю Вам я. Это тоже по Закону? А ведь я не отрицаю, что стрелял, но хочу, чтобы было хоть немного ясно, почему я стрелял. Я не подпишу этого протокола, - решительно закончил он.
- Мой клиент отказывается подписывать протокол, имея на это право, статья 51 конституции. Никто не должен свидетельствовать против себя и своих близких родственников, - встрял молчавший всё это время адвокат.
- Спасибо, - не без иронии поблагодарил его Алексей Петрович.
Каким бы не был заинтересованным в нужном ему исходе дела Следователь, но в начале допроса он всегда разъяснял ему права и попросил расписаться в этом. Соблюдал необходимые формальности.
- Хорошо. Напишите свои замечания, - уже более миролюбиво заключил следователь. - Но протокол надо подписать. Так положено.
Эти простые слова "так положено", сбили с толку, и он подписал эти, якобы свои показания, сформулировав наскоро и не очень логично общие замечания и возражения. Кто их будет читать?
"Эх, ты, балда!" - подумал он уже в камере-палате. "Адвокат этот, только деньги тянет из дочки, отнимая их тем самым и у внука, а тому вот куртку надо зимнюю новую покупать, из этой он уже вырос совсем. Да, и ботинки зимние надо. На свидании скажу, чтобы уволила его к чёртовой матери, паразита этого". Но, что сделано, то сделано. Вылетит, не поймаешь!

--------


Руки за спину, лицом к стене, - монотонно пробубнил конвоир и принялся ковырять большим ключом в замочной скважине. Дверь с резким металлическим звуком распахнулась, и Алексей Петрович шагнул в небольшую камеру, скорее каморку. Два деревянных лежака, в углу грязный унитаз, бетонный пол. В маленьком оконце старинная кованая чугунная решётка. Её очевидная допотопность, сразу вызвала ощущение сопричастности с судьбами многих сотен людей, прошедших через эту камеру за почти сто лет её существования. Эта мысль немного успокоила. В коллективе всегда веселее, пусть и воображаемом.
Через некоторое время, когда в камеру стали заводить других заключённых, тоже прошедших положенный курс лечения, стал формироваться и реальный коллектив. Все они возвращались обратно в тюрьму, после выписки. Таких набралось восемь человек, не считая его. Все были уже опытные "каторжане", с большими сумками-баулами, плотно набитыми одеждой и другим личным имуществом. Он же, со своим солдатским "сидором", смотрелся среди них, как нищий среди господ. Ждали автомобиля для перевозки в тюрьму. В просторечье - "автозак". Ждать пришлось несколько часов. Через двор, один за другим, они проходили к двери в железном ящике, установленном на шасси автомобиля "ЗИЛ", и карабкались внутрь, где и размещались в одном из отделений-пеналов, на которые этот ящик был разделён внутри. Другой пенал был уже битком набит заключёнными, загрузившимися ранее.
Уселись на деревянные лавочки. "Всё! Закрывай!", - скомандовал старший конвоя и полез в кабину. Двое других захлопнули железную дверь и уселись на деревянную скамейку, лицом к железным решёткам, закрывающим входы в пеналы.
Понять, сколько ещё осталось ехать до тюрьмы, места его жизни в ближайшем будущем, было невозможно. "Автозак" непрерывно трясло, а порой и подбрасывало, на всем пути. Дороги в Городе были ещё те. Он задремал. Скорее, периодически забывался, стараясь не думать о том, что ждёт его впереди. Как и для большинства людей, ни разу не лишавшихся свободы, тюрьма была для него местом сосредоточия каких-то явлений, несовместимых с нормальной жизнью обычного человека. Нет, страха не было. Было предчувствие невозможности возврата в обычную жизнь, осознание рухнувшей реальности мира, окружавшего его раньше. Он перемещался не просто в тюрьму, как в место заключения, а в какой-то иной, ранее запредельный, мир. Разумеется, он всегда знал о постоянной угрозе для каждого в любой момент оказаться за решёткой, но, как и другие, выводил эти опасения в абстрактное пространство общих рассуждений, в котором не было места реальным событиям, ощущениям, чувствам и переживаниям. Теперь этот мир неявных подсознательных образов, грубо взламывая отведённые ему границы, вторгался в привычный уклад, полностью уничтожая его. Ощущение дикой тоски, от безвозвратной и окончательной потери привычной жизни, было сравнимо с тем горем, которое он пережил, когда умерла жена. Иногда, эту тоску и отчаяние захлёстывала злость на Врача, вытащившего его с того света.
Все эти образы и ощущения перерастали в итоге в ненависть ко всему человечеству, за исключением его семьи, а затем снова возвращались в исходное состояние - тоскливое уныние. Погруженный в свои мысли, он даже не заметил, как автомобиль въехал на территорию тюрьмы и остановился во дворе.
- Вылазь, приехали! - объявил конвойный, радуясь, что рабочий день на сегодня закончен.
- Нет, - возразил ему старший. - Давай сначала ООРа, его там "спецы" ждут. Просили, побыстрей.
- Хорошо, раз просили, уважим, - подтвердил конвойный, и подошёл к железному ящику, к которому была приделана деревянная скамеечка, на которой конвойный сидел всю дорогу, весело перешучиваясь с "зеками", размещёнными ближе к дверной решётке. Открыл. И к изумлению Алексея Петровича оказалось, что всю дорогу с ними вместе ехал в этом ящике живой человек! Но, что ещё поразительнее, из него шагнул высокий, широкоплечий мужчина, одетый в чёрную рясу. Поп! Ничего себе!
Мужчина быстро резанул взглядом по притихшим арестантам, потянулся, разминая затёкшие суставы и мышцы, и исчез в распахнутой двери, легко и бесшумно спрыгнув на землю.
- Ну, дела! - покачал головой, сидевший у решётки парень, с синими от многочисленных наколок пальцами, - Монаха взяли! Ну, дела!
Судя по тому, как он с придыханием произносил - "Монах", было понятно, что он имеет в виду кличку, или как говорят "зеки" - "погоняло", того мужчины, а не его внешний вид.
- Беспредел, блин, - подтвердил его сосед. - Он же уже года три, как завязал. Все это знают. А за старое вроде отчалил, как положено?
- Мстит, кто-то! У самого смелости не хватает, так "ментов" подписал. Никаких понятий не осталось у людей! Одно "лаве".
Это удивительное событие, так поразившее воображение Алексея Петровича, на некоторое время заместило другие нелёгкие его мысли.
Потом снова пришла апатия и все остальные формальности оформления, баня и медосмотр прошли как-то незаметно, не отразившись толком в памяти. Разве что, кроме толстенной темной иглы, которой медсестра "усердно" ковыряла в его вене, беря кровь.
Потом, они почти сутки сидели, приткнувшись, кто как смог, в большой плотно набитой камере, ожидая перевода по "хатам". Все много и часто курили, от чего в воздухе висел уже даже не дым, а просто какой-то табачный смрад. Хоть молот кузнечный вешай! И будет висеть, без проблем.
Только однажды он отвлёкся от продолжавших мучить его нелёгких раздумий о своей дальнейшей судьбе, когда по руке, легонько щекоча и цепко перебирая лапками, побежал огромный, насосавшийся крови клоп. Бежал быстро и уверенно. "Наверное, домой, к своей клопихе бежал, - подумал Алексей Петрович, сбивая клопа щелчком на пол и давя ногой. - Не судьба!"

---------


На следующий день всех вновь прибывших выстроили в коридоре, народу было не меньше двухсот человек. "Господи, неужели каждый день столько людей садится в тюрьму? - в изумлении подумал Алексей Петрович. - И ведь это только в нашем городе, а по всей стране?!" От возможных общих итогов стало как-то совсем неуютно на душе.
"Все в стакан!" - объявил сопровождавший их группу конвоир, когда они поднялись на последний ярус, по "зековски" - галёру, и зашёл в будку дежурного. Стаканом, он назвал огороженную решётками клетку в центре широкого коридора, в который через равные промежутки выходили двери камер, с прорезанными окошечками - кормушками. Некоторые были открыты настежь, и из них выглядывали любопытные лица - хоть какое-то развлечение.
В тюрьме вообще мало происходит такого, что могло бы заменить полноценную жизнь за стенами этого заведения, поэтому каждому движению, хоть немного отличному от общей тягучей, как патока, атмосферы неволи, всегда уделяется повышенное внимание. Вот и сейчас "зекам" было интересно, кого привели и куда поселят.
Дежурный монотонно называл фамилии и номера камер, а люди, подхватывая свои нехитрые пожитки, расходились в разные стороны и останавливались у названных номеров. Толпа быстро таяла. Услышав свою фамилию, Алексей Петрович, как и другие, подхватил "сидор" и побрёл в самый конец коридора, постоянно сверяясь с номерами на дверях, хотя и так было понятно, что его номер - 921, в самом конце.
Дойдя, остановился у двери. Кормушка была открыта. "К нам, что ли, дед? - спросил его, сидевший возле двери внутри камеры бритоголовый парень, с голым торсом, весь в разнообразных наколках. Эдакое ходячее пособие по нательной живописи. "Странные люди! Ведут жизнь, требующую максимум скрытности, а сами набивают себе особые приметы в таком количестве? - мысли уже сами сворачивали в прикладное русло воровской жизни. "К вам, - ответил он. - Ну, ну - пробурчал невнятно парень. У него получилось почти - "му-му". Как оказалось после, у него это "ну-ну, му-му" было такой присказкой, за что ему и приклеили "погоняло" - "Герасим"! Тюремный юмор!
Поочерёдно раскрывались двери и камеры проглатывали заключённых; по одному, по двое, а где и больше. Дошла и его очередь. С металлическим звуком, оставившим даже какой-то ржавый привкус на губах, дверь раскрылась и ... захлопнулась. "Всё, приплыли" - мелькнуло в голове. Он поздоровался с присутствующими. Хата была обустроена со всем доступным местному населению шиком. Был и небольшой телевизор. Но количество людей на шестнадцати квадратных метрах поражало воображение. Он был восемнадцатый! Шконки взлетели к потолку в три яруса! На втором и третьем спали люди. Спали и днём и ночью. В очередь! Днём их сонных, очумевших от неестественного мелькания дня и ночи, выхватывали из забытья разные дела: прогулка, баланда, следаки, раз в неделю в баню, свиданки, "дачники" и прочие надобности. После чего они опять устраивались в горизонтальном положении, до следующего события. Теперь, это и его жизнь! Далёкая, от всего того, что осталось в том мире, за воротами тюрьмы.
- Ну, чего встал! Проходи, садись! Тут тюрьма, в тюрьме сидеть надо! - сказал молодой здоровый парень в спортивном костюме, сидевший по-турецки на нижней "шконке", и игравший в нарды, с другим, очень похожим на него, "зеком", - Есть хочешь?
- Нет, спасибо, лучше бы прилечь, что-то мне нехорошо, - ответил он, неуверенно осматриваясь и не видя свободного места.
- Вот ведь, закинули старого, ещё дуба даст, ё-моё, - отреагировал его напарник, потряхивая в руке игральные кости, - а я покойников, ужас, как боюсь!
- Ага, а если бы не боялся, то тебе бы не трёх трупаков шили, а тридцать трёх! Увянь, Гриня! - оборвал его старший.
То, что он был старший, или, как принято говорить в тюрьме, - смотрящий, сомнений не было.
- Эй, Герасим, толкни там таджика, пусть встаёт, ему один хрен сейчас к врачу, пусть старый валится, раз невмоготу ему, потом потрём! Ночники ему там объяснят, что к чему! Давай не тормози!
Герасим растолкал спящего на втором ярусе Таджика, тот действительно оказался таджиком или узбеком, и быстро втолковал ему, в чем дело. Таджик кивнул и спрыгнул в проход. Неумело, чуть не упал.
- Чёрт кривоногий, когда ты только научишься нормально слезать? - спросил старший, но по его тону было понятно, что ответ ему не требуется. Он вообще говорил очень спокойно и уверенно, с чуть уловимой усмешкой. Так, что каждому было понятно, на чьей стороне сила и власть. Никогда не кричал и не ругался. И это ещё больше подчёркивало его превосходство. – Застели. И пусть Старый ложится.
Таджик, постоянно смешно подпрыгивая, он был толстенький и очень небольшого роста, принялся заправлять постель, приговаривая: "Сейчас, бабай, сейчас! Кому он это говорил, ему, или старшему, было не понять".
Он закончил заправлять постель. Алексей Петрович подтянулся и закинул тело на второй ярус. Мышцы привычно сработали, вспомнив давние упражнения такого рода ещё в армии. "Вот! - одобрительно заметил старший, - Учись, таджик, как надо! И прикинь, сколько Старому лет!" Последние слова прозвучали, как сквозь вату. Накопившаяся за последние дни моральная усталость срубила мгновенно.

--------


Но Пушкин вернулся! Месяц прошёл быстро! Дела его, правда, были не важные! Требовался санаторный период. Врач настаивал на шунтировании, отказываясь в противном случае гарантировать ему больше двух лет жизни. Вопрос о его выходе на пенсию висел в воздухе, но для Зампрокурора, это было моральным ударом, сравнимым по силе с фатальным банкротством. "Был Князь! И, бац, мордой в грязь!"
Когда Прокурор вернулся после болезни, то одной из новостей, произошедших в его отсутствие, была и информация по делу Матвеева.
- Быстро Вы завершили, - сказал он своему заместителю. - По-ударному! Вот бы так по всем остальным! Особенно по убийству вицеспикера! Что там у Вас с Вашим приятелем, какие подвижки?
Зампрокурора принялся излагать ход реализации плана расследования. Через пару минут стало ясно, что полноценный "висяк" прокуратуре гарантирован.
- Почему Вы до сих пор ничего не сделали по отработке линии, связанной с приватизационным конфликтом на химкомбинате? - прервал своего заместителя Прокурор, не давая тому утопить разговор в потоке словесных излияний. - Там, у покойного просматривается чёткий интерес. Конфликт, и острый конфликт, был решён им в итоге в свою пользу, с привлечением "административного ресурса". Пострадали интересы многих "крутых бизнесменов", ориентированных на прежнюю администрацию. За такие убытки, ему вполне могли отомстить.
- Мы начали работу в указанном направлении. Со следующей недели планируем начать выемку документов. Я, как раз, хотел просить Вашу санкцию.
- Понятно! Меня ждали! Полномочий исполняющего обязанности в период моего отсутствия Вам не хватило? Бумажка нужна, с моей подписью, чтобы всем демонстрировать свою непричастность? Получите, но думаю, что пока Вы тянули резину, там уже нечего будет изымать, - Прокурор говорил спокойно, но его формулировки не оставляли никаких сомнений в его очевидном мнении на этот счёт. Чего зря шуметь, если и так всё понятно? Прокурор хотел отпустить заместителя, но передумал и поинтересовался. - Зачем Вы деда этого в тюрьму-то законопатили? Куда он сбежит? Или у Вас есть какие-то данные о его социальной опасности?
- Он вполне поправился, и надо было решать вопрос о мере. Убийство - особо тяжкое преступление, только по одному этому признаку мы должны были принять такое решение. Мы его сначала на две недели перевели, на всякий случай, в наш стационар, и только потом, после заключения врачей, в тюрьму. Всё законно! - закончил заместитель.
- Законность, это наше всё! Я доволен, что у меня такой заместитель, поборник буквы и духа нашего уголовно-процессуального законодательства. Этот факт, отрадный. Можете быть свободны. – "идите в баню", мысленно закончил Прокурор.
Когда дверь за заместителем закрылась, Прокурор снял телефонную трубку и набрал номер начальника тюрьмы, с которым у него были давние приятельские отношения, а не простое рабочее взаимодействие.
- Привет, главный "цирик", - шутливо поприветствовал он старого знакомого. - Чего поделываешь? Опять скрипишь казённым мозгом, выдумывая для журналистов байки из своего склепа? Как сам?
- Привет и тебе, поставщик заблудших душ! - в тон ему ответил Тюремщик. - О чём просить будешь? Ты ж просто так не позвонишь старому приятелю! Узнать, как дела, как жена, как дети. Имей в виду, мы в разных ведомствах. Поэтому, подавай петицию моему руководству!
- Ладно тебе! Можно подумать, сам любитель звонить просто так?! Слушай, к тебе там поступил Матвеев, по делу об убийстве, ты определи его получше, чтоб без эксцессов. Жалко старика, - попросил Прокурор.
- Без прокурорских указаний догадался. Всё нормально у него. Не волнуйся. Чего ты его под подписку-то не отпустил? Сверху надавили? - спросил Тюремщик.
- И сверху и снизу, - соврал Прокурор. - Какая теперь разница? Не могу же я туда-сюда вертеть нашими решениями. Авторитет "фирмы" надо блюсти. Спасибо тебе.
- Спасибо, не булькает, - огрызнулся Тюремщик. - Понял намёк? Имей совесть, выбери полчасика, посидеть со старым приятелем. Не в прокуратуру же мне к тебе заваливаться, "чаи" распивать.
- Лёша, как только, так сразу. Ты же меня знаешь, - обещал Прокурор.
- Знаю, поэтому и буду ждать, пока тебя на пенсию не турнут. Попробуй мне тогда сказать, что занят!
- Не долго тебе ждать осталось, старый ворчун!
- Что, всё так плохо? - сочувственно спросил Тюремщик.
- И даже ещё хуже, - не стал обманывать его Прокурор. - Кстати, а тебе ведь тоже уже пора? Так, может вместе? Составим пару "доминошников", и будем плести "макраме"?
- Ну, после того, что мы с тобой сплели и расплели за наши годы, твоё предложение по поводу "макраме", просто детский лепет. Лучше давай корзинки плести, да мебель на дачу. Доходное, между прочим, дело! - отшутился Тюремщик, но тоже не стал скрытничать, тем более, что пройдоха Пушкин всё равно узнает, а может и уже знает, раз говорит. - Обои полетим, после Нового года.

-------


Вечером его разбудил всё тот же Герасим. "Давай Старый, слезай, вторая смена!" Он слез в узкий проход между шконок и в замер в недоумении, ещё и спросонок, куда ему приткнуться. На нижнем ярусе спали люди. На втором и третьем тоже укладывались спать. Относительно свободным оставался только небольшой пятачок у входной двери, куда он и протиснулся. Возле двери сидел на импровизированном пуфике парень и курил, выпуская дым в открытую кормушку. Рядом стоял другой, тоже курил. Дым легкой струйкой устремлялся вверх, постоянно сворачиваясь и исчезая в отдушине, куда был вмонтирован небольшой вентилятор, работавший мощно и почти бесшумно.
- Курить будешь? - спросил его сидевший у дверей.
- Нет, я не курю, - ответил Алексей Петрович.
- Молодец. А я вот бросал раз десять, а все никак не завяжу. Силы воли не хватает, - удручённо заметил парень. - Мы тут все слабохарактерные.
Он говорил тихо, очень спокойно и безразличным тоном, с отсутствующим выражением лица. Тюрьма была для него обычной частью жизни. Нежелательной, но неизбежной, как наступление зимы, например. Все же знают, что зима будет, и знают когда, но всё равно каждый год первый снег вызывает некоторое удивление. Потом привыкают. До весны. Так, и большинство обитателей этой хаты относились к своему положению вполне философски, без особых эмоций, но несколько удивлённые тем, что тюрьма опять пришла в их жизнь.
Порядок был размеренный и установлен когда-то один раз и навсегда. Все умылись, покурили, поужинали и занялись своими делами, кто чем. По очереди знакомились с вновь прибывшим, кто называл своё имя, а кто "погоняло", но никто не пытался лезть в душу и расспрашивать о подробностях. Пара дежурных, ничего не значащих, фраз и отвалил.
Удивительным образом все обитатели, в основном приличных габаритов, очень компактно разместились на крошечном пространстве, ещё и место осталось, для прохода. Кто-то писал, видимо письмо родным, кто-то читал, двое играли в те же нарды, что он видел сегодня днём. Один лысоватый, лет уже за сорок, мужчина, остальные были значительно моложе, перетирал хлебный мякиш через марлю. Заметив его удивлённый взгляд, сказал: "Шахматы делаю!" И засмеялся, увидев, как округлились глаза Алексея Петровича, от такого заявления.
Скульптор, так звали мужчину, он действительно окончил в молодости какую-то художественную школу, работал "в хлебе". Если всем известный Церетели предпочитал бронзу, то их Скульптору выбирать материал не приходилось. Только "в хлебе". Дело в том, что тюремный хлеб из-за своего низкого качества и после предварительной переработки в густой клейстер, можно использовать как глину, и лепить из него, что душе угодно. Скульптор вытянул из-под шконки дорожную сумку-баул и, открыв её, представил на суд изумлённого Алексея Петровича целую скульптурную галерею. Некоторые экспонаты, вроде миниатюрной копии всем известного памятника Петру Великому работы Фальконе, были вполне узнаваемы, но большинство фигурок представляли личное творчество автора, или смешанные варианты на тему. Алексей Петрович рассматривал эти фигурки по очереди, после чего передавал другим, которые хоть и видели их уже много раз, но всё равно с удовольствием разглядывали их. Пройдя по кругу, фигурки опять исчезли в сумке, которая была водворена на прежнее место.
- Да, у тебя просто талант! - не удержался от искренней похвалы Алексей Петрович.
- Эх, Старый, - вздохнул Скульптор, - Если бы только этот!
Похоже, что Старый, это теперь его новое имя, - "погоняло". Придётся привыкать.
После утренней проверки познакомились со старшим.
- Вчера, ты сразу отрубился, давай сегодня познакомимся поближе. Нам вместе долго жить. Меня кличут Мартын. Я в этой хате старший, это не обсуждается. Кто сомневается, тот тут не задерживается, а отправляется в "больничку". Но тебе, это я так говорю, для сведения. С тобой мне делить нечего, - прояснил ему обстановку Мартын.
- Я в армии служил и на фронте был. Мне, про права начальника говорить не надо. Знаю, не мальчик!
- Да, ты, Старый, не волнуйся. Я же всё понимаю. И про тебя всё знаю. Информация тут, в тюрьме, налажена, будь здоров! - Мартын улыбнулся, подчёркнуто дружелюбно. - Но на всякий случай, чтобы потом не было непоняток, предупредить тебя я обязан.
- Я всё понял, - подтвердил Алексей Петрович. - Я себе всё так примерно и представлял.
- А теперь и узнал! - засмеялся Мартын. - Короче так. Перевести тебя в день я сейчас не могу. Все вакансии заняты. Люди давно парятся, заслужили. Как только, кто на этап уйдёт, тогда и поговорим, а пока ты в ночь. Это раз. Дальше, сам знаешь, у тебя жизнь за плечами, и не мне тебя учить, но общее правило: "не верь, не бойся, не проси", оно и сегодня в тюрьме главное. У нас в хате и "стукачёк" свой штатный имеется, вон тот - Барбос, - Мартын указал на третий ярус, там уже спал парень, который ночью представился ему как Дохлый, - И свой "косорез" - Таджик, ты его уже видел. Так что, всё как у людей. Живём, хлеб жуём. Ладно, давай новости смотреть. Надо знать, что в мире делается. Когда, никогда, а возвращаться туда придётся. Или ты спать ляжешь?
- Нет, лучше посмотрю новости. Спать пока не тянет. Придавил маленько.
Пока смотрели телевизор, подошёл дачник. "Передача Матвееву!" - объявил он.
- Не забывают тебя на воле. Греют. Это хорошо. Душевно, - обрадовался за него Мартын.
- Это дочка! Она у меня одна, как ей там теперь, - вздохнул Алексей Петрович и отрешённо покачал головой.
- Хреново, наверное, как и всем, но всё же получше, чем нам тут, - возразил Мартын.
- Мне, в мои-то годы, чего о себе думать. Теперь недолго осталось, а им жить, - не согласился Алексей Петрович с мнением нового знакомого.
- Ну, это верно, конечно. Мне до тебя пока далеко. Трудно понять, - подтвердил тот и, смеясь, добавил. - Может потом, когда подрасту. А ты, Старый, так не гоняй, а то загниёшь. Я не шучу, имей в виду. В тюрьме, те, кто гоняет много, быстро в задохликов превращаются. Гоняют - это переживают очень сильно в себе, - пояснил он, в ответ на недоумённый взгляд собеседника.
Передача была простая по набору продуктов, но большая. Чай, лук, чеснок, колбаса, сахар, яблоки, много разных пакетиков быстрого приготовления, два блока сигарет "LM" и столько же вечной "Примы".
- Я сам-то не курю, - подтвердил Алексей Петрович. - Но ребята пусть подымят.
- Дачнику дай пару пачек. Так положено. "Приму" в "общак", а "Ломы", тут вроде валюты. Сам я тоже не курю, - сказал Мартын. – Остальное, Герасиму сдай, тоже в общий котёл, - и, обращаясь уже к Герасиму, добавил. - Яблоки Старому оставь, другим не выдавай, ему витамины нужны.
Тот согласно кивнул.
В этот момент за дверью раздался женский голос, среди персонала тюрьмы было довольно много женщин: "Матвеев, есть? К адвокату!"
- Ну, не поспать тебе сегодня Старый. Движуха началась! - довольно заявил Мартын. - Скажи, чтобы тебе бельё постельное заслали и шмотки, а то "гол, как сокол".

--------


За столом сидел незнакомый ему человек, не Маркович. Курил. Увидев вошедшего, приветливо улыбнулся, встал и протянул руку.
- Добрый день! Позвольте представиться! Слуцкий Дмитрий Михайлович! Я, Ваш новый адвокат.
- И мне приятно! - ответил Алексей Петрович, пожимая протянутую ему руку. Рукопожатие было крепкое, мужское, что несколько ободрило, - Я надеюсь, что Вы поймёте меня, не так, как Ваш предыдущий коллега. Я ведь не ухожу от .....
- Не волнуйтесь! - прервал его Адвокат. - Я ознакомился с обвинением и обстоятельствами дела. Насколько это было возможно. К великому моему сожалению, я не участвовал в Вашей защите с самого начала. Теперь придётся исправлять, что ещё возможно. Скажите, Вам не показалось, что следствие с самого начала велось в отношении Вас с, так сказать, обвинительным уклоном?
- Именно! Они вообще не хотят меня слушать. Никаких моих оценок обстоятельств не принимают. Только факты, только факты! Зачем тогда вообще следствие и суд. Проще их всех компьютером заменить. Я же не отрицаю, что стрелял и.. убил, но....
- Стоп, - прервал его Адвокат, - Вот с этого момента давайте поподробнее. Вы приехали на дачу 1-го мая сего года, примерно в десять утра, так?
В течение последующего часа говорил Алексей Петрович, а Адвокат, когда это ему казалось важным, или когда он начинал слишком горячиться, прерывал его диалог уточняющими вопросами, постоянно что-то быстро фиксируя в большой записной книжке, вроде ежедневника. Наконец, он выдохся, посмотрел на Адвоката, и сказал, - Ну, вот. Вроде и всё?
Адвокат достал сигареты, посмотрел вопросительно:
- Вы, как я знаю, не курите?
- Да, дымите на здоровье! - немного споткнувшись на странном сочетании слов, разрешил Алексей Петрович. - Я всю жизнь среди курящих, привык. А меня никогда не тянуло на это баловство. На фронте только курил, как все, а потом бросил. Я с детства лыжами увлекался, вот курение и не привилось.
- Итак, что мы имеем. Ну, убийство мы имеем по любому, но обстоятельства события говорят о его непредумышленном характере. Во-первых, Вы приехали к себе домой, работать в саду и отдыхать, абсолютно трезвым, и не знали о наличии в Вашем доме подгулявшей компании. С их стороны однозначно присутствует факт незаконного проникновения в чужое жилище! Во-вторых, как Вы сразу увидели, Вашему имуществу был нанесён серьёзный ущерб. Не надо акцентировать внимание только на яблонях. Это, простите, лирика. Значит, имеем с их стороны ещё и умышленный ущерб и хулиганство. В-третьих, милицию Вы и Ваши соседи вызывали, и не один раз! Об этом должны быть записи в журнале дежурств, следствие их не проверяло. Милиция не приезжала в течение долгого времени, почти два часа, как я понял из Вашего рассказа. Дополнительно уточню у Вашего соседа. Если он звонил по мобильному, то установить время звонков не составит большого труда. Итак, все эти три обстоятельства и подтолкнули Вас к решению пойти в дом и выдворить зарвавшихся хулиганов на улицу? Так?
- Да, именно так. Вот же, Вы всё отлично поняли, а Следователь утверждает .....
- Бог с ним, у него другая работа. Но для себя отметим, что даже такие естественные обстоятельства трактуются следствием предвзято, то есть мы можем предполагать наличие обвинительного уклона, поскольку в тот момент у Вас ещё не было никаких планов, так решительно расправиться с теми ребятами, как они пишут в своём обвинительном заключении. В их формулировках получается, что Вы шли в дом буквально для того, чтобы убить их, а они, вроде были вынуждены оказать Вам сопротивление. Хм, так Вы злодей, уважаемый Алексей Петрович? - удивлённо посмотрел на него Адвокат, но в глазах играли весёлые лучики, подчёркивая иронию такого предположения. - А так вот по виду сразу и не скажешь. Ну, да в тихом омуте, известное дело, кто обитает. Вот в чём логика предварительных построений обстоятельств дела, которые Вас так удивляют. Они выстраивают линию умышленного убийства, мотивом которого является чувство мести за ущерб, нанесённый Вашей собственности.
- Что Вы, и в мыслях ничего такого не было, просто сказал, чтобы они убирались вон! И всё! - Алексей Петрович протестующе замахал на него руками.
- Да, я знаю. Удивительным образом, но они пропустили этот факт в показаниях тех двух девиц, что были в Вашем доме в тот момент. Ну и славно! Значит, в-четвёртых, Вы просто указали им на дверь, а они?
- Они сказали мне, чтобы я сам убирался вон, вроде как ещё не догуляли!
- Вот, вот! И тогда Вы попытались одного из них силком вытащить на улицу, а он Вас ударил? Так?
- Да, все правильно.
- Завязалась драка, которой они, молодые парни, избили Вас, в Вашем же доме, до потери сознания и выбросили в чулан, где Вы и очнулись. Очнувшись, Вы услышали, что они продолжают находиться в доме и их дальнейшие намерения относительно Вас и Ваших близких, которые должны были вскоре приехать к Вам в гости, не были, разумеется, Вам известны. Но, учитывая предыдущие их действия, Вы предположили самый худший вариант. И Вас добьют, и внук с дочкой пострадают. При этом находились в состоянии аффекта, после тяжёлых физических травм, и угнетены морально, после пережитого стресса.
- Вы так рассказываете, как будто сами были на моём месте, - удивился Алексей Петрович
- Слава Богу, не приходилось! Но жизненный опыт, кое-какой, всё же имею, и могу предположить, что Вы чувствовали в такой момент.
- Вот только, мои, не в тот день должны были приехать, а на следующий. Просто у меня после всего случившегося время в голове перепуталось, я и решил, что сейчас внук приедет, я ведь тогда больше за него испугался, чем за себя. Ждал их приезда очень, вот и перепутал, - извинительно добавил он.
- Любой бы перепутал, на Вашем месте. Это и называется - обстоятельства дела, которые суд обязан рассмотреть по существу! На чём мы и будем категорически настаивать! - решительно заявил Адвокат.
- А вот с ружьём что. Они же говорят, что оно незаконное!
- Всё законно! Это они Вас путали, так сказать! Я уже собрал все документы и навёл справки. Оно с 1960 года числится за вами. Зарегистрировано в установленном порядке. Новый охотбилет мы из ЦС забрали. Хотите полюбопытствовать? - спросил Адвокат и, не дожидаясь ответа, извлёк из кейса новенькую корочку. - Обратите внимание на дату. Двадцать пятое апреля! Хранилось оружие правильно, согласно требованиям. Нет тут никакого незаконного хранения, пусть даже не фантазируют! - отрезал Адвокат.
- Послушайте, Вы меня прямо с того света возвращаете! Но, как же этот Маркович, так меня подвёл? - ошеломлённо спросил Алексей Петрович.
- Да, нехорошо получилось! Я имею в виду с подписанием этих протоколов и частичного признания! Надо будет теперь уже на суде исправлять всю эту ситуацию. Сделанного, не вернёшь! Будем бороться! У меня помощников в Вашем деле целый взвод. Все Ваши друзья и сослуживцы! Иначе, как бы я столько успел, за несколько-то дней! Они меня для Вас и нашли.
- Надо же! - он невольно прослезился, но быстро справился с охватившим волнением, и спросил, - Слуцкий, Слуцкий, а вы часом Сёме Слуцкому не родственником доводитесь?
- Я его племянник! И из рассказов моего героического дяди о Вас слышать доводилось и раньше, жаль только, что лично познакомиться пришлось при таких вот обстоятельствах, - подтвердил Адвокат.
- Да, Сёма в моей роте взводным был, в конце войны. После, до генерала дослужился. Мы с ним долго общались, до самой его смерти, три года назад. Умер, так рано, он же мой ровесник был, а я вот выжил. И на той войне, и на этой, моей личной. Я ведь тогда в первый раз после войны в живого человека стрелял! Как вспомню, так трясёт всего!
- И ещё! - добавил Адвокат, - Маркович, как Вы его называете, учился в одной группе в институте с одним из Ваших следователей. С тем, который до этого был. Я ничего не утверждаю, но в совпадения верю с трудом. Практика, знаете ли, научила не доверять таким совпадениям.
- Какие наши теперь действия. Что дальше будет, - спросил Алексей Петрович.
- Дальше, так! На следующей неделе будем знакомиться с материалами дела, это раз! Потом дело пойдёт в суд, и Вы будете числиться уже за судом. Поэтому, мы подадим ходатайство на изменение Вам меры пресечения, в том числе и под поручительство Совета ветеранов. И пусть попробуют отказать! - решительно заявил Адвокат. - До Москвы волну поднимем!
- Вы, думаете, что меня могут выпустить под подписку о невыезде? - спросил Алексей Петрович.
- Нет никаких оснований, держать Вас здесь! Как, кстати, у Вас условия? Впрочем, чего я спрашиваю. Лучше скажите, как отношение в "хате".
- Вроде бы нормальные. Пока, нормальные. Да, мне надо бельё постельное, спортивный костюм и другую одежду. Вы передайте дочери, пусть у меня дома посмотрит. Там все есть, что надо, она знает, - попросил он у Адвоката.
- Всё Вам уже передали. Вот, пока мы тут с вами беседуем, и передали. Две передачи. Так что, не волнуйтесь.
- Да, вот хорошо! Одну, я уже получил, прямо перед Вашим визитом, а вторую не успел, - заволновался Алексей Петрович.
- Не волнуйтесь! Придёте и получите. Ничего не пропадёт. В этой тюрьме не "крысят", насколько я знаю. Ну, ладно, давайте прощаться, а то дел, по горло. И Вам надо отдыхать. А на следующей неделе, будем встречаться каждый день. С делом знакомиться. Три тома набралось. Не так уж и мало.


--------


По возвращении в камеру его ждал сюрприз. На шконке Мартына сидел и о чём-то тихо беседовал с хозяином, давешний монах. Всё в той же чёрной рясе и высокой шапке. Алексей Петрович хотел спросить, про вещевую передачу, но Мартын махнул рукой, остановив его на полшаге, - не сейчас. Монах оглянулся и тем же пронзительным взглядом посмотрел, как мерку снял. Снова повернувшись к Мартыну, что-то спросил, сделав едва заметное движение головой в его сторону, тот кивнул, подтверждая.
- Садись, Старый, перекуси, да чайку глотни. С утра ведь не хавал! - обратился к нему Герасим. И не ожидая подтверждения, стал накладывать в его "шлёмку" макароны с тушёнкой, отрезал два толстых ломтя от булки белого.
- Спасибо! Представляешь, - поделился с ним новостью Алексей Петрович, - у меня теперь новый адвокат. Хороший человек! Поговорили с ним, так спокойней на душе стало. Вот и аппетит тоже появился! Может и обойдётся ещё, а?
- Нму-нму! - протянул в ответ свою обычную присказку Герасим, но по глазам было видно, что он не особо доверяет всем этим адвокатам, но тоже рад за старика. - Чайку покрепче? Сахарину скоко полОжить?
- Да, спасибо, я сам, как-нибудь! - смутился Алексей Петрович.
- Как-нибудь, на воле. А тут порядок другой. На кухне я командую, - отрезал Герасим.
- Хорошо, как скажешь, - согласился Алексей Петрович. - Тогда покрепче, а сахару не надо. Я без сахара.
Монах с Мартыном продолжали тихо беседовать. Видно было, что у них много общих тем для разговора. Он успел поесть и попить чайку, когда Мартын, отвлёкшись на секунду, сказал:
- Там тебе баул зашёл. Герасим, отдай Старому его шмотки и пусть укладывается. Вот на эту шконку, - он ткнул пальцем вверх, над собой.
Разбудил его всё тот же Герасим, и спросил, - На прогулку пойдёшь?
Внизу уже собирались на прогулку другие обитатели "хаты". Мартын с Монахом стояли у дверей. Еще трое в проходе. Вчерашний партнёр Мартына по нардам, Гриня, одевал кроссовки.
- Он не успеет, уже соседей выводят, - усомнился этот парень. - Раньше надо было его будить.
Но он успел. Сорок пять армейских секунд на сборы, были с лихвой перекрыты. Парень удивлённо покачал головой. "Во, даёт, Старый!"
- Армейская школа! - заметил Монах, видевший всё вокруг себя, хотя головой и не крутил. - Это, как на велосипеде. Раз научился, никогда не забудешь.
Их вывели в маленький прогулочный дворик. Бетонный треугольник, накрытый сверху ржавой решеткой, а дополнительно ещё и сеткой.
Все принялись активно разминаться, стараясь побольше нагрузить ноги. В тюрьме ведь приходится сидеть, а не ходить.
Монах снял рясу, под ней обнаружился легкий спортивный хлопчатобумажный костюм, тоже чёрный. Заботливо сложил свою церковную одежду на газетку, заранее взятую с собой, накрыл сверху шапкой.
Он был немного выше среднего роста, выглядел пожиже Мартына и Грини, но был весь, как причудливое переплетение гибких и прочных канатов, и подвижный, как ртуть. Разминаясь, он вытворял такое, что гимнаст обзавидуется. Остальные, кто разминался в стандартном режиме, восхищённо покачивали головами. Гриня захлопал в свои огромные ладошки, как маленький.
- Тебе бы, Монах, в цирке выступать! Понтуешься? - туповато спросил он.
- Да, клоуном, вместе с тобой. Рыжий и бесстыжий! - отпарировал Монах, и закончил, как отрезал. - Я так привык!
Гриня напряжённо смотрел на него, и никак не мог понять, что он должен ответить, на сказанное. В его мозгу, едва прикрытым малюсеньким лбом, сразу переходящим в затылок, что-то отчаянно скрипело, какой-то не смазанный механизм, пытаясь установить причинно-следственные связи в этой новой для него ситуации. Кто рыжий? Оба блондины! А кто бесстыжий? Он? Нестыковалось!
- Не напрягайся так, Гриня, - заметил ему Мартын. - Мозжечок сломаешь! Это шутка такая!
- Аааа! Шутки я люблю, - удовлетворённо протянул тот, заржал, реагируя правильным образом, и выдал фразу явно где-то подслушанную, не из своего скудного репертуара. - Нам шутка выжить в тюрьме помогает!
- Это индивидуальный комплекс, - пояснил Монах, Мартыну. - Мышцы вытягивает и делает их эластичнее. На выходе, удар становится более резким, как хлыстом бьёшь. Не в нокаут отправить, как у вас в боксе, а вырубить за счёт болевого шока, даже если удар вскользь пройдёт. Вскользь, может даже и эффективней получиться, за счёт рассечения тканей.
Алексей Петрович посмотрел на руки Монаха. Не пальцы, а стальные тросы. Таким было первое и самое отчётливое впечатление. Костяшки суставов бугристо темнели на общем фоне. Не скрипач!
Монах закончил свои упражнения. Дышал ровно, ни капли пота, слишком был сух для этого. Снова облачился в свою одежду. Подошёл к нему.
- Давайте знакомиться. Я Монах, - представился он, но руки первым не протянул, ждал реакции старшего.
- Алексей Петрович, или теперь Старый, я не знаю, как правильно, - неуверенно сказал он и протянул руку. Монах пожал энергично, но не сильно. Опасался сделать ему больно, рука была жесткая, как бетон стены. Ясно, что нажми он посильнее, и раздавил бы. Как пить дать!
- Как это Вас угораздило, уважаемый, угодить на казённые хлеба в таком возрасте? Впрочем, вопрос риторический. Скорее, это я так выражаю Вам своё сочувствие. Странно только, что Вас не отпустили до суда! Значит, в вашем деле присутствует дополнительный интерес, как и в моём, - уверенно сказал Монах.
- Господи, да кому я интересен-то? Что с меня взять? - запротестовал Алексей Петрович. - Нищий пенсионер!
- Интерес может быть и не только меркантильный! Месть, например. Я вот тоже нищий монах, а закатали со всеми почестями. Жизнь, штука парадоксальная. Вот, в этой тюрьме, кого только нет. И укативших "арбуз", и стыривших пару бутылок водки, или мешок картошки. Менты даже спецоперации проводят. "Урожай", называются. "Три колоска", как в тридцатые. Помните, наверное?
- Не помню, - честно сказал Алексей Петрович, он действительно ничего не слышал об этом, а сам не сталкивался, жил в городе. - Может, где и было такое, но я сам не видел, врать не хочу.
- Врать не надо, а современных "трёхколосников" можете тут увидеть в изобилии, как раз сезон. Так, в итоге, оба могут огрести одинаковый срок. Вот и пойми наших судей. То ли они, так водку с картошкой уважают, то ли деньги презирают. Настолько, что человека, укравшего миллиард, опускают до уровня бомжа. В этом огромном доме, - Монах быстро очертил головой круг, имея в виду обступавшее их со всех сторон здание тюрьмы, - больше половины терпивцев, которых с их грехами в приличный ад и на порог не пустят. Погонят метлой поганой. -
В этот момент загремела железная дверь. "Прогулка окончена" - объявил надзиратель, именуемый в жаргонном варианте - "цирик". Мартын подошёл к нему, что-то тихо сказал, тот также тихо ответил и захлопнул дверь.
- У нас ещё один "срок", - объявил всем Мартын. - Я договорился!
Все одобрительно зашумели. Возвращаться в душную камеру никто не торопился. Лучше, ещё часок ноги подразмять. Они продолжили беседу, постоянно двигаясь по кругу в хорошем темпе, не останавливаясь ни на секунду.
- А Вас, батюшка, что сюда занесло, - ехидно спросил Алексей Петрович. - Хотя мне сдаётся, что вы не настоящий монах, а ряженый.
- Нет, сын мой, - в тон ему, так же шутливо, ответил Монах, - я монах настоящий. Уже больше года. Хотя, Вы правы, раньше я им не был.
В этот момент к ним пристроился Мартын и зашагал рядом.
- Не был, не был, - подтвердил Мартын. - Жаль, что стал.
- Вы, что же, бандит какой-то знаменитый, вроде батьки Махно, - рассмеялся Алексей Петрович. - Я смотрю, многие Вас тут знают!
- Бизнесом я занимался. Бизнесом, как все, - и услышав, как хмыкнул Мартын, уточнил, - Какой бизнес, такие и бизнесмены.
- Ну, тогда и я бизнесмен, - уверенно заявил Мартын. - Я так всем и говорю, а они только фишки на меня таращат. Круглые такие, как "шлёмки". Не верят, козлы! А у меня и дело в порту, офис шикарный, тачки, секретутка с ногами! В общем, всё как у людей, а всё равно сомневались. Я вот и не сдержался, объяснил некоторым, что бизнесмен, мол, а они возьми и помри. Видимо, с досады, когда узнали, какие должны быть настоящие бизнесмены. Они-то думали, что это они настоящие, а остальные так, пописать зашли.
- Да, такое бывает, - подтвердил его слова Монах. - С этим капитализмом, народ вообще недоверчивый стал. Никому не верят. Обманывают их часто, вот и не верят. Тебе надо было консультанта по связям с общественностью нанять, для убедительности. Это дело тонкое. Целая наука. Вот, ты Карнеги читал?
- А-то! Целых два дня читал. Потом перед зеркалом целый час улыбаться тренировался, а всё одно не убедил. Чего-то он не дописал, гад! А "консультанты", сам знаешь, как только немного очухаются, так сразу метят на твоё место. Типа, они же умней! Был один, нормальный "консультант", да в монахи ушёл! И Карнеги не помог, - засмеялся он.
Было полное впечатление, что пикируются два старых приятеля, прогуливаясь не тут, в тюремном дворике, а где-нибудь в Летнем саду. Было удивительно видеть, как эти люди совершенно не воспринимали, в отличие от него, своё положение, как какое-то падение на дно общества. Хотя, ясно было, что его дело, в сравнении с их делами, как блоха против слона.
- Ну, это когда было. Я тогда настоящим-то монахом ещё не был. Потому и глотку свою подставлять никому не собирался. Впрочем, как и сейчас. Тоже мне, нашли овцу! - усмехнулся Монах. - Вот уехал раз на Кипр, отдохнуть от трудов праведных, а тут без меня "даги" забили стрелку. Владик мой, ты Мартын должен его помнить, и поехал. Вчетвером поехали. "Даги" их успокоили, что перетрём по-хорошему, без оружия. Как они купились?! До сих пор не пойму. В общем "дагов" оказалось человек двадцать, половина с "калашами" ... положили моих ребят. Владик почти ушёл, он со "стечкиным" не расставался никогда. Троих отправил к их гуриям в сады райские. Я сразу вернулся и устроил им Варфоломеевскую ночь, со спецэффектами. С тех пор, "дагов" в нашем городе и нет. Вот так. А потом я сел, почти сразу. Десятку дали, хотя и не доказали ничего. Половину отмотал. Вышел по УДО. Отстегнули ребята, кому надо, и вышел. К тому времени, и второй мой друг сгинул, где-то в Калининграде. Ему восемь дали, он раньше меня освободился. И такая меня тоска взяла! Какие ребята погибли! И не на войне за Родину, как учили нас, а не пойми за что. За тельца Златого, будь он проклят! Так с тоски и ушёл в монастырь. Всё, что было, отдал, пожертвовал, роздал и ушёл. И вот... вернулся, - усмехнулся Монах. - Знать, тут моё место. Не отпускает Господь на вольное покаяние. Не за всё ещё посчитались со мной. Ладно, теперь это уже не важно. Я теперь хоть и не овца ещё, но уже не тот волк. Вот шакалы и осмелели. Знают, что без проблем им сойдёт. И сколько ждали! Такие и выживут. Осторожные, трусливые и терпеливые. Разбогатели и будут жить дальше. "Соль земли русской!"
- Да, помню я Владика твоего, царство ему небесное! И те дела, тоже помню, - подтвердил Мартын. - Лихие были времена.
- Понятно, что лихие. Как "отцы рассеянской демократии" учили: взятки нормально; кто успел, тот не опоздал; не запрещено, значит разрешено; берите, сколько хотите и тащите, куда надо. Удивительно, как у нас люди, попавшие во власть, сразу забывают, в какой стране живут! Их там фантазии обуревают, после поручканья с английской королевой. "Глянь, Вань, мы каковские, САМА не брезгуеть! Панимашь!" - смешно и очень похоже изобразил первого президента Монах. - А потом возвращается домой. Глянет по сторонам. Нет, не Англия! И давай рулить, а у нас движение с ними разностороннее, вот и пошли два потока - лоб в лоб! Он, с перепугу, давай махать "скипетром" во все стороны, как пьяный гаишник, орать, тут и вообще задница наступает! Где те Сеньки, для которых шапка Мономаха в музее пылиться столько лет?
- А может, им при входе в Кремль падает на голову "дежурный" кирпич? Типа, проверка! Кто живой остался, тот годится. Мозг нормальный! Твёрдый, - заржал Мартын. - Вот бы устроиться на такую работу! Кирпич кидать! У меня бы только самые "умные" во власть прошли!
"Вот, молодость, ничего их не берёт. Даже тюрьма!" - позавидовал Алексей Петрович, хотя его собеседники были, на самом деле, мужчинами средних лет, но и сам посмеялся от души.

---------


- Служил Родине, как все. Как и ты, когда-то. Правда, закончил службу на звание пониже, - усмехнулся Монах, - а потом началась эта... катавасия. Мы тогда базировались в Анголе, уже после Афгана. Сопровождали наших геологов, инженеров и работяг. Прикрывали, как могли. Выдёргивали из разных ситуаций. Очень они любили в них попадать. Простая инструкция - держаться вместе и своего расположения, была для них, чем-то вроде китайской грамоты.
Алексей Петрович слушал внимательно, расставляя фигуры на доске, в очередной раз, удивляясь, как из простого хлеба Скульптор смог сотворить эти миниатюрные произведения искусства! Иначе и не скажешь!
Третий день подряд он знакомился с делом, читал материалы и делал себе выписки, чтобы потом не забыть. Молодой парень из прокуратуры, стажёр, наверное, вечно где-то пропадал, иногда заглядывая и интересуясь, как идут дела. Поэтому с адвокатом они могли общаться свободно, обсуждая все, что было нужно, без лишних ушей. Закончили последний том, накатали ходатайство в восемь страниц, с перечнем основных претензий к следствию и трактовкам событий. Теперь дело передадут в суд, куда уже тоже готово ходатайство на изменение ему меры пресечения, с пачкой характеристик, справок, заключений медиков, плюс коллективное поручительство от Совета ветеранов. Адвокат ознакомил его со всем собранным ворохом бумаг, смотрелось убедительно, и он поставил свою подпись там, где было нужно. Осталось только сдать и ждать ответной реакции.
К ужину он возвращался в камеру и, наскоро перекусив, садился с Монахом за шахматы. Это уже стало традицией. Пили чай и беседовали, одновременно раскручивая хитросплетения шахматных комбинаций. Алексей Петрович играл неплохо и даже побеждал в соревнованиях на первенство своего военного округа, но давно это было, с тех пор практики было маловато, а Монах играл просто виртуозно. Он намечал неявный план и настойчиво проводил его по ходу партии. Стоило пропустить контрольный момент противодействия этому плану, как тут же стремительно начинала раскручиваться, как бы ниоткуда, решительная атака с фатальными последствиями для противника. Сначала он пытался доигрывать до конца, отчаянно отыскивая пути к спасению, но скоро бросил эти пустые затеи - сдавался и начинали новую партию.
Иногда отвлекались, чтобы посмотреть новости, интересную передачу, или хороший фильм по телевизору. Ничего другого по "долбанному ящику, для дебилов", как он любил выражаться, Мартын смотреть не давал. Однажды Гриня попросил включить какое-то "реалити-шоу", которое он любил посмотреть на воле, но Мартын его послал, не стесняясь в выражениях, что было у него признаком крайнего раздражения. Обычно, он всегда контролировал свои эмоции очень хорошо. Гриня насупился. Монах, посмотрел на него, как на малого неразумного ребёнка, почти по-отечески пожурил: "Не переживай ты так, Гриня! Не стоит оно того. Вот отмотаешь годика четыре, может пять, выйдешь с чистой совестью на свободу, сходишь в зоопарк, в обезьянник. И смотри, хоть целый день. Реальный "он-лайн"! Все то же самое, но много дешевле".
Потом, он пояснил Алексею Петровичу позицию Мартына. "Понимаешь, тут в тюрьме у людей нервы и так на пределе, каждый ждёт решения своей судьбы. Поэтому, такие передачи, ни к чему хорошему не приведут, однозначно. Они и на свободе дерьмо, но там жизнь корректирует, а тут нечего нервировать людей лишний раз. Мартын абсолютно прав. Он, на свободе, наверняка их посматривал. Но тут ему лишние проблемы ни к чему".
"Пожалуй, он прав!" - подумал Алексей Петрович, вспоминая истеричные бесконечные вопли участников передачи, которую вел дерганый ведущий на первом канале. Несколько раз он и сам пробовал смотреть эту вакханалию, но бросил.
Монах глотнул чайку и кинул в рот очередную конфетку-подушечку. Потом продолжил.
- В общем, исполняли служебные обязанности. Нормально исполняли, если учесть, какая там каша была в те годы, особенно вокруг приисков и рудников. В Луанде, и на побережье, вроде ничего, потише. Курорт, одним словом. Основные направления и районы кубинцы плотно контролировали. Молодцы. А вот дальше "в лес", так охренеть, сколько дров. Потом всё стало сворачиваться, и народ потянулся в Союз. Кубинцы тоже домой засобирались. И началось. Пришлось срочно всех вытаскивать, иначе труба, - Монах опять прервался на чаепитие. Потом сильно потянулся, расправляя широкие плечи, скрипнув суставами. - Завтра надо на прогулке поплотнее поработать, а то что-то поскрипывать стал.
Обменялись несколькими ходами, развивая фигуры, каждый думал о своём. Монах, удовлетворённый достигнутой позицией, продолжил свой рассказ.
- Ну, вот, сидим мы, значит, в столице, почти три месяца сидели, без распоряжений. Ждали дальнейших указаний. Мы, чего, люди военные, без приказа не стреляем. И тут появляется эта мадам. Шах! - без всякой паузы объявил Монах.
- От шаха ещё никто не умирал! - отпарировал Алексей Петрович, прикрывая короля конём. - Что за мадам? Подружка?
- Ага, подружка! Хрен ей в ушко! Да, пёс знает, я уже и забыл, как её звали-то, - зевнул Монах.
Ясно было, что помнит он всё прекрасно. Память у него, как уже успел заметить Алексей Петрович, была просто отличная, если не сказать феноменальная. Третьего дня, они тоже коротали вечер за шахматами, и он начал клевать носом, так Монах сказал, вроде, ложись спать, завтра доиграем, стряхнул фигуры и сложил в доску. Он, сначала на него даже разозлился, партия вполне могла окончиться его победой. Ну, если не победой, то ничьей точно, а с Монахом это тоже большой успех. На следующий день предложил ему доиграть. Мол, положение там у тебя было неплохое. И быстро восстановил партию по памяти без единой ошибки, совсем не задумываясь, и не отвлекаясь от прочтения очередной нотации Синему. Тот внимательно слушал и кивал, соглашаясь без возражений со всем, что говорил ему Монах. Синим, Монах звал одного нового парня, руки которого были сплошь покрыты наколками, без единого живого места. Того забросили им в "хату" четыре дня назад, и он сразу высказал своё несогласие с установленными порядками. Типа, не по понятиям, задолбали его эти спортсмены, он не "первоход" и прочие блатные "распальцовки". Мартын, не вступая в лишнюю полемику с вновь прибывшим, аргументировал правильность своих подходов коротким апперкотом в область печени, после чего диспут был закрыт. Синего закинули на третий ярус, приходить в себя.
Когда он очухался, слово взял Монах, и очень толково разъяснил "политику партии". Необходимость порядка и соблюдения личной гигиены, а также все другие преимущества такого образа жизни. Синий, Монаха слушал. Тот, хоть и не был "вором" в прямом смысле слова, но за ним тянулась почти легендарная история его жизни и у него за спиной был срок. На зоне, он также пользовался уважением. "Воры" охотно с ним общались, почти как с равным. Это, Синий знал. Сам сидел в те же годы.
- Так вот, приехала мадам, - продолжал Монах. - С шоблой мордоворотов и кучей других холуёв, или экспертов, хрен их там знает, кто они. Документов не предъявляли. И заявляет, что теперь моя группа поступает в её полное распоряжение и слушать все приказы её главного секьюрити. Так и сказала, - секьюрити, не охраны. Тогда, это ещё очень непривычно было слышать от наших "совков".
- Ну, ты же вроде знаешь английский?
- Знаю, и не только английский, - подтвердил Монах. - Но всё равно странно было слышать. Тем более, что она сплошь неправильно ставила ударения и в русских-то словах. Хотя, может, под Горбатого косила, тому ведь тоже диплом МГУ не помог. Ну, я и возразил. Вроде, с какого... бодуна, я кадровый офицер должен выполнять распоряжения частных лиц. Она визжать. Мол, со всеми согласовано, на самом высоком уровне. Я ей ответил, что таких приказов не получал. В общем... послал я её, сам понимаешь, куда.
- И, что потом?
- Ничего. Справили мне документы, и в 48 часов покинул африканские просторы. Улетел домой. Крутая тётка оказалась! Я тогда ещё в новых тенденциях плохо ориентировался. Её послал, а сам пошёл! Приехал, а тут такое... хоть святых выноси! Ну и подал рапорт, к чёртовой матери! Я присягу не меняю! - зло закончил Монах. - Давай, Старый, твой ход!

---------


- Ну, вот и всё, Старый, сегодня мы с тобой расстанемся навсегда, - заявил Монах, вернувшись в "хату", после визита адвоката. Его водили по тюрьме особо, в сопровождении "спецов", и в наручниках. Даже в баню их компанию сопровождали "маски-шоу", но и они относились к Монаху подчёркнуто уважительно. Для них он тоже был некоторым образом свой человек. Всё-таки бывший майор спецназа, правда, из другого, но всё равно, из своих. - Завтра суд. Никаких переносов уже не будет, и на доследование дело не передадут. Адвокат в шоке. Я его там успокаивал два часа, как мог. Всё равно, расстроился человек. Так что, парни, сегодня в ночь я отбываю! Не поминайте лихом!
Все зашумели, выражая сожаление, и пожелания удачи. Пожелание удачи, любимое для зеков. Они верят в её существование, как первые христиане в царство небесное.
Уже вечером, когда все слова были сказаны, сборы закончены, он подсел к Монаху и решительно сказал: "Я тебя провожу, майор!"
Монах взглянул на него несколько удивлённо, очень давно никто не обращался к нему по званию. Последние друзья, погибшие в бандитских разборках, звали его "Командир". Потом, просто кивнул. Они слишком хорошо понимали друг друга, чтобы говорить в такую минуту, оба воевали, на разных войнах и с разными целями, но оба служили старшими офицерами в одной и той же армии, одного и того же Государства, исчезнувшего сегодня с географических карт мира.
Немного помолчали. Потом Монах спросил: "А у тебя, как дела... подполковник?".
- У меня все по плану, как говорит адвокат, - ответил он, улыбнувшись на "подполковника".
- А ты за ту войну, Великую, чем отмечен, кроме шрама на плече, - спросил его Монах.
- Две Отечественные Войны. Одна к юбилею, как всем. Две Красные Звезды. Остальное - медали. Разные, - ответил Алексей Петрович.
- У меня тоже две Красные Звезды... Было... Жаль, ту Родину! Эта страна, какая-то не моя! Хоть та и строга к нам была, иногда и не в меру, но всё равно жаль. А может, просто я тогда молодой был, а молодость всегда жалко терять. Как ты думаешь? - спросил Монах.
- И молодость тоже, разумеется, но всё одно, как бы меня не убеждали в обратном, тогда большинство людей были друг другу "товарищи", а не господа и холопы, как сейчас, - подтвердил его чувства Алексей Петрович.
- Помню, сидели в Ташкенте, борт ждали на "Жуковский", а знакомый моего сослуживца только-только купил новенькие "Жигули". Представляешь, какое событие? – вспоминал Монах. - Посмотрел он на наши мытарства, отпуск-то идёт, и говорит: "Давайте ребята, я вас в Москву домчу, чего зря сидеть, когда ещё борт будет". И домчал. Вот так. А в России зима в разгаре, снег, мороз. На трассе остановились, поразмяться, воздухом подышать. Так, чуть не каждая машина остановится, и люди спросят: как дела, всё ли в порядке, не надо ли помочь! Вот, как было. Сегодня разве такое возможно. Сегодня, если и остановятся, то если только, чтобы по башке дать, да машину угнать. Не то, не то будущее строят наши отцы-командиры для наших детей.
- У тебя дети есть? - спросил он с удивлением. Монах всегда представлялся ему отшельником-одиночкой. Монахом, в полном смысле этого слова.
- Двое. Мальчик и девочка. Взрослые уже. Я их давно не видел. Мы же развелись с женой, я ещё старлеем был. Не смогла она столько ждать меня из бесконечных командировок. Я её понимаю. Женщине семья нужна такая, чтобы муж всегда дома, в тапочках и на диване, а это не я, как ты понимаешь, - ответил Монах. - Я, когда дела ликвидировал, перед тем, как в монастырь ушёл, половину им отдал, а это совсем не мало. Она и позвонила, мы контакт поддерживали, мол, возвращайся, но я не поехал, чтобы судьбу не искушать лишний раз. И правильно сделал, как видишь. Представь, если бы меня из семьи забрали! А потом, ну, что это за отношения между людьми: "деньги есть - Иван Иваныч, денег нет - дерьмо и сволочь"? Я так жить не могу, и не буду. Слишком унизительно! Лучше смерь!
- Да, тут я с тобой согласен, - подтвердил Алексей Петрович. - Такая жизнь, гроша ломаного ни стоит. Не должен человек так жить. Главное, зачем ему жить среди таких людей и при таких отношениях. Пока ещё, слава Богу, можно и по-другому. Это ведь только иллюзия, что если у тебя куча денег, то никто тебе не нужен, кроме себя любимого, и ты ни от кого не зависим. На самом деле зависим даже больше, чем тот, у кого ничего нет. Я, это тут лучше понимать стал. Чего мельтешим, спрашивается?
- Человек суетен. Создан для дел великих, творца достойных, а тратит годы свои на дела ничтожные. Чтобы понять это и надо пройти через горнило, спалить себя надо, но не душу свою.
- Я убивал! На войне и вот сейчас. Значит, нарушил заповедь. "Не убий!", - сказано.
- А вот это, не тебе решать. Бог тому судья. На войне: "око за око", "смерть за смерть". Там и выбора-то нет. От войны не уйдёшь. Она сама приходит к тебе. Только Богу решать, кто за дело правое, а кто нет, - Монах горестно вздохнул и вздрогнул, чему-то, кольнувшему остро, где-то глубоко внутри. - Убивает человек и очень часто! Вот мы сидим сейчас тут с тобой, а где-то уже убили и многих! Если бы ты шёл их убивать. На дело, с оружием! Отнять чужое и самой жизни лишить! Вот, как Синий, что спит сейчас, что сурок, то душу бы сгубил свою и бесповоротно! Мне тоже прощения нет! Я и в монастырь ушёл и молюсь Богу, не для прощения себе, а для души своей и за других!
- Ага, за яблоньки! Велика была потеря!
- Эх, опять нелепо судишь. Скользишь мыслью, что тот камень по воде. Только камень-то, сколько не прыгай, а всё равно тонуть ему. Которому раньше, а которому позже. В этом ли суть, кто раньше? Суть-то в том, что всё равно тонуть. Прыгай, хоть сколь.
Монах, задумался не надолго, пару раз отпил из кружки, уже остывшего чая, вздохнул и продолжил:
- Яблоньки, что спичка! Чем они были для тебя? Память о жене, или надеждой на внука? И так и так, наверное?
- Да, прав ты Монах. Так и было. Когда были они живы, то не ясно понимал это. А сейчас вот....
- Человек, чем на свете живёт? Будущим своим. Вот и ты, память о жене хранил, но думал-то о внуке своём. Так и должно быть. След оставить. Лепту свою внести. Любовь, детей дающая, потому и радость великая, что путь в будущее она. За жизнь свою, ты и лишил жизни парня того. Бог тебе судья, не люди. Ему решать. Парень-то тот, тебя тоже чуть не убил, а мог и убить. Молодой, здоровый, а ты дед уже, хоть и жилистый, - Монах опять улыбнулся чему-то своему, всплывшему в его памяти. - Они же в дом твой вломились, гостями не зваными. Ты свой мир, тобой созданный, защищал. А это, как на войне. Ну, почти.
- Вот именно! Почти, но не совсем!
- Как англичане говорят: "Мой дом - моя крепость", но ведь и: "Господь - крепость моя!". И дома людей в жизни их тоже Господь устраивает. Вот и выходит, что дом твой Господь тебе даёт. Потому и бьётся человек за Богом дарованное ему. Сегодня люди живут в царстве окаянном, где человек ничто и никто. Так, винтик. А ещё совсем недавно, когда людей наперечёт было? Каждый, тысяч сегодняшних стоил. Земля-то и тогда была эта же, что и сейчас. Потому, в каждом доме святость жила. Свет был. А сегодня, какой там Свет? Электричество, а не Свет. Поверхность освещает, а душу нет. В городе дома другие люди строят, с помощью машин, не самими строителями созданными, из камня, другими людьми добытым. Разве, то дом человеческий? Так, муравейник. Даже хуже. Муравьи хотя бы для себя строят.
- Бывает, что у них другие муравьи отбирают. И живут в них потом.
- Бывает, - согласился монах. - Но, поверь мне на слово, плохо живут. И недолго. Я в монастыре много думал об этом. И теперь точно знаю, что от чужого добра - добра не жди.
- Слушай, а может тебя ещё назад привезут?
- Нет. Дело закрыто. Всё доказано. Я в "сознанке". На приговор я еду. Только зачитать, и осталось, - усмехнулся Монах. - Больше не увидимся. Мне за дела мои прошлые пожизненно дадут. Ну, или срок такой, что в мои годы, всё равно, что пожизненно. Моя "крытка", не для тебя. Поверь. Там и домолюсь. Не монастырь, конечно, но мне не привыкать, а Богу разницы нет.
- Легко тебе, ты уже всё для себя решил, - вздохнул Алексей Петрович, - а я всё мечусь, как в клетке. Гоняю, как они говорят, - он кивнул на спящих.
- А ты и есть в клетке, где ж ещё, - подтвердил Монах, - но клетка эта, дело рук человеческих, а значит, её как бы и нет вовсе. Ты внутри себя разберись, и будет твоей душе воля, хоть тело и в тюрьме.
- Странно ты говоришь. Тюрьма и воля, две большие разницы. И все тут так считают, - он опять посмотрел в сторону спящих.
- Нет. Тюрьма, - это тоже жизнь, но без мирской суеты, и по принуждению, а не по твоему желанию. Арестанты, они ж, как дети. Для них, что воля, что свобода. Они разницы не видят. Воля в душе, а свобода в миру. Воля, сила её, это ты сам. Как это отнять у тебя? А свобода-то и в жизни мирской понятие условное и у каждого своё. Ты и за пределами тюрьмы не волен решать сам за себя, а только в рамках свободы, другими прописанной. Люди вообще любят всё упрощать. Если есть похожие внешне слова, то они их всегда в кучу свалят, а потом уже разницы не замечают. Упрощают себе жизнь. Экономят. Разницу ту только предки наши понимали. Не за кого им прятаться было. Каждый был в ответе за всё. Потому и точности такой добивались в словах, - Монах допил чай, всполоснул кружку и сунул её в свой баул, - Ладно, заговорил я тебя. Шёл бы ты спать.
- Нет, - твёрдо сказал Алексей Петрович, - Переломаюсь, не в первой. Тебя провожу. Мне интересно тебя послушать, да и тебе выговориться надо.
- Да, это точно. В одиночке потом не наговоришься. Хорошо, если читать и писать разрешат, - поймав удивлённый взгляд собеседника, добавил, - Да, не удивляйся, могут и запретить. Многим людям нет слаще, чем что-то кому-то запретить. Они думают, что это их возвышает над всеми.
- Сёйчас времена другие, - ляпнул дежурный штамп Алексей Петрович.
- Время всегда одно. Другого, Господь нам не сотворил. В нем добра и зла, света и тьмы, всегда примерно поровну. Но зло раздражает тебя, а добро успокаивает. Потому и отмечаешь зло чаще, чем добро. Помолчали.
- Вот, мы с тобой, ту страну вспоминали, тех людей, - вернулся к началу разговора Монах. - Какие они были? Личности! Со стержнем внутри! Нам же не столько саму страну ту жалко, сколько себя в ней. Себя мы теряем. А в той стране, можно было жить, не потеряв лица. Гордо жить! Это ведь только холуи и жополизы, думающие, что если они такие, то все другие жили так же, через "не могу". Враньё! Жили, конечно, не слишком богато, но честно! Только сейчас люди стали понимать, что они потеряли, согласившись сдать ту страну. Они право на честь и достоинство потеряли и, скорее всего, навсегда. Оттого и смертность такая среди мужчин. От стыда они мрут и от унижения! Без такого права, какой он мужик? Так, видимость одна. Ему и детям своим сказать-то нечего. Чего их зря смешить?
- Похоже, что так, - согласился Алексей Петрович.
- Так, так! - уверенно подтвердил Монах. - Поэтому на Западе и договорились, что ценности человеческие, не Честь, Достоинство, Доброта, Совесть, Любовь и Благородство, слишком это конкретные понятия, а абстрактные: "Свобода, Равенство, Братство", и мелкие житейские правила: "не убей", "не укради", "не обжирайся". Для Человека Благородного, Честь имеющего, такие "истины", дело совершенно обычное, как дышать, например. Договорились, что "трах", любовь и секс, половая принадлежность в переводе с английского, одно и то же, и только условности, значения не имеющие, которые надо ликвидировать. Потому они там и "занимаются любовью"! Хобби такое, для здоровья полезное.
- Да, я всегда не мог понять, что они имеют в виду, - согласился Алексей Петрович. - Как это возможно. Это же чувство?! Тогда можно говорить - "заниматься ненавистью", "страхом", "стыдом"!
- Я всё время думаю, - продолжал Монах, - какой же надо быть низкой и паскудной мразью, чтобы ради сохранения своего "элитного" положения, так целенаправленно и настойчиво "обыдлять" всех остальных, как же надо бояться людей и трястись за свою жалкую шкуру? Могу ли я считать их ещё людьми, или это уже что-то иное, из мира животных? Как на Кавказе говорят: "Мужчина должен построить дом, посадить дерево, родить сына и убить гада!" Видимо, они именно таких "гадов" и имеют в виду, а не настоящих змей.
- Интересный ты "монах", - удивился Алексей Петрович.
- Какой есть! Монахи всегда были разными. И наши и крестоносцы. Тоже ведь монашеские ордена, хотя и с рыцарским уставом. Так что, я не исключение, - подтвердил Монах. - Правда, были и другие. Иезуиты, например. Вроде, это они придумали про свободу, равенство и братство, возведённые в абсолют. Разве такое возможно? Дурость это! Абстрактная.
Сидевший возле двери "ночной дежурный", прекратил переговоры с приятелем, из камеры напротив, быстро закрыл кормушку. "Маски, на галёру поднялись", - сообщил он.
- Это за мной. На суд, - сказал Монах и быстро встал, подхватив баул, - Ну, прощай Старый, удачи тебе. Немного помедлил и добавил, - И воли!
"Монахов, с вещами, - раздалось за дверью камеры. - Пять минут на сборы" Вот, оказывается, почему он - Монах.
- Давай Монах, поминай нас грешных в своих молитвах! - внезапно раздалось за спиной. Алексей Петрович обернулся и увидел Мартына. Тот, как будто бы и не спал. Порывисто шагнул, обнял Монаха, похлопав по плечу.
- Для меня было честью чалить с тобой, - как-то непривычно торжественно объявил он.
- И тебе не хворать, - усмехнулся Монах. - Ты, полегче тут. Смотри, не покалечь пацанов. Не бери лишнего, у тебя и так выше крыши. Давай!
"Удачи! Воли! Бывай Монах! " - вдруг понеслось со всех шконок. Никто не спал. Некоторые, поавторитетнее, подходили и жали Монаху руку, желали, что могли.
Мартын протянул ему сжатую в кулак руку и тихо, слышал только Алексей Петрович, стоявший рядом, сказал: "Держи, тут лаве немного, на пересылку хватит. Больше недели тебя не продержат, отправят побыстрее, ближайшим этапом. Ну, а если что, ты дачника зашли, мы подкинем, что сможем".
- Спасибо Мартын! Всё, что о тебе раньше хорошего слышал, все так и есть! Тоже рад был знакомству! - сказал Монах, и каким-то смазанным движением скользнул своей рукой по одновременно развернувшемуся навстречу кулаку Мартына. Ладонь мгновенно опустела, но и у Монаха в руке уже ничего не было. "Как фокусники в цирке", - подумалось Алексею Петровичу. Со стороны могло показаться, что два приятеля просто сдвинули ладоши на удачу. Дверь противно клацнула. На пороге стоял "цирик" с карточкой персонального учёта в руке и два конвойных спецназовца. "Готов?" Монах шагнул в проём.
- Слышь, командир, - обратился Мартын к старшему спецу, - Вы хоть на Монаха кандалы не надевайте?
- Не боись Мартын, что мы без понятия, - подтвердил тот. И хотя это было прямым нарушением инструкции о порядке конвоирования ООР, наручники надевать действительно не стали. Дверь захлопнулась.
- Скоро и нам в путь дорогу! Да, Старый? - обратился к Алексею Петровичу Мартын.
- Нам к пути не привыкать, лишь бы знать куда шагать!
- Не волнуйся! И подскажут, и покажут! - захохотал тот.

--------


В очередную субботу в бане собрались три человека: Мясоедов, Зампрокурора и Следователь. Парились, выпивали! В интервалах, трепались, ни о чём, рассказывали анекдоты, но разговор так или иначе все равно потихоньку сползал к насущным текущим проблемам. Канадские ли лесорубы, русские ли, какая разница! Хоть бы и марсианские!
- Дело в суде! Осталось только завершить всё побыстрей! - попросил их Мясоедов. - Меня жена достала! Ещё немного и будете меня судить! Честное слово, во где уже, - он чиркнул ребром ладони по горлу.
- Не, не! Мокрухи нам ещё одной не надо! Ты себя в руках держи! Если уже, во как, - Зампрокурора повторил жест Мясоедова, - то смотри, ещё сколько осталось! Вся голова снаружи!
- Легко тебе рассуждать! - раздражённо ответил Мясоедов. - Мне хоть домой не ходи! Каждый день одно и тоже!
- Теперь суд определяет дату процесса! Я просил судью ускорить, но у них дел в рассмотрении, как у дурака фантиков! Не знаю, выйдем ли на процесс до Нового года? - объяснил Зампрокурора.
- Ты, обалдел, что ли! До Нового года! Да, я повешусь раньше! Неужели нельзя ничего сделать? Не верю! - заорал Мясоедов.
- Суицид, нам тоже ни к чему! Чего раскричался, как Станиславский! Не верю! - Запрокурора очень натурально изобразил обиду на лице. - Говорю же тебе, мы своё дело сделали. Дело в суде. Пушкин с больничного вышел неожиданно совсем! Я был уверен, что он свалился надолго!
- По Пушкину я навёл справки! Там всё тип-топ! В следующем месяце он уходит в отпуск, и уезжает в санаторий, долечиваться, потом ему предстоит шунтирование, инвалидность и пенсия, - сообщил Мясоедов последние новости. - Источник надёжный, можете не сомневаться.
Зампрокурора и Следователь переглянулись.
- Потом будем тебя пропихивать, на его место! Я переговорил предварительно с губернатором по этому вопросу, он не против. Дело не простое, но вполне реальное! Понял, как я дела веду? - спросил Мясоедов. - А ты мне сроки, суды, дела! Это твои проблемы! Решай! И обеспечь мне к Новому году спокойную жизнь в семье. Будь, так любезен!
- Да, новости, конечно, интересные. Я и сам имею схожую информацию, только не такую определённую, как у тебя, - подтвердил Зампрокурора. - Но похоже на правду.
- Я попробую, если разрешите, поработать в суде, - неожиданно сказал, молчавший до этого Следователь. - Есть там у меня кой-какие подходцы.
- Что значит, если разрешите? Чтоб завтра ехал в суд и делал, как надо! - приказал Зампрокурора.
- А присяжных, я думаю, можно будет тех же привлечь, что по маньяку заседали. Народ проверенный, все "активисты", я с ними поработал уже на трёх делах, почти в таком же составе. Если их ещё немного заинтересовать, - он вопросительно взглянул на Мясоедова, тот коротко кивнул, - то вердикт будет "наш", без проблем.
- Ну, вот и договорились, - подвел итог Мясоедов. - Всегда можно договориться, если есть на то желание. Девчонок позвать?
- Можно! Какие наши годы, - согласно кивнул Зампрокурора. - Мне ту, блондиночку, с сиськами, что в прошлый раз была. Забыл, как звать!
"Умный мужик этот Мясоедов! Всё понимает, ничего говорить ему не нужно. Даже намекать! Потому и сколотил такой капитал. Может для Москвы и не слишком большой, но для нашей области он первый, это точно"

----------


- Это невероятно! Такое в моей практике первый раз! - извиняющимся тоном объяснял Алексею Петровичу, Слуцкий, - Дата суда оказывается, уже назначена на будущий понедельник. Чёрт, если бы я знал, что такое возможно!
- Что же случилось, я не очень Вас понял, - спросил тот.
- Понимаете, теперь вопрос об изменении Вам меры пресечения теряет смысл! Суд рассмотрит наше ходатайство на первом заседании и наверняка не изменит, сославшись на незначительный срок процесса. Они планируют закончить за три дня!
- Мне вчера объявили, что я "за судом", обвинительное заключение у меня на руках. Откуда такая спешка? Мои сокамерники месяцами ждут!
- Не знаю, но предположить могу. Видимо, кому-то очень хочется побыстрее упечь Вас за колючку. Есть в нашем деле чей-то сторонний интерес.
- Странно! Вот и Монах мне об этом говорил!
- Монахов? Интересный тип, правда? - оживился Слуцкий. - Я защищал его на прошлом процессе. Хотя, учитывая, что он тогда сел на десять лет, это вряд ли может служить мне рекламой. Ничего нельзя было сделать. Была установка, его посадить.
- Да, интересный человек. И сильный очень, - согласился Алексей Петрович и, опасаясь, что адвокат его не правильно понял, добавил, - Духом!
- Я думаю, что касательно Вас никаких "установок" нет, а только заинтересованность частных лиц. Родителей покойного. Вы же сыночка одного крутого "нового русского" ухлопали, - усмехнулся Слуцкий. - Думаю, это его работа. Сумел заинтересовать, кого надо. Вендетта! Так, вот!
- Тогда у нас мало шансов! - удручённо заметил Алексей Петрович.
- Шансы всегда есть! Нельзя же просто так приговор написать. Его и опротестовать можно. Хотя, разумеется, это очень усложнит нам жизнь! Теперь наша главная надежда, это присяжные. Нам надо успокоится и готовится к процессу. Осталось всего несколько дней.
- Цейтнот! - определил их положение Алексей Петрович.
- Да, цейтнот! Главное, чтоб ни цунг, как говориться, цванг! - вздохнул Слуцкий. - В шахматах всё проще! Там правила чёткие, а у нас УК и УПК! Вот так вот!
- Цугцванг, - поправил его Алексей Петрович.
- Это я так пошутить хотел, неудачно. Извините.

---------


- Быстро тебя пакуют, уже в понедельник на суд, - сказал Мартын, когда Алексей Петрович вернулся в "хату".
- А ты откуда знаешь? Я сам только сейчас узнал! - опешил тот.
- Да, чего ты шугаешься! Всё просто. Только ты к адвокату ушёл, "циричка" приходила объявлять, а тебя нет. Вот я у неё и узнал, - пояснил Мартын. - Она ещё придёт, чтоб ты расписался, что тебя известили.
- Да, быстро! Адвокат говорит, что просто обалдел, от такой оперативности, - согласился Алексей Петрович.
- Не то слово! Я дело раньше тебя закрыл, а суд только в феврале! - подтвердил Мартын. - И это я считаю довольно быстро, а тут за две недели! Вообще фантастика. У кого не спроси.
Ещё раз приходил Адвокат, уточнили детали, сверили записи, прошлись по обвинению. Попрощались. Теперь до суда.
В субботу на свидание пришла дочь с зятем, тот сильно сокрушался, что не сможет придти, его отправляли в командировку в Архангельскую область по делам конторы, в которой он работал. "Я думал, что ещё не скоро суд, вот и согласился, а теперь как откажешься, - оправдывался он, - Не надо, а то будут ещё неприятности у тебя из-за меня, а тебе семью кормить, - успокоил его Алексей Петрович".
"Хороший парень! Дай Бог, чтобы у дочки всё было хорошо с ним".
А вечером Мартын, подозвав "цирика", о чём-то пошептался с ним. Примерно через час, тот вернулся и просунул в "кормушку" смятую полиэтиленовую бутылку. Без этикетки. Мартын поблагодарил и отдал принесённое Герасиму. Тот, вытащив вентилятор из отдушины, сунул туда бутылку, и водрузил "пропеллер" на место.
- Нормалёк, Старый, сегодня посидим, как люди. Выпьем за твою удачу. С понедельника тебе некогда будет, только катайся туда-сюда, целый день.
И правда поздно вечером, когда тюрьма угомонилась, Герасим собрал на стол "роскошный" ужин и достал заветный флакон. В нём оказался спирт.
Через полчасика, пропустив по паре стаканчиков, они неспешно закусывали и тихо болтали. Так, ни о чём. О тюрьме, житье-бытье на свободе, о предстоящем суде и просто о жизни.
Мартын в тюрьме много читал, убивая избыток свободного времени, и с детства, он и был в значительной степени взрослым ребёнком, любил книжки о войне. Читал всё, что находилось в тюремной библиотеке, кстати, весьма неплохой, от "Галльских войн", до "Воспоминаний и размышлений". Хобби, что ли у него такое было, но знаний по военной истории он напихал в себя огромное бессистемное множество. Мог рассуждать об особенностях тактики греческой фаланги, а минуту спустя, без всякого очевидного перехода, о преимуществах и недостатках истребителей четвёртого поколения. Диапазон накопленных им сведений, подкреплённых хорошей памятью, был невероятно обширный, но поверхностный. Хотя плоскость была поистине необозримая. На ней всегда могла найтись информация, о которой был плохо осведомлён, или даже не имел представления, любой собеседник.
В результате, тема их разговора довольно быстро перешла к этой, любимой Мартыном, тематике. Разговорились о пистолете "ТТ".
Тульский Токарева, был штатным оружием офицеров во время войны и уважаемым пистолетом в тех кругах, в которых вращался Мартын. Они знали об этом оружии практически всё, поэтому быстро пришли к общему мнению, что это был для своего времени вполне достойный образец.
- Если честно, то я из "ТТ" стрелял очень редко. На стрельбище, по бутылкам с ребятами баловались, да в мае, после капитуляции, выпустил несколько обойм. Тогда все палили, как сумасшедшие, кто из чего. Тут в кино без вранья, так и было, - подтвердил Алексей Петрович. - А в бою всегда с автоматом. С "папашей". Я так ППШ называл.
- А у немцев? Вот ты, Старый, как оцениваешь их стрелковое оружие, а то мнения очень разные? Ты ж наверняка стрелял из трофейного? - спросил Мартын. - Я тоже пробовал. Но не с чем сравнить. "Калаш"-то, ясен пень, круче!
- Стрелял, естественно, из всего, что в руки попадало, и я думаю так, - Алексей Петрович на минуту задумался. - Хорошее у немцев было оружие и состав стрелков в подразделениях очень сбалансированный. Поэтому, в обороне им равных не было. Так огонь организуют, что мышь не проскочит. Без "богов войны" и танкистов, одной пехотой, никогда не прорвать. Маузеры, и простые и снайперские, вообще отличные винтовки, лучше наших любых. Пулемёты тоже хорошие, но, на мой взгляд, тяжеловаты и греются быстро. Автоматы удобные, но не для пехоты. Пехота у них в основном с винтовками воевала, всю войну.
- Вот ты говоришь, что оборону немцев одной пехотой было не прорвать, а в кино....
- Мартын, ну ты же взрослый парень! Причём тут кино! Кино, вино и домино! Они тебе покажут! Если бы мы в такие атаки ходили, то я бы сейчас тут с тобой не сидел, - рассмеялся Алексей Петрович. – Это, киношники хотят показать, какие мы герои были. Грудью на пулемёты, а пули все отскакивают, как от памятников. Впереди генерал и хорошо, если не на белом коне, а немцы, до этого прижавшие огнём целый киношный полк, увидев такого бравого вояку, да под знаменем, вдруг с перепугу забывают как стрелять!
Оба рассмеялись. Мартын долго не мог успокоиться, хохотал задорно, со вкусом, да и спиртик играл внутри.
- Ну, Старый, ты прикольный дед! Я даже вспомнил несколько таких фильмов, - переведя дыхание, подтвердил Мартын.
- Я знаю, чего говорю. В атаку в строю и комбат-то не часто ходит. И правильно делает! Его задача боем управлять. Огнём и маневром, а не с "фрицами" кулачные потасовки устраивать. Рукопашные, кстати, довольно редкое дело. Немцы, если их прижать, обычно отходили сразу, и без истерик. Я, правда, чуть больше года воевал. Минус, месяц в госпитале. Зато, всё время на передовой. В атаку ходил раз пятьдесят, не меньше, и в обороне приходилось, на плацдармах. Это уже в Польше.
- Ну, пишут же! В мемуарах, например, - заметил Мартын.
- Мемуары журналисты, да писатели обрабатывают, для придания большей художественности. Вот и придадут, да так, что не сразу и поймёшь, о чём хотели написать, - вздохнул Алексей Петрович. - Я мемуары всех своих начальников перечитал. Многие написали. Вроде описывают тот же бой, в котором и я участвовал, но ничего общего с жизнью. Вот реальный случай. В мемуарах, значит, примерно так: "Передовые подразделения с ходу ворвались, захватили, разгромили и опрокинули" А на самом деле! Разведка проскочила в городок, а там никого. Нас и перенацелили на новое направление. Пока мы маршрут движения уточняли, да перестраивались, туда уже немцы подошли. Подходим, а по нам из пушек и миномётов. Потери небольшие, но техники много выбили. Мы, после доклада разведчиков, свою разведку толком не провели. Быстрей, быстрей! Откатились. Докладываем. Так, мол, и так! А наверх уже доклад ушёл, что этот город взят и мы, развивая успех, движемся на запад. У них там вроде соревнования, кто быстрее продвинется. Понял?
- Понял, чего не понять, полная задница, - кивнул Мартын, протягивая ему кружку.
- Докладывать, что облажались, боятся. Авиацию не вызвать! Тоже признать, что соврали! Резервы все на марше, с другими задачами! Артиллерия, только та, что в походной колонне. Собрали всё, что было, и в атаку, город-то на картах у этих стратегов уже красным флажком помечен. Взяли, конечно, но какой ценой! Вот тогда дело тоже до рукопашной дошло. Хрен знает, чего "фрицы" так вцепились в этот городок, но держались до-последнего, а потом как-то сразу и смылись, кто уцелел. Разбор полётов был! Мы ещё и крайними оказались! Вот так! Потом спрашивал на встречах ветеранов: Как же так, чего вы пишите? Они мне и объяснили, что так надо. Ну, надо, так надо. От нас не убудет!
- А разведку, что доложила, никто не нагнул? - удивился Мартын.
- Что разведка? Они всё правильно доложили. На 16-00 в городе том немцев действительно не было. Разведка дальше пошла, а мы подошли, часа через полтора, может два. Это у нас в такой город две дороги, а у них десяток, да каких! Сплошного фронта уже не было, только у самого Берлина "фрицы" восстановили его, - подвел итог Алексей Петрович.
- Давай, Старый! За тех, кто там остался! - проникновенно сказал Мартын.
Махнули, не чокаясь. Поморщились. Слишком крепкой получилась смесь. Поспешно закусили. Потом жевали уже спокойно, не торопясь.
- Да, а пишут много сейчас, и всё больше, как нас били. Мода такая, - поделился своими последними впечатлениями Мартын.
- Били и нас, - подтвердил Алексей Петрович. – Но, в сорок четвёртом мы их били всегда, из любого положения, с любым соотношением по численности. Тот Вермахт, который всех бил, а не только нас, в первые годы войны наши ветераны уже весь перемололи в труху. Ценой страшной, но необходимой! Вечная им память! Много напридумывали ещё в войну и сразу после военные корреспонденты. Были и достойные мужики, как Костя Симонов, например. Мы с ним встречались на слёте ветеранов нашей армии. Правильный человек! А основная масса и войны-то толком не видела. В основном по штабам с большими начальниками водку пили. Ту, что интендант, под выбывших по смерти и ранению, списал. Подскочат на передовую, когда потише: "Касочку, автоматик, улыбочку!" Щёлк, и обратно в тыл. Ну, попадали иногда под беспокоящий артналёт или бомбёжку, так это дело на войне обычное. Зацепит или нет, дело случая. Бьют-то по площади, а не по морде. Вот, когда лётчик, танкист или пехотинец идут в бой, это да, бьют именно по ним. И, будь уверен, убить стараются изо всех сил. Особенно лётчиков. Танкисту тоже, ох, как не просто, но всё-таки легче. Где по балочке, где за дом, где за дым. А бывает, танк в клочья, а все живы. А бывает, наоборот, смотришь, вроде совсем без повреждений, а внутри все в пыль сгорели. Потом глянешь внимательнее, так дырка небольшая в броне. Не сразу и найдёшь её. Мы с танкистами дружили, хорошие ребята были. Я же хоть и в пехоте воевал, но в танковой армии. Вот так.
- Слышь, Старый, а ты б мемуары написал, а? Интересно травишь. Бабок бы подрубил к пенсиону. И так, для форсу. Я бы, например, купил твои байки почитать.
- Ладно тебе. Кому это надо. Я же не маршал какой, иль там, генерал. Это они писатели.
- Смотрю, не уважаешь ты их? Косорезили много?
- Много было и нормальных мужиков, но и, как ты выражаешься, козлов позорных, тоже хватало. Особенно, под самый конец войны поднабежало их. Хрен знает, откуда? Хотелось им очень орденов поднабрать, да на броне в Берлин въехать. Вот и накуролесили немало. Всё давай, быстрей! Хорошо хоть костяк ветеранский был. Ставили таких на место, но не всегда успевали. И положили ребят больше, чем в сорок четвёртом. Так и отправляли - пачка похоронок и пачка наградных. Вот такие стопки, - он широко развёл руки. - Сам видел. Хошь поверь, а хошь проверь, но у девяти из десяти штабных все награды за последние месяцы войны оформлены, и не пойми за что. Он, собака, за всю войну немца живого не видел, а орден имеет. До хрена таких! Невидимые бойцы особого Ташкентского фронта!
- Ладно, Старый, пёс с ними, давай ещё по одной.
- Наливай, коль уж пошла такая пьянка, режь последний огурец.
- Фигня! Если чего, крикнем в один семь. Им сегодня "дачка" зашла. Я видел. Подгонят похавать.
- Да хватает вроде. Это ж я так, к слову пришлось.
- Ну, а раз так, то и ладно. Давай, за Победу!
Они стукнулись железными кружками и махом влили в себя жгучую смесь.
- Уфф, м-да, хм, - невнятно выдавил из себя Алексей Петрович, поспешно закусывая. - Крепка советская власть!
- Даа, блин, крепка, - так же невнятно подтвердил Мартын. - Давай ещё забодяжим. Там ещё грамм двести. Воды только чуток побольше плеснём. А то глотку спалим.
- А ребятам не нальём? - спросил Алексей Петрович.
- Чего ж, нальём, по мальцу, - согласился Мартын. - Подходи по одному! Всем нальём. И стукачку и косорезу.
- Не пойму я тебя, если он "дятел", то чего ты его не сплавишь подальше? Ты же можешь договориться.
- Да, пусть сидит. Не он, так другой. Всё равно без них тюрьмы не бывает. Этот вроде не особо вредный, - абсолютно безразлично процедил Мартын. - Чего зря бабки палить. Лучше мы ещё "фунфырик" возьмём. Ночь длинная. Спать совсем не тянет. А тебя?
- Почти не сплю. Нервы скрипят, мочи нет, - Алексей Петрович тихо вздохнул. - Как засну чуток, всё внук снится или жена-покойница, а то и вовсе кошмар какой.
- Да, гоняешь ты не слабо, - подтвердил Мартын. - Я заметил. Раз так заорал, я чуть к потолку не прилип.
- Ну, чего, все опрокинули? - обращаясь к остальным, спросил он. Те в разнобой загудели, что мол, да, все, спасибо.
- Тогда курните и по местам! А мы ещё посидим, - он повернулся и пояснил. - Порядок в "хате" должен быть!
Порядок он поддерживал жёстко. Уборки, стирки, курение и прочий быт, были расписаны буквально по минутам. На любой сбой он реагировал мгновенно. И порядок восстанавливал исключительно "методом кнута". Алексею Петровичу это не создавало никаких проблем, учитывая его армейское прошлое. Порядок он и сам уважал. Знал и мог оценить выгоды от его наличия и проблемы от отсутствия. Правда, Мартын, бывший боксёр, на его взгляд иногда перебарщивал, но его устав, это его устав, ему и следить за исполнением. В советники в такой ситуации лезть не принято. Тюрьма - не курорт, а люди в ней разные случаются, тем более в их хате. У всех 105-я, а трупаков за некоторыми и не один. Ребята все дерзкие, чуть упустишь момент и всё. Обратно не вернуть. А "махновцев" в хате хватает. Этим, пальца в рот не клади. Оттяпают по самое плечо.
- Чёрт, всё время забываю, что во что лить, чтобы не нагревалось, - расстроился Мартын, потрогав кружку. - Придётся ждать, пока охладится.

---------


Все слова были сказаны, документы подобраны в папку, сто раз проверены, оставалось только ждать, когда начнут выводить на суд. Алексей Петрович сидел возле двери на пуфике, сшитом местными рукодельниками из остатков старого матраса. Его немного трясло. Ожидание суда было тягостным. Ночь тянулась куда-то в бесконечность. Каждый час казался в два-три раза длиннее дневных. Выводить начинают часа в четыре ночи, он ждёт уже целую вечность, а из приёмника диктор радостно сообщил, что только два часа ночи. Спать он не мог. Бессонница мучила уже давно, с самого первого дня его пребывания в тюрьме. Иногда ему удавалось провалиться в сон. Порой, как в яму, без чувств, но всегда после пробуждения выяснялось, что спал он совсем недолго час-два, после чего уснуть, никогда не получалось. Раньше он и предположить не мог, что человек способен бодрствовать столько времени.
Ещё раз перелистал свои записи, обвинительное заключение, пометки адвоката, заняло это несколько минут. Всё это он знал уже наизусть, и мозг отказывался перезаписывать эту избыточную информацию заново. Хоть закуривай! Жаль, что он не курит! Тем, кто курит, всё-таки полегче, хоть какое-то, дурацкое, но занятие. Судья женщина, фамилия Смирнова, вспоминал он. Обычная фамилия, тиражированная на просторах России в миллионных копиях. Как к ней обращаться. Гражданин судья, Ваша честь. Как не скажи, всё по-дурацки выходит! Обращаться к женщине - гражданин, или всё-таки гражданка. Гражданка судья? Ещё глупее. Ваша честь? Её честь, моя честь, наша честь, их честь. Хм, всех не счесть! Её честь, не моя. У меня и своя есть. Нет, Ваша честь, наиболее приемлемый вариант, хоть и звучит странно, но лучше, чем гражданин судья, при обращении к женщине.
"Матвеев" - донеслось из-за двери, - "С вещами!"
Наконец-то! Теперь полегче будет, - подумалось Алексею Петровичу, но он ошибался.
Примерно около часа их "сортировали", распихивая в те же камеры, где не так давно он уже был, когда впервые переступил порог тюрьмы. Набивали плотно, до тех пор, пока вновь прибывшим уже не было места, и они размещались на своих баулах прямо на полу. Опять все много курили. От обилия дыма, нехватки воздуха и нервного напряжения жутко раскалывалась голова. В этом столпотворении он провел последующие четыре часа. Зачем нужно было срывать людей в середине ночи и держать до утра в таких диких условиях, он так и не понял. Развозить по судам их начали только около девяти часов.
Головная боль не проходила, постоянно усиливаясь, высверливая виски визжащей дрелью.
В зале суда его поместили в прочную железную клетку, как животное в зоопарке. Не хватало только таблички с кратким описанием, для любопытствующих. Сразу подошёл Слуцкий, поздоровался.
- Не буду Вас напрасно успокаивать, но перспективы наши выглядят паршиво, - он извинительно развёл руки.
- Я не институтка, чего меня успокаивать, - заметил Алексей Петрович. - Спросите у дочери, нет ли у неё таблетки от головной боли случайно.
- У меня есть, - сказал Слуцкий. - Спазмалгон подойдёт?
- Да, давайте скорее, а то болит, сил нет!
- Может, вызовем врача? У Вас, наверное, давление зашкалило. Отменим заседание, и перенесём процесс, в этом составе у нас нет шансов, - ухватился Слуцкий за такую очевидную возможность. - Судья хочет закончить дело быстро, дня за три, а значит ей уже все ясно. Состав присяжных какой-то странный. Прокурор, как раз, наоборот, настроен очень агрессивно, - он кивнул в сторону небольшого столика, за которым сидел мужчина в синей форме и перебирал стопку бумаг, изредка делая какие-то пометки для себя.
- Нет, чего тянуть, пусть рассматривают, - с обречённостью фаталиста ответил Алексей Борисович, пытаясь протолкнуть таблетку, которую дал ему Слуцкий, в сухое горло, - Если правда на моей стороне, то она и выйдет, а если нет, то и резину нечего тянуть.
- Мне не нравиться Ваш настрой! - заявил Слуцкий. - Так нельзя. Наше дело очень субъективно, тут надо использовать любую возможность, чтобы ....
- Пусть решают! Стар я уже, юлить, как уж под вилами. Я привык в атаку ходить, меня не переделать, - прервал его Алексей Петрович. - Как уж сложится, так тому и быть!
Слуцкий замолчал, разглядывая носки своих ботинок, потом решительно вскинул голову.
- Я сделаю, что возможно! Верьте мне Алексей Петрович! Но апелляцию подавать буду всё равно, если приговор будет не в нашу пользу!
- Я верю тебе, сынок! Не волнуйся! Считай, что договорились! - успокаивающе произнёс Алексей Петрович, и одобрительно кивнул головой. - Не горячись только. Очень ты на Сёму похож. И видом и характером, хотя и племянник. Тот вот тоже был, прямой и решительный. Поэтому только до генерал-майора и дослужился, а не до маршала. Не любят у нас прямых людей.
- Да, и Вы не подарок, - отпарировал Слуцкий. - Хотя, все Вы такие! Я много с вами общался, когда папа и дядя живы ещё были.
В этот момент открылись двери и в зал начали входить разные люди, много людей.
Скользнув взглядом по этой толпе, Алексей Петрович сначала удивился такому необычайному интересу к своей скромной персоне, но, увидев дочь с внуком, забыл обо всём. Серёжа кинулся, было к деду, но дочь удержала его за руку и, наклонившись, стала что-то быстро объяснять, тот кивал, но как-то отрешённо, глядя только на него. Алексей Петрович сжал кулак и поднял к плечу в приветствии испанских республиканцев - "Но пасаран!" Улыбнулся внуку, тот в ответ также вскинул к плечу свой маленький кулачок - "Но пасаран, дед!".
"Встать, суд идёт!" - неожиданно раздалось в зале. Алексей Петрович встал, как и все. Как в кино, но не кино!
Дама в мантии заняла среднее кресло и объявила: "Прошу садится!" Люди принялись шумно рассаживаться. Судья окинула взглядом собравшихся и спросила: "Почему ребёнок в зале? Чей это ребёнок?" Дочка встала и виновато, как школьница, не выучившая урок, пролепетала: "Это мой! Мне его оставить не с кем, я не знала, что нельзя, извините". "А Вы кто?" - уточнила судья. "Я его дочь", - она кивнула в сторону клетки. "А, всё сучье отродье приползло!" - неожиданно закричала высокая женщина, в черном дорогом наряде, почти за спиной его родных. "Чтоб Вы все подохли убийцы!" - закричала она, а сидевший рядом круглолицый мужчина, схватив её за плечи, принялся уговаривать: "Софочка, успокойся, так нельзя, мы в суде!" "Отпусти меня, дурак!" - не унималась женщина. "Я требую тишины в зале!" - заколотила деревянным молотком судья. И тут среди уже почти установившейся тишины в зале раздался детский, но громкий и твердый голос Серёжки: "Сама ты сука, а мой дед герой!"
Все собравшиеся в зале испуганно замолчали, глядя на маленького человечка, бесстрашно глядевшего в глаза беснующейся взрослой тётке и её мужу, щёки его раскраснелись, кулачки были сжаты до белизны в костяшках пальцев. Тётка невольно сделала шаг назад и рухнула на стул за спиной. Алексей Петрович, Слуцкий, Прокурор, Судья и все остальные вскочили со своих мест. "Немедленно уведите ребёнка! Я удаляю Вас из зала!" - почти кричала Судья, порывисто вскидывая голову. В её ушах, в такт движениям головы, гармонично рассыпалась яркая бриллиантовая радуга, попадая в ослепительные лучи зимнего солнца, неожиданно заглянувшего в зал заседаний.
"Правильный пацан!" - неожиданно раздалось справа и сзади. Алексей Петрович обернулся. На него смотрел молодой конвойный, одобрительно кивая головой. Перехватив взгляд деда, улыбнулся и кивнул ему, как старому знакомому. Потом добавил: "С таким бы, я в Чечне в разведку пошёл!" Видно было, что это у него высшая степень отличия человека. Только тут, раньше он всё больше смотрел в пол, Алексей Петрович увидел на груди парня такую знакомую и родную медаль "За отвагу!". Висел и какой-то малопонятный крест, но на фоне этой Великой солдатской медали, он выглядел, как маленький серый паучок.
Дочь увела Серёжу. Все понемногу начали приходить в себя, но тут попросил слова Слуцкий.
- Ваша честь! - сказал он решительно, - Я настаиваю и на удалении из зала суда этой женщины, спровоцировавшей данный скандал. Учитывая её эмоциональное состояние, возможны и другие провокации.
- Гражданка, представьтесь, и поясните суду причины вашего присутствия на заседании, - попросила Судья.
- Я мать, того несчастного мальчика, которого убил вот этот зверь! - снова заходясь в истерике, завопила женщина. - Я не уйду! Вы не имеете права!
- Софочка, Софочка, успокойся, - опять залепетал мужчина, уже было понятно, что это сам Мясоедов, хватая её за руки.
- Оставь меня, дурак! - отмахивалась от него мать покойного. - А ты адвокатишка! Я тебе ещё припомню! Я тебя, я тебя..., - она не договорила и, упав на стул, зарыдала. Мясоедов принялся её успокаивать.
- Вы сами видите, Ваша честь, что эта женщина находится на грани серьёзного нервного срыва, и её дальнейшее присутствие на заседании может привести к тяжёлым последствиям, в первую очередь для неё самой. Поэтому, я настаиваю, на удалении её из зала суда, - подтвердил свою позицию Слуцкий. - Угрозы в мой адрес прошу занести в протокол заседания.
- Хорошо, - согласилась Судья и, обращаясь к Мясоедову, извинительным тоном попросила. - Уведите её, пожалуйста! Для её же пользы.
Мясоедов и его жена, поддерживаемая им под руку, вышли из зала. В дверях жена Мясоедова обернулась и обожгла Слуцкого взглядом, полным ненависти, но говорить ничего не стала.
Когда они вышли из зала, Мясоедов накинулся на жену.
- Софа, ну что ты творишь такое! Адвокату угрожаешь! Всё же было нормально, чего ты опять разошлась?
- Дурак ты, Паша, и уши у тебя холодные, - ответила та, кончиком платка убирая слёзы из уголков глаз. Взглянула в зеркальце. Всё нормально. Отличная косметика, макияж не пострадал. - Там присяжные, если ты не понял.
- Да, все присяжные правильно подобраны, мне обещали, - возразил Мясоедов.
- Обещать, не значит жениться! Я сама слышала, как двое из них жалели этого деда! Понял! Болван!
- Обещать и не жениться, это тебе видней, конечно, - отреагировал на "болвана" Мясоедов. - Ладно, поехали домой, всё равно сегодня весь день кувырком.

---------


Процесс преодолел, намеченную ранее, планку в три дня. Поэтому на пятницу, дальше, по мнению Судьи, тянуть было невозможно, она решила подводить черту. Черновик приговора был давно готов, ещё до начала слушаний по делу.
Адвокат был очень неудобный, постоянно вламывался в ход процесса со своими бесчисленными замечаниями и протестами, практически всегда обоснованными и подкреплёнными необходимыми ссылками на действующее законодательство. Требовал дословно заносить все его слова в протокол и сверял написанное каждый раз. Заваливал пачками ходатайств и поручительств. Потребовал вызвать для характеристики личности подсудимого его друзей и сослуживцев. Пришлось согласиться. И они заявились целой толпой, которой не хватило места в зале заседаний. Все нервные и раздражённые старики, увешанные килограммами орденов и медалей. После их эмоциональных выступлений было видно, как заколебались присяжные, до этого откровенно "ловившие мух" на заседаниях. Пришлось потом представителю прокуратуры битых два часа читать им лекцию о неотвратимости наказания для всех и каждого. Вроде убедил, но многие, как рассказывала её секретарь, откровенно ухмылялись, сказанному. А ведь договорились, что прокуратура подберёт надлежащий состав. Они отвечают за эту часть дела, поэтому с неё, в случае чего, взятки гладки. Зато теперь всегда можно сказать, что всё зависит от вердикта присяжных. Какие к ней вопросы?

---------


Поездки на суд вымотали его совершенно. Ночные бдения в табачном чаду, многочасовые ожидания, тряска в "автозаке", заседания, опять ожидания, все скаталось в бесформенный клубок и выкатилось во внешний мир. Сознание раздвоилось. Один человек терпел все невзгоды и лишения, а другой, прежний, жил глубоко внутри изредка поддерживая и ободряя первого. Только это и спасало.
Вечером, возвращаясь в "хату", Алексей Петрович ужинал и валился в небытие, давая своей материальной оболочке несколько недолгих часов отдыха. Болело всё тело. Иногда сквозь эту постоянную ломоту в мышцах и суставах остро напоминало о себе перенатруженное сердце. Голова теперь раскалывалась постоянно, затихая ненадолго, после очередной порции лекарств.
- Что-то совсем мне плохо, - пожаловался он Мартыну. - Не знаю, как и дотянуть до конца суда.
Мартын поглядел на его осунувшееся лицо, на котором двумя искрами пылали воспалённые глаза, и покачал головой. Потом сказал Герасиму: "Крикни там командира!" Герасим заорал в кормушку: "Командир, подойди в 9, 2, 1!"
- Чего ты задумал Мартын, - спросил Алексей Петрович. - Имей в виду, я в больницу не поеду.
- Да, понял я! Не боись! - ответил Мартын. - Хотя и надо было бы тебя отправить.
Подошёл "цирик". Мартын вышел на "галёру". Через полчаса вернулся.
- Ну, короче, Старый, я договорился, тебя будут выводить в восемь, чтоб выспался хоть немного, всё полегче тебе будет. Надо было мне давно сообразить, - сокрушённо заметил Мартын. - Так, я думал, что тебя в три дня оприходуют, как обещали, а оно вон как затянулось. Ничего, тебе только завтра перетерпеть, а потом выходные. Отойдёшь малехо, а там видно будет.

---------


"Встать! Суд идёт!" - уже привычно обратилась в зал девушка-секретарь. Алексей Петрович тяжело поднялся, боль в левом боку никак не хотела отпускать. - Прошу садится, - разрешила судья. Он облегчённо опустился на лавку. "Надо дотерпеть. Если сейчас попросить вызвать врача, то потом опять всё начинать сначала. Нужно, чтобы все закончилось сегодня. Второй раз мне это не выдержать, это уж точно. Осталось недолго. Надо терпеть!"
Занятый внутренней борьбой, против своего же тела, он ухватывал происходящее снаружи неровными кусками. Иногда и вовсе не понимая, о чём говорят все эти люди. Только по лицу дочери, на котором старался держать свой взгляд, догадывался об общей сути происходящего в зале заседаний. Теперь главным для него было суметь встать, когда просили и ответить что-нибудь на то, о чём спрашивали.
После вердикта присяжных: "Виновен!", вопрос, вообще говоря, остался только один - сколько? Но это потом, когда огласят приговор. Будет перерыв. Наконец, суд удалился. Подошла дочь. "Папа, на тебе лица нет, - обеспокоено сказала она. - Что совсем плохо? Да? Он кивнул. - Надо вызвать врача!" - Он отрицательно замотал головой.
- Нет, потом, когда всё закончится! - Хрипло выдавил Алексей Петрович, стараясь изобразить ободряющую улыбку на лице. Вместо улыбки получилась какая-то кривая гримаса, что ещё больше испугало дочь. - У тебя валидол есть! - спросил он тихо.
- Сейчас, сейчас, - заторопилась дочь, шаря в сумочке.
Стоявший рядом конвойный сочувственно заметил: "Послушайте, действительно, надо вызвать врача. Вам же плохо совсем. Вон, какие губы синющие". Подошел Слуцкий, мгновенно оценил происходящее, и решительно заявил, что немедленно нужен врач и ушёл к столику секретаря суда.
Алексей Петрович положил в рот таблетку валидола, но даже не почувствовал его вкуса и запаха, такого специфического, который не спутаешь ни с чем.
- Сейчас будет врач! Вызвали, - сообщил вернувшийся Адвокат. - Думаю, что оглашения уже не будет. Перенесут. Сегодня у неё очень плотный график. Я попробую, сославшись на состояние Вашего здоровья в ходе процесса, заявить о пересмотре дела в новом составе присяжных.
Последнее сообщение означало, что процесс может затянуться еще надолго. Возражать не было сил. Те сверхусилия, которые он прилагал последний час, чтобы дотянуть до приговора, оказались не нужны. Нахлынула тупая апатия.
И Алексей Петрович, внутренне махнув рукой на дальнейший ход событий, которые теперь от него уже не зависели, медленно опустился на лавку. Сверлящая боль в глубине сердца, мгновенно учуяв снятые преграды, хлынула радостным потоком, заполняя всё пространство внутри, согнула тело пополам, и он неловко упал внутри клетки, ударившись виском о жесткий, обитый металлическим уголком край скамьи.
Последнее, что пронеслось в его затухающем сознании, были крики людей, из которых он сумел выделить только родной голос дочери. Затем звуки пропали и зал суда со всеми людьми, собравшимися на оглашение его приговора, быстро начал сворачиваться в точку, оставаясь где-то далеко внизу, следом здание суда и сам город, его окрестности, уменьшаясь, проваливались на дно темной воронки, поглощающей мир живых людей.
И всё растворилось в нестерпимо-ярком свете, брызнувшем сразу и со всех сторон.
"Наконец-то! Слава Богу!" - эта последняя мысль рухнула сверху, как тяжёлая канцелярская печать, подведя итоги Всему.



СПБ, Москва 2006 год