Точка бифуркации

ВОЛЧЬЯ ЯМА, или ТОЧКА БИФУРКАЦИИ



"Человеку, особенно молодому, полному сил,

свойственно считать себя неуязвимым, чуть ли не бессмертным

и надеяться, что любые несчастья обойдут его стороной"

(Веденеев В., "Двести тысяч золотом")



Именно так оно и обстоит в жизни: пока молод и полон сил, то, как правило, мало задумываешься,
как говориться, о вечном. Когда-де это случится! Вся жизнь впереди! А если непредвиденное? А
почему оно должно случиться? И если случиться - то почему обязательно со мной? Нет, со мной
ничего такого не должно произойти. Вот примерно в таком ключе рассуждают подростки и вообще
молодые люди. Я не был исключением из общего правила, примерно так же рассуждал. Но как-то
случилось однажды...

В то время, когда произошел случай, о котором вам сейчас хочу рассказать, я учился в
Родинская ср.школапредпоследнем, десятом классе Родинской средней школы, находившейся в
районном центре Родино, одном из многих сел, разбросанных на продуваемой всеми ветрами
территории Степного Алтая. Ветры у нас дули знатные, бывало, по два-три дня, без перерыва,
круглосуточно воет и кружит метель, в двух шагах ничего не видно. И горе путнику, застигнутому
таким бураном в степи! Были, к сожалению, такие случаи, когда люди пропадали в ненастную
погоду. В нашем небольшом поселке Соколовка, в котором тогда я жил с родителями, такой случай
как-то произошел. Некий дядька из нашего поселка заблудился в метель и сбился с дороги. Ему бы
вожжи отпустить, лошади довериться. Лошади имеют чутьё и в большинстве случаев безошибочно
находят дорогу. Но дядька тот решил самолично разрулить ситуацию, и, к несчастью, просчитался.
Вот и заехал, сбившись с дороги, в березняк, лошадь по брюхо провалилась в снег, сани
застряли. Сам дядька тоже далеко не ушел... В результате нашли бедолаг только через три дня,
кода метель, утихнув, белым саваном укрыла всю местность... Так что шутки шутить с метелью я бы
никому не советовал. Даже если и вешки сигнальные вдоль дороги стоят, все равно очень легко
можно заблудиться, когда вокруг сплошная снежная пелена и порой трудно разобрать, что, где и
куда.

И пробиться в такую погоду через снежные заносы могли только мощные тракторы или вездеходы,
которых в те времена было не очень много. И потому зимой движение на просёлочных дорогах
несколько замирало и переходило в неактивную фазу. Но в самих сёлах, деревнях и поселках жизнь
по-прежнему пульсировала, а это требовало общения между населенными пунктами. И в ненастную
погоду выходили из положения следующим образом: по проселочным дорогам в райцентр курсировали
санные поезда, наподобие тех, что разъезжают в Антарктиде. Конечно, поездом этот наш транспорт
можно было назвать условно, потому как в составе этого санного поезда, кроме тягача
гусеничного С-100 или мощного колесного трактора К-700, имелся всего только один "вагон":
дощатый утепленный дом, установленный на мощные деревянные полозья. В этом передвижном доме
имелись сиденья-лавки вдоль стен, стол, а у входа был печка-буржуйка, которая топилась
дровами. Вот такой санный поезд местного разлива, который называли коротко "Будка", и прибывал
в райцентр где-то около 10 часов дня. В ней привозили молоко для местного молокозавода,
приезжали жители окрестных поселков по своим делам, кто в больницу, кто в магазин, кто в
гости, кто еще по какой надобности. Обратным же рейсом, примерно в 15 часов дня в поселок
увозили почту, товары в магазин и прочее. А ещё в субботу в этом надёжном и, зачастую
единственном средстве передвижения, возвращались домой на выходной день и мы, школьники. В
воскресенье же, само собой, возвращались опять на учебу. Правда, уже попозже, часов в 17.

И вот как-то я чего-то подзадержался по своим делам и Толик Кривенко и я опоздал, уехала
"Будка" без меня. Огорчился я безмерно, потому как домой хотелось мне попасть очень сильно,
ибо именно сегодня, 30 января, у меня был день рождения. Сколько себя помню, никогда мой день
рождения на лето не приходился, только зимой. Такая выпала мне судьба, ничего тут уже
исправить нельзя. И потому обычно на мой день рождения всегда стоит приличный, а иногда и
вовсе даже неприличный, зверский мороз. И так всегда было. Мама рассказывала, что когда я
родился, мороз вообще стоял страхолюдный. Тяжело я появлялся на свет, думали, не выживу. И
тогда мой отец впряг в легкие сани-кошёвку колхозного жеребца и помчал за три километра за
поселковым фельдшером. Отец успел привезти его, закутанного в шубу, в нашу землянку, в которой
тогда жили родители (время было послевоенное, трудное), где я уже прощался с этим миром, не
успев ещё даже толком сориентироваться в окружающей действительности и хоть как-то
сгруппироваться для отпора напастям. Он-то, этот фельдшер, ссыльный киевский еврей по фамилии
Бацура, и вытащил меня с того света, за что я ему, конечно, неимоверно благодарен.

Однако в тот день, о котором я рассказываю, мороза, на удивление, не было, а наоборот, мела
сильная метель. Конечно, не настолько сильная, что белого света не видно, но всё же вполне
достаточная для того, чтобы доставить значительные неприятности путнику. Однако молодости, как
я уже упоминал в начале своего повествования, свойственно мало задумываться над последствиями
своих не всегда обдуманных поступков и потому, будучи непреклонно уверенным в правильности
принятого решения, а уж тем более - и в своих силах, я тут же выступил в пеший поход по следам
санного поезда. А пройти мне предстояло около 13 километров до села Степной Кучук, где я
когда-то учился в восьмилетней школе, а оттуда уже оставалось примерно три километра до
родного посёлка Соколовка. В общем, 16-18 километров составляла общая протяженность маршрута,
который мне предстояло преодолеть. Казалось, что здесь такого? Расстояние невелико и если
летом, да на велосипеде, то и говорить о нём бы не стоило. Бывало, с ребятами в походах за
сусликами и больший километраж наматывали. Но то - летом, а зимой, да еще при встречном ветре,
да проваливаясь в снег иногда по колено - траншеи от санных полозьев "Будки" быстро заносило
снегом – эти километры вовсе не так легки, как покажется иному читателю. Ветер с силой бил
Анимация: Падающий снегнавстречу, стегая снежной метлой и надо было отворачивать в сторону
лицо, чтобы глотнуть воздуха. Тяжелое длиннополое пальто - подарок деда Романа - хорошо
защищало от ветра, но совершенно не способствовало быстрой ходьбе, и потому я медленно тащился
по снежному гребню, наметенному на грейдере, перекладывая из руки в руку сумку с книгами и
поминутно проваливаясь по колено в полузаметенной снежной колее-траншее. Эти провалы досаждали
мне и сильно замедляли темп движения, но выйти из колеи я боялся, ибо в такой снежной
круговерти можно было запросто затеряться и уйти в степь безвозвратно. Случай с нашим
односельчанином я помнил хорошо, поэтому мужественно преодолевал снежные километры, не покидая
колеи, поворачиваясь то боком, то спиной навстречу свирепствующему ветру. По времени уже я
должен был – как мне казалось - прошагать половину маршрута, но встречавшиеся по пути и
выходящие к дороге ветрозащитные полосы из еле видных в белесой мгле берёзок и тополей давали
понять, что шагать мне ещё и шагать.

Так я и шагал, механически переставляя ноги и постепенно приходя мысли, что принятое мною
решение о походе в метельную погоду было, мягко говоря, не совсем разумным. А поскольку среди
этой воющей на разные лады снежной круговерти я был один, и красоваться мне было совершенно не
перед кем, то я откровенно назвал свой малообдуманный поступок идиотским. Тем не менее, я по
инерции продолжал двигаться вперед, хотя уже начал подумывать над тем, чтобы повернуть назад.
И только юношеское самолюбие придавало мне силы и упрямо толкало вперед. Но самолюбие
самолюбием, а я начал понемногу уставать в борьбе с гудящей снежной стихией. В конце концов, я
остановился, словно витязь на распутье и, повернувшись спиной к ветру, задумался. Назад идти
чертовски не хотелось, но и шагать вперед, налегая грудью на ветер, и двигаясь боком, словно
краб, тоже было мало соблазна. Третьего было не дано, и я стоял, тупо уставившись перед собой
на дымящийся от ветра снег, размышляя, как тот самый буриданов осёл, который, по уверению
математика, не лишенного чувства юмора, никак не мог выбрать, какую же кормушку ему
предпочесть: левую или правую. Мне же, в отличии от математического буриданова осла, выбор
надо было сделать в обязательном порядке, причем быстро, ибо зимой темнеет рано...

Но тут я заметил, что сила ветра несколько ослабла. Сначала подумал - показалось, но,
оглядевшись вокруг, понял: нет, не показалось, ибо хоть и призрачно, но в наступающих сумерках
виднелись телеграфные столбы, тянувшиеся вдоль дороги. А ведь расстояние между ними, кажется,
около ста метров. Но ведь при моём выходе из райцентра цепочка столбов совершенно не
просматривалась. Нет, пурга явно шла на спад. Это меня весьма воодушевило, и я уже без
колебаний решил: только вперед. И снова упрямо зашагал к намеченной цели...

Погода и вправду улучшалась, ветер стихал, и снег, до этого злобным вихрем кружившийся вокруг
меня, начал укладываться на окрестные поля, словно усталая, вдоволь набегавшаяся псина. Это
меня подбодрило, да только ненадолго. Климат сибирский, как, говорится, мерзко-континентальный
и потому зимой набор погод довольно небогат. Скуден он, если говорить откровенно, и потому
отсутствие метели зачастую компенсируется морозом. Так было и в тот раз. Ветер совсем утих.
Стремительно темнело, рассеялись низко висящие тучи и на небе стали появляться первые звезды.
Шагать стало чуток легче, и я попытался ускорить темп движения. Но шагать ускоренно по снегу
равносильно подъёму по склону песчаного бархана: достигнутые результаты мало соизмеримы с
затраченными усилиями. Легкий морозец, играючи, пощипывал щеки, бодрил, и сначала всё было
вовсе даже неплохо. Но тем и своеобразна наша страна, страна немыслимых просторов, полноводных
рек, бескрайних лесов... У нас всего через край и даже чуточку больше, в том числе – и морозов
Легкий, бодрящий морозец постепенно набирал силу и начал придавливать. Я старался шибче
шевелить уставшими ногами. И вот, наконец-то, впереди, показалась цепочка желтых огней. Я
приближался к селу Степной Кучук. Большая часть пути была позади и я, окрыленный проделанным,
решил не идти через центр села, дабы не наматывать на усталые ноги пару лишних километров, а
свернуть, не заходя в село, правее, и через полкилометра выйти на дорогу, ведущую к моей
родной Соколовке. Именно так я и сделал.

И, как оказалось вскоре, совершенно напрасно. То есть теоретически решение было правильным, но
только теоретически. На практике мне всё же следовало поближе подойти к лесопосадке, тянущейся
вдоль окраины села, вдоль этой лесопосадки проходила объездная дорога, и снег там был более
плотным. Но, по-видимому, в тот день лимит моих неправильных решений был ещё не исчерпан и
потому я легкомысленно двинул, не доходя до лесопосадки, вправо, понадеявшись на твердый наст
в заснеженной степи. Но правильно говорят: надежды юношей питают... Снежная равнина, которую я
предполагал стремительно пересечь, сэкономив время и силы, оказалась полем, на котором лежал
глубокий, более полуметра, снег. Наст был тонким и часто меня не выдерживал. Я рушился по
колено в снег, с трудом вытаскивая ноги. Снег сыпался за отвороты валенок, темп движения был
безнадежно потерян. Я запыхался, взмок, барахтаясь в снежном песке, но останавливаться было
нельзя, потому как мороз не шутил. Высунув язык от усердия, я по колено в снегу пробивался
туда, где, по моим расчетам, должен был подсечь дорогу на Соколовку. А ведь что мне стоило
пройти еще немного в направлении села и затем по твердому насту бодро шагать вдоль
лесопосадки! Так нет же, неуёмное желание сократить, сделать как лучше привело меня к
непродуктивным затратам сил и времени. Но был и положительный момент во всём происходящем:
накапливался бесценный жизненный опыт, и приходило осознание того, что стремление сделать как
лучше не всегда разумно. Ибо так бывает (и не так уж редко!) что лучшее – враг хорошего.
Примерно так я рассуждал, рассекая пустынное поле под темным небом, которое уже достаточно
густо усеяли мохнатые звезды.

Но кончается всё, даже самая тяжелая дорога, и наконец-то я различил впереди снежный вал
бульдозерного следа, видимо, сегодня поутру или вчера чистили дорогу трактором. Кроме того, в
тусклом свете выкатившей на небосвод луны, я увидел, что из Степного Кучука выехали
сани-розвальни, запряженные бодро бегущей лошадкой. На санях, закутавшись с головой в тулуп,
бесформенно хохлилась темная фигура. Похоже, пришла, полоса везения! Я приободрился, суетливо
забился в снегу, словно птица, попавшая в силки, и заорал:

- Эй! Эй, на санях! Я тут! Подвезите меня! Эй!

Ага, как же, заорал. Это я хотел заорать. А на самом деле я так выбился из сил, что просто
судорожно хватал ртом морозный воздух и издавал всего лишь какое-то невнятное бульканье,
словно сиплый матрос из "Оптимистической трагедии", был такой кинофильм. Да и расстояние было
великовато, для того, чтобы возница в шапке с опушенными ушами и поднятым воротником тулупа
мог услышать мои задавленные вопли. Тем более, под скрип и шуршание полозьев. В общем, проплыл
гужевой транспорт мимо меня, словно мираж с пальмами перед бедуином. Огорчился я неимоверно.
Вот ведь невезуха сегодня! Ни одного светлого момента! Но что делать? Значит, не судьба мне
сегодня подъехать на транспорте. Придется шагать. И я снова устало побрел, таща за собой
валенки и утешая себя тем, что осталось мне идти всего каких-то три километра. Но ведь и три
километра - это дорога. Тем более - зимой. Тем более - в мороз. Это - дорога. И тут много чего
может произойти даже на таком вроде и небольшом отрезке пути. Великому помору Михаилу
Ломоносову тогда здорово повезло, и он смог добраться попутный обозом из Холмогор до Москвы. А
не случись такой оказии?! И кто знает, как бы развивалась в таком случае российская наука, не
будь попутных саней?

А моя дорога, хоть и была переметена снежными заносами, но всё же неплохо держала ногу, не
сравнить с тем, как я совсем недавно рассекал снег в чистом поле. Я приободрился и зашагал по
следу санных полозьев. Светила луна, мерцали звезды, в их призрачном свете искрился снег.
Вокруг царило полное безмолвие. Только один Мороз Иванович знай себе понижал градус, Большая
родняпотому как середина зимы. Потирая рукавичкой щеки и нос, я спешил к еле заметным огонькам
моей Соколовки. Холодная ночь нынче будет, волчья - подумал я. Про волков-то я так подумал, в
книжке где-то вычитал, что такая морозная ночь зовётся волчьей. Волков у нас сейчас, к
счастью, нет. Правда, как-то мои сестренка и брат, будучи малолетками, наткнулись на старого
и, по-видимому, больного волчину, так как тот ничего такого предосудительного не совершил (или
не успел?), а прибежавшие мужики догнать его не смогли, серый разбойник ушёл в лесопосадку.
Такой случай был. Но вот раньше, до войны, да и в войну - тоже, волков было в наших краях
много, и шалили они в наших степях отчаянно. В нашей безлесой местности какие тогда были
сараи? Так себе, землянки, шалаши из кольев и прутьев, обмазанных глиной и кизяком. А крышей
такому сооружению служили дерн или соломенное покрытие. А что для волка солома? Сиганет ночной
разбойник на такую, с позволения сказать, крышу, в два рывка разгребёт солому и - шасть
внутрь. А там зарежет телка или овцу, швырнёт его себе на спину и - айда в степь. Ищи ветра в
поле. И хорошо, если так, а то вообще всех сарайных жителей на клык возьмет и вся недолга.
Досаждали волки в те поры сильно, ибо развелось их немерено. Даже на людей, бывало, нападали.
Как-то произошёл такой случай.

Был у меня дед Андрей. Это по отцовской линии мой дед, он еще до моего рождения умер. Во время
войны был мобилизован на шахты в Кемерово и там его не стало. Война... А сегодня гугнят
некоторые: репрессированные, репрессированные... Репрессированные сейчас доплату к пенсии
получают, а мы даже не знаем, где могила деда. А бабушка Ефросинья, его жена - Мать-Героиня. И
трое сыновей ушло на фронт, а вернулся только один - мой отец. Вот такие дела были. Лихое
время. Но не о военной године сейчас речь, это всё позже произошло, а сейчас я расскажу о
происшествии, которые с моим дедом произошло еще до мобилизации. Вышел как-то поздним вечером
дедушка проверить сарай с живностью. Короче, до ветру пошел мой дед.
Тогда какие, пардон, туалеты были, если даже сарай для скота не из чего было сделать?
Смех один, а не туалеты. Загородка трехстенная из лозняка вокруг ямы - вот вам и отхожее место
обозначено. Не финский унитаз, понятное дело. Но некоторая санитария всё же соблюдалась. К
сожалению, и ту убогую строительную конструкцию заметало с верхом снегом в зимнюю пору. Да что
там туалет? Дома-землянки заметало по самые трубы. Так что приходилось сельчанам откапывать по
утрам друг друга. Я же и говорю – мерзко-континентальный климат у нас. И потому нам очень
сподручно конкурировать с Гонконгом, где лёд только в холодильнике. Но это так, к слову
пришлось...

Ну, так вот, вышел мой дед на улицу. А ночь темная, звездная, морозная. Волчья, одним словом,
ночь. Дело было после бурана, сугробы намело высоченные. Туалет, конечно, тоже замело, но
дело-то надо делать, против природы не попрёшь. Вот и присел мой деда за сугробом, закинул
полы тулупа себе на спину и предался медитации. И вот именно в этот момент матерый волчище
сиганул на деда. По-подлому сиганул, сзади, на спину. Скокнул волк ему на спину и сразу же
вознамерился деда за загривок взять, как у них, у волков, в обычае заведено. Но в тот раз
просчитался волчара. Не сработал его приём. Дед-то полы тулупа закинул на спину, и шея у деда,
кроме воротника, была надежно прикрыта овчиной, так что не смог зверюга молниеносно добраться
до дедовой шеи. Словом, не сработал волчий блицкриг. Но тем не менее, ситуация для моего деда
Андрея была аховая. Отчаянная была ситуация, если откровенно. Сами понимаете, со спущенными
портками - какой из мужика боец? Вот именно, неважный боец. Никакой, можно сказать. А волк
тоже отступать не хочет, чует живую плоть, хрипит от злости, голодный, видать, вцепился в
шубу, рвет воротник, полосует овчину. Тут надо сказать, что мой дед был мужик не хилый. Да в
то время какой он был дед? Он мужик был в самом соку, как говориться. Высокий ростом и в
плечах не слаб. В общем, неплохо выглядел.
Хрястнул дед серого наглеца с размаху о твёрдый наст и тут же навалился на него
всем своим весом. Ну и пошла борьба - кто кого.
Однако недолго та возня на снегу под звёздным небом продолжалась. Дед быстро сумел нащупать
вражескую глотку, сдавил её что было мочи, и вышел победителем из навязанной ему схватки.
Хорошо, что волк был один, а то бы деду не выкрутиться. От стаи серых разбойников врукопашную
отбиться невозможно, даже ловкому и сильному...

Вспоминал я это происшествие, шагаючи по дороге и радовался, что волков у нас теперь нет. Ибо
если бы налетели сейчас, то моя жизнь ничего бы не стоила: деревьев поблизости, вдоль дороги,
чтобы взобраться на ветки, не было, да и сколько бы просидел в мороз на том дереве? Так что в
мгновение ока остались бы от школяра только пряжка ременная да валенки...

А мороз завинчивал не на шутку и я начал ощущать холод, несмотря даже на то, что находился в
непрерывном движении. Плохо дело, наверное, за тридцать опустилась температура, прикинул я, и
начал передвигаться небольшими пробежками, стараясь разогреться. Но в сильный мороз шибко не
побегаешь: запыхаешься быстро, а разевать рот широко тоже не след - застудишь легкие. Одним
словом, доставать меня начал холод и я, как мог, пытался ускорить движение. Огоньки поселка
постепенно приближались, и я обрадовался, что выигрываю у погоды.
...ведь дом-то вот он, рядом, уже показалось длинное
строение кошары, в которой зимовали колхозные овцы. А я, будучи грамотным и совершенно точно
зная, что сумма двух сторон треугольника всегда больше одной стороны, вновь решил сократить
путь. Само собой, чтобы выиграть время, и потому я свернул с санной дороги, намереваясь
пересечь скотный двор, чтобы затем, вдоль огорода и соседского подворья, выйти напрямик с
нашему дому. Сказано - сделано.
...Так я размышлял об аномальном, шагая в нужном мне направлении.
Хотя, помимо воли, всё же косил
неспокойным глазом на видневшуюся справа размытую в зыбком лунном свете деревянную
кладбищенскую ограду - мало ли! И вот тут вдруг из-под скирды соломы стремительно вылетели два
темных спутанных клубка и с ходу покатились ко мне. У меня от неожиданности сердце в пятки
ухнуло. Да так, что пятки сразу даже Я и Юра Шандыбанемного согрелись. Однако не успел испуг
взять меня в клещи по-настоящему, как таинственные клубки остановились и виновато замахали
хвостами, признав во мне земляка. Это были чабанские собаки. Улыбнулся я запоздало и даже
обрадовался: всё живые души. Посвистел я им в ответ, да что собакам мой свист? Поняв, что
тревога ложная, а от земляка какого-либо съестного кусочка в настоящий момент не получить, они
развернулись и снова ушли под скирду ночевать и нести дальше свою собачью караульную службу. А
я на рысях пересек скотный двор, держась неестественно прямо, прошёл мимо кладбища и
приблизился к канаве, опоясывающей огороды. Ну, вот и конец моему путешествию - легкомысленно
подумал я...

Молодецким скоком перемахнул через канаву, пять-шесть шагов и – вот он, соседский огород,
утыканный по краю засохшими стеблями подсолнуха. Всё-таки добрался, подумал я, и это была моя
последняя мысль...

Ибо правая нога моя вдруг совершенно неожиданно провалилась вниз. Не находя опоры, я завалился
вбок, беспорядочно замахав руками и отчаянно пытаясь сохранить равновесие. Это мне не удалось,
и я полетел куда-то вниз, в падении неплохо приложившись лбом, да так, что шапка слетела с
головы. В общем, ударился оземь, аж в животе ёкнуло. Хорошо приложило, даже на мгновение
сознание вырубило. Но ненадолго, очухался я, осмотрелся в отсеках. Да какие, к шутам, отсеки?
Погреб это был, заброшенный погреб с разобранным покрытием. И ведь знал же я о нем, а вот,
поди ж ты! Угораздило. Снега поднамело, а я, подгоняемый морозом, ослабил бдительность, в
полутьме-то и просчитался, не разглядел, наступил на снежный козырёк...

Вот незадача! Попытался я, подпрыгнув и вытянув руки вверх, ухватиться за край ямы, но не
тут-то было. Руки достают, а вот о том, чтобы вылезти, и речи нет, на руках не подтянешься,
зацепиться совершенно не за что, и ногам опоры нет, стенки гладкие. В общем, влип
основательно. И что теперь делать? Первое, что пришло в голову - на помощь позвать. Хотя кого
сейчас дозовешься? Время уже позднее, все по домам, да и далековато от моей ловушки до жилья,
причем я же в яме сижу, весь крик в небо уйдет. Вопль в небеса. Да и насмешек потом не
оберешься, это уж как пить дать. Но делать нечего, мороз не шутит, прижимает, это я сразу
почувствовал, очухавшись от своего внезапного падения. Подумалось ещё: сижу вот тут, словно
волк, попавший в ловушку. Хоть вой с досады. И, тем не менее, я всё решился позвать на помощь.
Заорал, завопил дуриком, а что толку? Крик не сильный получается, сиплю больше, чем кричу.
Звук в небо уходит. Да опять же, кто будет прислушиваться? Нормальные люди дома усидят, в
натопленной избе, время ужинать...Сторож на овцеферме после обхода тоже, наверное, сидит в
сторожке, горячий чай швыркает, отдувается, пот вытирает. Хорошо ему в тепле... И мне тоже
захотелось зажевать чего-нибудь, проголодался. Ведь сколько уже шагаю заснеженными дорогами?
Да к тому же, и день рождения сегодня! А я тут умудрился в волчью яму попасть. Эх, вот
невезуха: замерзнуть буквально рядом с домом!

В общем, мечусь я в той дурацкой яме, которую так некстати, по-идиотски, завалился, ищу
лихорадочно выход. Хотя, что его искать? Вон он выход, прикрыт шатром звездного неба. Совсем
чуток до него, до выхода, ну, мне бы ещё сантиметров двадцать: или росту или подставку
какую-нибудь под ноги. Надо сказать, что в нашей семье, особенно по линии отца, все
родственники были достаточно высокими. А я вот не вышел малость ростом, подкачал. И потому в
школе на уроках физкультуры предпоследним стоял, мелковат был. Вот мой школьный приятель Леня
Пятак тот вообще был ростом 2 метра 5 сантиметров! Субгигант (это я в энциклопедии вычитал),
ему бы из этой ямы выбраться - пара пустяков. А для меня - сложновато. Если возможно вообще. А
мороз жмет, всё круче и круче завинчивает. Плохо дело, запросто можно дать дуба. Что-то надо
срочно предпринимать, но что? Снова попрыгал, пытаясь зацепиться за края. И снова с нулевым
результатом.

Надо приспособить какую-то опору для ноги, да из чего же её соорудишь? Присел я на корточки,
начал шарить руками в полутьме ямы вдоль стенок, вдруг какая-нибудь доска или палка
завалялась? Только тщетны были мои надежды, ничего подходящего не завалялось, хотя и нашел
обломок доски размером с ладонь с торчащим из нее небольшим, длиной сантиметров шесть - семь,
гвоздем. Пощупал я этот торчащий из обломка доски гвоздь. Хороший оказался гвоздь, старинный,
то есть толстый, кованый: грани у него прощупывались. Жаль, маловат только. Но за неимением
другого орудия труда можно и его использовать. Определил я примерно нужное расстояние и начал
этим гвоздем ковырять мерзлую землю, чтобы выдолбить нишу – опору для ноги. Жаль, не было у
меня стойкой привычки таскать нож в кармане. С ножом бы подобную
проблему решить было бы гораздо легче и быстрее. Но коль нет ножа, то пришлось использовать
подручное средство. Вот и начал я, словно книжный герой граф Монте-Кристо, ковырять стенку
своей темницы. Графу не в пример легче было, его мороз не подгонял, был у него запас времени.
А мне приходилось очень неважно. Руки еще туда-сюда, двигаются, согреваются малость. А вот
лицо и ноги начали ощутимо замерзать. Много позже я вычитал как-то утверждение полярного
исследователя Руала Амундсена: "Холод - вот единственное, к чему не может привыкнуть
человек!". Очень правильно выразился полярник! И я с ним полностью солидарен, поскольку есть и
у меня какой-никакой опыт!..

Словом, ковыряю я ожесточенно землю, а мерзлота с трудом поддается. А что вы хотите? Сибирь,
январь, крещенские морозы. Так что все условия соблюдены. Да и гвоздь, как я уже говорил,
коротковат был, углубить достаточно нишу нет никакой возможности. А ведь нишу надо большого
размеров выдолбить, чтобы передок валенка в нее засунуть. Ибо что есть такое валенок? Это ведь
не сапог, где четко выражена твердая подошва. Носок валенка - это мягкая округлость. Недаром
говорят: тупой, как сибирский валенок. Верно же кто-то подметил. Я имею в виду округлость
валенка. А мне предстояла задача этой валенковой тупостью опереться на выкопанную в стенке ямы
мелкую нишу и тем самым подтолкнуть себя вверх. Говоря высоким штилем, попытаться к жизни себя
подтолкнуть...

И потому я работал, словно одержимый, скреб гвоздем, и мерзлая земля понемногу поддавалась
моему отчаянному натиску. Расчистил я нишу, насколько было возможно, вглубь, на всю небольшую
длину гвоздя, примерил валенок. Глубже бы надо, но не чем долбить, гвоздь мал, а обломком
доски не получается, не вгрызается дерево в мерзлую землю. А жить-то хочется. Делать нечего,
надо пробовать. Выкинул я сумку с книжками на бруствер, потоптался перед рывком, разминаясь,
потом вставил носок валенка в выдолбленную нишу и прыгнул...

И всего-то мне чуток не хватило, уже я варежками по заснеженному брустверу елозил, еще бы
чуть-чуть и... Но не хватило мне этого "чуть-чуть", не хватило, к сожалению. Прыжок слабоват
оказался. Потому как настоящего толчка не получилось у меня. Нога соскользнула, и я снова
рухнул в яму. Несколько раз пытался повторить свою попытку - бесполезно. Нет достаточной опоры
для ноги. Не получается ничего, хоть плачь. Стою в яме, пригорюнился, жалко мне себя стало.
Знаете, как оно обидно замерзать совсем рядом с домом? Вообще замерзать обидно, а рядом с
домом – тем более. Да ещё в свой собственный день рождения! Горько и глупо, когда тебе
буквально каких-то сантиметров не хватает, чтобы выкарабкаться из ловушки. А мороз давит,
своеобразно стимулирует мозги, чтобы думал быстрее. Времени совсем мало остается, уже пальцы
на руках начали плохо сгибаться. Дело к развязке идёт, еще час другой и скукожусь тут...

А что делать? Стою в своём зиндане, пальцами рук и ног шевелю, чтобы не мерзли, а сам
соображаю, ведь должен же какой-то выход быть. Думал, думал своими замерзающими мозгами и
придумал. А, была - не была, всё равно ведь замерзать, если не выберусь из этой волчьей ямы. А
так у меня хоть маленький, но шанс появится... Подобрал я снова обломок доски с гвоздём и, как
мог, поправил выдолбленную в мерзлой стене погреба нишу, мой опорный плацдарм для решительного
наступления, когда на карту поставлено всё. Затем стащил варежки, всунул их в карманы пальто.
Чуток помедлив, как перед прыжком в воду, снял тяжёлое пальто и, размахнувшись, выкинул его на
бруствер. Затем снял валенок с правой ноги, она у меня толчковая и тоже выложил его на
бруствер. Я понимал, что у меня одна, от силы две попытки, значит - промаха быть не должно.
Ногой, одетой в шерстяной носок, упёрся в выдолбленную нишу, поелозил, проверяя опору. Вроде
получалось неплохо, не то, что валенком опираться. Разутая нога холода уже почти не
чувствовала...

Собрался я с духом, оттолкнулся левой ногой от дна ямы и, распрямляя правую, взлетел вверх.
Вымахнув на бруствер, упал грудью на снег и беспорядочно задвигал руками, ищущи опору. Но
снега на бруствере было слишком много, так что до земли докопаться я не смог. И потому
закономерно снова рухнул вниз... И только с третьего раза, растолкав в двух предыдущих
безуспешных попытках снег, я, наконец, смог прижаться грудью к земле и ухватиться негнущимися
пальцами, словно граблями, за мерзлые комки... Я лежал на краю ямы, ощущал, что уже никуда не
падаю. Подтягиваясь руками, я осторожно отползал от края, вытаскивая из ямы свои стынущие
ноги. Перевернувшись на бок, откатился в снег, отполз подальше темной пасти волчьей ямы,
перевел дух. Всё, выбрался. Выбрался, живой я! Да только сильно радоваться мороз мне не давал.
Он крепко обнимал своими леденящими объятиями, очевидно, ему было жаль выпускать меня из своих
тисков. Встал я на четвереньки, доковылял до заранее выброшенной одежды. Подтянул к себе
непослушными руками валенок. Кое-как, собрав штанину в гармошку, натянул его на ногу, набросил
на себя пальто и даже смог застегнуть его на пару пуговиц: руки уже плохо слушались. Подхватил
сумку с книгами, повесил её на запястье, и, пошатываясь, практически на автопилоте, побрёл к
дому. Как в полусне прошагал через соседский двор, пересёк неширокую улицу и ступил на крыльцо
родительского дома. Торкнулся в дверь – заперто. Понятное дело, время позднее, гостей не ждут...

Обошёл дом с угла. Свет из окошка желтым прямоугольником лежал на сугробе, словно печать на
сером листе бумаги, удостоверяющая, что моё путешествие закончилось. Я постучал в окошко,
занавеска отдернулась, появилось лицо отца, он что-то сказал. Слов я, конечно, разобрать не
мог, и снова побрел до крыльца. Входная дверь распахнулась, на негнущихся, словно деревянные
ходули, ногах я ввалился в сенцы, прямо в руки отца...

Смутно помню, как запричитала, заплакала мама. Родители усадили меня на табурет, начали
растирать варежками щеки и руки. Было невыносимо больно, когда начали отходить в тепле
замерзшие руки. Потом отец помог мне стащить валенки, а мама принесла гусиный жир, чтобы
смазать обмороженные места. Приведя меня в чувство, посадили за стол, мама налила тарелку
горячего наваристого борща...

Кое-как я добрался до постели и уснул ещё до того, как голова опустилась на подушку. Спал
крепко, без сновидений, опять провалившись в бездонную яму, теперь уже крепкого сна...

На следующий день никаких побочных эффектов вчерашнего моего экстремального путешествия не
наблюдалось, только покрасневшие щеки напоминали о произошедшем. Через день-другой они
потемнели и шелушились примерно несколько дней, пока не появилась новая кожа.

Вот такой перпендикулярный случай произошел со мной в день моего рождения, в день, который
вполне мог бы тогда стать и последним днём... Своеобразная такая как бы точка бифуркации. То
есть точка, в которой происходит разветвление дальнейшего хода события. Проще говоря, когда
могут возникнуть варианты событий... И не всегда эти реализовавшиеся варианты бывают радужные.
У меня тогда, к счастью, обошлось, счастливый прошёл вариант...

Тут ведь ещё что занятно: после этого случая, когда чуть было не замёрз в яме, со мной начали
происходить удивительные метаморфозы. Ибо с того самого дня я стал прибавлять в росте и весьма
заметно. Так что когда пришел Школьн. тов. Леня Пятаксентябрь месяц и я появился на школьной
линейке, то мои одноклассники с удивлением отметили, что я уверенно переместился на левый
фланг и занял в строю "почетное" третье-четвертое место, дерзко доставая макушкой до плеча
субгиганта, нашей районной знаменитости, Леонида. По-видимому, во время моего пребывания в
волчьей яме, когда я находился на расстоянии, грубо говоря, вытянутой руки от Непоправимого и
ощущал в полной мере леденящее дыхание с той стороны, произошли какое-то внутренние
переключения в организме, и гипофиз заработал в полную силу. А может, переключение произошло в
тот момент, когда я в "полёте" вниз крепко приложился головой о стенку ямы? Теперь уже не
узнать, что же послужило спусковым крючком к запуску механизма роста. Тем более что
генетически я, судя по размерам родственников, был как бы предрасположен к высокому росту. Вот
так я объясняю случившееся. Хотя, конечно, достичь более чем двухметрового роста моего
школьного приятеля Лени Пятака у меня не получилось. Но если бы пришлось завалиться ещё раз в
волчью яму, основательно по пути приложившись головой о мерзлую землю, то кто знает, как пошли
бы в таком случае мои ростовые дела? Возможно, и превратился бы в субгиганта, как Леонид. Или
вот еще вариант развития событий. Допустим, услышал бы дядька-возница мои вопли, подсадил к
себе на сани и я появился дома, благополучно миновав волчью яму? И, возможно, тогда бы я и не
вырос. Могло быть такое? Вполне. Но - случилось, как случилось. И линия моей жизни
продолжилась именно так, как она продолжилась, выйдя из той точки бифуркации, то есть волчьей
ямы. И много потом ещё было в моей жизни дорог: и пеших, и автомобильных, и воздушных...

А в ямы - ловушки я больше не попадал. Другие перпендикулярные ситуации, другие точки
бифуркации – случались. Ведь аномальное - оно всегда рядом. Оно просто, затаившись среди
обыденного, терпеливо ждёт своего случая, чтобы проявиться... Так что бывало в моей дальнейшей
жизни всякое, чего уж там... Например, был у меня как-то ещё один день рождения, проведенный в
экстремальной ситуации. А ещё, будучи в армии, довелось мне как-то рапортовать Командующему
округом, вытянувшись перед ним "во фрунт". И оно бы всё ничего, да только из форменной одежды
на мне в тот момент были лишь ботинки и одинокие трусы цвета хаки. В общем, тот ещё видик. Но
об этом как-нибудь в другой раз, если будет время и настроение...