Велье.Гл.3

Утром Николай проснулся внезапно и мучительно от резкого металлического стука у самой палатки.
- Подъем! - противно заорал чей-то детский голос. Николай посмотрел на часы: было пол-девятого. Вспомнив вдруг все, Николай быстро вскочил и стал судорожно переодеваться. Его неприятно поразило сознание того, что он проснулся в палатке, а не на своей удобной кровати в Москве. Впрочем, он вспомнил, что еще недавно он клял эту свою "удобную" кровать на чем свет стоит, от которой у него ежедневно болела спина и, казалось, все, что внутри его. Одна из причин, заставившая его быстро вскочить, а не разлеживаться, была та, что он не хотел выйти к завтраку последним, когда на него устремились бы несколько десятков глаз и началось бы обсуждение, как он одет, причесан и так далее. Наоборот, ему хотелось бы выйти пораньше, сесть на бревнышко и самому иронически оглядывать выползающих из палаток. Несколько раз пихнув в бок Владю и видя, что это ни к чему не приводит, он вышел из палатки. К его удивлению, несмотря на уже не раннее время, у костра, кроме суетящихся дежурных, он никого не увидел. Лишь несколько человек, как сомнамбулы, бродили по лагерю.
- Как спалось? - дружелюбно спросила Ольга Александровна, помешивая кашу в котелке.
_ Спасибо, спал как убитый, - ответил Николай, не заметив сразу Ольги Александровны среди дежурных. Ему захотелось залезть опять в палатку и доспать, но он передумал. Он спустился к озеру. Над гладкой, черной поверхностью воды клубился туман, которого с каждым порывом утреннего ветерка становилось все меньше и меньше. Над противоположным берегом возвышалась стена деревьев, мрачно отражавшаяся в воде. Николай посмотрел на воду у берега и неожиданно увидел рыб, снующих в толще воды взад и вперед. Рыбы были довольно крупными, и спортивный азарт охватил Николая. Он было вспомнил об Алеше, но подумав, что он еще не проснулся, остался у берега. Наконец позвали на завтрак. Николай в одно мгновение очутился наверху. К раздающему кашу выстроилась жиденькая очередь. Некоторые еще не проснулись, другие от каши отказались, не приученные есть ее дома. "Бедные дети", - подумал Николай. - "Они мало еще где были и не знали закона, царящего в такого рода местах: есть при первой возможности и как можно больше. Это тебе не дома, где тебя накормят, когда ты пожелаешь".
Николай съел свою порцию рисовой каши и робко попросил еще. Потом опять встал в очередь к котелку. Наевшись, он наконец оглянулся и обнаружил, что на территории лагеря появились две незнакомые фигуры: мужчина и женщина. Они стояли неподалеку за большим развесистым кустом (поэтому Николай вначале их не заметил) и разговаривали. Поразило Николая то, что они не спешили в очередь за кашей. Когда первое его удивление прошло, и он присмотрелся повнимательнее, он стал замечать и детали. Женщина, лет тридцати, была одета в какую-то брезентовую робу. "Не могла одеться по-приличнее - подумал Николай. - А впрочем, это хорошо. Не так будет бросаться в глаза убогость его собственной одежды, в особенности, на фоне расфранченных детишек богатых родителей". Женщина эта была причесана, но, по сути, прически никакой не было: волосы висели как пакля. Довершали портрет несколько бородавок на самых заметных частях лица. Она не была уродкой, однако внешне была до того не симпатична, что в метро Николай прошел бы мимо, не заметив ее. Николаю казалось, что главная причина такого ее облика была не природа, а неумение или нежелание заниматься собой. "Мы часто осуждаем женщин за их любовь к зеркалу, косметике, - подумал Николай, - но вот судьба нас сталкивает с женщиной, лишенной этих пороков. И что же? Мы отворачиваемся от нее". Мужчина был одет в джинсы и клетчатую рубашку. Засученные рукава обнажали сильные мускулистые руки. Николай хотел уже было отвернуться, однако что-то заставило его взглянуть на него снова. Все его лицо было покрыто морщинами, однако Николай чувствовал, что на самом деле ему было лет меньше, чем казалось, где-то около пятидесяти. Николаю захотелось узнать побольше об этих незнакомцах, и он поспешил к Ольге Александровне, которая как раз с хозяйским видом проходила мимо.
- Что, интересуетесь? - иронически ответила она вопросом на его вопрос. - Своих коллег стыдно не знать. Это Елена Павловна, учительница географии, неужели вы с ней еще не знакомы? А ее кавалер, - при слове "кавалер" она как-то глупо хихикнула, - это наш завхоз Авдотий Никитыч. Это наш сердобольный директор прислала на помощь нам. Они приехали поздно вечером. Чем же вы занимались, если не слышали? - и Ольга Александровна, не дожидаясь ответа, прошла с гордо поднятой головой.
Николай промямлил, что он спал, но Ольга Александровна уже была далеко. Как же он их не видел в школе? Может это и к лучшему, если он их встретил здесь; будет повод познакомиться. Николай любил знакомиться, а Елена Павловна его заинтересовала особо. Его не слишком богатый опыт подсказывал ему, что чем женщина красивее, тем более она глупа, и наоборот. После завтрака Ольга Александровна объявила, что все (кроме дежурных) идут на озеро.
День был хотя и солнечный, но не жаркий. Порывы свежего ветра клонили верхушки берез. Однако дети полезли в палатки за купальными принадлежностями. Ольга Александровна не возражала, наивно думая, что они в холодную воду не полезут. Через несколько минут все были в сборе и нестройными рядами двинулись из лагеря. Впереди, показывая дорогу, шла Ольга Александровна.
Озеро глубокими языками врезалось в береговую линию. К одному из таких языков и направлялась веселая компания. Постепенно процессия растягивалась. Улучив момент, когда Елена Павловна оказалась одна, Николай догнал ее и пошел рядом. Она посмотрела на него, улыбнулась и, ничего не сказав, продолжила свой путь.
- Вас зовут Елена Павловна? - спросил Николай и в тот же миг решил, что мог бы придумать и пооригинальнее способ начать разговор. - Да, а вас Николай Иванович, я это знаю. Заочно мы уже знакомы.
- Вы купаться будете?
- Вряд ли, я мерзлячка. А вы здесь раньше были?
- Нет, - ответил Николай. Разговаривать ему с Еленой Павловной было на редкость легко. В нем не было такой скованности, которая неизбежно проявляется, когда от твоего разговора что-либо зависит, или когда ты говоришь с человеком, от которого что-либо ждешь. Здесь этого не было. Даже более того, как женщина Елена Павловна его не интересовала, и ему приходилось себя сдерживать, чтобы не говорить с ней высокомерно и пренебрежительно. Чуть ли не каждую минуту Николай напоминал себе, что это было бы негуманно и противоречило бы его принципам.
- Как вам здешняя природа?
- Я еще не успел осмотреться, но вообще природу я люблю, надоела мне городская жизнь, хочется отдохнуть от всего.
- Да, да, мне тоже, - взволнованно ответила Елена Павловна. - Я вообще что-то перестала переносить Москву. Не люблю метро, эти толпы, вечно спешащие куда-то. В любое время спустись в метро, и ты увидишь одну и ту же картину: людей, куда-то едущих. В конце концов, это не оригинально и ужасно однообразно. Мне это действует на нервы. А если бы метро работало и ночью, то и ночью наблюдалось бы то же самое, только в меньших масштабах. В большом городе человек уже вроде бы и не человек, а песчинка, винтик какой-то. На улице, в транспорте тебя окружают не люди, а тени. Причем каждый из них считает себя человеком.
- Лишь на природе человек - это человек, - вставил Николай.
- Да, да, - продолжала Елена Павловна. - Еще я не люблю этих дамочек в длинных шубах, пальто, плащах. Они так "грациозно" их приподнимают, когда идут по лестнице, что меня всю передергивает от злости. Мне кажется, что они затем и носят длинную одежду, чтобы иметь возможность ее приподнимать. Это своего рода ритуал, такой же, как и когда павлин хвост распускает.
Николай чуть ли не с любовью посмотрел на Елену Павловну. Позднее он понял, что пожалел ее. По-видимому, у нее не было такого пальто, а если бы и было, то она не умела его носить. Ему казалось, что вся она была перед ним как на ладони.
- А вот и озеро. Ой, смотрите, озеро! - крикнула Елена Павловна.
И в самом деле, впереди показалась узкая голубая полоска воды. По мере приближения берега полоска эта расширялась, и вскоре они стояли на обрывистом берегу и с интересом и волнением смотрели на огромную водную гладь, открывшуюся перед ними. Несколько километров отделяло их от противоположного берега, на котором едва виднелись леса, луга, деревушки. И Николай вдруг испытал чувство гордости за озеро, которое оправдало надежды его и других, приехавших сюда издалека в поисках романтики и новых впечатлений, а также чувство смирения перед величием природы, лишний раз напоминавшей человеку кто есть кто в этом мире.
Дети, постояв немного на краю обрыва и полюбовавшись озером, начали с шумом и криками спускаться вниз. Напрасно Ольга Александровна запрещала им подходить к воде. Запреты не слышались, а если и слышались, то не исполнялись. Некоторые, наиболее смелые, быстро скинув с себя одежду, полезли в воду. Послышался визг, возгласы. Николай тоже спустился, подошел к воде и сунул в нее руку. Вода была довольно холодной, и купаться у него не было никакого желания.
- Что, испугались? - послышался мужской голос. Николай оглянулся: это был Авдотий Никитович. Николай смутился и быстро отошел от воды.
- Залезайте лучше сюда. Наше место здесь. А там пусть ребята и Ольга Александровна, которая с ними воюет.
Авдотий Никитович подошел к озеру последним. Он, собирая цветы, отстал от остальных. Подойдя к Елене Павловне, он вручил ей букетик синих васильков.
- Ой, спасибо, - воскликнула Елена Павловна, в смущении прижав букетик к лицу. Она явно не была избалована подобными знаками внимания.
- Хорошо! - воскликнул Авдотий Никитович, смотря в сторону озера. - Хочется запечатлеть все это на века. Есть у кого-нибудь фотоаппарат?
- Я взял этюдник. Хочу попробовать изобразить все это на холсте, - робко произнес Николай, словно не решив про себя, стоит ли говорить ему об этом или нет.
- Что же вы нам раньше не сказали? - с укоризной обратилась к нему Елена Павловна.
- Не успел, - ответил Николай в смущении.
- Не понимаю, как это художники посредством внешнего передают внутреннее, - произнесла задумчиво Елена Павловна. - И вообще, какая сила движет ими, заставляя обращаться к холсту.
Николай еще нерешительнее произнес:
- Я занимаюсь живописью, чтобы уйти от тоски, но тоска появляется снова, и тогда я опять обращаюсь к литературе и все повторяется.
- Откуда в вашем возрасте тоска? - послышался подчеркнуто жизнерадостный, бодрый голос Авдотия Никитовича. - Это нам должно испытывать тоску, в особенности, глядя на молодежь, которая и умнее, и сильнее, и талантливее нас. С каждым годом в жизнь вступают все новые и новые молодые люди, оттесняя нас на периферию. Они могут обойтись и без нас, в лучшем случае они вежливы и предупредительны по отношению к нам, а в худшем...
- Что вы завели такие разговоры, - прервала Авдотия Никитовича Елена Павловна. - Ваш долг - сделать так, чтобы молодежь без вас не могла обойтись, чтобы вы были ей нужны, а вас я просто не понимаю, - бросила она Николаю.
- Я сам иногда себя не понимаю. Иногда все хорошо, а настроение паршивое, а иногда дела хуже некуда, все рушится, а я радуюсь чему-то, чему - сам не пойму. К психоаналитику что ли обратиться?
- Хотите, я выступлю в роли психоаналитика? - оживился Авдотий Никитович. - Хотя сейчас время и место неподходяще: слишком светло, оживленно, жизнерадостно. Для психоанализа требуется совсем другая атмосфера: загадочность, таинственность, неоднозначность, когда сам не знаешь, что скажешь или подумаешь в следующий момент, когда мысли так и прут из подсознания.
- Да, подсознание, наверное, великая вещь, - произнесла Елена Павловна.
- А мне кажется, что это низко: эксплуатировать свое подсознание в надежде выудить из него что-либо интересное. Творчество из подсознания мне напоминает высасывание из пальца.
- Други мои, - сказал жизнерадостно Авдотий Никитович, положив руки на плечи Елены Павловны и Николая. - Не надо спорить. Все очень просто. Творчество - это способ перевода мыслей из подсознания в сознание. Если не работать, то мысли из подсознания могут и не выйти, не "проклюнуться". Когда пишешь, то вытягиваешь мысли из подсознания. При этом могут возникать трудности, и тогда подсознание мобилизуется на решение этих трудностей в течение всего дня, а может и ночи. Задача заключается в том, чтобы мобилизовать подсознание, заставить его работать. Быть может, отличие гения от обыкновенного человека в том и заключается, что первые максимально используют подсознание, а вторые - нет... Вы, может, будете удивлены, что я на эту тему разглагольствую. Но и у меня в перерывах между перетаскиванием коробок, забиванием гвоздей и прочей "интеллектуальной" деятельности кое-какие мыслишки появляются... Ба, смотрите, Ольга Александровна собирает своих птенцов. Кажется, сейчас двинемся обратно. Пора и нам подниматься. Ох-хо-хо, - произнес Авдотий Никитович шутливо скрипучим голосом, приподнимаясь с земли. Встали и Елена Павловна с Николаем.
Обратный путь прошел в разговорах. Темы возникали сами. Беседа лилась легко и непринужденно. Николай разговаривал и думал: "Чем больше людей принимает участие в беседе, тем реже возникает неловкое молчание, когда вроде бы и надо что-то сказать, и ничего на ум не приходит. Но если такое молчание возникло, то оно тем мучительнее, чем большее число людей молчат.
Вечером, во время ужина Ольга Александровна громовым голосом объявила, что перед отбоем будет сбор у костра. Дежурные стали заготавливать дрова. Дети бесцельно слонялись по лагерю, как бы не зная, чем им заняться. Казалось, все ждали этого сбора, не зная, что это такое и стремясь поскорее узнать.
Незаметно стемнело. Над черной гладью озера взошла луна, осветив лагерь и окружающий его мрачный лес своим бледным светом. Запалили костер. Все потянулись к огню, и скоро яркое, потрескивающее пламя оказалось окруженным плотным кольцом детей.
- Ну вот, сами все собрались, молодцы, - начала Ольга Александровна довольным голосом. Она сидела на бревнышке в первом ряду, время от времени отмахиваясь то от комаров, то от налетающего дыма.
- Ребята, я уже говорила, что мы находимся в национальном природном Валдайском заповеднике. Это налагает на нас некоторые обязанности. Вы не должны мусорить, бросать бумажки, банки. Наоборот, вы должны завтра пройтись по занимаемой нами территории и собрать все, что оставили предыдущие туристы. - Дальше Ольга Александровна перешла от охраны природы к связи природы и личности человека. Она говорила о благотворном влиянии первой на последнюю, о том, что люди, живущие в условиях большого города, крайне нуждаются в общении с природой, и, может быть, они ее понимают гораздо вернее, чем сельские жители, живущие среди природы постоянно и подчас не ценящие ее, не замечающие ее. Она отметила, что ценить что-либо начинаешь лишь потеряв это.
Николай слушал Ольгу Александровну и удивлялся. "Есть же люди, - думал он, - для которых быть в центре внимания, ощущать на себе десятки глаз - вторая стихия." Он искренне завидовал Ольге Александровне, ее умению приковывать к себе внимание, связно говорить, всему, чем не обладал он сам. Казалось, что ее мысли возникали и сразу же претворялись в слово без малейших на то ее усилий.
- Однажды, - продолжала Ольга Александровна, - находясь в сельской местности, я проходила по лугу, на котором разбрелось стадо коров. Мое внимание привлек дым, поднимающийся у красавца-дуба, случайно сохранившегося на этой равнине и горделиво смотревшего на своих собратьев, суетливо толпящихся на опушке леса, словно говорившего им: "Посмотрите на меня, какой я молодец. Росту один в поле, никого не боюсь. А вы жметесь там, мешая друг другу." Я подошла поближе, и что же я, как вы думаете, обнаружила? Оказывается, местный пастух развел костер у основания дерева, настойчиво пытаясь его поджечь. На мой вопрос, зачем он это делает, он ответил: "А что, нельзя?" Я ему попыталась объяснить, что это нехорошо, но кроме аргументов, апеллирующих к понятию красоты, ничего придумать не могла. Он же, по-видимому, был способен понять лишь утилитарные аргументы. Но что бы изменилось, если бы этого дуба не стало?! Таких дубов в лесу было много, сотни, может. Вот так, детки мои. Хочу пожелать вам видеть красоту вокруг, а не только извлекать из всего выгоду, - заключила Ольга Александровна. Последовала небольшая пауза. Ольга Александровна перевела дух и продолжила:
- А теперь давайте ка расскажем друг другу о своих впечатлениях от озера.
Дети возбужденно зашумели, заволновались. Они словно устали от концентрации внимания и обрадовались возможности и самим что-то сказать.
- Давайте делиться впечатлениями по очереди, - возвысила голос Ольга Александровна, быстро наведя порядок. - Пусть начнет хотя бы Игорь. - Ольга Александровна указала на худенького веснушчатого широкоскулого мальчика, сидевшего неподалеку от нее. - Как тебе, понравилось озеро?
В наступившей тишине Игорь голосом, в котором уже начали проскальзывать басистые нотки, произнес:
- Зашибись!
Все рассмеялись, а Николай почему-то вздрогнул. "Вот он, автор этого словца," - радостно, наверное от этого открытия, подумал Николай.
Ольга Александровна попыталась выудить из него еще что-нибудь, но все было безрезультатно.
- Игорь, - не унималась Ольга Александровна, - а что означает твое "зашибись"? Переведи нам, пожалуйста, на наш родной язык, - но Игорь сидел насупившись и молчал, как партизан.
- Игорь, - вступила в разговор Елена Павловна. Голос ее звенел как натянутая струна. - Тебе знакомо имя академика Лихачева? Представь на минутку, что это слово произнес он. Не правда ли, это звучит нелепо?
- Что вы набросились на бедного мальчика, - добродушно заметил Авдотий Никитович. - Давайте-ка лучше я расскажу про озеро. В молодости мне пришлось побывать в этих местах..., - ребята мгновенно затихли, устремив свои красные от костра лица на рассказчика. Размеренный, неторопливый его голос действовал завораживающе. Долго его все слушали, позабыв про сон, про холод, который стал вкрадчиво обволакивать ребятам спины, про комаров, назойливо жужжавших вокруг целым роем. Когда Авдотий Никитович закончил, последовали воспоминания, рассказы других взрослых и ребят. Наконец, когда самый маленький мальчик, заснув, чуть не упал с бревна, Ольга Александровна дала команду расходиться.
- Мы еще продолжим наши встречи у костра, заключила она, - а сейчас - спокойной ночи! Николай, радостный, поеживаясь от холода, полез в палатку. Уютно устроившись в спальнике, он приготовился было сладко заснуть, но неожиданно в соседней палатке включили магнитофон, прибежала Ольга Александровна и устроила "разборку". Магнитофон выключили, и Ольга Александровна ушла, однако некоторое время еще раздавались смешки, повизгивания, приглушенные возгласы. Наконец, смолкли и они. Николай был готов уже заснуть, но в последние мгновения, перед тем как погрузиться в сладкие объятия Морфея, он расслышал чьи-то голоса, шум натужно работающего автомобильного двигателя.