ДВЕ РОДИНЫ

АРТУР ОЛЕЙНИКОВ


ДВЕ РОДИНЫ


ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лето было в том году знойным, а в тот злосчастный день так вообще не было от солнца пощады. Николай был на берегу, он только что вышел из воды и курил. Ольга же продолжала купаться. Молодая женщина была весёлой и смеялась и звала мужа к себе.
Николай улыбался и восторженно смотрел, и оценивал свою молодую жену. Они только как два года как поженились и у них родился сын. Николай взял Ольгу замуж с ребенком. Его отговаривали родители. Мать Татьяна говорила, что не даст своего благословения, но Николай все равно женился. И теперь смотрел влюбленно на свою Олю. Как она смеялась, как две дуги ее черных бровей то хмурились, то распрямлялись. Как Ольга закидывала голову, и улыбка словно дорогое украшение озаряла ее лицо. Но вдруг Оля стала беспомощно хвататься руками за воду так словно в надежде, что вода как земля и она искала опоры. И потом вовсе стала уходить под воду и выныривать.
— Шутит! — подумал Николай. И весело погрозил рукой и крикнул: — Смотри доиграешься у меня!
Но Ольга и не думала шутить и вдруг как камень пошла под воду.
Николай в ужасе выкрикнул как подстреленная птица и бросился к Ольге.
Он снова и снова нырял, но не находил Ольгу. От волнения и ужаса он стал задыхаться и когда нырнул в очередной раз сердце не выдержало и Николай сам вместе с Ольгой пошел на дно.
Ольгу скоро подняли со дна реки, а Николая унесло вниз по течению и его еще три дня искали, прежде чем поднять на белый свет.
Мать Ольги Людмила рыдала. Дед Дмитрий отнес внуков соседям, чтобы не видели утопленницу мать как говориться долой с глаз от смерти. Тела супругов еще были в морге, но скоро сказали, что можно будет забрать. И прежде радостное залитое солнцем украинское село как будь то помрачнело. Все ждали покойников. У Ольги это был второй брак, а первый муж где то пропал без вести и оставил после себя только сына Данилу. Второй муж был русским из Ростова — на — Дону. Родился второй сын Алексей.
Родители Никола приехали на следующий день. Они не остались ночевать у сватов, и ждали когда можно будет забрать тело сына в городке по соседству остановившись в гостинице. И при последний встречи, когда уже собрались в Ростов — на — Дону, отец Николая Виталий Берег бывший военный сказал:
— Алешу мы у вас забираем!
— Одни мы! — заплакала Татьяна мать покойника. — Никого у нас не было кроме Коли!
— Не дело братьев разлучать! — сказал дед Дмитрий. — Что же это ни отца, ни матери и теперь и ни братства!
— Почему не будет брата! Братья они! Будет к нам приезжать, когда в школу пойдет на каникулы.
— Ну если наш Данька к вам, чтобы и Алеша к нам!
— Это мы не против! — ответила Татьяна.
И спустя восемь лет первый раз приехал летом на каникулы Алеша. Это был рослый мальчик, молчаливый и с голубыми глазами и казалось, что он вдумчив не по годам.
— Батюшки! Царица небесная, — за крестилась Людмила, когда первый раз после долгой разлуки увидела внука. — Глаза то глаза, матери Ольги один в один.
— Не бреши! — сказал Дмитрий и заглянул Алеши в глаза.
Вдруг старик вздрогнул, задрожал. Покойница дочь словно посмотрела на него живая.
Дмитрий оправился от первого впечатления и погладил внука по голове, а потом засуетился по хате, полез в стол достал деньги и стал давать.
— Купи мороженое!
— У меня есть деньги! Мне уже дедушка дал на карманные расходы!
— А я что тебе не дед? — обиделся Дмитрий.
— Бери, бери! — толкнул в спину брат Данил. — Потом поделим!
Алексей взял.
— Мы пойдем! — ответил Даня и увлек брата за собой.
Даня был доволен и ждал приезда младшего брата. Все годы бабка рассказывала про Алешу.
Даня хвастался своим братом перед местными мальчишками и говорил, что его брат лучше всех на свете. И теперь каждому встречному объявлял, что это Алеша его брат из России.
Все местные, признавая в Алеше черты покойницы матери украинки ему на удивление считали его только русским.
Алеши все нравилось на родине матери. Бескрайние поля золотистой пшеницы, вареники и галушки. Как говорили местные сначала на непонятном ему языке, но он схватывал все на лету. Как ходили все в гости друг другу без спроса, а просто так и садились за стол. Как пели старинные украинские песни. Было удивительно, что двери не закрывали на ночь и не было злых собак и высоких заборов. И как Алеша первый раз увидел целое поле гороха.
— Вот самый вкусный, — говорил Данил и срывал, и давал брату молоденькие стручки гороха.
Алеша живал вместе со стручком. Горох сладкий и нежный был словно конфета.
А как Степа Петренко Данила дружок повел Алешу за вишнями.
— Смотри не шуми! — говорил Степа. — Дед Никор у него слух будь здоров.
— Что же мы будем без спросу рвать? — спрашивал Алеша.
— Святая простота! Конечно так! — удивился Степа
— Так вкуснее! — ответил Данил.
И вправду со страху, что влетит, вишня казалось сладкой как мед, но все равно попались.
Попался Алеша.
Дед Никор, схватил было хворостину, но старший брат не убежал и выкрикнул:
— Я тебе потом за брата устрою!
Дед Никор сначала не разобрал, а потом вдруг понял, что Алешка младший сын покойнице Ольги и опустил хворостину.
И потом сам рвал вишню и еще давал черную смородину.
— Значит, приехал! — вздыхал дед. — На Родину к матери! Это хорошо! Приходи! Приходи, когда хочешь!
И совсем не злился, да он и сам радовался, когда к нему наведывались озорники в сад за вишней. А что пускай рвут, только ветки пусть не ломают.
Все в селе словно были родней и жили дружно. И все откладывалось на сердце Алеши и особенно церковь. Церковь была небольшой, но видной со всего краю. Белоснежная. У Алешиных бабкой с дедом с верой были свои отношение, бабушка вроде верила, а дед нет, и икон в доме не держали. И Алеша когда увидел икону в доме покойнице матери, долго смотрел Чудотворца.
Бабка заметила и решила вести внука на воскресную службу.
В воскресный день по всему селу было заведено ходить в церковь на службу. Бабы старались одеться по лучше и если не во все новое, то обязательно, чтобы платок был по краше. Мужики же чистили обувь, не гоже было идти в церковь в грязных сапогах. И все как один в субботу ходили в баню, чтобы быть чистыми. Оно ведь оно как считалось с чистого и грехи лучше должны сходить.
Алеша в церкви сделался еще тиши и смотрел с кротостью на церковное убранство.
Уже не молодой батюшка с богообразной густой бородой и крестом на груди служил не торопясь. Так было у него заведено. Он то расхаживал, то останавливался. Между каждой новой речью делал паузу, чтобы прихожане могла понять и вложить сердце каждое слово из священного писания.
Алеша поднял голову и у него защемило сердце от радости, когда он увидел расписанный под куполом потолок.
Бабушка стала креститься. Крестился и Данил.
Алеша смутился оттого, что не знал как правильно, но повторил немного сбившись.
— Ты что же не знаешь, как креститься? — ахнула Людмила.
— Не знаю! — ответил Алеша.
— Так что и не крещеный внучок?
— Нет!
Людмила во второй раз ахнула, но на этот раз больше прежнего и решила крестить Алешу.
Алеша этому обрадовался. Он уже увидел, что у старшего брата на груди был серебряный крестик и ему хотелось, тоже. Он как бы хотел как можно ближе быть к брату, а значит и к их родной матери. И часто спрашивал у бабушки о матери покойнице, ведь он совсем ее не знал и ему так не хватала матери.
В ночь перед крестинами смотрели семейный альбом. Мать Алеши казалась очень красивой.
— Да, славная девка была! — вздыхала Людмила. — Многие ей проходу не давали! Ну и она с характером. Вот и отца твоего Алеша долго не подпускала. Они она рассказывала в городе познакомились. Твой отец Николай, стало быть, служил у нас на Украине в армии. Ольга на танцы ездила. Там у них на танцплощадке и закрутилось. Он отслужил и вернулся. Даня уже родился.
Даня посмотрел на фотографию матери с Николаем и отчего то отвернулся.
Насупился.
Каждый раз когда вспоминали отца Алеши, мальчик менялся, словно на сердце у Дани была какая-то не тяжесть и боль которая его не составляла и видно что мучала.
Людмила это давно приметила за старшим внуком и старалась не касаться для мальчика больной темы.
— Ну все! — сказала Людмила и закрыла семейный альбом. -Спать пора! А тебе Алеша лучше других надо выспаться.
— Хорошо бабушка! — ласково ответил Алеша и братья отправились спать, чтобы утром идти в церковь, где станут крестить Алешу.
Дмитрий встал с петухами, еще вчера он зарезал лучшую свинью, что хотел припасти на новый год, ну тут такое дело. Сосед Никор помогал осмаливать. Заботливо обложили соломой свиную тушу. Палили. Потом разделывали. Порешили варить жирный шулюм и делать колбасу.
Дмитрий растолкал жену и сказал, что пора подниматься.
Людмила хотела поднять внуков.
— Пусть еще поспят! — сказал Дмитрий. — Ты мне лучше рубаху погладь. Ту новую!
— Что в городе покупали?
— Да, белую, с рукавами.
Алеша проснулся и вместе с братом умывался на дворе из рукомойника, который был прибит прямо на стене.
Данил брызгался и смеялся.
— Все теперь будешь крещенный!
— Как и ты?
— Да! Смотри больше нельзя будет грешить! А то Бог накажет! — по-детски и искренни рассуждал и наставлял Данил младшего брата.
Все собрались и пошли в церковь. Крестными взяли Никора и его жену Галину.
Чем ближе подходили к церкви, тем у Алеши начинала биться сильней сердце и когда вошли на церковный двор и переступили врата перехватило дыхание. И крестины мальчику запали в самое сердце. Особенно когда на него одели маленький серебряный крестик и из храма он шёл легко даже как будто летел.
Накрыли стол и позвали много соседей.
Дед Дмитрий был доволен женой и подливал Никору горилки, чтобы пил за здоровье крестника и младшего внука и наставлял Алешу:
— Помни, что родина у тебя не одна! Что мы тоже твоя родина!


ГЛАВА ВТОРАЯ

И по прошествию несколько лет Данил стал ездить на родину к брату.
Прежде Данил не был в большом городе и на все смотрел с удивлением. На трамваи и автобусы, на высотные дома, и на улицу Большая садовая, на ее зеркальные витрины и магазины.
Бабка Татьяна поначалу боялась отпускать одного Данила на двор и ходила вместе с внуками. Повела Данилу в детский мир Солнышко и купила красивую одежду и игрушки. Больше всего Дани понравился револьвер с пластмассовыми красными пистонами. Пистоны взрывались и доставляли мальчику удовольствие.
Дед Виталий как бывший военный одобрял и поддерживал страсть Дани к оружию и купил еще воздушку пневматическое ружье. Повесил во дворе мишень и стал учить внуков стрелять.
— Учись у брата! — говорил старший Берег. — В десятку кладет!
У Данила и вправду получалось хорошо, что не выстрел так прямо в цель.
Алеше же не особо удавалось и честно не очень нравилось. Не с первого раза получалось переламывать винтовку. Тугой механизм не подавался, когда у брата Дани напротив. Он был старше и сильней. Но Алеша старался.
Соседские ребята и дружки Алеши попросились стрелять вместе и так сошлись с Данилом.
Гриша Лиманов и Боря Семенцов бедовый ростовский хулиган и голубятник. И пускай у Бориса не было настоящей голубятне, он держал несколько голубей прямо у себя на балконе и давал гладить и запускать голубей. Голубь по прозвищу быстрый стрелой летел в небо и скрывался в облаках.
— Не отставай Борька! — выкрикнул Гриша, когда дружок промахнулся.
— А ну теперь ты Гриша, — сказал Виталий разломил винтовку и вставил пульку в ствол.
— Давай за Дон казак не промахнись!
Гриша стал целиться и все ребята затаили дыхание.
Раздался выстрел. Пуля попала в десятку.
Боря захлопал в ладоши.
Алеша засмеялся. Только Данил сжал брови.
— Можно мне?
— Переплюнуть хочешь? — сказал Виталий и прищурился.
Данил выстрелил и тоже десять.
— Ничья! — серьезно сказал Виталий.
— Дружба! — крикнул Гриша.
— Мир! — подхватил Алеша.
— Разве так может быть, что был вечно мир и не было войны? — серьезно и даже где-то тяжело ответил Даня.
— Хорошо, хватит на сегодня! — сказал Виталий о чем-то задумавшись, словно его офицера проникла этот серьезный смысл в словах мальчика.
— А мы за раками собрались! — сказал Гриша.
— Дедушка можно мы тоже сходим? — попросил Алеша. — Даня не разу на Дону еще не был!
— А плавать можешь? — спросил Виталий.
— Да могу, дедушка учил! Говорит, знает, что мне на Дон ехать, учись, говорит!
— Молоток, дед Дмитрий! Ну а раков учил?
— Нет!
— Тогда, пошлите все вместе! Бабка все равно одних не пустит.
Стали спускаться на Дон.
Извилистые широкий и каменный переулок вёл к Дону. По обеим сторонам были столетние каменные двухэтажные особняки. Росли фруктовые деревья, так что черешни вишни можно было рвать рукой. Гриша рвал и угощал Даню. У бабушки на углу Виталий купил ребятам жаренных семечек.
Даня попросил кабачковых семечек, которые по обычно привык есть на свой родине Украине.
По Дону шла баржа и Даня первый раз в жизни увидел такой корабль на реке.
Выбрали безлюдное место поросшие илом, и чтобы был камыш.
Даня осторожно и с опаской входил в Дон, но только по началу.
Боря стал всех обрызгивать.
Ребята смеялись и брызгались в ответ. Досталось и Виталию Сергеевичу, он в шутку и смеясь грозил озорной детвора кулаком. Сам он был высокий, поджарый с военной выправкой ещё не старый мужчина.
— Запоминай Даня, не спеши и руками не мотай в разные стороны, а медленно осматривай.
— Это у нас называется шукають, — рассказал Боря.
— А не укусит? — боязлива спрашивал Даня.
— Ещё как! Пол руки отхватит! — смеялся в ответ Гриша.
— Не дрейфь, так только пощиплет! — говорил Виталий Сергеевич.
Даня запускал руки в ил и как говорили на Дону стал шукать рака. Рак больно впился клешнями в палец.
Даня выдергивал руку из воды, а ростовчане смеялись.
Даня хмурился, но повторял как учит Виталий и скоро он поймал своего донского рака усача. И так, что его рак оказался самым первым.
Гриша с Борей стали спешить обогнать и поймать сразу по два рака разам.
У Гриши вышло, потом и у Боре. Поймал и Алёша и при огромного. Не простого, а редкого голубого рака.
Девушка Виталий хвалил внука, ловил сам и подзадоривали ребят чтобы у них получалось лучше.
Над головой прокричала большая белая чайка и шумом резво по волнам пролетел катер с мотором.
Гриша достал заранее подготовленную сплетенную из толстой капроновой нитки садок, что вроде мешка только меньше и суженный по краям.
Через два часа сетка была полной Донским деликатесом.
Ребята довольные собирались и шли домой. По дороге мужики у Ростовской пивной стали приставать, и просить продать раков.
— Казак себе раков поймает! Не может, значит не казак! — отвечал Виталий.
— Не плети! — сердились мужики.
— Мужикам раки как французу сало!
— Ну тебя! Казачура! — махали в ответ мужики.
Виталий Сергеевич смотрел на Даню и у него не выходили его слова и насчет мира и войны и он, что-то задумал.
— А да ребята за мной. Сделаем крюк, поднимемся на площадь Карла Маркса.
— Где вечный огонь, дедушка? — спросил Алёша.
— Да!
По дороге пили воду из железной колонке устроенной прямо на улице под открытым небом. Вода холодная как в роднике.
Площадь была с памятником Карлу Марсу и мемориалом героям и воинам Великой Отечественной войны. Горел вечный огонь.
— Вот этот огонь, сказал Виталий Сергеевич. — Не просто огонь памяти как напоминание в вечности человеческих будней а героизме, а ещё пламя войны и мира, огонь смерти и жизни. Война была в первую очередь ни немцев с русскими, между фашизмом и коммунизмом.
— Победил Советский Союз, — сказал Гриша.
— А потом всех победил капитализм! — криво улыбнулся Виталий Сергеевич.
— Вечный огонь это напоминания поколению, не только о прошлой войне, но чтобы помнили, что новая война может прийти снова, чтобы оно новое поколения когда придет время встали на защиту своей родины, чтобы их потомство смогло жить! Как они павшие подарили нам жизнь так и мы должны будем пожертвовать в честь жизни своих детей! Мир и Война и Война и Мир эта и есть жизнь и смерть.
— Значит смерть может подарить другому жизнь? — серьезно спросил Даня.
— Может и дарить. Но тогда, когда смерть дарит жизнь, это самая дорогая жизнь на свете!
— Лучше дружить, сказал Алёша.
Виталий Сергеевич погладил внука по голове.
— Да, лучше, дружить!
— Пошлите уже варить раков! — Сказал Боря.
— Да, пошлите, очень хочется, — поддержал Гриша.
— Тогда пошлите на трамвай. Так будет быстрей.
Ребятня весело с криками уселась в оранжевый трамвай и прокатилась по старинным улочкам Ростова на Дону. Трамвай стучал стальными колесами. На тротуаре спешили по делам ростовчане, кто-то гулял. Было на сердце светло и казалась, что вся жизнь будет беззаботной и что вся жизнь впереди. Долгая длинная счастливая жизнь.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Приехали и во дворе дома встретили соседскую девочку ровесницу ребят. Аня была славной и бойкой девочкой. Гибкая и стройная как виноградная лоза и со сверкающими глазами и каштановыми волосами до пояса, она предпочитала компанию девочек ребятам. Ничем им не уступала в играх. Все мальчики были тайно в нее влюблены, Аня уже понимала, и подначивала и подзадоривала ребят.
— Раки! — воскликнула Аня. -Гриша дай посмотреть!
Гриша важно достал самого большого.
Аня аккуратно взяла усача за панцирь и стала вертеть.
— Мелковатый что-то! — улыбнулась Аня.
— Еще чего! Рак отменный! — обиделся Гриша.
— Я поймал! — похвастался Алеша.
Аня засмеялась:
— Тогда великан!
— Это голубой рак! — Редкий! — сказал Боря.
Аня вдруг стала мерить взглядом незнакомого мальчика.
Даня вроде стоял со всеми вместе и в тоже время отдельно от всех. Старался не смотреть на Аню, но видно, что девочка ему понравилось, но он не хотел показывать вида, что заинтересовался.
— А ты что молчишь? Не одного рака не поймал? — спросила Аня у Дани.
— Он поймал! Самый первый рак его! — ответил за брата Алеша.
— Меня Аня зовут!
— Даня! — ответил мальчик и вдруг смутился, и опустил голову, но тут же поднял и прямо в глаза заглянул Ани, так что Аню словно ударила током. Взгляд был решительный и сильный.
— Это мой брат! — сказал Алеша.
Мальчики Боря с Гришей насторожились, когда вдруг поняли, что теперь у них появился новый соперник, за внимание Ани. Но еще сильней от того заволновались, что Аню заинтересовал Даня.
Открылась окно на втором этаже. Это бабка Алеше Татьяна увидела мужа и ребят с раками.
— С уловом! — сказала Татьяна. — Я уже за ждалось!
— Аня говорит, что рак мелкий! — ответил Гриша.
— Хороший рак, Аня шутит! Поднимайтесь будем варить.
Аня уже расстроилась, что подначивала Гришу, ей тоже хотелось пойти со всеми, чтобы как следует познакомиться с Алешиным братом, и еще и раки, которые она конечно тоже любила.
Татьяна это поняла и позвала Аню со всеми.
Девочка обрадовалась и все вместе пошли варить усачей.
Квартира у Виталия Сергеевича Берег была ни то что большой, но и не маленькой. Он получил ее, когда ушел в отставку в звание майора. Вместительный зал и две комнаты поменьше. Хрусталь в серванте, ковер на стенке, журнальный столик, книги. Советского союза уже давно не было, но почти в каждом доме России, что-то продолжало оставаться от советской обстановки.
Виталий Сергеевич учил Даню варить раков.
— Столовую ложку соли на литр воды! — говорил Виталий Сергеевич и на пятилитровую кастрюлю высыпал пять ложек соли. И укропа не жалей! Как закипит двадцать минут и выключать. Потом с полчаса настоять.
Даня смотрел как краснел рак. По всей квартере запахла укропом.
Красные и запашистые раки большой горой поднимались на жестяном подносе и тянули к себе как магнитом.
Аня взяла рака и сначала отломила панцирь. Потом немного его приоткрыла и стала пить желтоватый густой сок, который был специфический настоянный на укропном отваре. Девочка закрыла глаза от удовольствия.
Гриша с Борей ахнули и быстро взяли по раку и повторили за Аней знаменитый донской фокус.
Аня отложила панцирь и взяла самое вкусное хвост у рака и стала чистить и учить Даню
— Смотри, вот так, вот так! — Аня очистила твердую чашею и подала белое мясо Дани. — Это тебе! — сказала Аня улыбнулась.
— Мне! — растерялся Данил.
— Бери, это самый смак! — поддержал Виталий Сергеевич.
— Видно, что у нашей Ани появился любимчик! — засмеялась Татьяна.
Аня смутилась. Борис сдвинул сердито брови.
Даня взял угощение. Съел и ему действительно очень понравилось. Было что-то непохожие просто на обычную рыбу, а намного насыщенней и какой-то своеобразный не на что не похожий вкус. Одним словом, ростовские раки — донской деликатес.
Боря все время ел молча, и расправившись с последним раком, предложил:
— А айда завтра в парк Горького!
— А что давайте сходим все вместе! — обрадовалась Аня.
— Да их баба Таня, не пустит! Бояться, что потеряются, потому что мелюзга! — сказал, набережно бросив Боря.
Татьяна нахмурилась.
— Они пойдут, если сами захотят!
— Я пойду! — ответил твердо Даня.
Аня улыбнулась ему в сверкающие глаза. И потом перед сном они оба не могли заснуть. Даня вспоминал как она для него считала рака и угощала. Аня думала, что о том, почему Даня все время молчит, а она хочет слышать его голос, чтобы он рассказал о себя и про то как она ему понравилась. Даня думал, что теперь, когда он будет приезжать к Алеше они смогут видеться с Аней. Ни Данил, ни Аня не думали, что это любовь и вообще не придавали любви большой значимости в своих тринадцать лет. А просто было как-то светло так, когда над головой светлое голубое небо и тепло на сердце и немного восторженно на душе.
Всем ребятам уже было по тринадцать лет, только Алеша был младше.
Боря считал, что Аня ему стала нравиться раньше всех других ребят и значит, она должна дружить только с ним. Ане конечно нравилось, что они все за ней ухлестывают. Боря показывает голубей, Гриша зовет в кино, Алеша покупает мороженное. И вот теперь Даня, но Даня вдруг стал ей казаться особенным. И Аня понимала, что в Парке Горького все ребята будут пред ней распускать хвосты и на перебой угощать, чтобы сильней понравиться.
Даня хотел первым купить Ане сахарную вату. У него были деньги, дала бабушка на карманные расходы, ну его опередил брат Алеша.
Аня отщипывала от облака ваты и она была такой сладкой и вкусной, что от удовольствия прихватывала дыхание.
Даня не отступил и купил всем ребятам по мороженому.
— Не хочу! — сказал Боря и отказался. — Пойдемте лучше на аттракционы на машинки.
Боря взял два билета на сталкивающиеся машинки и позвал с собой Аню.
Аня весело смеялись, когда Боря сталкивала их машинку с другой, а Данил смотрел и хмурился.
— Теперь на чёртово колесо! — попросила Аня.
— Я куплю, всем билеты! — ответил Гриша и просил. — Ну чур теперь со мной вместе!
Аня села с Гришей в одну кабинку и позвала с ними Алешу.
Даня поехал в месте с Борей.
Чертово колесо высоко поднялось, так что кабинка встала на самом верху на середине.
— Смотри в штаны не наложи! — выкрикнул Боря и схватился за руль внутри кабинки и стал крутить, и кабинка завертелась вокруг.
— Боря, прекрати! — выкрикнула Аня из соседней кабинки.
— Да брось Борис! — поддержал Гриша.
— Борька с ума сошел! — испугался Алеша.
— Мне нравиться! — решительно выкрикнул Даня.
Боря бросил крутить, поняв, что Данька не боится.
Возвращаясь из парка между прочего, заговорили о том, кто кем хочет стать.
— Я пойду после школы в медицинское училище, — сказала Аня.
— Я хочу быть инженером, — ответил Алеша.
— Я на завод, на Ростсельмаш, как отец! — ответил Гриша. — Ты Борис куда?
— Не знаю, еще не решил.
— А ты Даня? — спросила Аня.
— В военное!
Аня почему-то посмотрела на длинную пожарную лестницу на стене высотного здания.
— Пожарники тоже смелые как военные. У меня папа пожарник, он по такой лестнице не испугается подниматься.
— Это совсем не страшно, — ответил Даня и подскочил к лестнице и подпрыгнул и схватился за край лестнице и подтянулся, и стал подниматься.
Аня от страха закрыла глаза.
Даня все поднимался и поднимался так что скоро оказался на самом верху у крыши дома.
Все испугались и даже Борис.
Даня спустился с лестницы и подошел к Ане и стоял с видом победителя. Даня тяжело дышал и улыбался.
Аня вдруг обняла Даню и сказала:
— Никогда не рискуй просто так!
— Это не просто! Это ради тебя!
— Теперь ты станешь военным и будешь рисковать.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Данил решил стать военным. Дед Алексея на него повлиял.
— Армия, что настоящее мужское дело! — говорил дед Виталий. — И при деле будешь и родине послужишь! И фамилия у тебя подходящая Солдатенко! Да иди Данька военное училище. Я и Алексея отдавать стану.
Но Алексей решил идти в Новочеркасск в политехнический, но что там была военная кафедра, дед был доволен и согласился.
И последний раз на родине матери Алексей был, когда ему исполнилось шестнадцать. Он был стройный, но видно, что сильный так как был широкий в плечах. Данил готовился к вступительным экзаменам в военное училище. В свои восемнадцать он был уже на голову выше деда и во всем был серьезный.
В одежде одевался строго, даже летом носил рубашки с длинным рукавом. Джинсы не любил и предпочитал только брюки, не выходил из дома, чтобы не начистить обувь.
Данил встретил брата холодно, словно меж ними пробежала черная кошка и спрашивал только про Аню.
— В следующем месяце Ане исполняется восемнадцать! — сказал Алеша. — Приедешь?
— Не знаю! — Ты сам на сколько приехал?
— Неделю пробуду!
— Хорошо, но мне с тобой нянчиться некогда. Вон Степан Петренко пусть тебя развлекает, — ответил брат и пошел в свою комнату заниматься.
— Алеша, пойдем к столу! — позвала бабушка Татьяна.
Видно было, что Алёша расстроился.
Татьяна заметила и приободряла.
— Это так напускное! Переживает, хочет на отлично экзамены сдать. Не принимай на свой лад Алеша, а лучше ты моего борща поешь! Наш украинский как положено.
И правда борщ был самый необыкновенный на свете. На украинский манер борщ был со свининой, не так как на Дону, где его варили больше с курицы или как в купеческой Москве с говядины. Такой борщ был красный от свеклы и домашнего томата и густой, что как говорят, чтобы ложка стояла. И обязательно это толченый чеснок с салом и главное, чтобы прямиком из ступки в дымящийся борщ. И еще, конечно, домашняя сметана, но только чтобы не густая, а так, когда она только начинает затвердевать, когда сливки уже густеют, но еще нежные и сладковатые как сливочное масло.
Алеша первую ложку борща попробовал с краю, так чтобы без сметаны, сала и чеснока, снять первую пробу как она говориться живого борща.
Кисло сладкий красный бульон с молодой капустой привел Алексея восторг, так что Алеша сглотнул от удовольствия и уже больше себя не сдерживал и стал пробовать и со сметаной и салом, съел все до последней ложки и попросил еще добавке.
После обеда, Алеша пошел к Петренко. Степа жил через два дома и Алеша встретил его во дворе с двухпудовой гирей которую он метал в верх как пушинку. Степа был коренастый восемнадцатилетним парнем про которых говорят кровь с молоком. Степа был с голым мускулистым торсом и тренировался.
— Алешка Берег! — обрадовался Степа. — Приехал? — и бросил метать гирю.
— Да!
— Подрос с прошлого приезда! А ну ка попробуй гирю.
— Сколько здесь?
— Двадцать четыре килограмма.
— Я такую еще не пробовал. Только шестнадцать поднимал.
— Один пуд — это так для мелюзги!
Алеша крепко обхватил ручку гири, поднатужился и поднял на плечо.
— Теперь верх! Что силы, давай!
Алеша, превозмогая тяжесть поднял, раз потом еще раз.
— Сила есть! — обрадовался за дружка Степа. -Надо заниматься! Вечером в клубе дискотека! Пойдешь?
— Пошли, только Даня, не пойдет, занимается!
— Знаю, он такой, если что решил не собьешь! Квас будешь? Домашний!
— Давай!
— Оно полезно и летом квас самое то! — ответил Степа и принес прямо с баллоном и кружки. Налил.
Темный на черном хлебе ядрёный квас ударил в нос. Алексей пил понемногу, чтобы лучше распробовать кисла терпкий вкус. А Петренко одним махом опрокинул в себя весь стакан.
— Если стакана четыре выпить разом, можно и охмелеть! — сказал, улыбаясь Степа и налил себе еще один стакан. — Перед дискотекой, самое то. — Давай я тебе еще стаканчик плесну.
— Хорошо, — улыбнулся Алеша.
А вечером пошли на дискотеку в сельский клуб. Это было одноэтажное здание внутри как какой-нибудь актовый зал, где кресла убрали и врубили музыку, так что дребезжали стекла. Музыка все равно какая, главное, чтобы полумрак, чтобы можно было во время медленного танца прижаться поближе друг другу.
Алексей первый раз был в селе на дискотеке и многие его не знали, или забыли, что он брат Дани. Смотрели вызывающе и только словно ждали случая, чтобы придраться.
Сначала все шло хорошо, но Степа сказал, чтобы он пригласил кого нибудь из девчонок на медленный, раз пришел надо соответствовать. Алексей не особо хотел, но пошел танцевать. Девушка спросила, откуда Алеша.
— Я из Ростова — на — Дону! — ответил Алексей.
— Русский! — удивилась девушка и прервала танец и отошла и подойдя к ребятам что-то им сказала и показала на Алексея.
Трое крепких ребят незамедлительно подошли к Алеше.
— Пойдем выйдем! — сказал один.
— Поговорить надо! — сказал второй.
— Если не трус! — сказал третий.
Алексей молча вышел на улицу.
Петренко увидел и понял, что затевается драка и бросил свою спутницу на половине танца и тоже пошел за Алексеем. Но не успел еще выйти, и Алеша не успел еще сказать и слова как один из троих на бросился на него. Но Алексей не растерялся и бросил выскочившего на него парня через бедро, а второму подставил подножку, только с третьим не рассчитал силы и его успели ударить в лицо. Алексей упал, но тут уже подоспел Петренко и отшвырнул одного как котёнка, а другому заехал в уха.
— Степан ты за нас или за кого? — обиженно выкрикнул тот кто получил по уху.
— Русские у нас Крым оттяпали, а ты теперь что за русских горой! — сердито сказал другой.
— Это брат Данила, у него мать украинка.
— А отец?
— Русский отец! — сказал Алеша с вызовом.
— Вот ведешь сам нарывается! Отдай нам его Степа, мы ему за всех бока на мнем.
— Он в гостях у меня и у брата! Я все сказал, проваливайте, или я за себя не ручаюсь. Пойдем домой Алексей они не успокоятся! — сказал Степа и увел Алешу с дискотеки.
— Да ловко ты его через бедро! — восхищенно сказал Степа.
— Дедушка научил, он у меня из военных, — скромно ответил Алеша.
— Да военный! — вздохнул Степа. -Шутка ли три года на Украине идет гражданская война! — говорил по дороге Петренко. — И неизвестно чем все закончиться! В Донецке не покоряться, а всё Россия!
— А что Россия?
— А то, что это всё с её одобрения! У нас теперь с русским один разговор как с врагом.
— Я теперь понял, почему брат на меня исподлобья смотрит.
— Я не против тебя! Для меня ты земляк по матери пусть и отец русский, но теперь другая жизнь пойдет. Ты просто так без особой надобности больше на Украину не суйся.
И через неделю Алексей уехал и с начало учебы братья встречаться перестали.
Алексей окончил школу и поступил учиться и ездил на учебу из Ростова в Новочеркасск, где училась в медучилище и Аня. И бывало так, что они ехали домой на одной электричке и разговаривали.
Аня уже была совсем взрослая девушка, ее каштановые волосы были уже не до плеч, а обрезаны и она носила прическу каре. Аня была такой же стройной и гибкой, только что у нее теперь была грудь, но одёжа у нее была все также как в детстве больше мальчиковая. На ней тогда был свитер и джинны.
Алеша смотрел и любовался как Аня улыбалась, как сверкали ее карие глаза, как она закидывала голову когда смеялась.
Вагон электричке был мрачный, деревянные лавки жесткими, топорный и скудный интерьер не навевал ничего светлого, но молодые люди того не чувствовали, они были полны сил и планов на будущие.
— Что ты собираешься делать после учебы? — спросил Алеша.
— Как и положено хорошей девочке, -засмеялась Аня. -Замуж пойду!
— Хорошо, я согласен, взять тебя в жены!
Аня округлила от удивления глаза.
— Мы знаем друг друга с детства. Будет хорошо.
— А если я люблю другого?
— Кого?
— Может я люблю твоего брата, и замуж пойду за Даню!
Алеша задумался и ответил:
— Хорошо, выходи за Даню.
Аня еще больше удивилась, чем предложению выйти за Алешу за муж.
— Ты что же так просто отдаешь меня другому?
— Почему другому, если брат тебя любит, и ты любишь брата, я рад.
— Значит ты не любишь меня по-настоящему.
— Значит так! Я еще не думал о любви. Просто я думал, что если жениться только на той которую хорошо знаешь!
— Ничего страшного, ты обязательно найдешь свою любовь. А я тебе просто нравлюсь, ты просто не встретил свою единственную. Если сейчас на твоем месте был Боря Семенцов, он не согласился бы меня так просто уступить другому. -Кстати, как он? Я давно с ним не виделась.
— Не знаю, я тоже давно не виделся. Знаю только, что Боря тогда не работал и учиться не пошел.
Ане сделалось не удобно, она почему-то почувствовала свою вину, и вспомнила последний разговор с Борей, когда сказала, что не любит его и перевела разговор на Гришу Лиманова.
— А что Гриша?
— Гриша жениться собрался!
— Да ты что? Кто невеста?
— С завода, они вместе на Ростсельмаше работают, там и познакомились. Будет свадьба, он меня приглашал и брата. Только Даня совсем приезжать перестал и не звонит.
Было видно, что Алеша переживает разлуку с братом и Ане стало вдвойне неловко, ведь ей Даня звонил чуть ли не каждую неделю и самое главное приезжал когда только мог, но тайно чтобы никто не знал.
Аня мысленно дала себе обещание поговорить в следующий раз с Даней, чтобы он навестил брата. Скоро Даня должен был приехать. Аня ждала с нетерпением каждой встречи, ну ту первую, когда они стали близки и решили быть всегда вместе, Аня помнила и хранила в сердце как самое дорогое и важное в жизни.
Самый первый раз Даня приехал на Анина восемнадцатилетние.
Был уже вечер и начали накрывать стол, вот и должны были собраться гости. Зазвонил телефон, Аня сняла трубку и услышала дорогой сердцу голос.
— Аня, это Даня! С днем рождениям!
— Здравствуй! — обрадовалась Аня. — Спасибо. Я думала ты сможешь приехать!
— Я приехал! Но только на одну ночь, завтра утром поезд. Так вышло!
— Приходи! — волнуясь сказала Аня. — Я тебя очень жду!
— Не удобно! Да и у брата узнаю, что я приезжал. Я не хочу, чтобы они знали.
— Где ты сейчас?
— Я остановился в гостинице.
— Хорошо, давай встретимся через час на набережной. На пристани там, где отходят прогулочные катера.
— Ты сможешь! — обрадовался Даня.
— Да, постараюсь!
— А гости?
— Ничего как ни будь устроится, — ответила Аня и сказала матери, что ей срочно надо в парикмахерскую.
— А о чем ты раньше думала? — удивилась мать. — Гости уже на пороге.
— Да они еще целый час не соберутся, — ответила Аня и быстро стала одеваться.
И через десять минут, мать застала Аню в лучшем сиреневом платье, что она готовила на именины и в новых белых туфлях. Аня спешила и была вся взволнована.
Мать заподозрила неладное и уже не хотела пускать, но Аня бросилась к дверям, и быстро выбежала из дома.
Гости в тот вечер так и не застали Аню дома и мать, и отец извинялись и подбирали слова. Одни обиделись и ушли, а другие стали закусывать и выпивать за здоровье именины, когда той не было.
Отец Ани говорил, что за даст дочери как говориться по первое число, когда только та вернётся. Аня не думала о том, что ей влетит от отца и со всех ног бежала на набережную.
Даня с букетом роз стоял и волновался и только думал, а том, что вдруг Аня не придет. Даня, чтобы хоть как не будь себя занять стал в очередь в кассу на прогулочный катер и купил два билета.
Был теплый августовский вечер. Набережная была наводнена людьми. Кто-то гулял, кто-то сидел за столиками. Улыбки, смех и влюбленные пары держались за руки.
Даня ждал и вспоминал каждую прежнею встречу с Аней и когда Аня появилась и подошла, у Дани перехватило дыхание такая она была для него красивая.
Даня подарил цветы и страстно поцеловал Аню в губы. Аня разволновалась и покраснела, и за того, что поцелуй совершился у всех на виду. Они и раньше целовались, только украдкой и только на одном свидание. И теперь вот так, первый раз словно они были жених и невеста.
— Я купил билеты на катер! — улыбаясь говорил Данил.
— Поехали! — рассмеялась Аня.
Катер заурчал и тронулся. Неторопливые обороты мотора тихо вынесли катер на середину реки и он неспешно пошел по миролюбивым волнам тихого Дона.
На катере был бар и Даня заказал шампанское и фрукты. Сам открыл бутылку. Пробка громко вылетела, и от этого настроение сделалось еще веселей и праздничней.
Налили шампанское.
— Поздравляю тебя Аня с совершеннолетием! — сказал Даня. — Желаю тебя счастье и любви! — и Даня достал подарок золотое колечко с зеленым камушком под изумруд. Колечко было недорогое и самое простое, но для Дани оно было самым дорогим на свете. — Это кольцо моей мамы! Ты знаешь Аня, моя мама погибла, когда я еще совсем был маленьким. Бабушка всю жизнь хранило это колечко. Я поросли. Сказал, что для меня это важно, что я хочу подарить кольцо той которую люблю, чтобы она поняла как я ее люблю и была всегда со мной вместе.
Аня растроганная взяла кольцо.
— Ты одень, — попросила Аня.
Даня волнуясь одел колечко на безымянный палец своей избраннице. Аня испытала необыкновенное чувства счастья переходящий в восторг, когда вдруг девушка понимает, что теперь у нее есть настоящий жених и жизнь рисует прекрасную картину будущего и счастья.
— Ты выйдешь за меня замуж? — серьезно и волнуясь спросил Даня.
— Да! — ответила Аня и смотрела влюблена на Даню и на колечко. которое теперь стало символом их неразлучной любви.
И теперь когда каждый раз приезжал Даня это была не просто встреча с парням с которым девушка просто встречалось, а дорогая встреча с ее будущим мужем. И после разговора с Алёшей, она попросила Даню встретиться с братом. Даня выслушал внимательно, но сказал, что сейчас не время и многое изменилась на Украине. И братья увиделись снова только через несколько лет.
Данил как уже два года окончил военное училище и летом в июле приехал в Ростов. И Алексей возвращаясь с занятий встретил его вместе с Аней. Алексей сразу узнал брата хоть они и не виделись долгие пять лет.
— Здравствуй Данил! — обрадовался Алексей.
— Привет!
— Ты когда приехал?
— Сегодня!
— Почему ни дома ни у меня?
— Проездом!
— Так пойдем!
— Мы с Аней спешим!
— Куда спешите? — удивился Алеша.
Аня отвела взгляд.
— Я забираю Аню!
— Куда забираешь?
— На Украину!
— Не пойму объясни все толком!
— Что объяснять! Мы женимся! Аня беременна!
— Это как?
— Как как! Не маленький уже! Понимать надо!
— Хорошо! Женитесь если так! Ну что же ты ко мне не зашел?
— Говорю же, спешим на вокзал!
— Борьку посадили! — вдруг сказал Алеша.
— За что?
— Человека ограбил!
— Убил?
— Да что ты! Нет!
— А Лиманов?
— Гриша работает, женился! Пойдем к нему?
— Я же говорю, мы опаздываем!
— Да поедите завтра!
— Мне послезавтра в часть на службу!
— Так ты уже служишь? Офицер?
— Да! И ты на военной кафедре?
— Да в этом году выпуск.
— В том то и дело? — скривился Данил.
— Не понимаю тебя!
— А что здесь понимать! Если приказ будет в армию пойдешь не рядовым!
— И что ты имеешь в виду, что нам с тобой воевать придется?
— Придется! Говорят Россия все равно попрет! Хоть в следующем году, хоть сейчас!
— Не может этого быть!
— Посмотришь!
— Я тебе не враг! — воскликнул Алеша и хотел взять Данила за руку.
Данил отдернул руку и быстро стал уходить и уводить с собой будущую жену.
Алексею сделалось горько и он смотрел вслед брату и не верил, что что-то могло их разлучить и сделать врагами.


ГЛАВА ПЯТАЯ

Данил решил жениться как положено в родном селе, а потом уже с женой в часть в город.
На свадьбе за накрытым столом жених и невеста были радостны, хоть сквозь улыбку у Данила проступала тревога за будущее. Жених был рослый и черноволосый косая сажень в плечах и выглядел старше своих двадцати трех лет. Данилу на вид было, словно за тридцать и характер и где-то даже суровость просматривалась в его твердых чертах. Аня же напротив младше на два года казалось совсем еще девочкой шестнадцати лет. Была тонка только слегка с округлившимся животом и с карими глазами, как и у ее молодого мужа.
Бабка Людмила с мокрыми глазами от счастья не могла насмотреться на внука и невесту. И говорила, что жалко, что Алеша не смог приехать, а что невеста русская, ничего, чтобы только любили друг друга. И соседи помалкивали, что русская, а где там, муж офицер один на весе село.
Дружок был Степан Петренко такой же как и в детстве озорной и рисковый, но он уже давно не лазил в сад к деду Никору, а служил в полку Азов. На запястье у него вместо часов красовалась свастика.
Между горькой и поздравлениями, тостами и танцами Даня сказал своему дружку:
— Свастику наколол, а у самого прадед на Курской дуге погиб!
Выпивший Степа ответил даже как-то со злобой.
— Это не значит, что фашист! Вы все уже задрали! Может и тогда было фашистская! Но в чем соль, немцы были против Москвы и грозили и шли на Москву, и мы обрушимся! Моя свастика значит, что я против Москвы! Я не фашист!
— Хорошо, успокойся! Понял! Пошли за стол!
Уставшие, но счастливые жених и невеста ушли к себе и закрылись в комнате. Гости словно и не заметили или знали, что пришло время и не нужно мешать молодым и еще долго не расходились и затянули звонкую украинскую песню.
— Ты не устала? — спрашивал заботливо Данил.
— Нет! Я теперь твоя жена! — Поцелуй меня крепко, крепко!
Даня целовал и вроде как он не в первый раз целовал Аню, и прежде были поцелуи и страстные стоны, но на этот раз все было по-новому, ведь теперь они были муж и жена.
Изможденные и счастливые они долго были в объятьях, а потом Данил положил голову на живот жены и старался услышать ребенка. Аня перебирала волосы мужа и улыбалась.
— Не успели сделать узи! — сказала Аня. — Так и не придумали имя!
— Если девочка в честь матери, Ольга! — ответил Данил.
— А если мальчик?
— Будет девочка! — серьезно ответил будущий отец.
И 23 февраля родилась девочка. Данил напился. Хоть и не пил, друзья офицеры накачали, чтобы дочка росла здоровой. И на следующий день он проспал построение. Данил еще может спал, его обещали не будить и подменить сослуживцы, но был с матом разбужен капитаном.
— Солдатенко вставай! Вставай война началась! Вставай, а иначе я из тебя всю душу выну!
— Как война? — не понял Данил.
— А вот такая! Специальная Военная Операция! Путин придумал, войной назвать, наверное испугался!
— Так война или не война?
— Война самая настоящая! Киев бомбят! Наступают по всем фронтам! Три минуты тебе на сборы! В штабе уже все!!
В штабе все были настроены решительно и даже как-то по-залихватски, и только седой Полковник был серьезен. Полковник помнил рассказы деда о великой отечественной войне.
— Не подарим москолям! — выкрикивал один.
— Они у нас попляшут! — говорил другой.
— Наконец-то дождались, — говорил третий.
— Славная будет заварушка! — отвечал четвертый.
— Раздухарились! — строго сказал полковник.
Все притихли.
— Боевой настрой одобряю! Боевой настрой на войне лучше, чем ложка к обеду! Но надо понимать, что махина на нас идет, идет со всеми своими пушками и танками!
— У нас тоже пушки есть! — сказал один.
— Нам помогут! Не оставят! — вставил другой.
— Умирать в первую очередь придется украинцам! — серьезно сказал полковник.
— И русским! — крикнули все.
— А ты что Солдатенко молчишь? — разозлился полковник.
— У меня жена родила!
— Слышал! — сказал полковник. — Поздравляю с дочерью, но нам теперь парни позарез нужны! И вот, что, твоя жена же к медсанчасти приписана!
— Она в декретном отпуске!
— Какой декрет? — выпалил полковник. — Война отпусков не знает! Я ее отзываю из декрета! Пусть дочку сдает в ясли или родне. Сейчас сотни раненых будут, а может и тысячи!
— У русских! — выкрикнул кто-то.
— Да миллион! — поддержал другой.
— Вы это на поле боя докажите! — разозлился полковник.
— И покажем!
— Все кончили горло рвать, смотреть на карту, изучать диспозицию!
Данил смотрел на карту, пытался сосредоточиться, но думал о жене.
Аня встретила новость о своем возвращении в часть спокойно и с пониманием. Она не испугалась войны не связанных с войной перемен, бед и трудностей, но материнское сердце забилось с тревогой за дочку, за то, что разлучили. И у молодой матери пропало молоко.
— Бабушка знает, как быть! — успокаивал Данил. — Она мать и в ее время детских смесей не было. Не пропадёт Олечка!
Аня с дочкой приехала в село на родину к мужу за полночь. Сам отец остался в городе в части.
— Меня на службу вызвали! — рассказала Аня. — Дочку пожалуйста возьмите на время.
— Как назвали? — спросил Дмитрий.
— Олей! В честь мамы Данила.
Старик вздрогнул и потом с радостью и волнением захотел взять на руки правнучку.
— Еще смотри задавишь, — выкрикнула Людмила и первой взяла на руки Олечку.
Старик заглядывал в лицо спящей правнучки и на его лице было умиление.
В чужих незнакомых руках Олечка проснулась и заплакала.
— Ну- ну! Все хорошо! Ты кровиночка моя! Я тебе не чужая!
— Значит вместе будешь с мужем воевать? — спросил Дмитрий.
— Да!
— А не страшно?
— Почему страшно?
— Ты же русская с твоей родиной теперь война!
— Моя родина Украина! — строго ответила Аня. — У меня муж украинец! Россия меня с дочкой разлучила!
Аня возвращалась и плакала всю дорогу. Дочка только родилась, только раз она и успела прижать дочку к сердцу, только раз и успела поцеловать и теперь они расстались, и она проклинала Россию и русских.
Аня уезжала, а дочка билась крикам в руках Людмилы. Дмитрий бегал по хате и спрашивал чем помочь.
Людмила ругалась на него и просила не мешать и только под утро девочка выбившись из сил уснула. А Людмила заплакала, вспоминая покойницу дочку, и на ум сам собой приходил Алеша.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Как только началась война у Алеши был серьезный разговор с дедом.
Дед Виталий строго сказал.
— Ты офицер! В первую очередь у тебя военная кафедра! Выше меня ростом вымахал!
И вправду Алеша был высокий и складный, ни такой плечист как брат, но видно, что сильный.
Алексей ничего не отвечал, но дед видел, что внук сильно переживает, и что война его потрясла.
— Ты думаешь про то, что мать твоя украинка? — спросил Виталий.
— А как мне про это не думать!
— Выбрось из головы! Ты русский офицер в первую очередь!
— И брат офицер!
— Да офицер, но в первую очередь украинский офицер!
— В первую очередь он мне брат!
— Твой долг защищать Родину!
— Выходит, что у меня две родины!
— Родина, может быть только одна! — разозлился Виталий Сергеич.
— Значит, может и две!
— Так пойдешь в армию или нет?
— Пойду! — ответил Алексей и вышел из комнаты.
Алексей и без этого разговора собирался на Украину, только он считал, что едет не на войну, убеждал себя, что едет на родину матери, едет, чтобы встретиться с братом и сказать, что они не враги.
Алексей отправлялся на фронт и смотрел на родной город Ростов, как люди шли на работу, как гуляли влюбленные держась за руки. И пусть да границы с Украиной было как говориться рукою подать было мирное небо. Все думали, что война, где-то там далеко. Да даже если и война, что это за война? Сказал же президент Специальная Военная Операция и значит это операция продлиться неделю, может быть две недели и не больше, но в середине марта стало понятно, что идет самая настоящая война. Украинцы дрались за каждый родной дом за каждый полустанок.
В первом бою от взвода Алексея осталось четыре человека в живых, прапорщик Горошик из Костромы и три якута. Без огневой подготовки Алексею был приказ взять какую-то газовую станцию, которая была посреди поля. Газа на станции уже давно никакого не было, а были мины. Смирнову первому оторвало ногу. Обрубленный обрубок упала перед Витькой Игнатовым. Витька ахнул бросил от ужаса оружие побежал с поля боя.
— Стой! — закричал прапорщик. — Стой твою мать! — и прапорщик жахнул очередью из автомата в спину Игнатову.
Заработал украинский пулемётчик и русские стали валиться как подкошенные. Один, два, пять, десять, двадцать, тридцать… Добрались до пулеметчика через трупы, а оказалось, что всего один был пулемётчик. Один ухондохал всю роту. Прапорщик бил героя прикладам ему как можно дольше хотелось его убивать. Лицо героя было уже черным от синяков и ран, а он словно не чувствуя боли, или обезумев от боли смеялся и приговаривал:
— Так будет с каждым, так будет с каждым!
— Оставить! Отставить Горошик! — кричал и отнимал Алексей Берег прапорщика от пленного.
И смог оторвать прапорщика, когда уже украинский солдат был без сознания.
А ночью в палатке с тем же прапорщиком пили спирт и закусывали салом, которое прапорщик нашел вещмешке забитого им до полусмерти украинского солдата.
Сало было необыкновенно вкусным, с чесноком и таяла во рту и от этого прапорщик становился еще сердитее.
— Все! Я тебе говорю приехали! — кричал Горошик. -Они за родину! Как в Великую Отечественную! Да для них это и есть Великая Отечественная! Да! Для них Великая Отечественная Война, а для нас Специальная Военная Операция! Сморозил Путин!
Прапорщику было уже за сорок лет. Он был жилистый, чернявый и невысокий всегда говорил, что думал.
— Говорят скоро нас будут перебрасывать под Мариуполь, — сказал Алексей.
— А что так? Им своих мало двухсотых!
— Там завод Азовсталь! Сильное будет укрепление!
— Да станет вторая Брестская крепость!
— Полк Азов там верховодит!
— Эти не подарят! Азовцы бедовый народ! — сказал Горошик и разлил по железным кружкам последний спирт. — На верное у генералов выпивки по горло. Пей не хочу!
— Говорят Путин не пьёт! — сказал Алексей.
— Я тоже слышал, что не напьёт, но это было что не пил, теперь, наверное, прикладывается. На трезвую голову такого не сочинишь, что Путин устроил на Украине. Ну то что сон потерял это точно!
И в правду Путин потерял покой от того, что все пошло ни так. Путин по-настоящему и взаправду не мог понять, почему Украинский народ стал так яростно за свою Родину. Путин и вправду прежде полагал, что у украинцев не было никакой Родины, кроме бывшего Советского Союза. Союз распался, но Россия та нет, Россия была и значит украинский народ должен и хотел, чтобы Россия решала судьбу украинцев. А вышло, что нет, получилось, что украинцы боролись и сражались за свою землю и не хотели свою землю делить с ним Путиным. Но еще большим для Путина стал удар, от своих же генералов, которые оказались, не бесстрашными военачальниками, а беспомощными школярами. И тот беспредел, что творился в армии повсеместно стал для Путина страшным непредвиденным сюрпризом.
Путин собирал в кремле генералов. Солидные мужчины в парадных мундирах с наградами, помалкивали и вели себя как нашкодившая ребятня, опустив головы и хотели скорей скрыться с глаз президента.
— Что вы мне обещали? — повышал голос Путин. — В чем клялись! Где я вас спрашиваю победа?
— Запад поддержал, Америка, — отвечали генералы.
— Америка, там за океаном, а вы здесь, — рассердился Путин. — Я с вас три шкуры поснимаю. Что твориться в войсках! Это же срам! А во что одеты солдаты, это же позор! С ног до головы во все натовское. На поле боя не разберешь, где кто. Где полтора миллиона комплектов ратника?
Генералы молчали.
Вдруг Путин посмотрел на Шойгу, на его звезду героя России и побагровел.
— Какую тебе Шойгу еще награду дать! — рассерженно сказал Путин. — У тебя их орденов больше, чем блох на собаке! Под трибунал пойдешь! Чтобы с орденом героя России больше ко мне не показывался.
Путин сердито посмотрел на своих генералов и думал и вдруг ему представилось, вдруг захотелось быть на месте Президента Украины Зеленского, чтобы его поддерживал народ, чтобы его Путина как и Зеленского любил запад и рукоплескала Америка. Путину вдруг по-человечески стало обидно, грустно и тяжело, что его не поняли, что его не поддержал мир и не подарил ему Путину Украину, не хотел сдавать Украину без боя. Не понял мир, что он Путин, хотел как лучше, что он Путин, старается по-настоящему и не понимает, почему все не хотят возращение Советского Союза. Путину почему-то не приходило в голову, что может люди и хотели все то хорошие, что было в Советском Союзе, а именно социальное равенство, но самого Союза не больше не хотели. Не хотели в убогое прошлое, придавленное железным занавесом, не желали больше холодной войны с западом, а самое главное хотели жить, жить и не бояться за судьбу своих детей. Путин же не мог понять, что если он поднялся из самых низов, то он должен был поддерживать простых людей. Путин именно уверовал, что тем, кем он сейчас являться, это сугубо заслуга Советского строя. А значит Советский Союз надо восстановить, что это его долг и расплата, за его сегодняшней день за его положение. Путин не понимал, что, то, что подходит ему не подходит другим, но твердо убеждённый, что он знает как лучше требовал того же от других. Путин, не как не мог понять, что Советского Союза больше нет, он дал трещину, развалился и провалился и упал в пропасть истории. Умер! Как умер коммунизм в тот момент, когда умер Ленин, умер Советский Союз, когда Горбачёв начал перестройку. Хитрый Сталин, понял, что если умер Ленин, всемирной революции не будет и стал с помощью репрессий и ГУЛАГа колотить новое государство Советский Союз. Ведь, по сути, политзаключённые — это люди энергии, люди мечтающие построить светлое общее счастья для всех. Путин этого не понимал, не понимал и по России потянулись общества преклоняющихся перед Сталиным, которые стали призывать к крови и новым репрессиям. Путину это сразу понравилось, ему представилось, что его имя Путин должно быть таким же сильным как и имя Сталин. В особенности для народа, который еще не совсем и не до конца перед ним преклонился. И эта инвалидность, от чувства боли и утраты по Советскому Союзу и идея нового Сталина, сподвигла Путина напасть на Украину, развязать войну, и назвать убийством братского народа Специальной Военной Операции. Или еще парадоксальней, Путину от чего-то представлялось, что Советский Союз еще не развалился до конца, что все еще можно вернуть и справить. Хотя бы вот создать из Украины, Белоруссии и России, что-то наподобие Советского Союза. И он откровенно злился, что его не поняли, что ему не покорились, когда он хотел и считал, что несет счастья.
— Когда я вас спрашиваю Азовсталь возьмёте, — строго спросил Путин. — Разбомбили к чертям собачим весь Мариуполь, а один завод взять не можете!
— Катакомбы там! — ответил Шойгу.
— Вот-вот подземелья! Вязать бы вас всех и под землю! Чтобы полк Азов был разбит. Посмешище на весь мир! — Путин грозно поднялся с кресла. — Вы понимаете, что вы своей беспомощностью, превратили Полк Азов в героев! — сказал Путин и вдруг представил как там под заводом, под землей сражался полк Азов все равно, как тогда в Брестской крепости.
Под заводом Азовсталь был целый подземный город. Мирные жители и бойцы полка Азов не хотели сдаваться и под градом бомб продолжали ожесточенное сопротивление.
Степан Петренко был одним из защитников Азовстали. Он больше не поднимал гирю, а стрелял, резал и метал гранаты.
В сырых полутемных подвалах Азовстали Степа чувствовал себя уверенно. Это был его второй дом. Он не смотрел на то, что с каждым днем запасов продовольствия становилось меньше, и скоро нечего будет есть. И медикаменты были на исходе. Эти черные ошарпанные стены стали для него все равно, как родные неказистые и грустные могилы предков, близкие и дорогие. Петренко считал, что Азовсталь это не про братская могила для украинцев, а их подвиг, который станет приговором для Путина. Ведь даже если они все погибнут, они сражаются, умирают, но бьются, значит весь мир увидит, что Путин рано или поздно проиграет, потому что за ними Украинцами правда, а если за кем-то правда он рано или поздно победит.
И ночью в полутьме у огня Степа рассуждал о бедующем.
— Россию заклянут! — говорил уверенно Степа. — Если не весь русский народ, то Путина, точно сравняют с землей. Даже пусть Путин умрет своей смертью, ему не будет покоя на том свете, потому что судьба России не завидна. Русский народ пройдет страшные испытания, перед тем как покаяться и окончательно очиститься от тяжелого бремени, что Путин положил на русский народ во время своего правления. Путин говорит, что борется на Украине с фашизмом. Но я вот спрашиваю, если бы на Украине был настоящий фашизм, разве не встал весь мир вместе с Россией? Встал бы весь мир, как один! Поднялись бы все! Как тогда поднялся весь мир на борьбу с фашизмом. И я тоже бил бы фашистов, если они были на Украинской земле!
— Правильно и тоже бил. Я же еврей! — смеялся Яша защитник Азовстали родом из-под Одессы.
— Правильно Яша! Нет на Украине фашизма, есть на Украине, только те, кто любит свою Родину, Украинскую землю! Любят и теперь за нее умирают! Мы умираем за Родину, они за деньги. Двести тысяч, аж злость берёт. Во столько оценил свой народ Путин и самое страшное, что Путин создал такие условия жизни для своего народа, что человек доведенный до отчаяния идет за деньги убивать братский народ. Так Путин поставил русского человека, так его обобрал, что теперь этот народ как глина, делай из него, что хочешь. Но обожжется та глина, тот народ, огнём войны, горем и слезами матерей, и выйдет броня, и задавит и опрокинет своих тиранов и палачей! Вот так и будет!
— Уже совсем весна, — тихо и грустно сказал Миша, которым был родом из-под Харькова.
Все как-то помрачнели.
— Спойте девчата! — попросил Степа.
Одна из девушек верных защитниц Азовстали запела, старинную украинскую песню.
Девушки войны часто пели, чтобы поддержать своих боевых друзей. Это были украинские девушки добровольцы. Они со всем не по-женски, стойко умирали в бою и отчего-то часто пели, как заведено на Украине.
Был апрель и совсем уже тепло и Алеша однажды подкрался и услышал девичью песню на украинском. Песня была о любви и смерти. Грустный, но красивый мотив вдруг растрогал сердце Алеше. В песне пелось, а разлуки и смерти, и родине. Алексей так заслушался, что стал приходить каждую ночь и однажды встретил одну из защитниц, может ту самую которая пела лучше всех.
Девушка растерялась от неожиданности, и долго не поднимал оружие, но когда собралась, Алексей положил руку ее на автомат.
— А ты пела про любовь и про родину? — спросил Алексей.
— Ты откуда понимаешь? — удивилась девушка.
— У меня мать украинку! Я слышал эту песню у неё в родном селе! Бабушка пела!
— Не врешь?
— Нет!
— Нравиться! — хитро улыбнулась красавица.
— Очень! Споешь для меня?
— Еще чего? Ты с оружием на родину своей матери пришел, а я тебе буду песни петь? Пусти!
— Как тебя звать?
— Тебе какая разница?
— Скажи!
— Вера!
— Хорошее имя! Я завтра приду!
— Мне то что! — бросила Вера, и убежала, но с улыбкой на лице. Ей понравился Алеша.
Алеша пришел на следующий день и застал Веру.
— Пришла? — обрадовался Алексей.
— Ничего я не приходила, просто мимо шла!
Помолчали.
— Ты почему за нас не воюешь? — спросила Вера.
— Я присягу России давал!
— Подумаешь России!
— Неважно кому, я присягнул и дал клятву! Как и ты!
— Я другое дело! Что потом матери скажешь?
— Мама погибла, когда я еще был маленьким!
— Прости! — смутилась девушка.
— Ты сама откуда?
— Я местная из Мариуполя!
— Красивый город!
— Был! Сейчас все, как и мы в Мариуполе по подвалам сидят, как собаки по ночам на свет выходят, чтобы воды набрать! У вас в России бомбы не рвутся! Все надоело мне с тобой, говорить! Уходи!
— Обиделась?
— Было на кого?
— Завтра придешь?
— Еще чего! Ты мне не жених! Засылай сватов потом поговорим!
— Говори куда?
— Уже некуда, дом разбомбило! Мать с отцом погибли и брат! Понял! Уходи!
Алексей ушел, но пришел на следующую ночь и Вера пришла.
Так молодые люди стали встречаться.
Вера была черноглазая и с длинными волосами черными как смола, но белоснежным лицом. Она была строгой то злой, то смеялась, то злилась. Война не прошла бесследно и оставила неизгладимый и страшный след на ее еще молодом сердце. Но с Алексеем она стала вдруг на час забывать на войне. Молодые люди забывались и представляли и рассказывали друг другу и сочиняли как после войны будут вместе. Что Алексей повезет Веру на Дон и будет катать на теплоходе.
Однажды Алексей спросил:
— Можно тебя поцеловать?
Вера рассмеялась.
— Ты и вправду только на половину украинец!
— Это как?
— Украинский парень если хочет, то целует, а русский выходит, что если хочет, то стесняется!
— А ты разрешаешь?
Вера снова весело рассмеялась.
— Не хотела бы не пришла!
Молодые люди поцеловались и не заметили, как слились в объятьях и стали близки.
Утром Алексей обещал прийти следующей ночью и когда пришел его встретила не знакомая девушка.
— Вера погибла! — сказала девушка.
— Как? Когда? — воскликнул Алексей.
— В обед твои сильно бомбили! Тебе же не знать! Уходи и больше не приходи!
Алексей в отчаянье и горе ушел. Прошло три дня, и он не мог не прийти на то место, где они познакомились с Верой и были счастливы. Алексей сидел на их заветном месте и молчал и ничего не слышал вокруг так что не почувствовал, что у него за спиной украинский солдат. Это был Степан Петренко, которому кто-то рассказал и про Веру и русского офицера. И Степа догадался, что несчастный влюбленный придет проститься с местом, где был счастлив и может в последний раз услышать ту песню, которая пела его любимая и Степан решил его подкараулить.
Алексей так и сидел, когда за его спиной из ночи вырос Петренко.
Раздались выстрел, только огонь от пуль не обжёг и не пронзил Алексея, то выстрелил прапорщик Горошик. Прапорщик увязался тайно следом за лейтенантом.
— С тебя причитается! — говорил Горошик. — Я давно за тобой слежу! Думал в дезертиры подался, а у него любовь!
И стал обыскивать Петренко, а тот оказался еще жив.
— Давай не тени кота за хвост! Добивай! — простонал Степан.
— За мной не заржавеет! — ответил прапорщик.
Алексей присмотрелся и вдруг узнал Петренко своего бывшего друга детства.
— Не стреляй, подожди! — воскликнул Алексей. — Не узнаешь! Степа это я Алексей брат Данила!
— Алешка! — приподнял голову Петренко. — Точно Брег!
— Вы что же знакомы? — удивился прапорщик.
— Отстань не мешай, — сказал Алексей. — Я тебя в санчасть! Степа слышишь?
Степан вдруг улыбнулся и тихо сказал:
— А помнишь, как тогда, когда вишни в саду у деда Никора воровали? Помнишь брат твой Данил говорит, что так вкусней, что так слаще. И вот я тебе говорю, оно когда за родину умирать, всегда слаще, — сказал Степа сделал последний вздох в жизни и умер.
— Что это вообще было? — удивился прапорщик. — Откуда знаешь? Какой брат?
— Мать у меня украинка, отец русский!
— А что за брат?
— Брат по матери!
— Ну как тебя встретила Родина? — усмехнулся прапорщик Горошик. — А? С хлебом солью я вижу!
— Ты это зря! Как я к родине, так и родина ко мне! Я с оружием пришел на родину матери, вот и она меня встречает свинцом!
— Она к гостям не приветлива, твоя родина! — ухмыльнулся прапорщик.
— Мы не гости!
— А брат сейчас твой где?
— Не знаю!
— Представляю, будет встреча!


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Брат Данил воевал страшно яростно, потому что не жалел в бою не врага не своих. И потянулись и росли по украинской земле новые невиданные прежде погосты и кладбище, усеянные вместе с крестами украинскими флагами. Но сколько их так украинских сыновей оставалось просто на полях уже и перестали считать.
В одном бою полк Данила попал под град зажигательных бомб. Адские зажигалки, словно звезды метеоры слетели с небес и обрушились на украинцев. От целого полка осталась одна четвертая часть. Сотни сгорели заживо. Данил уводил оставшихся в живых и вдыхал гарь от паленого человеческого мяса. Их было уже не похоронить эти смешаются завтра с грязью и землей и еще теплые останки придут и станут есть бездомные собаки. Ненавидел ли Данил русских? Да разумеется! Но еще больше Солдатенко ненавидел кадыровцев чеченцев. Данил считал, что чеченцы шли как на праздник, словно в святой поход против неверных. Во все новом, сытые, до зубов вооружённые. Данил считал, что чеченцы, однажды пролив кровь русских теперь с удовольствием и с какой-то бравадой шли убивать украинцев и что они были такие же православные, как и русские это чеченцев приободрила и как бы развязывала руки. Они хвастались в социальных сетях и приходили на экраны мобильных телефонов миллионов людей и гордо объявляли, что мы едем, что мы пришли убивать украинцев. Русские так не делали, чеченцы напротив словно говорили, мы уже однажды вам показали православные, вы знаете украинцы, что мы делали у нас в Грозном с русскими, теперь мы будем делать это с вами. Будем убивать каждого кто станет у нас на пути. И Данил как можно раньше хотел поквитаться именно с чеченцами.
Разведка доложила, что кадыровцы разбили лагерь и завтра пойдут на них наступление. Данил не стал ждать утра и ночью сам один на машине поехал, чтобы взять в плен одного из чеченцев. Он хотел взять посланника гор живым привести в часть и прилюдно судить.
Оставив машину в укромном месте Данил стал красться и замер у одной из стоянок чеченцев. Чеченцы вокруг костра смеялись и пили чай. Он терпеливо стал ждать, когда кто-нибудь отлучиться по нужде. Он понимал, что правоверный мусульманин не станет справлять нужду рядом с местом, где будет спать и отойдет подальше, чтобы не осквернять ночлег. И Данил дождался, один из чеченцев отлучился.
Данил подкрался сзади и когда тот сделал свое дело и застегивал ширинку оглушил бородача. Связал руки, взвалил на плечо и поволок к машине.
Когда Солдатенко возвращался, чеченец очнулся в машине:
— Лучше убей! — прорычал сын гор. — Убей!
— За эти не заржавеет! Ты мне лучше скажи Ахмед!
— Аслан! — сквозь зубы назвался чеченец.
— Хорошо, Аслан! Скажи Аслан, кого тебе больше нравилось убивать русских и теперь украинцев?
— Одинокого!
— Я так и знал, что так ответишь! Не ваша это война! — сказал Данил, чеченец зарычал, собрался ответить, но не успел, уазик прошили автоматные очереди.
— В самое яблочко! Учитесь, пока я жив! — воскликнул от удовольствия прапорщик Горошик, когда уазик перевернулся.
Связанный чеченец погиб на месте. Данилу ранила в руку, но он сумел выбраться из машины, но ему в затылок уперлось дуло автомата.
— Кажись офицер товарищ прапорщик!
— Сам вижу не слепой! Приехали товарищ старший лейтенант! Вставай! Идти можешь?
— Да! — ответил. — Данил и со злостью, что как он так мог угодить на ровном месте шел под дулом автомата.
— Доложи, младшему лейтенанту Берег, что офицера взяли! — сказал Горошик, когда пришли. — Чтобы спирту мне приготовил за хорошую службу.
Алексей злой пошел смотреть офицера. Горошик как он сам говорил, партизанил каждую ночь и однажды вернулся и потерял в своих вылазках двух бойцов. Если бы Горошик его там однажды не спас в Азовстали, то отправил бы проверщика под трибунал, но какой к чертям трибунал на войне, война сама себе высший суд, и сама вольна решать с кем и когда сводить счеты.
Алексей увидел брата и остолбенел. Данил скривился.
— Не поверили своему счастью? –рассмеялся Горошик. — Берег гони спирт!
— В палатки возьми! Оставьте меня, мне надо допросить пленного!
— Это пожалуйста! А спирт точно в палатке?
— Да! Отстань!
— Ребята, за мной! — весело сказал прапорщик и оставил братьев.
— У тебя кровь? Ранен? — спросил Алексей.
— Слегка зацепило! Не тяни резину! Веди в штаб!
— На кой тебе черт штаб! Жить надоело?
— Что же опустишь? — удивился Данил.
— А ты чтобы не отпустил если я попал бы к тебе в плен?
— Нет!
— Врешь!
— Попадешь, узнаешь!
— Брось это! Пойдем я дам тебе машину! Сможешь вести одной рукой?
— Смогу!
— Как Аня?
— Родила! Служит в санчасти!
— Кого?
— Девочку!
— Как назвали?
— Олей!
Алексей просиял.
— В честь мамы?
— Хватит расспросов! — разозлился Данил.- Ты мне не друг!
— Я твой брат!
— Поживем увидим! — ответил Данил и садясь в машину сказал и испугал Алексея словами. — Может иза матери я тебя и невзлюбил.
— Как так? — изумился Алексей.
— Жизнь побьет, узнаешь! Или скажу в следующий раз, если судьба сведет!
— Скажешь?
— Открою!
— Степа Петренко погиб! — вдруг сказал Алексей.
— Как?
— Умер у меня на руках!
— Ты его? — сильно и зло спросил Данил.
— Нет!
Помолчали.
— Ты видел у Степы была свастика на запястье?
— Нет!
— А знаешь, что у вас теперь тоже есть свая русская свастика! Закорючка зет!
— Это за правду!
— Не смеши! — скривился Данил.- Ты хоть сам в это веришь?
— Нас могут под Солидар перебросить? — сказал Алексей.
— И что? Все там будем!
— Как что? Там же родного материного села рукою подать. Я бабушку хочу навестить!
— Как хочешь! Мне пора! — сердито ответил Данил, но все отдавал себе отчет, что благодарен Алеши, даже за то, что увидит жену.
Данил добирался до своих, а Алексей был доволен, что спас брата. Но на утро проснулся Горошик и когда узнал, что в штабе ни про кого офицера не слышали, прибежал к Алексею злой как черт и с допросом.
— Младший лейтенант Берег потрудитесь ответить, где офицер?
— Сбежал! — ответил Алексей.
— Как убежал?
— А так сел в машину и уехал!
— Что значит так взял и уехал! Это кто его в машину посадил?
— Я посадил! Это мой брат! Можешь бежать докладывать!
Горошик выругался и плюнул.
— Судьба сама рассудит! Он тебя наверное не отпустил бы!
— Да и брат так сказал! И ты так просто прощаешь?
— Младший лейтенант Берег, мне одним офицером больше другим меньше. Тебе хорошо и мне приятно! На войне всего ценней дружба! А чем хоть трепались?
— Племянница родилась!
— Поздравляю! Но это как говориться дела семейные. Ты лучше мне скажи Солнцепеки пришли?
— Пришли буратино!
— Вот это я понимаю! Вот это зверюга нам бы этих буратино тысячу штук?
— Губу раскатали товарищ прапорщик! Если их солнцепеков пятьдесят штук на всю Россию наберётся и то хорошо будет.
— Да это правда! — согласился Горошик и состроил трагическую физиономию говорящею о том, что ему надо похмелиться.
— Отставить! — ответил Берег.
— Вы еще скажите, что в Киеве выпьем?
— Ага! — усмехнулся Алеша.
— Ну тогда видно смерть моя будет на трезвую голову.
— Может оно так и лучше! — ответил Алексей и снова подумал о брате.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Данил добрался до своих, промыл рану спиртом, привязал руку и выпил оставшийся спирт, чтобы уснуть. Утром его разбудил капитан.
— Зеленский в ставку приехал! — сказал капитан.
— Какой Зеленский? — не понял Даня.
— Как какой Президент!
Даня удивился, не поверил, что так прямо на передовую мог рискнуть и приехать сам Президент. Собрался и пошел смотреть.
Даня увидел Президента и подумал, что еще недавно, Зеленский представал для всех шутом и клоуном из телевизора. Он гримасничал и хохмил, но вдруг сбросил маску и под этой маской оказался решительный целеустремленный человек. Сильный и волевой.
— Я и весь Украинский народ с вами! — говорил Зеленский твердо. И говорить правду и говорить честно, то, что считаешь правильным было для него естественно и не принужденно. Он был открыт и искренен.
Даня отчего то подумал о Путине. О том какая пропасть между Зеленским и Путиным. Что Зеленский был естественен, а Путин все время что-то выдавал такое что и на голову не оденешь. Отпускал какие-то дремучие шутки, рассказывал, как ему казалось остроумные анекдоты, водил в ступор собеседников. И так в этом наловчился, что считал, что так и надо. И все так к этому привыкли, что считали тоже что так и должно быть. И Путин считал себя находчивым, и кто-то говорил о его гениальности, когда истинная гениальность — это естественность. Ведь у гения главное это естественность, в тяжелой ситуации вести себя просто и уверено.
— Путин объявит мобилизацию, — говорил Зеленский. — Но это только еще сильней должно нас сплотить, чтобы еще сильней и яростней бить врагов нашей Родины.
Даня вдруг не выдержал и попытался подойти поближе, чтобы сказать что-то важное Президенту.
Зеленский не испугался и не колеблясь сказал, чтобы того пропустили к нему.
— Здравствуйте! — начал Даня, но вдруг запнулся и растерялся, и потерял мысль, о чем хотел говорить.
— Говорите, как есть, говорите, что думаете! — сказал Зеленский и взял Даню по-дружески за руку, чтобы его приободрить, чтобы то спокойно мог сказать, о чем думает.
— А если завтра мир! — с жаром заговорил Данила. — Тогда все было напрасно, жизни и борьба?
— Любая война заканчивается миром! — ответил Зеленский. — Но на наши условия Путин никогда не согласиться.
— Тогда пусть смерть в бою! — громко сказал Данил, чтобы все вокруг слышали.
— Вы еще молоды, еще поживете! И вообще наши смерти для Путина, как бальзам на душу! Так, что самое лучшие, что мы можем и должны сделать, так это не умереть, а только сражаться и выжить!
Зеленский обратно возвращаясь в Киев, все думал и переваривал слова Данила.
Мир, а возможен он теперь или еще должны погибнуть сотни тысяч человек, или вообще надо третью мировую, чтобы не осталось и следа от человечества. Зеленский вдруг вспомнил, свою прежнюю жизнь, когда выходил на сцену, все смеялись и прощали ему клоунаду. Вот именно тогда он был и творил мир. Так шутил, что не обижал, одни весле смеялись, другие сначала стеснялись пародий на себя, но потом и сами надрывали от смеха животы. А теперь вдруг одним разом сделалось не до смеха. Талант Зеленского именно и был, что с помощью шутки не вызывать злость и ненависть. Теперь от весельчака не осталось и следа. И он перестал шутить и вообще редко улыбаться. Мобилизация в России унесет сотни тысяч жизней Украинцев. Ах если только можно было так пошутить над войной, чтобы война провалилась, но война, питается не шутками, война словно прожорливое, уродливое чудовище, ненасытный монстр, которая требует все новые и новые человеческие жизни.
И осенью в сентябре в России объявили частичную мобилизацию.
Лиманова Лида читала повестку мужа и плакала. Гриша ладный и жилистый казак говорил, чтобы не ревела.
— Я виновата сама! — отвечала Лида. — Зачем только тебя послушала и сделал аборт в прошлом году. Если ребенок до трех лет то, наверное, дают отсрочку. — Все ты, говорил, что встанем на ноги, а дети потом!
— Поздно уже думать!
— Когда пойдешь военкомат?
— Сегодня и пойду!
— Может ну его все бросим и уедим?
— Куда ехать? В Казахстан? Может в Грузию! Мы не миллионеры! Убегают с деньгами!
— От смерти же бегут!
— Дура! Бегут от совести!
— Это ты у меня такой дурак!
— Значит дурак! Говорят дуракам легче на свете живется!
— Выходит, что нет!
Гриша пошел военкомат. Несколько казаков стояло и курило у скамейки у входа. Лиманов подумал, что это такие же как он с повесткой и сказал громко вслух:
— Не густо! Перевелись казаки!
Один весело выкрикнул:
— Как в былые времена с Дона в Турцию все подались!
И все дружно засмеялись.
Каждого по повестки встречал в своем кабинете военком.
— Здравия желаю товарищ майор! — поздоровался Лиманов.
Военком грузный казак спросил про боевой настрой, напомнил, что родине служить святая честь и прочее и в конце ошарашил Гришу.
— Ты если что можешь приобрести, что из личного обмундирования, разрешается! — сказал военком и отчего-то отвел глаза.
«Видно, что совсем дела плохи! — подумал Лиманов.
Военком словно прочитал эти слова и сказал:
— С жалования деньги вернешь!
— Это если жив останусь! Деньги мертвецу не нужны!
— Жена все равно получит!
— Спасибо обрадовали! — выпали Лиманов и вышел из кабинета.
Делать было нечего Гриша пошел в один из магазинов торгующих в Ростове военным снаряжением. Гриша зашел в один знаменитый магазин и оторопел от цен и от того, что пред ним на его глазах с десяток человек все это покупали. Термобелье, натовские берцы, рюкзаки и всякую полезную мелочь.
У Гриши всего только и было тридцать тысяч, а здесь выходило, что одни берцы двадцать пять тысяч. Продавец стройный и высокий видно, что деловой молодой человек отозвал его и сунул ему в руку какую-то бумажку и сказал:
— Вот телефон позвони и завтра что-нибудь придумаю!
Гриша вышел из магазина развернул бумажку, на которой был написан номер телефона и на следующий день он позвонил по номеру. Гришу спросили его размер ноги и одежды и сказали, что перезвонят и перезвонили и договорились встретиться вечером.
Гриша сказал, что у него всего тридцать тысяч, но предприимчивый молодой человек сказал, что все устроит. Вроде как не соврал и принес на встречу и дал Гриши большой рюкзак.
— Там все что нужно, сказал Андрей. — Термуха, берцы, спальный мешок и еще разное.
— Как это? Я же сказал, что у меня всего тридцать тысяч!
— Я брал до подорожания! — улыбнулся Андрей.
— Спасибо! — удивился Гриша.- А зачем я тебе мог бы и нажиться на другом!
— С других я три шкуры деру не переживай! У Какого деньги куры не клюют!
— Почему с меня не дерёшь? Честный?
— Я сам с Луганска! Ты как бы родину мою идешь защищать!
— А что сам не защищаешь!
— А теперь моя родина еще и Ростов! — весело подмигнул Андрей.
— Выходит, что ты считаешь, что у тебя две Родины?
— Выходит что так!
— Тяжело так может прийтись! — отчего то грустно сказал Гриша.
— Поживем увидим! Ничего уже не будет хуже войны! — ответил Андрей и вдруг сказал. — Ты вот думаешь, что и у тебя одна родина, и у тех, кто идет воевать, тоже одна, но это как посмотреть! Будешь воевать за чужую родину, и она станет твоей, а если погибнешь, то станет родина смерти!
— Не исключено! — согласился Гриша и поблагодарил молодого человека и смотрел ему вслед, а тот скрылся за углом и спешил домой.
Андрей потрогал карман с деньгами и подумал, что ему осталось всего несколько сот тысяч, и он сможет купить собственный дом и переехать из тесной однокомнатной квартиры с беременной женой, которая должна родить в декабре. Еще два года назад он на последние деньги забил доверху подвал всяким снаряжением, знакомые не понимали, а Андрей знал, что рано или поздно Россия начнет войну и он разбогатеет. Андрей не был циничным, не был дельцом негодяем, а просто не хотел никогда больше возвращаться жить в Луганск в край, где война и горе, он сам рос на войне и, оказавшись в России в Ростове выбрал еще одну Родину себе в спутницы.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

По дороге домой Гриша решил зайти к родителям и сказать, что его призвали в армию и во дворе встретил мать Боре Семенцова.
— Здравствуйте тетя Маша!
— Здравствуй Гриша! Ты к родителям?
— Да!
— Что за рюкзак у тебя?
— Мобилизуют меня! На Украину! Как Боря? Суд уже был?
— Был! Десять лет дали! Только с суда, слушала приговор!
— Как десять, за что?
— Потерпевший умер в больнице!
— Как умер?
— А вот так! Сначала ничего и пошел на поправку, а потом умер. Суд откладывали пока был живой, чтобы показания как следует дал. Ну вот он и дал, с того света и присудил десять лет!
— И что теперь будет?
— Борис в Вагнер хочет вступать! Сказал мне в зале суда.
— А что пусть! Искупить кровью!
— Он уже кровь пролил!
— Так вы против?
— Пороть мне его надо было, да голубям его крылья отрывать, а я все потыкала. Пусть теперь делает, что хочет! — сказала тетя Маша и стала уходить, но вдруг остановилась и пожелала. — Береги себя Гриша у тебя жена! Мой то холостой, все на Ани хотел жениться, но видно теперь судьба!
— Так Аня замуж вышла!
— За кого? Не знала!
— За брата Алёшке Данилу, что к нему с Украины приезжал!
— Так Аня сейчас на Украине?
— Да!
— Теперь понятно, может и мой Борька неспроста на войну хочет податься. Может, встретятся?
— Не знаю то навредили! Только если судьба! Будет Боря звонить, передавайте привет, скажите, что я тоже на Украине!
А вечером накрыли стол, и позвали друзей и соседей, словно проводы. Но не было на тех проводов, шуток и безудержного веселья, как бывает, когда срочник идет служить в армию. А все одно что на поминках.
Коллега Гриши по работе Михаил Скворцов был темнее других, он только на той неделе отгулял свадьбу и думал, что следящая повестка может прийти и ему. Молоденькая Катя жена Скворцова была напугана и боялась смотреть на жену Гриши Лиду. Лида была растеряна и вдруг не выдержав горько заплакала по среди грустного застолья.
Все больше молчали. И только один соседский паренек семнадцати лет, не выдержал и вдруг заговорил за столом, его словно прорвала.
— А где Россия была все прошедшие восемь лет? А ответ простой, Путин ждал, наблюдал. Я представляю, когда ему приносили сводки о погибших из мирного селения. Путин изучал, подчитывал убитых. И наверное, говорил, что нет еще рано, надо больше, еще и еще! А потом Путин сказал, что теперь уже нельзя было терпеть и начал войну. Это как получается, что жизнь одного человека вообще не имеет цены, и Путину, чтобы развязать ему руки нужны были тысячи погибших. А война, нужна вообще не Донбассу. Плевать он хо тел их суверенитет. Ведь по сути Донбасс должен был быть независимым государством. И Донбасс стал частью России надеясь на то, что его защищать, а в конечном итоге большая часть защитников погибнет. Потом заселяй Донбасс кем хочешь. Ну и это не самое страшное, ведь вообще Путину плевать, на Донбасс и Украину, ведь это война, чтобы именно начать в стране террор и борьбу со свободой слова. Задавить все прогрессивное и разделаться со всем и каждым на своем пути списав все на войну!
— Опасные мысли у тебя Егор! — сказал один из гостей на проводах.
Егор помрачнел, от того, что все понимают и даже разделяют его мысли, но будут молчать, потому что бояться. Это был болезненный и худой юноша всем видом, что прилежный, начитанный. Может из него получился бы хороший учитель и он это чувствовал и поступил этой осенью в педагогический. Ему хотелось изучать именно историю, чтобы знать и уметь разъяснять ошибки, чтобы они больше не повторялись. Но может быть по причине своей честности и порядочности Егор не выдержал и наследующий день после проводов написал плакат, что нет войне и пришел с ним к Администрации Ростова — на Дону.
Он стоял твердый и уверенный. Егор понимал, что ему ничего не изменить, но он хотел, чтобы люди, все кто пройдет мимо, прочтет и пусть даже отвернётся, но увидят, что есть кто открыто разделяет их мысли, которые они гонят прочь.
Через полчаса к Егору и его пикету, были вызваны полицейские.
— Сворачивайся! — грубо сказал один.
— Ваша акция не санкционирована! — сказал другой.
Егор не пошевелился.
Тогда тот, что нагрубил, выхватил из рук Егора плакат.
Егор хотел было сопротивляться, но его туту же повалили на землю и надели на руки наручники. Не дали поднять на ноги и со злостью тащили прямо по асфальту к машине.
Одна женщина не выдержала и стала кричать.
— Что же вы издевайтесь, куда вы его тащите?
— Хочешь с ним на пару? -выкрикнул в ответ один из полицейских. — Это мы тебя быстро устроим!
— Да это вы только и можете! Только хватать и измываться! Но придет время и вам тоже достанется!
— Дура! Такое время не придет никогда! — ответил полицейский и Егора повезли в отдел.
ОВД было обнесено высоким забором, железные двери были закрыты, и прежде чем попасть внутрь нужно было, ждать пока все засовы будут сняты, словно как в какой крепости, словно сама полиция, которая была призвана защищать граждан, сама пряталась, боялась и от всего скрывалась.
Вызвали следователя. Это был уже повидавший многое в жизни коренастый мужчина, на лице которого было равнодушие или наоборот следователь хотел скрыть свои чувства и торопился опросить и как можно быстрей избавиться от смелого юноши, который был совсем не похож на уголовника.
— Последний вопрос, — сказал следователь. — Если я вас сейчас отпущу, вы больше не будите писать и выступать со своим взглядами на публики?
— Буду! — решительно ответил Егор. -Завтра же встану снова с плакатом у всех на виду!
— Я так и думал Колесников! — вздохнул следователь. — В таком случае, мне придется взять вас под стражу.
— Я не боюсь тюрьмы!
— Вы не знаете, что такое русская тюрьма молодой человек, — ответил следователь.
Не дожидаясь следующего утра, Егора Колесникова повезли на Ростовский централ, знаменитую тюрьму на Кировском.
Раньше, когда Егор видел тюрьму в самом центре Ростова — на — Дону, ему всегда делось прискорбно на сердце. Молодой человек почему представлял всегда не преступников, а нечастных людей, которых насильно удерживают и над которыми издевается власть.
Как только открылись двери тюрьмы и Егор Колесников был передан на руки тюремщиков его стали унижать и смотреть на его поведение.
Сначала приказали раздеться.
Егор подчинился и снял одежду и остался в одно нижнем белье.
— Трусы снять! — сказал один из тюремщиков.
Егор заколебался.
— А что вы хотите там увидеть? — разозлился Егор.
— Так положено! — ответили Егору.
Это было часть бесчеловечного правила и закона тюрьмы, с первых же минут заставить и подавить все свободы заключенного. Сказать и на деле доказать вновь прибывшему в тюрьму, что такое унижение. Все в тюрьме делается и так в тюрьме устроено, чтобы поломать заключенному психику.
Егор голый стоял на холодном и грязном полу, но отчего то, ему совсем было не страшно, он наоборот стал злой и решительный.
— Видите уже в камеру! — злобно сказал Егор. — Наверное в камере меня встретят люди ни то, что вы!
Почему-то Егору так представилось, что в камере его встретят с пониманием, и ему будет с кем поговорить, но его повели по мрачному и темному коридору и привили и посадили в одиночку. Егор сразу не понял, что так сделано специально, что администрация тюрьмы не желала пускать такого заключенного к остальным, чтобы он не стал бы пропагандировать свои запрещённые взгляды и идеи и не дай Бог, чтобы ни склонил кого ни будь на свою сторону.
Камера была маленькая по тюремному двойник. Полу мрачный и с каким то удушливым и специфическим запахом, таким, что словно обволакивает тебя всего с ног до головы и скоро начинает впитываться в одежду и в кожу так, что потом будет еще долго не выветриваться даже еще после как вы покинете тюрьму.
Всего одни нары и общак, стол с лавкой, чтобы принимать пищу и всего в двух метрах от параши с дыркой в полу вместо унитаза и ржавой раковиной. Все стены были исписаны, где карандашом, где ручкой. В русских тюрьмах так и бывает, что люди пишут в камерах на стенах. Кто стихи, кто просто мысли. Почему-то это не возбраняется и когда перваход попадает в камеру, он жадно начинает читать эти послания, которые по сути написаны людьми, чтобы совсем не впасть отчаянье, чтобы сохранить о себе память, и чтобы в страшный час кому-то сказать смотри ты не одинок, я так же как и ты здесь был, жил страдал и мучился. Мы вместе!
Егору вдруг захотелось страшно пить, так что он стал словно задыхаться.
Он открыл кран, из которого пошла полу ржавая желтоватая вода. Егор сначала побрезговал и испугался пить тюремную воду, закрыл кран, но через минуту снова открыл и стал жадно пить. И пил пока его не стошнило и вырвал желтую жижу на пол.
Не матраса ни подушки ему не выдали и Егор лежал просто на грязных и железных нарах. Тусклая лампочка под самым потолком, делала больно глазам если смотреть на свет более одной минуты. Егор не спал всю ночь и в конец измучившись заснул только на рассвете.
Его разбудили скрипом железного оконца, что был сделан в железной двери, для приема пищи.
— Завтрак! — раздалось из оконца.
Егор быстро встал и подошел. Он не хотел есть, ему вдруг мучительно больно захотелось увидеть живое лицо.
За дверью это поняли и баландер показался. Это был один из заключенных, что после вынесения приговора остался работать на тюрьме в надежде на досрочное освобождение. Такой человек понимал, что в одиночке человек может полезть на стену и его надо подбодрить.
— Чай сладкий! — сказал баландер и улыбнулся и тихо, чтобы не видел постовой протянул Егору одно отварное яйцо, которое может быть и было не положено, но которое всегда было на такой случай. Он рисковал и мог получить нагоняй от постового, но всегда не смотря на риск, приходил на помощь, предавал тюремную почту, приносил запрещенные режимом вещи. Так было заведено.
Егор взял яйцо.
— У меня нет кружки! — сказал Егор.
Баландер на минуту скрылся, вернулся вновь и подал через оконца пластмассовую кружку с чаем.
— И тарелки у меня тоже нет!
— Устроим! — весело ответил ему человек и подал тарелку с сечкой и ложкой.
— Спасибо! — ответил Егор и получил еще полбулки хлеба. Весь хлеб полагающийся на сутки выдавали утрам так, что его надо было делить весь день.
Карман закрылся. Егор сел за стол на лавку намертво приделанную к полу. Есть не хотелось, но Егор себя пересилил. Каша была отвратной, жидкая и словно такая на вкус как будто прежде чем ее варить в ней завелись насекомые. Чай же напротив вкусный хоть и приторный. И только отварное яйцо Егор съел с аппетитом.
Через некоторое время железные двери открылись.
В камеру зашел постовой заступивший новую смену.
— Выйти из камеры, — приказал постовой. Так делалась утренняя поверка.
Постовой заходил в камеру смотрел крепка ли держится на окне решётка, мог перевернуть матрас на шконки и заглядывал в каждый угол.
— Я требую, чтобы меня перевели в общую камеру! — решительно сказал Егор.
— Я сказал выйти из камеры! — сквозь зубы процедил постовой.
— Я повторяю, требую перевода!
— Еще слова и загремишь в карцер!
— Видите! Я не боюсь вас! И вашего карцера!
— Я сказал выйти!
— И не подумаю! У меня есть права!
— Твое права молчать и выполнять приказания!
— Я не выйду! Не выйду! — выкрикнул Егор. С ним случил приступ злости и ярости.
Постовой побагровел и вышел и закрыл дверь.
Егор ликовал, хоть самую малость, но ему получилось отстоять свои права, но он не знал и не понимал, что патовой вернётся и не один. Так и вышло, постовой вернулся и с ним еще двое.
— Егору за ломали руки.
— Вы не имеете права, не смеете ко мне притрагиваться! -закричал Егор.
Его стали бить по почкам. Безжалостно и со всей силой и ненавистью.
Привели к карцеру и открыли дверь и бросили словно в темницу.
Было темно и сыро. Нар не было. Была лавка пристегнутая к стене. Кран с водой не работал.
Егор долго лежал на голом бетонном полу корчась от боли. Потом встал и пошел на паршу и в приступе сильнейшей боле стал мочиться. Моча была на половину с кровью. От боли и без сил Егор лег снова на грязный и холодный пол.
На ночь никто не пришел и не поднял лавку. В полночь у Егора поднялась высокая температура. От жара он стал бредить и говорил сам собой в слух:
— Ничего пусть я умру! Пусть! Это будет на ихней совести! Ну есть ли у них совесть? Нет! Они бесчеловечные или того хуже они так бояться, так придавлены, что ни то, чтобы сказать слово, даже бояться думать о правде! Но правда восторжествует, правда не может, чтобы не обрушиться, и так станет, что правда сметет лож и восторжествует!
И Егор так и умер с мыслью о правде, умер на рассвете и в саму минуту смерти ему сделалось хорошо. Боль отступила, стало тепло и покойно на сердце от того, что он умирает с правдой на душе. А русская тюрьма ждала новых и новых узников никогда не пустовала и у тюрьмы была своя правда, правда холодная как лед. И тюремные двери вроде только на первый взгляд были заперты на сто замков, а на само деле тюремный порог всегда в любое время дня ждал и открывал свои холодные и суровые объятья. И так было и будет всегда.
И Боря Семенцов возвращался из зала суда после приговора. Возвращался снова в тюрьму.
Автозак был битком, набили так что впереди не хватило лавке и стояли стоя согнувшись как вопросительный знак. Хотелось пить, но все равно Семенцов курил одну за другой сигарету так что стало тошнить. Десять лет! Только и крутилось в голове! Он проклинал тот день и час когда зашел за пивом в супермаркет пятёрочку и приметил какого то мужика при костюме и снимающего деньги с банкомата. Была целая стопка пятитысячных. Черт дернул увязаться следом. Борис думал, что наверное на машине если с такими деньгами, но на его проклятие получилось, что мужик пошел пешком.
Завернули за угол. Никого. Борис быстро подскочил и по-ростовски врезал в челюсть, так что мужик рухнул и ударился головой об стену дома. Брызнула кровь. Семенцов не придал значения быстро достал деньги и наутек. Потом как дважды два! Проследили по камерам. Борис даже не успел потратить деньги. Тюрьма, приговор десять лет. И Семенцов решил вступить к «музыкантам» в Вагнер. Думал ли он об Ане как говорила мать? Думал, в тюрьме в камере есть время подумать, в тюремной камере как нигде на свете вспоминается только светлое. То немногое что казалось в жизни радостным и хорошим в тюрьме приходит на ум. Вспомнилось, как Аня просила голубя.
— Дай мне Быстрого! Подари! — просила Аня в детстве.
— А ты мне что?
— Что хочешь? Хочешь, помогу с домашним заданием!
— Мне одна хорошая оценка десять двоек не переплюнет! Хочу, чтобы поцеловала!
— За голубя, целовать еще чего! Не нужна мне твоя курица ощипанная! — разозлилась Аня и ушла.
А на следующей день Боря принес ее голубя.
— Прости! Бери за так!
Аня взяла, но вдруг ее лицо залил румянец и она поцеловала Борю прямо в губы.
Боря сначала обалдел и придя в себя спросил:
— За голубя?
— Нет, за сердце, что сам вот так подарил!
Это был их первый и единственный поцелуй. Однажды Аня сказала, что она после школы и после медучилища выйдет замуж за Данила.
— Прости! — сказала Аня. — Я люблю другого!
Боря простил и хранил память о детстве, когда думал что Аня будет его и хотел конечно еще раз увидеться. Он звонил Ани из тюрьмы, она сказала, что беременна и выходит замуж и уезжает на Украину. И Бориса теперь путь лежал на Украину. Ну и без Ани он пошел бы в Вагнер. С его характером, десять лет в тюрьме в России не сидят, на первом году и убьют.
В камере приятелям по несчастью он сказал, что влепили десять лет и пока ничего про Вагнер не стал говорить.
Чифирнули.
Мать передала на суде Семенцову скромную передачу, чай с сигаретами и конфет с печеньем, но это малое в тюрьме в камере все равно, что банкет.
Курили.
Уже ночью Данил не выдержал и сказал дружку Олегу, что хочет идти в Вагнер.
— Прибьют! Не советую! — ответил Олег.
— А за десять лет не прибьют?
— Может и не прибьют! Ты стремишься! Человеком станешь!
— Это что же блатным?
— А почему и нет! Блатные тоже люди! Может и почище других! Ну если хочешь, иди! В Великую Отечественную Войну и воры воевали! Но тогда за родину было! А на Украине за что?
— За свободу!
— За чью?
— За свою!
— Ну — ну! Умирать вы там все будите за эту свободу! — ответил Олег и как воду глядел.
Вся публика в Вагнере была как на подбор, кто не уголовник, тот солдат удачи, кто не за удачей так пощекотать нервы. Разбитной и бедовый народ за шагал по Украине на перевес с оружием. Регулярная Украинская армия не любила вояк из Вагнера.
Боря с первых дней сошелся с Костей, разбойником из Волгограда. Рослый и крепкий Костя, ограбил ювелирный и убил охранника и еще одного полицейского застрелил при задержании.
— Патроны, кончились! — вздохнул рассказывая Костя.
— А если не кончились бы?
— Если хватило бы, я с тобой сейчас не разговаривал!
— Харе лясы точить, — крикнул сержант. — Идите берите дом!
— Первый взвод еще не вернулся!
— Нет там уже не одного в живых из первого взвода!
Все вокруг переглянулись, но встали пошли, потом перебежками и побежали, стреляя на ходу.
Была такая плохая примета если вторыми или тем более первыми идти на штурм. Самое надежное было идти четвертой волной, а лучше пятой, чтобы у украинцев кончились патроны, когда большая часть была уже убита.
В Вагнере самое ценное было продвигаться на местности, брать один населенный пункт за другим, расшибись, но продвинься хоть на один метр, не дня без взятого дома или улице.
Костя забросил в разбитое окно гранату, одну, а потом следом другую. Боря первым бросился в дом поливая все свинцом у себя на пути и прокладывал другим дорогу. Уже несколько часов продолжался бой за этот дом и весь он был в трупах украинских и русских солдат которые здесь были все вперемешку.
Боря попал в перестрелку на первом этаже, когда другие уже во всю орудовали на втором и третьем этаже.
К Боре подскочил Костя и помог одолеть последнего защитника украинского дома, который яростно сопротивлялся, хотел жить, но умер и погиб не сдавшись.
Вечером в расположение части приехал Пригожин и вручал награды. В Вагнере было всего больше награждённых из всех российских войск. Награды не жалели, может потому что, что завтра они все умрут, а мёртвый герой лучше живого. Живой герой, как пятая нога собаке, только мешает. А мертвый герой, это все равно как флаг маши таким флагам в разные стороны, сам герой не встанет из гроба, и не даст в морду, за этот флаг, за кровь, что пролита на нем.
Борису вручили медаль за отвагу, а Кости орден мужества.
Костя весь как то, преобразился, стал серьезней, перестал материться, хвастаться, своим ограблением и убийством ни в чем не повинных людей, говорить всем с бравадой, что если у него не кончились бы патроны, он не оказался бы на Украине.
И стал рассказывать, что у него есть дочка.
— Как-то к нам передвижной зоопарк приехал, говорит мне Ниночка, папа давай сходим. Медведя ей очень хотелось увидеть. А там на афише как раз бурый медведь. Пошли. Так сильно Ниночке понравился медведь, что потом просила купить игрушку медвежонка. Купил. Она пред сном ложилась в кроватку обнимала мишку и просила ей все сказку рассказать про Машу трёх медведей. Ниночке тогда пять лет было. Прошло десять лет как не видел дочку. Пятнадцать лет Нине исполнилось. Теперь уже совсем взрослая, наверное и женихи. И вот мне поверилось, что может так и надо, что я здесь, что война, что это всё очень важно для моей дочке и всем!
Он вдруг так себе представил, что он здесь нужен, что он воюет за Родину, как может его дед. Костя вырос в бывшем Сталинграде городе героической славы. В детстве часто ходил на Маяв Курган и заслушивался рассказами о героях Великой Отечественной Войны, восхищался их подвигу и героизму. И теперь сам поверил, что, если на груди его орден мужества и его наградила Родина, значит Родина никогда его не придаст и она умрет за Родину. И Костя умер, погиб как еще сто человек. Не подвезли снаряды и сто человек лежали на холодной чужой земле изуродованные пулями и осколками.
Пригожин слал проклятья и кричал на камеру телефона, записывая видеообращение командованию.
— Шойгу! — Герасимов! — кричал, сжимал зубы и плевал Пригожин.- Где боеприпасы? Где все Ваши обещания? Вы и только Вы угробили этих ребят! — и Пригожин показывал и требовал снимать труппы русских солдат.- Они, а не Вы настоящие герои своей Родины. Они, а не Вы принесли свои жизни за Россию. А вы предатели! Вы и только Вы! И пусть каждый смотрит, и видит кто герои, а кто предатели.
Пригожин говорил и говорил и клеймил, а на груди убитого Кости, блестел главный народный орден России Орден мужества, орден который вручают в России за мужества, мужества умереть, но не мужества признаться, что умершие, были просто брошены умирать и были преданы своими генералами.
Уезжая с позиций Пригожин злой думал только об одном, что не сможет и не забудет погибших солдат, ему вдруг показалось и представилось, что не самообман все это! Если это поистине народная война за освобождение Украинского народа, то тогда почему в правительстве всем наплевать на погибших. Что русская баба еще нарожает! Что мать, не спавшая над колыбелью, должна принести в жертву свое дитя. В жертву лживым генералам, которые снова и снова придают русских солдат.
А под Соледаром полк Семенцова снова предали и бросили без снарядов и их разбомбили, и он в еще с двумя зеками отбился и потерялся.
— Бежать не вариант! — сказал насильник и убийца Спица Костя.
— Может рискнуть? — предложил Юрка наркоман которому прежде впаяли двенадцать лет за сбыт героина.
— Рискни! — ответил Спица. — У Пригожина и на тебя кувалда найдется! На всех! А ты что Семенцов молчишь?
— Надо к своим пробираться!
— Вот и пробираемся!
— Вмазаться бы! — сказал Юрка.
— На хрена! — ответил Спица. — Бабу бы! Говорили хохлушки красивые, а их не одной еще не встречал. Вымерли они что ли?
— Перебили наверное! — отвечал Юрка. — Порой во всем селе ни единой души, только развалины.
— А еще медичку хочу! — облизнулся Спица. — Была у меня одна студентка мединститута. Медички чистоплотные, здоровые и всегда в свежем нижнем белье.
— Заткнись! — разозлился Семенцов, подумав, что Аня медсестра.


ГАВА ДЕСЯТАЯ

Служба в санчасти была тяжелой, но Аня словно тому была и рада, так она пусть на короткие часы переставала думать о дочери. Чем она больше видела страдания и горя тяжело раненых тем успокаивала себя, что ее горе по сравнению с изуродованными солдатиками мелкое и пустое. Ранения все больше было осколочных. Россия была беспощадна и уже концу первого года войны избирала науку пушки — стрелять по всему живому, а потом разбираться во что попали. Чем больше попали тем лучше. Украинцы тоже не сдавались и били из американских орудий.
Только врачи понимали и основали всю страшную картину войны, но дело врача на войне спасать и поднимать на ноги и пусть снова под град пуль, спасая врач десятерых и снова отправляя в бой вернется все же спасется один. Должен спастись пусть хоть один, спасется и расскажет о войне и может кто-то и когда ни будь, поняв смоем главное из этого рассказа, что самое ценное человеческая жизнь не развяжет больше войну. Но пока надо было спасть этих десятерых, чтобы выжил тот самый один золотой и единственный. Но умирали, умирали сотни и тысячи.
Всех было не запомнить, да и нельзя все помнить, чтобы не сойти с ума, но этого того совсем еще мальчишку Аня запомнила на всю жизнь. Всего страшней приходилось в бою.
— Скажи сестричка я не умру? — спрашивал украинский солдатик с оторванной ногой.
Аня притягивала жгутом, но понимала, что все бесполезно, что слишком много потерял крови и снова и снова колола обезболивающие.
— Пусть без ног! — говорил солдатик. — У меня дочка родилось! Да родилась! Девушка моя вчера только звонила. А будет меня жена такого без ног любить?
— Будет! Я бы любила, — отвечала Аня и прятала глаза мокрые от слез.
— Дочку жалко не видел! — сказал с горечью последние слова молоденький отец и навсегда затих.
И вот эти слова, что жалко дочку не видел, засели матери в самое сердце. Уже скоро год как она не видела дочь. Да и прежде не смотрелась. И Аня никого не с просясь и не поставив мужа в известность взяла машину и поехала к дочке потому что село было в пятидесяти километров, если не сейчас, то может уже не случиться, закрутит завертит война словно проклятая ведьма и закинет неизвестно куда.
Аня гнала машину и представляла, как она её Олечка. Узнает ли мать?
Она подъехала к дому и почему то долго не выходила. Боялась своему счастью. Пока на двор не вышел сам старик Дмитрий.
Узнав в машине Аню закричал:
— Людмила! Людмила невестка приехала!
Людмила выбежала раздетой из хаты и увидев Аню одну заголосила:
— Убили!
Аня вздрогнула и быстро вышла из машины.
— Данила убили! — снова вскрикнула Людмила.
— Нет, все хорошо! Жив! Я проведать дочь приехала.
— Жив! — воскликнул Дмитрий.- Замолчи баба дура! Еще не хватало, накличешь беду!
Зашли в дом. Оля совсем уже большая как показалась матери сидела на ковре и играла с мячом.
Аня задрожала, подбежала и прижала девочку к груди.
Олечка испугалась незнакомой женщины и заплакала.
— Не плачь доченька, не плачь! Я мама твоя! Мама!
— Мама! — тихо сказала Олечка.
— Да! Да солнышко моя, мама!
Несколько часов Аня не отходила от дочери все время держала ее на руках, пока та не уснула под вечер. А вечером под окнами остановилась новая машина.
Аня подумала, что это наверное Данил, кинулся что ее нет, догадался, что она у дочери и приехал за ней. Вот и хорошо, подумала Аня, но оказалось, что приехал Алексей.
— А тебя каким ветром занесло! — строго спросил дед Дмитрий разглядев на внуке российскую форму и офицерские погоны. Уже как несколько лет он не видел внука. Тот конечно изменился и возмужал и война оставила на его сердце след, но все же не так, чтобы дед не признал бы родную кровь.
— Бабушку проведать! — тихо и скромно сказал Алексей.
— Заходи, раз приехал, хоть и на другой стороне воюешь не чужой!
Людмила ахнула и обнимала и целовала внука.
Аня смотрела и не верила своим глазам.
— Привет невестка! — весело сказал Алексей.
— Здравствуй Алексей.
— Племянница здорова?
— Спит!
— Дай посмотреть!
— Смотри только тихо!
Алексей прошел в комнату и первый раз увидел племянницу. Девочка устав от материнских ласк крепко спала.
Алексей почему-то сделал вывод, что похожа на брата и был всему рад и доволен и не пожалел, что рискнул и приехал. Ну и стало как-то не по себе и защемило на сердце, он подумал, что может быть и у них с Верой мог бы быть ребеночек как они однажды мечтали.
Сели за стол, как стати Людмила зарубила только утром курицу и зажарила в обед. Алексей, отвыкший от домашней пищи, ел жадно.
Дед Дмитрий молчал и понимал, что война не сахар.
— Так скажи мне внук! — сказал Дмитрий.- Кто по-твоему войне победит?
— Никто! — ответил не раздумывая Алексей.
Дмитрий стукнул кулаком об стол.
— Олю разбудишь! — всплеснула руками Людмила.
— Молчи! — сказал Дмитрий.- Серьезный вопрос стоит! Почему так сказал, что никто? Так не бывает!
— Потому что такого еще не было, чтобы православные с православными насмерть воевали! Если в корень смотреть в самое сердце, то у православных людей родина то одна и это родина вера в одного Бога! А здесь и теперь одна родина на две раскололось!
Дмитрий сильно задумался.
— Так стало ты в Бога веришь и в один православный народ? — серьёзно спросил Дмитрий у внука.
— Верю!
— Ну и то хорошо успокоил старика! Если будут такие как ты рано или поздно будет мир!
— Будет мир дедушка! Будит! Мне пора извините, — сказал Алексей и встал иза стола, обнял бабушку и поцеловал Аню.
— Подожди я тебе собой соберу! В дорогу! — сказала Людмила.
— Спасибо бабушка.
Алексей довольный и счастливый возвращался в свое расположение, но чем ближе подъезжал, тем становилось прискорбно на сердце. Только вчера погиб прапорщик Горошик.
Было у прапорщика мечта, да не мечта страсть к разному барахлу и трофеям и мечтал он про натовский нож, чтобы потом хвастаться после войны. И хотел добыть тот нож у какого-нибудь иностранного наемника. Караулил Горошик и при каждом удобном случае партизанил как за ним всегда водилось, в одну из такую вылазку он наткнулся на раненного поляка.
— Здравствуйте я ваша тетя! — рассмеялся Горошик и стал обыскивать наемника.
— Тетя, тетя, — бредил — полуживой поляк.
— Да тетя это сестра брата! — говорил Горошик и смотрел вещи, а через оптический прицел за прапорщиком смотрел украинский снайпер. Так делали порою, бросали смертельно раненого на поле боя тот, кто уже был не жилец, чтобы стонами привлечь противника, а сами в особенности снайпер караулил, чтобы убить.
— Вот он, заветный! — рассмеялся Горошик крутил нож его в руках.
— Барахольщик! — сказал снайпер и решил поиграть и помучить русского и выстрелил не смертельно и только сначала тяжело ранив.
Горошик понял, что попал в западню, выкинул проклятый нож и закричал от боли и злости.
— Добивай! Креста на тебе нет! Не мучь гад!
Снайпер был близко и по ветру донеслись слова и он отчего то выругался может оттого, что поминали Бога или еще от чего ему стало уже неинтересно и он выстрели на это раз в голову.
Так Алексея и нашел прапорщика Горошик с простреленной головой, рядом мертвый поляк и проклятый нож который подвел прапорщика.
И теперь он возвращался мрачный, потому что возвращался из дома родных людей снова на проклятую войну. Но Алексей до своих так и не доехал, ему перегородил дорогу украинский бмп. Алексея вытащили из машины, увидев русскую форму хотели сначала убить, но узнав офицера решили взять в плен.
Алексей и этому был доволен, потому что решил, что если Аня будет возвращаться, она нарвется на своих украинцев, а не на русских.
Так думала и Аня, что все обойдется, она долго собиралась с силами, чтобы уехать, но все же решила утром уехать, но пока не проснётся дочь, чтобы та не расплакалась, когда она станет уезжать и всю ночь не сомкнула глаз и смотрела на Олечку. Утро настало и Аня с одной стороны счастливая, что повидалась, а с другой опечаленная новой разлукой отправилась обратно.
Глазастый Юрка наркоман первый увидел уазик в котором ехала Аня.
— Дай бинокль! — сказал Спица и стал смотреть. — Кажись баба! Одна! — обрадовался насильник.
— Уйдем, — сказал Семенцов.
— Нам машина нужна! Я бабу не трону!
— Врешь!
— Отвянь! — сказал Спица.- Значит так, ты Юрка ложись на дорогу, мол ранен и руками дергай. Она не проедет, остановиться, бабское сердце не камень, решит помочь. А мы в кусты!
Аня остановилась на инстинкте и долге и вправду подумала, что раненый умирает один на дороге и вышла с медицинской сумкой помочь.
— Так еще и медичка! — с криком выскочил Спица и повалил Аню на землю.
Семенцов сразу не узнал Аню, он без того не допустил насиловать женщину и ударил Спицу, тот упал.
Аня убрала руки от лица, которое пыталась закрыть от насильника.
— Аня! Ты?
— Борис! — изумлённо воскликнула Аня.
Семенцов стал помогать подняться Ани на ноги.
Не успел Боря сказать слово, объясниться, как раздался выстрел. Семенцов упал замертво.
Спица с изуверством насиловал Анну и в конце вовсе убил. И надевая штаны, сказал наркоману Юрке:
— Теперь твоя очередь!
Юрку вырвало и он отказался. Убийцы растворились на машине, а растерзанная девушка и застреленный Семенцов остались лежать мертвыми на дороге.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Когда Данил узнал о пропаже жены он везде ходил ее искать и не мог найти. Потом ему сказали, что взяли пленного офицера, он пошел посмотреть так от нечего делать, может, чтобы только отвлечься от мыслей об Ане.
— Ты! — сказал Данил брату так как будто бы не удивился.
— Здравствуй брат! Я у тебя в плену как ты и напророчил!
— Не до тебя мне, Аня пропала!
— Она у бабушки, ездила дочку проведать!
— Откуда знаешь?
— Сам от них! Виделись!
Данил не скрывал радости.
— Я за Аней потом с тобой разберусь!
Данил представлял как встретит Аню и даст ей нагоняй, но конечно не сильно, он понимал, что нет ничего сильней материнского сердца и заранее уже ее простил.
И он гнал от себя дурные мысли, но, когда вдалеке на дороге увидел какие-то бездвижные тела ему сделалось плохо на сердце. Данил даже замедлил ход так он хотел отдалить встречу с тем страшным, что вдруг поселилось в его сердце.
Данил остановил машину, он уже узнал Аню, он уже задыхался от горя. Он выскочил из машины и прижимал к груди мертвую голову жены и первый раз многие годы плакал. Потом он уже вдруг признал в убитом Семенцове друга детства из Ростова и понял, что тот, наверное, хотел спасти, но не смог.
— Не смог! Не смог, как и тот! — сквозь зубы проредил Данил и погрузил тело покойнице в машину, а Семенцова так и оставил, проклинал и ненавидел.
Данил возвращался обратно в часть и думал о брате, почему-то он считал виноватым Алексея в смерти жены и вообще во всем плохом и даже войне, потому что отец Алеше был русским.
Данил вернулся и сразу пришел к брату и вывел его из глухой комнаты, в которой была устроена камера и отвел подальше от всех.
— Отпускаешь! –обрадовался Алексей. — Спасибо брат!
— Ты не понял!
— Что не понял?
— Аню убили и изнасиловали твои русские!
— Как? — не поверил Алексей.
— Просто! Безжалостно надругались и убили! Там еще Борька был?
— Как Борис? Семенцов!
— Все хватит, хватит я тебе говорю! Задрала судьба! Ты во всем виноват!
— Я!
— Да и твой отец! Он не спас мать! Он убийца! Я к тебе приехал в Ростов познакомился с Аней! Не приехал, может и была она сейчас жива!
— Аня родила тебе дочь!
— Которая как мы будет расти без матери?
— Пусть! Зато жить! Жизнь сильнее смерти!
— Философ выискался! Я тоже в детстве философствовал о мире и войне. Что нет мира без войны, но, когда пришла война, понял, что и мира нет. Нет никого мира, только есть война!
— У тебя во всем все виноваты! Я, мой отец. Может наша мама была счастлива с моим отцом и хотела, рожая меня чтобы мы были братьями и тоже счастливы! Вот это и есть мир! Любовь, семья и есть мир!
— Значит не вышло у нас семьи, а значит нет мира! Я не стану тебя больше слушать! Поговорили!
— Подожди брат…
Данил выстрелил и не дал договорить Алексею.
Алексей упал замертво. Данил не удержался и подошел и смотрел в последний раз уже на мертвого и увидел, что отчего то глаза брата широко раскрыты. Глаза голубые как были у матери как говорила бабушка. И вдруг ему представилось, что на него смотрит сама мать глазами брата которого он убил. Ему сделалось от этого не по себе, и он отвернулся.
Данил положил жену в гроб и приказал погрузить в машину и сам сел за руль и повез хоронить Аню в родное село.
Поминок не было. Данил сказал, что никого не хочет видеть. Бабка Людмила рыдала на взрыв, дед Дмитрий не удержался достал самогон и напился до беспамятства так было легче, чтобы не думать о покойнице невестки и не слышать плач старухи жены.
Данил пить отказался и да самой глубокой ночи сидел и играл с дочерью, которой не давал спать и которая уже обессиленная уснула на руках несчастного отца. От так и не спал и все думал и вспоминал детство и Ростов как они все честной компанией живые бегали по улицы и каждый хотел понравиться Ани. Кто пока из них всех остался живой, он да, наверное, Гришка Лиманов.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Уже в военкомате на сборах казаки начали бузить и некоторые отказывались садиться в автобус. Гриша ошалело смотрел по сторонам и слушал, что выкрикивали другие.
— Куда братцы едим? — кричали одни.
— Обещали на подготовку! — отвечали другие.
— Не про то!
— С кем воевать?
— С кем прикажут с тем и будите! — говорил военком а сам отводил глаза.
Ехали и матерились и по дороге потребовали водителя остановиться и купить водки.
Один достал из сумки газету и развернул. Казаки, что увидели потемнели и лица их сделались скорбными. На газете лежал жаренный сазан главная любимая рыба донских казаков. Каждый кусочек был пересыпан жареным луком, можно было поду мать, что наверное жарила мать и роняла на сазана горькие слезы.
С волнением и трепетом взяли по кусочку и каждый вдруг представил, свою первую рыбалку и своего первого пойманного сазана. Может так же и его мать готовила и кормила сына.
И не было тогда в жизни ничего другого вкусней и трагический на вкус, чем вкус того жаренного сазана, донской рыбки по которой скучают казаки, когда не в родном краю когда на войне.
Хозяином сазана был Илья Крюков невысокий белокурый казак двадцать одного года только что из училища, каменщик. Вырастила его одна мать без отца и перед разлукой просила сына беречь голову не геройствовать и вообще как говориться не лезть на рожон.
Гриша сразу сошёлся с Ильей и они стали держаться вместе.
В лагере вовремя военной подготовке, Гриша помог Илье разобраться со разборкой автомата и на стильбах учил правильно целиться.
— Завтра, погонят на Украину! — говорили одни казаки.
— Не посрамим Дон! — говорили другие и все соглашались, что надо будет драться.
— Так видно у нас казаков на роду написано, что если война идти на войну за Россию.
— Даже если Россия напала первой! -с жаром спросил один казак.
— Даже если так все равно идти! — отвечал Лиманов.
И все молчали и наливались горестными мыслями.
В первом бою рядом с Ильей всего в шаге от него другому казаку оторвало ногу. Другие в припадке боя и жара продолжили наступать. Илья не бросил однополчанина, лихо перетянул обрубок ноги жгутом и на себе выволок с поля боя.
Командир хвалил.
— Откуда родом? — спрашивал командир.
— С Аксая, с Дона! — смущенно отвечал Илья.
— Будешь санитаром? У санитаров рук не хватает. Сотни раненых!
— А что пойду!
— Иди, хорошие дело!
— И я можно? — спрашивал Гриша. — Дружки мы!
— Идите оба!
Но в следующем бою не было оторванных ног, некого было перетягивать жгутом, были только оторванные головы и разорванные на части туловище. Изуродованный снарядом Илья умирая просил Гришу если вернётся на Дон найти его мать и предать его нательный крестик.
— Она у меня верующая, все по церквям меня возила?
— А ты веришь Илюша? — спрашивал не скрывая слез Гриша.
— Верю! Всегда верил, а теперь перед смертью еще сильней поверил. Значит что-то ни так мы делаем, ни так, грех что мы здесь, грех то и нас убивают. И я вот умираю, но передай матери, и всем друзьям, что не запятнан Дон чужой кровью, нет на мне крови, братьев славян украинцев. С тем к Богу и отхожу.
Гриша Лиманов так и остался в санитарах, днем выносил с поля раненых, а по ночам грузил трупы однополчан, которые тысячами шли в Россию, чтобы их оплакивали матери.
На днях должно было прийти пополнение, прийти, чтобы умереть, ведь война питается жизнями и горем. Войне все равно кто за кого, кто прав, а кто виноват, ведь война словно монстр или даже стихия. Бесконечное и безобразное явления, где каждый убитый все равно, что полено в пылающей, раскалённой топке, чем больше таких палений больше жара. Этот жар, это пламя лишь кормит и распыляет у всех сторон войны, больше убить, убить, чтобы может наконец то победить, но победить, только до новой следующей войны.
И Михаил Скворцов пришел с пополнением и так вышло, что в один полк с Гришей.
Лиманов обрадовался, когда увидел старого приятеля, а Михаил, не просто пришел, но и принес весточку с дома, а именно от жены Михаила Лиды.
— Как наши? Как все? Не знаешь как там моя Лидочка? — первое, что спросил Гриша при встрече.
— Все хорошо! Сейчас все узнаешь! — и Скворцов, достал сложенный в двое лист тетрадной бумаге в котором было письмо. -Говорит, не дозвониться до тебя. Вот она и предала, если встречу тебя.
— У нас с эти строго, забрали телефон. Давай скорей! — не мог сдержаться Гриша, взял письмо и стал жадно читать.
Скворцов без слов все понимая, отставил приятеля и отошел в сторону, чтобы дать спокойно прочитать.
Гриша с умилением и счастьем, на лице перечитывал снова и снова, словно хотел выучить наизусть, хотел и должен был каждое слова любимой сохранить на сердце, отложить в душе.
«Гриша милый мой, дорогой, за меня не беспокойся, у меня все хорошо, на заводе меня повысили, сделали мастером и подняли на пять тысяч зарплату. Как это противно, но я промолчала. Это все только из-за войны. Иза того, что ты на войне. Если ты читаешь мое письмо, значит и Миша с тобой, а мы по этой причине и вообще сдружились с Катей. Собираемся вместе по вечерам и рассказываем и говорим только о вас, наших мужьях. Береги себя, присматривай за Мишей, ты старше и уже знаешь, что такое война. У меня радостная новость, но я еще не до конца уверена, надо идти на прием к врачу. Помнишь ли ты ту нашу последнею ночь в месте? Как мы любили друг друга!»
Было еще слова, но Гриша пораженный снова и снова перечитывал про врача и последнею ночь.
Гриша ко всему уже привык на войне, но не как не мог забыть одного казака, который перед смертью бредил вспоминал жену.
— Перед разлукой и смертью так и не успел вдоволь намиловаться с женой. Поругались пред самым отъездом. Не пускала!
Вспоминая эти последние слова, Гриша думал тоже о жене. Они же с Лидой напротив, не спали всю ночь. Снова и снова покрывая друг друга страстными поцелуями. Жена была неистова как никогда ласкова, словно знала, что с мужем может быть последний раз в жизни и провожая плакала и говорила:
— Гриша если теперь я забеременею, то ребенка я оставлю! Ты слышишь, я сохраню! — шептала и плакала Лида.
И вот теперь Гриша думал, а что если и в правду беременна, если и правду будет ребенок и от всего этого был словно в эйфории.
Он крепко обнял Михаила, который принес ему такую счастливую весть и надежду, а наследующей день Скворцов погиб.
Гриша заплакал, когда смотрел на метрового Михаила, когда загружал в машину его мертвое тело. Он Михаил принес ему самую счастливую новость в жизни. Он словно только за тем и пришел на войну, что передать весточку от любимой жены Гриши, предал и погиб. Как это было не справедливо, как ужасно и как сурова и правдива по меркам войны, у войны которой все равно, войны которая наверное родная сестра смерти.
И Гриша думал, что теперь будет с Катей, как он если выживет и вернётся домой будет смотреть ей в глаза, за то, что не уберег ее Михаила.
Прежде жизнерадостная молодая девушка, словно постарела на сто лет вперёд, сделалась с горбленной, словно придавленная. Она уже престала плакать, так как будто уже не было больше сил, а главное слез, словно она разом выплакала все слезы, что были припасены для нее горькой судьбой на всю ее жизнь.
В военкомате Кати вручили награду посмертно награждая Михаила Орденом Мужество.
— Мы гордимся, и всегда будем помнить Вашего мужа, патриота и доблестного защитника Родины, — сказал военком так это было положено по протоколу награждения. Сказал наизусть заученное, проговорил и наступила пауза и все ждали ответные слова вдовы героя.
А Катя с безумными глазами словно в каком приступе держала в рука в орден. Орден ослеплял и словно стрела пронзил сердце Кати. И вот за этот символ, по сути, просто металл из серебра отдал жизнь ее Миша. Нет конечно Скворцов отдал жизнь за Родину, как сказал военком и Родина наградила. Но Катя не могла понять, за чем ей этот орден, она его не хотела. Катя не знала, что с ним делать. Как это награда могла заменить ей живого мужа.
И Катя ничего не ответила и молча с Орденом Мужества вышла и ушла из военкомата так и неся в руке орден мужа. Так все время и шла, и держала орден в руке у всех на виду, что встречные люди смотрели, оборачивались и провожали Катю глазами и все всё понимали без слов и каждый второй думал, что теперь вдова погибшего получит пять миллионов рублей компенсации. Но почему именно пять миллионов, а не десять или два миллиона или один миллиона никто не думал, а ответ был очевиден, что просто миллион, а тем более пять миллионов были большие деньги для простого русского бедного человека. Словно пять миллионов был порог, граница и черта, которое государство в России решила и узаконила цену на жизнь своих граждан и народ.
Вечером после работы к Кати пришла Лида и вдова показала орден мужа и хотела дать подержать, но Лида побледнела и отстранилась и с ней сделалась жутко на сердце. Она вдруг представила, что может получить такой же орден за своего Гришу.
— Я беременна, сказала Лида и заплакала.
Гриша этого так и не у знал, но верил и мечтал о ребенке. Последние бои были под Соледаром. Снова и снова их поднимали в атаку на украинские пулемёты и снова и снова атака захлебывалась из полка возвращались два десятка полуживых. Формировали новый полк и снова бросали насмерть. Когда уже стало понятно, что скоро никого не останется в живых решили окружать по всем фронтам и пошли и утром наткнулись на село. Какой-то смельчак дал очередь из автомата. Одну потом другую и третью. Несколько человек повалилась замертво.
— Подходи на всех хватит! — выкрикнул он в открытое окно.
И Лиманов узнал знакомый голос. Отчего-то пришел на ум Данил Солдатенко.
— Солдатенко? — крикнул Гриша.
— Кто скрашивает? — ответил Данил. — Откуда знаешь фамилию?
— Это я Гриша Лиманов!
Данил скривился:
— Задрала судьба! — сказал сквозь зубы.
— Давай поговорим! Не стреляй!
— Иди поговорим!
Данил был один, дед с бабкой и дочкой у соседей, он их отправил, когда решил, что не убежит и будет до смерти защищать родной дом.
— Смешно! — сказал Данил.
— Отчего? — скривился Гриша и грустно смотрел на друга детства.
— Только думал о тебе, о всех нас!
— О ком о всех?
— Про Аню, про Алексея, про всех!
— Как они?
— Все мертвы! Аню и Борю убили уголовники из Вагнера! Алешку я убил!
— Как ты? — остолбенел Гриша.
— А так за все хорошие!
— Хорошие?
— И вот тебя тоже сейчас убьют, — сказал Данил и выдернул чеку из гранаты.
— Сам погибнешь!
— Я уже умер там на дороге, когда Аню мертвую нашел и тогда, когда брата убил и заглянул ему в глаза, в которых на меня посмотрела мать, но еще прежде, когда все вы в Украину пришли! — сказал Данил и бросил гранату к ногам бывшего друга детства.
Раздался взрыв. Данил умер на месте. Гриша смертельно раненый умирал еще несколько часов и говорил:
— Этот того убил, тот этого убил! Я убил, меня убили! Другой убьет, потом его убьют! А потом песни станут слагать про войну, поминать героев, клеймить врага, а в конце все равно все умрем! Умрем так и не живя, умрем, принеся смерти самое дорогое жизни друг друга. Как все бессмысленно, как все бестолково и беспощадно…
И умер со страшное мыслью, что все живут, живут и заблуждаются, а есть мир, должен быть мир. А мир есть и был, мир никуда не девался, мир есть даже во время войны. И скоро весна, и дед Дмитрий собрался сеять пшеницу, бабка Людмила собирается крестить правнучку Олю. И столько всего еще, столько…
2024