Клякса на панно безумия...

-Я вот, что думаю, парень. Если тебе удалось избежать столкновения, то и пробуй дальше. Ведь почему бы не рискнуть, а?
-Мне повезло.
Сверху показалась тень птицы. Большой и черной, как ночное время суток где-нибудь в Ашхабаде. Тень увеличилась, открыла огромную красную пасть и гаркнула  : «Грааар!».
-Снова ты, о поганая вестница тёмных земель. Снова хочешь узнать что-то от нас? Не получишь ничего, ясно тебе? Кышь, пернатое отродье гадких создателей.
-Ты слишком глуп, чтобы понять, чего я хочу от вас.
Парень посмотрел вверх. Его лицо не выражало гримас. Оно было немым и бледным. Только что он избежал столкновенья, а теперь подвергся опасности быть растерзанным птицей.
-Прочь, дурное создание, - отмахивался Мельник.
-Грааар! - вторила себе черная птица, выписывая ровные эллипсы в облачном небе над застывшими врагами. И вот она села. Прямо на когтистые лапы, втягивая их по очереди, будто отсчитывая какой-то порядок.
-Ууу, проклятая, чего зыришь!? - укрыл Мельник парня своим телом и голой грудью. Зной не переставал хозяйничать в природе до прилёта птицы. Теперь потемнело. Капал мелкий дождь. Влага смачивала сухую землю, которая вот уже несколько месяцев не впитывала жидкости.
-Отдай его мне, а то пожалеешь, - шипела, как змей птица. Черные крылья её источали тьму вокруг, тело её испускало вонь. Тухлятина и сера перемешались с запахом дождя.
-Что б тебя! - взмолился Мельник, - поди прочь! Не по твою душу он. Згинь, проклятая!
Мельник отмахивался от темной пернатой бестии, закрыв глаза. Она взвыла, как будто её кто-то ужалил, и взметнулась ввысь. Парень потеребил Мельника. Тот открыл глаза и оказался на улице. Рядом, в рваном тряпье сидел мальчик. Тот, которого хотела забрать птица.
-Она не тронула тебя, - заплакал Мельник. Его русая борода с проседью покрылась влажными и солёными слезами, будто морская волна облила его тщедушное тело.
-Кто? - тихим голоском спросил мальчик.
-Тварь та, что в небе кружила.
-Но нет никакой твари, вставай. Нужно идти.
День и улица сплелись и породили сегодня, как и вчера и тремя годами ранее множество мелочных потребителей, что мчали из стороны в сторону, навстречу алчущему рту тьмы и безумного начала. Шумные звуки и запахи, что пробивались в уши и нос, не спрашивали разрешения и витали в пропитанном ядами воздухе. Мельник поднялся на ноги и взял с каменного тротуара свою дубовую трость. Измазанный нечистотами и пропитавшийся насквозь мерзким потом, он зашагал по главному проспекту. От него шарахались, а мальчик, шедший рядом и державший его за костлявую руку, вызывал у прохожих изумление, жалость, тревогу, возмущение.
Свист оборвал канонаду звуков и как не странно запахов. Всё повисло в тишине, ожидая продолжения движения. Сбитые с толку, звуки шумящих моторов не сразу поняли, что забыв о работе двигателя, скомпрометировали его, оставив в одиночестве. И двигатель не он, если нет его верного спутника грозного механического рокота. И пышная ватрушка, сдобренная пряностями и цикорием, не сможет выжить одна, если не окажется рядом запаха, который притягивает покупателей и голодных воришек. Господин полицмейстер подошёл к паре, которая притягивала внимание. Обнюхал Мельника и посмотрел на мальчика. Тот молчал и на лице его, как и где-то там, с птицей, не было нервов, что сокращались бы при попытке состроить определенную гримасу.
-Кто есть такие? - приказным тоном принудил к ответу полицмейстер. Изо рта у него пахло чесноком и салом, а ещё русской водкой. Недавно кончился обеденный перерыв. Мельник глянул на него, но промолчал. Рухнул на колени и припал головой к ногам господина полицмейстера. Мальчик остался стоять, держа за рукой слабеющую ладонь Мельника. Народ сгрудился над ними. Машины встали, заглушив рокочущий гул. В воздухе, пропитанном ртутью и гарью, на трон уселась гнетущая тишина со своими диктаторскими заморочками. Она была неприкосновенна в такие минуты. Казалось, что её карающий жест должен разбавить немую картину бездвижности, но на деле ничего не менялось. На панно странности дневного рациона города появилась мелкая клякса. Она вырастала. То была не знакомая Мельнику птица. Человек скоро выбежал из-за угла, пнул полицмейстера и грохотнул револьвером. Толстый страж порядка покатился по мостовой, а народ попадал на животы, держась за головы. Нарушитель привычного хода часов современности был облачен в длинный шлафрок и шляпу, какие носили во времена Чарли-комика. На ногах болтались сапоги, вычищенные гуталином. Круглые очки и за ними сияли мелкие, как капли того дождя, глаза. Странный человек поднял Мельника и потащил за собой. Мальчишка посеменил за ними, тащимый еле сжимающейся рукой Мельника. Люди стояли, открыв рты. «Это же Кафка. Кафка!» - покрикивали люди.
Они спустились в подвал. То был Ф. Кафка. Он привёл их сюда. Просто так или нет - то неизвестно. Умысел сего поступка не ясен был до конца и самому исполнителю. Мельник опустился на колено, потом на второе. Темнота подвала разбавлялась горящей в углу помещения свечой. Крысы перебегали в ногах Мельника и пытались хватануть его за обветшалое тело.
-Ты нашла-таки меня, уу, проклятая, - взмолился Мельник.
Кафка выдавил улыбку и ловко скинул шлафрок, отбросив пояс в сторону. Его тело, кожа были телом существа, забывшего о прошлом и не знающего настоящего. Оно не ведало наслаждений, и лишь боль в своём физическом проявлении наросла и прижилась на этом измученном теле.
Ф. набросил серый сюртук поверх голого тела, напялил цилиндр и затянул сапоги. Мальчонка стоял и молчал. Он прислушивался к речам, но не понимал, о чем говорит Мельник. Кафка ловкими шажками приблизился к Мельнику и каблуком сапога выбил последние капли духа из потрепанного тела. Взял парнишку за белую ручонку и повёл вон из подвала и этого мира.
Они шли по улице, и начался ливень, переросший в град…