Тот, в сапогах

Леонид Бабанский



ТОТ, В САПОГАХ

(Рассказ)


Холода были чрезвычайно утомительны. Дни стояли пасмурные, с утра тихие, а к вечеру частенько поднимался ветер. Сыпал снег, мела позёмка, под ноги один за другим катились снежные валы. Через них хотелось перешагнуть, даже не мне одному, но успеть было невозможно. Снежные потоки насквозь пронизывали толпу, упруго ударяя по коленям. Снег был повсюду. Его высвечивали фонари, витрины, фары, неоновые слова на крышах. Из-за снега, находящегося на земле и в воздухе, всё уличное пространство было пропитано светом, а в душе рождалось ощущение чего-то таинственного и волшебного.
Ветер выписывал между домами замысловатые фигуры, поднимал из сугробов то снежный столбик, то грибок, то змейку, существующую не долее нескольких секунд, но даже такая кратковременная общность снежинок, движущихся по спирали кверху, приковывала внимание, заставляла ступить мимо тропинки и начерпать в обувь снега. Только во дворике дома, где я жил, всегда наблюдались штиль и покой.
Снег заметал и всё никак не мог замести небольшой двухэтажный старенький дом, где над крылечком днём и ночью горела слабенькая лампочка, осеняя путь немногочисленным жильцам и редким посетителям. Зато в подъезде за толстенной парадной дверью было сумрачно и тихо. Там на первом этаже и помещалась выделенная мне однокомнатная квартира.
Жильё моё, как мне казалось, было и вовсе беззвуковым. Я получил такую обитель, где можно было читать газету и слышать собственный пульс! Да, после института и студенческого общежития, я тишину оберегал, как мог. Можно сказать, купался в тишине подобно физкультурнику-моржу, после жаркого лета попавшему в спасительную прорубь. Ходил чуть не на цыпочках, телевизор включал только на четверть оборота. Правда, музыку, бывало, мог зарядить и погромче – так на то ведь она и музыка. Тем более, никаких жалоб на меня никогда не было.
Человек я был новый-новый. Мой диплом о высшем образовании, весь в гербах и розовых разводах, раскрывался сам, стоило только положить его на стол – такой тугой был на его обложке коленкор. Счётчик моих производственных заслуг был совершенно чист – ноль целых и ноль десятых, хотя, вполне возможно, где-то далеко справа от запятой на личном табло мелкие цифры некоторых моих успехов уже сдвинулись с нулевых позиций. Однако, непосредственный начальник, заведующий отделением, человек старой закалки и взглядов ярко-красных с коричневым оттенком, совершенно это обстоятельство во внимание не принимал и ругался на меня по пятницам как старик Пешков.
В тот день после работы я пришёл домой и с особым удовольствием долго слушал тишину. Потом чуть-чуть поужинал, перелистнул газету, лёг спать, и для меня, как для простого мальчишки, скрипел, качаясь, уличный фонарь и ветер пел на водостоке свою трагическую песню.
Тишину прорвало часа в два ночи. Сверху ударило таким страшным ударом, что я проснулся, сел, протёр глаза, а в ушах всё ещё звенело. Через минуту стало ясно, что на втором этаже, прямо над моей головой, явно происходит что-то нехорошее. Оттуда раздавался топот, прыжки, паденья мягких тел и твёрдых предметов. Потолок чуть не прогибался. Пришлось вставать.
Я походил по комнате, зачем-то включил и выключил свет. Открыл и закрыл форточку. Но шум продолжался. Про сон нечего было и думать.
Потихоньку начал одеваться во что похуже. Натянул тренировочный костюм, зашнуровал ботинки. Шнуровал долго, потому что это были не простые ботинки, а гады. Вздохнул и пошёл наверх, ещё неясно представляя себе, зачем. А там, над перекрытием, завывал ветер, загоняя сквозь невидимую щель в подъезд одиночные снежинки – прямо мне на шею. Дверь, крашенная половым суриком, была чужая, а шум, что доносился из-за неё, знакомый. Я колебался – так не хотелось вмешиваться… И вот, видно спросонок, стоя перед этой грубой дверью, я вдруг обратился к ней, мысленно, конечно, с горячей речью, горько её упрекая, приводя десятки доводов в пользу своей правоты, то потрясая руками, то замахиваясь на неё, но дверь презрительно молчала, как начальница, будто бы я хотел добиться от неё каких-то незаслуженных льгот. Тогда я грубо толкнул её вместо того, чтобы позвонить, а она взяла и открылась.
Пришлось шагать через тёмную прихожую, потом по коридору к дальней комнате, ориентируясь на звук. Там уже без стука заглянул в чужое помещение и увидел такую картину: на полу ничком лежал платяной шкаф, а около него отчаянно боролись двое довольно плотных мужчин. Места им явно недоставало, оттого они постоянно натыкались на остаточную мебель – стул и стол.
Что было делать? Долго не раздумывая, я распахнул дверь и брякнул первое, что пришло в голову:
- Тихо, граждане!
Который был моложе, тот как-то остолбенел, а старикан, пользуясь его замешательством, немедленно вцепился ему в глотку, да так, что мы вдвоём с молодым минут пять поочерёдно разгибали его пальцы. Он был дьявольски силён, тот, кто казался старым. При этом было непонятно, кто из них пьяный, а кто сумасшедший – спиртным разило от обоих. Старый наконец обмяк и повалился на пол, будто уснул.
- Что же это у вас творится? – строго спросил я молодого, после того, как отдышался.
- А то ты не знаешь,- ответил тот, утираясь не слишком свежим полотенцем. - Давай-ка шкаф поднимем, раз ты уж здесь.
- Вот кто ронял, тот пусть и поднимает,- возразил я. – И знать ничего не знаю, никаких подробностей. И знать не хочу в такое время.
- О-о, так ты здесь новенький !..Вот оно что…И знать ничего не хочешь. А что до тебя двое уехали из твоей квартирки – тоже неинтересно? Что ж, третьим будешь.
Я призадумался.
- Не, тогда давай, помогу…Зачем же третьим…И как это вас угораздило – шифоньером меня чуть не по голове…- бормотал я, помогая молодому ставить на ноги многопудовую громадину.
Тот, после расстановки мебели, отправился на кухню мыть стаканы.
- Посиди возле деда,- попросил он,- придержи, если снова дёргаться начнёт.
- Слушай,- спросил я.- Оно мне надо?
- Так я ж быстренько!
Действительно, он вскоре вернулся с двумя мокрыми стаканами и с солёным огурцом, порезанным на блюдце.
Пока мы выпивали за знакомство, старый приоткрыл глаза и навёл на меня резкость.
- Смотри,- предупредил я молодого,- шевелится!
- Вдвоём управимся,- пробормотал тот, наливая по второму разу.
Я решил задержаться на некоторое время, чтобы попытаться хоть как-то проконтролировать приятелей или собутыльников – чёрт знал, кто они такие.
- Слышь,- спросил я не будучи представлен молодому,- ты уйдёшь, я уйду – вот он кинет мне жару!
- Как это?- не понял тот.
- Ну, возьмёт, ещё раз шкаф уронит…Да мало ли что…
- Нет, ни в коем случае, даже не беспокойся,- клялся молодой,- он ничего мужик, когда трезвый. Мухи не обидит. Но пьяный – дурак… Да ты бери, бери огурчик!
- А можно узнать, часто вы с ним так резвитесь?
- Мы?..С ним?..Не…Очень редко. Ну, когда встретимся вот так, как сам видишь, ну, за бутылкой. Так его, значит, и клинит.
И вообще…он мне не только друг, а ещё и родственник!..Ну,.. дядька, что ли, двоюродный…Или дедок…Одним словом – кровиночка!.. Как человека не попроведовать? Нехорошо…Сам понимаешь – надо. Вот и посещаю.
- Понимаю. Посещать надо. А ссориться-то зачем?
- Да чтобы я с ним ссорился?! Да никогда!..Ни в жизнь!..Я до того мирный – ты не представляешь. А вот он - да. Он может. Он каждого из нас свернёт. В бараний рог. Ну,.. если поодиночке. А двоих – нет…Не потянет. Я редко к нему один заглядываю. А теперь – другое дело! Теперь ты есть! Это же совершенно другой коленкор!
- Да,- сказал я.- Значит, пора бы нам и познакомиться.
- Да уж,- ликовал молодой. – Витёк я. Витюха, значит. Ну, бригадир. А он мой родственник. Отдалённый. Один он, понимаешь? И квартира у него. Наблюдения требует. А то – мало ли что…Вот и ты один, пока что. А пьёшь-то здорово?
- Вообще не пью.
- Ну да, я же вижу…Водка всегда за мной. А ты когда и сам за дедушкой присмотришь. Смотрящий будешь, смекнул?
Я-то давно смекнул, что дедушка привстаёт, и готов кинуться на Витюху уже в ближайшую секунду. Так оно и получилось: снова крик, шум, ругань, дедовы пальчики на Витькиной шее, хрип, погром. Это дело мне было уже знакомо, потому скоро Витьку удалось освободить, дедушку утихомирить, а водку допить. Когда стороны отдышались, я начал толковый разговор.
- Что, голуби?..А?..Это что такое происходит?..Почему вас мир не берёт?..И долго это будет продолжаться?..Кто мне ответит?
- Да ладно,- отмахнулся Витька,- он сам не знает, что творит.
Бог ему судия.
- Нет уж, Витёк, сознавайся, чем ты мог до такой степени человека огорчить. Давай, давай, выкладывай, не стесняйся.
- Да что говорить, говорить-то и нечего,- бормотал Витька, доедая нехитрую закуску,- это он с фронта такой трёкнутый. После контузии.
Дед оживился.
- После какой такой контузии? Ну? Говори, мерзавец.
- Ну как же, Валентин Макарович, забыл, что ли? Во, допился…
А тот немец?
- Какой ещё немец?
- Какой…Который в сапогах был, помнишь?..Ты же сам рассказывал…Сперва он тебя душил, а потом об стену ещё треснул…Вспомнил?
- Душил-то он меня. А сволочь-то оказался ты. Копия просто, один в один с него, харя твоя поросячья.
- Вишь как ругается, нехороший человек, - обратился ко мне Виктор. - А я-то его ещё навещаю, подкармливаю…
- И подпаиваешь, - подсказал дед.
- Ну, не без этого, я и сам с тобой не против …Всё думаю - вот дедуля образумится…Нет, никак: встретились, выпили и по рогам…И это за уважуху же за мою… А я, между прочим, каждый день на работе. Окучиваю участок, фермерствую!
- Да, Витька,- подал голос Валентин Макарович,- я не за то тебе в рыло бью, что ты на фашиста того похож, который в сапогах был, в лаковых,.. а за то, Витька, что ты ещё хуже его. Ну какой ты, хрен, фермер? Участки у народа поотбирал…
- Да у кого же это я отбирал, Валентин Макарович,- взвыл Витька,- сами продали, всё по закону. У меня ж все доки на руках, какие хочешь. И претензий ко мне никто не имеет.
- Я имею! - продолжал Валентин Макарович.- А ты зачем, гад, ко мне в шкаф полез? Доки посмотреть? Так хрен же ты когда найдёшь мои документы! Вот они у меня где, здесь, в телогрейке, во внутреннем кармане. И пока я живой, в руки их тебе не дам. И посмотреть не дам, и понюхать, понял?!И заруби на своём носу…
- Что ж ты городишь, Валентин Макарович,- бубнил Витька,- я в шкаф твой за валерьянкой полез или за корвалолом – ты же синий был, совсем одуревший! Ты же не помнишь!..А я капельки тебе хотел дать, понимаешь, капельки!
- Нет, это ты был одуревший, а я всё помню! Тебя от шкафа нельзя было оторвать, хоть трактором тяни, так ты с ним и рухнул! Жаль, что мой шкафчик тебя не раздавил. Трофейный шкафчик, это тебе от того фрица привет. Считай, и тебя он разок зацепил.
- Раз так, держись тогда, Валентин Макарович…- взъерепенился Витька. Вскочили все, и я между ними. На меня, как на новенького, как-то не набросились - вроде постеснялись.
Но всё повторилось – крик, шум, топот, Витькин хрип, только шкаф больше не падал – я его контролировал как мог. И постепенно мне удалось в очередной раз вырвать внука из цепких дедушкиных рук. Старик отдышался первым и вдруг обратился непосредственно ко мне:
- Слышь…Гнались тогда за нами,.. ох, долго гнались…Много народу положили. А эта сука...
- Дедуля, я-то при чём?! - ожил Витька. - Что, я виноват? Какие у тебя ко мне-то могут быть претензии? Слышь, Лексей, дай, я сам расскажу. Слушай, у них вот так было: решили они со своей, значит, братвой немца брать. И наметили одного, через бинокль. В чёрной форме и в хороших сапогах. А самих-то их трое всего было, думали, управятся. Он там один похаживал. А тут целая толпа их припёрлась. Фрицев. Под утро, спросонок, их, наших, перекоцали почти что всех. Ну, и они их, конечно, немцев, которых успели. Брать хотели, а потом сами от него же еле ушли!..Так получилось – наших много, да без патронов. А он один, да с патронами! Он их до линии фронта гнал. А как патроны кончились, так он со злости им кулаком грозил напоследок! Во хохма! Он до конца войны этого офицерика искал и посейчас ищет. Особенно как выпьет. Сразу давай меня за кадык хватать!.. Вот он, кричит, тот, который в сапогах!..И норовит, ты понимаешь, меня в мешок посадить и куда следует доставить. Главное, видишь ли, я живой ему нужен! У, изверг… И ведь сколько раз мы с ним уже обо всём договаривались, и по рукам били, а как примет стакан – так давай всё сначала. А слово где твоё, офицерское!..А честь где твоя, гвардейская?
Ну тут уж к старику подскочил я первый:
- Дедушка…Дедушка…Дедуля…Успокойся, всё в порядке, здесь я, здесь!..Успокойся, нашёл же ты с кем связаться…Где ты его подобрал?.. Или это правда, твой родственник?
- Да какой он мне, хрен, родственник,- отвечал Валентин Макарович,- так, прикидывается…А почему - не знаю, что и подумать. Только вот что я тебе скажу, Лексей…Чтобы ты знал…И после войны, и сейчас…Я одно понимаю. Например, иду я через дорогу. Неправильно иду, криво. А ментяра мне пальчиком грозит и в свисток на меня дует. Знаешь, как мне тяжело?..Ну, не привык я подчиняться мелкому начальству. Кто младше меня по званию. А терплю! Куда деваться? Ведь наш ментяра, русский…Тут делать нечего, не до базара. А ты представь себе хоть на минуту, что это немец! Ну, немец бы на дороге порядок наводил!.. Да я бы в клочья его порвал, в ту же минуту. Никогда бы этого не было, чтобы немец тут бы мною руководил. Я бы не позволил. И наши все так думают, кто воевал. Мы бы не позволили. Вот и про Витьку сказать…Тварь он из тварей, сколько народу опустил…Ко мне подбирается. А сам – русский. Ну что с ним делать? Не убивать же…А вот дай ему, гаду, парабеллум, да сапоги лаковые…У-у, скотина!..
- Батя, батя, батя,- забормотал я.- Ничего, отец, уж ты больше не беспокойся. Теперь я буду думать за нас двоих. И вот что, Витя… Ты чтобы с водкой сюда не появлялся. Без водки – чёрт с тобой, как договоритесь. А я как шум услышу – буду тебя огорчать. Просто, и без лишних слов. И больше того: знай – человек у меня есть. Тоже бывший разведчик. Я их познакомлю. А ты сам понимаешь – один разведчик – это взвод, а два разведчика – считай, что полурота. Они между собой поговорят, и с тобой, я думаю, решат все вопросы. А теперь пошли отсюда. Вставай, вставай, вставай… Топай…
Мы с Витькой выдвинулись в прихожую, где он и оделся не без моей помощи. А на крыльце мы с ним расстались без лишних воздыханий, и куда он ушёл – мне неведомо, ибо следы его оказались тут же засыпаны мелким как армейская крупа снегом.
И что сказать…С того момента прошло не так уж много времени, но всё пока складывается удачно. Утром хочется идти на работу, вечером хочется идти домой. Огорчения редки – иной раз почту украдут, а когда и пошумят немного по соседству. Наверху, вроде всё тихо. Да и я теперь не то, чтобы перестал бояться шума, но стал переносить его гораздо спокойней – можно сказать, болевой порог повысился и продолжает потихоньку расти.
Есть, всё-таки, у меня тихая обитель, откуда я с прежним интересом наблюдаю действие следующих частей моей жизненной драмы.