"Грешники"

«Что такое «Грешники»? Расчетливая система, грязная и порочная, опутавшая каждого, совершенно каждого в нашем падшем мире. Они проникли во все слои общества, везде предлагая свои мерзкие услуги. Одумайтесь, люди! Они порабощают вас, отбирают последнее, что у вас есть, разлучают семьи, насилуют и калечат. Они – гнойники и чума на теле общества! И мы должны их уничтожить, все до одного! Сожжем бордели, игорные заведения и питейные! Священным огнем пусть пылают все нечистоты нашего падшего общества!..»
-Как мило,- констатировал мужчина, затянувшись сигаретой с мундштуком и с наслаждением выдохнув дым. В каждом движении этого черноволосого, жилистого мужчины сквозило какое-то извращенное изящество: как он прямо и то же время немного изогнуто держал спину, как держал в пальцах мундштук, как небрежно бросал слова и как смотрел на все с ноткой презрения. Он взглянул на стоявшего за ним помощника, по совместительству своего телохранителя. Взгляд того выражал абсолютное безразличие и отрешенность от этого мира, но его шеф произнес:
-Да, тебе ведь интересно, что я об этом думаю? О, ты не представляешь, как меня забавляют эти двинутые на голову фанатики!- хохотнул мужчина, выпуская струйку дыма.- Совсем как дети малые, причем из Средневековья! Пора бы уже запомнить, что не бордели, игорные заведения и питейные, а элитные клубы, казино и бары. А, и в этот раз они про наркопритоны забыли… И ты только послушай: «Священным огнем пусть пыл…»
Он не закончил фразу и истерично расхохотался, стуча кулаком по деревянному столу. Помощник и бровью не повел: видимо, припадки его шефа были далеко не редкостью. Отсмеявшись, мужчина смахнул слезу и вновь затянулся.
-Короче, подводим итог: это организация, как ее там…
-Святой Орден,- бесцветным голосом произнес помощник.
-Да, именно они. Эти люди побольнее нас будут. Сумасшедшие фанатики, которые используют наши же методы! Ну что это за добро, а, Хатико?
Мужчина кивнул. Вообще-то его звали Тсуна, но шеф, любивший порой давать своим подчиненным прозвища, звал его только Хатико. Он же, к слову сказать, относился к этому с неизменной долей пофигизма к выкрутасам начальства. Лишь бы не травилось и с моста не прыгало.
-Так вот, выражу всеобщее мнение об этой…этом,- щелкнула зажигалка, и поднесенное к проповеднической листовке пламя жадно стало пожирать ее. Последним догорел жирный крест в самом верху, и теперь в урне сиротливо лежала кучка пепла.
-Ну, как-то так. Надо бы не забыть тоже что-нибудь эдакое придумать. Ну, например… «Эти фанатики хотят, чтобы и вы были такими…»
Мужчина вновь хохотнул. Внезапно дверь хлопнула, и в комнату вбежала девушка…нет, это был юноша, маленький, хрупкий и невероятно женственный. Он выкрикнул всего одну фразу:
- Син, Святой Орден пришел…
И упал навзничь. Из его спины торчал короткий кинжал. Мужчина резко вскочил, и на его лице исказилась смешанная гримаса удивления и гнева.
-Проповедники хреновы… Хатико, что застыл?! Разберись там, а я пока Цуми помогу!
Коротко кивнув, помощник выбежал, перепрыгнув тихо стонущее тело. Издалека раздались короткие вскрики. Син быстро подбежал к Цуми и выдернул кинжал, после чего перенес юношу на стол, широким движением руки скинув всю документацию и прочее. Сейчас это было не так важно, по сравнению с возможностью потерять одного из лучших его работников.
Мужчина пошарил под столом и вытащил черный окованный железом сундучок. Он любил извращенную эстетику везде, даже если это касалось обычной аптечки.
Цуми что-то неразборчиво прохрипел и закашлялся, касаясь пальцами бинтов.
-Говорить-двигаться можешь?
-Да…
-Тогда я пойду посмотрю, что они там натворили.
Юноша кивнул, дрожащими руками приводя себя в вертикальное положение. А Син буквально вылетел в основную комнату. В ней уже было тихо, и только тихие стоны-вздохи вкупе с поблескивающими в бедном освещении багровыми пятнами крови говорили о том, что здесь только что произошло. Постоянные жители дома осторожно поднимались на ноги, немного пошатываясь. Кто-то, разглядев пару трупов в белом одеянии, театрально грохнулся в обморок.
-Их было пятеро. И у них явно не было никакого плана,- рядом с мужчиной возник Хатико. Его лицо было в каплях крови, а в руках он сжимал осколок стекла. На него-то и покосился Син, немного брезгливо спросив:
-А окно зачем было выламывать? Ничего другого не нашел?
-Так это они его выбили…А я тем, что под рукой…- Хатико оглянулся на тело, лежащее у того самого узенького оконца, все в осколках и с разбитым виском.
-Значит, без плана полезли… Я уж не спрашиваю, чего они хотели.
-Да уж, у них только одни мысли на уме,- из кабинета вышел-выполз Цуми, держась дрожащими руками за косяк.- Полоумные психи… Влетели, распевая свои заунывные песни, и начали что-то нам втирать. Что мы, видите ли, все грешны, блудницы и что они помогут нам встать на путь истинный…
-А у самих глазки похотливо блестят!- вставил писклявый голосок из глубины темно-бордовой комнаты.
-Это точно…- согласился Цуми.- Потом один из них вдруг подошел ко мне и говорит: «Девушка, вы не должны продавать свое тело! Вы достойны большего!..»
Син прыснул и согнулся пополам от хохота.
-Вот тебе смешно, а он пырнул меня ножиком, да еще и в спину его потом кинул, когда я ему сказал, что вообще-то парень и работаю здесь не телом.
-Как он тебе крикнул? «Ах ты мерзостное блудливое создание! Как ты посмело ввести меня в грех?!»- произнес все тот же писклявый голосок, и раздалось дружное хихиканье. И даже губы Хатико слегка дрогнули.
-Короче, гады они!- заключил юноша и, немного качаясь, дошел до ближайшего кресла, в которое и уселся. К слову сказать, это небольшое помещение не слишком большого дома, с обитыми бархатом стенами, коврами, в которых утопали ноги, и мягкими креслами и диванами, расставленными по всему периметру, создавало странное ощущение тепла и уюта. Странное потому, что никак не может быть уютным бор…элитный клуб.
Син ухмыльнулся и, подойдя к креслу, протянул:
-Да уж… Знаете, что я об этом думаю?
Все замерли. Шуршание, вздохи и перешептывания стихли. Все обратились в слух.
-Как насчет того, чтобы поставить на место этих фанатиков?
-Как вы себе это представляете?- поднял голову Цуми.
-Начать ковырять там, где их сознание достаточно хрупко, а потом сломить. Все в нашем духе.
-Для того чтобы сломить, нужно хоть что-то узнать об оппоненте,- подал голос Хатико.- И не субъективно, как вы любите.
-Конечно-конечно! Для этого я отправлюсь в стан врага!- мужчина гордо поднял палец вверх. Его помощник удивленно приподнял бровь и молча отрыл где-то веревки.
-Вас по почте или из рук в руки?
-Да не в этом смысле!..

Величественное белокаменное здание с немного облупившейся краской и позолоченными куполами ярким пятном возвышалось в сером, замызганном городке. Пройдя мимо него и лишь на короткий миг бросив взгляд на сияющие маковки, каждый человек немного смущенно, но все же радостно улыбался. И душа его пела, словно хор внутри, достигая своим восторженным голосом самой вершины. Достигая небес.
На пороге, в нерешительности замерев, стоял аккуратно одетый мужчина. Он в задумчивости теребил манжеты белоснежной рубашки и поправлял черную жилетку. С виду он походил на интеллигентного мирянина, пришедшего на службу. Но взгляд, жесткий и презрительный, выдавал в нем чужака для этого места. Он вытянул губы в тонкую линию и процедил:
-Раз уж пришел…
Он приоткрыл легкую ясеневую дверь, и на него дохнула смесь из странных запахов и голосов. Мужчина, недовольно поморщившись, проскользнул и слился с толпой, вслушиваясь в уже начавшуюся службу.
В подсвечниках горели десятки свечей, и в их мерцающем свете так же мерцали иконы и фрески, висевшие и нарисованные повсюду. Сильный мужской голос напевно читал молитвы, а хор откуда-то сверху, словно с небес, вторил ему.
Все это невыносимо давило на Сина, едва удерживавшего на лице безразличную гримасу и старавшегося не потерять сознание от какофонии запахов, пропитавших это место насквозь. Но все же, заставив себя идти до конца, он подошел к стоящему в сторонке священнослужителю, выслушивавшему исповеди прихожан. Он вслушивался в шепот каждого, кто к нему подходил, что-то говорил в ответ и произносил короткую фразу, словно заклинание, об отпущении грехов.
-Я хотел бы исповедаться.
-Я слушаю тебя, сын мой.
От этой фразы Син, к своему удивлению, мелко задрожал, но, взяв себя в руки, нарочито спокойно произнес:
-Я грешен, отец.
-Все мы грешны.
-Все? Действительно. Я тоже грешен. На моей душе убийства, воровство, ложь, чревоугодие, мужеложство и чрезмерная гордость, а также периодическое отвращение ко всему миру. Разве могу я надеяться на отпущение всех моих грехов?- с тихой усмешкой, четко произнес он, роняя каждое слово. Ему явно нравилось выражение растерянности на лице священника. Но тот быстро пришел в себя и печально, с улыбкой ответил:
-Можешь.
-Несмотря на все то, что я совершил?- теперь растерянным выглядел Син.
-Ты осознаешь свои грехи. Ты осознаешь, что поступал плохо. Поэтому ты можешь исправить их, пока ты еще живешь на нашей грешной земле.
-И ты мне их сейчас отпустишь?
-Да.
-Вот так просто?
-Если бы все в мире было бы так просто, сын мой.
Мужчина, выглядя ошарашенным, немного наклонил голову, и священник, положив на его голову епитрахиль, тихо произнес:
-Отпускаю рабу Божьему…
-Сину…
-…Сину, грехи его, дабы раскаялся он и встал на путь праведный. Аминь.
Мужчина вздрогнул, отойдя от священника, быстрыми шагами пересек помещение и вышел на улицу. В его голове царило странное для него замешательство, и он медленно пошел в сторону своего дома.

Жители дома под номером четыре, что был на Ямской улице, были как никогда тихи. Эти прелестные создания, прозванные «бабочками в клетках», не парили сегодня, а ходили-перебегали украдкой, пугливо и боязливо. Весь дом погрузился в странное молчание, так не похожее на него обычно. Не загорались ароматические свечи, не мерцали они, колыхаясь от жаркого дыхания. Не душились «бабочки» в ожидании гостей смесью причудливых ароматов. Дом замер, боясь испортить и так мрачное настроение своего хозяина.
Хозяин безвылазно, уже который день сидел в своем кабинете, и около двери ходили мрачные тучи.
-Вы своей аурой пугаете бедных жителей дома,- заметил Хатико, статуей замерев рядом с Сином. Тот кисло взглянул на помощника и широким жестом раскрыл ящик стола, откуда достал лист бумаги. Это был документ, написанный витиеватым почерком на серой бумаге и с тонкой, едва заметной алой печатью внизу.
-Вызывают, значит? Разве это плохо?- кинув короткий взгляд на документ и не прочитав ни строчки, произнес Хатико.
-Это только тебе нравится, когда ты с начальством рядышком,- криво усмехнувшись, ответил Син, косясь на бумагу.- И когда оно о тебе помнит. А мне как-то не улыбается ползти в Тиарадоф, чтобы предстать перед светлыми очами нашего главы…
Мужчина взглянул на своего босса, вздохнул и, сохраняя на лице как можно более равнодушную мину, отправился к стеклянному шкафу, что стоял слева и был заставлен всевозможными бутылками и стаканами разнообразнейших форм и размеров.
-Ты читаешь мои мысли,- протянул его шеф, когда перед ним поставили дутую бутыль с темно-янтарной жидкостью внутри. Хатико отлаженным движением откупорил бутыль и налил низенький стакан до краев.
-Хоть я и не одобряю пьянство.
-Если не одобряешь, то почему наливаешь?- улыбнулся Син, поднося бокал ко рту и выливая в себя сразу половину.
-Я лучше прослежу, что и в каких количествах вы выпили при мне, чем потом буду обливать вас контрастным душем, приводя в чувства,- на одном дыхании, без выражения произнес Хатико. Син поперхнулся и приподнял бровь, глядя на своего помощника. Тот никак не отреагировал, просто закупорил пробкой бутыль и под пристальным взглядом шефа вернул ее на место.
-Когда у вас этот Шабаш?
-Через неделю,- быстро ответил мужчина, не потрудившись даже заглянуть в документ. Он уже наизусть вызубрил эту дату, слишком долго и часто перечитывая эту бумагу. Через неделю ему нужно уже быть в этом островном городке Тиарадоф, соединенном с сушей длинной дорогой от города Святого Петра. Довольно цинично расположен, к слову сказать. И в этом маленьком городке каждый год проходил так называемый Шабаш, на который съезжались более-менее значительные персоны «Грешников», сравнительно новой организации, стремительно разрастающейся по всему миру. На этом Шабаше Син был всего один раз, с прошлым владельцем всего того, чем сейчас он обладал. И вот сейчас предоставлялся второй шанс там побывать…
Однако мужчина не тешил себя надеждами: таких мелких пешек, как он, держащих под собой даже не город, а лишь половину или часть, приглашали очень редко. И чаще всего – чтобы наказать за провинности.
Син сглотнул. Главы «Грешников» отличались жестокостью и строгостью, поэтому вполне могли призвать его к себе из-за случаев столкновений со Святым Орденом. Плохо. Очень плохо.
-Машина или повозка?- отвлек его от раздумий голос Хатико. Он косо взглянул в маленькое пыльное оконце, за которым серым размытым пятном тащил свое существование Штарсайт.
-Повозка. Ехать нам не так чтобы очень далеко…Да и я не очень люблю эти автомобили. Не люблю, чтобы только при нужной последовательности что-либо работало. Люблю творческий подход.

Город в средней полосе, а тем более ближе к северу, осенью может быть как поэтически очарователен, так и уныл. Штарсайт относился ко второму типу. Стояла середина октября, и было как раз то время, когда пестрая листва деревьев уже облетела, и голые палки печально смотрели на свое недавно яркое одеяние, втоптанное в грязные лужи.
По улочкам серого города мчалась повозка, стремительно пронесшаяся к воротам и направившаяся в сторону далекого моря. Внутри, мерно покачиваясь, сидел Син вместе со своим помощником и задумчиво глядел в окно, изредка задавая ему тихие и короткие вопросы. Мужчине нравился его город, его маленькая родина, в своей неопределенности и тусклости. Для него вся эта бесцветность городка, схожесть одной улицы в другой и грязная из-за отходов река были чем-то близким по духу и нраву.
После того, как они выехали из города, вдоль дороги потянулась вечная вереница одних и тех же картин в одном и том же сочетании: поле-лес-поле-лес-поле. Иногда мелькали какие-то деревеньки, но чаще – лишь указатели, говорившие о том, что через столько-то метров будет такой-то населенный пункт. Монотонность и покачивание усыпляли, и вскоре Хатико, сам того не замечая, уснул, сидя в уголке. Услышав тихое сопение, Син удивленно оторвался от окна и своих размышлений. Улыбнулся, глядя на расслабленное лицо своего помощника, и накрыл его своим плащом. Тот что-то сонно пробормотал и укутался в него поглубже.
Син думал, что с ним могли сделать на Шабаше. Что его накажут, он точно не сомневался. Сравнительно молодая организация «Грешники», успевшая быстро пробраться в самые потаенные щели власти стран, была с одной стороны, противоположностью религиозного Святого Ордена… но в то же время была и чем-то схожа. В особенности своей четкостью, строгой системой…и самыми разнообразнейшими мерами и карами для провинившихся. А он провинился, по мнению «Грешников». Полгорода – это всего несколько улочек и дружеские отношения с мэром. Все. Это было ничтожно мало для того, кто хотел называть себя боссом, шефом, начальством…
Мужчина мотнул головой, отгоняя липкие и мерзостные мыслишки. Нет, он не настолько провинился, чтобы делать с ним что-то совсем жуткое. Скорее всего, просто публично высмеют, отчитают, поглумятся над ним из-за недавних нападений Ордена. Ну и пусть.
Син невольно вздрогнул: повозка въехала в город, и на его окраине немым уроком стояло некогда яркое, но сейчас изредка потускневшее здание с пыльными фресками окон. Острое, вытянутое здание, не похожее на то, что было в его городе. Скорее всего, и изнутри оно было совершенно иным.
«Но сути это не меняет».
Повозка подпрыгнула, задев неровный камень на брусчатке, и лошадь бодро зацокала по мостовой города. Мужчина с какой-то презрительной печалью рассматривал его окраины, возводящиеся быстро и поспешно дома, налепленные порой кое-как. Они до невозможности коверкали и уродовали город, лишь в самом своем центре сумевшем сохранить свое очарование.
-Он очень похож на наш город. Такой же сумрачный, серый и печальный,- подал голос Хатико, проснувшийся недавно.
-Штарсайт все же лучше,- протянул Син, косясь на однотонное монолитное здание светло-желтого цвета с красновато-рыжей трубой около него.
-Мы, кстати, не побываем в центре. Туда тяжело добраться.
-Там же только всякие рассыпающиеся памятники истории.
-Зато вокруг – промышленные районы.
Мужчина отвернулся от окна, пробурчав:
-А где мы, собственно, будем отдыхать? Потому как четыре часа пути – это не шутка.
-Почти на пирсе, как вы хотели.
Син неопределенно кивнул и потянулся.

Они вышли из маленького, непримечательного, но уютного домика уже под вечер. Извозчик стоял у входа, зябко кутаясь в тоненькую куртенку и дыша на руки. При виде его Сину стало очень неуютно и холодно, поэтому он поднял ворот своего черного длинного плаща.
-Ладно, поехали,- пробормотал Син, направляясь к повозке. Но внезапно мимо его ног промелькнула быстрая тень, и он с воплем растянулся на мостовой. Хатико метнулся к нему, но мужчина бросил:
-Живой. Только вдрызг грязный и мокрый.
Он поднялся, брезгливо глядя на быстро растекающееся пятно, а из-за угла выбежала румяная, фигуристая девка. Она радостно и часто дышала, но улыбка на ее лице сменилась выражением озабоченности, стоило ей мельком взглянуть на плащ.
-Ох, простите…простите…Это кошка, она прыткая, так и норовит под ноги…я сейчас!..
Она быстро юркнула в домик и выбежала вместе с цветастой тряпкой, которой она начала оттирать пятно, краснея и извиняясь. Син косо взглянул в темный закуток, в котором светилась пара зеленых глаз, и задумчиво спросил:
-Если черная кошка перебежит дорогу, то это к беде. А если серая?
Девушка смущенно улыбнулась и произнесла:
-К переменам.

Небо отливало сталью и алело на горизонте. Вдоль темного, неспокойного моря тянулась одна из самых невозможных конструкций. Два города, когда-то абсолютно разные, соединялись высоким и длинным мостом-дорогой. Мостом, соединявшим не столько остров и сушу, сколько две противоположные направленности миропонимания.
Мужчина сидел с закрытым шторами окном, хотя еще не стемнело. Но ему до омерзения было противно смотреть на мутную, дурно пахнущую воду. Возможно, именно потому, что вплавь добраться до острова и уплыть с него было почти невозможно, и был построен этот мост.
-Когда же мы приедем…- нетерпеливо пробормотал Син.
-Как неожиданно. Обычно вы не стремитесь…в «это крысиное логово».
-Уж лучше туда, чем оставаться здесь,- зажал нос его босс, не в силах больше терпеть эту невыносимую вонь.- Чертова промышленность.
Он взглянул на своего помощника и, вздохнув, добавил:
-Да, я вечно всем недоволен. Но меня не переделать. Так что не смотри на меня так.

-Какие люди! Син из Штарсайта! Вы все же решили нас посетить?- протворно-радостно произнес щегольского вида мужчина с белесыми прилизанными волосами. Все его движения, театрально-небрежные, все его эмоции, наигранные, выдавали в нем постоянного «жителя» этого немалого мирка-общества «Грешников». Он подошел к Сину, изящно держа в руках бокал. Тот почти так же притворно и натянуто улыбнулся и ответил:
-Да, решил выбраться из своего захолустья в люди. Прекрасная атмосфера, вы умеете организовывать… такие встречи.
Щеголь, виконт Лугнар, приехавший издалека и не очень, благородно махнул рукой, выглядя словно бы и не польщенным.
-Ну что вы, это мелочь! Так, неформальное собрание, не более того.
-И все же.
-Хм…Кстати, вы уже видели волшебную Имаго, дочь господина Альбрехта?
-Того, что прочно основался в столице нашей родины? Видел, видел.
Но все же Син проследил за взглядом виконта, который указал ему на стройненькую, невысокую девушку, еще недавно бывшую совсем девочкой. Яркая, медноволосая, она весело кружила в танце, улыбаясь окружающим.
-Да, господин Альбрехт все же хорошо устроился. И, как я понял из многих разговоров, многие думают о том, чтобы с ним породниться…
Внезапно виконт Лугнар повернул голову туда, откуда его звали, и, коротко улыбнувшись, он с сожалением произнес:
-Что ж, увы, вынужден покинуть вас.
-Как жаль,- бесцветно ответил Син, оторвав взгляд от пестрого мотылька, порхавшего ярким пятном по всему залу. Хатико, молчаливо следовавший за ним, наклонился и тихо спросил:
-Она вам понравилась?
Мужчина хмыкнул, но слегка скривил губы:
-Она интересна…Как бабочка…Да только сейчас она пока еще так искренне, радостно носится по залу. А потом…
Он косо взглянул на остальных женщин, передвигавшихся медленно и вальяжно, как того требовал этикет. Они тихо и жарко перешептывались, искусственно и звонко смеялись, печально и высокомерно улыбались, как у них считалось – «горько». Эти женщины уже рефлекторно меняли свои маски, некоторые еще не умело, но с возрастом все лучше и лучше. Раз – и легким движением руки она – убитая горем, несчастная вдова. Два – и она тут же преображается, превращаясь в завидную невесту в самом расцвете сил, да еще и с немалым приданым.
-И у нее, к сожалению, нет шансов.
Из толпы вышел слуга, сказавший, что его ждут в одной из комнат. Мысленно готовясь к худшему, Син молча кивнул и пошел вслед за слугой.
А девушка замерла, почувствовав на себе чей-то взгляд. Нет, смотрели на нее многие, но никогда она не чувствовала холодного и в то же время теплого взгляда, исполненного какого-то сожаления. Она обернулась…но не нашла никого, кому мог бы принадлежать этот взгляд.

В маленьком, вытянутом помещении с низкими потолками было очень темно: оно освещалось лишь небольшой керосиновой лампой, стоящей на маленьком столике рядом с креслом из красного дерева. Свет захватывал лицо мужчины, сидящего в кресле, уже немолодого и с видимыми морщинами-складками на лбу, а также две руки, сжимавшие спинку кресла с обоих сторон и мужчине не принадлежащие. Кресло, внешне роскошное, было крайне неудобным, и он нетерпеливо стучал пальцами по подлокотнику в ожидании конца своих мучений.
Дверь, также сделанная из красного дерева, с тихим скрипом открылась, и в комнату вошел Син, принявший как можно более безразличный вид.
-Заставляешь ждать,- скрипуче произнес пожилой мужчина. Син наигранно улыбнулся и слегка склонил голову, упираясь взглядом в мягкий темно-бордовый ковер.
-Думаю, ты и так уже знаешь, почему ты сейчас стоишь передо мной, а не развлекаешься в зале.
-Понятия не имею,- темные глаза нагло заблестели, когда он резко вскинул голову. Господин Гайден Гац с тихим скрипом изменил свою позу, выдыхая дым дорогих папирос. Этот запах Син терпеть не мог, потому он вечно напоминал ему о всяческих ожиревших богачах, типа господина Альбрехта, от которых всегда так пахло. К слову сказать, на ожиревшего богача господин Гац не походил: он был сухопарым, пожилым человеком с испитым лицом, немного ввалившимися щеками и тихим, едва заметным дрожанием рук.
-Терпеть не могу вранье. Впрочем, это твой собственный выбор – сыграть в дурачка.
Син слегка поклонился словно в благодарность притвориться идиотом. А Хатико, безмолвно замерший позади своего начальника, мысленно возвел глаза к небу с просьбой о конце своих мучений, потому как слушать искусственные напевы и видеть запланированные движения шефа уже не было сил. В то же самое время он украдкой присматривал за двумя неясными силуэтами за креслом господина Гаца.
-Ну так что,- человек в кресле затянулся, и Син все же почувствовал во рту далекий привкус сигарет,- долго еще я буду получать гневные записки от твоих соседей? Ты до сих пор не убрал Орден от дел в городе; более того, недавно они напали на одно из твоих заведений.
Син молчал, по-тихому завидуя собеседнику, в чьем распоряжении шпионы были на порядок лучше, чем у него.
-А еще я слышал, будто бы ты посещал…храм.
Тут он от неожиданности скрипнул зубами, в упор глядя на вольготно расположившего в неудобном кресле мужчину.
И это знает.
-Мне начинать оправдываться?- с обаятельной улыбкой и нервно подрагивающими уголками губ спросил Син.
-Тебе лучше начать говорить правду. Полезно, знаешь ли.
-Хорошо. Я атеист.
-Уже хорошо. Ты все же помнишь клятву, которую приносил по вступлении в должность.
Темные глаза невольно взглянули на соседнюю стену. Там, в тонкой золотой рамке, висел портрет рыжеволосого молодого человека, почти юноши. У него было худое, длинное лицо с высокими скулами, а во взгляде изумрудных глаз было какое-то самодовольство и презрение ко всем окружающим. Под портретом золотом было написано: «Храмы – пережиток старой религии. Деньги – религия новая».
Эта картина отнюдь не являлась какой-то экстраординарной и даже не была оригиналом. Просто копия работы неизвестного да и не шибко умелого художника, изобразившего средневекового представителя бедного дворянства… а по совместительству и создателя всей идеи «Грешников». Его руке принадлежало несколько десятков страниц, исписанных убористым, мелким почерком. В таком, казалось бы, миниатюрном для идеологии формате было изложено почти все, от основных размышлений до клятвы, которую приносил каждый человек, занимавший любую руководящую должность. Клятва была крайне длинной, и читать ее Сину пришлось минут пятнадцать. В основном она говорила о том, что поклявшийся человек не будет впадать в фанатизм и будет оставаться всегда посередине, «не принимая для себя ничего, путающего разум». И Син ясно помнил, где находились точно такие же портреты и в доме старика (несколько штук в разных комнатах, а также и сам «труд»), и у себя в кабинете.
-Я атеист,- повторил он.- Но я адекватный атеист, который все же смотрит, каково там, у этих фанатиков.
-И каково там?
-Непривычно.
Гайден Гац удовлетворенно кивнул: примерно это он и хотел услышать. Поэтому, положив остатки папиросы, он немного сменил тему.
-В общем, эти жалобы не оставляют мне выбора. Я принял решение о том, чтобы приставить к тебе соглядатаев.
В этот момент, словно ожидая только этого, из тени шагнули две фигуры. Одинаковый рост – чуть ниже Сина; одинаковая прическа – темно-каштановое каре; то же лицо – миндалевидные карие глаза, тонкий нос, закругленный подбородок; одно и то же выражение – равнодушное с ноткой превосходства. Лишь половая принадлежность близнецов была различной, но об этом Син узнал, лишь когда они заговорили. До этого абсолютная плоскость обоих говорила, скорее, об обратном.
Хатико взглянул на их почти полностью черную и сторгую одежду, смахивающую на эстетическое милитари, и сделал себе пометку: они были из Мэднесса, зависимого от Хели, страны, занимавшей почти весь север материка.
-Это Лаума и Велес,- близнецы одновременно кивнули.
-Рады.
-Знакомству.
-Эти двое, как ты уже, наверное, заметил – выходцы из королевства Мэднесс. И крайне болезненно относятся к шуточкам в свой адрес. И тебя не спасет, что они почти не понимают наш язык, а говорят лишь на общем: они прекрасно читают все по лицам.
-Приму к сведению,- процедил Син, чувствуя на себе два колких взгляда.
-Это все, больше я тебя не задержу. Лаума и Велес поедут с тобой, тратами они тебя не обременят,- господин Гац произнес это тоном, явно говорившем: никаких вопросов. Поэтому Син, коротко кивнув, развернулся на каблуках и вышел. Хатико пошел вслед за ним.

Уже в зале его нагнали близнецы. Лаума отрывисто коснулась плеча мужчины, а Велес, немного кисло улыбнувшись, с легким акцентом произнес:
-Мы прекрасно знаем ваш язык…
-Я за вас рад. Никогда не сомневался в способностях северян,- Син получал почти откровенное удовольствие сразу с двух скривившихся лиц. Ни для кого не было секретом, что летувяйцы, как они сами себя называли, терпеть не могли, когда их ставили в один ряд с росами, населением Хели.
Оставив ошарашено-оскорбленных близнецов, мужчина прошел в зал, идя по направлению к выходу. Его отсутствие, а, вернее, уход в «ту-самую-дверь», не остался незамеченным. И вот уже час наряженная по последней моде девушка с блондинистыми локонами (несомненно, приехавшая из Франк де те) что-то отчаянно втирала своей рыжеватой, меланхоличной соседке, уроженке Асгарда. Та незаметно зевала, отсчитывая время до конца Шабаша, после которого она наконец сможет спокойно поехать домой. Эта девушка совершенно не понимала, зачем ее отцу понадобилось привозить ее сюда. Она все равно выйдет замуж за чистокровного (а иных в ее стране не водилось) асгардца и будет жить долго и счастливо.
-О, смотри-ка, а вот и сам виновник! Господин Син!- от резкого крика франкийки ее соседка вздрогнула.- Составьте компанию скучающим девушкам!
Син, собравшийся незаметно улизнуть к себе, замер, тихо чертыхнулся и подошел к ним.
-Я в вашем распоряжении, дамы.
-Целиком?
-Конкретно для вас, дорогая Алейне, частями, ибо я вас знаю.
И они деликатно рассмеялись. Рыжеволосая асгардка молча и удивленно рассматривала Хатико, возвышавшегося рядом со своим начальством. Алейне, заметив это, с хитрой улыбкой спросила:
-Я вот давно хотела узнать: что это за белобрысая тень, что вечно за тобой шатается?
-А, это уникальная многофункциональная модель!- со смешком произнес Син.- Платишь как одному, а работает за семерых!
-Похоже, еще чуть-чуть, и юная Фрейя переманит твою уникальную модель.
Веснушчатое лицо девушка приняло помидорный оттенок, а сама она старательно пыталась придать себе вид типа «больно надо». Хатико же и бровью не повел: он уже давно не вслушивался в пустые разговоры босса с женщинами.
Внезапно к ним подбежала медноволосая девчушка, произнеся чуть громче, чем было необходимо:
-Фрейя, тебя ждет отец.
-Мы уезжаем?
-Да.
-Что же, ты уходишь от нас,- театрально, с печальной улыбкой произнесла Алейне, между тем хватая под локоть Имаго.
-Увы. Прощайте.
Асгардка ушла, а вместе в ней попыталась уйти и другая девушка, но франкийка напевно произнесла:
-Вы уже нас покидаете, прелестная Имаго?
-Действительно, тебя опасно оставлять в одиночестве, дорогая Алейне.
-Как же…- захлопала глазами Имаго, тщетно пытаясь незаметно вырваться.
-Мне нужно кое-что обсудить с отцом Фрейи, покуда они не уехали. До встречи.
Алейне театрально покачала головой, когда Син скрылся за дверьми зала, а Имаго неожиданно спросила:
-А почему господин Сунденфал ушел через эту дверь?
-То есть?
-Просто…- девушка на мгновение смутилась.- Фрейя-то ушла через другую дверь…
Алейне замерла, а потом с улыбкой беззлобно цыкнула:
-Вот прохвост!

Осень медленно, ненавязчиво перешла в последнюю свою стадию, когда деревья стоят голыми палками, переливаясь блестками инея, лужи замерзают, и ноги больше не утопают в грязи.
Син крайне не любил это время, в первую очередь тем, что он вместо приятного глазу и сердцу дождя он вынужден лицезреть какие-то непонятные снежинки, которые он еще в детстве окрестил «мухами в ночнушках». И что уж говорит о его настроении, так редко бывшем положительным, но так удобно зависавшем где-то на нуле.
Он задумчиво катал по столу золотой перстень с аметистом внутри, а рядом в полнейшем беспорядке валялись и остальные кольца, выпотрошенные из несчастной резной шкатулке, стоявшей на самом краю.
Перед Сином стояли недоуменно переглядывавшиеся близнецы, непонимающие, почему он уже битый час молчит вместо того, чтобы представить им результаты борьбы с религиозными организациями, то есть, с Орденом. И также напротив, но немного сбоку, усевшись на краешек стола, находился и Цуми с папкой документов, отданных ему на проверку. Юноша как раз ничему не удивлялся и сидел со спокойным выражением лица, уйдя куда-то в свои мысли, потому как знал: если шеф завис, то это надолго. Ну, и в дополнение к картине сзади стоял Хатико…Но он стоял там всегда, независимо от погодных условий и заскоков начальства.
Первыми, что не удивительно, не выдержали близнецы. Велес сдержанно кашлянул и произнес, едва скрывая тихую ярость:
-Господин Сунденфал, мы бы хотели все же получить от вас…
-В руках у Цуми все, что вас интересовало на эту тему и что у нас вообще имеется,- бесцветным голосом ответил мужчина, не прекращая своего занятия. Лаума мысленно выругалась, взяла протянутые документы и вместе с братом вышла из кабинета. Стоило двери захлопнуться, как в нее полетел перстень. Само кольцо странно треснуло и упало, а камень, выпав из оправы и царапнув дерево, упал следом.
-Фальшивая оправа и настоящий камень…Редкость, большая редкость для колец старикашки. А ведь он именно его хотел мне когда-то подарить…- протянул Син, с хрустом потягиваясь. Его помощник, пройдя через комнату, осторожно поднял аметист.
-Ни царапинки.
-Правда?- ухмыльнулся его босс.- В любом случае, у него отвратительная огранка.
-Но его можно огранить правильно.
-А смысл?
Хатико пожал плечами, кладя камень в ладонь Сина. Тот повертел его в руках, посмотрел на свет – и кинул в шкатулку.
-Син, ты зачем так измываешься над нашими дорогими гостями?- протянул, ухмыляясь, Цуми.
-А чтобы им жизнь медом не казалась! К тому же… Не стоило мне напоминать про эти чертовы мои обязанности!- внезапно гаркнул мужчина.
-Тебе надо туда сходить. Снова.
-Прямо словно святоша, уговаривающий грешника на исповедь.
Цуми печально улыбнулся:
-Ну какой я святой? Я уже давно такой же падший, как и ты. Олицетворение греха, так сказать.
Юноша вздохнул, слез со стола и прошел к выходу, напоследок бросив:
-Но ты все же… Сходи, а?
Дверь привычно хлопнула, а Син перевел тяжелый взгляд на своего помощника.
-Только не говори, что…
Хатико неожиданно улыбнулся, а мужчина, скривившись, окончил:
-…вы сговорились, что ли?!

Внутри все словно бы было так, как и в прошлый раз. Но в то же самое время что-то незаметно изменилось; и вот уже песнопения зазвучали фальшиво, и свечи зачадили, а лики святых, окутанные грязными клубами дыма, смотрят гневно…и обреченно.
По плитам зазвенели чьи-то шаги, звучащие, как ни странно, гулко и громко, лебединой песней взметаясь к потолку. Священник, стоящий в углу и по-прежнему отпускавший грехи прихожанам, едва заметно вздрогнул, когда шаги смолкли около него.
-Здравствуй.
-Здравствуй. Ты что-то хотел, сын мой?
Син задумчиво бродил взглядом по иконам и фрескам, не вынося прямого взгляда священника. Каноничные изображения людей в солнечных ореолах. Святые, признанные Святым Орденом.
-Да, хотел. Мне интересно, что вы думаете о том предложении. Ваш… главный наверняка вам о нем уже сказал.
Священник печально вздохнул.
-Мой ответ окончателен и неизменен. Нет, сын мой.
-Я сын пьянчужки, сдохнувшего в вонючей канаве, и блудливой торгашки, что была счастлива от меня избавиться!- внезапно вскрикнул мужчина. На него давила атмосфера этого места: высокие потолки, из-за которых голос эхом звенел в ушах; тягучие песни хора; люди, словно заведенные, повторяющие один и тот же набор действий. А еще тяжелый запах, пропитавший все вокруг. Все это вместе мучило сознание Сина, который с радостью закончил бы это чертово дело и, наконец, вышел бы на улицу.
-Не кричи, прошу тебя.
-Ты один такой, ты знаешь? Даже твой главный…
-Епископ.
-Даже он предпочел религии деньги!
-На все воля Божья.
Син смолк, потому как в голосе священника звучала горечь. Он знал, что его маленькая обитель просто-напросто продана. Но он был неумолим.
Внезапно внимание Сина привлекла икона, написанная прямо по колонне.
-Кто это?- спросил он, подходя к иконе. Что-то знакомое было в немолодых чертах его лица. И эти изумрудные глаза, и явно рыжие волосы…
-Это великомученик…
-Не Раух ли, случайно?
Священник удивленно вздрогнул, но ответил:
-Да, великомученик Лир.
Син смотрел на священника, говорившего пылко и с благоговением, с яростным блеском в глазах. И мужчине хотелось расхохотаться, настолько это было все глупо. Он еще раз взглянул на чистые и умудренные опытом черты лица иконы и, все же не удержавшись, фыркнул.
-Я понимаю, это сложно понять человеку, который далек от религии…
-Да нет, я в каком-то смысле довольно к ней близок,- процедил Син с сарказмом.
-О чем ты, сын мой?
-Твой святоша – такой же грешник, как и я, например. Даже хлеще,- уверенно произнес мужчина. Он помнил некоторые обрывки из биографии Лира Рауха, особенно то, что у него была бурная и разгульная молодость. Священник же побагровел, задрожал и, едва сдерживаясь, процедил:
-Как ты смеешь, богохульник?!
-Доказать тебе это, священник? Доказать, что твой великомученик вовсе не мучился?!- с ухмылкой гаркнул в ответ Син, хватая священника за руку и выволакивая его из здания. Тот, ошарашенный, не сопротивлялся.
Со стороны это выглядело странно: главный атеист города, владелец публичных домов и местная нелегальная власть тащил за собой священника из местной церквушки. Кто-то пугливо убежал с дороги, кто-то тихо перешептывался, а кто-то и вовсе интересовался, не собираются ли ввести в грех этого самого священника? Первый на эти восклики не обращал ни малейшего внимания, второй же отчаянно краснел, но стойко шел следом.
Жители и жительницы дома номер четыре по улице Ямской испуганно охнули, когда эти двое буквально влетели, едва не вынеся дверь. Но все же они любопытно поглядывали на этого странного для них человека в робе. Нет, они видели его раньше, когда он отпускал им их очередные грешки. Но это было так необычно – видеть его здесь.
Дверь в кабинет оглушительно хлопнула.
-Смотри! Не узнаешь?- Син широким жестом указал на портрет, висевший на стене. Священник подошел к портрету почти вплотную, рассматривая каждую черточку. Мужчина же уселся в кресло, не мешая тому наслаждаться своим унижением.
Вошел Хатико, молчаливый, как обычно. Он бросил короткий взгляд на человека в робе и подошел к своему начальнику. Тот приложил палец к губам, и Хатико, кивнув, статуей замер позади кресла.
-Этого…быть не может. Он точно… Лир Раух?- наконец произнес священник тихим, осипшим голосом.
-Несомненно. И в его биографии есть множество прелестных фактов. Вон там,- Син указал на полки книг,- есть самая интересная и подробная их часть.
-После того, как он вышел из тюрьмы?
-Вышел из?.. Нет, не путай меня, история оканчивается на том, что его заточили в одной из стран Юга.
-Нет-нет, история на этом начинается. До этого о жизни его почти ничего неизвестно, все смутно, крайне смутно…
-Да нет же! Там все прекрасно известно! Сын обедневшего дворянина, в семнадцать лет сбежал из семьи куда глаза глядят!..
-Такое ощущение, что у вас две части одной истории.
Яростные спорщики удивленно обернулись на Хатико. Тот пожал плечами и добавил:
-Ну, мне так кажется.
-Если это так, то должно совпадать последнее событие,- резонно заметил священник.
-Хорошо,- произнес Син, прикрывая глаза, чтобы вспомнить.- В возрасте тридцати двух лет Лира Рауха посадили в темницу…
-…за антиправительственные действия, где он пробыл…
И они хором окончили:
-Пять лет.
Повисла томительная тишина. Син и священник со смесью удивления, ужаса и любопытства смотрели друг на друга, после чего священник ненавязчиво протянул:
-Где у вас, говорите, первая часть его биографии?
-На третьей полке, черная книга-тетрадь. Стилизована под оригинальный дневник,- произнес Син, мысленно стараясь себя успокоить и хоть как-то привести мысли в порядок. Ведь это не шутки, когда две противоположные идеологии были созданы одним человеком. Больше того, это практически невозможно представить.
-Биография обширная, с цитатами из его дневника. Там в конце есть более краткая информация.
-Благодарю,- кивнул священник, так стоя и углубившись в чтение. А прочитал он примерно следующее:
« Лир Раух (1788- ?). Родился недалеко от Брейна, столицы королевства Мэднесс, в семействе обедневшего дворянина. Род происходит от немцев, когда-то переехавших в эту страну. Мать его также была немкой, недалекой, типичной светской дамой. Отец же был не особенно удачливым карьеристом, лишь чудом сумевшим сохранить родовое поместье.
Единственной родственной душой для Лира стала его сестра, Лилиан Раух, которая была младше его на два года. Он очень любил проводить с ней все свободное время, играть и учить ее всему, что знал сам. У самого Лира было классическое домашнее образование, типичное для тех времен. Для него его сестра была единственной ниточкой, хоть как-то удерживающая его в «родовом гнездышке». Но все же, когда ему исполнилось семнадцать лет, он, в очередной раз поссорившись с отцом из-за разных взглядов на будущее, он не выдержал и под покровом ночи сбежал. Его отец, прочивший своему сыну карьеру при дворе, с которой у него самого не сложилось, был в ярости, а после того, как Лир решил не возвращаться, отказался присылать ему хоть какие-то деньги. Правда, деньги все равно присылались: сердобольная матушка делала это втайне от мужа.
Вместе с Лиром в это неожиданное путешествие отправились Куро Савка и Широ Норейка, друзья и разночинцы. В своем путешествии они прошли с севера на юг, побывав в городе Бику во Франк де те, тогда еще реально существующем городе (вскоре был разрушен во время Святой войны 1825 года). Дневник оканчивается на том, что в одной из стран Юга (название не указывается) он был посажен в тюрьму за «антиполитические действия террористического характера». Это стало результатом попытки опробовать его теорию (см. отдельно), на которой базируется учение Грешников и их основные правила. В тюрьме Лир Раух провел пять лет, в течение которых его рассудок постепенно замутнялся, что привело к полубезумной стадии. Дальнейшая его судьба неизвестна».
-Вот, значит, как…- пробормотал священник, держа в руках книгу, как что-то грязное и мерзкое.- Написано совершенно иначе…
-Ну знаешь, между вами и нами огромная разница. Кстати, у вас что?
-Сказание,- кротко произнес священник, откашлялся, помолчал с минуту, собираясь с мыслями, и начал декламировать нараспев:
-В тюрьме одной из южных стран за свои проступки сидел мужчина по имени Лир. Много он сделал зла этой стране, а прошлое его было покрыто таинственным мраком. И был посажен он в тюрьму, дабы искупить свои грехи. Долго сидел он, видя вокруг лишь сырые стены да ледяной пол темницы.
И явился однажды ему ангел, светлоликий, белокрылый и прекрасный. Светло и тепло стало в камере, и вопросил ангел:
«Раскаиваешься ли ты, раб божий?»
Ответил Лир заносчиво:
«Мне не в чем каяться, мои грехи известны, и раскаяньем искуплению не поможешь».
Ушел ангел, и вместе с ним ушел свет и тепло. Стало темно, сыро и холодно в крохотной камере, а мужчина вновь остался один. Но вскоре ангел вернулся, застав Лира за тем, что он смотрел пустым взглядом в одну и ту же точку. И вновь вопросил ангел:
«Раскаиваешься ли ты, раб божий?»
Тихо и бесцветно ответил ему Лир:
«Нет».
Исчез ангел, словно его и не было, оставил он мужчину наедине со своими страшными размышлениями, что пожирали и мучили его каждый день и каждую ночь без конца этого кошмара.
В третий раз явился ангел и увидел, что живо горят глаза Лира, а в руках его была исписанная тетрадь.
«Знаю, что хочешь спросить у меня ты, ангел. Отвечу тебе: осознал! Я понял все и раскаиваюсь. И в качестве искупления»,- Лир провел рукой по тетради, – «я соберу воедино все учения его праведные. Но не знаю я, правильно ли я поступаю?»
Улыбнулся ангел, произнес:
«Всевышний нуждается в людях, что понесут его слово на грешной земле, дабы очистить ее от всякой скверны. И он поощряет тех, кто решил встать на путь праведный. Знай: в городе грехов живет твой сын, твоя родная кровь. Забери его. Коли не сделаешь этого, умрет он во время падения города того».
Ушел ангел, и на следующий день освободили Лира. Но был он уже не грешник, а праведник, решившийся нести слово Божье в люди.
Священник окончил и чувством превосходства взглянул на Сина. Тот фыркнул и с ухмылкой произнес:
-Ну, как у нас и говорилось. Тронулся головкой Лир, раз ангелы всякие мерещиться начали.
Лицо священника побагровело от гнева, и он, громко хлопнув тетрадь на стол, крикнул:
-Богохульник!
И пошел по направлению к выходу. Син покачал головой на немой вопрос Хатико. Хлопнула дверь, и послышались отдаленные женские голоса и вопли священника:
-Нет! Прочь, блудливые существа! Не смейте трогать меня, о падшие во грех!
Но вскоре все стихло. Син уселся за стол, устало прикрыв глаза. Внезапно он произнес, обращаясь то ли к Хатико, то ли к самому себе:
-И этот человек порицал тех, кто когда-то на нас напал. Говорил о терпении, взывал к человеколюбию и простой человечности, приплетал зачем-то вежливость… Ирония, а?

-Вукасин предлагает мне махнуть на Север, в Мэднесс или даже лучше в Хель,- пробормотал Син, стоило Хатико перешагнуть порог кабинета. Тот был весь мокрый, раскрасневшийся и обильно припорошен снегом. Син поднял глаза с письма, что держал в руках, и от неожиданности прыснул. Хатико виновато улыбнулся, тряхнул головой – и в разные стороны полетели блестящие снежинки.
-Снег пошел,- зачем-то добавил он.
-Ты где ходил? Мне непривычно не чувствовать чье-то присутствие за спиной. Да и разговоры с самим собой делают меня то ли идиотом, то ли сумасшедшим.
-Простите,- его помощник подошел к столу, но почему-то не стремился занять положенное место. Син удивленно взметнув вверх бровь.
-Что-то не так?
-Вот.
Хатико положил что-то на стол и отошел назад, за своего начальника.
-Кольцо?- его шеф удивленно взял двумя пальцами серебряное кольцо с вкраплениями из переливающихся аметистов.
-Да. С тем камнем, что тогда выпал из его предшественника.
-Там был один камень и грубая обработка.
-Один знакомый мастер сделал это кольцо, но, увы, его пришлось дробить вот таким образом. Он сказал, что огранку по-другому не исправить.
Син хохотнул, примерив кольцо, обернулся на своего помощника.
-Хорошо сказано: «знакомый мастер». У нас на город один-единственный ювелир! Ладно, ювелир он все же хороший,- мужчина посмотрел на свою ладонь, где сверкало изящное и между тем вполне мужское украшение.- Сколько я там ему должен?
-Нисколько.
-Как это? Не поверю, что этот старый жмот сделал его за так! К тому же, серебра ведь не было.
-Это подарок. От меня.
-В честь чего?
Хатико опять улыбнулся как-то виновато, словно нашкодивший пес, которого хозяин в этом уличил.
-У вас сегодня день рождения.
Син вздрогнул и ошалело уставился на своего помощника.
-Неужели?
Хатико кивнул, заверив его, что так и есть.
-Я никогда его не праздную. Это глупо – праздновать свое старение.
-Тогда просто подарок.
-Спасибо,- мужчина улыбнулся и тут же мотнул головой, переходя к тому, с чего начал.
-Вука пишет, что это крайне выгодно. Можно оставить дела в Герании на помощника и отправиться зарабатывать бешеные деньги. Ну, все вполне в его духе, прохвоста и транжиры.
Син задумчиво побродил взглядом по тексту письма, после чего, вставив сигарету в мундштук, прикурил и затянулся.
-Он, конечно, много трепится, но все же это хорошая идея… Сейчас только ленивый не складывает деньги в эти страны. Но… Лучше это контролировать самостоятельно. Акции, значит… Целые цепи нарисовал… Хатико, собирай мои вещи. Я еду.
-А на кого вы нас с Хатико оставите?- дверь тихонько скрипнула, и в проходе показалось лицо Цуми. Син фыркнул:
-Хоть бы притворился, что не подслушивал! И Хатико едет со мной. А ответственным за то, чтобы тут все не развалилось, будешь ты, Цуми.
-Я?- лицо юноши вытянулось, он удивленно покосился на Хатико, но тот лишь неопределенно пожал плечами. Ему, в общем-то, было все нормально, потому как его не отрывали от босса.- А почему не Хатико?..
-Хатико – мои руки, которые сожмутся на шее каждого, кто попытается тронуть меня. Ты же мой запасной мозг. Так что мне выгоднее оставить тебя за главного. Заодно покажешь, чему научился.
-Научился…- пробормотал Цуми.- Я за тебя все документы разбирал и проблемы решал…
За дверью раздалось неясное бурчание. Син коротко кивнул, И Цуми осторожно, на цыпочках подошел к двери и дернул ее на себя. На пол вывалились пораженные близнецы.
-О, Лаума, Велес! Какими судьбами? Вы ведь, часом, разве не уехать должны были?
Лаума спокойно поднялась сама, после чего подняла на ноги нервно улыбавшегося брата. Он коротко взглянул ей в глаза, и она дернула лицом, что со стороны казалось крайне странным.
-Мы решили, что невежливо уезжать, не попрощавшись,- хором произнесли они, а потом добавили.- И в то же время невежливо прерывать разговор.
-Замечательно. Ну что, попрощались? Можете быть свободны.
Но близнецы, пропустив эту реплику мимо ушей, придвинулись чуть ближе к столу. Велес произнес:
-Мы слышали, вы собираетесь в Мэднесс.
-Да, это один из возможных вариантов.
-Не надо туда ехать!- вскрикнули близнецы, подбегая с двух сторон стола, заглядывая в глаза Сина. Тот поморщился и немного отодвинулся.
-Почему это?
-Ничего вы там не найдете, правда!- произнес Велес, вытягиваясь чуть ли не во всю длину. Лаума одернула его, но потом утвердительно кивнула, немного нервным голосом произнеся:
-Велес прав. Там жутко сейчас, жить практически невозможно. Мы сами едва вырвались.
-У нас вообще семья в этом отношении несчастливая,- вдруг вырвалось у Велеса. Девушка грустно вздохнула и замолчала, а Син внезапно оживился:
-А с этого места поподробней.
Близнецы замерли, переглянулись, выдав целый мимический разговор, а потом Лаума неохотно бросила:
-Наша семья уже давно пытается отвоевать местечко под солнцем. Давно и упорно, но у нас это более-менее вышло только сейчас, когда мы уехали из этой проклятой страны.
-Смешно сказать: фамилия Савка известна не меньше, чем многие фамилии дворян, но при этом мы так и остались разночинцами.
-Карьеристами.
-Прислужниками.
Внезапно Хатико произнес:
-Больно фамилия знакомая…
Син раздражительно повел головой и гаркнул:
-Это не важно! Все решено. Хатико, что ты стоишь? Послезавтра я уже должен быть на пути к Северу! Быстро!
Близнецы вздрогнули, печально и между тем как-то сочувственно посмотрели на Сина и скрылись за дверью. Тихо, без единого слова.

В Штарсайте было холодно. Крайне холодно. И ветер злобно завывал, так и норовясь распахнуть пальто замерших людей, шедших куда-то по своим делам. Люди укутывались в свои пальто поглубже, поправляли платки, мысленно кляня те уже ненавистные дела, из-за которых им пришлось выйти на улицу.
На пороге красного дома на улице Ямской, что пятном выделялся среди серых и невзрачных строений, стоял высокий русоволосый мужчина. Его щек уже коснулся румянец от мороза, и он иногда переступал с ноги на ногу, всматриваясь в конец улицы. Оттуда вскоре раздалось ржание коней, и мужчина поспешно что-то крикнул, приоткрыв дверь. В ответ послышалось гудение множества голосов, женских и мужских. И зычный мужской голос, перекрывший их:
-Угомонитесь!
На порог вышел черноволосый человек двадцати шести лет отроду. Он обвел демоническим взглядом своих темных глаз фырчащих лошадей, мгновенно оцепеневшего извозчика и, ухмыльнувшись, произнес:
-Ну что стоим, поехали!
И вскоре по мостовым Штарсайта, поражая до глубины души местных жителей, ехал главный грешник его пасмурного места, господин Син Сунденфал. Он уезжал, с какой-то странной тоской смотря на такой близкий ему по духу город, думая, что все это из-за того, что он не увидит его несколько лет.
Если бы это было так…