Корова пала.

Блёкло охладевшее октябрьское солнце затухая и скрываясь за серыми облаками на время выглядывало из-за них, как бы дразня оранжевым языком. Сине-мутные тени затягивали двор, скирды сена, соломы, а позади них сумрачно накрывали баз, где со вздувшимся животом и непонятно-страдальческими глазами лежала корова, тяжко и редко вздыхая.
Перед ней с белокаменным лицом, желваками на скулах, наклонившись вперёд сжавши у пояса кулаки и ненавидяще глядя на корову, стоял казак, «батрак». С ним рядом беспрестанно утирая глаза передником молодайка, рядом с ней девочка, держась за её руку и жалостливо-испуганно спрашивая: «а что она молока нам боля не будя дава?»
Вдруг девочка почувствовала, как мать до боли сжала её руку и непонятно зачем закрыла всё лицо передником через который послышались то ли рыдания, то ли смех.
Корова тяжко вздохнула; дрыгнула задними ногами и затихла
«Ой кормилица наша! Ды, за что ж ты нас наказала? – передник спал, руки взметнулись к лицу.
Девочка испуганно взглянула на мать, потом на корову. Захлюпали губки. Но тут отец заругался. И заругался какими-то плохими словами.
А как тут не заругаешься? Чуть-чуть начал выбиваться в люди: хату построили, корову купили и на тебе?
С 11 лет в батраках, ничего свово, хоть чуть стали обзаводиться и на тебе хлоп? Она ж и вправду кормилица! Хлебушко, коли есть, да молоко, а детворе…А теперича что?..
Тарасович, хозяин то, мужик хороший и меня ценя… Да, сколько ж эта нада за корову отбатрачить. А думали жене справу купить, да мне тоже, да детворе...
Да что ж она за жизнь такая, чуть дохнёшь легонько, думаешь, что выбрался с нужды, а она тут как тут…
То ли что солнце спряталось, оставив семью наедине со своим горем, то ли осенний ветер решил прогуляться по станице, то ли от свалившейся беды, но стало зябко плечам да и телу: озноб пробрал, аж до скрипа зубов.
Но что делать? Позвав соседа, он тоже издали наблюдал эту беду, моля господа бога, что така беда минула его, погрузили тушу на телегу…
Возвратившись, распрягнув лошадь и задав корма оставшейся худобе Н. присел на завалинку с тяжкой думой: «Как же теперь жить?» Жена, всхлипывая возилась где-то в доме. «Хоть подумать без бабьих причитаний». Но они всё одно доносились!..
- Пойти что ли к Тоське «шалаве»: горе утопить?..-Осой жужжало в голове.
- Дядя Мыкыта, дядя Мыкыта! – послышался детский голос с улицы у калитки.
«Сын хозяйский» - взмыло в груди глухое злобное раздражение, - «В горе не дадут покоя!» Сжались кулаки: «Эх, на кулачки бы сейчас! Ох врезал бы!»
Хоть на кулачках тебя уважали: двоих натравляли, да ищо «шкалик» ставили супротивники богатеи, если завалят тебя.
Но,разжались кулаки, да и голос сник, стал почти заискивающий: «Я тут, Ванятка, заходи».
- Дядя Никита,- затараторил Ванятка - батя прислал, чё сказать, чтоб ты с тётей Ниной шли к нам на гулянье.
Солнце совсем скрылось то ли за тучами, то ль за домами станицы.
«Уж лучше на поминки» - подумалось…
- Ванятка, скажи бате.. у нас горе… - Сжались кулаки, но дед спрятал их в карманы - большое горе. Корова пала… Нам не до гулик!...
Ванятка вприпрыжку побежал до дому.
Никита по привычке «глянуть», зашёл в конюшню и по привычке уже заране заругался: «опять раскидала, прибирай тут за тобой» и опешил: стойло-то было пусто, коровы не было! Вилы стоящие на своём месте с «матами» полетели куда-то, за ними скребок желоба, что дальше подпало бы под руку Никиты да под батрацкую злобу неизвестно, но тут послышался степенный и в то же время вкрадчивый и насмешливо - властный голос: «Хозяин-то, чай, в этом доме есть?»
Никита торопливо поспешил из конюшни, по голосу поняв, что во двор зашёл сам хозяин, Семён Тарасович.
Поздоровавшись, хозяин степенно продолжил: «Пацан-то мой меньшой баит, корова у тебя пала.»
- Да вроде, того,- ответил Никита оглянувшись на баз, как бы в подтверждение своих слов, затем хмуро уставившись в сапоги хозяина.
Ну, што Никита, кажу я! –хозяин перевёл взгляд с батрака на баз.У тебя ноне горе!.. Пала корова!.. Я бачу… Большоё горе!..
Никита, скрипнув зубами крутнул шеей, как будто что-то давило её.
Да!.. Ну, не ладно случилось, Никита! - продолжил хозин.
А у мени, Мыкыта, вишь — приостановился хозяин - больша радость ноне!.. Приехали ко мне дорогие гости!.. Горе и радость!.. Да... Но мы не будем горевати! А будем гуляти! Ныкыта!..
Ты ж у мени самый лучший работник!.. А хороший работник для меня дороже родни! А твоё горе,.. это ишо не горе...
Так шо, Мыкыта, збирайся ко мне гу-ля-ти,.. и бери с собой Ныночку, жану свою! Збирайси!.. И не горюй по скотине!.. А завтра, Мыкыта… какая Ныночке скотинка в моём стаде приглянется, ту, пущай и берёт!.. А, счас, Мыкыта, мы будем гуляти!..


Делать нечего пошли Никита с женою «гуляти»...
То ли со злости, то ли что Никита был здоровый от природы, но горилка его почти не взяла.
В полночь, возвращаясь с гулянки на полпути от хозяйского дома до хаты, Нина жена Никиты захлюпала: «Как же мы теперь без кормилицы-и-ы…». Никита заматерился на чём свет стоит. «Заткнись, а то счас побью!»
Чуть только засветлилось, а Никита уже был на хозяйском дворе.
И даже не потому, что Никита был батраком, а потому что «худобу надо накормить, худобу надо напоить, вычистить, подстилку сменит, Для него важнее всего, чтобы у скотины был порядок: убрал навоз, сложил, сена задал, скирды проверил, на вечер, на завтра всё в порядке!
-Животина, скирды, хозяйство – чьё - оно ни было, но оно же требует ухода, порядка, и оно же «мычит и с благодарностью хвостов виляет «тебе», но не хозяину, которого месяцами, а то и совсем не знает? Это не твоё! – Но это – твоё! – каждодневное – оно тебя ждёт, оно тебе радуется! Оно тебя любит! И ты это хозяйство любишь, хоть оно и не твоё! А может скоро и у тебя такое будет?..
-Ах, ты, паскуда! Если у тебя вымя большое, то и сено из ясель можно выбрасывать?
У Никиты кусок бы в горло не полез, если б он сел завтракать, не управившись с худобой.
Но сегодня он был не в себе и так брушил, что еле услышал:
-Здорова, Никита!
-Здравствуй Семён Тарасович, - ответил Никита, когда понял,что это хозяин, оборотя внимание враз на навоз, который он размашисто выгребал из жёлоба и относил к навозной куче.
- А Ныночка где чи – спросил хозяин, идя и по-хозяйски осматривая всю конюшню.
- Ну, где ей быть! Как бы в доме.. по хозяйству! – ответил Никита , смиряя свою злобу.
Ага! Ну! Ну!.. А ты поди, Мыкыта, покличь е суда.
Из двери дома на баз сначала вышел Никита и взяв вилы начал складывать навоз вынесенный из конюшни и, ложа его на квадратную кучу. После появилась «Ныночка» маленькая, худенькая, но с добрыми живыми глазами и подойдя к С. Т., который, проходясь по базу цепко его осматривал, робко спросила:
-С. Т., вы меня кликали?
С. Т. остановившись перед бабкой, громко кликнул: «Мыкыта, подь сюды!»
Никита подошёл к С. Т., пересиливая себя, как бы с почтительностью, но в то ж время, хороня свою злобу: «Там, дык, ишо надо сложить!»
Мыкыта, я тоби не раз баяв, шо ты хороший работник, - С. Т. медленно повернул голову от «Ныночки» к Никите, - и я тоби сделаю хозяином…, но злобиться то не гоже?
Степенно повернувшись к «Ныночке» продолжил:
- Ныночка, я вчёрась баял: «Ваше горе – это не горе!»
- Я вчерась тоби баял,.. что поутру ти корова, кака тебе люба в моей стаде, ту ты буди забрати...
- Ды, - «Ныночка» начала мять передник, - С. Т. тож ваша корова мы ж не отробим –переходя на хозяйский язык продолжила она, - мы можа как перебьёмся, спасибо, Вы и так нас привечаете…
С. Т. лениво поднял руку, ладонью в сторону покачивая и останавливая Нину.
Ныночка, голуба моя, я абы что так, ничё не баю, а коли побаял, то не отступляюсь! Я вчерась Мыките разве баял, что за скотину треба отробить?.. Иды деточка, выбырай соби скотинку!
Никита, как вонзил вилы в навоз в кучу пуда на четыре да и поднял бы, да ручка сломалась!