Беременный дневник

(опубликовано в пермском журнале «Для тебя и для малыша» -2006-2007 годы)
Главка первая - «Дорогой, мы беременны».
Примерно, на 10-й день после нашего приезда из Египта у меня заболела голова.
Не скажу, что раньше она не болела. Но в этот раз она ныла как-то по-особенному. Проводив супруга на любимую им работу, я включила телевизор. Очередная звезда делилась секретами своей силиконо-коллагеновой красоты. Певичка долго и бессвязно говорила о преимуществе водорослевых обертываний со дна Мертвого моря. Или на дне? Какая разница, если голова все равно болела, и очень хотела спать. В то время как тело должно было пойти на работу. Кое-как втиснув нижние конечности в офисные брюки, я подошла к аптечному шкафчику. Прочитав мудреное название «индометацин», я задумалась. Пить или не пить. В смысле анальгетик? Голова хотела первое. Оно и понятно, ей ведь надо было еще думать. В течение всех девяти рабочих часов. Но живот, точнее моя интуиция, сказала «не пить».
Протерев виски одеколоном, я, наконец, вылезла из дома. На меня смотрело мартовское солнце. Может, это все авитаминоз? Может мне витаминки попить? Ну, там ударную дозу «це», «бе» или какого-нибудь «а»? Интуитивный живот отрицательно «мотнул головой» и сказал, что сначала надо посоветоваться с терапевтом, прежде чем запихивать в весенний организм витаминные дозы свыше 10000 МЕ в сутки.
Показав солнцу язык, я направилась к автостоянке.
На следующий день голова не болела. И даже не просила спать. Зато спустя две недели она вспомнила, что у свекрови день рожденье. Муж купил невероятной красоты и щедроты подарок. И сказал, что чтобы я поставила машину – пятничный вечер мог затянуться в традиционную для его семьи винную дегустацию. Усаживаясь в троллейбус, я прикидывала, на какой остановке мне лучше выйти, как вдруг поняла, что выйду прямо сейчас. Точнее выйдет мой желудок, со всем его бизнесланч-содержимым. Так, приехали. Зажав рот платком, помахала кондукторше. Билетерша проворно нажала кнопочку, и дверцы раскрылись…
Позже, сидя на скамейке, я поняла, что что-то не то. В том плане, что это не может быть мой детский холецистит. И это не последствия бессонной предэкзаменационной ночи. Потому что последнюю сессию я сдала еще пять лет назад. И это на расстройство желудка. И не «постклубный» синдром. Я уж и не припомню, когда тусила последний раз с подружками. Это все не то. Тогда что? Может быть акклиматизация?
В это время позвонил муж, и спросил, где это я так долго шастаю. Ибо дражайшая свекровь жаждала услышать «happy birthday» в исполнении любимой снохи и распечатать подарок. Неожиданно для себя я сказала, что никуда не поеду. Потому что мне плохо. Меня только что вырвало. И до сих пор тошнит. И еще мне страшно. И очень хочется принять ванную. Горячую. Чтобы согреться. Муж как всегда невозмутимо спросил, откуда меня забрать. И даже пообещал собственноручно поместить мое измученное тело в шестидесятиградусное H;O.
Однако спустя полчаса, сидя в собственной прихожей, я поняла, что ни в какую ванную, а тем более горячую, я не сяду. А ограничусь контрастным душем. И травяным чаем. Моет быть из банальной мяты или крапивы? А может быть, и нет. Кто знает, эти травы. Вдруг от элементарной мать-мачехи мне станет еще хуже?
После душа муж «пригласил» меня в спальню и сказал, что нам надо серьезно поговорить о моем здоровье. Говорить не хотелось. И мужа тоже не хотелось. Пообещав заботливому супругу посетить поликлинику в ближайший понедельник, я скоропостижно уснула. Сны снились спокойные. В том плане, что никто за мной не гнался. И никуда я не падала. А просто сидела на берегу озера и ловила селедку.
А спустя два дня случилось ЭТО. В том плане, что ЭТОГО не случилось. А если еще понятнее, ко мне не пришли «гости». Достав календарик, я погрузилась в математические исчисления. Так, мы приехали второго. Прошлые «посетители» закончились двадцать седьмого. А третьего мы отмечали возвращение в родные пенаты. Рассматривали фотографии, ели привезенные сладости. А потом праздновали. Причем дважды и без «предохранительной» системы. То есть без привычного метода «прерванного» удовольствия. Так, так. А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.
У меня же были безопасные дни. Или не были? А вдруг овуляция, «контуженная» египетским климатом, началась на несколько дней раньше? Значится так Элеонора Батьковна, срочно мчитесь в ближайшую аптеку за чудо «фрау-тестом». И писайте завтра в баночку. И ждите положенные минутки, затаив дыхание.
Ай да, муж, ай да молодца. Спит, и не ведает, о чем его женушка думает. Разбудить, или дождаться завтрашних полосок? А может пока не гоношиться, сделать тест, записаться к любимой гинекологине и сделать УЗИ.
Ну да, легко сказать сделать УЗИ, а вдруг я на самом деле беременна? Как узнать, опасно или нет, всякие «просвечивающие» процедуры на раннем сроке?
Мамочка, а вдруг у меня двойня? Или тройня? У нас же двухкомнатная. Куда мы все денемся? Будем спать на полу? И на люстре.
Так, без паники. Я сказала - без паники. Дышим, раз-два. Раз-два. Сели. Спокойно, дело то житейское. Сейчас, главное не расстраиваться? И не радоваться раньше времени. Подождем до завтрашних полосочек. Подождем.
И подумаем, как лучше сказать мужу. Он ведь мужчина, а значит из семейства «чувствительных». К неудобствам неприспособленных. И очень ранимых. Как дети.
Дети… А какой матерью я стану? Вдруг я не справлюсь? Я же ничего не знаю. Мне ведь сейчас ничего нельзя. Не пить, не курить, не есть жирное. Кажется, соленое тоже нельзя. И надо есть только овощи, фрукты и эту, как ее? Фолиевую кислоту.
Или до пяти мг в сутки? Надо будет поискать в Интернете? А мне за компьютер можно? Там ведь радиация. Или облучение? Кто мне скажет, можно ли беременным долго работать за компьютером? Я же ничегошеньки не знаю.
Кажется, в консультациях существуют школы будущих мам. И чем раньше я туда попаду, тем меньше ошибок я наделаю. Для себя и для него. Для маленького. А почему он не шевелится? Или на раннем сроке я еще не могу почувствовать? И это можно зарегистрировать только эхографом?
Так, все, завтра сделаю тест, скажу мужу. А потом пойду врачу. Или сначала так, сначала схожу к врачу, а уже потом скажу мужу. Или…
- Милый, ты еще спишь?
Любимый супруг приоткрыл правый глаз и вопросительно уставился на мою комбинацию. Я покраснела.
- Да я не об этом… Милый, проснись, пожалуйста.
Муж открыл левый глаз.
- Любимый, ты только не волнуйся. Но, по-моему, мы беременны… То есть, я беременна. Короче, я буду мамой. А ты, соответственно, папой. Это, конечно, еще не точно. Я завтра утром сделаю тест. И схожу к врачу...
Муж зевнул. А потом притянул меня к себе и шепнул, что сходит к врачу вместе со мной. И даже сделает за меня тест. Только не могла бы я дать ему поспать еще часик. Потому что может быть мы и беременны, но поспать в воскресенье… Это святое. Тем более, для будущих родителей.

Главка вторая - Дегустация молока
Раньше, в старину, женщины любили быть беременными. Перманентно. Это у них считалось нормальным явлением. Привычкой. Чем-то обязательным, вроде каждодневной чистки зубов. Или зубы тогда не чистили? Какая разница, если я их все равно не понимаю.
Вот я, женщина, с тремя неделями еще плохо осознаваемой беременности, начинаю постепенно понимать, что меня постоянно гложет…
Чувство большой растерянности. И вот почему. Мне же теперь ничего нельзя. И никого нельзя.
-Муж, мне тебя можно?
Суженый неопределенно кивает и отворачивается. Куда, эй, постой…
- Муж, а муж, проснись. Я тебя хочу.
Супруг делает храп-храп, которое, почему-то, больше похоже на хрю-хрю и не собирается поворачиваться. Я его обижаю. Или это он меня обижает? Или это мы оба обижаемся? Так, приехали. То бишь, приспали.
- Муж, ты что, меня не хочешь?
Ни звука. В гневе я соскакиваю с постели и включаю свет. Супруг поворачивается и садится по-турецки.
- Да.
- Что «да»?
- Не хочу.
Самоубийца! Придушу!
- Но ведь я еще не толстая. Я еще совсем не толстая
Муж смотрит на недавно побеленный потолок.
- У тебя тити пахнут.
- Что делают?!?
- Пахнут. Коровой.
- А чем они должны пахнуть? Собакой?
- Раньше пахли тобой. А теперь молоком. А я его не пью. Ты же знаешь.
- Правильно. Ты его ненавидишь.
Я отворачиваюсь к выключателю. Вырубаю противный свет. Лишь бы он не увидел слезы. Ложусь рядом. И нюхаю «эти», которые пахнут. Надо будет купить кокосовое масло. Или миндальное? Что же мне купить, чтобы не «мычать»?
Не знаю, не знаю, но я моих прапрапрародительниц не понимаю. Быть беременным…
Это же постоянное чувство коварной подозрительности.
Стою на перекрестке. Светофор отсутствует. Вижу машину. Делаю шаг назад. Водитель притормаживает и делает знак рукой. Мол, «проползай, чего уставилась?». На ум сразу же приходит известный монолог Задорнова про одну придурошную старушку и такого же «умного» водителя грузовика, пожелавшего пропустить несчастную с бидоном впереди себя. Я отрицательно мотаю головой и делаю еще один шаг назад. По-видимому, водитель тоже являлся поклонником знаменитого сатирика, ибо, покрутив пальцем у виска, он проезжает. Запомнив на всякий случай его номера, я с тоской перевожу взгляд на «выеденную» дождем «зебру». Я, что теперь всегда буду переходить дорогу таким образом?
Какое все-таки противное ощущение – это чувство полной шизофреничности, к которому прибавилось еще чувство постоянно мнительности.
Я не слишком ли я вызывающе и безвкусно одета? Я же теперь мамаша. У меня же будет малыш. Беби, ребенок, чаилд, киндер. У меня же будет наследник. Или наследница. Надо, значит, уже сейчас думать о своем новом, более «пафосном» виде. Надо что-то срочно купить на вырост.
Через пару кварталов, мой мнительный взгляд упирается в вывеску с улыбающимся карапузом, грозящим выпасть из рук подозрительной молодой мамаши супермодельной наружности. Вздохнув, я подхожу к двери. В магазине пахнет чем-то очень приятным и совсем не детским, а я бы сказала, чем-то модным и очень бутиковым.
Ко мне подлетает лучезарно выбеленная блондинка с «клеопатровскими» глазами и растягивает свои силиконовые губищи в приветливое «чммгу пмчь?»
Покраснев до кончиков оправы очков, я отвечаю, что всем, сразу и побольше. На это королева розничной торговли тащит меня к прилавку с «парашютными» комбинезонами и начинает свой неторопливый рассказ. Меня валит с ног ее осведомленность касательно тех швов, «которые не должны давить» и тех резинок, которые «должны поддерживать ваш выпирающий животик». Мой выпирающий что? И куда выпирающий? «Клеопатра», эй, у меня все три недели. Какое выпирание? Они, что, все сговорились? Сначала «антимолочный» супруг, затем этот недоделанный «шумахер», теперь эта звезда ме-е-елкой такой промышленности. Пойду-ка, я лучше отсюда. Пока кому-то не стало плохо от моих эмоциональных взрывов.
По дороге домой меня не покидало чувство тотального одиночества. И глобального непонимания. Они все меня не понимают. Им нет никакого дела до того, что я беременна. Я же стану матерью, вашу мать. Мне плохо. А должно быть хорошо. То есть должен быть токсикоз и эти самые, обмороки. Я их нет. И я все время хочу есть. А меня должно тошнить от одного вида мужа и его сподвигов на постельных подвиги. А у меня все наоборот. Какая-то я неправильная беременная. Меня даже на огурец не тянет. Или это должно тянуть только на третьем месяце? И почему врач сказал, что надо сделать УЗИ. Или он сказал, не надо? Или он вообще не говорил? Я же ничего не помню. Сначала я сидела в коридоре. И просто молчала. Потом мне стало страшно. А вдруг тест «ошибся»? Хоть бы он не ошибся? Или нет? В конце концов, кто мне скажет, хочу я стать матерью или нет? Меня даже муж не хочет. Меня никто не хочет. Я никому не нужна. Маленький мой, поговори с мамочкой, сделай что-нибудь, чтобы я поняла, что ты меня слышишь. Ведь ты такой маленький, моя крошечка. Мой зайчоночек. Моя крохотулечка. Моя кровинка. Сынка. Сынишка. Сынулечкаа-а-а.
Проревевшись на родной подъездной лавочке, я испытала что-то похожее на чувство абсолютной умиротворенности. И решила, что можно ползти домой.
Дома меня ждал приготовленный мужем «романтичный» ужин из приглашенных VIP-персон общества сосисочной аристократии и макаронной бизнес-элиты. Усевшись на кухонный стул, я задумалась о бренности существования на моей тарелке лужицы майонеза. Муж участливо спросил мои уши:
- Тебе плохо?
Я мотнула головой. Муж решил продемонстрировать чудеса дедукции.
- На работе шефу рассказала?
Еще один отрицательный моток моей челки цвета вороной подпалины.
- Ты не хочешь рожать?
Я встрепенулась.
- Хочу. Очень хочу.
- Тогда я не понимаю.
Я вздохнула.
- Милый, я тоже себя не понимаю. Но может быть, это как раз то чувство, которое и должна испытывать беременная?
Муж заинтересованно посмотрел на мои тити.
- Знаешь, я что подумал, что-то меня на молоко потянуло.
С этими словами любимый вышел из-за стола и протянул мне свои руки.
- Пойдем в спальню?
Я «непонимающе» вскинула свою левую соболиную левую бровь. Типа, зачем в спальню? Муж хитро улыбнулся и промурлыкал:
- На дегустацию молока.

Главка третья – Убийственный месяц
- Убью!
- Кого? Меня?
На всякий случай, муж отодвигается в противоположную сторону дивана.
- Так к-кого ты будешь бить?
- Не бить, а у-би-вать. Техничку.
Муж облегченно вздыхает и придвигается обратно.
- А за что мы собрались бить милую старушку?
- За все. Сует свой длинный нос, куда не следует. Лезет ко мне с всякими советами. Что мне кушать, как спать, как есть. Когда пить, и даже когда писать!
- Милая, она желает тебе только добра.
- Сейчас, пять с половиной раз! Мымра хочет меня напугать. Начиталась умных журналов про диагностику патологий на раннем сроке и ходит, бросается терминами. Первый триместр, кризис прикрепления плодного яйца к слизистой матки.
- Кого яйца? Моего?
- Да не твоего, а плодного. Малыш должен прикрепиться на 2-ой или на 3-ой неделе.
- Дык, у нас ведь срок больше.
- Не у нас, а у меня. Скоро нас ждет второй кризис.
- О Боже, какой еще кризис?!?
- Формирование плаценты.
- И что?
- Ничего. Я же хожу к врачу. Обследуюсь. Сдаю анализы. Много анализов. Очень много. Хочешь, перечислю, какие? И откуда у меня их берут?
- Не надо, меня вырвет.
- Вот-вот. Меня тоже. Это гестоз. Токсикоз по-нашему.
- Какоз?
- Тошнить меня будет. По утрам. Регулярно. Будешь таскать мне яблоки, сушки, сухарики. Полоскать мою ротовую полость настоями трав. Мятой, ромашкой. Будешь?
- Наверное. А когда тебя начнет тошнить?
- Не знаю. Может быть завтра. Прямо с утра.
Муж вздохнул, встал с дивана и ушлепал босыми ногами в ванну. Вскоре возле моей стороны диванчика вырос эмалированный таз в неопределенный цветочек. Пожелав друг другу спокойной ночи и такого же утра, мы погрузились в царство Морфея.

Утром меня почти никто не тошнил. Кроме мужа. Который бегал по комнате и искал правый носок. Или левый? Я пыталась не злиться и красила глаза. На кой? На кой мне накрашенные глаза? Для кого? Для мужа, озабоченного дизайном носков?
- Слышь, муж, хватит вентилировать воздух. Надень другой и иди уже в гараж.
- На хочу другой. Не хочу в гараж. Я на автобусе поеду. Вечером ребята звали в бильярд.
- Здрасьте, а кто меня повезет на работу?
Муж сел на тумбочку. На мою любимую тумбочку, между прочим, абсолютно не предназначенную для заднего угла сто двадцати килограммового супружника, который уже обозначил того несчастного, кто повезет мое измученное тошнотою тело в родные офисные пенаты.
- Автобус.
Я тоже села. Только на пол. Честно-честно. Взяла и села. Прямо на любимые серые брюки.
- Ты что, сдурел?!? Меня же там как вырвет, и прямо на кондукторшу. Много-много и сразу-сразу. Хочешь, покажу, сколько?
Муж – наконец-то! - встал с тумбочки и помотал головой.
- Не надо.
Я пригнула голову, заглянула по диван, медленно подползла к заветному носку и достала злобного мерзавца с левой (или все-таки с правой?) ноги.
- На, держи свой дизайнерский носок и иди в гараж.
- Держу. Иду.
Наверное, я тиран. Или беременные все тираны? Интересно, а если бы мужья беременели, они, что, тогда становились супертиранами? Нет, все-таки это хорошо, чтоб мужики только папы. Но не мамы. Это очень хорошо. Мне хорошо. Мне очень хорошо. Меня абсолютно не тошнит. Меня тошнит. Абсолютно. Тошнит. Очень-очень. Интересно, а куда меня вырвет? И когда? В неприкосновенном салоне такой же неприкасаемой машины или в холле редакторской?

Редактор. Мужчина. Сорока пяти лет. Красавец. И полный засланец. Прости, Даль, прости, Пушкин, и Лео Толстой иже с ними, тоже не гневись, но другого эпитета у меня нет. И не намечалось. Потому что Юрий Петрович с его потрясающе длинными и запутанными локонами курил! В моем присутствии! Он курил и не вздумал открывать форточку. Или хотя бы включать свой «японистый» кондишн.
- Милочка, я, что, тут хотел спросить…
Спрашивай, гад, спрашивай, пока жив. Спрашивай, пока челюсть целая…
- Так вот, как у нас дела с переводиком последней главочки нашего чудненького романчика?
Никак, Петрович, никак. И в ближайшие восемь месяцев и восемнадцать лет будет никак. Потому что мне плохо. Очень. Катастрофически. И я мечтаю только об одном - лечь. Ничком. Прямо на унитаз.
- Милочка, мне кажется, или у вас лицо серое? Плохо спим, бессонница?
Я сжала зубы, сглотнула, кивнула, потом еще… сглотнула. Вытянула подбородок. Бесполезно. Слышь, Петрович, отвернись, дай мне вывернуть свой измученный желудок в рощу твоей любимой пальмы. Дай мне оросить твой «президентский» стол. Его чудную зеркальную поверхность «два на два мэ», с важным договором в придачу. Дай мне побыть женщиной, беременной самкой, которой совершенно наплевать, что о ней думают. Тем более, какой-то там редакторишка самого стильного и пропиаренного в городишке издательского домика.
- Юрий Петрович, мне плохо. Я выйду. Прямо сейчас. А потом напишу вам письмо. По почте. Электронной… Прямо из дома... Если выживу. И там… в этом письме вы узнаете всю правду. Только сейчас, будьте лаской, прекратите курить и помогите мне, пожалуйста! Будьте человеком, не мужчиной! Хотя бы сегодня… Одолжите мне свою чудную пол-литровую пепельницу, которую ваша жена подарила вам на ваш юбилей. Хорошо?
Не дожидаясь приглашения (или разрешения?) я придвинула сей чудный подарок жены Петровича, и от всей души добавила новых красок в дизайн сей расписанной от руки экзотической вещицы.

Вечером муж смотрел телевизор. Он молча тупился на выключенный экран и старался не дышать. В то же время его жена (по-прежнему я) стоически дышала над тазиком.
Ну зачем, спросите меня и моего мужа, зачем мы забеременели? Чтобы терпеть этот токси-тошноз?
Наверное, да. Потому что все эти гестозы и курящие «петровичи» вкупе с подозрительными техничками такая ерунда…По сравнению с тем, что меня ожидало в конце первого триместра… но об этом в следующем тазике. Пардон, главе.

Главка четвертая – Хвостик
"Спинка" у эмбриона начнет выпрямляться, а хвостик - "отсыхать". Головка все еще непропорционально большая, наклонена к груди. Глаза уже достаточно сформированы, но затянуты мембраной. У эмбриона уже есть мышцы, и он потихоньку начинает двигаться: впрочем, пока это может определить только ультразвук».
- Слышь, муж, у нашего уже отсох хвостик.
Муж перестал подниматься на стремянку и вытянул физиономию в некое подобие вопросительного знака.
- Какой хвостик?
Я пожала плечами.
- Тут все написано. Только слишком умно написано. До меня не доходит. Как и до Юрия Петровича.
Муж опустил сантиметр.
- То есть?
- Начальник не хочет верить, что я беременна. Вам, говорит, милочка, кажется, что вы беременны. На самом деле, вам надо работать, не покладая словаря, переводить, переводить, выпустить непристойное количество книг, и стать знаменитой. А уже потом размножаться и стирать пеленки вручную.
- Зачем вручную? Я же купил тебе стиральную машину. Новую.
- И я ему, а он… Слушай, как ты со мной живешь. Я же дура потная.
- Ну не совсем. Потная. Так, чуток. Ты воды побольше пей. И в душ ходи.
- Слушай, тут написано, что у меня должны быть запоры.
Муж обмерил проем, и опять что-то записал в своей тайной книжечке.
- Милый, почему у меня нет запоров?
Супруг тяжко вздохнул.
- Милая, но ведь это хорошо.
- Думаешь? В школе мам мне сказали, что надо записаться в бассейн. И купить бюстгальтер.
- Купи.
- Я пыталась. Но тетка в отделе попалась вредная. Говорит, вам не угодишь. То тут жмет, то там давит.
Муж слез со стремянки. И присел рядом.
- И что ты предлагаешь?
- Ты пойдешь со мной.
Супруг склонил голову:
- Выбирать тебе лифчик?
- И еще бандаж.
- Но ведь тебе еще рано.
- Так я на всякий случай.
- Может лучше потом?
Все ясно. Он меня не любит. Он любит свой потолок, который он будет красить новой кисточкой. Или шпателем? Или… чем сейчас красят потолки в детских спальнях? Муж решил, что ребенок должен жить в красивой квартире. С красивым потолком.
- Слушай, супруг, а давай придумывать ему имя.
- Но ведь мы не знаем пол ребенка.
- А давай придумывать такое имя, чтобы оно подходило и к мальчику, и к девочке. Как духи. Унисекс.
- Уни-что? Ладно, уговорила. Давай. Сиди, придумывай, а я пошел на кухню. А ты все-все придумай, и запиши.
Муж прошаркал в коридор. Он от меня устал. Может нам развестись? На время беременности. Чтобы я ему не мешала делать ремонт. И еще жить. Надо будет спросить. После того, как придумаю имя. Или оно само придумается?

На утро была суббота. Муж с утра укатил на поиски какого-то «дрюпеля», и оставил меня придумывать имя ребенышу. Естественно, я хотела расстроиться, но потом вспомнила про занятия в школе мам. И начала одеваться. Та-аак, приехали. Юбка не застегивалась. Еще вчера, еще вчера, все было хорошо. А теперь. Ну еще чуть-чуть. Нет, не могу. Не застегнуть. Я, что, за одну ночь прибавила в весе?
Весы предательски показывали «плюс триста». А может, это начало запоров? Тогда все хорошо. Тогда все по плану. Помахав ладошкой юбке, я достала старые университетские джинсы. Обалдеть. И эти тоже малы. Приехали. Новый лифчик, новый гардероб. А все из-за чего? Каких-то двух «сэмэ». Интересно, а что скажет супруг? И его кошелек?

В женской консультации нас посадили в темный зал и сказали, что сейчас предложат чай с лимоном и покажут фильм про роды. Со всеми подробностями и во всех ракурсах. Сглотнув слюну, я сказала, что не хочу ни чай, ни лимон, и тем более … подробный фильм. Мой протест подержали еще две бледные тетки с едва заметными животиками.
На что выступающая перед нами врачиха сказала, что без фильма она с нами заниматься не станет. Я вздохнула и встала с неудобного стульчика. На меня смотрел плакат с «эволюцией» эмбриона. Боже мой, какой ты страшненький. И какой смешной. Ручки, ножки. Надо же, как будто даже с ноготками. Мелюзганчик, ты мой махонький. Лапушка, ты моя. Погладив животик, я направилась к выходу.
Врачиха загородила проход, попыталась улыбнуться и призвала меня занять свое место. Дабы насладиться кадрами, присланными американской стороной по программе обмена с различными «рожающими» организациями. Ибо без них я не смогу не только родить, но и осознать свое великое предназначение, как продолжательницы рода, матери с большой буквы и «тэпэ» и «тэдэ». Бла-бла-бла.
Показав американский жест, я решительно отодвинула зануду в белом халате и вышла в коридор. Мне нужно срочно купить лифчик. Срочно что-нибудь купить. И еще выпить чаю. Но без лимона.

Вечером муж устроил презентацию «дрюпелей». Разглядывая блестящие сверла, я все никак не решилась начать разговор про смену гардероба.
- Муж, хочешь посмотреть лифчик. Я сегодня купила лифчик. Сама. Хочешь, покажу?
Муж кивнул. Я расстегнула халат. Никакой реакции.
- А вот этим сверлом я смогу сделать вот такие дырки.
Супруг развел руками не хуже заправского рыбака.
- Муж, ты такой пошляк.
Любимый довольно хрюкнул.
- Ага. И еще я будущий отец.
- Слышь, отец, дай денег матери.
- На что?
- На мне юбка перестала застегиваться.
Муж выронил сверло. Охнул, и схватился на ушибленный палец. Я ловко соскочила с дивана и присела рядом со стонущим пострадавшим. Обняла его и прошептала.
- Он уже совсем большой. Почти пятнадцать сантиметров. Понимаешь? У него появились мочки ушей. Он уже морщит губы. Совсем, как ты. И открывает глазки. А еще он писает.
Муж перестал стонать.
- Как я? Держась за «хвостик»?
Я вдруг представила, как наш уже трехлетний малыш держит свой махонький писун, стоя в нашей новой, отремонтированной ванной комнате…
- Муж, я тебя люблю. Дрогой, я тебя люблю. До безумия.
Муж заурчал и протянул руки.
- Ладно, давай, показывай свою покупку.

Главка пятая – Тройной тест
- Слушай, а почему препараты железа такая гадость?
Милка взмахнула нарощенными (или приклеенными?) ресницами и пожала точеными плечиками.
- Не знаю, не я ведь беременная.
- Но ведь была ею.
- Так это когда было. Женщинам свойственно забывать всякую дурь.
Меня даже подкинуло.
- Ну подруга, ну ты даешь! Это же дар – быть беременной. Божий дар.
Мила отодвинула кофейную чашку и автоматически улыбнулась брюнету за соседним столиком, выпятила безупречный третий номер и вздохнула.
- Лежать все девять месяцев на сохранении с утыканной уколами задницей, тощать от жутчайшего токсикоза. Наблюдать, как гуляет муж, козлина лысая…
- Он же у тебя волосатый…
- Был волосатый, пока я в шампунь кое-что не подмешала…
Я аж поперхнулась.
- Мила, но ведь это же преступление.
Подруга кивнула, и опять «стрельнула» в сторону брюнета.
- Это, называется, российский мужик. Да любой, наверное. Коли беременной жене нельзя, то мне, небеременному, можно. И даже нужно. И не реже двух раз в неделю. Не считая пятницы.
Я насторожилась – сегодня же пятница.
- А что такое?
- А ничего. Думает, я не знала, что за совещания у него были по пятницам.
- Но ведь он же исправился.
Милка разочарованно хмыкнула вслед уходящему брюнету.
- Ну да, пока я не родила. Ты за своим присматриваешь?
Я не знала, как это, «присматривать», но на всякий случай, кивнула.
- Лучше контролировать ситуацию до того, пока она превратится в ситуевину.
О том, что такое «ситуевнина» и с чем ее едят, мне даже думать не хотелось.
- На работе сказала?
Я с удовольствием облизала ложку и кивнула.
- И что?
- Ничего. Юрий Петрович до сих пор в шоке. Ему же пришлось оградить меня от чрезмерного влияния компьютера. Так что перевожу теперь вручную. И пишу, соответственно, тоже, пальчиками.
- А спина не болит?
- У меня душа болит. И еще тити. Что-то они пухнут.
Мила прыснула.
- Деревня, это у тебя кровоток усиливается, проступает венозный рисунок. И эти, как же их? Вспомнила - туберкулы Монтгомери.
- А по-русски?
- Бугорки. Не психуй, все потом войдет в норму, и бугорки и канавки. И, к сожалению, третий номер тоже. «Свянет» до первоначального – нулевого.
Я проглотила вишенку и насторожилась:
- Почему свянет? Вон у тебя… Какой красивый размер…
- Дурында, это же не мое, а вставленное…
- Да? А смотрится, как отечественное.
- Мэйд ин Лос-Анжелес.
- Да ты брось… Откуда деньжатки на такие вложения?
- От лысой козлины. В знак примирения. Когда Степашку кормить закончила.
- А если второго родить вздумаешь?
- Не вздумаю. Мы развелись.
Милка закрыла глаза и шмыгнула безупречным носиком. Я медленно отодвинула недоеденный тортик. Приехали. Если уже от Милки уходить начали, то что тогда мне делать? С моим-то первым?
- Как развелись?
Мила распрямила изящную спинку и продемонстрировала труды личного косметолога.
- Вот так. Он меня бросил. Одну.
- А Степан?
- Мелкий - в Англии, зубрит или дробит гранит науки. Еще как год минимум. Или два. Летом примчит на каникулы – выясню. Что и как…
Дверь в кофейню приятно звякнула. На пороге стоял мужчина. Мой любимый мужчина. Мой ненаглядный мужчина. Отец моего ребенка. Мила скептически взглянула на его далеко «не голливудский» пиджак и покачала головой.
- М-да, мужик, нынче пошел. Мелковат. Не королевский… Ну да ничего. Проживем. Главное в нашей жизни держать третий номер поверху.
Кинув на стол тысячную купюру, Мила облобызала мои не накрашенные щеки, пожала руку слегка остолбеневшему супругу и упругой походкой покинула мою любимую «Карамель».
Проводив вконец очумевшим взглядом Милану, муж наконец-таки «заметил» меня.
- А ты… анализ сдала? Как его, - муж сморщил лоб - альфа-фетопротеин
- Угу.
- И что?
- Ничего.
- Как ничего?!?
- Сказали, позвонят, когда будет готов.
- А этот твой третий, развернутый?
- Его тоже сдала.
- А амниоцентез?
- Этот назначают только при подозрении на какую-либо патологию.
- А мы вне подозрений?
Я с удовольствием потянула мужа за не шелковый галстук.
- Я – нет, а вот на счет тебя… У меня серьезные опасения.
Муж нахмурил не гламурную бровь.
- По поводу?
- Где ты был в воскресенье вечером?
- Как где? У Павлика.
- А что вы так долго делали?
- Ничего. Чемпионат смотрели. Пиво пили. С раками.
- А что у нас, своего, телевизора нет?
- Так ты же свою «некрасивую» смотришь.
- Она уже закончилась. В пятницу была последняя серия. А твой финал – девятого.
Муж слегка побледнел.
- Я не понял... Ты мне не доверяешь? Это что, какой-то тест? Для мужчин беременных жен?
Я ослабила галстук и засмеялась.
- Ну да, развернутый, третий номер называется. И ты его, к сожалению моей подруги, прошел.
Муж вернул розовый цвет лицу и сел на Милкино место.
- Слушай, может, закажем, а то есть хочется…
Я присела напротив и, вспомнив Шарон Стоун а-ля 92 года, промурлыкала:
- А больше тебе ничего не хочется?

Главка шестая – Имя для внука
- Папа, у меня… Короче, пап, ты скоро станешь дедушкой.
Все, сказала, кладу трубку. Считаю, восемь, девять, десять. Не звонит. Ему все равно. Как тогда, когда умерла мама. Ему все равно.
- Муж, а что, если бы твоя дочь сказала тебе, что ты скоро станешь дедушкой. Чтобы ты сделал?
Супруг оторвался от плинтуса и почесал плешечку.
- Не знаю. У меня нет дочери. У меня сын будет.
Ладно. Не получилось. Переживем. Хотя по идее должна обидеться. Три дня не могу сходить в туалет. Еще изжога задолбала, как и все бабы в редакции.
«Знаешь, вот когда я была беременна, мне все время хотелось…» А мне его не хочется. Мне абсолютно не хочется мужа. Я хочу другого. И пусть я даже не знаю, как его зовут, но он такой хорошенький. Впрочем, в телике все хорошенькие. Но этот…Няма, ням-ням.
Бежит по пляжному песку, с голым торсом в парусиновых штанах, и легкий бриз. И дыхание неба. И поцелуй уходящего солнца. Боже, какие у него губы. И усы.
- Муж, слушай. А давай мы отрастим тебе усы?
Супруг во второй раз оторвался от плинтуса. Бедный кусок пластика, бедный муж, теперь ему придется придумывать какой-нибудь отмаз.
- Давай, если это тебе облегчит жизнь.
Ну да, ты, наверное, хотел сказать, если тебе от этого снова захочется спать со мной. Ты уже вторую неделю спишь на диване в гостиной.
Я плохая жена. Я плохая мать. Малыш бьет меня в печень, а я даже не могу поругать его за это. Только из знаю скулить какие-нибудь идиотские колыбельные. «Милый зайчик, не толкай, милый хрюша, засыпай ».
Я не могу спать, я не могу заснуть, я всю жисть, все свои сколько я там живу, проспала на животе. А теперь? И еще эти пятна.
- Муж, а я слишком страшная?
Ударив по пластику, суженый вскинул голову.
- Почему?
- Потому. Смотри, у меня пятна на щеке. И здесь. И там, ну ты сам видел. И еще оттеки. И боль в спине. И запор.
- Но ведь ты мечтала, чтобы он… этот… когда-нибудь наступил. Ты же сама жаловалась. Типа, почему не как в учебнике?
Я не хочу, как в школе. Я хочу спать на животе.
- Ну почему я такой урод?
- Просто ты не осознала полностью, что беременна.
- А если у меня будет выкидыш?
- С чего? Ты что, пашешь как лошадь, катаешься на лыжах или ездишь в автобусе?!? С какой фанеры у тебя будет выкидыш? Сидишь целыми днями дома, смотришь свои тупые «мыльники», иногда ездишь на мне в редакцию, таскаешь им свои бездарные переводики, и строишь из себя токсикозницу. Тебя когда последний раз тошнило? Ты вспомни, как бабы рожали на фронте или в тылу во время войны. Или в концлагерях. Или в Чечне. У них же жрать нечего было. У них не было шанса выжить. А ты! Достала уже! Как ты меня достала! Принеси то, убери се! «Я вся такая несчастная, самая беременная женщина на всей планете за всю историю человечества!» Дура! Ну-ка быстро отодрала свой разжиревший зад и пошла готовить суп. И оладьи с повидлой. И чтобы не пригоревшие. Поняла? Усы ей отрасти. Я тебе сейчас самой бороду отращу!
Ударив по пластику со всего размаху, муж вышел из комнаты. Я зачарованно смотрела на его мужественную спину. Охренеть! Полный соболь! Это же какой у меня крутой мужик под боком. А я и не знала, а я и не ведала. Балдеж, нет девочки, я худею.

Муж ел четвертую олажку и с упоением лицезрел футбольные перипетии. Я по-мышиному гладила белье и поругивала мелкого за его хулиганские пируэты.
Когда же я придумаю ему имя, Саша? Банально. Матвей? Еще банальней. Господи, что же придумать? Это же на всю жизнь.
- Муж, а мы когда имя придумаем?
Супруг лениво покосился на меня начальственным взглядом. Я молча кивнула. И подошла к мойке.
Мытье посуды успокаивало нервы. Хотелось жить, мечтать, хотелось, очень хотелось, очень захотелось в туалет. В коридоре я услышала телефон. Ну почему в самый неподходящий момент. Ой, я чего это у меня в глазиках темно? И на фига так быстро вскочила с диванчика? Все, сейчас упаду. Так по стенке, нормуль, пошла, пошла. Телефончик. Трубочка.
- Алло.
- Это я.
Внезапно мне перехотелось. И во рту вдруг стало сухо. Как тогда, на кладбище.
- П-пап?
- Я... Ты… как?
- Пап, да все хорошо. Пап, я, у меня уже пятый месяц… Он уже пинается. Пап, ты где?
- Я… я внизу. Стою.
Папочка, мой папа стоит, ждет, а я… Через секунду я уже кинулась к тапкам. Или сапогам? Слетев с лестницы, я распахнула дверь -
Дождь. Капли, большие. Как мои слезы, как его слезы.
Пап, папочка, ты пришел.
От него пахло все тем же табаком. У нас только мама покупала ему сигареты. Всегда только мама. А теперь, значит, он сам покупает.
- Пап, а ты откуда узнал, где я живу? Мы же десять лет. Не виделись.
- Те книги, которые ты переводишь. Там адрес издательства. Я твоего Петровича крутанул. Он за коньяк и сдался.
Да, «хеннеси» - это сила!
- Пап, пойдем, я тебя с мужем познакомлю. Он у меня знаешь какой… Он такой сильный. У него усы скоро будут. Как у тебя. Такие же.
Отец кивнул, приподнял меня и поцеловал в макушку. Как в далеком детстве. Когда еще была мама и у нас была семья. Как сейчас. Мы все одна большая семья. Мы - семья. Дружная и счастливая. И скоро у нас будет прибавление. Малыш радостно пнул в ответ. Я охнула и подняла глаза.
Муж перевалился через перила лоджии и пытался разглядеть, с кем обнимается его жена. Я помахала ему рукой. Он неуверенно ответил и шагнул в комнату. И вдруг я поняла, как я назову сына.
- Пап, а ты не против, если мелкого буду звать как тебя? А что? Владимир - ясно солнышко. Великий князь великой страны. Думаю, неплохое начало, как считаешь?
Отец кивнул и обнял меня еще раз.

Главка седьмая – Чемоданное настроение
Так, забиваем «гармоничная беременность»… Не то. «Роды без страха и боли». А кто боится-то, кто боится? Я боюсь? Не смешите, я самая сильная и умно-ученая мама.
- Муж я боюсь рожать.
- Тебе еще рано. У тебя только третий семестр.
- И че?
- Выбирай слова «чекалка». Мать – это звучит гордо.
- Не мать, но человек. Это сказал Горький.
- Я знаю. Есть будем?
Хороший вопрос. Есть – это правильно. Есть – это хорошо.
- Владимир, есть хочешь?
Ребенок топнул ногой в области печени и затих. Не поняла. Это что «да» или «не буду»?
- Муж, он дерется.
- И что, предлагаешь, шлепнуть его по попе?
- Давай.
- Не буду. Я то опять скажешь, что я к тебе пристаю.
- Но ведь пристаешь.
Муж покраснел. Я его люблю. Он любит меня. Только когда он это делает, он краснеет.
- Муж, а ты хоть себя отцом ощущаешь?
Муж покраснел еще больше. Ладно, фиг с тобой. Просветительскую работу проведем позже.
«Легкие плода не являются органом внешнего дыхания, однако они не бывают спавшимися. Альвеолы и бронхи заполнены амниотической жидкостью и жидкостью, которая секретируется альвеолами. Наличие жидкости в легких способствует их развитию, так как они находятся в расправленном состоянии. Внутренняя поверхность альвеол начинает покрываться сурфактантом...»
- Муж, а кто такой сурфактан?
- Сурфактант? Не знаю.
Странно, если он знает, как это правильно называется, по идее он должен знать, для чего это приспособлено.
- Перезвони отцу.
- Хорошо.
- Даже не спросишь, когда он звонил?
Не хочу я спрашивать. Пусть это будет сюрпризом. Я хочу эмоций. Дайте мне возможность открывать все самой.
- Жена, хватит бормотать очередную дребедень. Отойди от ноутбука. Или отползи. Как получится. И займись обедом. Или ужином. Как получится.
Почему всякий раз, когда я хочу поднять свой образовательный уровень, муж сразу становится голодным.
- Не хочу.
- Ладно. Не хоти. Но отварить спагетти тебе трудно?
- Не трудно. Отвари сам. У меня изжога.
- У тебя изжога, потому что ты неудобно сидишь за вредным компьютером.
- Но ведь это ты мне купил его!!! Ты! Это была твоя идея.
- Тою мать, но я же не знал, что ты захочешь родить себе ребенка!!!
От последнего словосочетания у меня просто отключилось дыхание. Так, приехали. Япона мать, или японский бог. «Родить себе ребенка». Приехали… Блин, как больно-то. Мама, как больно. Зачем ты меня родила. Как больно. Боже, дай мне силы. Дай мне, дай!
Муж испуганно закрыл рот и побелел. Потом встал, и робко сделал шаг назад.
- Милая, а где у нас макароны?
Я посмотрела на карниз потолка. Паршивый карниз, паршивый потолок, паршивый муж. Я закрыла глаза и сглотнула первую каплю.
Почему слезы такие соленые? Просто соленущие? Наверное, это из-за гормонов. Из-за того, что мы перестали заниматься сексом. Из-за меня. Из-за Владимира. Я досчитала до десяти. Потом подошла к телефону и набрала номер.
- Пап, приедь за мной. Мне плохо. Я не хочу брать такси. Я поживу у тебя. Пока не рожу.
Не дождавшись ответа, я положила трубку и тихо вышла из комнаты.
Если бы я родилась мужиком, я бы никогда, никогда не смогла обидеть женщину. Я хорошая мать. Умно-ученая. У меня хороший муж. У нас будет ребенок. У нас должен быть ребенок. Но зачем мне еще один, если я не могу справиться с первым?
Муж робко стоял в углу и смотрел, как я пытаюсь натянуть сапоги. Я не хотела жить. Не хотела натягивать сапоги. Ехать к отцу. Я уже жалела, что позвонила.
Мне хотелось, чтобы муж подошел, обнял, осознал, не отпустил. Но он молчал и стоял.
Стоял и смотрел, как я разрушаю семью. Как он разрушает. Как мы. Мы рушимся.

Раздался звонок. Наконец-то…Папа… Помоги мне, папочка.
На пороге стояла подруга. Зинка. Блин! Я же совсем забыла, что обещала дать ей меня покрасить. Блин!
- Не поняла?
Зинуля ввалилась в коридор. Подмяла меня под свои необъятные груди.
- Ты чего? Куда собралась? Чего ревешь? Так, я не поняла. А что случилось-то? Мать, ты куда? Я не поняла. Че за чемодан?
Мне вдруг стало смешно.
- Зин, не чекай! Это не культурно. Я за макаронами. Муж голодный. Жрать просит.
Зина хлопнула опешившего супруга по белоснежной щеке.
- Пусть сам чешет. А ты давай распрягайся. Будем красить твои кудри. Хной. Будешь рыжей дурой.
- Я не дура.
- Мать, ты дура, если обиделась на какую-то хрень, которую ляпнул твой голодный во всех смыслах муж. Что отводишь глаза? Сама была в такой ситуации. Сама знаю. Знаешь, сколько раз я чемодан собирала? Раз сто. Если не десять. Так что давай, раздевайся. А ты, милый, чеши за макаронами. И за пельменями, капустными. Я их знаешь, как люблю. Особенно, если под рюмку чая. Да под хренную. За уши не оттащишь. Ишь, разводиться задумали. Пионэры, всему вас учить надо. Меня испугали. Владимирку тоже. Педахоги хреновы. Дите родить, это вам не Интернет подключить. Тут одной головы мало. Здесь надо сердцем думать.
С этими словами подруга прошла на кухню и включила телевизор. С экрана мне улыбался первенец Клавдии Шифер. Интересно, а мой Владимир будет любить молочные батончики?

Главка восьмая – Прогулка перед сном
- Муж, там написано, что надо гулять перед сном, потому что из-за бессонницы я не смогу заснуть.
Муж закрыл холодильник и сел рядом.
- Где написано? В этом журнале? Там еще не это понапишут, а вы – бабы беременные, верите всяким россказням и бредням.
- Разве гулять перед сном – это бред?
Муж не ответил и снова подошел к холодильнику.
- Я есть хочу!
- А я гулять! Ты всегда хочешь есть, а я всего первый раз беременная. Могу я позволить себе пару сотен метров?
- Позволить-то можешь, только я – нет. У меня сейчас сериал. «Следы преступления»
- Я тебе сейчас устрою преступление. Меня сегодня в кредит отправили всем коллективом, а ты!
- Ну, во-первых, в декрет, а не в кредит. А во-вторых, где моя курица холодного копчения?!?
Владимир притих. Я тоже. Курица была вкусной. Даже очень. Несмотря на изжогу. И боли в пояснице.
- Муж, у меня завершающий этап беременности. У меня подавленное состояние. Меня мучит страх перед родами, беспокойство о жизни и здоровье ребенка. Я понимаю, что главное, не сосредотачиваться на этих мыслях, а стараться думать о чем-нибудь хорошем. Потому что Владимирке тоже несладко. Он уже подрос и не может двигаться как раньше. Ему тесно, понимаешь? Ему тесно, мне тесно.
Супруг закрыл холодильник.
- Курица-то хоть вкусной была?
Мы кивнули, Владимир радостно подпер мне поджелудочную и заснул. Он пожалел нам какую-то курицу! Он пожалел для меня пару кубометров кислорода. Он пожалел, что я беременная! Он меня не любит!
Я с ним разведусь. Я уйду в ночь, без чемодана, босая и в ночной рубашке. И декабрьская вьюга заметет мои следы. И лиловые сумерки скроют мою печаль. И слезы. И тихую злобу.
Что мне делать? Как мне научиться им управлять? Он не хочет меня понять. Он не хочет понять, что мне страшно. Мне очень страшно. Очень-очень, как в далеком детстве, когда я возвращалась домой из школы, и злостный дядька затащил меня в лифт и заставил смотреть…
Я закрывала глаза, скулила. А он сказал, если я не буду смотреть, то он порежет меня ножом. Вот этим ножом…
Ножик был маленький, ржавый и такой противный. С липковатой ручкой, заклеенной синей изолентой. У него была сломанная ручка! Потому что ножик пускали в ход!
Он уже заставлял смотреть других девочек.
Маленькие девочки, они не сопротивлялись. Только не я! Только не этим ножом. И я не стала смотреть! Я закричала. А потом ударила его ногой… туда… И он согнулся, охнул…И заскулил. Еще жалобнее, чем я. И я засмеялась. Мне стало так дико смешно.
Я хохотала, пока дверь лифта не открылась, и я не упала в объятья моей соседки, которая выбежала на крик.
Тетя Соня успела вызвать милицию. И его поймали. Его скрутили и вывели из подъезда с не застегнутой ширинкой. Они думали, что унизили его этим. А он улыбался. Он ловил кайф от неистовой злобы выбежавших жильцов. Расхристанных родителей и их испуганных детей. «Маньяк» торжествовал. Толпа бесилась. Я холодела от обиды и ненормального страха. Который не уходил.
Он не прекращался. Я боялась за своих будущих детей, своих мальчика и может даже девочку, которых кто-то мог затащить в лифт. Вот так, посреди белого дня. После первого звонка. После первой любви. После первой удачи на районной олимпиаде. Вот так… Навсегда сломав веру. Веру в людей и незыблемость завтрашнего утра.
Я больше не хочу, чтобы меня тащили в лифт.
Я хочу здорового ребенка. Владимир будет счастливым. Я не позволю кому-то, пусть даже его отцу испоганить этот хрупкий мир.
Сын, ты будешь счастливым. Я умру, но я сделаю так, чтобы никто не мог обижать тебя. Тем более, пока ты еще во мне.
- Владимир, если мы бросим папу, ты сильно на меня обидишься?
Владимир замер. И перестал дышать.
- Владимир, он не хочет с нами гулять. Он не хочет быть с нами. Он даже не спросил меня, в каком роддоме мы будем рождаться. Ему наплевать!
Муж вскинул глаза. Я встала
- Муж… Ты меня не любишь…и это не гормональный бред. За всю беременность ты ни разу. Ты ни разу не спросил меня, как я себя чувствую. НА САМОМ ДЕЛЕ! На самом деле хочу ли я секса. Хочу ли я спать с тобой в одной постели. И нюхать твой гадкий, противный парфюм. Твой гадкий лосьон и еще какую-то хрень, которой ты мажешь свой плешивый затылок. Свой масленый затылок. Что тебе мешает побриться на лысо? Ты!!! Ты никогда не хотел, чтобы у нас был ребенок! Я не хочу тебя видеть!
Муж мягко подошел ко мне, подхватил на руки и понес… Мы с Владимиркой обомлели…
Он, что, понесет меня в спальню и замнет весь конфликт таким похабным способом?
…Фигу, лысого, девочки. Этот пиндюк вытащил меня в коридор. Потом пнул дверь ногой… И я охнула. Там…в рекреации… Там стояла такая кроватка…И еще какая-то фигня… толи переносная люлька, толи сумка для ребенка…
Там стояла то, о чем я так долго мечтала. О чем, так долго мечтал Владимирка.
О чем мы так долго мечтали.
Муж поставил меня на ноги. Встал передо мной на колени, обнял меня и уткнулся в мои дрожащие коленные суставчики…
… Я знаю, что я не тот, о ком ты так долго мечтала. Принцесса, я не могу стать тем, кем должен быть. Но я такой, какой я есть. Я знаю, что сейчас тебе не до меня. Тебе всегда не до меня. Принцесса! Но я не хочу тебя терять.
Ты меня не хочешь. Но это не значит, что ты меня не любишь. И это уж совсем не значит, что я не люблю тебя и Владмирку.
- Теперь ты поняла, почему я не хотел, чтобы мы шли гулять и открывали дверь? Я не знал, куда спрятать все это богатство…
- Милый… Я дура! Я дура, дура, дура… Но скажи мне одну вещь, откуда ты узнал, что Владимир хочет именно такой цвет?
Муж встал с коленей, заглянул в мои смущенные глаза и ответил.
- Принцесса, разве я не говорил, что умею читать твои сны?

***
Сейчас вы спросите, а где же девятая, самая важная главка?
Ее нету.
Чтобы не сглазить. Тьфу-тьфу.
Объяснить не могу.
Чтобы не сглазить. Тьяу-тьфу
Вот так.

***
Вчера все прошло хорошо. Я не сглазила. Теперь пусть растет. Здоровеньким.
Тьфу-тьфу.