РАСПАД

Комиссар вышел из подъезда многоэтажного дома, где он проживал в скромной однокомнатной квартире, одинокий, как волк, и, вдохнув полной грудью, поморщился – воняло. Возле крыльца валялись рваные куски свежего дерма, обёрнутого в туалетную бумагу, как будто взрыв разнёс кучу в разные стороны. Комиссар невольно поправил кобуру маузера, болтающегося на боку и больно бьющего по бедру при каждом шаге. Вчера вечером он пристрелил здесь на скамейке, стоящей испокон веку на крыльце, двух молодых алкашей, отключившихся в дурной сон и напустивших под себя лужи. Похоже, их сотоварищи по-своему отреагировали на акт справедливости, показав своё истинное нутро.
Комиссар уже успел привыкнуть к новым запахам революции, запахам распада: разложения, тления, горения, гниения и отходов. «Апофеоз демократии!» – с сарказмом подумал он и смачно сплюнул.
На работу комиссар ходил пешком, как предписывала инструкция, чтобы по пути, не теряя времени, проводить натуральную чистку территории. Его путь, как всегда, проходил по тротуару вдоль Пискарёвского проспекта, когда-то забитого пробками машин, а сегодня пустынного и мрачного. Машины исчезли с него, когда во время бунта поссорившиеся водилы перестреляли друг друга, и это вошло в обычай. Поэтому, услышав шум мотора за спиной, комиссар спрятался за придорожный столб с разбитым фонарём, и пропустил мимо себя кортеж из бронированных чёрных джипов, несущихся по своим делам. Комиссар не открыл по ним огонь – с ним не было гранатомёта, да и силы были явно не равны. Обычно такие джипы набиты охраной, вооружённой до зубов. «Поехали «пилить бабки», - зло подумал комиссар и смачно сплюнул. Слюны у комиссара выделилось много, как у змеи – яда при виде жертвы.
На перекрёстке с неработающими и раздолбанными светофорами дымилась парочка иномарок, наскочивших друг на друга. Возле них стояла машина ГИБДД. Милиционеры с автоматами, в бронежилетах и касках, что-то перегружали из багажников разбитых машин в свой замызганный УАЗик. Рядом аккуратно лежали трупы, у которых из-под голов расплывались кровавые лужи. «Контрольный выстрел», - отметил про себя комиссар, но к месту ДТП не пошёл: ситуация была неясной. Если это – «оборотни», то нужно сразу стрелять на поражение, пока тебя самого не «замочили». Если же это – нормальные менты, пусть сами разбираются. Милиция была самой большой головной болью Революционного комитета. Когда она вышла из-под контроля, то стало ясно, что в городе появились хорошо вооружённые банды, а правопорядок, хотя бы номинально, охранять некому. Большинство ментов сорвали с себя милицейскую форму и перешли на сторону Революционного комитета, но остались «упёртые» милиционеры, для которых форма что-то значила, и они разъезжали по городу, наводя порядок по своему разумению. В основном, они воевали с оборотнями и не на жизнь, а на смерть – этакая своеобразная гражданская война в рядах МВД.
Возле супермаркета «Карусель» с вооружённой охраной, обыскивающей каждого входящего на входе и выходе, группа подростков развлекалась битьем стёкол припаркованных машин. Охрана супермаркета равнодушно смотрела на происходящее.
Один из владельцев автомашины пытался разогнать подростков, но те с визгом и матами набросились на него, и он вскоре затих под ударами ног, камней, бит и железных прутьев.
Банды подростков отличались особой жестокостью. Они не ведали страха, потому что их объединял инстинкт стаи, жизнь их была пуста, ценить в ней было нечего, держаться за неё – бессмысленно.
Комиссар вынул из кобуры маузер и пошёл на подростков, открыв огонь. Пули сбивали с ног одичавших детей. Стриженная наголо девчонка сидела на земле и с удивлением глядела на кровь, вытекающую из дырочки в её короткой майке, на которой были выведены слова: «Я всех люблю». Дырочка располагалась как раз в центре красного сердечка, традиционно изображавшего слово «люблю».
Пока комиссар перезаряжал маузер, уцелевшие подростки разбежались. Комиссар достал из кармана печать Революционного комитета и поставил отметку на левую руку лежавших на земле подростков. Раненных он добивать не стал, хотя инструкция требовала не оставлять врагов революции в живых.
Недалеко от Смольного, где должно было состояться заседание Революционного комитета, в условленном месте комиссара ждал служебный джип. Согласно инструкции служебная машина каждый день меняла место встречи. Немного покружив вокруг Смольного, машина въехала в незаметные боковые ворота во внутренний двор. До начала заседания комиссар успел позавтракать овсянкой, приправленной постным маслом и запить её крепким чаем в бесплатной столовой.
Основным вопросом заседания было выступление представителя Президента, прибывшего из столицы. Представителем оказалась женщина, назвавшая себя Розой Люкс. Скромная с виду, хрупкая женщина, как бы стесняясь, робко прочитала послание Президента, не отрывая глаз от текста. Президент по привычке говорил о необходимости усилить борьбу с коррупцией и ускорении модернизации экономики. Он призывал придерживаться демократических принципов в очередной перестройке жизни страны.
« До Кремля всё доходит, как до жирафа. Он всё ещё предлагает пить больному «Боржоми», когда почки уже отпали», - смачно сплюнул себе под ноги комиссар.
Представителя президента проводили молча. Никто не хлопал в ладоши, но и не матерился в след. Не сдержался только один из присутствующих, выкрикнув:
- Люкс!
Вторым вопросом шло рассмотрение дела о взрыве памятника русским воинам, погибшим на Кавказе. Впрочем, следствие закончилось, и перед членами Революционного комитета стояли террористы и их сообщники, закованные в кандалы и избитые до неузнаваемости. Предложение расстрелять бандитов поступило сразу после изложения сути дела председателем Революционного комитета.
Приговор привели в исполнение здесь же во дворе Смольного, а трупы бросили в топку резервной газовой котельной, работающей непрерывно со дня захвата Смольного восставшим народом. Поэтому в помещениях было невыносимо душно, и после объявления окончания заседания, члены комитета торопливо покинули Смольный, спеша в народ наводить революционный порядок.
Комиссар решил пройтись пешком до машины, ждавшей его на площади Пролетарской диктатуры. Фонтаны в парке уже давно не работали. Бюсты основоположников коммунистической теории восставший народ взорвал при штурме. Их каменные бороды кто-то приспособил для сидения, но цвела сирень, ночь не отличалась ото дня, и вечные дворники Смольного убрали с дорожек дерьмо народного гнева. В душу комиссара стала проникать весна, расслабляющая сердце и мысли, и он потерял бдительность.
Неожиданно со стороны Смольного собора с гиканьем вырвалась казацкая конница, с шашками наголо. Белокурый казачина с огромным кудрявым чубом, свисающим на глаза, налетел на комиссара, и шашка со свистом снесла ему голову. Какое-то время комиссар стоял на ногах без головы, которая покатилась по песчаной дорожке, как колобок и, изумлённое выражение застыло в её глазах. Второй удар шашки рассёк туловище комиссара вдоль на две равные половины, и оно распалось.
Топча копытами красные и жёлтые тюльпаны, высаженные недавно на клумбах, конница унеслась в направлении моста Петра Великого.
Как только затих вдали топот копыт, к арке входных ворот с надписью «Пролетарии всех стран соединяйтесь» подъехали автобусы, из которых высыпали бойцы армейского спецназа в полном штурмовом снаряжении. Командир отряда, коренастый смуглый полковник, скомандовал: «Штурм по моему сигналу! Пленных не брать!»
На колокольне Смольного собора зазвонили колокола, молчавшие с незапамятных времён.