РОДОВАЯ ПАМЯТЬ

Ольга Прилуцкая

РОДОВАЯ ПАМЯТЬ

Мне сегодня приснился отец. Вот уже четверть века мы с ним изредка встречаемся во сне. Как быстро летит время! Каждый следующий год короче предыдущего. Завтра мне пятьдесят. Господи, неужели я уже прожила столько лет? Страшно-то как! А кажется, что я все такая же, как в двадцать пять и в тридцать… Но мой папа умер, едва ему перевалило за эту половину века.
Я похожа на своего отца, и мне всегда говорили: «Ты Ворошилина!» Хотя на самом деле у меня была другая фамилия. Потому что мой дед, Ворошилин Алексей Алексеевич, пропал без вести на войне. Опасаясь, чтобы это не навредило во взрослой жизни сыну, бабушка записала его на свою девичью фамилию, оставив младших дочерей Ворошилиными. Их у нее двое. Последняя родилась в июне сорок первого, через семь дней после начала войны. Вряд ли успел увидеть ее отец, ушедший на фронт. Она-то его знает по единственной фотографии довоенной поры, из которой гораздо позже сделали цветной портрет и повесили на стену. А папа мой помнил отца всю жизнь. Я же на этот портрет обращала внимание нечасто. Висит да висит себе… Круглолицый, с добродушным взглядом, взрослый, как мой папа, мужчина. Чужой, если честно. Позже, заезжая к бабушке раз в год-два, я встречалась с голубыми глазами молодого парня с портрета. Со временем он становился уже младше моего папы, а потом – и меня самой…
Как-то в детстве я обиделась на бабушку. Не помню, за что. Папа, уловив мое настроение, решил поговорить со мной.
- Знаешь, дочь, ты не серчай на бабушку Полю... Она добрая. Только не всегда ласковая. Так ведь это потому, что жизнь у нее тяжелая была. Больно много трудностей выпало на ее долю. В войну осталась с нами троими одна. Пришлось работать в шахте, таскать вагонетки с углем. Страдала от того, что не могла накормить нас досыта, и мы с сестрами то стреляли воробьев из рогатки, то просили милостыню втихаря от нее. У нее, дочь, только руки жесткие, а душа мягкая и добрая. Так ведь этими руками она сама дом построила…


Дом и вправду был не хуже, чем у кого-то на их улице в небольшом шахтерском поселке. Вообще-то Ворошилины родом из Курской области. Говорят, у моего прадеда был очень большой яблоневый сад и справный дом в деревне на реке Псел. Но в коллективизацию все отобрали. Бабушка-то из голытьбы была, ее не коснулось раскулачивание. Она считалась в деревне красавицей. А жених Алешка, единственный сын состоятельной и уважаемой за честность семьи, – был просто очень добрым и любящим парнем. Этим и покорил ее сердце. Поженившись, уехали в Донбасс. Наверное, дед мой специально увез свою Полюшку подальше от родных мест. Потому что у нее там была любовь. Говорят, что когда еще в девках она шла на свидание к другому, Алешка убегал в рожь и плакал. А уж женившись на своей жар-птице, он ревностно оберегал семью! И жили хорошо. Сначала сына родили, вскоре дочку. Но война, война, подлая, все перечеркнула! Бабушке был тридцать один год, когда она осталась одна в оккупации с тремя ребятишками, мал-мала меньше. А муж пропал без вести. Хотя, после войны приходил к ней односельчанин, служивший вместе с ее Алексеем. Говорил, что своими глазами видел, как того убили во время боя за Смоленск. Звал ее замуж. Отказала, хоть и любила его когда-то. Да теперь у нее муж был. Не верила, что он погиб. А коль не погиб, к ней вернется обязательно. Он верный. Но не вернулся… Так и прожила моя бабушка одна с тремя детьми. Всех выучила, дала высшее образование. Сама-то она училась читать, будучи уже взрослой, по книжке Пушкина «Барышня-крестьянка». Эта пожелтевшая от времени книжонка у нее за иконой лежала. Икона висела в летней кухне, куда чужие люди заходили редко. Однажды я осталась там одна. Поставив табуретку на стул, добралась до той иконы, достала книжку и зачиталась. Мне еще семи лет не было, но читать я умела уже года два. Это была первая взрослая книга в моей жизни! Когда бабушка увидела как я ее читаю, она, что-то вспомнив, погладила меня по голове, зацепив мои волосенки заскорузлыми пальцами труженицы, отчего я недовольно дернулась.
- Читай, внучка! Алешка вот в богатой семье вырос, а был неграмотным. Даже не мог мне с войны письма написать. Я-то читать выучилась сразу, как замуж вышла…
Она никогда не называла его дедом. Он для нее так и остался Алешкой на всю жизнь.
Позже бабушка выстроила еще один дом, кирпичный. И снова сама спроектировала и почти все сделала своими руками. А старый дом сломала…
Да, этот самый старый дом и приснился мне года через два после смерти папы. Будто собралась вся родня - столы выставили через две комнаты. Все заняты друг другом. Неожиданно в дверном проеме с улицы появляется мой папа с молодым красноармейцем в пилоточке времен Великой Отечественной войны. А папа такой, каким я его помню в последние годы жизни. В шуме застолья одна я обратила на них внимание. В полутемной комнате стоят они, пронизанные лучами солнечного света. Папа обращается к красноармейцу, показывая в мою сторону:
- Вот, пап, смотри - мои дочь и жена.
Я хочу спросить его: «Какой папа? Ты что?!», но немею, как это обычно бывает во сне. С тем и просыпаюсь.
Пришла к бабушке и говорю ей:
- Слушай, наверное, дед сегодня умер. Вот что мне приснилось…
Рассказала сон.
- Не знаю… Я долго верила, что он живой. Порой обижалась на него: «Что ж ты бросил меня, Алешка! Мне так трудно с тремя ребятишками …», - бабушка скорбно поджала губы, вспомнив, видно, все обиды и унижения.
- Да, может, и жил себе припеваючи где-нибудь за границей все эти годы, - усмехнулась я.
Но невольно снова мысленно, как киноленту, прокрутила свой сон. И тут меня словно озарило – пилотка, и он молодой. Я, неверующая ни в Бога, ни в черта, ни в загробную жизнь, вдруг бухнула:
- А, может, они сегодня встретились там, на том свете?
Бабушка молча перекрестилась почему-то двумя пальцами и пошла на огород. Я вспомнила, что когда-то она была в старой вере, а потом уж стала как все.
Запал мне этот сон в душу. Странный какой-то... Когда год назад я вышла в Интернет, то первым делом обратила внимание на окно «Поиск». Для примера под ним было написано: «А.С.Пушкин». Я набрала свою фамилию. Чего только не выдал компьютер в ответ! Набрала «Ворошилин». Выдали «Историческую летопись Курского дворянства», «Писцовыя книги» с «Ять». Там в записи от 1688 года я увидела фамилию своих предков по отцовской линии. Они и в ней стояли рядом с бабушкиными. Судьба? Интересно!
С тех пор я стала искать Ворошилина А.А. на всех сайтах, связанных с Великой Отечественной войной. Даже среди власовцев. Но везде был один ответ: «В базе данных не найден. Слишком мало сведений». Все верно! Бабушки нет в живых уже около десяти лет. Мой папа и его средняя сестра умерли еще раньше. Осталась только самая младшая, сорок первого года рождения. Та вряд ли что знает…
Я поднялась с постели, сделала пару привычных упражнений утренней зарядки – на пятьдесят выглядеть не хочется. Весна! Из окна виден Дон. Оттуда доносятся гудки – судоходство началось. Земля в саду усыпана лепестками облетевшего цвета вишни. И яблоня стоит, словно невеста в пене подвенечной фаты. Жизнь прекрасна!
После душа подсела к компьютеру, вошла в интернет. Пробежалась по сайтам. Наткнулась на «Мемориал». Сто раз уж была в нем. «Архивы, генеалогия»… Общались! «ОБД – Мемориал. Данные ЦАМО РФ». А сюда я обращалась? Не помню! Попробовать? Вошла. Как обычно набираю «Ворошилин А.А.» Жду привычный ответ: «Нет данных». Но вдруг появляется условно-графическая фигурка солдата и слова:
«Ворошилин А.А. 02.1912 - 16.03.1942 - Русская Борчная»
Нет, опять мимо! Не мой Ворошилин. Ничего общего с моим, кроме ФИО. Если 1912 – год рождения, то бабушка с 1910 года. Не может же он быть младше ее? А почему нет? Что-то останавливает меня. Я снова возвращаюсь к таблице. Русская Борчная, что это?
В 1688 году мои предки жили в селе Поречном. Гораздо позже оно разделилось на Черкасское Поречное и Русское Поречное, где родился мой папа. Так может быть?.. Да нет! Этот младше бабушки на два года. Что-то я разнервничалась, даже не сразу сообразила, что есть еще и продолжение. Выхожу на другую таблицу. Так, снова 02.1912, но уже Русская Порчная. Конечно, очередной однофамилец, можно не сомневаться!
«Воинское звание – солдат (рядовой)» Понятное дело! «Судьба – погиб в плену 16.03.1942» Что ж, царствие ему небесное, этому незнакомому мне страдальцу.
Действительно, судьба. Не найти мне своего деда и на этот раз! На всякий случай распечатаю на бумаге эти данные. Только зачем? Но рука сама собой нажала на значок «Печать». Заработал принтер, и из недр машинки медленно
выползает лист бумаги. Он ползет, а я вижу на нем совсем не то, что видела на мониторе и хотела распечатать. На бумаге проявляется снимок большого листа с дырками от дырокола по краю, вырванного из какой-то старинной амбарной книги. Что это? Написано авторучкой по-немецки готическим шрифтом. Ничего не понимаю! Куда я влезла? Спокойнее надо, спокойнее! Чего я нервничаю? Снова нажимаю на «Печать». Господи, опять такой же листок выползает, только написано гораздо больше. Кажется, там даже что-то есть и на русском языке. С нетерпением вырываю из зубов принтера листок. Сразу все одним взглядом не охватить. Но бросается в глаза свастика в правом верхнем углу и ниже слева отпечаток пальца в рамке. Под ним по-русски: «Умер 16.3.42» Прямо как в кино! Спокойнее, не нервничать! Читаем документ неизвестно какой давности. Почему его нет на мониторе? Так, WOROSCHILIN ALEKSEJ Ruskaja Portschnaja. Ясно, все о том же! Взгляд вправо. Следующая колонка: по-русски кем-то сделан перевод написанного «кр-ц 410 АП». Не понимаю, что означает печатный шрифт (я учила английский), но той же авторучкой написано: Smolensk (батюшки, Смоленск! Мой?!), 20 VIII 41. Я покрылась испариной. Неужели мой? Но чего трястись, чего нервничать? Ну и что, может, и мой. Что же теперь? Да нет, не мой! Он с двенадцатого года, а моя бабушка с десятого! Никогда и речи не было, что ее муж младше. А когда о чем вообще-то была речь? Ты хоть раз с бабкой поговорила о ее жизни? Так, все урывками да обрывками. А теперь уж что плакать по волосам, снявши голову? А никто и не плачет. Читай дальше! Pelageja Woroschilina. Ой, мне плохо! Моя бабушка – Пелагея Алексеевна! Не может быть! Дальше! Глаза ничего не видят, руки трясутся! Господи, да что за почерк у этого проклятого немца! Или это я так плохо соображаю, что с трудом различаю латинские буквы? Да вот же ниже русским языком написано это имя и еще ниже - «Шахта Румянцева,46». Мой!!! Мой дед… Нашелся! Как будто живого встретила! Но он умер! Какая жалость! А где умер? В плену. Да понятно! Но где? Руки трясутся все сильнее, бумага в них ходуном ходит. А, вот в верхнем углу: Stalag VI/B Mauthausen. Маутхаузен?! Ужас! Бедный мой, родной мой! Слезы текут ручьем по лицу. Как же ты? Сколько же пришлось тебе выстрадать? Тебе, старообрядцу, которому вера запрещала пользоваться чужой посудой, курить, пить, материться и, конечно же убивать! Может, потому ты и попал в плен, что не мог выстрелить в человека? Ты же, говорят, был очень добрым! Дед ты мой родной! А я и не помню твоего лица с того старого, восстановленного кем-то портрета. Прости меня! Прости! Но я тебя нашла, нашла! Только вот уже ни бабушке, ни папе не смогу рассказать об этом. Люди! Мой дед не предатель, как считали тогда всех, пропавших без вести! Он не пропал! Он погиб мученической смертью. В Маутхаузене весной сорок второго впервые опробовали газовые камеры на узниках. Об этом я где-то читала недавно! И папа тоже умер в марте… Судьба! Я плачу, а в голове мечутся мысли, одна нелепее другой. Мелькнуло лицо Витьки Бухгаммера, красивого голубоглазого немца, который в студенчестве любил меня. Он был из поволжских немцев, немало пострадавших из-за своей национальности в войну. Славный парень, но что-то не сложилось у нас. Не судьба! Вспомнилось, какие хорошие немцы принимали нас с мужем в Берлине. Они тоже пережили войну. Одна приятная пожилая австриячка пригласила к себе домой. После войны ее угнали в Красноярский край. Мы с ней пили водку, и она вспоминала русские слова «картошка, спасибо, карашо!», сибирский мороз, спирт. А я смеялась и называла ее землячкой, потому что училась там же в институте. И был старый немец, который говорил, что в годы войны работал на санитарной машине, а мы с мужем шутили между собой, не на душегубке ли? И вот оно что! Мой дед погиб в плену у этих милых немцев!.. Нет, у фашистов! В каждой нации есть свои мерзавцы. Но мне-то от этого не легче! Бедный, бедный мой дед! Только мы с тобой из всей нашей семьи побывали за границей. Я вернулась с приятными воспоминаниями, а ты остался там навечно. Но теперь ты жив для меня! Я нашла тебя! Я обязательно приеду к тебе! Ты заново возродился для своих внуков и правнуков! Теперь ты – не просто портрет на стене! Ты мой родной, дорогой мой, погибший за наше будущее. Да ведь я люблю тебя! Спасибо тебе! И прости нас!!!
За окном буйно цветут пять яблонь в моем маленьком саду, как когда-то в огромном яблоневом саду моих предков в Курской губернии. Завтра День победы и мое пятидесятилетие. И названа я своим отцом в честь победы Викторией. Я плачу от счастья и от боли за своего деда, бабушку, папу… За всех, кто пережил ту проклятую войну с ее еще долгим эхом… Действительно, праздник со слезами на глазах. Только теперь это для меня не просто фраза из песни. Господи, пусть никогда не будет войн! Люди, берегите МИР! А иначе зачем она, родовая память?


Май 2008 год