ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ИОСИФА ВИССАРИОНОВИЧА

Он разомкнул веки, и на усатом профиле обозначился тигровый глаз – рыже-коричневый, матовый, как одноимённый камень. Его непрозрачность вскоре расступилась, внутри загорелся свет, и стал он глазом тигриным.
Взгляд проплыл по потолку, стенам.
«Что за странный сон!» – подумал Сталин.
Какой-то просторный зал – много больше привычного зала заседаний в Большом Кремлёвском дворце. На трибуне – Никита. Как всегда размашист, кипуч.
– Это на его совести смерть любимца партии Сергея Мироновича Кирова! – Хрущёв взмахивает обоими кулаками и перескакивает на фальцет. – Это по его указанию был он убит! По указанию Сталина!
В зале всплескивается волна голосов – и... оседает... Никто, ни один человек не встаёт, не идёт к трибуне, чтобы прогнать гнусного лжеца, коварного предателя! Сталин всматривается в Президиум. Но там нет знакомых лиц – Молотова, Кагановича, Берии... Он замечает только Суслова и Шверника, которые вместе с остальными сидят, потупив взор, и молчат... Что это?!
Затем он снова видит этот же зал, но на трибуне уже не Хрущёв, а какой-то мужчина с разлитым по широкой плеши родимым пятном.
– На мне как на президенте СССР лежит ответственность за будущее государства. – «Ге» он произносит мягко, по-южнорусски. – И давайте мы тут с вами не будем... – Он делает пространный жест рукой. – Нам надо на́чать продуманную работу, чтобы безболезненно реформировать Советский Союз в Союз Суверенных Государств...
«Как?! – вскипает всё внутри у Сталина. – Что несёт этот «президент»?!»
Но в следующую секунду он видит на той же трибуне другого оратора, – крупного, седовласого мужчину с рубленым лицом и маленькими глазками.
– В качестве президента России предлагаю съезду народных депутатов ратифицировать Беловежское соглашение о прекращении существования Союза Советских Социалистических Республик! – произносит он энергичным тоном, а голос его звучит неровно, иногда прорываясь высокими неприятными нотками, как если бы чиркнули железом по стеклу. – Мы все видим, что СССР распался де-факто, пора это признать и де-юре...
Сталину не хватает воздуха, он рукою разрывает себе грудь и – умирает. Так кажется ему, потому что проходят тьма и тишина, прежде чем он просыпается.
Такая чертовщина привиделась ему, пожалуй, впервые. Хотя довольно часто, когда он ночует в своей кремлёвской квартире, ему снится всякая дребедень. Поэтому обычно после работы он едет на Ближнюю дачу. А тут вот остался: ночью они с Берией и Кагановичем осматривали новые станции метро. Курская, Таганская, Павелецкая... Вот уж верно сказано: «подземные дворцы»! Много света, простора и... товарища Сталина. Мозаичные панно, скульптуры, барельефы... Он давно уже махнул на это рукой. Людям нельзя без Бога. Кому же, как не ему им быть, – тому, кто отвечает за ВСЁ! Да и поклоняются, в общем-то, не ему – пожилому человеку с рябым лицом, сухой рукой и больным сердцем, который никак не победит в себе тягу к курению. Поклоняются тому нестареющему мужчине с красивыми усами, который то в ладном френче, то в военном мундире взирает с портретов на советский народ. Однажды он сказал дочери, кивнув на известную картину , где величественный Генералиссимус стоял с красным карандашом в руке перед разложенной на рабочем столе картой, определяя направление главного удара.
– Вот кто Сталин! Не я!
И присудил художнику премию имени Бога.
Он встал с постели; накинув халат, раздвинул шторы. На него глянула пустая Сенатская площадь, залитая дневным, уже притомлённым солнцем. Через площадь привычно ширилось здание Арсенала.
Сталину вдруг подумалось: а откуда художнику Решетникову известно, что из окна его кабинета в здании Сената не видно Спасскую башню? Ведь там нарисована какая-то другая, похоже, Арсенальная. Это при том, что на его картине ничего не соответствует реальности – ни голая стена кабинета, ни макет самолёта на столе, ни, конечно же, облик Генералиссимуса... Всё там условно, символично, как на плакате, и изображение Спасской башни с пятиконечной звездой просто напрашивается само собой. Но он её не нарисовал. Странно... Этот художник никогда не бывал у него, однако, получается, знает, что окна его кабинета не смотрят на Спасскую башню.
Размышляя, он отошёл от окна, неспешно вернулся. «Это всё сон, – заключил Сталин. – От него эта излишняя подозрительность... А вот с Никитой следует поговорить».
* * *
Хрущёв смотрел по обыкновению преданно, с обожанием. Всё-таки неказистый он: круглый, лысый, уши острые, торчат... да ещё эта бородавка возле носа... Нос тоже... А, ладно... Главное, понятлив, исполнителен, энергичен. Даже приходится иногда осаживать. Как он в тридцать седьмом году рукава засучил! Всё требовал, чтобы увеличили ему «лимит» для Московской области по репрессируемым! Правда, в войну обосрался... И под Киевом, и под Харьковом...
– Напомни мне, Никита, где ты был в тридцать четвёртом году, когда Кирова убили?
– В Москве, товарищ Сталин. Вы в январе тридцать четвёртого года оказали мне высокое доверие возглавить городской комитет партии.
– Значит, ты был тогда членом ЦК. А теперь скажи мне, Никита, знаешь ли ты, при каких обстоятельствах убили Кирова?
– Конечно. Его убил троцкист-зиновьевец Николаев, в Смольном.
– А почему убил?
Хрущёв растеряно посмотрел на вождя.
– Чтобы нанести удар по партии.
Сталин поморщился.
– Ты не на митинге. Как и многие члены ЦК того времени, ты не можешь не знать настоящих обстоятельств его гибели.
– Его убили в собственном кабинете во время... любовного свидания...
– Скажи проще: на бабе его убили... Обманутый муж выстрелил ему в затылок!
– Так точно, товарищ Сталин.
Хрущёв подобрался; даже, со скидкой на его полноту, «вытянулся в струнку». А Сталин неожиданно спокойно сказал:
– Но всё равно, и такая его смерть послужила делу партии. Мы сумели расправиться со многими недобитыми врагами Советской власти.
– Так точно! Благодаря вашей прозорливой политике!
Сталин улыбнулся в усы, вспомнив, как от души потешает компанию Хрущёв во время ночных посиделок на Кунцевской даче.
– Ладно, Никита, иди...
По пути к дверям нижняя губа у Хрущёва отвисла и дурашливо-подобострастное выражение лица сменилось на озабоченно-недоброе – с такими лицами по возвращении от начальства устраивают разнос подчинённым.
Он был уже у порога, когда услышал:
– Товарищ Хрущёв!
Он тут же повернулся, а лицо его приняло подобострастное выражение.
– Значит, вы не утверждаете, что товарищ Киров был убит по моему приказу?
Хрущёв на время онемел, потому и ответил не сразу:
– Мне такое и в голову никогда не приходило!
Сталин пристально всматривался в него своими тигриными глазами. Не было никакого сомнения, что тот искренен.
– Хорошо. Иди, Никита, – отпустил его с миром.
(Так вот, получается, кто надоумил Хрущёва!..)
* * *
В девятом часу вечера рабочий день Вождя был в самом разгаре. На его столе лежал рапорт военного министра СССР Василевского, который докладывал о приговоре военного трибунала в отношении командира танкового полка из Закавказского военного округа. «28 лет, полковник, Герой Советского Союза, в Советской армии (Рабоче-Крестьянской Красной Армии) с 1939 года» – суть излагалась сухо, казённо, без тени сочувствия к комполка, а между тем его поступок, несомненно, заслуживающий порицания, казался Сталину оправданным. Этот офицер, начавший боевой путь в сорок первом году сразу по окончании военного училища и проявив себя более чем достойно, в свои двадцать восемь лет всё же оставался молодым человеком, у которого война отняла многие радости мирной жизни. Его часть дислоцировалась недалеко от небольшого городка, куда он отправился воскресным вечером – в Дом культуры. Там на танцах у него случился конфликт из-за девушки, местные ребята наваляли ему (он был в штатском), в результате чего оскорблённый полковник, прибыв в полк, поднял комендантский взвод и направился с ним в Дом культуры со всеми вытекающими для местной молодёжи последствиями. Военный трибунал приговорил его к лишению всех званий и наград и отбыванию в лагере десятилетнего срока. Поскольку речь шла о Герое Советского Союза, министр просил у Сталина разрешения на исполнение данного приговора.
Сталин в раздумье смотрел на рапорт. Наконец, он взялся за карандаш, которым накладывал резолюции, но вошёл секретарь Поскрёбышев.
– Товарищ Сталин, к вам Берия.
* * *
Берия был очевидно встревожен. Большая редкость, чтобы какие-либо чувства проступали на его выбритой белой физиономии. То есть, может, они и проступали, как у любого человека, но различить их за вечно холодным, злобно-надменным выражением было очень трудно. Странно, черты этого лица по отдельности не имели ничего отталкивающего, однако, сложенные вместе, составляли портрет хищной птицы. Наверно оттого, что главными на лице были глаза – круглые, тёмные, в которых, как у птиц, а также рыб, змей и, видимо, у дьявола, не отражалась душа.
А ещё они иногда исчезали под льдистым сверканием стекляшек пенсне. Как сейчас.
– Иосиф Виссарионович, это чрезвычайно важно!
– Садись, Лаврентий, слушаю.
Вот о чём был его рассказ.
Недавно с гастролями от Ленконцерта приехал в Москву некий «маг и чародей» – прорицатель, иллюзионист, гипнотизёр. Как доложили Лаврентию Павловичу, на выступлениях он творил, буквально, чудеса! Берия приказал выяснить, что за человек. Польский еврей, бежал в СССР накануне войны, в общем, подозрительная личность. Лаврентий Павлович распорядился доставить его к себе. Во время беседы тот держался уверенно, не юлил, отвечал, что не шарлатан.
– Как вы можете это доказать? – спросил Лаврентий Павлович.
– Посадите меня в тюремную камеру. Я оттуда освобожусь и вернусь сюда, к вам в кабинет. Мне понадобится не более получаса.
– И что же? – Сталин, медленно ходивший позади стула, на котором у длинного стола сидел Берия, остановился.
– Ровно через двадцать четыре минуты (Берия вскочил с места и повернулся к Сталину) он вошёл в мой кабинет!
– Как ему это удалось?
– С помощью гипноза! Он воздействовал на тюремную охрану, комендантскую службу, на моего секретаря!
Сталин строго посмотрел на соратника.
– Так точно! Виновные понесут наказание!
– Не горячись, Лаврентий. Причём здесь эти люди? Этот чародей тебя случайно не загипнотизировал?
– Он разумный человек, а разумный человек не посмеет... Но это ещё не всё, не это главное. Он способен предвидеть будущие события! Когда я задал вопрос, что буду делать через час, он ответил: проводить совещание с Курчатовым!
– С Курчатовым? – переспросил Сталин, имея ввиду, что этот учёный, работая над атомным проектом, был «засекречен» не меньше, чем разведчик-нелегал. – А не мог этот гипнотизёр подглядеть в «Распорядке дня» у твоего секретаря его имя?
– Не мог, товарищ Сталин! Я сам, а не секретарь, составляю себе рабочий план. А ещё...
Берия замялся.
– Говори, Лаврентий!
– Вы знаете, у меня есть женщина. Вы неоднократно говорили, чтобы я навёл порядок в личной жизни, но мне пока не удалось...
– Есть женщина... – повторил за ним Сталин. – И не одна! Ты, Лаврентий, большой проказник! Продолжай.
– Она живёт на улице Горького. Так вот, он сказал, что ближе к ночи я поеду на улицу Горького к некой даме. И назвал её имя. А я ведь, действительно, собирался...
Сталин усмехнулся:
– Что ж, придётся поехать!
– Иосиф Виссарионович! Он не мог знать её имени!
Сталин всё также прохаживался по кабинету. Несколько минут назад он достал трубку, и теперь посасывал её, хоть и была она пуста.
– Дальше этот человек заговорил сам, – продолжил Берия, – я его не спрашивал. – Он сказал, что никогда прежде не заглядывал в далёкое будущее, а недавно его увидел: появятся два человека, которые разрушат Советский Союз. Точнее, они уже существуют.
Рыже-карие глаза Сталина сверкнули, и он замер: а ведь сон был о том же!
– Где сейчас этот человек? – спросил Сталин.
– Он остановился в гостинице «Москва».
– Прикажи его доставить сюда!
* * *
Он был высокого роста, сутуловат, с крупным лицом, на котором царствовал орлиный нос – от его подножья текли к концам небольшого рта две глубоких борозды; глаза чёрные, тоже небольшие, но поразительные: казалось, в них клубилась темень.
– Здравствуйте, товарищ Сталин.
Голос его прозвучал самым обычным мужским баритоном. Судя по тому, что «гость» собирался в спешке, а об этом говорило отсутствие галстука и запонок, подчинённые Берии особо с ним не церемонились. Однако подобное обращение не воздействовало на него подавляюще: и тени смятения не чувствовалось в нём, в отличие от тех, кто столь же неожиданно оказывался в кабинете Вождя.
– Здравствуйте. Садитесь. Мне сказали, что вы способны предвидеть будущее. Это так?
– Так. Но я стараюсь не обращаться к этому дару.
– Почему?
– Потому что не хочу потерять интереса к жизни.
– А если мы всё-таки попросим вас заглянуть вперёд, сделаете вы нам одолжение?
– Конечно, товарищ Сталин.
– Тогда скажите, кто будет следующим Военно-морским министром СССР?
Берия сразу же понял хитрость Сталина: два дня назад на Политбюро было принято решение о замене министра, адмирала Юмашева, на адмирала флота Кузнецова, о чём, конечно же, никто ещё не знал.
В противоположность тому, что можно было бы ожидать от «гостя», он не стал делать пассы, закатывать глаза, а, помолчав, просто сказал:
– Кузнецов... Николай Герасимович.
В усах Сталина шевельнулась одобряющая недоулыбка.
– Я знаю ваш следующий вопрос, – неожиданно заговорил «гость». – Я назову этих людей. Потому что не хочу, чтобы Советский Союз распался. Это обернётся большой бедой для всего мира... Начнёт Горбачёв, закончит дело Ельцин.
– А имена? Кто они, где живут? – включился в разговор Берия.
– Имена... – задумчиво протянул «гость» и вдруг замер, глаза у него сделались какими-то невидящими, застыл клубящийся в них мрак.
– Михаил Сергеевич Горбачёв и Борис Николаевич Ельцин... – наконец, произнёс он. И тут же поправился:
– Нет, наоборот: Борис Николаевич Горбачёв и Михаил Сергеевич Ельцин... Первый из Свердловской области, сейчас ему лет восемнадцать-девятнадцать, второй из Ставрополья, того же возраста. Это всё. Больше я ничего не вижу.
Сталин и Берия переглянулись.
– Ну что ж, вы нам очень помогли, – признательно кивнул Сталин. – Есть ли у вас пожелания личного характера?
– Пожалуй, нет.
–Тогда всего вам хорошего, – Сталин протянул «гостю» руку.
После его ухода Берия остался сидеть возле стола, Сталин подошёл к окну, и в кабинете надолго повисла тишина.
– Лаврентий, – повернулся, наконец, Сталин, – с головы этого человека не должен упасть ни один волос.
–Так точно, товарищ Сталин! – энергично поднялся со стула Берия.
– Ну а с этими... Ты знаешь, что делать...
– Сейчас же приступим к розыску!
– Хорошо, иди, работай... Да, вот ещё что.
Берия застыл. Сталин, прежде чем заговорить, прошёлся мимо него пару раз своей походкой хозяина – чуть вразвалку, неторопливо.
– Что ты можешь сказать о Хрущёве? На основании данных, которые ты получаешь по своим каналам. Ты же за всеми следишь... Даже за мной.
– Никак нет, товарищ Сталин, за вами никто не следит!
Сталин махнул рукой.
– Ну, так что скажешь?
– Ничего предосудительного...
– Да? – Сталин искоса посмотрел на Берию. – Ты, Лаврентий, не теряй бдительность!
– Есть, Иосиф Виссарионович!
– Теперь иди.
Сталин снова подошёл к окну, и к нему безмолвно прильнула синяя ночь.
«Поеду на дачу, – решил Сталин, – устал».
Однако перед тем как вызвать Посрёбышева, он сел за рабочий стол и на рапорте Василевского написал:
«Званий и наград не лишать. Перевести на ту же должность командира полка в Дальневосточный военный округ. И. Сталин».