«Третье сентября»

Попутчицы – три женщины бальзаковского возраста, подумав, что я заснул на своей второй полке, делились своим, женским…
Одну из них просто распирало, так хотелось поведать всем-всем-всем, что у неё в жизни всё замечательно сложилось.

* * *
Мы с мужем живем хорошо. Нам уже за тридцать, прилично за тридцать, детки подрастают. Все есть: и квартирка, и машина, сейчас вот дачку достраиваем… У меня нормальная работа, а Алексей – муж мой, вообще, у себя на работе незаменимый человек. Их фирма авто и запчастями торгует, так он там самый главный спец, они без него никак.
В общем, нормально живем, как все. Дом - работа, работа – дом, праздники семейные, иногда в кино сходим, с друзьями на шашлык…
Во-о-от…
…И собрались мы как-то с Лешей моим на юга. Отпрыска, сына то есть, тогда он у нас ещё единственным ребенком был, определили в международный лагерь с иностранными вожатыми, пусть язык подучит, пригодится. А сами решили к морю махнуть. Причём не на машине, и не в санаторий, а дикарями. Ну, захотелось так…
Сначала как-то не заладилось. Уже и билеты были куплены, да мужа с работы не отпускали. А я настроилась и ехать собралась железно, а он сказал, что сможет только через неделю максимум, но будет как штык. Я, конечно, расстроилась, да чего там, скажу честно - психанула…
Мы планировали, что жить будем у частников, но я, с досады на мужа, по приезде на место устроилась в одноместном номере в пансионате. Теперь это просто, были бы деньги. А дня через три и мой передовик капиталистического производства объявился. Я как раз на пляже загорала, а он звонит: так, мол, и так, прибыл… А я ему: а вас так скоро не ждали, в пансионате мест уже нет. Он мне: ок, поселюсь у частников, встретимся вечером в кафешке на набережной.
Вечером при полном параде – я в кафе. А мужа нет. «Что за фокусы такие», - думаю. А через пару минут и благоверный заявился. Выглядит – закачаешься, ну просто жиголо курортный!.. Так-то он у меня, на работу – при пиджаке и галстуке, дома – в спортивном костюме. А тут белая рубашечка на груди распахнута, рукавчики, эдак небрежно подкатаны, белые же, в облипочку, джинсы. Вот что-то не помню я у него такой одёжки в гардеробе. Неужели специально к отпуску прикупил?..
Подсел не ко мне, а устроился поодаль, за три столика. Подозвал официантку, что-то ей шепнул, указывая на меня глазами, сунул денег.
Ого, интересное кино начинается… Тут и официантка подплывает. Кладет передо мной пунцовую розу, наливает в бокал шампанское, а сама украдкой меня разглядывает.
- Это вам от мужчины вон за тем столиком, - говорит.
Я глоток делаю и к Лешке поворачиваюсь. А он встает, берет свой бокал, кланяется мне, отпивает немного шампанского…
Я в полном недоумении… Сидим каждый за своим столом, переглядываемся. Минут через пять, когда ему, видимо, в гляделки играть надоело, Леха встает и направляется ко мне.
- Прекрасная незнакомка, разрешите нарушить ваше уединение, - опять склонился в поклоне.
Очуметь!.. Какие галантности…
Я мычу что-то невразумительное в ответ и машу рукой: да садись ты уже, не удобно ведь, люди смотрят!.. И правда, народ на нас глазеет, не скрываясь: ещё бы, такое шоу и бесплатно! Он усаживается и начинает нести какую-то чепуху про цветы-звезды-глаза. Короче, идет кадрёж по полной программе. Я в шоке! Шепчу ему: ты, часом не перегрелся, с головой все в порядке? А он в ответ опять про токи-флюиды и любовь с первого взгляда… А у самого глаз шухерной-шухерной… Я его таким уже давно не видела. А ведь было же, было: сумасшедший студент с гитарой, серенады под окнами пока вахтерша не погонит, охапки цветов из ботсада перед дверью моей комнаты в общаге…
А тут оркестр кабацкий ка-а-ак вжарит… Я аж вздрогнула. Грохот стоял такой – друг друга не слышно. Как только отгремело что-то разухабистое, Леша – к музыкантам. Пошушукался с главным, смотрю – ему микрофон передали.
- А эту песню я посвящаю прекрасной незнакомке, - выдает Лешка и опять кланяется в мою сторону.
Посетители в восторге, хлопают, смеются, а я сквозь землю готова провалиться. Тут вступает оркестр. Мамочки мои, «Третье сентября»… Я не очень люблю Шуфутинского, но эта песня мне всегда нравилась. Она такая… Ну не знаю, она такая запретная, она про сладкий грех… У меня от неё мурашки по коже, а сейчас так вообще, как будто током шибает. Или это я её так воспринимаю?
Как только Лёшка пропел про «день, когда горят костры рябин», я встаю - эх, пропадать, так с музыкой - иду к нему. Приседаю в книксене, кладу руку ему на плечо. Он подхватывает меня, и мы кружим в танце. Стали подтягиваться и другие пары. Лёшка уже не поёт, а, глядя мне в глаза, хрипло шепчет слова песни. Ещё последние аккорды не отзвучали, а он не глядя, ткнул кому-то микрофон, подхватил меня на руки и двинулся к выходу. Публика одобрительно загалдела: «Мужик, давай!», «Ай, молодца!», «Покажи ей!»
Во-о-от…
Дни проходили, как в тумане. Мы просто никого и ничего вокруг не замечали. Дошло до того, что за завтраком в пансионатской столовке какая-то сердобольная женщинка подошла ко мне, и участливо погладив по плечику, предостерегла: «Милочка, вы бы пыл-то поумерили. Этим кобелям на курортах от женщины только одного и надо. Сделают свое дело, утрутся - и в сторону, а вам же к семье возвращаться…»
Едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, я пообещала, что буду осторожной.
А Лёшенька мой безумствовал. Каждый день через постояльцев передавал мне цветы, записочки, всякие милые безделушки, лазил ко мне через балкон, благо номер находился на втором этаже. В пансионате почему-то были установлены совдеповские порядки, после одиннадцати посетителей не пускали. Лёшка мог, конечно, сунуть денег кому надо и приобрести, что называется абонемент, но он категорически не хотел этого делать. Говорил, что ситуация напоминает ему нашу бурную студенческую любовь, говорил, что в этом есть определённая романтика. Он вообще похорошел, мой муж. Загорелый, с выцветшими волосами, валики на боках исчезли, пресс наметился. Еще бы, солнце, воздух и вода, ну и эквилибристика почти каждую ночь… Несколько раз замечала, как женщины бросали на него заинтересованные взгляды.
А один раз было, вот умора… Договорились, что я за ним зайду и потом мы вместе пойдем на пляж. Подхожу к дому, Лёшка уже около калитки. А рядом с ним какая-то брюнетка стоит. Кокетничает, зараза… И так декольте покажет, и эдак… Смеётся дробненько-дробненько, так что грудь трясется-волнуется, и все норовит к нему прикоснуться, то бедром, то локотком. Я захожу во двор и - чмок Лешку в щёчку: «Привет, милый, - и подражая героине из фильма «Любовь и голуби», спрашиваю, - а чё это за сучка крашена?» Та, обращаясь к моему мужу, капризно надувает губки: «Фи, Алексей, откуда это у вас такие некультурные знакомые?» А я ей: «А ну чеши отсюда! Нечего на чужое зариться!» Смотрю, брюнетка багровеет и вот-вот мне в волосы вцепится, а я чувствую - пусть только попробует - я ей покажу, где раки зимуют! Лешка это тоже замечает, хватает меня в охапку, и мы в обнимку вылетаем на улицу и несёмся к морю.
Добрались до набережной. Лёшка – хвать меня за руку и куда-то в сторону тянет. Смотрю, перед нами кабинка автоматического фото. Мы туда – нырк… Он меня обнимает, целует и, смеясь, приговаривает: «Тигрица моя, отбила, отбила…» А меня такая волна нежности накрыла, чувствую, сейчас разревусь… А Лёшка, паразит, ручонки свои шаловливые распустил. Правильно та женщинка в столовке говорила, что этим кобелям только одного и надо. А я и не против...
И такое землетрясение мы там устроили… А вокруг же народ ходит, и все всё понимают, и начинают хохмить: кто подсобить предлагает, кто свечку подержать. А нам и дела до них нет. Пока не раздался визгливый женский голос: «Ну, совсем обнаглели, малолетки паршивые, здесь же дети!.. Я сейчас милицию позову!»
Ох, лучше бы она этого не говорила: мы с диким хохотом вываливаемся из кабинки пред её светлы очи… Картина маслом: потные, всклокоченные, и отнюдь не малолетки. У меня лифчик от купальника на шее, у Лешки шорты спущены до колен… Мы, хохоча, пытаемся привести себя в порядок, а она судорожно пытается прикрыть ладошкой глаза своему ребёнку…
Во-о-от…
А дочечке нашей третий годик пошел. Мы ее Мариной назвали, кажется в переводе с греческого это значит «морская»…