Дети войны: -15: Живут же люди

15. Турбаза в Пицунде
"Сопьетесь вы там с кругу! - пугали некоторые, - пресная вода там в редкость, все больше ром пьют."
"Фрегат Паллада" И.А.Гончаров

Ныне реликтовые сосны, пережившие последнее ледниковое пришествие, потеснили отели-небоскребы из стекла и бетона. Заповедное, любовно оберегаемое место, доступное плановым туристам и "дикарям", принесено в жертву индустрии туризма. Позднейшие межнациональные конфликты распугали туристов и эта обетованная земля оказалась невостребованной, на горе местных жителей. В 1964 году здесь, у моря, была турбаза на 600 человек. На обширной территории профсоюзной турбазы возле нескольких капитальных корпусов летом возникали палаточные кварталы. На центральной авеню, к радости обитателей, были не только киоски Союзпечати, но и торговая точка с широким ассортиментом местных вин. Убогий сервис турбазы соответствовал убогим запросам туристов. Вожделенная мечта северян - море, было рядом и плескалось круглосуточно. Временами глашатай возвещал о наборе желающих на автомобильную экскурсию в Мацесту или к водопадам в горы. Событиями в жизни отдыхающих были завтрак, обед и ужин, лечение солнечных ожогов и последствий неразборчивой любви, подобно пламени пожара возникающей на танцах.
Мы обретались в палатке, на окраине турбазы, среди колючих зарослей. Утром после пробежки и купания в море отправлялись в столовую. После альплагеря местная пшенная каша, салат из помидор и стакан грузинского чая вызывали чувство недоумения и грусти. Подобное чувство не покидало нас в обед и ужин. Отдыхающие по путевкам смирились с такими порядками, а мы за веселый нрав восполняли низкое качество изрядными добавками. Благодаря этому не ходили после столовой в кафе для достижения сытости.
Солнце, воздух и вода и скалы у моря доставляли истинное удовольствие нашей компании. В разговоре со случайными попутчиками и соседями мы узнавали много интересного и поучительного. После ужина на турбазе личное время. Хочешь - пиши письма, гуляй, общайся или предавайся забавам и порокам. В сумерках особенно остро воспринимались песни, возникающие в разных местах. Голосистые рязанские девушки изливали свою печаль и ожидание любви в томных и грустных песнях. Впрочем, были частушки и забористые мажорные исполнения. Когда тьма сгущалась и среди зелени зажигались мощные фонари начинались танцы. С аккуратностью поденщиков на них появлялись местные сексапильные джигиты, уверовавшие, что "кто приглашает девушку - тот ее и танцует". К полуночи страсти накалялись. Народ разбредался в поисках мест без колючек для интимного общения. Местные дружинники начинали рейды по укреплению нравственности, выпугивая из колючих зарослей полуодетых людей. Каких только историй не наслушались!

И когда услышал царь слова Салиха, он так засмеялся, что упал навзничь, издеваясь над ним.
"Тысяча и одна ночь"
К дружинникам приходит грузин и с порога требует навести порядок.
- Что это у вас творится? Нельзя появиться - тут же обкрадут!
- В чем дело?
- Обокрали меня. Увели деньги, документы - все, что было в пиджаке.
- Расскажите все как было.
- Познакомился на танцах с девушкой.
- Послушай! Какая фамилия! Какое имя! Блондинка она!
- Как это произошло?
- Пошли мы в кустики. Ну сам понимаешь... Снимает она трусики.
- Ну и ...
- Послушай, говорит, мне холодно и на минутку надо отойти. Я ей на голые плечи пиджак хоп. Сижу, жду... Цхе! Потом дошло! Обманула, как ишака. Ушла с моим пиджаком, деньгами и документами. Куда вы смотрите? Где ваши хваленые собаки? Дайте понюхать вот эти трусы. Ищите!
На фоне явного и тайного воровства, прелюбодеяния и здорового отдыха наглядная агитация была на высоте. Поскольку Н.С.Хрущев недавно сподобился посетить турбазу, то лозунгов и призывов было больше, чем бутылок в торговой точке, а уж фотографий с хлебом-солью, встреч с отдыхающими и руководством, идущим, сидящим, говорящим и вопрошающим, было невероятное количество. Все это пресыщало и угнетало. Море стало привычным, как страдания северян от солнечных ожогов. Пресытившись местным гостеприимством, хамством аборигенов и простотой нравов, мы получили удовольствия от экскурсии в самшитовую рощу. Здесь наша обувь и одежда были к месту. Бедные модницы в туфельках на шпильке скакали по палочкам-хворостинкам через ручьи и болотца, на подъемах и спусках. Мы были галантны и крепки, как местное железное дерево, и не уставали творить добро.

Fhres nous le deluge.
После нас хоть потоп.
Расставание с Пицундой произошло без грусти и огорчения. Вот Сочи. Совсем другой дух - Россия! Два пляжа, грязные, но забитые до отказа нормальными людьми. Угадывается традиционное южное гостеприимство, но без рекламной и самодовольной щедрости, переходящей в хамство. Жизнь щедро открывала новые возможности, но не было возможностей. Перст Фортуны неумолимо сжимался в кукиш. С булкой остро пахнувшего черного хлеба мы появились на вокзале. На проходящий поезд продали один билет. Кинули на пальцах - выпало Гене. То ли мы вышли из формы, то ли подвиги совершаются ночью, но мы, отдав ему хлеб, не стали проникать в вагон зайцами.

Never ask of money spent it vent. Nobody vas ever meant to remember or invent what he did with every cent.
Не спрашивайте о потраченных деньгах и куда они ушли. Никто не помнит и не задумывается о том, на что потрачен каждый его пенс.
Robert Frost
Покорившись судьбе мы дождались очередного поезда и угробили все наши сбережения на плацкарту до Тулы и батон. Наше настроение упало от голода, чувства разобщенности и от соседей, которые жизнерадостно пичкали друг друга едой. Это была веселая дурашливая компания, и не возникало желания приобщаться к их убогому, сытному, обществу. Не было нашего горного орла Гены, атрибуты героических альпинистов смыло морской водой и загладило ветром. Мы скорбно вживались в роль отдыхающих, промотавшихся на знойном юге. Честно пережили процесс раскаяния и приготовились к вступлению в жизнь нормального советского человека.
На Казанском вокзале помогли женщине с ребенком подтащить чемоданы и даже провели через турникет, потратив последние пятаки, а домой к Славе ехали по Ленинскому проспекту зайцами.
Дорогие мои, способны ли Вы вспомнить, как встречают дома после долгой разлуки? В тот день это было так. Слава выскакивает из лифта и кидается к двери. Давит звонок. Распахивается дверь.
- Сыночек!!
- Мама! Объятия со слезами на глазах.
Проявление таких нежностей мне непривычны. Я конфузливо потупился, но Слава представил меня, как своего друга. Мы сидим за столом, а мамочка изнемогая от счастья, говорит, говорит и готовит что-то умопомрачительно пахнущее и шипящее. И вот на подносе ЭТО возникло и приземлилось на столе. Господи! Да прибудет воля твоя! Тарелки и тарелочки, вазы и розеточки, плошки и сковородки! И все это сделано добрыми мамиными руками, освещено блеском ее глаз, очищенных святой счастливой слезой. Все это шипело и на торжественном параде спосбностей и возможностей водопадом извергалось на стол, чтобы воссиять и исчезнуть! La finita!
Салаты разные по-домашнему, кумжа с маслом сливочным, бутерброды с паштетом, с икрой, наваристые щи, разная зелень, коньячок! От увиденного можно было спятить. Какие нравственные муки должны были мы испытать, чтобы политесно прикасаться к этому. Не могли же мы показать свой хронический голод, вот только глаза хищнически впились в поданные деликатесы. Все поглощалось без остатка, но чувство сытости не приходило. Мы не дали повод матушке Славы сочувствовать нашим испытаниям. Наша прожорливость была подана как ответная реакция на кулинарное мастерство, а это, согласитесь, и справедливо и приятно. Из наших рассказов возникала сага о покорителях снежных гор и перевалов с риском для жизни, последующим открытием Кавказа и морского побережья. Счастливая мать нашла своего сына мужчиной крепким духом, стройным, красивым, пахнувшим морем, потом и пылью дальних дорог. А разве это не радость, разве не счастье? Счастливца ждала ванна с экстрактом хвои и шампунями, а меня Савеловский вокзал, последний бросок в Дубну на электричке, и общежитие.
С неделю я отдыхал после моих скитаний.
"Робинзон Крузо" Даниэль Дефо