МАРФУША (РАССКАЗ)

НИКИТИШНА собиралась открыть калитку к соседке и тут услышала разговор хозяев на повышенных тонах.

Леонтич, соседкин муж, опять буянил.
- Если не понимаешь русского языка подобру-поздорову, я тебе устрою спектакль на всю деревню! Сколько раз говорил, пора корову сдавать на мясо! Говорил?

- Да хоть сто раз на день повторяй, а я от Марфуши не откажусь! Не нравится – сам расходись от нас с коровой на все четыре стороны! Вот Бог, а вот - по-рог!

- Раскухталась! Я в доме президент, я диктую политику! Чёртова баба, всё тебе неймётся! В твоём возрасте пора на лавочке сидеть по вечерам, а не носиться за коровой по деревне. Я тебе не гончий кобель, следы её вынюхивать! Ну, вся в тебя Марфушка - ты не загонялась во двор по молодости, всё бзыкала бы по соседям да по знакомым за сплетнями. Теперь уж и сплетен не осталась, а ты никак не уймёшься! Выставляю тебе трёхдневный ультиматум…

Леонтич умолк, но только на секунду. Видимо, соображал, какой такой строгий ультиматум предъявить жене. Придумал.
- Выгоню из дома за не посещаемость после восьми часов вечера. Так себе на носу и заруби: в восемь чтоб ноги твоей на улице не было - дома, при муже, сиди!
- Новую цепь купишь или на собачью меня прицепишь? - огрызалась «чёртова баба».

Расходившийся не на шутку Леонтич грохнул чем-то об пол, выскочил на крыльцо. Раскрасневшееся лицо, рубаха нараспашку, остатки некогда богато-го рыжего вихора разметались по лысине - весь вид его предупреждал: не подходи, и тебе достанется. Увидал соседку, уставился не неё остекленевшими глазами.

- А-а, защитница явилась! - Леонтич угрожающе стал спускаться по ступенькам, и Никитишна на всякий случай взялась за щеколду на калитке. - У тебя, как у моей бабки, тоже ветер в голове! Припёрлась, здрасьте-пожалуйста, ни свет, ни заря!

- Ветер в голове, это правда, Леонтич. - вполне миролюбиво отозвалась Никитишна. - Зато мысли всегда свежие!
Леонтич опешил; он никак не ожидал возражений. Сел на нижнюю ступень-ку:

- Ладно, заходь. Долг принесла? А то уж неделя, как все жданики съели. Инфляция жрёт, никак не подавится, чтоб её пусто на том свете было… Не твои, а мои денежки тю-тю. А тут ещё ты с опозданиями.
Никитишна осмелела, присела рядом.

- Ну, чего взъелся, Леонтич? - спросила. - Жизнь и без того собачья, а тут ещё ты лаешься хуже дворовой собаки. Кликай Матвеевну, будем устраивать совет в Филях. Помнишь, небось, про Кутузова?

- Щас! - встрепенулся Леонтич. - Я один с ней справиться не могу, а тут сразу две бабы. Удумала встрять в наши споры?

- Да не хорохорься, сосед. Как был в молодости заполошный, так и помрёшь неисправимым. И ножкой дрыгнешь напоследок, чтоб за тобой верх был.

Воспользовавшись паузой, Никитишна позвала Матвеевну, и когда та вышла на крылечки, пригласила присесть, но только слева от себя, а не рядом с мужем. Так, на всякий пожарный, а то с него сбудется, ударить может.

- Мы тут посоветаться решили, - сказала. - Выкладывай свои аргументы.

- А то не знаешь, Никитишна, аргументов моих! Да без коровы я на третий день с ног свалюсь. Радио отрезали, по телевизору то мужики баб поделить не могут, то бабы за мужиков волосы рвут неистово друг на дружке. Тут свой вон сидит - хоть щас в сериал снимай! Убийства, грабежи - никакого спасу нет от телевизора. Раньше хоть новости из газетки местной узнавала, а теперь слепнуть стала, видеть буквы невмоготу. А с коровкой-то я своей спозаранку выйду за ограду, и пока ждём пастуха, я все новости узнаю, своими поделюсь. Тёрпу же нет держать их за пазухой! И будто душой оттаю! С этим-то обормотом, - Матвеевна зыркнула на мужа, - разве кашу сваришь? Ругаться он бойкий, а потом смолкнет на неделю, а то и больше, слова не вытянуть. В тюрьме и то свиданку дают, чтоб с родными общались. А мой? Изверг, он и есть изверг!

Леонтич дёрнулся было, но Никитишна придержала за рукав:
- Не колготись! Жизнь прожил, а терпения не нажил. Правду Матвеевна говорит, сосед. Это тебе скуку можно водкой залить по самое некуда. А нам, бабам, тоже прикажешь в стакан неумойкой заглядывать? Без штанов останешься и с голоду на третий день помрёшь! Все вы, мужики, одним миром мазаны - только бы напиться да пожрать вкусно. А до наших душевных мук никто не хочет достучаться. Корова не больше, чем прикрытие, Леонтич! Пора тебе войти в наше положение! Ну, посудачим, косточки друг дружке перемоем. Вам, охломонам, тоже достаётся, конечно, так ведь это полчаса утром да полчаса вечером. Стерпеть нельзя, что ли?

Помолчали. Каждый думал о своём. Никому не хотелось продолжать разговор первым: аргументы высказаны, новых нет, и зачем тогда воду в ступе толочь…

- Вас мёдом не корми, только дай лясы поточить! - не выдержал молчания Леонтич. И к Никитишне: - Вот скажи, раз ты такая у нас умная, чего хорошего в ваших сплетнях? Какие такие новости среди сенокоса?

- Отстал ты от жизни, сосед. - заговорила Никишна, незаметно толкая в бок Матвеевну, намекая на то, что процесс пошёл, и теперь недалеко до консенсуса. - Нам посплетничать всё одно, что вам покурить. Вы ж без своей вонючей соски ни работать, ни обнять не можете как следует. Вот хочешь знать, чего я сегодня вечером расскажу бабам, встречая Милку-бурёнку с выпасов?

- Ну? - проявил интерес Леонтич.
- Одна наша бабонька… Не уточняю, кто такая… Мягко говоря, конкретно интересовалась мужчинами больше положенного по семейному статусу. И приехала она домой с курорта. А мужик с порога со своими расспросами: «Ну, чё, сама каяться будешь? Или как?» Она ему: «Да ты чё? Я вообще ни-где! Только на танцы и назад. Конкретно! А раз иду, смотрю, стоит парочка. Он её прям прижал к берёзке. Целует, милует. Берёзка клонится, и я с нею».
Больше всего на свете сейчас Никитишну интересовала реакция соседа. Дойдёт до него смысл! Дошло.

Леонтич зашёлся в громком смехе. Никитишна снова толкнула Матвеевну локтем: видишь, клюнуло, теперь ты не плошай. Та поняла.

- Ты же со своим трактором… Не видишь и не знаешь, что вокруг творится. Даже не знаешь, что мужики с нашей улицы коров по очереди пасут. И я отстрадовалась за лето дважды. А ты хоть бы хны. - Жена ещё чего-то хотела добавить, но тут почувствовала толчок в бок, смолкла.

- Ну? - поинтересовался Леонтич. - Какие проблемы? Я каждый день в трак-торе на тридцатиградусной жаре. И живой!

- Давай, Матвеевна, я доскажу. - Никитишна подмигнула, боясь, что соседка уведёт разговор не в ту степь. Запутается сама и рассердит мужа.
Она сошла с крыльца, стала перед Леонтичем.

- Я обскажу, как происходило это твоё «Ну?» Целый спектакль в одном действии. На улице-то нашей, будет тебе дотменно известно, почти все мужики шофёры да трактористы. И ни одного, кто бы умел удержаться на коне. Вас пешком со скотиной на выпаса выгонишь? Нет! Вот дошла очередь до Толи-ка, учителя нашего. А он на коне ни разу не сидел, не то чтоб ездить верхом.

До выпасов ехать сколько километров? Три? Четыре? Шурка, жена его, провожала Толика, как на фронт. Шутка ли, день на коне провести!

- Ну? - спросил Леонтич.

- Заладил своё «Ну?» Потерпеть нельзя, что ли? - деланно рассердилась Никитишна. Не перебивай - кайф не словишь.
Леонтич махнул рукой: продолжай.

Вечером подъезжает Толик к дому и кличет жену, а у самого слёзы на глазах:
- Шура! Родная моя, сними меня с коня, ради бога. Только вместе с седлом!
Леонтич представил, как щуплая Шура снимает богатыря Толика с коня, и снова засмеялся.

Смеялся он до слёз.
- А вот был случай, сосед! Ты про него тоже не можешь знать. - Не давая Леонтичу опомниться, стала рассказывать: - Дошла очередь до братьев Петюшки с Вовчиком. Они хоть и в деревне росли, но коня тоже только издали видели. Тут у Петюшки заскулила душа, заартачился он. «Не погоню, - говорит, - один. Только с браткой! Или корову на бойню в ночь отгоню, чтоб не пасти стадо». Поупирался братка, но делать нечего - стали Петюшка с Вовчиком пастухами одного дня.

Леонтич сделал для себя открытие. Он об этих пастушеских делах не ведал, и ему становилось всё более интересно.

- И вечером бабы, - продолжала Никитишна, заметив переменившееся на-строение Леонтича, - не столько ждали своих коров, сколько Петюшку с Вовчиком - живые ли? Не сгинули ли в горах? Кони, правда, у них смирёные, но чем чёрт не шутит! И едва вечером наши новоявленные пастухи вывернулись на лошадях из-за поворота, вздох облегчения прокатился по улице: «Ну, живые едут!» А Петюшка с Вовчиком неделю вот так ходили. - рассказчица растопырилась - ноги шире плеч, руки в стороны - сделала мелкий шажок в одну сторону, тяжело просеменила в другую. Для этого, собственно, и стояла она перед Леонтичем. Знала, что доведётся демонстрировать нестерпимую боль горе-наездников.

- Вовчик, как только с коня слез на землю и пал в изнеможении на скамейку у калитки, сказал упавшим голосом: «Хоть сколько денег в следующий раз отдам тому, кто меня подменит, но пасти скот не стану». В тот день ихние жёны сами уводили коней на колхозный двор. Пока мужики чуняли, отходи-ли от пастушества.

Леонтич окончательно оттаял от злости на жену. Этим тут же воспользовалась Никитишна:

- И после этого ты решил отлучить супружницу от улицы? На дню по два раза свои комедийные сериалы ставим с нашим участием! Не боевики, без драк и скандалов! Продай корову, оставь Матвеевну одну в четырёх стенах, и она тут же скуксится, зачахнет. Без Марфуши ей утром рань-прерань не встать - стимула не останется.

Подобревший Леонтич глянул на жену, махнул рукой:
- Дам тебе фору - живи своей коровой! Снимайся в своих сериалах! Но толь-ко до первой болячки, не дальше! Хоть раз поморщишься от хондроза - сведу корову со двора.
Матвеевна счастливо улыбалась.

Иван СКОРЛУПИН, Петропавловский район Алтайского края.