Капля

Капля.

За окном шел дождь: серый, унылый осенний дождь, не имевший, кажется, ни начала, ни конца. Такими разрозненными струйками он разрисовывал стекло весь день. Он мерно стучал по карнизу вчера, и даже позавчера. Может быть, всю последнюю неделю шёл, не прекращаясь, именно этот дождь. Он просто то засыпал, то просыпался. Он превратил небо в тяжёлую металлическую крышку, очень плотно подогнанную под кастрюлю, а окно в кривое зеркало.
В этом зеркале искажённым пятном мерцало бледное лицо, на котором горели выразительные серые глаза. Глаза были такие же тёмные и грустные как это небо и как этот дождь и жили на стекле так же самостоятельно, как беспокойные капли.
Между глазами и каплями существовала реально ощутимая связь. Глаза раз за разом выбирали их множества водяных знаков одну, самую высокую и суетливую каплю и провожали её до карниза.
«И вода уйдет в песок…»
Они все рано или поздно заканчивали свой путь и исчезали где-то в темноте. Они все летели с небес – низких, мрачных, но все равно загадочно далёких. К стеклу их прибивал ветер – порывистый, холодный, но подкупающе энергичный.
Каждая капля несла в себе немного тайны серых небес и немного силы вольного ветра. Но и тайна и сила покидали стекло, даже не пытаясь заглянуть в дом.
Глаза тоже не были слабыми, но, в отличие от капель, они были ужасно одинокими и, по утвердившемуся в них выражению, какими –то застывшими. О том, какие строки читали они на мокром стекле, и какие мысли пытались поймать в собственном отражении, знали только равнодушные капли.
Мерный гипноз дождя удерживал эти глаза уже пару часов. Сто двадцать минут, в которые яркими зарисовками уложилась целая жизнь…
Две капли пробежали рядом через всё окно, почти касаясь друг друга, и вдруг просто капризно повернули каждая в свою сторону: две не похожие судьбы, так и не ставшие одной, вторая пара глаз, отражённая когда-то этим стеклом, только дождь тогда был весенний, грозовой…, короткий, как и вся эта история…
А вот эта одинокая осенняя слезинка, словно споткнулась о какую –то невидимую преграду и неестественно застыла. Ах, если бы не упереться тогда в глухую стену из своих привычек и чересчур разумных рассуждений! Тогда бы и в голову не пришло, что можно часами искать в окне своё отражение…
Ещё одна заминка в другом углу. Только капель там скопилось очень много, надулось, набухло и прорвало сплошным потоком, подминая под себя изысканные узоры. Как похоже на людские толпы, что образовывались стихийно то там, то тут в тот памятный переломный год. Они все хотели перемен, не задумываясь над тем, что пути назад уже не будет. Они собирались вместе, чтобы призвать новое время и чтобы встретить его, расставались ненадолго, пытаясь осмыслить происходящее, и вновь сливались в толпу, чтобы громко и с наслаждением это проклятое новое время обругать. О, сколько горящих глаз может быть у толпы! Какие это колючие, ослеплённые злобой глаза – страшнее чем у мифических чудовищ.
Да! «Что б Вам жить в эпоху перемен!»
Чтобы оценить всю силу этого проклятия, нужно пережить нечто подобное в своей жизни. Но жизнь без перемен как будто теряет свой смысл. Не каждому поколению выпадает пережить столь серьезное землетрясение, когда почва уходит из под ног, когда на твоих глазах рушится всё, во что привык безоговорочно верить. Хоть есть что вспомнить!
Но только все идет своим чередом, пока меняешь кожу одновременно с этой гидрой. А если отстал или опередил ее хоть на пол шага, то сразу превращаешься в тот витиеватый узор, который будет сметён общим потоком.
«А вода точит камень…»
И становятся все камни круглыми, как морская галька. Не так уж плохо быть похожим на камень слева и камень справа. Вот только бы не жгло так сильно где-то в глубине истекающее кровью возмущённое сердце! Это непозволительная роскошь для камня – пламенное сердце. Таким камням очень нужны затяжные осенние дожди, чтобы приглушить хоть немного холодными струями незатухающий огонь…
Вот! Кажется, мелькнуло в темноте суровое лицо того загадочного старика, который утверждал, что в каждой груди должен гореть тайный огонь, пожирающий свою душу и освещающий чужой путь. Теория была заманчивая, полная поэзии, но слишком альтруистическая. Она помогала пережить своё несоответствие окружающей обстановке, но ещё сильнее отрывала от действительности. Тогда сразу показалось, что старик явился в настоящее как призрак из давно ушедшего легендарного прошлого и растворился, должно быть, в далёком будущем. Чтобы понять его в тот момент, нужно было уметь терпеливо слушать, а не отчаянно спорить. Теперь спорить было не с кем. Лицо исчезло, скрытое водяной завесой. Оставалось только внимательно слушать мерную проповедь дождя…
«Капля за каплей, струйка за струйкой…»
Каждая мокрая дорожка на стекле была маленькой историей с уже позабывшимся, размытым началом, каким-либо ярким впечатлением и одним и тем же концом: капля всегда убегала туда, откуда её приносило ветром.
Содержательной была только та – мокрая сторона стекла, а эта оставалась сухой и однообразной.
Конечно, окно можно было открыть совсем, и тогда большая часть капель, порыв холодного ветра и, даже кусочек серого неба непременно попали бы в дом. Но вместе с границей раздела исчезли бы судьбоносные мокрые следы и сами глаза, завороженные дождём.
Многие не любят осень. Людям мешает дождь. Мокрые дороги мешают мчаться куда-нибудь без оглядки. Водяные стены, увенчанные тяжелым сводом небес, похожи на монастырские кельи. Это место для уединения. Это время для раздумий.
А что, если на мокром стекле тайными знаками нарисовано будущее?
Серые глаза с мольбой искали каплю, готовую войти в дом. Неужели плотно подогнанное окно станет непреодолимым препятствием для чужого вмешательства?
Приближалась ночь. Должно быть и дождь впадал в очередную дрёму. Его метроном отстукивал по карнизу все медленнее: через раз, через два, совсем редко. Постепенно ослабли порывы ветра. На стекле остались только пара серых глаз и не больше десятка хрустальных капель.
Несколько бусинок растратили все свои силы и исчезли, не преодолев и половины пути. Две или три традиционно проследовали на карниз. И только одна, самая упрямая капля долго пробиралась по желобку между стеклом и рамой, почти выдохлась от бесплодных усилий, остановилась, выждала некоторое время, снова набухла и, наконец, нашла брешь, сквозь которую, слабым, едва заметным следом намочила самый краешек внутренней стороны стекла.
Серые глаза ожили, но стали еще печальнее. Нужно преодолеть себя и измениться, стать, если не открытым и энергичным, то хотя бы чутким и внимательным, чтобы не пропустить в какой-то момент столь слабую атаку не своё одиночество.