СУД ЧЕСТИ

В те дни, когда полк не летает, рабочее время офицеров заканчивается после обязательного построения и обеда. Для назначенных в наряды распорядок особый, а вот остальной личный состав, кроме солдат, разумеется, после пятнадцати ноль-ноль свободен. Но сегодня на пятнадцать тридцать назначен суд офицерской чести. Такое мероприятие бывает нечасто и для того, чтобы его провести, основания нужны достаточно весомые.
По окончании обеда, наиболее нетерпеливые поспешили в зал Дома офицеров, а большая часть офицеров, в ожидании назначенного времени, разместилась в парке на лавочках, благодушно беседуя на самые произвольные темы. Молодых лейтенантов, которым не приходилось ещё участвовать в подобном мероприятии и которые испытывали легкое волнение от необычности происходящего, в полку насчитывалось всего несколько человек. Для остальных процедура суда никаких загадок не представляла, особого любопытства не вызывала и, только всегда опаздывающий на все построения, начальник технико-эксплуатационной части капитан Мирзоян, допытывался:
- Я так и не понял кого будем судить. Из новых офицеров кого-то? А? Проститутку какую-нибудь изнасиловали? Может она и расскажет, как это было? Мне такой суд нравится, хоть послушать будет интересно.
- Да не из новых офицеров. Зачем новые нужны, если у нас есть штатный подсудимый Медынский.
- Медынский? А чего он такого натворил? Я его знаю- то никак, он же не у меня в ТЭЧи служит…
- Да уж, наверное, не изнасиловал никого. Вон он стоит под деревом, несчастный, – сам на потерпевшего похож.
- Так может, его кто-нибудь изнасиловал? А? Слушай, не знаешь кто? Тоже интересно будет.
- Ты, Мирзоян, совсем как не русский. Медынский у нас по другой части. На службе не появляется, пьянствует. Обычная история.
Злополучный Медынский стоит в стороне, курит и, как бы сосредоточенно, ковыряет землю носком сапога, но подойти к компании не решается. Его рыжие волосы аккуратно подстрижены, одутловатое и какое-то бабское лицо тщательно выбрито. Судят его уже второй или третий раз и он, при всем забубенном своем характере, понимает, что нынче ему больших неприятностей не избежать. Самое серьезное и возможное наказание - это увольнение с лишением военной пенсии.
Медынский непривычно трезв, но припухлые веки и багровая физиономия, покрытая сеткой мелких капилляров, совершенно определенно указывают на его пристрастие к хмельному.
- Медынский, ну чего задумался, иди к нам, расскажи Мирзояну, кого ты там изнасиловал?
- Да не насиловал я никого. Если это Евдокия сказала, так она дура, все придумала. И близко такого не было. Сама ко мне липнет, ни днём, ни ночью покоя нет.
- А, - развеселился Мирзоян,- так баба все-таки на суде будет! Это хорошо! Так мы тебя судить будем за то, что женщину не удовлетворяешь?
- А разве за это можно судить? – Испугался почему-то недавно прибывший после окончания училища лейтенант Лудиков.- Вот у нас в училище рассказывали …
- Да знаем мы, чего в училище рассказывают - включился в разговор известный грубиян капитан Бояринов. – Только это к суду отношения не имеет. Сейчас, Лудиков, будет натуральный "полковой акт". Отцы - командиры Медынского оттянут по самые уши. Тут тебе не училище.
Медынский вяло и безнадёжно, скорее для поддержания своего морального духа, нежели для оправдания, забормотал:
- А чего меня «оттягивать», я на службу почти каждую неделю прихожу, на построении отмечаюсь, а по уставу наказать можно, только если больше девяти дней отсутствуешь. А, потом, может у меня семейные обстоятельства…
- Грамотный, ты, Медынский, и умный очень, да только достанется тебе сегодня по самое шасси. Ладно, кончай курить, вон замполит руками машет, в зал приглашает.
Почти весь офицерский состав полка разместился в большом зале на первых десяти-пятнадцати рядах. На сцене стол президиума, покрытый красным кумачом. Из-за кулис появляется председатель суда офицерской чести командир отряда майор Заславский:
… Есть предложение открыть заседание суда. Возражений нет? Нам необходимо избрать президиум…
Президиум избрали единогласно в составе, привычном для всех общественных мероприятий: командир полка, несколько старших офицеров и пара молодых лейтенантов от летного и технического состава.
Дождавшись, когда члены президиума заняли свои места, председатель суда подошел к трибуне:
- Товарищи офицеры! Сегодня мы должны рассмотреть дело лейтенанта Медынского. Напоминаю, что он стоит перед нашим судом третий раз. Был он уже разжалован в лейтенанты, вновь честно выслужил старшего лейтенанта, но потом сорвался и опять ходит в лейтенантах. Вот эта пачка бумаг - рапорта его начальников. На службе появляется, когда хочет, почти всегда в нетрезвом состоянии. А тут на имя командира полка поступило письмо от гражданки Сычевой Евдотьи Гавриловны. Я вам его зачитаю. Здесь, правда, не совсем грамотно изложено, да и почерк не очень, но я прочитаю так, чтобы было понятно:
«Товарищ командир! Я простая деревенская женщина, живу в собственной хате и, конечно, нуждаюсь в деньгах. С мужем развелась десять лет назад и где он теперь, не знаю. Поэтому я взяла на квартиру вашего офицера Медынского Иосифа и он живет у меня уже больше года. Я ему отвела отдельную комнату с кроватью, готовила на него и стирала, а он мне платил тридцать рублей в месяц. Мы оба были довольны, я уже и привыкать к нему стала. Однажды он пришел пьяный, ну и произошло всё, как у мужчины с женщиной. Я подумала, ну чего уже там, мы оба взрослые, проживаем в одном доме и, понятное дело, ему не отказала. Да я не на это жалуюсь.
Только с тех пор жизнь пошла вкривь. Спим-то мы теперь вместе и всё, вроде, хорошо. Да только пьет он уже несколько месяцев беспробудно.
Иногда на службу сходит, особенно, когда жалованье дают. А в остальное время напивается дома или в буфете на станции. В часть отправляется с двумя звездочками, а если на пьянку, то надевает погоны с четырьмя звездочками. И айда тогда на железную дорогу или в баню. Соберет вокруг себя шушеру всякую и давай им военные секреты рассказывать. Как он летает с атомными бомбами над Америкой и может её уничтожить, а американцы об этом и не догадываются. Болтает, будто бы его и командира полка за особое задание, должны звездами героев наградить. А сейчас, вроде, ему доверили новое оружие – какие-то особые пули.
В нашем поселке все друг друга знают, да и народ всё больше пьянь, с утра уже ничего не помнят. С этой стороны опасности нет, а вот на станции, да и в бане, под видом бродяг и шпионы проезжие могут быть.
Я попыталась его, как-то от греха подальше, домой увести, так он наорал, что я летчика позорю, и фингал мне присобачил. Это-то ещё пол беды, но он мне денег уже год как не платит ни за квартиру, ни за еду, ни за то, что руки от стирки болят. Так скажите вы мне, я кто ему? Это я так спрашиваю, сама знаю, что дура я и всё. Говорю, Иосиф, ходи в столовую хоть на обед, все офицеры там питаются. А он мне одно талдычит – далеко идти, а ему перед полетами, мол, отдыхать надо.
Живу я теперь без всякой надежды. Я вас прошу, прикажите ему, чтобы он мне деньги дал. Я всё посчитала, надо всего восемьсот рублей за год. Фингал не учла, не знаю, сколько это должно стоить. Прошу в моей просьбе не отказать. Сычева Евдокия Гавриловна собственноручно».

Офицеры, притихшие было в начале чтения, к его окончанию веселятся – «Ну, Медынский, ну клоун, насмешил!», «Да он брачный аферист, оказывается!», «Хорошо ещё, что в Пентагоне о нём не знают, а то уже запаниковали бы наши американские коллеги!».
Чёрные и всегда немного влажные глаза председателя суда выражают негодование, но слегка подрагивающий листок письма в руке и странные движения губ выдают еле сдерживаемый смех. Улыбаются и офицеры в президиуме.
- Вот всё письмо. Товарищи офицеры, прекращайте хохотать, ничего смешного тут нет. Позор для полка, о таком, наверное, в сухопутных войсках и не слыхали никогда. Какие у кого будут вопросы к Медынскому? Лейтенант Медынский, выйдите сюда на сцену, чтобы вас все видели.
- Да чего мне на сцене делать, что я, артист какой? Меня и так все знают. Можно я здесь, перед сценой, в зале постою?
Командир полка безнадежно махнул рукой:
- Да пусть стоит, где хочет. Потерянный для офицерского корпуса человек, ити его…
Подполковника Колыванова можно понять. Он давно уже должен быть полковником, но из-за всяких незначительных происшествий, присвоение очередного звания откладывается и откладывается. И дело Медынского, если дойдет до сведения начальства, может сыграть роль очередной препоны.
Поднял руку и, не дожидаясь приглашения, встал командир корабля капитан Бабичев:
- Скажи Медынский, что там у тебя за четыре звездочки? Ты ведь в лейтенанты, как мне помнится, разжалован. А в капитаны ты сам себя произвел? А, может, я ошибаюсь, ты и не капитан вовсе, а генерал армии?
- Да бес меня попутал, неудобно как-то в мои годы лейтенантом. Но я в этом кителе на службу не хожу, это у меня только для пивнушки, да для дома.
- А вот я хочу спросить, - поднялся с места в первом ряду плотный и рано полысевший командир первой эскадрильи подполковник Киселев. - Как это ты додумался женщину бить? Совсем обалдел. Ты, Медынский, радуйся, что не в моей эскадрилье служишь. Я из тебя живо человека бы сделал.
Командир полка от этих слов воспрянул духом:
- Слушай, Владимир Егорович, а может и в самом деле, Медынского в твою эскадрилью перевести? Может, ещё удастся спасти человека, ити его…?
- Да нет, командир, это я так, в воспитательных целях. Он школу алкоголизма в эскадрилье подполковника Бутурина прошел, пусть там и числится. А мне Медынский пусть только ответит, можно ли офицеру бить женщину?
- А что, я и отвечу. Чем офицер от обычного мужчины отличается, если обоих раздеть? Да ничем. А вы все знаете, как бабы могут мужикам досаждать. Как от них, так не дождешься, а как им, так только дай. Денежное довольствие дай… Шубу дай… Ковер дай… Черт его знает чего, и все дай…
- Погодите, Медынский. Какую шубу, в письме ничего такого нет?
- Так это я так, к слову. Ещё чего не хватало, шубу. Посмотрела бы на себя в зеркало. Ей только меховой шкуры и не хватает. Да и денег у меня нет. У летного состава хоть денежное содержание более-менее. А у техников, как в песне поется: «Привыкли руки к стопарям, только денег не хватает технарям…».
- Товарищи офицеры, мы куда-то в сторону от темы уходим. Я попрошу начальника штаба подполковника Маленко высказаться. Пожалуйста, товарищ подполковник.
- Ну, что тут можно сказать? Во-первых, хорошо, что Медынский никаких секретов не знает и потому, понятное дело, Родине не изменил. Во-вторых, всё, что он там по пьянке городил, собьет с толку любых шпионов, а дезинформация потенциального противника – важная часть штабной деятельности.
- Вот, товарищ подполковник, жалко, что вы не ходите в буфет на станции или в городскую баню. Мы бы с вами там такую штабную деятельность развернули, что Пентагону и за десять лет с «дезой» не разобраться.

- Не перебивай меня, Медынский. Я ещё не договорил. Думаю, что прощения лейтенант не заслуживает. Свои должностные обязанности выполняет плохо, правила ношения военной формы нарушает, вообще позорит боевой полк и офицерство. До чего дожил – жёнка на него пишет. Мог бы приносить посильную пользу хотя бы в качестве вечного дежурного,- у меня всегда людей не хватает,- так его и в наряд послать нельзя – он или пьяный, или отсутствует. Я считаю, что пора уволить его из армии.
- Да никакая мне Сычёва не жёнка. Так, дурная баба. А насчёт наряда, я разве против когда был? Пожалуйста, я всегда. Только меня ведь никто не посылает.
- Как, никто не посылает? А я? - Не выдерживает старший инженер полка.- Каждый день тебя вспоминаю и посылаю, только никто не слышит. Мне надо выпуск самолетов обеспечить сто процентов, а где техников взять? Личный состав со своими аэропланами едва управляется, так ещё и твою работу делать приходиться.
- Так вы бы не меня посылали, а за мной. Я ведь всегда, когда надо... Я ведь как штык, если что... А помните, когда дождь был…
- Никакого дождя не помню, да и при чём здесь дождь? И куда за собой посылать велишь? В баню или на станцию? Увольнять тебя надо, вот и всё. Беда в том, что ты, в отличие от других офицеров, меры не знаешь. Пил бы как все. Ну, выпил бутылку водки, и остановись...
Подполковник Бутурин тихонько подталкивает локтем инженера и, понизив голос, поправляет:
-Какую бутылку? Стакан и всё.
-Вот, командир эскадрильи мне подсказывает, что ещё стакан можно. Ну, ладно, не взяло, так пускай ещё рюмку. И хватит. Но вы же пьете, пока на четвереньки не станете.
- Да нет, товарищ подполковник, мне бутылки не осилить. Я сто пятьдесят выпью и понеслось, ничего уже не соображаю.
- Дайте мне сказать. Капитан Силин. Медынский, сколько ты пьешь, то в конце-концов, твое дело. Мне, например, сто пятьдесят, как слону дробинка. А вот про какие геройские награды ты там болтал? За что тебя наградить должны? За пьянку?
- Да это я так, зря, конечно. Но мне с детства хотелось подвиг совершить. Или жизнь за Родину отдать. Не случилось... А теперь, как выпью, да про Евдокию вспомню, кажется мне, что отдал уже свою жизнь. За это, думаю себе, звезда как минимум положена. А чтобы никому завидно не было, пускай уж и командира полка наградят.
В зале неутихающий шум и смех.
- Ещё желающие есть выступить?
- Да что там выступать, всё ясно. Что делать с ним, вот в чем вопрос.
- Командование, наверное, уже решило. Сейчас командир скажет.
- Вон, посмотрите, Бутурин руку тянет, дайте ему слово.
- Командир эскадрильи подполковник Бутурин. Я вот что хочу сказать. Собрались судить Медынского, а подполковник Киселев на меня почему-то все сваливает. Напоминаю, что техник-лейтенант Медынский к летному составу эскадрильи не относится. У него есть свои начальники из инженерного состава. Мне их подчиненные, как аэроплану пятая нога.
И в эскадрилье моей пьют не больше, чем в других. А что с Медынским делать, ума не приложу. Но молчать не могу. Как вы знаете, я холостяк. А мне уже под сорок. И за всю мою жизнь, не было случая, чтобы я не расплатился с женщиной. Ты, Иосиф, сегодня же отдай деньги этой Сычевой, сколько она требует. Если у тебя их нет, я дам для этого дела прямо сейчас, хотя на возврат не рассчитываю. Но позора не допущу.
Из зала выкрики "Пусть пьет меньше, тогда и деньги найдутся!"
- Найду я деньги, товарищ подполковник, я в кассе взаимопомощи ни копейки не брал, у меня там сбережения есть.
- Ну, смотри, а то я деньги дам. А в эскадрилье ты мне не нужен. Разве только исправишься и долги женщине отдашь… А так нет. Всё у меня.

- Слово предоставляется командиру полка подполковнику Колыванову.
- Товарищи офицеры, мы обстоятельно рассмотрели дело лейтенанта Медынского. Ему от роду тридцать лет. Капитан Мирзоян в двадцать девять лет на майорской должности, а Медынский все ещё лейтенант. И сейчас его следовало бы в младшие лейтенанты разжаловать, ити его… Но мне самому стыдно так унижать человека. А ему, посмотрите, хоть бы что.
И ведь не бездарный, может и работу показать, когда захочет. В прошлом месяце, как вы все помните, у нас на аэродроме командующий дальней авиацией маршал Кухатов был. Велел поощрить Медынского, за то, что он на аэроплане шасси белой краской выкрасил, а гайки желтой. В каком состоянии весь аэроплан, то дело второстепенное, а покраска смотрелась эффектно. Самого техника на аэродроме, как всегда не было, а командующий подумал, что Медынский только из училища. Маршал и распорядился досрочно представить его на старшего лейтенанта. Но как тебя, Медынский, можно поощрять? А, с другой стороны, вдруг маршал о тебе вспомнит, нам-то что делать, ити его…?
- Да я ведь, товарищ подполковник, всё понимаю. Может направите документы на старшего лейтенанта, это для меня стимул будет, я и возьму себя в руки. А с Сычевой как-нибудь сам разберусь.
-Не всё так просто, Иосиф. Проблем с тобой много. Куда твои запои деть? И, самое главное. Ты ответь, живешь с этой женщиной, как с женой или нет?
- Нет, конечно. Какая она мне жена?
- Но она пишет, что вы вместе спите, так это или нет?
- Это так, но вот товарищ подполковник Бутурин сам говорит, что он холостяк, тогда как известно, спит со всеми женщинами гарнизона. Так и я холостяк.
- Ты себя с Бутуриным не сравнивай, никто на него не жалуется. А вот как ты можешь бесплатно и постоянно Евдокией Гавриловной Сычевой пользоваться, если она тебе не жена? Ты, в конце-концов, офицер или сукин сын? Чтобы сегодня расплатился с женщиной и не жадничал. На этом пока и порешим.
- Хм, - недовольно сдвинул брови председатель суда. - Товарищ подполковник, а что в решении суда запишем?
- Что запишем? Не выгонять же его из армии, он тогда окончательно пропадет. Вынесем ему общественное порицание и учтем, что он перед лицом товарищей поклялся исправиться. Сформулируйте как-то в этом духе. Поддерживаете такое решение, товарищи офицеры?
- Поддерживаем, поддерживаем!!!
- Иосиф, ты как, клянешься перед лицом своих товарищей?
- Так точно, клянусь, товарищи офицеры.
- И вот что, хотя это прямого отношения к суду и не имеет... Начальник штаба распорядитесь, чтобы строевая часть подготовила представление на присвоение Медынскому старшего лейтенанта. Указание маршала, мы должны выполнить или нет? Ити его...