Впотьмах

МАЙК АДАМ

ВПОТЬМАХ

(рассказ)

1

Заснеженный вечер постепенно менялся в ночь. Однако ночь не спешила меняться одеждами с вечером. На ней была невероятной красоты шуба, и эту красоту подчеркивали своим светом уличные фонари. Фонари казались строем солдат, а ночь -- Екатериной Первой, входящей на царский трон. И троном был этот город -- заснеженный, притихший, подслеповатый и молчаливый. Тишина -- двоюродная сестра ночи -- уже заняла свой пост и сонным воробьем с ветки тополя, который был стариком уже тогда, когда о возведении этого города никто и не помышлял, наблюдала за родственницей.
В ночь всматривалась через стекла окна одной из пятиэтажек и молодая женщина. Ее звали Ядвига. Она сидела с ногами на подоконнике, в объятиях белого шелка комбинации, и курила «Kim», стрясая пепел на пол. Постель была расстелена, но Ядвига не спала. И не потому, что ее одолевали бессонница или мигрень. Она ждала мужа, который тут же, в этой самой комнате, сидел за компьютером. Дмитрий Козлович, молодой Ядвигин муж, был уверен, что с новым романом, который он пишет, когда тот увидит свет, к нему придет слава. Но не потому, что первые его произведения пролетели незаметными птичками, а потому, что сейчас он знал, что писать. Он писал о своей жене Ядвиге. Однако ей не был интересен роман мужа. Она не ради того выходила замуж, чтобы каждую ночь часами сидеть на подоконнике и ждать с неба погоды, а дождавшись, почти сразу разочаровываться: Дмитрий, после тяжелой работы за компьютером, мало на что был способен и быстро засыпал. Она начинала ненавидеть и компьютер, и профессию мужа. Однажды даже хотела выбросить компьюетр в окно, да споткнулась и, вместо компьютера, едва не выбросилась сама. Дмитрий только посмеялся. Знала бы Ядвига, что так будет, в жизни б замуж не пошла. Но ведь не похоже было сначала, что Дмитрий станет таким занудой. Он познакомился с ней в другой стране и, следующим утром после знакомства, спросил, как ее зовут.
-- Если мы и спали с тобой в одной постели, это еще не повод для знакомства, -- отшила она бедного молодого человека и оставила в одиночестве.
Дмитрий нашел ее. Приперся с букетом алых роз, пел серенады под «фанеру» под ее окнами и… не выдержало сердце Ядвиги А когда он предложил пожениться, она аж в обморок упала от неожиданности, полчаса откачивали.
И что? Куда подевалась романтика и обещания подарить сказку? Лучше бы она осталась дорогой путаной (в той стране, откуда Дмитрий привез Ядвигу с собой, ее услуги стоили недешево), чем быть женой неизвестно кого.
Ядвига докурила. А, может, попробовать еще раз? Она легко соскочила с подоконника, разгладила складки на комбинации, неслышно подошла к мужу, обняла сзади за шею.
-- Не мешай! -- не отрываясь от работы, протянул Дмитрий.
-- Я уже устала тебя ждать…
-- Я же тебе говорил, закончу книгу, и все будет…
-- Ты уже полгода ее заканчиваешь…
-- Никак не могу героев бросить, понимаешь? Трудно расстаться.
-- А ты через не могу.
-- Ничего ты не понимаешь. Даже обижаться на тебя не хочется.
-- Что? -- взорвалась Ядвига. -- Значит, и обидеться на меня ты уже не способен? А ну, -- взяла лицо мужа обеими руками и повернула к себе. Глаза его оказались на уровне ее живота, спрятанного за снегом соблазнительного белья. -- Я для тебя пустое место? А что для тебя не пустое? -- раскричалась женщина. -- Для тебя важней бездушная машина, которой ты отдаешь все свои мозги без остатка, а меня даже взглядом жалеешь одарить? Зачем ты вообще женился на мне?..
-- Принеси мои очки, -- произнес Дмитрий. -- Что-то, мне кажется, я стал плохо видеть.
-- Да ты полностью ослепнешь за этим компьютером! -- выдала Ядвига, но отправилась за очками. Она знала, где они лежали. Дмитрий снова углубился в свой роман, но ненадолго. Очень быстро Ядвига вернулась с его очками и нацепила ему их на нос, повернув лицом к себе.
Дмитрий двумя пальцами взялся за край ее комбинации и потянул вверх.
Однако вдруг все утонуло в черном мраке.
-- Ну вот, -- сказал Дмитрий, снимая очки, -- зря только очки побеспокоили.
-- Наверно, «пробки» перегорели, -- подумала вслух Ядвига.
-- Сходи, посмотри…
-- Нет, это не «пробки», -- заперечила сама себе Ядвига, глянув в окно. -- Даже фонари не горят и ни в одном доме окна не светятся…
-- Свечу нужно зажечь, -- оставаясь на месте, предложил Дмитрий.
-- Зачем?
-- Ну…
-- И не думай! Никаких свечей!..

2

Недоношенный сын ночи -- месяц, -- обиженный на мать за то, что та смирилась с его неполноценностью, висел на одном месте, недвижимо, как часовой на посту, но глазками, острыми и хитрыми, стрелял по звездам, что высыпались хороводом в небе, словно девки на танцульках в сельском клубе, взяли его в круг, дразня своей красотой. А он, понимая, что никогда ни одной даже не коснется, свирепел в бессильной злости, обреченный неизвестно за что неподвижо висеть в пространстве, как сработанная школьником аппликация.
Аппликацией была увлечена и девочка Юля. Она из фольги вырезала папу, маму, двух братиков, дом, в котором жила семья, небо и месяц, вклеивала их в альбомную тетрадку, чтобы завтра в школе получить хорошую отметку. Дверь в детскую была прикрыта, и шум из зала туда не попадал.
По телевизору шел какой-то голливудский боевик. Мать сидела в кресле, вязала мужу носки. Тот только-только сел в другое кресло за журнальный столик с большущей миской картофельного пюре и жаренного мяса. По другую сторону от родителей, с такими же мисками с картошкой и мясом, за более большим столом расположились сыновья-погодки.
-- … Мы не договорили, -- возобновил, видимо, прерванный по какой-то причине разговор с отцом старший сын.
-- О чем мне с тобой говорить? -- обжигая рот горячим пюре, прошамкал отец.
-- Ты не копал картошку, -- продолжал сын. -- Ты сказал тогда, что не любишь картошку, а сам положил себе столько пюре и мяса, что нам всем вместе за один присест не съесть. Возвращайся туда, откуда пришел и где пропадал полгода! Там и кормись!
-- Чего? -- приостановил отец работу челюстей. -- Кто ты тут такой, чтобы мне указывать? Стоит мне взять тебя одной левой, поднять и опустить, -- костей от хребта не соберешь, салабон, мать твою!..
-- Тогда я есть не буду, -- сказал сын. -- Можешь зажраться этой картошкой!
-- Не ешь, -- ответил отец. -- Напугал. Сдохнешь -- похороним. Все там будем, ха-ха.
Сын вышел из-за стола, однако миски с едой на столе не оставил, швыранул ее в лицо отцу и спокойно направился в свою комнату. Как с цепи сорвавшийся пес, отец бросился вслед за сыном, догнал, несколько раз саданул кулаком в голову.
-- Ты еще никто, чтобы иметь право голоса и собственное мнение! -- задыхаясь от злости, выкрикивал отец. -- Жене своей будешь предъявлять, если она вообще когда-нибудь появится в твоей жизни, в чем я очень сомневаюсь! А пока я тут хозяин! Мое слово -- закон! И дом мой! Не нравится -- на все четыре стороны, я никого не держу! Ты девять классов уже окончил, хватит с тебя! Все равно никакого толку от школы нет. Ферштейн? И я свое на вас, оглоедов, отпахал! Теперь вы будете пахать на меня, а нет… в Оршу сдам обоих. Будет так, как я сказал!..
-- Да пошел ты!.. -- огрызнулся сын.
-- Чего? -- на этот раз отец съездил сыну по физиономии. -- Что ты там вякнул?
-- Пошел ты!..
Отец не успел ударить. Верней, удар пришелся по деревянной двери, за которой сын скрылся, закрывшись в комнате.
-- Открой дверь! -- забарабанил в дверь кулаком отец. -- Скажи мне это в лицо, ссыкло! Понаучивался разной дряни, а в реальной науке -- ни в зуб ногой! Запомни, мудак: ты был еще с горошину, а я уже по-хорошему… Завтра же, чтобы ноги твоей не было в этом доме! Иди, куда хочешь! Умеешь посылать, сумей и прожить без мамкиной юбки и моих денег! В твоем возрасте я уже работал на кирпичном заводе подавальшиком… А Ленин что сказал? «Работать!»
Через несколько минут он снова сидел в кресле и с аппетитом трескал почти оствышую картошку, выговаривая жене все, что он думает о ее сыне.
-- Вот же выродок! Вырастили говно на старость лет! -- никак не успокаивался отец.
-- Ты сам виноват, -- заступилась было за свое дитя мать.
-- Молчи, курва! -- заревел быком на нее муж. -- А то как двину -- с тройными очками ходить будешь! Такая же самая, как и сыночек!..
-- Это дети в папочку! -- не смолчала жена. -- Ты шляешься неизвестно где, приходишь, когда вздумается, обшныришь все, обчистишь и опять пропадаешь, и деточки такие же…
-- Я?! -- чуть не поперхнулся отец. -- Ты что, с дуба рухнула? А, может, вы специально против меня сговорились? -- осенило его. -- Точно!..
-- Это ты «вольтанулся»! -- парировала мать. -- Давно по тебе психушка плачет!
-- Вяжешь и вяжи тихонько! -- успокоившись вдруг, произнес отец.
Он доел, смачно отрыгнул и завалился на диван -- смотреть телевизор. Был отец коренастого телосложения, с прокуренными желтыми зубами и волосатым животом. Вернувшись с работы либо с очередных загулов, обычно он раздевался до трико и ложился смотреть телевизор. Смотрел так, что храп его разносился по всему дому. Телевизор в основном смотрели стены да ночь через окно. Вот и сейчас, не успел лечь, как тут же захрапел, да с присвистом.
Разбудил его голос старшего сына, выкрикнувшего что-то вроде того, мол, смотрите, что я сделаю…
Хоть отец и проснулся, все равно не видел, что там собирался сделать такого сын, поэтому нехотя бросил такую фразу, мол, что сын ни на что не способен. И только испуганный вскрик жены, она выкрикнула его имя, мгновенно поднял на ноги и выбросил к сыну. Тот стоял посредине зала с занесенным для удара себе в живот огромным ножом. Нашел же, где хранится!..
И тут погас свет. Затем послышался скрип двери из детской и топ-топ детских ножек по полу. Потом Юлин крик:
-- Мама, папа, где вы? Мне страшно!..

3

Ночь дождалась-таки собственного доминирования. Вечер отошел, как император Петр I, и в город Екатериною I вошла ночь. Снег для нее был Меньшиковым.
Так думал молодой длинноволосый альбинос Виктор, провожая домой после последнего киносеанса свою девушку Алесю. Он шел, держа ее за руку, хотя самому было совсем в другую сторону. Так думал Виктор и свои мысли перессказывал Алесе, и та с ним соглашалась, потому что была очень впечатлительной и романтичной натурой, читала приключенческие романы про Анжелику, даже писала стихи, в основном, на тему природы, да и кино они посмотрели романтичное, «Мулен Руж» называется, с Николь Кидман в главной роли. Алеся сильно переживала за героя Эвана МакГрегора, Виктора больше занимала очаровательная героиня.
Шел снег, и было не очень холодно, но Алеся замерзала, она вообще мерзлячка была. Виктор этого, однако, не замечал. Холод его не брал (парень выпил пива). Увидев в парке, они возвращались из кинотеатра через городской парк, первую же скамейку, он предложил немного посидеть.
-- Ты знаешь, сколько уже времени? -- не хотела задерживаться Алеся, продрогшая до костей.
-- Какая разница? -- не понимал Виктор. -- Мы так мало видимся! Еще меньше целуемся! -- упрекнул. -- Нам выдался шанс побыть вместе: нужно использовать его полностью. А что, твои родители будут волноваться? -- будто опомнился.
-- А то нет?
-- Они же знают, что ты со мной…
-- Поэтому и будут волноваться. К тому же, мне холодно! -- призналась наконец Алеся.
-- Как тебе может быть холодно, -- не понимал Виктор, -- если вокруг такая тишина? Ни ветра, ни вьюги… Один снег идет, и тот сухой.
-- Я -- девушка, на минуточку, если ты забыл.
-- Я и не забываю, -- произнес Виктор. -- Попробуй забыть, если рядом с тобой такая куколка!.. Так что, не посидим?
-- Ты опять за свое?
-- А за чье же?
-- Я же тебе объясняю, что я замерзла, я вообще не переношу холод, и папа с мамой волнуются…
-- Да до твоего дома -- три минуты ползком. И фонари горят через каждые пять…
После его слов фонари по очереди начали гаснуть, постепенно, но один за другим, как по приказу.
Где-то рядом послышались мужские голоса. И у самого выхода из парка Виктар с Алесей столкнулись с хозяевами этих голосов. Им преградили дорогу человек десять скинхедов.
-- Оба-на, девочки! -- потер один ладонью о ладонь.
-- Одни и без охраны?! -- поддержал другой.
-- Глаза разуй, урод! -- с вызовом ответил Виктор. Он не боялся, в принципе. Ненавидел «фашистов».
-- Ой, прости меня, слепого Пью, -- с издевкой усмехнулся первый, -- не признали. Но не понять же издалека, баба ты или пацан.
-- Убедился? Вот и ладно. Дай дорогу.
-- А тебе что, «в падлу» поговорить с парнями? -- не отставал первый.
Скины где-то поддали и им хотелось «подвигов и приключений». Виктор понял это сразу, но не мог помешать им взять его с Алесей в кольцо. Понял он и то, что без боя ему с Алесей не выпутаться.
-- Куришь? -- спросил третий.
«Вот оно, началось», -- подумал Виктор.
В то самое мгновение ночь черным шелком низринулась на город. Отдыхайе, люди!..

4

… Он ударил первым, как учил отец с ранних лет, оттолкнув Алесю в сторону. Тот, что интересовался сигаретами, сразу залился кровью из носа, а затылком долбанул в переносицу соседа, стоявшего позади. Оба свалились в снег. Остальные сбили с ног Виктора и запинали. Виктор скрутился, прикрывая голову руками, но удары нападавших были такими сильными, что Виктора переворачивало с живота на спину, со спины на живот, словно перекати-поле. Скины, не жалея себя, мутузили жертву.
Алеся, которую Виктор оттолкнул, падая, увлекла за собой и кого-то из скинхедов, инстикнтивно ухватившись за чей-то рукав. Упав, сгруппировалсь, и поползла подальше от драки. Ее трясло от страха, она часто оглядывалась, надеясь увидеть Виктора, спешащего, как верный рыцарь, ей на помощь, но не видела его, а только кучу бритоголовых в кожаных куртках. Она бы закричала, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, ведь сразу за парком стоял дом, в котором Алеся жила, ее могли бы услышать. Но она так испугалась, что забыла о том, что можно закричать, или же собственный голос просто предал ее.
-- «Телку» не упустите! -- услышала Алеся. Возглас этот вернул девушке и силу, и разум. Она вскочила с земли и побежала, подскользнулась, упала, поднялась… но дальше бежать ей не позволили.
Кто-то сзади наскочил на нее и подмял под себя, перевернув на спину.
-- Па-а-а-а-а-па! -- закричала Алеся, насколько хватило голоса.
-- Рот ей заткни! -- опять тот же приказной возглас.
Кто-то пожертвовал шапкой, и Алеся уже не то, что кричать не могла, дышать стало нечем.
Словно сквозь сон, она почувствовала, как расстегнули пальто, задрали теплый вязаный шерстяной свитер, разорвали блузку, и как холод обжег ее податливое обнажившееся тело. Руки и ноги девушки были прижаты к земле, как прессом, она уже не ощущала их и не вырывалась.
Неожиданно стало легче. Алеся смогла пошевелить рукой, да и ноги больше никто не держал. Вытащив шапку изо рта, девушка откатилась в сторону, главное, подальше, и застыла с широко вытаращенными глазами, в которые вселился ужас…
Виктор, не понятно где, раздобыл железный лом, освободив с его помощью любимую. Скины, отпинав его, посчитали «трупом» и переключились на Алесю. Однако Виктор быстро очухался, хоть и с трудом держался на ногах. Лом он нащупал у паркового забора, к которому его отфутболили. Откуда лом там мог взяться, одному Богу ведомо, и ломом этим Виктор оглушил того «фашиста», что готовился первым овладеть беззащитной девчонкой.
Скины рассыпались, но тут же снова захватили Виктора в кольцо. В их руках сверканули лезвия ножей.
-- Ну чё, чмо волосатое, -- брезгливо сплюнул на снег тот, который начинал «знакомство» с Виктором и Алесей, -- допрыгался?
Первый нож Виктор отбил, при чем нападавшему сломал руку в кисти. Второй удар тоже отразил. Но он не был супергероем и не владел сверхъестественными способностями. Скинхед, которому Виктор раскровянил нос, зашел сзади и всадил ему нож в бок по самую рукоять. Вытащив лезвие, удерживая клонившееся назад тело Виктора, для верности вонзил еще и в живот, а потом расхохотался, вырвал нож и отпустил.
Виктора не удержали ноги, он упал на колени. Лом он выронил раньше, когда получил первое ранение. Скины подобрали шапку и «прыгали» на Алесю, которая забилась, ни живая, ни мертвая в парковый забор Потом они ушли.
И никто ничего не услышал. И никто ничего не увидел, потому что было тихо и, потому, что была ночь, ни капли света, кроме снега на земле. А, может быть, в этом городе все подчинялись правилу, выработанному десятилетиями: ничего не видеть и не слышать?..
И на снег капала красная кровь. И прозрачные слезы.
-- Сходили в кино… -- только и прошептал Виктор.

5

Тишина подвинулась, уступая место на троне своей сестре ночи. Словно не кончающееся кино, она смотрела на людей, которые копошились под ее покровом.
… И капала черная кровь в темноте, кровь младшего брата из порезанных ладоней, которыми он вцепился в лезвие ножа, направленного в живот старшего брата, а руки отца выкручивали руки сына, чтобы тот выронил нож. И свалился сын на черный пол тьмы, и закапали на нее прозрачные слезы, а мать колотило от нервного шока. Тресло и отца, да так, что он в который раз не мог зажечь спичку, чтобы зажечь свечу. Пстрыкнув зажигалкой, младший сын помог отцу и, пока тот светил ему, смывал кровь с ладоней.
И надолго ночь с тишиной захозяйничали в семье. И долго молча курили отец с сыном на кухне, выдыхая дым в приоткрытую форточку. Сын хотел было включить радиоприемник на батарейках, но отец жестом ему не разрешил.

6

А Ядвига была счастлива в эту ночь и даже благодарила Бога за то, что во всем городе вырубило электричество. Ее муж принадлежал теперь только ей, а не столу с компьютером. Ее бы устроило, если бы ночь осталась навсегда.