непридуманные придуманности

Алексей Люпин
Придуманные непридуманности
(Интервью-размышление, взятое у
мужчины в дни его 70-летия)
Монолог
Отцы возвращаются с фронта домой
Война для нас закончилась днем Победы, Но возвращались с фронта наши отцы долго. И каждое возвращение для нас детей, уже дождавшихся с фронта своих отцов и для не дождавшихся, но ждущих, и тех, кто уже не ждал, потому что знал, что отец их погиб, для всех нас, из уличной ребятни, возвращение очередного отца становилось радостным событием, а не только для тех, к кому отец возвращался.
Тогда, в те дни взрослые собирались за нехитрым столом, пили, закусывали. Быстро хмелели от несытной еды вообще и этой наспех собранной по случаю возвращения, и пьяного зелья.
И пели под гармошку, под гитару или аккордеон, а случалось и под балалайку, или мандолину. И танцевали, если находился патефон и старые пластинки довоенных лет. Курили самокрутки или «козьи ножки» из махорки, и самодельного табака.
Случались и пьяные потасовки, которые быстро прекращались: находились другие, кто сразу же успокаивал драчунов, а кого-то уводили восвояси. Кто успокаивался, тот сразу примыкал к танцующим или поющим, как ни в чем не бывало. И, конечно же, были воспоминания и разговоры и все про войну и то, как бабы ждали с детьми своих ненаглядных и суженых.
Мы же, ребятня, все продолжали бегать, играть в свои игры в «войнушку», да казаки-разбойники. С той лишь особенностью, что центром всего этого действа становился сам стол, который обычно накрывался прямо во внутренних двориках разваленных домов, обозначенных поло-уцелевшими стенами, под открытым небом. А жили мы рядом с этими развалинами, в домах, в которых уцелели хотя бы какие-то признаки крыши, которая все равно ремонтировалось подручными средствами, оставшихся от войны.
Мое детство прошло в Севастополе. Тогда он представлял груду камней под открытым небом и жарким солнцем. Севастопольцы наспех, что могли, отремонтировали для жилья, отвоевав минимальное пространство у искореженной войной земли, воистину священной, захламленной бесконечным месивом металла, спущенного с неба беспощадными немцами, оказавшимися в эту войну фашистами, сросшегося с красивейшим белым энкерманским камнем, превратившимся в груды бесформенного битого израненного камня, измученного безумной силой напалма и огня. Только через лет пять город стал принимать прежние очертания. Он стал весь беленьким низкорослым, одноэтажным, оштукатуренным просто ладонями рук, героическими женщинами и по весне утопающим в цветущих садах из фруктовых деревьев: вишен, абрикос, черешен и повсюду цвела сирень ирисы, называемые петухами, а на окраине, за Малаховым курганом, на Сапун-горе и в его окрестностях – море красных маков и ковыль - травы, – это украденная войной нежность, это жизнь тех, кто отдал ее до последней капли крови, ради Победы над врагом…
А иногда длинные столы устраивались даже на улице, возле дома виновников торжества. И, как правило, стол организовывался всем миром, в складчину. И, конечно же, всем нам, детям войны, в этот час застолья перепадало всякой сладкой снеди: молочный сахар, сахар-рафинад, сладкий черный хлеб, иногда даже печенье, пряники, баранки и даже конфеты - кофейные подушечки к чаю…
Родители, истосковавшись друг о друге, в свободное время старались наверстать будто упущенное, с удовольствием ходили на танцы на площадках под открытым небом, в кино, вечером, когда стемнеет так как клубов и кинотеатров закрытых было мало, больше было кинотеатров тоже под открытым небом. Благодаря летним кинотеатрам мы, дети часто устраивались на крышах домов и на деревьях, примыкавших к кинотеатру, а то и прямо на стенах, ограждающих территорию зала. Тогда нас периодически, как воробьев, сгоняли со стен билетерши, а мы, как только те уходили, снова забирались на стены и смотрели, до следующей облавы. Часто родители ходили в гости, и в ответ, приглашали их к себе в ответ…
«Сара-мальчик»
Так что мы, дети войны. были во многом свободны от излишней опеки родителей и нас воспитывала школа, улица и одинокие взрослые, которые охотно в свободное время совершенно искренно и чутко, тактично вносили в нашу детскую суету некоторую осмысленность и культуру. Некоторые даже устраивали нашими силами концерты для обитателей улицы, которые мы с радостью давали в праздничные дни. И мы, дети, с ними охотно делились нашими проблемами и переживаниями. Я, например, много получал из того, что формировало меня как человека, и гораздо больше не от школы, а от встреч с такими людьми. Я вспоминаю их лица и теперь, понимаю, что и мы, дети, много доставляли им не только хлопот, но и давали радость, потому что порой, привязывались к ним, как к родным. Стоило их только увидеть, как мы сразу сыпались, бог-весть, откуда к ним, сразу бросаясь на шею, совершенно не давая им возможности побыть одним. Взаимная радость, как задушевная песня витала тогда над нашими ранеными войной сердцами. В море радости и тепла мы купались, счастье питало и очаровывало нас обоюдно.
Вспоминается, в связи с этим мне и такой случай, на который, если со стороны посмотреть, покажется одним из ярких примеров проявления детской жестокости и черствости.
В нашем районе жила одна одинокая женщина, помешанная. Она ходила всегда почти в одной и той же одежде: из грубой ткани серо-белой блузе с небольшим вырезом на груди и в длинной юбке, тоже серой, стянутой не толстой веревкой на талии и всегда босая. Длинные густые вьющиеся седые волосы, с красной лентой на лбу, у переносицы, но все равно они были несколько взъерошенными и всклоченными. Через руку у нее было плетеное лукошко, заполненное до верху чем-то и прикрытое грязной тряпкой. Лицо у нее было не запоминающееся, обычное. Не сразу бросалось в глаза ее сумасшествие. Только движения были необычайно беспокойные и неопределенные: нельзя было понять, что она просто идет куда-то или что-то ищет. Часто казалось, что вот сейчас она сорвется с места и побежит или, наоборот остановится и застынет, как вкопанная, а то вдруг, замашет руками, перед этим поставив лукошко возле себя, будто крыльями. И все это она делала с такой уверенностью, что она и на самом деле сейчас и впрямь взлетит. В ее угловатой походке было много мужского, что только еще больше её увеличивало в размерах. А она ростом была не малым, с метр восемьдесят, не меньше, крупная и грузная. Мы побаивались ее и поэтому, когда дразнили ее, то ближе, чем на метров пять к ней не приближались.
Она появлялась на нашей улице, совершенно неожиданно и если никто ее не замечал, так сразу шла к другому концу улицы и исчезала за углом. Следующий момент ее появления на нашей короткой улице предсказать было невозможно.
Ей больше всего перепадало от нас, детей. Мы, завидев ее, подбегали к ней, окружали ее и начинали скандировать, дразнить ее: «Сара-мальчик! Сара-мальчик! Покажи картину, как немецкий пароход наскочил на мину!» Она начинала обеспокоено метаться, что-то бессвязное выкрикивать, ругаться, бросаясь в сторону одного из нас. чтобы поймать. Но этого ей не удавалось. Тогда она, в конце концов, беспомощно швыряла лукошко в нас. Оно переворачивалось еще в воздухе. Оттуда разлетались какие-то свертки с едой и с чем-то еще сыпучим, кружки, ложки и миски. Тогда она подпрыгивала к уже лежащему лукошку. Быстро подбирала рассыпанные свертки и посуду, не обращая никакого внимания на наши дразнилки.
Случалось и такое, что она неожиданно начинала истошно голосить. И тогда кто-то из взрослых выбегал на улицу из дома и разгонял нас, угрожая поймать нас и нам отодрать уши. Мы разбегались в разные стороны, звонко смеясь и крича что-то. А тот, кто выходил на помощь несчастной помогал ей собрать разбросанные вещи и успокаивал ее.
Иногда мы доводили ее до того самого главного, ради чего и произносились наши дразнилки, когда она начинала подпрыгивать на месте и смеяться. Потом она, выкрикивая несусветную абракадабру, начинала задирать юбку, демонстрируя свою наготу. А мы на радостях как победители, еще разухабистее, орать: «Сара-мальчик! Сара-мальчик!..»
Однажды, как раз в один из таких случаев, с рынка, который находился не далеко от нас, шла баба Тоня, наша сказительница, которая, иногда по вечерам, рассказывала нам всякие истории, а мы с замиранием сердца слушали ее.
Завидев эту сцену и быстро смекнув, о происходящем, она громко без какого-либо надрыва, спокойно, как заправский боцман, выругалась и произнесла: «Фашисты! Прекратить издевательство! Чтобы я этого никогда впредь не видела, Марш от нее! Чтобы глаза мои вас не видели больше!»
Ее гипнотический громкий голос мы услышали сразу, мощный, прокуренный. Мы, будто по мановению волшебной палочки сразу умолкли и бросились бежать в другой конец улицы.

А она до этого случая любила сидеть с нами и рассказывать своим хрустящим голосом истории и при этом, спокойно затягиваться самокруткой. И это только еще больше придавало ее рассказам загадочности и неожиданности в ходе повествования.
После случившегося, баба Тоня долго нас не видела в упор, пока, однажды мы по совету дяди Николая, главного устроителя всех наших концертов, который посоветовал нам извиниться, решились на такое, на то, чтобы извиниться.
Так мы однажды собрались возле дома бабы Тони и стали ждать, когда она выйдет на улицу. И тогда мы извинились. А она нам рассказала трагическую историю о нашей «Саре» (ее настоящего имени из нас никто не знал).

Была весна 1945 года. Оставались считанные дни до окончания войны. Уже тогда линия фронта отступила далеко от Крыма и границы нашего Отечества. Стали редкими налеты вражеских самолетов. Стали забываться канонады артиллерии, шквальная пальба и перестрелки. В один из таких дней и произошла роковая трагедия.
У нее было двое сыновей шести и пяти лет. Они, как и многие дети, обычно, пропадали на улице, которая примыкала к краю не большой балки. Иногда ребята забегали и туда.
В один из весенних мартовских дней произошло это несчастье. Братья часто любили играть вдвоем. В этот день они играли тоже вдвоем, в конце улицы, у края балки. Кто-то из них, видать, случайно обнаружил кусок торчащего золотистого цвета металлической поверхности. Тогда один из братьев подозвал другого к себе. И они, видать, решили вырыть торчащий кусок металла, используя. должно быть. другие куски железа, которым была напичкана вся земля вокруг. А то был, должно быть, не разорвавшийся снаряд, который в какой-то момент и сработал. Грянул такой силы взрыв, что многие его услышали и выбежали на улицу. Каждая мать побежала к месту взрыва, в предчувствии нелепой беды. Побежала и она, наша «Сара». И нашла она разметавшиеся вокруг воронки части человеческих тел и узнала по ним, что это ее мальчики. И кричала она тогда истошным голосом над ними, и ругала себя, что не уберегла их. Как не утешали ее другие матери, как не успокаивали ее, все было бесполезно: она никого не видела и не слышала. И тогда, бедные и измученные, женщины решили оставить ее одну возле поруганных кусков тел ее сыночков, только организовали дежурство, отойдя на метров пятьдесят от нее. Лишь к утру, к рассвету она умолкла. Даже вроде бы уснула. Но через минут двадцать, как рассказывали те, кто в этот момент находился на дежурстве, она резко очнулась, вскочила на землю и стала громко хохотать и прыгать вокруг сложенных кусков тел, накрытых белой простыней (кто-то из женщин принес, видать). Тогда то она и начала задирать юбку кверху, впервые. Вскоре, приехала военная машина с несколькими матросиками. Они погрузили останки тел, рожденных для жизни, а несчастную мать усадили в кабину. Она уже не сопротивлялась, Она была в глубоком забытьи. Её отвезли в госпиталь. Через некоторое время она вернулась домой…

Шел тогда 1951 год, когда баба Тоня поведала нам эту нелепую и роковую историю.
Первое искушение
В нашей уличной команде были и девчонки. Вернее, две девчонки. Две сестры, двенадцати и тринадцати лет, Надежда и Люба. Хулиганистые, озорные, смелые и преданные. К ним мы больше обращались одним именем – Надь - Люба. Они всегда были только вдвоем, как тяни-толкай у Корнея Чуковского. Мы, пацаны, даже и за девчонок их не принимали. На самые трудные дела они у нас были всегда самые первые. Была у них еще старшая сестра, Вера. Она в отличие от Надь - Любы никогда не водилась с нами и была полная противоположность своим младшим сестрам. Она им заменяла мать, которая все время пропадала на работе при доке, на ремонтном заводе. Она стирала белье матросов и офицеров, а еще приносила оттуда, когда на коромысле в ведрах, сделанных из жестяных больших консервных банок из-под сгущенного молока, помои: отходы и остатки после еды матросской, а иногда в самодельной двухколесной тачке, уже в термосах все эти же помои, а в мешках, видать, грязное белье.
Тетя Таисия - мать троих детей, трех девчонок, овдовела в первые дни войны. Она была крупной и статной женщиной, худющая и жилистая, со скуластым красивым лицом, с впалыми глазницами с широкими карими очами. При встрече с людьми она всегда их одаривала улыбкой. Тетя Таисия постоянно была в движении, и всегда куда-то спешащей, но без суеты и всегда с некой охоткой, она здоровалась с людьми, будто предчувствуя, что эта встреча с ними должна подарить ей радость.
Они жили в небольшом домике, побеленном известкой поверх оштукатуренных стен вручную. Собственно говоря, этот дом состоял из части уцелевших стен большущего дома. Видать, матросы, которых она тогда обстирывала и откуда она приносила еду для домашней скотины и кур, им помогли и из уцелевшего строительного материала, всего того, что уцелело после бомбежек от бывшего дома и выстроили это жилище, занимавшее одну четвертую часть от этого дома. А остальную часть земли они разровняли и превратили в небольшой огородик с сарайчиками для живности. Рядом с домом был еще не большой внутренний дворик, больше походивший на небольшой фруктовый сад из пары абрикос и вишен, да одной черешни желтой ранней и с небольшим навесом из белого и черного винограда, под которым можно было укрыться в жаркую пору от солнца.
Со всем этим хозяйством управлялась тетя Таисия с Верой. Они вообще были очень дружны между собой. Надь - Люба всегда слушали сестру. А мать, тем более. Иногда к работам по дому привлекались и младшие сестры. Но крайне редко. От них требовалось, и это было главным в их доме - все они должны были учиться только хорошо и не хуже. И это у всех у них получалось, включая и старшую сестру. Вообще они были моторными во всем и поэтому учились тоже хорошо. Жили они очень не богато, но при этом всегда были веселыми и озорными, и бережливыми, по отношению к своему достоинству и не гордыми.
Я не часто, но заходил к ним в дом и поэтому видел, как они живут и что едят. Жир-смалец, сливочное масло и мясо, - все это заменял маргарин. Мясо, колбасу, масло и сметану они ели в основном по праздникам. Я, когда это узнал, старался, когда мать делала бутерброд с маслом, посыпанным сахаром сверху или же смазанный повидлом или каким-нибудь вареньем, а то и сгущенкой, тогда просил еще пару таких бутербродов, чтобы угостить кого-нибудь из друзей. Но в голове я держал одну мысль: угостить девчонок. Так вот, когда я их угощал, то наталкивался на то, что они, прежде всего, категорически не соглашались принять угощение. Но, когда после мною , проявленной настойчивости, мне удавалось их угостить, а им принять бутерброды, они почему-то благодарили меня, и после этого уходили к себе домой. Где они оставались и не выходили на улицу до следующего дня. И это происходило каждый раз, когда я их угощал чем-либо из еды, пока я однажды не решил покончить с этим угощением бутербродами на улице и этим непонятным тогда для меня процессом угощения и принятия бутербродов другими, т.е. Надь – Любой…
Тетя Таисия им шила одежду из матросской одежды, по возможности мало поношенной. У них была знаменитая зингеровская ножная швейная машинка! Они носили даже тельняшки, но всегда были в юбках яркого цвета ниже колен, широких и просторных.
У Веры были густые длинные темные волосы, заплетенные в одну косу, которая почти всегда лежала у нее на груди. Она была на голову выше меня, и это меня смущало. Я помню, что именно, когда я встречался с ней, то всегда старался стоять не радом, а так, чтобы я всегда оказывался, стоящим напротив ее. В присутствии ее, я чувствовал некоторое волнение. Мне хотелось быть и не быть с ней рядом. И каждый раз, когда я по какой-либо причине прерывал эту встречу с ней, мне становилось как-то спокойнее и увереннее. И я быстро забывал о своих непонятных чувствах, увлекаясь новыми столкновениями в жизни, которые мне она предлагала, а я охотно и увлеченно принимал их…
У Надь – Любы были волосы прямые, светлые и коротко подстриженные, под мальчика.
Я приехал с родителями в Севастополь в 1946 году. А на этой улице мы стали жить с 1949 по осень 1954 года. В Севастополе наша семья пополнилась, родители родили еще брата. Осенью 1954 года мы переехали на Дальний Восток, где мой отец, морской офицер, продолжил свою службу на флоте…

Я вспоминаю некоторые события и факты из своей жизни совсем не для того, чтобы затем написать свою биографию, хотя это, может быть, и представляет для меня определенный интерес. Разве сама по себе не интересна биография человека, прожившего жизнь длинной в семьдесят лет, в общем, не считающего себя, как личность, мало интересной. Напротив, я считаю себя человеком, чья жизнь могла бы быть в чем-то и поучительной для остальных. Хотя бы для того, чтобы избежать тех ошибок, которые я совершил, сам того не желая. Но сейчас я вспоминаю лишь некоторые события, которые формировали меня, как человека. Мне почему-то захотелось именно так вспомнить себя. При этом, даже не вдаваться в размышления о том, а на сколько эти события, о которых я вспоминаю, были бы для меня самыми, самыми…
Мы обычно в июне, сразу после окончания школы уезжали в отпуск на Украину, родину мамы и возвращались в середине августа оттуда. Но в 1952 году мы уехали на Украину только в конце июня. Поэтому я все это время проводил в основном на море с ребятами в районе балки Ушакова или в бухте Аполлона.
В один из таких дней я не пошел на море, так как мама меня послала на центральный городской рынок за овощами и еще зачем-то, теперь уж и не вспомню. В районе двенадцати часов дня я вернулся домой с рынка. Когда я проходил мимо дома Надь – Любы, я услышал голос Любы. Когда я обернулся в сторону голоса, то увидел Любу на черешне, а выше ее на дереве и Надю. Они собирали поспевшую черешню. Люба пригласила меня поесть с дерева черешню. Тут же поспешила это же самое сделать и Надя. Я с радостью согласился в ответ на их приглашение. Только сказал им, что я сейчас отнесу овощи с рынка и отдам их матери, после чего и приду. Так и договорились.
Я быстро пришел домой. Отчитался перед матерью о купленных продуктах и. сообщив о том, что я пойду на улицу к ребятам, побежал к девчонкам.
Калитка в их дворик была открыта. Я, крикнув девчонкам, что я иду к ним, открыл калитку и поспешил к черешне. Я быстро взобрался на ствол, подтянувшись руками, а затем стал подымать ноги, чтобы ими зацепиться за одну из ближайших веток. А затем, удерживая себя ступней ног, я стал протягивать руки к следующей ветке, чтобы ими ухватиться за нее. И в это время в поле моего зрения попалась Люба. Вернее ее ноги и все то, что можно было увидеть под юбкой. Они были обнаженными!.. Но самое главное, - у нее не было того, что было у меня!.. Со мной сделалось просто и элементарно дурно…
Я чуть не потерял сознание, чуть не свалился с дерева. Я быстро слез с него и сославшись на то, что у меня свело правую ногу, видно от вчерашнего купания, эмитируя хромоту, пошел домой. Я успокоил их, объяснив, что я полежу, некоторое время дома и все у меня быстро пройдет. Они же, увлеченные процессом сбора поспевающей черешни, не придали особого значения произошедшему. И хорошо, что они даже и не поняли, а что же на самом деле произошло тогда со мной…
В эту ночь я спал плохо. Я довольно-таки скоро понял, что я настолько свыкся и привык к тому, что сестры постоянно с нами бывают вместе и на равных, что стал забывать о том, что они девчонки, а не парни. Хотя они, Надь – Люба всегда были и оставались девчонками. Выходит, что у меня по каким-то причинам тогда произошел разрыв между сознанием и подсознанием и тогда, я поступал с ними как с мальчишками, но интуитивно во мне, все же, уже тогда, на тринадцатом году жизни зрели чисто мужские влечения к ним и особенно к Вере. И только в момент, когда я лез на дерево, в момент, когда я увидел то, что я увидел, произошла встреча сознания и подсознания и, как результат – сшибка, отчего я был шокирован тем, что я увидел вверху на дереве.
Я спал и не спал разом в эту ночь. Какие-то, мне неведомые, силы управляли и манипулировали мною. И справиться с ними я не мог, а тем более, управлять ими. Мысленно я представлял и желал видеть Веру. И она появлялась неким силуэтом, но потом, когда она оборачивалась, я почему-то обнаруживал, что это не она, а Люба. Я просыпался и обнаруживал себя в возбужденном состоянии, а тело в ознобе с эпицентром у солнечного сплетения или же чуть ниже. Я хотел чьей-то близости и в тоже время, какой-то страх меня куда-то опять швырял и я летел, не помня себя, как и того, а зачем я это все делаю и, что со мной происходит на самом деле. У меня было тогда душевное состояние человека, страстно желающего то, чего он больше всего боится. И чем сильнее во мне этот страх проявлялся, тем сильнее во мне становилось это влечение…
И вот теперь, когда я вспомнил это: мои первые чувства пробуждения мужского начала во мне и вспомнил последующие мои увлечения и поиски, ошибки и порой невольные прегрешения на пути к своей неразгаданной половинки, я обнаружил в себе, что теперь меня именно сейчас заинтересовало, а где же они, эти три сестры, появившиеся на свет по не привычной череде имен: сперва – Вера, затем Люба и последней – Надежда? Что с ними? Чего они добились? Счастливы ли они? Жива ли их семижильная мать Таисия?
Все-таки, я благодарен тому, что они встретились на моем жизненном пути, потому что они в главном обогатили мою душу и совесть А искушения?… Что искушения? Их нам не избежать.
И они были. Наверное, само по себе движение, - это тоже одно из проявлений искушения.
Культ личности длинной в жизнь.Смарть Сталина
Я хорошо помню эти скорбные дни. В начале мы все жили в ожидании, что произойдет чудо и медицина вылечит нашего Отца всех народов, который за всех нас печется и заботится.
Я тогда, в те годы, смутно мечтал о том, что я буду артистом, только не решил, кем именно: певцом или актером. Я охотно принимал участие во всяких концертах в школе и при этом страшно переживал, что кто-то узнает о моей настоящей мечте. Даже близкие, так я считал, не должны были знать об этом. И с этой позиции меня выручало то, что школа наша была не слишком самодеятельной, а больше спортивной. Поэтому я тогда, в тревожные дни, на полном серьезе переживал за то, что если Сталин умрет, тогда, не будет возможным получить из его рук его сталинскую премию, что тогда она исчезнет вообще. И еще я переживал потому, что в ночь с 4-го марта на 5-е, перед тем как ложиться спать я почему-то прочитал Горького «Девушку и Смерть» и поэтому, когда утром на следующий день я узнал, что Сталин умер, я почувствовал какую-то связь между тем, что я читал и тем, что произошло…
Да, чуда не произошло, и 5-го марта весь город погрузился в скорбь. Повсюду, я видел плачущих, как молодых, так и стариков. Все растерянно перешептывались в растерянности: что же теперь с нами будет? Кто же сможет заменить незаменимого? Я же лишь всплакнул в самом начале, когда первый раз по радио услышал весть о смерти Сталина. Но потом быстро понял, что мужчине это не к лицу и примкнул к тем, кто, молча все делал, а когда говорил, то очень кратко и монотонно. В школе вместо занятий стали готовиться к траурному митингу, который назначили на два часа дня, когда начинались занятия учащихся второй смены. Во вторую смену учились в основном старшеклассники. Наша школа была школой смешанной, в отличии от многих ближайших школ, в том числе и той, в которой учились сестры Богомоловы: Вера, Любовь и Надежда.
До митинга объявили, чтобы каждый класс к митингу выпустил стенгазету, посвященную Сталину. Я сразу со своими школьными друзьями: Володей Сливченко и Валерой Петровым, побежали к отцу на корабль, который в это время находился в доке на Корабельной стороне, и оттуда мы принесли много журналов с фотографиями вождя, освещающих его неустанную заботу о нас детях и взрослых. В итоге наша газета оказалась самой лучшей в школе. Это был первый и последний раз, когда мне объявили благодарность по школе.
Я был середняком в учебе и достаточно неуправляемым по поведению. Нет, ошибаюсь, меня еще один раз похвалили, но уже не меня одного, а и Володю Сливченко, с которым я выступал за класс в конкурсе на лучшие номера художественной самодеятельности среди классов школы, приуроченных Столетию со дня обороны Севастополя в Крымской войне 1854 -1856 годов. Мы тогда с ним дуэтом спели только что появившуюся песню об Одессе «Есть город, который я вижу во сне…» под аккомпанемент аккордеониста, нашего учителя музыки.
Родители Валеры Петрова были заядлые меломаны. Я часто бывал у них. Такого количества пластинок, какое было у них, я нигде не встречал после этого. Там я даже слушал запрещенного Вертинского. ( Но это я узнал через лет двадцать, что Вертинский был запрещен.) Тогда его мама по обыкновению ставила, понравившиеся пластинки, а мы слушали их. Мне тогда и в голову не приходило, что я слушал запрещенное. Маргарита Ярославна была рада тому, что у сына есть школьный друг, который без ума от музыки. Ее сын был, добрый спокойный увалень и абсолютно равнодушный к музыке. Чего не скажешь о чтении: читал он в отличие от меня запоем, везде и всюду, даже и на уроках.
Так вот, родители Валеры уже имели эту пластинку. Она появилась у них тогда, когда еще о ней мало, кто слышал. Довольно быстро она стала у всех на слуху. Многие эту песню слышали один или два раза, и, конечно же, только по радио. Эта песня нравилась многим. Все мечтали стать владельцами слов, чтобы петь на любом застолье, такой она была неожиданно популярной. Странно еще было то, что песня была об Одессе, но ее воспринимали, как песню о Севастополе. Поэтому, наверное, наш номер имел такой успех в школе, как среди учащихся, так и среди учителей. После этого выступления многие подходили к нам и просили продиктовать слова этой песни или написать эти слова.
Через две недели я прощался со своими школьными друзьями: мы уезжали во Владивосток. Многие по-хорошему завидовали мне, а я им, едва сдерживая слезы. Я как будто знал, что после этого я их никого больше не увижу. А теперь я даже побаиваюсь этих встреч, потому что больше всего переживаю в жизни разочарование...
Детский возраст – интересный возраст. Запомнилось еще то , что в эти траурные дни было в Севастополе холодно и морозно. В те дни выпал даже снег и лежал он все эти дни траура. Снег растаял только 10 марта. Когда выступал Берия, тогда его грузинская интонация очень импонировала нашему душевному состоянию, она придавала некое тепло нашей печали. Очень пронзительным был сам голос испанского лидера коммунистической партии Долорес Ибаррури. Слов не помню, а интонация чувств запомнилась. Я видимо принадлежу к тем людям, очень выгодным для идеологической машины, когда мысль, изложенная словами, поступает прямо в подсознание, минуя сознание. Но это обстоятельство иногда меня и выручало. Помню, как я в аварийной ситуации на работе сумел правильное принять решение и быстро ликвидировать и минимизировать последствия аварии, только благодаря знаниям, приобретенным в процессе обучения. Но после того, когда опасность миновала, я обнаружил, что вовремя аварии я вспомнил то, что мне казалось забытым навсегда. И такое в моей жизни случалось не единожды.
Еще я помню, что на второй день после похорон Сталина я уже перестал переживать смерть вождя, так как это было в первый день. С какого-то момента мне стало даже не интересно слушать радио. В те же времена радио было основным источником самых свежих новостей о мире. Но монотонность голосов и скорбная музыка приводили к тому, что я, например, слушая их, не слышал слов, говорящих в микрофон. Вот и получалось так, что создавалось впечатление, что по радио только говорят на не понятном языке, а музыка рыдает. Поэтому все это меня не задевало, так как я любил слушать радио в основном тогда, когда звучала музыка, но не однообразная.
Еще я помню, как все клялись. И мы школьники тоже клялись, произнося слова, вслед за нашими учителями. В кинотеатрах, кажется, все эти дни показывали фильм «Клятва», кажется Михаила Рома, в котором Сталин произносил клятву перед гробом Ленина. Потом всем нам школьникам дали задание выучить эту клятву.
Я стал тосковать, от затянувшейся скорби. Печать тоски на моем лице похожая на печаль и было спасением моим, так как ее вокруг воспринимали за скорбь…
Я же был человек конфликтный и на это наталкивались как мои родители, так и учителя. Но это я понял, конечно же, не сразу и не тогда, в детстве и юности, а гораздо позже. Но уже тогда с самого детства во мне присутствовали и уживались две противоречивые черты характера: свободолюбие и ортодоксальность. И мое спасение было в том, что мои протесты в ответ на притеснения, воспринимались большинством как хулиганство скучающего подростка, неусидчивого и даже капризного…
Урок немецкий
Это случилось в году 1949, кажется. Осенью. Тогда я учился во втором классе. Учился я в мужской школе. Нашим классным руководителем была Таисия Ивановна Потемкина. В классе нас, мужичков было человек за тридцать, это точно. Она была спокойная и мы тоже спокойные, наверное, от этого, от нее исходящего покоя. И это было тогда самое нужное и необходимое. Более подробно и детально я описать уже не в состоянии, так как после четвертого класса я перешел в другую школу. Из этого класса со мной перешло еще двое из нашего класса, кажется. Одного, я даже фамилия помню. Мы с ним переписывались около двух лет, когда я переехал с родителями и братом на Дальний Восток. Толя Якусар, такой, всегда с улыбкой на лице и с растопыренными ушами. Мы с ним дружили по двум, наверное, причинам: оба знали друг друга с первого класса и жили близко от друг друга на Воронцовой горе Сейчас, наверное, этот район называется иначе, все так изменилось основательно.
Школа находилась недалеко от городка, где жили в бараках военнопленные, силами которых во многом восстанавливали город. Самое главное, их силами убирали то, что оставалось в виде мусора от прежних домов. Военнопленные производили унылое впечатление, особенно когда шли колоннами на строительные объекты. Мы иногда, когда играли в футбол, смотрели на них сквозь забор в виде колючей проволоки.
Однажды у нас был субботник по уборке территории школы и прилегающей улицы. Ясное дело, мы не столько работали, сколько бегали, прыгали. Друг друга катали на лопатах совковых. Сражались ручками лопат, метелок и граблей, которые легко превращались, то в стрелковое оружие, а то в лошадей, а мы во всадников - чапаевцев. Конечно же. мы и что-то делали полезное, во всяком случаи, по окончании уборки, все-таки вокруг, вся территория была чистой, и все стволы деревьев и кустарников побелены. После мы еще некоторое время ходили в поисках инвентаря целого и поломанного.
В какой-то момент, когда я был близко от колючей проволоки, отделяющей нас от лагеря для военнопленных, меня кто-то окликнул: «Малчик. Подайды,. пожалуйста.» Я приблизился к ограде на несколько шагов. В руках я держал две ручки от сломанных лопат и изрядно потрепанный веник из веток березы. Встал в ожидании дальнейшего.
На меня смотрел худой человек, как мне по моим детским предположениям показалось тогда - лет сорока. Он выглядел гораздо старше моих родителей, которым тогда было по тридцать лет. Он, глядя на меня внимательно, произнес: «Рус пайнер.» Я быстро уточнил зачем-то: «Я не пионер.» Он продолжил: «Не важно. Русиш малчик! Помни харасо: то, что делал другой. Он труд. Надо береги. Надо уважить труд друга. Не уважат – беда. Не уважат – война! Я – дойчь, немец Ганс! Знал труд. Либен труд! Зер гуд! Цени труд. Не ценит плохо! Понял? Кто не либен чужой труд, тот не либен сьебя! Понял? Малдец» Он резко прервал разговор, повернулся в сторону ближайшего барака и пошел, больше не произнеся ни слова. Хотя я ему вдогонку, еще не совсем до конца понимая, сказанное им, громко произнес: «До свидания, Ганс!»
Служение КПСС и освобождение от ортодоксальности
Оговорюсь сразу, чтобы быть правильно понятым. Я не жалею о том, что, можно сказать лучшие годы жизни я посвятил КПСС и ее идеям.
Я же был сыном своего отца. А мой отец был морским офицером, прошедшим войну, в которой участвовали еще пятеро его братьев, трое из них погибли на войне. Отец был и остается ортодоксальным коммунистом, которой он верен и по настоящее время. Отец признает заслуги перед СССР товарища Сталина (Джугашвили) Иосифа Виссарионовича.. Это убеждение не поколебало даже и то, что моя мать со своей старшей сестрой, вместе со своим отцом и матерью, однажды, когда на Украине шла компания по раскулачиванию, их по чьему-то ложному доносу в 24 часа арестовали и отправили на север Урала, на лесоповал, а детей, т.е. мою мать с сестрой, отправили в детдом. Благодаря этому обстоятельству, таким образом, мой отец, работая на заводе в Нижнем Тагиле, познакомился с молоденькой девушкой с инструментального цеха, в котором она работала после окончания школы ФЗО. Так они познакомились и вскоре поженились.
Во времена оттепели, при Хрущеве родителей мамы и ее сестры, наших дедов по маминой линии реабилитировали в качестве утешения. Тетя Аня рассказывала, что один раз бабушка Поля (Палагна. укр. имя) совершила побег из лагеря и что она во время встречи с ней рассказывала, как они работали на лесоповале в лаптях из липы на босу ногу зимой. А ту одежду, которую они прихватили во время ареста, сразу же отняли, как только они прибыли в лагерь. Расстреливать их не приходилось: враги народа в образе кулаков умирали от болезней и нечеловеческих условий жизни в лагерях. Расстреливали, видать, только тех, кого засекали при попытке побега из лагеря.
На все это у отца и теперь один аргумент, что только так Сталину удалось вывести СССР из разрухи и превратить страну в великое государство, сосуществующее на паритетных началах с капиталистическим миром во главе с США. И то, что во всем мире пролетариат так живет, т.е. гораздо лучше нашего народа, тоже заслуга СССР. Капиталисты ради того, чтобы их не свергли, так как у нас в октябре 1917 года, они и шли на то, чтобы их народ жил не хуже, а лучше , чем в СССР.
Школу я заканчивал с убеждением, что мы строим новую жизнь и что наша система самая лучшая в мире. Я был в плену идей о коммунизме.
Благодаря переезду на Дальний Восток, я попал в такую обстановку, когда на меня смотрели с любопытством и с ожиданием. «Если новенький интересный и способный парень, тогда мы можем его принять в свои ряды, и даже выдвинуть в лидеры; а если так себе, ничего особенного, тогда пусть занимает место в задних рядах, или возвращается туда, откуда приехал», - думали и говорили они себе. Это заставило пробудиться во мне дремлющему самолюбию и я, прежде всего, взялся за учебу. А так как моими героями были такие, как Артур из «Овода» Войнич, революционеры из советских кинофильмов и. конечно же, Губанов из кинофильма «Коммунист» Габриловича и Райзмана. Павел Корчагин из романа Николая Островского «Как закалялась сталь», тоже был моим героем, примером для подражания.
Я был максималист во всем как в делах, так и в поступках. Поэтому в комсомол я вступил только лишь в 10-м классе, так как я не считал себя во многом достойным этого звания. После девятого класса я перешел в другую школу, так как узнал, что там есть более сильный преподаватель математики, чем в той школе, в которой я учился, где преподаватели видели во мне будущего медалиста.
В армии я служил достойно, где мои принципы максималиста только еще больше развились и укрепились. Когда руководство части и дивизии (на втором году службы в танковых войсках я оказался почетным представителем солдатского и сержантского состава армии Закавказского военного округа) предложило мне вступить в кандидаты КПСС, тогда только я и вступил в кандидаты КПСС, но не сразу, так как я перед собой поставил задачу: прежде чем вступать в КПСС, я должен изучить основные работы Ленина. Только через три месяца я подал заявление о приеме меня в кандидаты КПСС. ( Тогда, прежде чем стать членом КПСС, необходимо было год побыть в кандидатах, в качестве испытания с точки зрения: а достоин ли ты этого высокого звания - «коммунист» или нет. Только через год ты мог вступить в ряды КПСС, но предварительно отчитаться перед первичной организацией и получить поддержку у большинства коммунистов. Позже это ограничение отменили.)
Во многом я был человеком наивным, но сам этого я не осознавал и не считал себя таковым. В какой-то момент, когда я, имея вход к руководству политического отдела округа, я часто стал проявлять инициативу там, где этого от меня не ждали и не хотели ждать. Поэтому у меня появились проблемы и трудности. Тогда-то я понял, что поступать в МГУ на философский факультет мне не стоит. Я уже понял тогда, что у меня будут в будущем проблемы между тем, что для меня есть истина и тем, а насколько она будет устраивать формалистов (так я называл тех, кто мало походил на настоящих коммунистов) от партии, которые стараются занять все основные рычаги власти. Я понял, что я должен себе выбрать профессию для обеспечения нормальной жизни. Я понял, что лучше всего будет, если я стану работать в технической сфере. И тогда же я решил, что философией буду заниматься в свободное время, которая меня будет кормить не материально , а духовно и морально. И тогда мне не придется думать одно, а говорить другое. Уже тогда я решил себя посвятить служению людям, а потому я сказал себе, что для меня вопрос семьи – табу, так как я считал что семья и политическая карьера – несовместимые понятия, по сути.
Конечно же, я был человеком, который видел мир таким, каким я его хотел видеть. И меня это все увлекало. Любое сопротивление только раззадоривало меня, и я готов был идти на самоограничения. Тогда моим любимым изречением были слова неистового Виссариона Белинского: «Жить надо страстями!» Великий Белинский сгорел, не прожив и сорока лет. А произнес он эти слова наверняка лет 22-х - 23-х, не больше. Эти слова я встретил, когда мне было тоже 22 года. И тогда я служил в армии второй год. Тогда служили в Армии три года, а на флоте – четыре года.
Лет пятнадцать назад я пересмотрел эти слова и понял, что «каждому овощу свой срок» и тогда я стал постигать глубину молитвы оптинских старцев, в начале которой есть такие слова: «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день...»
Но тогда, почти пятьдесят лет тому назад, я тоже стремился быть неистовым, «гореть, а не тлеть». Я видел, что комсомол во многом закостенел и нуждается в новых формах работы с молодежью. В стенах института я быстро стал комсомольским лидером факультета. Конечно, совмещать учебу и работу в комсомоле было трудно. Но я продолжал быть неистовым, четко осознавая, что тот, кто еще старался быть в комсомоле, значит должен был делать в жизни то, что ему позволяло, когда он оказывался наедине с самим собой. позволяло ему себя причислить к людям достойным и цельным. Я был окружен теми, кто симпатизировал мне и верил в искренность моих слов и устремлений. Я все время искал, и, случалось, находил настоящее и нужное, взбадривающее и полезное. Я поэтому, могу сказать без ложной скромности: меня уважали, мне симпатизировали, я был лидером в масштабах своего факультета и института в какой-то мере.
Конечно же, самым затхлым и самым противоречивым сектором в комсомольской жизни была идеологическая работа. Она насквозь была затхлой, косной и лживой. Я искал способы реанимации, оживления и самого процесса изучения и познания предметов марксистско-ленинского учения. И одним из способов по оживлению я видел в поиске и приглашении оригинально думающих людей, так или иначе, работающих в сфере идеологической жизни общества. Я их находил и стал приглашать на всевозможные диспуты, споры. Пытался организовывать семинары и даже курсы. Тогда, хотя я и знал о существовании такого понятия как инакомыслие, но для меня оно было совершенно каким-то потусторонним понятием, никак не соприкасающимся с тем, чему я фактически посвящал всего себя.
Уже гораздо позже я понял, что для тогдашнего застойного брежневского режима был самым опасным и заклятым врагом инакомыслящий человек, а не мировой империализм, о котором нам везде и всюду с самых пеленок талдычили.
Меня стали с этих пор досаждать партийные идеологи. Каждое приглашение и беседы для меня представляли бой, и поэтому я иногда, просто хулиганил, как в школьные годы в Севастополе. Я их стал элементарно обманывать и не слушаться. Но я не знал, что и в брежневские времена существовало «стукачество». Оказывается, оно существовало и определенная работа ею проводилась и постоянно перед ними стояла цель - расширять свою сеть. В студенческой среде она мечтала, например, о том, чтобы у нее осведомители были с каждой комнаты студенческого городка. Идеологические партбоссы отслеживали мои шаги и действия через осведомителей.
Но в феврале 1968 года на одной школе комсомольского актива города Москвы я познакомился с двумя кандидатами наук, работающими в одном академическом институте, связанного с вопросами проблем планирования в экономике. Они меня, прежде всего, заинтересовали своими воззрениями на марксизм и ленинизм и его роль в советском обществе. Тогда я и пригласил их к нам на факультет. Через полмесяца, меня стали в парткоме всячески отговаривать от сотрудничества с ними. Основным аргументом их было то, что для наших рядовых комсомольцев все это слишком мудрено, что эту информацию не все даже секретари факультетских бюро и члены комитета комсомола института могут воспринять правильно, как я.. Каждая беседа заканчивалась тем, что каждый из нас оставался при своих интересах.
Один раз, когда произошла накладка, и мне надо было либо идти на какое-то дежурное собрание коммунистов института или идти на встречу-дискуссию у нас в общежитии с участием ученых экономистов, я выбрал дискуссию, проигнорировав собрание.
Когда стало известно о том, что я пропустил собрание и на поставленный мне вопрос: почему я пропустил собрание? - я чистосердечно сказал, что я предпочел делать дело, а не просиживать штаны на собрании, который нужен не для дела, а для галочки. В итоге я получил строгий выговор с занесением в карточку. Одновременно с этим, я узнал, что моих новых «запускателей ежа в голову» с целью оживления интереса к вопросу изучения марксистско-ленинского учения, послали почему-то в Казань на месячное лечение. Я не придал особого значения этому сообщению, тем более, что мне надо было понять, а что же произошло у меня и что теперь будет со мной в связи с этим «строгачом».
Через месяц с лишним, почти накануне отъезда нашего строительного отряда на электрификацию, я с одним своим единомышленником с другого факультета, узнав, что экономисты вернулись домой после лечения, поехали к ним, чтобы встретиться. И эта встреча меня не просто удивила, а заставила крепко задуматься о моих взглядах на жизнь.
Я пережил трагическую сшибку. Все то, что я до сих пор, пользуясь правом избранного, имея доступ к закрытой политической информации, для того, чтобы «лучше знать своего идеологического противника», все это вдруг стало с невероятной последовательностью вставать разом и одновременно выстраиваться в совсем другой и не привычный для меня ряд доказательств. Дело в том, что во время встречи с нашими прежними философами-экономистами и непреклонными спорщиками, мы встретились с совершенно другими людьми, для которых то, что было самым главным и необходимым раньше, перестало их волновать и будоражить, как раньше, их умы. Мы встретились с совершенно другими и безликими людьми, с которыми не о чем было уже говорить.
И это был тот самый последний удар, который всколыхнул всего меня для переосмысливания во всем том, к чему я в свое время призывал и я стал, используя фразу Карла Маркса: «подвергать все сомнению», я стал именно это и.делать. Я же до этого случая не верил, что у нас есть думающие люди иначе, чем мы, коммунисты, потому что «учение Ленина бессмертно», «потому что оно верно». Поэтому я считал, что думать иначе о жизни, чем мы коммунисты думаем, могут только наши враги, по принципу - « кто не с нами, тот против нас».
Произошло смещение пространств и фактов, которые когда-то я читал, но не воспринимал, будто я их читал на языке, которого я не знал, а теперь я узнал то, что только читал, чтобы знать врага в лицо, оказывается сидит во мне самом. Я узнал, что враг во мне самом. Новые факты в выстроенном ряду из старых фактов, прочитанных раньше, подвели меня к тому, что я принял эти факты для переосмысления своих взглядов. Несогласие преобразовалось в согласие с теми, кого еще недавно я считал врагами нашими.. И вот он – живой пример и подтверждение, что у нас оказывается есть такие заведения, которые каким-то образом «вылечивают» людей, думающих не так как думает КПСС. Мое выстроенное здание о коммунизме, рассыпалось в одночасье и при этом мне не нужны уже были еще какие-либо новые доказательства.
Те факты, которые я читал в свое время в печати для избранных, стали теперь для меня своеобразным катализатором, ускорителем для пробуждения и отрезвления. Для меня стала даже эта уставная фраза КПСС, - «Учение Ленина непобедимо, потому что оно верно», которое претендовало на истинность, фактически стало абсурдом, подобным тому, когда люди уверены, что белка, бегущая внутри колеса, когда-нибудь добежит до Луны.
Через два месяца размышлений, я из ортодоксального верующего в коммунизм, коммуниста стал его противником.
А тут еще события в Чехословакии. Они только подхлестнули мое желание выйти из рядов КПСС. Мне повезло еще в том, что впереди было лето и жизнь в студенческом строительном отряде, когда мы все занимались конкретным делом на строительстве Красноярской ГЭС по 10 - 12 часов. А в остальное время походы по неповторимому и сказочному краю, Красонярские столбы, сплав по реке Мане, студенческие песни у костра, встречи с таким уникальным человеком, как Владимир Высоцкий и никакой пропаганды!..
И тогда я понял, что выходить из рядов Партии я не могу и не имею права, так как это может обернуться сразу против всех моих родных и близких, что называется до седьмого колена, что тогда о какой-либо достойной работе не пришлось бы и мечтать ни мне, ни моим родным и близким. Возможно, я бы пошел на этот шаг, если бы это касалось только меня, но я понял, что этого не будет.
Но я хотел быть цельным человеком. Тогда я решил отойти от общественной работы, а от политической, вообще. Я решил по окончании института через год, распределиться в какое-нибудь НИИ и заняться наукой В общественной жизни, как член КПСС, я решил заняться исключительно организационными вопросами и, конечно же, категорически отказываться от выборной и тем более освобожденной работы, так как теперь это направление в моей жизни, я для себя закрыл раз и навсегда. Некоторых это очень удивляло, некоторые даже призывали меня к партийной ответственности. Но, тем не менее, мне удавалось, хотя и с трудом, осуществлять то, чтобы не оказаться таким человеком, про которого говорят: он думает одно, говорит другое, а делает третье. Года три я был даже пропагандистом по культуре. Тогда мне крупно повезло, когда нашим семинаром в райкоме партии для пропагандистов по культуре руководил на тот момент мне не известный Виталий Вульф, встрече с которым я очень благодарен и теперь этим даже горжусь…
Из рядов КПСС я вышел, когда это стало возможным. На момент выхода из КПСС, это обстоятельство уже меня никак не волновало, хотя распад СССР я переживал и по мере удаления этого трагического события, только возрастали боль и переживания за судьбу Отечества.
Единственный человек, который смог бы нанести этому тевтонскому ордену, спруту ХХ века, КПСС смертельный удар – был Борис Николаевич Ельцин. И он это сделал, он выстроил эту машину и она нанесла смертельный удар этой гидре. Это был главный его подвиг, который и ему, богатырю, стоил жизни. Я за это ему благодарен. Во всем остальном он, наверное, плохо разбирался и его быстро запутали разные советники, и мудрецы. Благодаря им появилась возможность бурно развиться коррупции и мафиозным структурам, взлелеянных годами застоя и скрытого процесса передела собственности, начавшегося еще во времена перестройки, благодаря которым расхищение богатств и воровство стало главной отличительной чертой российского рынка. Сегодняшние сильные мира сего - это все те, кто, так или иначе, был у руля тонущего корабля, называвшегося СССР.
А народ? Он, как и прежде, заброшен и обманут. Он как лес в одном стихотворении Бориса Пастернака: «А лес, как при царе Горохе,/ не замечая суматохи,/ стоит и дремлет по сей день.» Народ безмолвствует, все ждет перемен вне дела и без дела. Он обманут и ограблен. Он пьет и вымирает. Больше ему ничего не осталось делать.
А чиновничья – олигархическая пошлость обжирается, продает и продается, агонизирует и развращается. И если посчитать: сколько за эти двадцать лет ушло людей в мир иной, то эта цифра вполне может уже приближается к многомиллионным жертвам сталинского разгула. Как знать? Сколько еще терпеть все это нашему народу? Как долго он сможет еще терпеть это издевательство и обман в информационном мире Интернета?...
Жизнь после 60 лет.
Когда я приближался к своему шестидесятилетию, когда я должен был стать пенсионером в государстве, в котором Конституция гарантировала мне социальную защищенность, т.е. бесплатное медицинское обслуживание, определенные льготы как Петерану труда в оплате за жилье, тогда был еще СССР. И оглядываясь на жизнь старших пенсионеров, я знал и предполагал, что за год жизни с супругой я смогу сэкономить и поднакопить денег на поездку на отдых куда-нибудь на юг, в Крым, например. Но в 1991 году СССР исчез и мы стали жить в независимой Российской Федерации (РФ), которая на правах правопреемницы СССР, вроде бы должна была взять ответственность и за пенсионеров бывших граждан СССР, хотя бы той части, которая проживает в РФ, тем более, что в новой конституции, она признавала нормы социальной защищенности всех граждан РФ и поэтому она заявила, что пенсионеры должны получать пенсию не ниже нормы прожиточного минимума…
Но увы и ах! С исчезновением СССР рассыпалось и общество, все оказались в ситуации: спасайся, кто может и как может. Образовалась самая беспрецедентная обстановка для ограбления народа, для процветания бандитского рынка и фантастического процветания олигархического –чиновничьего класса!..
Теперь я могу определенно сказать, что размеры пенсии для большинства населения таковы, что о такой поездке на юг, которая была возможной в советские времена, теперь обычный пенсионер может и не мечтать, потому что накопить требуемую сумму для этого он не в состоянии, так как реальные цены на продукты питания , медикаменты и лечение и т.д. и т.п.значительно выше по отношению к пенсии, чем они были даже в советские времена.
Сегодняшний пенсионер может обеспечить себе поездку на отдых, эквивалентную тому, которая была в советские времена, только двумя способами. В первом случаи, он продолжает работать, если ему позволяет его здоровье и сам он востребован как профессионал и при этом, он получает зарплату не меньше 25000 рублей в месяц. Во втором случаи, он имеет возможность получать денежные вспомоществования со стороны своих детей. Об этом, кстати говоря, давно прямо и без каких-либо обиняков заявляет представительница либерального крыла оппозиции Валерия Новодворская ( ах, как я жалею, что она бросила работать в литературоведении, какими интересными были ее работы о Чехове!). Она так и заявляет, что дети не должны рассчитывать на то, что государство должно обеспечивать стариков в старости, что всю заботу о стариках должны брать на себя их дети и работоспособные родственники…
В общем, нашему большинству в реальности приходится пребывать в ситуации, которую очень точно характеризует одна житейская еврейская мудрость; «когда родители помогают детям, тогда радуются старики и дети, а когда помогают дети старикам, тогда плачут и старики, и дети.»
Я и моя супруга, слава Богу, все еще работаем, благодаря чему мы имеем возможность четыре недели в году (два раза по две недели) отдыхать за границей. Кстати говоря, на сегодня отдых у нас в стране гораздо дороже, чем за границей, а комфорт и обслуживание гораздо хуже, чем, опять-таки, за границей, как не парадоксально.
Когда мне исполнилось 60 лет, в те дни мне попалось одно интервью с Сергеем Соловьевым, по-моему. одного из лучших среди современных отечественных кинорежиссеров, где он рассуждал о периодах жизни человека от рождения и до смерти. Последний период он охарактеризовал как самый прекрасный с точки зрения понимания уникальности жизни как процесса в его познании.
Смотри, перед тобой открывается состояние души человека, когда существуют только: Я И БЕСКОНЕЧНОСТЬ. Ты к этому времени достиг определенных результатов как профессионал, для чего ты учился в школе, а затем в университете, затем ты создавал семью и строил дом. Позади время, когда ты своих детей выводил на дорогу жизни. И вот теперь и это все позади и перед тобой открывается пространство, где там ты и бесконечность! Этот период начинается после 60 лет.
Это все я вынес из интервью с С.А. Соловьевым Сергей Александрович будто, озвучил то, что фактически и составляло мою сущность к этому возрасту. И вот, спустя десять лет, я могу только подтвердить о том, что Соловьев, с моей точки зрения, прав на все 100%, при условии, что у пенсионера есть здоровье и пенсия размером 20000 -25000 руб..Тогда это может продолжаться до тех пор, пока он будет иметь возможность и способность мыслить, анализировать, сопоставлять-различать и, может быть «свершать открытья».
Обезьяний питомник в Сухуми.
В первые годы работы после окончания института, у нас образовался своеобразный квартет молодых специалистов: пара девчонок, врачей и пара инженеров: я и мой приятель, Володька Никанов с соседней лаборатории электроники, тоже молодой специалист. С ним мы поехали на первом году работы в НИИ, летом на две недели на юг, на море. Поехали за счет накопленных отгулов: за переработку в праздничные дни, дежурство в ДНД, работы в подшефном совхозе осенью по уборке картофеля.
Уборка картофеля всегда ассоциируется с унылой осенью…
О, эта дождливая пора и это издевательство друг над другом: нас – над картошкой, а ее, задыхающуюся в тестообразной земле на поле, с постоянно ломающейся техникой – над нами!..
Там, в подшефном совхозе все бесконечно долго тянется. Идут дожди, кругом сыро и все время глухо чавкает земля под мокрыми сапогами. А внутри сапог ноги трутся в сырых носках и портянках, и тоже тихо и глухо попискивают, словно мышь во рту кошки. А одежда, - она тоже слиплась как вареники из плохой муки. И всем этим управляет, как дирижер, неуправляемый и сухой кашель простуженных бронхов…
Да, все все-таки ничего!
Дотянуть бы до вечера, а там водочка, от всего волшебница, вылечит и исцелит. А если наш старшина (так мы называли своего старшего, который в свое время в Армии служил и был старшиной одно время) самогонку достанет, да еще с перцем душистым, что ватным ершиком, смоченным керосином в горле, все протравит и назад отправит, а заодно и душу перевернет и все потом на место поставит, сразу из больного в здорового превратит…
Это читать может и страшновато, а там, в деревне в одном школьном домике, даже и ничего. Даже песни под гитару после всего этого хорошо произносятся: «Сырая тяжесть в сапогах… Кругом тайга. Одна тайга. И мы посередине…» Теперь все это вспоминаешь и не веришь, что все это было с нами!?..
Мы были две недели в спортивно-оздоровительном лагере нашего института, который я закончил недавно, и поэтому по старым каналам я достал путевки себе и моему приятелю, который учился в институте радиоэлектроники. Так вот, мы поехали тогда в Геленжик, под Сочи, на Черное море. «Ах, это море! Ах, эти дали! Шум в голове, плеск, плеск над веслом!» – так пели мы тогда про Черное море и опьянение от присутствия любви.
Однажды, мы поехали на экскурсию в Сухуми с посещением Ботанического сада и обезьяньего питомника на его территории, где мы встретились с молоденькими врачами Людой и Таней, которые оказались тоже из Москвы. После этой встречи мы уже не расставались и через год поженились: я на Татьяне Васильевне, а Владимир - на Людмиле Ивановне. Теперь мы по-прежнему продолжаем дружить и встречаться, правда, не так часто, как прежде. У каждого семья, дети, внуки, заботы, семейные кланы, домашний очаг и т.д. и т.п.
Я вспомнил Сад в Сухуми и обезьяний питомник неспроста. Чуть позже, вы поймете почему..
Ботанический сад был размещен на южном склоне горы, со стороны моря. Благодаря этому, шаг за шагом поднимаясь в гору, мы из тропиков через некоторое время попадали, чуть ли не на суровый Север. Питомник, естественно, находился в теплой зоне Сада. Когда мы подошли к питомнику, экскурсовод сразу же обратил наше внимание на то, что пространство, обнесенное высокой стеной в три, четыре этажа из металлической сетки, где жили обезьяны, так напоминающий пустыню в горах, на самом деле не был изначально таковым. Что это все дело рук и зубов обезьян, которые за время проживания там, в начале съели все листья деревьев и кустарников, а потом раскрошили ветки и стволы деревьев и кустарников, которые рабочие Сада затем вывезли как сухостой и мусор с территории питомника..
Таким образом , обезьяны превратили джунгли с лианами в пустыню. Они это делали не из-за голода, они уничтожили то, что давало им возможность лазать, прыгать, раскачиваться на лианах, укрываться от жаркого солнца в тени зелени. Они это делали благодаря врожденному инстинкту - все, что можно есть, - съедать, ломать и разрушать и ничего не строить и не восстанавливать. Они не имели то, что есть у человека, - разума.
Но жизнь и исчезновение прежних цивилизаций наводит на грустную мысль, что человеку тоже свойственно многое делать ради сиюминутного удовлетворения своих эгоистических наклонностей подчинять других, себе подобных и заставлять работать только на себя. И ради этого они готовы тратиться на создание целых институтов и организаций, создающих поле подчинения большинства меньшинством. Ради этого он живет скрытно, организовывает свой отдых не на глазах своих подчиненных: так легче ограничивать тех, кто находится в их подчинении. Но время не обманешь. Ведь «из ничего и выйдет ничего».
Мне по роду работы приходится много ездить по стране, видеть. общаться и размышлять. Бывая за границей, даже во время отдыха, опять-таки: я имею возможность общаться и видеть, а через процесс сопоставления и различения анализировать и делать выводы. И, к сожалению, не в пользу нашей страны и тех результатов, которые у нас рисуются политиками, но не являются таковыми на самом деле.
Новые хозяева, встав владельцами крупных предприятий, компаний, заводов и комбинатов, в одночасье, разбогатев, по-моему, ведут себя как те обезьяны из питомника из Ботанического сада в Сухуми. Они в массе своей ничего не вкладывают в развитие производства, в развитие инфраструктуры, в улучшение жизни населенных пунктов (городов и поселков), где их предприятия являются градообразующими). Все средства, которые только им удается оформить как свои, они тут же отправляют не на инвестиции производства в своей стране, не на улучшение жизни. тех, кто на него трудится, а за «бугор», т.е. на развитие производства и жизни за рубежом, беря пример с государства. Вот и получается, что наша промышленность, наука, армия и т.д. и т.п. и народ, в конце концов, как и место, их обитания – матушка Отчизна с ее недрами и природой, живут на три буквы Д: доедают, донашивают, доживают. Так что, я думаю и вижу, что так ведут свое дело не хозяева, а перебежчики и временщики, перекати-поле. И такие сигналы, как авария на Саяно – Шушенской ГЭС, тому подтверждение.
От автора
Жизнь - борьба
Она всегда таковой была и остается. Только меняются объекты и цели.
Мой герой повествования находится в интересном состоянии, которое звучит совершенно определенно и конкретно: 70 лет. Вроде надо бы какие-то подводить итоги. А ему не хочется, потому что для него их нет. Есть просто жизнь. Хотя это некое физическое состояние, которое требует некоего внимания к себе.
Определенное количество людей считают это событие, чуть ли не судьбоносным. Поэтому в эти дни очень бывают взволнованными и нервными. Они к этому событию начинают заранее готовиться и считают необходимым в день рождения устраивать большой праздничный ужин, даже не дома, а где-нибудь в ресторане или кафе, заранее оповещают, тех, кого приглашают на эти торжества. Приглашают родных и близких, друзей, Если к этому времени они еще работают или не работают, но ушли совсем недавно оттуда, тогда приглашают и с работы своих друзей по работе и, конечно же, если это, возможно, кого-нибудь из руководства. Все приглашенные готовят подарки, иногда, согласовывают с родными юбиляра, а то и прямо с самим виновником торжества. Сейчас очень модным стали подношения подарка в виде конверта с определенной суммой ассигнаций. Приглашенные готовят серьезные или шуточные адреса и приветствия. Родственники юбиляра приглашают со специальных сервисных служб тамаду и фотографа или же специалиста по съемкам фильма или все это же самое делать упрашивают кого-нибудь из числа своих родственников.
Ничего подобного, или что-то похожее на это Иван Тихонович, герой повествования, не хотел делать и об этом даже и не думал. Больше он думал о том, как все относительно в жизни людей, что представляет ценность для одного, оказывается совершенно ненужным для другого. Один в 70 лет чувствует так, как будто ему всего лишь сорок лет. а другой уже готовится к прощанию с этой жизнью.
Конечно, крутые виражи в последние 20 лет не обошлись людям так даром, и те, кто дожил до 70 лет, все чаще начинают вспоминать слова студенческой песни: «…болит сердце, болят почки, …золотые вы мои денечки, мне вас больше не вернуть», и вовсе не со смехом, а серьезно, потому что это все близко к истине. Хотя они еще стараются, чтобы об этом мало кто знал.
Продолжение монолога
Но как не скрывай, а сам то ты все равно начинаешь потихонечку осознавать, что ты начинаешь разваливаться. И это происходит чаще всего так вероломно и неожиданно, как неприятель на фронте неожиданно нападает на тебя. Там шпора, как черт из табакерки, в пятке вдруг выскочит. Ты молниеносно начинаешь воспринимать это, как катастрофу. А как же иначе, если с хромой ногой ты уже не в состоянии работать на той работе, которая тебя кормит. Да ты уже тогда и хлеб из магазина принести не в состоянии. Ты, из человека дающего, превращаешься в человека просящего и берущего. А это, что и говорить – круто: « Какое там путешествие?! Забудьте, сударь об этом!»
И тебе уже твоя жизнь не кажется жизнью. Ты теперь, при встречи со своим даже знакомым не сможешь дать ответ на вопрос: « Как дела?» с радостью, как прежде: «Все хорошо! Оброс кучей внуков и внучек. Дочь в Америке. Сын – директор института. По воскресеньям я с женой занят приемами детей и внуков. В отпуск вот едем то к дочери, то куда-нибудь на Канары или на Мертвое море погреть свои кости. А сейчас вот готовлю международную конференцию.» Но это все я перегнул, хотя и не так далек от истины. Мне известны происки судьбы шальные и беспощадные. Не зря говорят, что жизнь гораздо впечатлительнее всего того, что можно прочитать в книгах. У меня много однокурсников, с кем я продолжаю встречаться и общаться. Многих посещают болезни и хвори. У кого-то сердце вдруг забуксует, когда тому надо спешить, чтобы успеть куда-то очень, очень. А оно, сердце ему давно говорит, что пора сбавлять привычный темп жизни, будто оно тебе само советует: «Мил человек, ты лучше посмотри в свой паспорт, тебе уже давно не тридцать лет даже! Пора бы и одуматься и остепениться!»
«Но нет! и еще раз нет! Все прочь! – ты в тайне говоришь себе и понимаешь, что если ты не будешь работать, тогда и лечиться ты не сможешь: не за что будет. «Ну. один раз возьмешь взаймы, а отдавать, кто будет? Попечитель? А где ты его возьмешь? Или что, дети?». И отвечаешь сам себе: «Нет, только ни это!»…Все эти мысли, как у коровы ноги на льду, в раскоряку. И ты понимаешь, что у всех у нас жизнь совсем не такая, как у легендарного народного артиста СССР 95-летнего Зельдина Владимира Михайловича, который и в этом возрасте вытанцовывает испанскую страсть на сцене, под восторженные аплодисменты зрителей. Но это всего лишь только иллюзия. За жизнь надо всегда, как и раньше, так и сейчас только драться и отвоевывать ее у наступающей старости. Надо искать дело, результаты которого нужны людям, есть польза от них реальная и ясная. И ни в коем случаи не сдаваться, а сопротивляться и продлевать энергию жизни близких через продление своей активной жизни, а Бог знает, когда надо будет тебе уйти. Это сугубо его дело.
Конечно, не то сейчас время, когда у нас оказались в стране все заброшенными и забытыми и особенно старики, и дети, а не только ветераны войны к огромному стыду страны победителей, а значит и нас каждого, которые все, когда вместе – называются народом..
Горько сознавать, что наше бывшее отечество, СССР весь мир учило почти весь ХХ век, - как надо жить, а на поверку оказалось, что нам не учить надо всех, а самим учиться чуть ли не у всех жизни. Оказалось, что мы живем гораздо хуже тех, о ком считали, что именно они живут хуже нас и потому нуждаются в поучениях.
Все относительно в мире. У нас люди в возрасте 70 лет, однозначно считаются стариками, а в другой - еще пожилыми людьми.
Ладно, говорю я себе, ты убедил меня, Ивана Тихоновича, что я старик для своей Отчизны. Но как же нам старикам устроить нашу жизнь так, чтобы, продолжая жить достойно и при этом не обременять всех близких, своим долгожительством. А жить хочется. Жить интересно особенно в нашей стране.
Да, жить чертовски хочется, так же, как продолжать любить и влюбляться!
За эти десять лет постижения жизни, когда по определению Соловьева мы оказываемся в пространстве:: я и бесконечность, я хочу сказать следующее: «Настраиваясь на долгую жизнь, надо понимать еще и то, что это очень ответственный шаг. Ты должен осознавать, что и в старости ты должен быть и оставаться достойным чести человеком. А для этого необходимо быть очень мужественным, добрым и, совершенно точно – не ленивым, чтобы не получалось так, что ты живешь ценой страдания и терпения окружающих. Чем раньше ты постигаешь, как истину, ЧТО ЛЮБИТЬ ЗНАЧИТ ПРОЩАТЬ, ТАК КАК ВЫШЕ СПРАВЕДЛИВОСТИ ПРОЩЕНИЕ, что в свое время выстрадал наш блаженнейший Птриарх Московский и всея Руси Алексий II, тем гармоничнее твоя жизнь. Человек должен радовать своим присутствием окружающий мир»...
Творчество – жизнь в бесконечности
Мне думается, что человек рождается для дела и потому он должен учиться работать. А от работы переходить к труду. Когда человек трудится, он приближает себя к высшей форме жизни – он творит. Но прежде, чем творить, человек должен проделать свой поисковый путь от рождения к творчеству. И удается этот путь пройти многотерпеливым и любящим. Я думаю, что этот путь достоин человека – ученика. Этот путь всегда имеет продолжение, потому что появляются последователи. И это вдохновляет нас на жизнь.
Связующие нити преемственности
А Подарок дочери
Что такое вдохновение?
Вдох - прекрасное мгновение.
Поймать которое так сложно.
И ловишь, если острожно...

Оно художников, поэтов
И режиссеров посещает.
Обычным людям и не светит.
И где-то высоко летает.

Но что ж тогда туда всех манит,
И водит легкою рукою?
Да, вдохновенье не обманет
Того, кто может быть собою.

И у простых людей есть муза,
И жизнь свою они творят.
Среди всей будничной обузы
Поможет необычный взгляд.

Тепло руки, дыханье слова.
Да это стоит дорогого!
Должны быть в нашей жизни люди,
Сказать которым можно будет:

«Ты – мое вдохновенье!
Но ты для меня и забвенье.
Твое, иногда, слово бывает
Вдохновение в миг убивает.

Ты свою жизнь легко твори.
Не растворяйся ты в мелочах.
И с вдохновеньем ты говори,
Будто в беспечных детских мечтах».

Б Ирония друга
Уходит год,
Еще один, как миг прошедших лет.
Я над собою ГОСПОДИН,
А над годами - НЕТ.

Летят в мелькании лишь дней,
Как тройка вороных
С годами все быстрей, быстрей,
Не остановишь их.

Зачем же виснуть на узде?
Чтоб их остановить?
Не лучше ль внять своей Звезде
И жизни МИГ ловить!

Как оборвется этот миг,
Неведомо знать мне.
Умчусь я в даль миров иных,
Как в давнем детском сне.
В Рассуждения о вдохновении Ивана Тимофеевича, посетившие его в 68 лет.
Вдохновение - откровение,
это радости миг.
Вдохновение - столкновение,
скорбных разрывов лик.
Вдохновение - шаг к открытию,
энергия вовне.
Вдохновение - зов к развитию,
белый снег в ярком сне.
Вдохновение - это улыбка
Солнца или дитя.
Вдохновение - вечное эха,
когда ты - это я.
Диалог Ивана Тихоновича (ИТ) с автором (А) в форме интервью короткого, как блиц, в дни его 70-летия.
1.А Что такое ЖИЗНЬ для Вас?
ИТ Жизнь для меня – познание через созидание.
2.А А любовь?
ИТ Это путь в бесконечность совершенства и красоты.
3.А Карл Маркс, автор фундаментального труда его жизни «Капитал», смысл жизни находил в борьбе. Ваше отношение к этому принципу.
ИТ Это искренний ответ партийного человека. Любая принадлежность к какой-либо партии – это добровольное наложение на свои принципы и взгляды на жизнь определенных ограничений и пропускание себя через клише диктатуры и требование, чтобы это делали и другие, стремясь создать определенное сообщество большинства, цель которого конечная – создание общества абсолютного большинства. Борьба всего лишь одна из составляющих процесса познания через созидание и гармонию.
4.А Вы оригинал?
ИТ Нет. Я землепашец.
5.А Мужчина, кто он? Дайте ответ короткой фразой, состоящей из одного, максимум трех слов.
ИТ Действие действия.
6.А Кто же тогда женщина? Тоже кратко.
ИТ Действие покоя. Хранительница познания.
7.А Ваши ответы больше претендуют на загадочность, чем на ясность. Они требуют еще неких разъяснений. Мне, например, ответы Карла Маркса на эти вопросы больше нравятся, чем Ваши. Правда, ему задавались вопросы его дочерью более определенно: «Что вы больше всего цените в мужчине? Что вы больше всего цените в женщине?» И он ответил кратко: « В мужчине – силу, а в женщине – слабость.»Может нам что-то удастся прояснить в ответе на следующий вопрос: Что же такое семья, какие цели она должна выполнять сегодня?
ИТ Я не согласен с этой характеристикой, которую дал Маркс. Она подчеркивает противоположность полов, которые будто предназначены для борьбы. Когда я характеризовал мужчину, я говорил о доминирующем назначении его к действию, которое имеет два устремления: созидать или разрушать. Если бы человечество состояло из одних мужчин, тогда бы рано или поздно в нем возобладали мужчины – разрушители и человечество погибло однажды в одной взаимопоглощающей схватке. Поэтому бог создал женщину, но заметьте, из ребра Адама. И это неспроста. В этой мысли-притче заключена формула жизни человечества - через создание семьи. Мужчина и женщина – это две половинки целого и полноценного ЧЕЛОВЕКА. Только семья как единение двух половинок, двух получеловеков может не только зародить, но и воспитать нового человека для существования человечества. СЕМЬЯ ЭТО ПРОТИВОЯД ЭНТРОПИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.. МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА В НЕЙ НЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ, А ВЗАИМОДОПОЛНЯЮЩИЕ НАЧАЛА ЕДИНЕНИЯ ЧЕРЕЗ ЛЮБОВЬ. Упорное представление мужчин и женщин как противоположностей полов, привнесло в общество и семью дух соперничества, дух соревнования: кто лучше, кто сильнее, кто умнее. Сейчас мы входим в новый период распада семьи, когда она, семья разрушается как необходимость и главная составляющая естественного выпестования здоровых и психически нормальных детей, и, как результат -стали появляться суррогатные родители без отцов или матерей. После этого общество тоже, скорее всего, начнет распадаться. Мне кажется, что это, скорее всего, плохой симптом для человечества, сигнал его заката. Я бы на месте государства больше противодействовал всему тому, что этому способствует, чем, выполняя букву демократии и либерализма, становился Понтием Пилатом в известной истории с Иисусом Христом. Но не силовым способом.
8.А Знакомо ли для Вас такое понятие как предательство? Что Вы могли бы сказать по этому поводу?
ИТ Знакомо. Я к нему отношусь однозначно плохо. Как к самому отвратительному в человеке. Я думаю, что корни предательства, по крайней мере, в мирные дни, надо искать в зависти. Сам я несколько раз обвинялся в предательстве, но так как я, на самом деле таковым не был, то почти во всех случаях, через некоторое время, все становилось на свои места и, оно, как недоразумение, исчезало, но прежние связи, при этом, уже не восстанавливались. И это больше исходило от меня, чем от тех, кто ложно считал меня предателем. Предательства же по отношению ко мне я переносил очень болезненно, особенно первые. Но когда я встал на уровень, когда стал придерживаться принципа, что когда делаешь доброе дело – благодарности не жди, последующие предательства я стал переносить менее эмоционально и спокойнее.
9.А Ваш любимый цвет.
ИТ Наверное, белый. Некоторое время я любил красный, вкладывая в него понятие – красивый: красный закат, в смысле – красивый закат. Но потом я снова вернулся к белому цвету как символу гармонии.
10.А Ваш любимый вкус.
ИТ Горький как символ ограничения в еде, после него облегчается восприятие мира, его разнообразие в глубину и вовне.
11.А Ваше любимое число? И почему?
ИТ Двенадцать. Оно для меня символизирует, прежде всего, время. Еще – это и двенадцать апостолов. Двенадцать делится на три, в результате получается четыре направления, четыре части света: север – юг и запад – восток. А три – единство духа, души и тела. А три еще раз поделенные на три – это один, Бог. А Бог – это промысел как действие, начало всех начал. Двенадцать для меня – это еще и память о гармонии мира как результат взаимодействия чисел три и четыре. Три для меня - это символ Троицы – триединство бога-отца, бога-сына и бога-духа в пространстве, символизирующим числом четыре. Четыре – это еще и крест, распятие.
12.А Ваши любимые праздники.
ИТ Новый год, Пасха, День Победы, Рождество Христово, дни рождения родных и близких
13.А А сколько лет вы хотите прожить и почему?
ИТ Сто шесть активных лет, чтобы успеть сделать то, что мне назначено совершить в этой жизни и передать эстафету подобию моему.
14.А Вы верующий человек?
ИТ Думаю, что да. Во всяком случаи, когда Он пришел, я крестился. Меня крестила моя тетка, когда мне исполнилось сорок лет. С тех пор я чувствую Его присутствие во мне и молю Его, чтобы Он не покидал меня. И я это чувствую потому, как разрастается в моей душе любовь моя к людям, хотя во многом я еще только в самом начале пути
15.А Вы искренний человек?
ИТ Да. Но это не значит, что можно рядом с этим словом поставить другое слово через знак равенство. И этим словом является слово ясный.
Эволюция дружбы людей
На день Победы я и брат с нашими женами обычно приезжаем к родителям отмечать этот праздник. В эти дни мы с отцом обычно ходили на встречи с его бывшими друзьями по работе, которые в массе своей тоже были участниками войны.
В последние пять лет я с отцом ходил в основном только на встречи со школьниками. Я в качестве сопровождающего ходил. Там отец выступал перед школьниками с воспоминаниями, а ребята в ответ чествовали его: иногда, например, проводили конкурс на лучшее стихотворение о войне, или же давали небольшой концерт, устраивали чаепитие, вручали цветы, фотографировались на память. Случалось иногда несколько таких встреч в разных школах.
На 9 мая все мы шли на возложение венков на братские могилы, а затем устраивали праздничный обед и чествовали отца, участника войны, вспоминали погибших на этой войне. С отцом еще пятеро его братьев воевали в Великой отечественной войне, трое из них погибли, оставив своих жен и детей без мужа и отца. За столом мы пели песни тех дней, поднимали тосты за мир, за здоровье и, конечно же, за любимый тост нашего отца-моряка: «За тех, кто в море». Через день, через два, мы покидали отчий дом, возвращаясь к себе, чтобы по возвращении сразу включиться в работу. А родители тогда оставались одни жить-поживать и ждать новые встречи с нами; детьми внуками и правнуками. А помогают им брат жены моего брата. В основном жена его. Отец любит говорить на прощание: «Вы, сыны приезжаете на недельку или десять дней для того, чтобы нам помолодеть и дальше жить».
В этом году отец уже не выходил на улицу. И теперь к нему приходили поздравлять все: школьники, представители общественности и руководство депо, где он работал в свое время, из военкомата, представители власти и общественных организаций города (наш город, где теперь живут родители небольшой, тысяч сорок населения). Иногда, как в этом году, приходили поздравлять и мать как участницу трудового фронта. В этом году отцу и матери вручили памятную медаль в честь 65–й годовщины Великой Отечественной Войны. Приятно было им и нам, детям.
Отцу пошел 93-й год, а матери 92-й. Я с братом, в общем, счастливые люди, что встречаем праздник День Победы вместе с родителями, хотя сейчас каждый год их продвижения сквозь круговую оборону нездоровья к этому святому дню в нашей семье, как и во многих семьях нашего Отечества бывшего СССР, он равносилен совершению очередного подвига!
В прошлом году во время нашего осеннего отдыха с супругой в Италии, где мы отдых совмещали и с лечением, мы познакомились с весьма интересным и замечательным пожилым немцем по имени Луидже. Ему тогда шел 89-й год. Он отдыхал сам. Луидже вдовец. Он подкупал нас своим неистощимым жизнелюбием и обожанием всех присутствующих в отеле, где мы остановились. Он всегда был аккуратен, каждый день был в одежде чистой и выглаженной и всегда в чем-то, какой-то деталью, обновленной. Когда он входил в просторный зал на завтрак, он со всеми здоровался и беседовал, смеялся, выказывая свою радость и расположение. Лицо его было одухотворенное, утонченное. Он знал только немецкий, а мы русский и немного итальянский (я имею в виду жену, я же знал лишь, может быть, с десяток, другой итальянских слов), но, тем не менее, мы находили способы для общения и знакомства. Во многом нам помогала старшая распорядительница в ресторане, которая знала итальянский и немецкий. Мы за десять дней сблизились и подружились с Луидже и договорились о переписке и, что в следующем году постараемся приехать в Италию снова и встретимся вновь. Вот мы и переписываемся сейчас, она помогает нам сближению на волне обожания и взаимоуважения.
Мы догадывались, о том. что Луидже держится на людях, тщательно скрывая свои болячки и недуги, потому что, видать, у него был такой принцип, не обременять людей своими проблемами, которых у каждого хватает, что даря людям радость ты сам получаешь ее в избытке. Только из переписки мы об этом узнали. В месте его постоянного проживания жили по соседству с ним русские, приехавшие лет 15 тому назад на постоянное жительство в Германию, с которыми Луидже подружился. Они то и помогают теперь нам осуществлять нашу переписку. Он в начале пишет на немецком. А они переводят на русский, а наши письма они, соответственно, переводят на немецкий.
В этот приезд (я приехал один, а брат с с женой) я решил рассказать отцу об Луидже и прочитать последнее его письмо, которое я поэтому взял с собой.
Я хочу прочитать Вам его, так будет Вам лучше понять моего отца и его отношение к нашей дружбе с ним.
27.03.2010
Дорогие Татьяна, Иван и Машенька!
С большой радостью я получил от вас письмо (14-15 февраля 2010 года).
Мы были счастливы узнать из письма. что у вас все хорошо и что вы живы и здоровы.
Зима у нас была холодная. Очень много выпало снега, как у вас в этом году.
Но сейчас холода у нас позади. Уже цветут первые цветочки: подснежники и фиалки.
Когда я вернулся из отпуска с острова Grand Canaria, я сильно простудился, так как температурный перепад в воздухе, т.е. разница температур была большая – с +25 – +27 ºС на +10°С. Три недели я лечился. Вы к этому более привыкшие. Да и люди у вас в России более приветливые и гостеприимнее, чем у нас в Германии. Так я думаю. Все, наверное, потому, что люди у нас живут совсем по другому.
Наша подруга Евгения большое исключение. На нее можно всегда положиться. Поэтому мы ее очень полюбили.
Мне старому человеку она очень помогает. Я один с домашней работой уже не справляюсь. Я очень рад и очень благодарен ей, благодарен за то, что сама судьба мне подарила ее. Я благодарен за то, что она есть , что я знаю ее.
21 апреля мне исполняется 89 лет. Если честно, я уже замечаю и с каждым днем все чаще и чаще, и все больше и больше, что мне не мало лет.
И вот однажды, совсем недавно, я поговорил с моим домашним доктором. И он отговорил, а точнее, лучше сказать, что он посоветовал мне больше не путешествовать так далеко, как я делал до сих пор. Он сказал, что это уже для меня очень опасно.
Мне очень жаль, если я вас этим сообщением разочаровал. Но он прав. Ведь я уже стар и не совсем здоров (больная спина и у меня страшные боли в этом месте). А еще, главное и, увы – я не знаю русского языка (в последнем письме мы пригласили его к нам в Москву – пояснение И.Т.). И сопровождать меня некому. У Евгении очень много всегда работы. И она работает все лето. Отпуск же у нее осенью, когда у вас в России холодно для меня. Эх, если бы я был на пару лет моложе, я бы с удовольствием поехал бы на «приключения». И с большой радостью. Теперь уже у меня такой смелости нет, один риск и очень большой.
Только, пожалуйста, не обижайтесь на меня, Ведь мне очень жаль, что так выходит и все помимо воли моей. Но это вовсе не значит, что я больше не хочу иметь с вами контактов и переписки. Мне очень приятно общаться с вами.
Даю обещание, что я буду внимательным с Евгенией и буду ей помогать во всем, как и она мне.
С большим, большим приветом из Германии.
Я вас не забыл и не забуду. Пишите
Ваши Aloys и Евгения!!!
Вот такое письмо мы получили 1 мая. Странно, долго идут письма, даже авиа. Но ничего не поделаешь: такова реальность
Когда я прочитал письмо, образовалась пауза молчания. Я с волнением ждал, что же на все это скажет отец, как он отреагирует на нашу возникшую дружбу с пожилым немцем, на три года младше его. Он, Луидже, наверняка, пусть не с первых дней войны, но все же некоторое время, по своей воле или по воле сложившихся обстоятельств в Германии, воевал с Советским Союзом и ее союзниками. Как же отреагирует отец, потерявший на этой войне троих родных старших братьев: Алексея, Владимира и Петра?
И вот он, мой отец, после долгих нескольких секунд молчаливой паузы, будто очнувшись, из забытья будто вернувшийся, в начале, нерешительно улыбнулся и медленно произнес, тихо и проникновенно: « Это замечательно и красиво!» Умолк. Но я уже понял, что он умолк от переживания и, что он хочет еще что-то сказать, но перед этим он хочет еще что-то вспомнить, но только молча, а затем продолжить свое размышление или сообщить какое-нибудь решение. Я ждал, рассматривая его лицо. И он продолжил: « А давай-ка мы с тобой, как я поправлюсь и наберусь сил, поедем в те места, где я когда-то воевал. Вспомним. Увидим. И кого-то встретим»…