Старый.

Черные бархатные погоны, с широкой продольной жёлтой лычкой, на которой золотистые буквы СА
почти не заметны. Ладно подогнанная, как сшитая в ателье парадка. Щегольская , с выгнутой тульей
фуражка лихо сдвинута на затылок. Буйный чуб, усы и горбинка на носу придают
неподдельное сходство с казаком Григорием Мелеховым.

Бросив прощальный взгляд на КПП, летящей походкой старшина Николай Панченко двинулся к вокзалу. Вот и всё! Два года, пусть и черепахой, но проползли.
Как давно это было, его, лысого, с рюкзаком, в телогрейке, сержантишка на несколько лет моложе, вёл сюда, в учебку, с толпой, в полном смысле слова салажат. Да, Николай был призван в армию на восемь лет позднее, чем положено. Тянул, отлынивал правдами и неправдами, ещё бы какой-то год, и не было бы этих двух лет вычеркнутых из жизни, двух страниц, вырванных из книги на самом интересном месте.

Ой как это было унизительно, вместе с пацанами, с которыми на гражданке и разговаривать бы не стал, в сорок пять секунд одеваться, и опять раздеваться и ложиться, если какой-то чмырь не успел. Да не по одному разу. А потом – зарядка, хождение по плацу по-гусинному, бесконечные отжимания, утренние осмотры, маршировки и кроссы, ползания по-пластунски, натирание пола казармы машками и ногами. А главное – издевательства, как со стороны командиров, так и своих же товарищей, которые почему-то сразу же Николая не взлюбили, хотя и побаивались, но смотрели косо. Уже через несколько дней к нему приклеилась кликуха «Старый», так как старше по возрасту, среди личного состава срочной службы в роте не было никого. Однако, такое почётное поганяло не избавило Панченко от тягот и лишений курсантской жизни. Приходилось терпеть.

Правда, командир отделения, младший сержант Сёмкин, делал Николаю снисхождения, даже в некотором роде заискивал, всё таки осознавал, что когда сам бегал в коротеньких штанишках, подчинённый курсант уже пробовал водку и щупал девок. А ведь с другими курсантами Сёмкин был лютым зверем. Николай ценил добро, и когда солдаты собрались сделать командиру, во время полевого выезда, тёмную, предупредил это бесчинство, то есть, по-русски говоря, заложил заговорщиков. А когда перед 23 февраля, трое курсантов достав водки, уединились в кочегарке, чтобы немножко забыться от армейских тягот, Николай привёл Сёмкина прямо на место преступления. В результате трём нарушителям дисциплины по трое суток губы, а бдительному курсанту – одна ефрейторская лычка и гарантия остаться в учебке на все два года. Теперь она – полноправная правая рука Сёмкина, и в наряд по роте ходит уже не дневальным а дежурным, и в караул – разводящим, и на кухню – старшим рабочим.

Зато замкомвзвода, старший сержант Зайцев, толстый, добрый и ленивый дед Советской армии, явно не долюбливал старого служаку-салабона. Два раза до принятия присяги и раз пять после посылал драить очко. И хоть бы за что? То честь не отдал, то обратился не по уставу, вернее к «товарищ сержант» забыл добавить «старший», вобщем из-за всякой хрени. Но после присвоения Николаю ефрейтора отступился, вернее вообще « забил на службу», хотя и продолжал ехидничать.

Первый справленный в армии Первомай был для Панченко тройным праздником. Во-первых – сам по себе, во-вторых - уехал на дембель ненавистный замок, и его место занял Сёмкин. Ну а в третьих – отбыли в линейную часть все Колины товарищи, кроме его самого и Серёги Соколова, весёлого, добродушного парня, умеющего ладить со всеми, полной противоположности Николая. Обоим наклеили по две лычки, теперь они – командиры отделений.

А вот и личный состав этих отделений! Ух, сейчас-сейчас! Ещё не знаете, что такое младший сержант Панченко? Сейчас узнаете!

Ещё не переодетых в форму призывников Николай сразу же погнал на трёхкилометровый кросс, потом, не дав перекурить, – на турники, потом заставив принять упор лёжа, стал с наслаждением считать до пятидесяти, но где-то на пятнадцати в экзекуцию вмешался командир роты капитан Данилович, обозвал Панченко садистом и самодуром, поскольку эти призывники еще не распределёны не только по отделениям, но даже по ротам и, следовательно, не являются подчинёнными вновь испечённого командира. Дорвался до власти! Пригрозив отправкой в линейку, но, говоря глазами: «Молодец! Хороший сержант!», Данилович увёл перепуганных призывников…

Давно это было! Три полугодовых учебных периода глумился и бесчинствовал над бесправными духами, сначала младший, потом просто сержант, и наконец старший сержант Панченко, по прозвищу Старый. Дрючил на все двести процентов не только своё отделение, а весь взвод, а иногда и роту. Замкомвзвода Сёмкин отдыхал весь второй год службы, о таком напарнике, как Николай, можно только мечтать! Сколько фантазии в этом престарелом солдафоне! До этого стрелки на одеялах отбивали руками или тубаретками, Панченко же придумал смачивать кромки одеял водой, а затем отбивать, причём воду приносить не в кружках, которых в казарме не было, а во ртах, по команде, бегом, за 25 сукунд. Представьте себе такое идиотское зрелище: тридцать бритоголовых солдат, давя друг друга вламываются в умывальную, набирают из под кранов в рот воду (а кранов всего десять), и скорей назад, сталкиваясь лбами с теми, кто ещё не набрал. Ругань, мат, выплеснутая на пол вода, мордобития. Вобщем не успели, повтор по-новой.

А какой ужас ждал взвод в выходной, если Панченко по какой-то причине не удалось выбраться в увольнение! (Надо сказать, что в учебке увольнения полагались только сержантскому составу, а у курсантов даже парадок не было и их воскресный отдых ограничивался забором части) Несколько десятков подъём-отбоев гарантировано. Но это еще не всё. Богат, неисчерпаем запас развлечений сержанта. «Подводные вождения» - что может быть приятнее ползания под койками по свеженамастиченому полу? Вы знаете, что такое мастика? Это такая густая масса красного цвета, наносящаяся на пол, а затем натираемая войлоком, после чего полы блестят как у кота яйца. Но и красятся хорошо. Вообщем после этих «вождений» обмундирование из чисто зелёного делается красно-зёлёным, то есть в течении полутора-двух часов его нужно выстирать, высушить и выгладить…

Ещё Панченко придумал «спортивный трак». В спортуголке казармы лежало два десятка танковых траков – звеньев гусеницы, весом пуда по полтора, их применяли как гантели. И один из этих траков, куда бы взвод не отправлялся – на стрельбы, на вождения, на общественно-полезные работы по разгрузке вагонов или уборке улиц, всегда этот трак нёс на себе тот курсант, который последний «спустил», то есть чем-то нарушил устав.

Иногда, уже будучи дедушкой, после отбоя Николай ходил в город к девочкам. Оттуда являлся часа в два - три, как правило под шафе. В таких случаях он устраивал своему взводу "сон зелёной лошади", то есть поднимал, строил в две шеренги, и , усевшись на койку, до подъёма читал морали.

Все три учебных периода у Николая были денщики, вот им приходилось особенно туго. Сразу по прибытию нового призыва и формированию взвода на очередные полгода, он выбирал «понравившегося» курсанта, помещал его на койку рядом с собой и все полгода проводил на нём особый курс воспитания. Вот они, эти трое: Кулешов, чистящий сапоги и подшивавший подворотнички «молодому» младшему сержанту, в тоже время регулярно получающий в рыло за свои, грязные, потные и засаленные в изнурительных летних пробежках и строевых. Чернов – это его в одном исподнём зимой Панченко регулярно прогонял мыть лестницу казарменного подъезда, а первые слова сержанта при входе в казарму обычно были: «Где Чернов? Где эта проститутка?!» И наконец Заволгин, правда он обслуживал уже Панченко-деда, старшего сержанта, замкомвзвода, исполняющего обязанности старшины роты, малость подобревшего, но именно на нём, помимо обычных подшивания и чистки ещё была полная подготовка дембельской парадки Панченко и рисование альбома ( Николай специально последнего денщика выбрал из художников). Всё бы ничего, да работу эту Заволгин вынужден был выполнять после отбоя. Кроме того ещё на нём лежала обязанность приносить с завтрака сержантскую пайку, деды вставали не раньше восьми.

Все курсанты ненавидели учебку, но эти трое – особенно. Как им хотелось поскорее отправиться в линейку, всё равно куда, в самую образцово-показательную часть, где красят листья на деревьях и траву, в Кремлёвскую роту почётного караула, в охрану лепрозория, на Северный полюс – лишь бы подальше от сержанта Панченко!

И только во время выездов взвода в учебный центр «Шувалово» Панченко смирел, и все полномочия перекладывал на покладистого спокойного Соколова. Ведь там служило много бывших Колиных «однокурсников», изрядно оборзевших, не забывших «чёрных дней учебки». Несколько раз получал он там по морде и всегда на время таких выездов просился в какой нибудь наряд.

А в дни «малого дембеля» - отправки курсантов в линейку, неизменно напрашивался разводящим в самый дальний от части караул. Боялся расправы.
И вчера, накануне собственного дембеля, хоть и не солидно, а пришлось всю ночь валандаться по постам. Пост сдан – пост принят! Стой, кто идёт? – Идёт разводящий! Тьфу! А что делать? Заволгин запросто мог на прощанье фингал поставить. да и все остальные курсанты настроены весьма и весьма агрессивно. Как бы я с фонарём Светочке показался?

От этой мысли Николай прямо затрепетал. Ведь через считанные часы он впервые в жизни увидит Светульку! Домой успеет, был в отпуске полгода назад, к бывшей жене не тянет, а новую еще когда найдёт. А Светочка почти рядом, в каких-то ста километрах, надо с вокзала дать телеграмму, пусть встретит. Ведь сама написала, «самому старому». Юмористка! Немножко конечно не угадала, думала срочную служат не старше двадцати двух. Ну ничего, Коля только по армейской кликухе старый . А с вчерашнего дня еще и по званию. Из всего увольняемого в запас сержантского состава ему единственном было присвоено звание старшина..
И фото Светочка прислал – ну чисто Наталья Варлей! Нет, ещё симпатичней!

До электрички оставалось полчаса. Выпив в буфете пару кружек пивка, Николай вдруг ощутил острый позыв к большой и малой нужде. Уборной на станции не было. А, вон кусты, густые, скорее туда.
А вот и канава. Видать, систематически используется именно по этому назначению . Присел, спустил брюки, никто не видит, укромное место, запах только неприятный. Надо поосторожнее, а то еще вступишь в дерьмо сияющими дембельскими ботинками, гуталина и щетки с собой нет.

Вдруг на лицо, откуда-то сзади, набросили грязную мешковину и несколько пар чьих-то сильных рук повалило его на землю, прямо в говно. Рот моментально заткнули. Панченко ничего не видел и ничего не мог сделать. Верхние и нижние конечности плотно прижаты к земле, можно было только тихонько мычать и пыхтеть, как бычку, которого повалили, чтобы кастрировать. О, только бы не это, пусть уж лучше убьют! В голове лихорадочно проносились мысли. Кто же это?! Курсантов вчера всех отправили, неужели из прошлых призывов специально приехали и подстерегли. Что же сейчас будет? Из глаз полились слёзы, но мучители этого не видели. Он почувствовал, как с головы сняли фуражку, и, боже мой! Услышал над самым ухом чиканье ножниц! Вот оно что, ведь у него тоже было такое развлечение, стричь неугодивших курсантов налысо перед отправкой в часть, пусть будут как духи, хоть и отслужили полгода. Вот оно, возмездие! Хрен тебе, а не Светлана! С такой причёской, в сраной изорваной парадки, теперь только задворками и домой, к мамочке, к единственной женщине на свете, которая примет и такого..

После стрижки, связав Панченко за спиной руки и изрядно попинав, неуловимые мстители скрылись.

Славная была у Николая служба и не менее славный дембель!