30 дней на жизнь

30 дней на жизнь
12 апреля меня привезли в больницу с аппендицитом. Сделали операцию, после чего положили в палату реабилитации после операций. Там уже лежало две женщины. Вера после аборта и Зина с открытым переломом. С девчонками я быстро сдружилась, и когда врачи предложили мне остаться на ночь в больнице, я с радостью согласилась. Наша палата находилась недалеко от операционной, и по-этому мы заметили непривычное оживление среди хирургов, а Зина, выходившая в туалет, легко его разъяснила:
–Девчонку там привезли, молодую ещё. Говорят, машина сбила. В тяжёлом состоянии…
Через несколько часов девчонку доставили к нам в палату. Она спала. Но спала беспокойно, ворочалась и бормотала, что хочет жить и что-то про ад. Мы косились на неё подозрительно, особенно если учесть её волосы ярко-красного цвета и серёжки носу и брови.
Минут через двадцать к нам залетела Сашенька. Молоденькая медсестра, от которой можно было узнать абсолютно обо всех новостях. Она-то нам и рассказала всё, что знала (и что сама додумала) о нашей новой соседке по палате:
–Машина её сбила. Прям возле школы. Козёл какой-то пьяный, не нашли его ещё. Но самое интересное вот что: у неё сломано два ребра, немного задето правое лёгкое и диафрагма – туда удар пришёлся. Но даже я понимаю, что это конечно серьезно, да не очень. Жить должна. Ага, как бы не так! Ей хуже и хуже! Никто ничего понять не может. Пульс слабеет…
Ну, повезли её в операционную, разрезали, думали, поди, внутреннее кровотечение, хотя не похоже. Так и вышло. Ничего нет. Состояние, значит, ухудшается. А тут пульс вообще пропал! Померла, значит!
При этих её словах у нас вырвался испуганный возглас, и мы дружно уставились на девчонку, а Сашенька как ни в чём не бывало продолжала тем временем:
–Ну, наши, понятное дело, кинулись её оживлять. Ничего не выходит. Бились они минут десять, наверное, всё впустую. Уже разочаровались, а она глаза открыла. Думали вроде как судорога. А она схватила Иваныча за руку, да ещё цепко так, и говорит: “Где я?”. Ну, ей успокоительного да снотворного вкололи и сюда. Вот так-то!
Мы молча уставились на девчонку. Замолчала даже болтушка Сашенька. Девчонка завозилась и что-то забормотала.
–Странная, – заключила Сашенька. – После снотворного все трупами спят, без всяких сновидений, а она возится чего-то. Странная…
–Сколько ей лет-то? – спросила я.
–Семнадцать. Зовут Кареева Виктория. Ладно, побежала я, а то мне сейчас устроят, – и Сашенька скрылась за дверью.
–А я думаю, чего это она чертовщину какую-то несёт, – пробормотала Зина. – Ад какой-то…
–Ещё бы! – подхватила Вера. – Я вот передачу смотрела по КТК, там беседовали с людьми, пережившими клиническую смерть. Они там такого порассказали… Я думаю враки всё, надо у этой спросить, что видела.
–Мне кажется, – начала я, – лучше её пока не трогать. Всё-таки такое пере-жила… Тем более пока она очнётся…
Договорить у меня не получилось, так как Вика завозилась, открыла глаза, оглядела комнату, нас и поинтересовалась:
–Где это я? Голова болит…
–В областной больнице, в палате №15.
–Да? – искренне удивилась Вика. – Я что не умерла? Не понимаю…
–А зачем тебе умирать? – удивилась Зина. – Молода ещё. Ладно бы мы старухи расстраивались, а тебе-то что…
–Я не расстраиваюсь, я удивляюсь, – пробормотала Вика.
Тут мы окончательно перестали что-либо понимать. Я первая отделалась от шока:
–Что ты имеешь в виду?
–Да так, – отмахнулась девчонка. – Это долгая история.
–А куда нам торопиться? – пожала плечами Вера, не обращая внимания на мой предостерегающий взгляд.
–Ладно, – вздохнула Вика. – Я вам всё расскажу. Не знаю, поймёте ли вы меня… Ну, разное воспитание…
–Не намного мы тебя старше, – обиделась я. – Мне всего 32.
–Ладно, извините… Мне всё равно выговориться надо. Хоть кому-то…

И она рассказала нам историю, от которой волосы вставали дыбом. Такую нарочно не придумаешь. В лучших традициях Стивина Кинга. Ничего подобного никто из нас даже представить не мог, а ведь Зина ещё смерть Сталина помнит…
Мы её не перебивали, всем хотелось узнать, чем всё это закончилось. В палате повисла мёртвая тишина, разрезая которую звучал девичий, чуть хрипловатый ото сна голос.
–В общем, ну я самого начала рассказывать буду, всё началось три месяца на¬зад. Когда я познакомилась со своим парнем. Он мне сразу понравился. Я всегда была немного… ну, того, а он стал прекрасным дополнением. Жили мы как последний день. Отрывались на всю катушку. Он это называл “Свободной жизнью”, то есть делаешь, что хочешь, и никто тебе не мешает. Родители (и с его и с моей стороны) по началу пытались вмешаться, но мы их быстро утихомирили. Разлучить пытались, но мы пригрозили руки на себя наложить, они и отвалили. А я бы могла это сделать. Ради него я всё могла. Да и он тоже за меня глотку любому бы порвал.
Короче, это была Любовь. Именно Любовь с большой буквы. Такой не может быть на земле, это не возможно.
Школу я посещала редко, он прогуливал институт. Но даже не это самое страшное. А страшна наша “Свободная жизнь”, это я сейчас понимаю, что это было страшно, но тогда… я и думать не о чём не хотела…
–А что за свободная жизнь? – не выдержала Вера, видя, что Вика замолчала, задумавшись о чём-то.
–Хм, – она невесело усмехнулась, – это когда живёшь и не думаешь о завтрашнем дне. Вообще. “Свободная”. Мы не хотели зависеть ни от кого, даже от родителей. Я покрасила волосы, исколола уши, бровь, нос, пупок, татуировку сделала. Он тоже не отставал. В запои уходили на недели. Короче мы были свободны от людей, но зависимы от каких-то пороков. И что самое непонятное, что мы считали, что это как-то выделяет нас, делает круче в глазах других.
Но ровно месяц назад всё оборвалось. Рухнуло как карточный домик. Вся наша “Свободная жизнь” полетела в Тартар. Я была в школе. Серёга мне позвонил и сказал, что бы я немедленно ехала к нему, так как он нашёл “что-то интересненькое”. “Интересненькое” – это значит, что-то выпить или покурить.
Короче, я заявила, что он может подождать, что у меня алгебра, и, в конце концов, скоро экзамен.
–Поторопись, – сказал он, – а то я всё без тебя выпью.
Я решила, что отсижу этот урок, а с физики потом свалю. А то ведь с него станется выпить всё “интересненькое”.
Серёга жил с родителями, которых постоянно не было дома. Нас разделяло расстояние, которое можно было покрыть за полчаса на автобусе.
Отсидев алгебру, я рассудила, что на физике я не была уже около месяца, и на-до бы туда сходить. Ещё бы столько же там не была!
Короче, едва прошло двадцать минут обучения этому замечательному предмету, как я почувствовала общее недомогание. “Ну, – думаю, – теперь можно спокойно срулить с истории, у меня есть прекрасная маза”. Но тут же моё состояние ухудшилось. Мне не то чтобы было плохо физически, скорее я чувствовала какое-то беспокойство. Будто произошло что-то плохое. Я выскочила в коридор и стала названивать Серёге на сотку. Трубку никто не брал. Я позвонила на домашний – та же история. Тут мне стало совсем плохо. Даже в глазах потемнело. Захожу в кабинет, а меня шатает из стороны в сторону. Девчонки перепугались:
–Вика, что случилось?
А я сижу, что сказать не знаю.
–Плохое что-то. Но что не знаю… Трубку не берёт.
–Ну ты дура! – говорит Аська, подруга моя. – Может, он в магазин вышел и трубу дома забыл. Прекрати, пожалуйста.
–Нет, я чувствую что-то не то!
–Сейчас урок кончится, и езжай к нему, но я тебе сказала, ничего там нет страшного…
Так я и сделала. Всю дорогу звонила. Меня даже трясти начало. Он что на Камчатку в магазин пошёл? А в голове всякая чушь крутилась…
На седьмой этаж я влетела как на крыльях без всякого лифта. В дверь колотила так, что руки содрала, но боли отчего-то не чувствовала.
–Ты чаго хулиганишь? – от этого прокуренного голоса я вздрогнула как от выстрела из гранатомёта. Обернулась. На площадку вылезла соседка в засаленном халате весьма заспанного вида, смотревшая на меня с откровенной неприязнью. Видимо, я её разбудила. Ничего себе, десять часов, а она спит!
–Извините, – вслух я, разумеется, ничего говорить не стала, просто спокойно подождала, пока соседка скроется, открыла дверь своим ключом и быстро шмыгнула внутрь, пока весь дом на площадку не повыскакивал. Сильно сомневаюсь, что я разбудила только её.
В квартире всё было нормально. Тихо. Никаких признаков грабежа. Значит, Серёга правда ушёл в магазин, а я устроила истерику. Да, Аська здорово надо мной похохочет.
–Серёга?
Тишина. Всё, точно в магазине. Но дурное предчувствие отчего-то не отпускало. Я прошла в комнату. Ничего. Достала телефон, позвонила ему на сотку. Мобила запела из комнаты Серёгиных родителей.
–Вот растяпа, всё-таки забыл!
Дальнейшие ругательства застряли у меня в глотке, едва я переступила порог комнаты. Серёга был там, лежал на кровати и, по-видимому, спал.
–Ну ты дрыхнуть! – выдохнула я. – Я батарею посадила, звоня тебе, а ты спишь! Эй! Ты вообще живой!..
И тут меня как по голове ударили. Причём чем-то тяжёлым. Я завизжала так, что, наверное, у меня дома услышали. И на Камчатке, куда он пошёл в магазин, из которого уже никогда не вернётся…
Я подбежала к нему, за плечо трясла, но мёртвого не разбудишь. Я это, конечно же, понимала, но не хотела в это верить. Через минут пять (а может быть, времени прошло гораздо больше, или же наоборот меньше, я не знаю) я полностью успокоилась и стала рассуждать, как мне казалось, логически.
Его, скорее всего, отравили. Чем?
–Ага, вот и бутылка. Почти полная, значит, яд был такой сильный, что… Только кому это надобно? Чушь какая-то…
Тут я заметила, что веду себя в лучших традициях бразильского сериала, где все героини (и герои тоже) разговаривают с собой любимой, и это считается абсолютно нормальным. Я вызвала скорую. Пусть они разбираются, что там произошло.
Скорая, нужно отдать ей должное, приехала быстро. Я быстро изложила ситуацию. Опустив, только Серёгин звонок и “что-то интересненькое”. Уж не знаю, что врачи там делали, но вскоре выяснилось, что травить его никто и не думал, это обыкновенный инсульт.
–Инфаркт? – удивилась я. – Но Серёга никогда не жаловался на сердце.
–Сколько вы его знали? Два месяца? Может, он просто не хотел вас рас-страивать. А я вас уверяю, это инфаркт чистой воды. У меня большая врачебная практика. Впрочем, мы, конечно, сделаем анализ на выявление препаратов, которые могли привести к остановке сердца. Но я думаю, здесь мы ничего не обнаружим.
Но милицию они всё-таки вызвали. Менты меня долго допрашивали. Я подробно, а главное спокойно, отвечала на их вопросы. Когда, наконец, от меня отвалили и попросили не выезжать из города, ко мне подбежала медсестра:
–Вы приходились девушкой покойному?
Я устало посмотрела на неё. Даже в нынешней ситуации, я смогла оценить шутку юмора, которую она отмочила.
–Ой, – кажется, до неё дошёл смысл сказанных слов, и она закрыла себе рот рукой. – Простите.
–Бывает, – я пожала плечами.
–А вам не надо успокоительного?
Это меня удивило больше чем девушка покойного.
–Зачем?
–Ну, вы, наверное, переживаете…
–Это не повод меня успокаивать, – возразила я. И тут до меня дошло, почему сотрудники скорой и милиции так на меня косились. У меня погиб возлюбленный, а я совершенно спокойна. От меня явно ожидают истерики.
Я до сих пор не могу понять, почему я была так спокойна.
Потом меня попросили позвонить его родителям и срочно попросить приехать, ничего толком не рассказывая. Впрочем, я была с этим согласна. Довольно гуманно.
Первой приехала мать. Елизавета Андреевна.
–Вика, что случилось? Что-то с Серёжей? Говори!
–Э-э, – что сказать я не знала. Да и что тут скажешь?
–Что с моим сыном? – настаивала Елизавета Андреевна.
–У вас больше нет сына… – пробормотала я.
–ЧТО? Да ты… Где он? Куда ты его дела?
–Уважаемая, успокойтесь, – откуда-то выскочил врач. Причём весьма вовремя, Елизавета Андреевна как раз начала падать в обморок.
–Нельзя так, – сказал он мне укоризненно, когда Елизавету Андреевну уложили в зале на диван. – По мягче надо было.
–Сами бы говорили, – огрызнулась я.
–Вон как она распереживалась, – встряла медсестра, – видно любила его, не то что некоторые…
–Маша, – прикрикнул на неё врач, – за языком последи!
–А что я такого сказала? – удивилась Маша. Но в этот момент Елизавета Андреевна начала возвращаться в наш дерьмовый мир обратно, и медсестра не успела ничего больше сказать.
Моё положение ухудшилось после того, как Елизавета Андреевна убедилась в правдивости моих слов собственными глазами, а мент высказал версию о возможном отравлении.
–Это всё ты! – заорала она, тыча в меня пальцем. Я устало уставилась на неё. – Хоть бы вид сделала, что переживает! Сидит, блин! Убила моего сыночка и спокойна, дрянь!
Отвечать ей ничего не хотелось. Ругаться с ней не было никакого желания, тем более что её можно было понять. В соседней комнате лежало тело её единственно-го сына. От усталости у меня закрывались глаза. Но самое ужасное было в том, что я действительно была виновата в его смерти. Нет, конечно, я не подсыпала ему яда. Но если б я приехала, как только он позвонил, всё бы было по другому. Он был бы жив!
А Елизавета Андреевна продолжала сыпать оскорблениями, не обращая внимания на врача, не оставлявшего бесплодных попыток успокоить её. То, что я ни-как не реагировала на её слова, по-видимому, только раздражали Елизавету Андреевну.
Наконец, она не выдержала и бросилась на меня с кулаками. Врачи кинулись оттаскивать её, потом подоспела доблестная милиция. Минуты через две им удалось оторвать упирающуюся и ругающуюся мать от весьма расцарапанной меня. Елизавете Андреевне вкололи дозу успокоительного, больше подходящую для слона. Она успокоилась, села в противоположное кресло и тихо заплакала, что-то бормоча себе под нос.
Этого моя измученная за день психика не выдержала, и я отправилась на кухню. Хотелось удавиться. Сильно. Я слышала, как пришёл Валерий Петрович, как врач рассказал ему, что произошло, как Елизавета Андреевна выложила ему свою точку зрения на произошедшее.
–Почему она жива? Почему моего сына больше нет, а она жива? – громко кричала она, заставив врача вновь полезть за успокоительным. Похоже, они израсходуют на неё месячный запас. – Это она во всём виновата! Он был примерным ребёнком, пока с ней не связался!
–Лиза, он давно уже не ребёнок, – спокойно сказал Валерий Петрович. – И никогда не был примерным.
–Замолчи! Сейчас же замолчи! Ты его совсем не любил! – закричала Елизавета Андреевна. – Тебе всё равно, что нашего сына больше нет! Ты с ней заодно!
–Лиза, успокойся и перестань нести всякую чушь. Я переживаю не меньше твоего, но я же никого не обвиняю. Где Вика? Я хочу с ней поговорить.
–В кухне, – ответил за Елизавету Андреевну врач, пытающийся вколоть ещё одну дозу успокоительного.
Я сидела на подоконнике, свесив ноги в открытое окно. Высоты я не боюсь, и очень любила так сидеть. Как зашёл Валерий Петрович, я слышала, но не повернулась на звук его шагов.
–Вика, да ты что! – он втащил меня в комнату. Я непонимающе уставилась на него, но потом сообразила, что он видно подумал, будто я хочу спрыгнуть. Нет, те хочу. Вернее, хочу, но это не способ уйти от проблемы.
–Прости её, Лиза сильно переживает. Нам всем сейчас тяжело. Это ты вы-звала скорую?
Я кивнула. Потом рассказала то же самое, что уже говорила сотрудникам скорой и милиции.
Часа через два все наконец-то разъехались. После небольшого скандала, раз-вернувшегося между Елизаветой Андреевной и врачом, скорая увезла тело в морг для дальнейшего исследования. Я позвонила домой и сказала, что я не приеду, останусь ночевать у Серёги. К этому домашние уже привыкли, и возражать не стали. О произошедшем я им рассказывать пока не стала, это не телефонный разговор. Под действием успокоительного и снотворного Елизавета Андреевна быстро уснула, поэтому никто не запрещал мне оставаться.
Спать я легла на диване. Сначала думала, что не усну, но оказалось, что за день я неплохо устала и вскоре заснула.
Но все ужасы прошедшего дня отступили на второй план перед сном, при-снившемся мне в ну ночь.

Я нахожусь на берегу реки, Иртыша, скорее всего. День такой хороший, травка зеленеет, солнышко блестит. И тут вижу, на другом берегу Серёга стоит. Живой. Он мне кричит, чтоб я к нему шла.
–Нет, лучше ты ко мне. Тут глубоко, а я же плавать не умею.
–Хорошо. Только не уходи. Слышишь, Вика, не двигайся с места, что бы ты ни увидела. Поняла?
Чего же тут не понятного. Стой, ни куда не ходи, чтобы не случилось. Вот только что может случиться?
Серёга тем временем ступил в воду. И тут я поняла, что должно было случиться, вернее случилось. Вода от его ног темнела, превращалась в топь. Шаг за шагом.
“Мутная вода, – мелькнуло у меня в мозгу. – Она снится к потере, болезни, смерти. Ведь это всё мне снится, да?”
На солнце набежали тучи, а Серёга всё приближался. Я хотела закричать, да что там заорать во весь голос, но не могла, в горле пересохло, крик умер, не успев родиться. Моментально позабыв все предупреждения, я хотела убежать без оглядки, но мои ноги словно приросли к земле. Ничего не понимая, я глянула в низ и чуть не лишилась сознания, трава под моими отчего-то босыми ступнями медлен-но умирала.
–Ты что же, меня испугалась? – спросил Серёга, улыбаясь. Но это была не его улыбка, он вообще был не такой как всегда. “Ах, да, – внезапно поняла я эту перемену, – потому что он умер”.
–Ты мёртвый? – на всякий случай спросила я. И тут же поймала себя на мысли, что опять веду себя как героиня бразильского сериала, а вопросы задаю в лучших традициях медсестры Маши.
–А ты как думаешь? Ей-богу, Вика, ты меня прикалываешь. Я похож на мёртвого? – опять улыбнулся он.
Да, на мёртвого он не очень-то походил. Но я же видела. И врачи констатировали факт смерти. Значит, я схожу с ума. Мутная вода. Потеря есть, болезнь тоже, осталось совсем немного – смерть.
–Но я же видела…
–Нет, это не то, – перебил он меня. – Это всё не то, это я умер физически. Но моя душа жива. Я пришёл за тобой. Мне разрешили забрать тебя с собой.
–Кто? Я сейчас умру?
–Нет, вернее да, умрёт твоё физическое тело, но душа будет жить. Мы будем вместе. Мы будем свободны! Всё как мы мечтали, понимаешь?
Я где-то читала, что после смерти можно забрать своих близких к себе.
–А куда ты попал? – вдруг спросила я неожиданно даже для себя. – В ад или в рай?
Вопрос Серёге явно не понравился. Он поморщился, как будто я отвесила ему пощёчину:
–Какое это имеет значение?
–Большое. Ты в аду, да? Скажи, это так, да? Я не хочу к тебе. Не трогай меня!
–Тут лучше. Даже в аду лучше, чем на земле. Кипящие котлы это всё вымыслы, здесь свобода. Слышишь? Мы будем свободны! Всё как мы мечтали. Я люблю тебя, Вика, я заберу тебя к себе.
–Я не хочу в ад!
–Дался тебе этот ад! – кажется, он начинал раздражаться. – Да какая разница, главное мы будем вместе!
–Неужели ничего нельзя сделать?
–Что ты хочешь делать?
А в самом деле что?
–Не знаю…
–Тебя никак не возьмут в рай! У тебя столько грехов, несмотря на твои семнадцать, что хватит на всех китайцев.
–Я исправлю. Мне просто надо время.
–Ага, даже если ты с сегодняшнего дня уйдёшь в монастырь, тебе понадобиться как минимум триста лет, чтобы замолить то, что мы натворили за два месяца. А у тебя нету столько времени, по правде сказать, у тебя вообще его нет. Взгляни на себя.
Он схватил меня за руку и подтащил к огромному зеркалу в большой старинной раме. Надо сказать, я понятия не имею, откуда на берегу реки возникло это зеркало.
Взглянув в зеркало, я всё-таки сделала то, что собиралась с самого начала – я завизжала во весь голос. Из зеркала на меня смотрела полулысая беззубая старуха. Скрюченная и страшная. Всё лицо её покрывали глубокие морщины.
–Ну как? – поинтересовался Серёга. – Это твоя душа.
–Нет, – я замотала головой. Старуха в зеркале сделала то же самое. – Это не я. Я молодая, мне семнадцать.
–Конечно, твоё тело молодо, но душа у тебя старухи. Твои грехи заставили состариться её. Глянь на ухо, твои серёжки, нос, бровь, пупок, татуировки. Даже клочки оставшихся волос красного цвета. С такой душой путь в рай для тебя за-крыт. Да и зачем он тебе, когда мы с тобой можем быть счастливы и в аду!
–Я не хочу в ад! – сказала я, срываясь на крик.
–В общем, я пришёл тебя предупредить, ровно через месяц ты умрёшь. По-прощайся с родителями, друзьями, знакомыми.
–Не-е-ет!
С этим криком я проснулась. Меня бил озноб. Откуда-то рядом возникла Ели-завета Андреевна.
–Вика, прости, что я накричала на тебя. Конечно же, ты переживаешь. Успокойся, это сон, просто плохой сон.
Видимо я во сне что-то говорила. Просто сон? Как бы не так! Это явно не спроста!

Я оказалась права на все 120%. Что бы это ни было, но явно не простой сон. С того дня Серёга приходил ко мне каждую ночь, во сне, разумеется. И каждую ночь он напоминал, сколько мне осталось, и весьма участливо спрашивал, попрощалась ли я с родными. Это для меня было настоящим кошмаром. Несмотря на то, что к смерти я всегда относилась философски, умирать отчего-то не хотелось.
В принципе, я никогда не боялась смерти, понимая, что такой конец рано или поздно ждёт каждого, но знать, что тебе отпущен лишь месяц…
О произошедшем я никому не говорила. Не было особого желания. Не исключено, что меня попросту бы приняли за сумасшедшую. Правда, все заметили, что моё состояние ухудшилось: мол, бледная я совсем, ем плохо, не весёлая. Но с рас-спросами не приставали, думали, я всё ещё Серёгу оплакиваю, а я не его, я себя оплакивала. Бывает, так идёшь по улице, смотришь вокруг, и жить хочется просто ужас как!
И я вот так думала, что с одной стороны Серёга всё-таки эгоист и никого оправдания ему нет, но ведь он любит меня, а вдруг там действительно лучше…
Через две недели я не выдержала, рассказала всё Аське. Она долго молчала, я уж было, подумала, что она напряжённо вспоминает номер психушки, но нет, она согласилась, что это может быть правдой.
–Ладно бы, – говорит, – тебе бы это один раз приснилось, в день его смерти, я бы ещё поняла. Ну, там, на нервной почве и всё такое, но чтобы вот так, постоянно… Не знаю, что и сказать…
–Я знаю. Никому и ничего, ОК?
–Как скажешь…
Больше мы к этой теме не возвращались. Пока не истёк отпущенный мне месяц. Ночью я как всегда видела Серёгу, что впрочем, давно перестало быть для меня новостью. Но в тот раз он вёл себя так, что у меня умерла последняя надежда остаться в живых. Почему? Не знаю. Я просто почувствовала.
В тот день я пришла в школу с таким выражением на лице, что молоко за километр сворачивалось. Конечно, начались расспросы, я молчала. Но на уроке не выдержала – расплакалась без всякой причины, конечно причина у меня была, просто о ней никто не знал. Тут началось такое…
Через внушающую толпу любопытных одноклассников, наперебой интересующихся, в чём дело (со мной такого никогда не случалось), ко мне пробилась Аська. Она не стала спрашивать, ни что случилось, ни самостоятельно строить какие-либо догадки, просто спросила:
–Сегодня?
Я кивнула. Тут же на Аську обрушился весь шквал вопросов, видимо одноклассники поняли, что от меня они ничего не добьются. Но мы хранили неприступное молчание – вдруг обойдётся.
Не обошлось.
Уроки закончились благополучно. Отправились мы домой. Аська, всё время не отходившая от меня (видимо, ожидала, что я повалюсь замертво) и то и дело странно поглядывавшая, вроде бы успокоилась и вздохнула спокойно. Однако расслабляться было рано, да кто же знал?
Только мы вышли за ворота школы, стали переходить дорогу, как на дорогу вылетел разваливающийся «Запорожец» на невероятной для него скорости. Мы прыснули врассыпную, но видимо из всей нашей толпы больше всего ему приглянулась всё же я, поэтому он на полном ходу въехал прямо в меня. И скрылся.
Боже, какой там поднялся визг. Аська в слёзы. Прощальную песнь как над покойником завела. Девчонки в недоумении. Кто-то вызвал скорую.
Как ни странно сознания я не потеряла, хотя моё состояние продолжало ухудшаться. Это я поняла из разговоров врачей. По их словам выходило, что особых повреждений у меня нет, но пульс падает.
Мысленно я со всеми простилась, приготовилась умирать. Как меня привезли в больницу, не помню, уже без сознания была.

А сон, который приснился мне тогда во сто крат страшнее всех тех вместе взятых.
Чудилось мне, будто падаю. Темно вокруг. Но ощущение падения реальное. Сколько это падение продолжалось, не знаю, не очень долго, и вот упала я на пол, похоже каменный. Вокруг по-прежнему хоть глаз выколи. А тишина там прямо-таки гробовая. Страшно. И тут свет включился. Разом. Даже слёзы на глазах вы-ступили.
Немного проморгавшись, я оглядела место назначения. Попала я в какой-то зал. Старинный. Полы каменные, стены тоже частично, факелы на них, которые и зажглись разом, ослепив меня.
Но что меня поразило больше всего, так это то, что в комнате я была не одна. По всему периметру зала стояли скамейки, на которых сидели люди. А у дальней стены, стоял большой стол. За ним тоже сидели люди. И все они смотрели на меня, что очень смущало.
–Не бойся, Виктория, – сказал один из мужчин за столом. Он говорил тихо, совсем не напрягая голоса, однако в такой звенящей тишине эти слова были подобно грому. – Иди сюда.
Я огляделась. Деваться некуда, оставалось только подчиниться. Не думаю, чтоб он хотел напасть на меня. От взглядов окружающих мне стало совсем не по себе. Как же мне всё это не нравится!
К столу я шла как на эшафот. Люди на скамьях продолжали внимательно следить за моими передвижениями, изредка переговариваясь.
–Ты присутствуешь на Высшем Суде, – продолжал всё тот же, когда я при-близилась. – Сейчас мы решим, куда тебе направиться: в Ад или Рай. Это – Весы, на которые будут положены твои поступки, дабы понять каких больше. Если перевесит Добро, то ты направишься в Рай, ежели Зло, то…
Продолжать ему не было нужды, я всё поняла. Да и смотреть на поступки то-же. Добро пожаловать в Ад!
–Поскольку я знаю, что вы смертные не доверяете никому, даже себе, то мы предоставим весьма веские доказательства, – и он махнул рукой куда-то за её спи-ной.
Я резко обернулась. Прямо передо мной высился внушающих размеров экран.
–Тут мы всё и увидим, – заключил всё тот же. По-видимому, остальные не обладали таким счастьем как дар речи. Я представила, что сейчас отразит этот эк-ран. Захотелось провалиться сквозь землю. А может я уже там? Или на небесах? Этого я не знала, да и не испытывала большую потребность знать.
Следующие полчаса они просматривали страницы моей биографии. И почти все, что они видели, ложилось на чашу Весов со Злом. Мои поступки, мысли, чувства…
Я себя чувствовала прескверно. Наверное, если, раздевшись, выйдешь на площадь, и то будешь чувствовать себя приятней.
–Хм, чаша Зла явно перевешивает, потирая подбородок, подытожил всё тот же. – Конечно, мы должны учитывать, что ты провела на земле очень мало времени, и времени на добрые дела у тебя было не очень много, но с другой стороны, ты же нашла его на… – он вновь махнул на чашу со злом.
Я и сама обдумывала это же. Мне никогда не было так плохо. Даже на утро, после того как мы с Серёгой накурились какой-то гадости.
–Нам очень жаль, что мы вынуждены оборвать твою жизнь в самом начале, но за тебя попросили, – он сделал неопределённый жест. Я проследила за его рукой и наткнулась взглядом на… Серёгу. Ну конечно! Он же заварил эту кашу! теперь вот пришёл посмотреть, как я отправляюсь в его драгоценный Ад!
И в этот момент я поняла, как на место огромной, всепоглощающей любви приходит ненависть. Я ненавидела его каждой клеточкой тела! Я готова была его убить, и меня останавливал лишь тот факт, что я уже это сделала. Я так и продолжала винить себя в его смерти и продолжаю до сих пор. Особенно, когда стало известно, что инфаркт у него наступил от чрезмерного употребления алкоголя. С того дня я завязала со спиртным, боясь такой же участи, но как выяснилось, опасалось зря – мне суждено погибнуть под колёсами «Запорожца».
–А могу я хоть что-то исправить? – не веря себе и запинаясь, спросила я. – Можно я ещё поживу? Я постараюсь всё исправить… Если это ещё возможно…
Я заметила, как побагровело лицо Серёги, но мне уже не было до этого дела. Я жалобно смотрела на лицо человека (интересно, он человек?), от которого зависела её судьба.
–Меня умиляет самонадеянность смертных, – наконец сказал он, – с чего ты решила, что в твоих силах что-то исправить? Ты хочешь жить. Я знаю. Несомненно, мы совершили ошибку, забрав тебя, но нас об этом просил дорогой тебе человек. Он уверял, что ты оставишь землю, спустишься в Ад, и вы будете счастливы. Но ты, даже не видя этого места, поняла, что в Аду невозможно быть счастливыми. Не так ли?
Я нерешительно кивнула.
–Что ж, мы даём тебе этот шанс. Попытайся не повторить своих ошибок. Расплата будет ужасна…
–Нет! Вы же обещали, что она останется со мной и мы будем счастливы! – закричал Серёга.
–Мы говорили лишь о том, что она должна согласится добровольно остаться с тобой в Аду. Её час ещё не пробил, поэтому она имеет возможность выбирать…
Продолжения разговора я не слышала. Мир закружился перед глазами. Я начала подниматься, а очнулась на операционном столе. Вдохнула. И поняла, что я жива. И буду жить. И ни за что не нарушу обещания. Я всё исправлю. Всё, что смогу. Потом мне, кажется, вкололи снотворного, потому что больше не помню ничего, только с того момента как открыла глаза в этой вот палате и увидела вас.

Мы долго молчали. Казалось, даже Вера пожалела, что захотела узнать, что та-кое клиническая смерть. Каждый думал о своей жизни. Не окажемся ли мы в такой ситуации как эта девочка? Вдруг наши грехи не позволят нам попасть в Рай. Стало страшно. Появилось жуткое желание творить добро.
–И что же ты собираешься делать? – наконец нарушила я молчание. Вика сидела, обхватив руками колени и сложив на них голову. От звука моего голоса она вздрогнула.
–Не знаю, у меня не было времени подумать над этим, но я буду делать что-нибудь хорошее. Что бы хоть как-то исправить положение. Да и вообще, не только ради себя, мне жаль моих родителей, они из-за меня переживали. Да и вообще, хочу делать добро людям…

На следующий день утром к нам в палату вошёл врач. Справился о моём само-чувствии и сказал, что меня можно выписывать.
Я попрощалась с девчонками. Вика спала. Мы решили её не будить. Вряд ли ей часто выпадала возможность спокойно поспать за прошедший месяц. Я попросила девчонок передать ей, всего наилучшего. Сказать, что я верю, у неё всё получится.
И я действительно верила в это. Она молода. Ещё не поздно начать жизнь с начала. Главное не наступить второй раз на те же грабли.
Я вышла на улицу, неся в руках пакет с нехитрым имуществом. На улице во всю светило солнце, я зажмурилась от яркого солнца. Хотелось жить. Боже, как же мне хочется жить!