Ремембик

...а было это, когда 0,5 жигулевского стоило 9 копеек и бутылки сдавали без ужимок, ибо стоимость емкости превышала содержимое на 3 копейки ! И в гастрономах в ассортименте всегда томилось 2-3 сорта живительной влаги и была такая возможность из этого развала выбрать свеженькое - перевернуть посуду с содержимым и брезгливо бросить в пластиковый ящик ту бутылку со дна которой запуржила пивная перхоть.

...и было это в советском городе Вильнюс, в районе Антакальнис, что по-нашему - на той горе! Так вот, с той горы извилистым ручейком брала начало музыкальная улочка Огинскё, вливаясь в какофонию проспекта Антакальнё. Наш министерский дом с дубовым паркетом, раздвижными стенами, теплым кафелем в ванной и туалете, встроенной мебелью и высокими потолками белым утесом упирался в крутую горку в основании которой был вырублен узенький темный дворик, а его светлую сторону утешали плакучие ивы и зеленая лужайка, плавно перетекающая в музыкальную улочку. И обитали в нашей квартире три странных женщины, флегма Сидка - стареющий ньюф, и бородатый самаритянин, то бишь - я. И жизнь была не спешной и праздной.

...утро проявляло себя где-то к 11 дня стервозным жужжанием кофемолки "Straume" и убойным ароматом "арабика", обволакивающим все пять комнат, включая туалет - это Лилия совершала привычный ритуал на кухне. Она отдавалась Морфею около 3 ночи, а до этого бесконечно долго общалась с Фолкнером, переводя его англицкое занудство на литовский. В этом доме свирепствовал культ кофе, английского и телефонной трескотни. Пробуждаясь, я распахивал дверь лоджии и одним махом гасил трехглавого монстра, заполняя оскверненное пространство уличной Жизнью!

...и тут же призывный гудок и хрипло-шипящий вопль  : "Гу-у-у-вно пшиехало...", что в переводе с польского означало - мусор приехал ! - окончательно взбадривал меня и Сидку. Почему-то в Вильнюсе водилы как правило были поляки. Я быстро одевался, хватал "гувно", а Сидка свой поводок и мы окунались в Жизнь ! После "говённого" ритуала мы отправлялись к истокам Огинскё, "на ту гору" - в сосновый бор, где у Сидки было столько важных и неотложных дел.

...естественно по дороге прихватывали пару бутылочек "утянского" пива, находили заветную полянку, поводок делал привычное - щёлк! и черное мохнатое чудовище пропадало в ближайшем буреломе, я же плюхался на перинку из мха и захлебывался от первого пенного глотка...горьковатая жидкость растекалась по подбородку, шее и похотливо липла к волосатым соскам... в такие моменты мне всегда было немножко жалко Лилию с ее кофе, Фолкнером...

…она и выпить по человечески не умела в компании. Каждый вечер мы собирались за
хромоногим кухонным столом и всякий раз кто-либо подкладывал бумажку, чтобы вино
не плескалось в бокалах. Лилия любила "Рислинг", а Рутка и Аушра - сестры близнецы, ее дочери предпочитали красное "Механджийское" , у меня же в холодильнике всегда
стояла литровая "Кристалине" 45% и когда я наполнял свой граненый до половины, слышал презрительное из уст кофеманки - Алекс, ты што, трахторист, што ли ?!

Со мной она любила говорить по русски.Стервозные близняшки поддерживали меня и просили плеснуть им по 100, а Лилия, поджав губы куталась в шаль и тянула свою кислятку. Сестры делали паузу и коварно, без объявления боевых действий во всю мощь
молодых, упругих грудей начинали орать зыкинский шлягер  : "Из далека-а-а долго-о-о, тячё-о-о-т река Во-о-о-лга..."! Лилия, как птица, раскинув шаль махала руками, грязно ругалась по литовски, называя нас жабами, бежала к вешалке, накидывала старый плащ, иногда поверх халата, и уже в дверях, как плохой трагик объявляла, что идет топиться в Нярис с Валокампяйского моста...

...она всегда почему-то возвращалась - тихая, умиротворенная и сухая.