Чуйка.

Dино Dинаев

Чуйка.

Рассказ.

Новокуйбышевск.
Средняя школа №5.

С братьями Дустовыми не рекомендовалось связываться категорически. Они приехали из одной из солнечных республик. В семье их было 8, и все они носили ножи. Дустовы с ходу поставили школу на уши. Младшие платили им дань. У старшаков Дустовы быстро отбили желание заступаться вместе с почками.
-Что вы хотите? -разводил руками директор школы Потемкин. - Это наши гости, надо оказывать им полное содействие.
Родители сдались не сразу. Некоторые стали жаловаться в разные инстанции, что Дустовы даже не знают русского языка, стало быть получили гражданство незаконно, старшие нигде не работают, получая неслабые выплаты, а дети, зато ходят в школу как на работу, вытрясывая карманные деньги у малышни. Но родителей дернули в прокуратуру, пригрозили статьей за разжигание и все затихло. Как писали братья Стругацкие, волны гасят ветер, господа.
И надо же было старшему Островскому связаться с ними. Ну как связаться. Мелкий Дустов шел как обычно по коридору, расталкивая всех подряд, должно быть чувствовал себя одиноким чабаном в родном ауле. Ну и пихнул Островского. Тот от такой наглости развернулся и отвесил младшему Дустову увесистого пинка, едва не превратив его в первого азиатского космонавта, вышедшего в космос без скафандра и вообще без ракеты.
Младший впервые за 10 лет жизни получил отпор и разнылся как девочка, пустив сопли.
Дима Островский вернулся в класс и уселся за одну парту со мной. Мы с ним близнецы. Он старше меня на 5 минут. Я сразу учуял, что что-то произошло.
Тогда я еще не знал, что такое особенное со мной происходит и называл это словом чуйка. Меня нисколько не удивляло, что я точно знал, когда вернется папа из командировки, или, когда вернется мама с работы.
Мы тогда жили в частном доме, отапливаемых дровами. В каждом доме имелся расширительный бак, в котором зимой кипела вода. Естественно никто эти баки не проверял никогда, и однажды в одном из домов случилась трагедия. Бак взорвался и вылил 100-градусный кипяток на семью, которая обедала за столом на кухне. Тогда погиб мой одноклассник Перечкин. Самое жуткое, что за сутки до этого я понял, что Сережка умрет. Мы были на перемене, Перечкин как всегда травил байки, но, когда отвернулся, я увидел на мгновение страшные ожоги у него на затылке. Потом все исчезло. Но меня долго трясло, особенно сильное потрясение я испытал, когда директор на следующий день объявил о случившемся.
Все классы были выстроены перед школой, знамёна склонены, а Потемкин громко сообщал ужасную новость.
Так я узнал, что у меня есть чуйка.

Засада.

После уроков я придержал Димку за руку.
-Они нас ждут! -пояснил.
-Дустовы? -понял Дима. -Может, через запасной выход рванем?
-Там двое!
-Чуйка? -покачал брательник головой.
Сколько буду жить не прощу себе, что рассказал ему про чуйку. Оправданием было то, что мне было 13 лет, и в таком возрасте секреты не держатся. Да и какой это секрет? Подумаешь. Меня удивляло, что остальные этого не могут.
-Все дело в наследственности! - пояснил Дима.
Дима умный. В отличие от меня читает умные книги. Я же читать терпеть не могу.
-Но почему у тебя нет? -возражал я.
-Помнишь, папа рассказывал, как ездил на войну испытывать РЭБ?
(Примеч. РЭБ-радио-электронная борьба).
-Он никогда не рассказывает про свою работу! -возразил я.
-Тебя тогда не было! -отмахнулся брат. - Приходил дядя Коля, и папа признался под банкой, что всех их тогда накрыло своей же РЭБ! Я подслушал, как он сказал: «Первый еще проскочил, а второго по полной!» Это он про нас с тобой!
-Что за ерунда! Это он про квадриков, наверное! -горячо возразил я.-Они же стаями на войне летали!
Вообще то на той войне много чего было. Батяня вполне мог получить излучение как от своей установки, так и от карликов. Чего-нибудь сдвинулось у него в генах, а уж потом и я…сдвинулся.
И вот стоим мы у двери, а идти некуда.
-Чего ждем? -спрашивает Димон.
-Когда они отвлекутся!
-Это можно до утра ждать!
-Нет! Осталось 3 минуты! Сейчас Пончик дымовуху зажжёт!
-А ты откуда…
-Пошли!
Я резко распахнул дверь и смело шагнул наружу. В нескольких шагах застыли спины Дустовых. Они как раз оглянулись на только что разгоревшуюся дымовуху. Упитанный 9-ти классник по кличке Поня зажег факел из целлофана и пустил на землю струю расплавленных капель.
Мы с братом торопливо скользнули в противоположную сторону.
-Только бы не оглянулись! -шептал словно молитву старший брат.
Но я знал, что они не оглянутся.

Город Байконур.
Гостиница «Космонавт».
Летчик-космонавт Никита Островский.

Гостиница для космонавтов находится от города на отшибе и отделена от него широким парком. Проникнуть сюда посторонним невозможно. В этой гостинице никогда нет места, снаружи паркового забора круглосуточно дежурят сотрудники ФСО. Внутри парка тоже много чего напихано: сенсоры, видеокамеры с искусственным интеллектом, реагирующие на любые изменения не только объёма и движения, но и температуры и даже состава воздуха.
Я гуляю на свежем воздухе, наслаждаясь обманчивым одиночеством. В стороне медленно бредут две фигуры в белых комбинезонах и масках. Сопровождение. Раньше я не обращал на них внимания. Теперь в их движениях мне видится излишняя настороженность. Они боятся издать лишний шум словно у койки тяжело больного.
Я не болен, но обречен.
-Никита Сергеич!
Сопровождающие напрягаются, но узнав заместителя генерального конструктора по пилотируемым космическим программам, успокаиваются. На Коршунове обязательная белая маска, но вместо белого комбеза голубой летный со множеством нашивок как у меня.
На лице зама беспокойство. Его можно понять. Корабль новый, из 6-ти тестов провалил 1. По инструкции лететь нельзя, но американцы, главные инвесторы, давят. Да и с экипажами чехарда. В основном Кузьмин сломал ногу. В таком случае экипаж меняют полностью. Но в дублирующем случился скандал. К Сидорову приехала невеста и подарила ему отнюдь не симпатичный букет. Парню космос закрыт навсегда.
Повезло, я оказался готов. Меня готовили для одиночного полета, так что «букетов» от напарников можно было не опасаться.
Коршунов идет рядом. Лицо красное, его так и распирают чувства.
-Я еду к директору, полёт должен быть отменен! -слова вырываются отрывисто, точно преодолевая сопротивление.
Он не уверен, констатировал я. Представил себе холеное лицо директора «Роскосмоса» Горозина. Типичный чинуша, новоявленный миллиардер, он и в Байконуре ни разу не был, предпочитая рулить космосом из роскошного московского кабинета на улице Щепкина.
-Надо до такого додуматься! В России нет денег! У Хрущева были! У Брежнева были! А у Горозина нет! Почему мы должны унижаться перед американцами? Я им говорю, корабль не готов! Но меня никто не слушает! Существует большая вероятность нештатной ситуации!
Нештатная ситуация, ха 3 раза.
-Чего хмыкаешь? Тоже не веришь? Вам космонавтам хоть бы лететь! Хоть на помеле, хоть на ведре!
Меня так и распирает сообщить ему то, что знаю я, но тогда мне придется раскрыть тайну чуйки.
Но чего, чего, а трагедия, случившаяся в моей молодости, отучила это делать навсегда.

Новокуйбышевск.
Братья.

В детстве Димка сильно расстраивался, что его полное взрослое имя будет звучать как Дмитрий.
-Не хочу быть Дмитрием! Вон Никита так и остается Никита! Почему мне нельзя? -ныл он.
Подростки не знают жалости. Я часто его подкалывал, а он отчаянно злился.
-Вот не буду Дмитрием и все! -заявил он.
-А вот сейчас посмотрим! -злорадно пообещал я.
-Что опять чуйка? -понял брат. -Давай включай! Заодно посмотри какой я буду герой!
Чуйка особое чувство. Ее нельзя вызвать силой. Наоборот, надо полностью расслабиться, подумать о чем-то постороннем, а лучше вообще не на чем не зацикливаться. Мысли начинают течь вяло, словно кисель. И вот оно будущее. В общем то ничего сложного. Не понимаю, почему все так не делают.
Мы сидели в нашем саду рядом с домом. Ранняя осень дышала остаточным теплом лета. Кот с сосредоточенным видом обгрызал хвостики у огурцов.
А потом произошел сбой. Я пытался увидеть будущее Димкино, но не смог. Вернее, будущее я видел, но Димки в нем не было. Передо мной словно мелькали фотографии и кадры видео. И на всех вместо Димкино родного лица зияли провалы. Его фотографии были словно вырезаны из общих снимков. На видео двигались черные силуэты и это было страшно. Я поспешил захлопнуть чуйку.
-Ну что там? -Димку раздирало любопытство.
Что я мог ему сказать?
-Бойся своих желаний, они могут исполнится! -наставительно проговорил я и был назван дураком.

Отель «Космонавт».
Никитос.

За две недели до старта мне приснилось, что ракета взорвалась. После этого кошмар стал приходить ко мне каждую ночь. Вот корабль застыл на стартовом столе. Белоснежный корпус омывает холодный водяной туман, образуемый из-за дренажа топливных баков. если дренаж не включать, бак рванет. Что я говорю. Он рванет в любом случае. Это произойдет на второй минуте полета, потому что сколько я не старался корабля через две минуты после того как он покинет гостеприимный Казахстан, чуйка не видит в упор.
В 7 утра меня будит осторожный стук в дверь. Официантка во всем белом и маске приносит завтрак. Я с хрустом потягиваюсь. Показывать уныние нельзя. Все разговоры в номере записываются. Официантка затем даст полный доклад в письменном виде. Как себя вел, как выглядел.
-Хороший сон видели, Никита Сергеич?
-Отличный, Танечка!
Ракета с дыркой в топливном баке и взрыв на второй минуте.
-Видел родные места, пруды, школьного друга Красова.
Который меня в упор видеть не хочет, после случившегося.
-У вас, наверное, интересное детство было?
-Еще какое! Летом купание по 7 раз в день, до посинения и лязга зубовного. Зимой озеро замерзало, тогда хоккей допоздна.
Ага, болтай больше. В хоккей тебе никогда не давалось, и гонял ты шайбу в негордом одиночестве на самом деле дотемна, потому что после смерти Дмитрия дома царило уныние и туда идти не хотелось. Друзей по большому счету у меня никогда не было. Да и как их заведешь. Только начинаешь знакомиться, а чуйка тут как тут. Этот сопьется и утонет в 20 лет, этот поссорится с матерью и уедет в Пензу через пару лет, этот сядет скоро. Одиночество чуйки.
-Ваш повар чудесно режет сосиски! -хвалю я.-Вроде ничего особенного, но так сильно наискосок, что смотрится как шедевр!
-Обязательно передам! У вас сегодня хорошее настроение, Никита Сергеич!
-Отличное, Танечка! Радуюсь каждому дню!
Особливо, когда их осталось ровно 12!

Захожу в бильярдную и сразу попадаю под вспышки фотоаппаратов и прожекторы видеокамер. Журналисты напоминают героев фильмов про эпидемии. Все в белых халатах, масках и шапочках. Их больше чем обычно. Эти падальщики чуют, когда назревает что-то из ряда вон выходящее. У них чуйка не слабже моей. Хотя и без чуйки понятно, что события медленно, но верно выходят из-под контроля.
Через общий гомон доносится зычный голос начальника штаба оперативной группы Скибинского.
-Господа, сейчас экипаж сыграет в биллиард. Можете снимать. Время съемок 5 минут.
Выясняется пикантная вещь. У меня нет партнера, ведь я лечу один.
Хотя это совершено противу правил. Мало ли что может случится. Кирпич на голову упадет. Хотя какой в космосе кирпич. Даже если упадет, в невесомости это не причинит вредя. Но все равно не положено по технике безопасности. Тем более на новом корабле. Но все дело в том, что меня готовили совершенно к другому полету и на совершенно другом, старом и многократно опробованном корабле. Но как говорится, человек полагает, а бог располагает.
Спустя оговоренное время корреспондентов выгоняют, и я иду на ортостол, где меня привязывают вверх ногами, чтобы я привыкал к будущей невесомости.
-Что вы улыбаетесь, Никита Сергеич? -спрашивает доктор. -Настроение хорошее? Это хорошо!
У космонавтов много примет. Одна из них, как можно чаще повторять слово хорошо. Хороший сон. Все будет хорошо.
Ага. Меня приучают к невесомости, которой я уже не испытаю. И космоса никакого не будет. Даже третьей минуты полета не будет.
Парадокс. В космосе нет ни одного вируса, ни одной живой молекулы, однако он опаснее всех опасностей мира вместе взятых. Любая мелкая хворь в космосе может стать смертельной. А ведь надо еще до космоса долететь на бочке полной взрывоопасного топлива.
Какая злая шутка! Вроде Пушкин сказал.

Новокуйбышевск.

Поначалу я связывал будущие беды Димы с братьями Дустовыми. Это логично. Придурки стали главными обидчиками не только для нас, но и для всей школы. Наша школа давно устарела, стояла на окраине и никогда не считалась показателем добродетели. Она на самом деле вскоре закрылась после того, как мы уехали в Ставрополь-на-Волге. Так что стоило мне занять 3-е место по городу на олимпиаде по математике, это сильно удивило «новые» школы.
У нас было полно своих придурков, но братья Дустовы затмили всех. Как сказали бы братья Стругацкие, их уровень криминализации на 100 лет опережал местных аборигенов.
Но Дустовы в силу своего мерзкого характера умудрились рассориться даже с соплеменниками из местной диаспоры. У школы целыми днями дежурили совсем уж дикие маргадоны, так что Дустовы сами выбирались из окон и на некоторое время ушли в тину и дышали через жопу.
Опасность подстерегла Диму совсем с другой стороны, а я понял это слишком поздно. Да и если бы понял, что я мог поделать.
Дима влюбился.
Все бы ничего, если бы ему не было 13, и его избранница не была полной дурой.
Американцы, будь они неладны, считают пубертатный период психической болезнью и соответственно лечат.
Лично я считаю, что в 13 дружить с девочкой совсем необязательно, а порой и небезопасно. Во-первых, чтобы женщина выносила вам мозг, есть вся остальная жизнь. Во-вторых, девочка на инстинктивном уровне осознает, что получила в свое распоряжение эксклюзивный орган абсолютной власти над мужчинами, но на бытовом уровне представления не имеет, что с этим делать. Она сама не знает, чего хочет и что с ней вообще происходит. Она любит мальчиков и одновременно ненавидит их. Лучшие подружки становятся врагами и уводят мальчиков. Девочка в 13 растеряна и капризна, а иногда готова убить. Ну что, вы после такого готовы с ней дружить. Сексологи утверждают, что дружба между полами — это нонсенс, но к сексу девочка-подросток еще не готова.
Маринка была взбалмошной девчонкой. И у нее был взгляд, совершенно свободный от мысли, как писал Антоша Чехонте. Но Димка словно токующий фазан видел лишь не по годам выросшую грудь и рельефную задницу.
Ну влюбился и влюбился брательник, ничего страшного. Проблема заключалась в другом, он решил ее добиваться, но добиваться не с помощью там каких-то своих физических или умственных качеств, со всем этим надо признать откровенно, у него имелся неслабый дефицит, а с помощью чуйки.
С помощью моей чуйки.
Он наврал ей, что его ударила молния и после этого он стал экстрасенсом. Поначалу я лишь посмеялся над ним. Ну и накинул пару будущих событий. Предсказал, когда Маринку вызовут к доске и что спросят. Написал, какие задачи будут в контрольной. Предупредил, где надо прятать шпаргалки, чтобы не нашли преподаватели.
Успех был полный. Маринка резко поправила успеваемость и растрепала все подружкам. Аппетит приходит во время еды, так что теперь она требовала все новых прогнозов, на этот раз в мире.
Я уперся. Димка умолял, он стоял на коленях, Маринка вила из него вервия. И я сдался. Никогда не прощу себе этого.
Предсказал гибель сына начальника гаи, утонувшего в пригородных лугах. Рассказал о будущем крушении пассажирского моста в областном центре. Предугадал появление новой банкноты в 10 тысяч и что на ней будет нарисовано. Подружки разнесли новости, и школа загудела.
Димку забрали прямо с уроков. Не знаю, какая из новостей достигла ненужных ушей, а может все новости превысили критическую массу, и жернова репрессивного аппарата с грохотом пришли в движение.

Байконур.

Гуляю по аллее космонавтов. Есть легенда, что Гагарин дерево не сажал. Идея с растениями пришла в чью-то умную голову позднее.
Я иду до конца аллеи, где из земли торчат совсем уж тонкие прутики, посаженные предыдущим экипажем.
-Никита Сергеич!
Садовник весь в белом протягивает саженец уже мне. Двое с лопатами уже готовы закапывать. Корреспонденты начинают авансово щелкать камерами, чтобы поймать сам момент.
-Никита Сергеич, что вы чувствуете?
Я чувствую неловкость. Я самозванец. В космосе я не буду, а меня чествуют как космонавта.
А что если?
Я внутренне решаюсь, чтобы сделать тот самый шаг. Встать и, признаться. Космоса не будет. Корабль погибнет. Так что извиняйте, забирайте свое полудохлый саженец обратно. Я сегодня же сдам комплекты одежды в каптерку под роспись и поеду в Ставрополь-на-Волге.
Машина должно быть покрылась пылью на стоянке. Телевизор давно не включали. Сериалы на носителе ждут в полной тишине. Что там с Митрофановым в новой серии? Выбрался ли он из западни, уготованной для него продажным министром?
Нет, решительно трясу я головой. Домой я не поеду. Разве это дом? Дом подразумевает кучу уютных вещей, после которых его можно считать домом. Запах еды из кухни. Ребенок тычется в плечо точно котенок. И настоящий кот важный и самодостаточный. Жена в халате.
Я так и не женился. Так что дом для меня просто ничего не значащее слово.
А поеду я в аквапарк, недавно открывшийся. Буду пить пиво в буфете и глазеть на полуголых девиц. А что? Все лучше, чем лететь на горящей бочке с керосином.
Я уже открываю рот, чтобы сказать, что никакого полета не будет, а, чтобы поверили, добавить еще пару фактов из близкого грядущего, как вдруг перед моим внутренним взором появляется трясущееся лицо Дмитрия, после того как нам выдали его из сумасшедшего дома.
После задержания его увезли на Коммунистическую, где в то время находилось КГБ, затем в какие-то совершенно жуткие медицинские учреждения, больше похожие на концлагеря. Неведомыми путями мама узнавала их адреса, нас никуда не пускали, и мы целыми днями стояли с мамой у увитых колючей проволокой заборов.
Лишь убедившись в полной нормальности Дмитрия (!) его перевели в обычный психдиспансер. Через полгода отдали нам.
Это был человек-растение. В бритом черепе было просверлено незаживающее отверстие, а по всему телу зияли раны от электродов, которые отрывали должно быть вместе с кожей.
Димка разучился говорить, никого не узнавал и ходил под себя. После всех опытов и препаратов он сильно растолстел и все время ел.
Долго он не жил после этого. Так и умер за столом с кашей во рту.
-Никита Сергеич, журналисты ждут! -тихо напоминает садовник. -Вы будете сажать?
-Буду! -говорю я.

Старт.

За 6 часов до старта Танечка вкатывает в номер тележку с праздничным завтраком, который отличается от обычного наличием бокала с шампанским. Выпиваю шампанское, к остальному не притрагиваюсь.
-Это же ваши любимые сосиски! -пеняет официантка.
-В дорогу не ем! -сухо говорю я.
Если бы у меня имелся дублер и у полетной комиссии имелся выбор, мое поведение сделалось бы темой для серьезного разбора. В моем случае никто не будет заморачиваться.
Этим можно воспользоваться, думаю я. Выкинуть что-нибудь этакое, чтобы окончательно сняли с полета. Не обязательно психа изображать, расстройство кишечника, гипертонический криз.
Полет конечно отменят. А потом через пару месяцев, необходимых для подготовки нового экипажа, загрузят в корабль уже не одного, а полноценную тройку и вперёд. Ко 2-й минуте.
-А, пожалуй, съем чего-нибудь! -героически соглашаюсь я.
Кусок в горло не лезет. Ругаюсь про себя, кто же так по-дурацки режет сосиски!
В дверь заглядывают испытатели в белом.
-Пора, Никита Сергеич!
-Пора так пора!
Бодрячком спускаюсь по лестнице. Хочется замедлиться, встретить знакомые лица. Бесполезно. С лестниц убраны все посторонние. Гостиница стерильна. Боюсь подумать, сколько охраны не спало в эту ночь.
А я спал. Смешно. Еще с вечера решил, что последнюю ночь буду бодрствовать. Пока светло буду смотреть в окно на окружающий парк. Как стемнеет зависну в тик-токе. Потом буду слушать аудиокниги. Переслушаю роман «Педро Парамо», написанного Хуаном Рульфо аж в 1955 году! Потом фильмы. Вернее, моменты из фильмов. В том числе финал «Комитета», нелегальная встреча старых чекистов в Америке после многолетней разлуки, когда нельзя ни подойти, ни даже улыбнуться. Или «Игры», когда под озорную песенку пацаны едут колонной на Афганскую бойню. Или…
И не заметил, как заснул. Эти сволочи что-то подсыпали. Не ты первый не ты последний, они знают нас как облупленных.
Или я просто устал ждать и никакие сволочи здесь не при чем. Так или иначе сегодня все кончится.
Какое огромное слово сегодня. Это сколько можно сделать и пережить. Можно пройти парк у гостиницы насквозь. Или остановиться и смотреть на гусеницу, ползущую по травинке. Можно бездумно качаться в кресле. Или по сети гонять по всему(!) свету. Посмотреть, что там сейчас в Лондоне. Или вникнуть в советы бывалого рыбака, посидеть с ним на берегу, заросшем ивой. Или выбрать машину. Вникнуть, у какой модели более удобные кресла.
Много чего можно. Только уже нельзя. Хочется крикнуть «Остановитесь!», только ноги сами несут по лестнице вниз.
Все, бьётся усталая мысль, вот и все. Теперь только вперед.

У входа припаркован автобус. Из салона несется «И снится нам не рокот, космодрома-а». На душе грустно от того, что я так и не узнаю, что же на самом деле снится там в космосе.
Мне помогают взобраться в салон точно инвалиду. Существует легенда, что был случай, когда космонавт подвернул ногу при входе, и весь экипаж из-за этого сняли за 5 часов до старта. А что если?
Мы уже это обсуждали, одёргиваю себя и со всеми предосторожностями поднимаюсь по ступеням и усаживаюсь в кресло. В салоне продолжает звучать «Трава, трава у, дома-а». Киваю водиле, типа нравится. Самому хочется выскочить из автобуса и чесать по этой самой траве прочь из гостеприимного Байконура.
Автобус едет в монтажно-испытательный корпус площадки 112.
Там специалисты одевают меня в скафандр. Я ложусь в ложемент и начинается проверка систем жизнеобеспечения. Ага. А через 2 минуты ка-ак…
После проверки меня ведут в переговорную, отделенную от публики толстым стеклом. С той стороны сидят руководство Роскосмоса (не самое высокое), один из заместителей президента ракетно-космической корпорации «Энергия» и зам руководителя НАСА по космическим операциям. Во взгляде американца сквозит недоверие. Как всегда, америкосы что-то знают больше нашего, но молчат. Может быть, и насчет 2-й минуты…
Эй полегче. Никто этого знать не может. Кроме моей чуйки. Да и не могут янкеры так бездумно сжечь свои доллары. Они любят их больше всего на свете и любовь их безгранична.
Вместе с чинушами должны сидеть и родственники, но где их взять. Мама долго не прожила после смерти сына, а через год и папа ушел. Тихо, будто его кто позвал. Мама забрала.
Боссы говорят дежурные напутственные слова. Понять их невозможно. Через стекло доносится бу-бу-бу. Досочиняю их про себя.
-Ну что вам пожелать, Никита Сергеич? Удачи желать не будем, сами понимаете почему. Но все-таки за 2 минуты вы подниметесь километров на 30. Не космос конечно, но лучше, чем ничего. Могли ведь прямо на старте крякнуться!
-Это хорошо, что вы улыбаетесь, Никита Сергеич! -замечает Горозин, вещующий через видеосвязь.
Руководитель Роскосмоса как всегда на старт не явился. Интересно, приехал бы, если бы знал о грядущей аварии. Ведь он любит шумиху рядом с собой, а шумиха намечается грандиозная. Взрыв нового корабля в прямом эфире. Через час здесь будет вся мировая пресса. Благодатная аудитория для соло Горозина.
-Никита Сергеич был замечательный человек и космонавт! Я много лет знаком с ним лично! Я плакал в центре управления полетом! И даже написал посвященные ему стихи «Наш друг веселый парень! Об этом знают все!»
Наконец вся эта фигня заканчивается и меня выпинывают к автобусу. В руке чемодан жизнеобеспечения. Внутри шумит вентилятор, проветривая вспотевшую задницу.

Автобус везет на так называемый гагаринский старт. Там уже стоит полностью заправленная ракета, окутанная паром испарителя. Ее и отсюда видно. Особенно пар. Автобус толчком останавливается. Ах да. Совсем забыл. Традиция. Выхожу, подхожу к заднему колесу. Ничего не делаю. Стою, прислонившись к борту автобуса. Когда отстраняюсь, вижу напряженное лицо Коршунова внутри. Он ничего не понимает. Уже 60 лет космонавты исправно орошают колеса автобуса, ритуал никогда не нарушался. Одобряюще подмигиваю начальству. Крепись, командир, тебе еще полночи отписываться.
Поднимаюсь в салон, автобус трогается и вскоре подъезжает к ракете-убийце. Раньше здесь был праздник. Собиралась правительственная комиссия, звучали напутственные речи и рапорты космонавтов. Теперь ничего этого нет. Жаль. Хотелось бы усмехнуться им в глаза. Пусть потом специалисты по аномалиям гадают, предчувствовал ли что космонавт.
Как в анекдоте. Ваши мысли, когда у вас под задницей рванет цистерна керосина?
Вместо всего официоза Коршунов тихо пихает коленом под зад. Тоже традиция. И снова она не сработает.
Вместе со спецами захожу в лифт, который поднимает нас к голове ракеты. В открытом люке видено единственное кресло. Все остальное пространство завалено подарками, которые вскоре будут собирать по всему Казахстану.
Спецы намертво принайтовывают меня к креслу и закрывают люк. Иллюминаторы закрыты обтекателем, так что свет только искусственный.
-Пятнадцатиминутная готовность! Топаз, проверка связи! - это уже ЦУП из Королева.
Топаз это я. И осталось топазику чуть больше четверти часа. Как бы растянуть их. Словно в отместку время несется галопом.
-Пятиминутная готовность! Топаз, доложите обстановку!
Все нормально, говорю. Куда там нормально. Время утекает сквозь пальцы.
-Минутная готовность!
Снаружи точно кувалдой бьют, это отошли фермы. С этого момента до старта ровно 40 секунд. Отменяйте старт! Хочется крикнуть.
Я может и кричу, но крика не слышно из-за грохота. Очертания предметов размываются. Меня вдавливает в ложемент.
-Есть отрыв! Топаз, счастливого полета!
И полетела душа в рай.

ЦУП.
Королев.
Перед большими панорамными экранами за рядами с компьютерами сидят около 3-х десятков специалистов. Половина их них ученые, другая- военные инженеры. Но военную форму вы здесь не увидите. Все одеты разношерстно. Обычно футболки и брюки.
На экранах видна взлетающая ракета. Уже потом, когда она выйдет в космос, появятся карты с ее местоположением.
-5 секунд полет нормальный! -докладывает оперативный дежурный.
Ракета летит, слегка поворачиваясь вокруг оси.
-10 секунд! Полет нормальный!
На боковых экранах бегут данные с борта корабля.
-20 секунд! Полет нормальный!
Данные записываются и многократно дублируются.
-40 секунд! Полет нормальный!
Показалось или нет, голос дежурного запнулся.
-60 секунд!
Начальник ЦУПа Матюхин не выдерживает:
-Что там у вас?
Ему отвечают уже с явной заминкой:
-Полет нормальный!
-Так и докладывайте!
-80 секунд! Датчики показывают колебания в двигателях 4 Герца.
-Что такое? Провести срочное тестирование!
Засуетилась дежурная смена. В воздухе повисло тягостное ожидание.
А ракета продолжала взлет.
-100 секунд! Фиксируется колебание горения в камере Б!
Один из инженеров опускается в кресло с выпученными глазами. Он первый понял, чем это грозит.
-110 секунд! Колебания горения критические! Автоматика отключила камеру Б!
Одновременно прерывается трансляция с Байконура и на всех экранах зашипели помехи.

Космодром «Байконур».
Наблюдательный пункт.
1,5 километра до стартового стола.

Всего для приглашённых лиц и туристов предусмотрено несколько наблюдательных пунктов. Все они расположены не ближе 1 километра до стартового стола.
В этот злосчастный день поглазеть на старт на НП собралось не меньше сотни зрителей. Стоящие рядом динамики исправно передавали переговоры космонавта и наземных служб. Пока на наступила 110-я секунда.
Толпа зрителей оживленно щелкали смартфонами и кричала, стараясь перекричать шум двигателей взлетающей ракеты. Лица в лихорадочных румянцах растягивали дежурные улыбки.
И вдруг ракета кувыркнулась. Это произошло из-за того, что аварийно отключился один из двигателей, а два других продолжали исправно тянуть на полную мощь, в результате чего ракета потеряла центровку и «обогнала собственную тень». В следующее мгновение отключенный двигатель взорвался.
Сотня взбудораженных лиц разом превратились в одно лицо, искажённое ужасом. Резкий переход от эйфории к потрясению был кошмарен. Радость толпы словно стерли единым взмахом ластика. Вернее, саму толпу заменили. Женщины плакали навзрыд, мужчины окаменели.

Спаси и сохрани.

Система аварийного спасения экипажа была разработала под руководством Сергея Павловича Королева. В отличие от Горозина и им подобных менагеров Королев озаботился безопасностью полетов и своих космонавтов.
В момент аварии автоматически включились ракетные двигатели, установленные на вынесенной вперед штанге. Они буквально «сдернули» спускаемый аппарат с космонавтом с фонтанирующих огнем баков с основным горючим.
Главные двигатели шли в разнос. Огонь полыхал из все новых щелей, пока весь этот ужас не исчез в огненном шаре.
К этому времени спускаемый аппарат был уведен в сторону от рукотворной огненной реки. Новая порция двигатели отстрелила головной обтекатель, и спускаемый аппарат принял знакомый вид, который должен был принять после окончания космического полета. Сработали датчики высоты, и начался ввод парашютной системы.
Спускаемый аппарат плавно закачался на основном парашюте. Он сел буквально в паре километрах от старта, и к нему устремились вертолеты спасателей.
Спускаемый аппарат приземлился вертикально, люком кверху. На этот случай у спасателей с собой были специальные складные лестницы.
Бежавший первым прислонил лестницу к спускаемому аппарату и взбежал вверх. Перед этим он прихватил специальный ключ, расположенный снизу. Спасатель вставил ключ в центр люка, затем нажал на клапан, уравнивая давление.
Наконец после всех процедур провернул ключ и открыл люк.