Серёжка

Малозаметный, худенький он не сразу привлекал к себе внимание. У перронов было многолюдно: хаотичный, нескончаемый поток пассажиров, от которого вскоре начинало рябить в глазах. Чемоданы, баулы, рассерженные окрики носильщиков с тележками. Типичная вокзальная жизнь. В этом суетном, почти броуновском движении людей тощая фигурка паренька вызывала вначале недоумение, а когда он начинал просить деньги, так и вовсе неприятие. Паренька с руганью прогоняли прочь, да и кому понравится оборванный бродяжка, который, не дай бог, еще незаметно залезет в твой карман.
–Тетенька, не подадите, сколько сможете? – эта жалобная просьба, прозвучавшая откуда-то из-за спины, заставила Инну обернуться и обратить внимание на паренька.
Был он невысокого роста, вьющиеся русые волосы, редко видевшие расческу, топорщились в разные стороны. Из одежды на нем были потертые джинсы не первой свежести и выцветшая футболка некогда красного цвета с огромной надписью «СССР». Стоптанные кроссовки дополняли облик молодого человека, который, как показалось Инне, стеснялся своего нынешнего положения.

– Не дам, – смерив бродяжку презрительным взглядом, Инна отошла в сторону.
Мальчишка засунул руки в карманы своих джинсов. Поежился. К вечеру теплую погоду освежил довольно прохладный северный ветер. Инна посмотрела на небо, которое угрожающе потемнело, предвещая дождь, затем перевела взгляд на табло. До электрички оставалось пятьдесят минут. Все лавочки были заняты людьми, поэтому она от нечего делать стала медленно прохаживаться, поглядывая на вокзальные часы. Изредка ее взгляд останавливался на пареньке. Нет, он не пытался залезть в чей-либо карман или незаметно украсть чужую сумку. Обратившись еще к паре пассажиров с просьбой о милостыне и не получив денег, он в растерянности стоял у газетного киоска.
Инна набралась решительности и подошла к пареньку.
– Тебе не стыдно просить деньги? Сколько тебе лет?
– Семнадцать, – угрюмо ответил бродяжка и отвел глаза в сторону.
– Взрослый парень, шел бы лучше работать, чем побираться.
– Я пробовал, не берут.
– Почему не берут?
– Нет документов.
– Врешь ты все!
Первым порывом Инны было отойти в сторону. В конце концов, какое ей дело до этого парня? Он все равно не скажет правды. Потому как видит ее в первый и в последний раз.
– Я не вру, у меня действительно нет документов.
Паренек шмыгнул курносым носом.
– Потерял?
– Украли.
– Послушай, денег я тебе не дам. Но если ты голодный, у меня есть печенье. Будешь?
Паренек кивнул. Инна порылась в сумке с продуктами и достала пачку печенья.
– На, ешь. Да не смотри ты так, бери.

Она никогда не видела, чтобы человек ел с такой жадностью. В этот момент он напоминал дворняжку, которую она однажды у столовой угостила вынесенной котлетой. Тот же голод и подсознательный страх, что случайно полученное богатство могут отнять. Вскоре от печенья ничего не осталось; даже крошки паренек собрал в ладошку и отправил в рот.
– А воды у вас нет?
– Нет, но если хочешь, я куплю.
– Не надо, – замялся паренек. – Спасибо.
– На здоровье. Тебя как зовут?
– Сергей, друзья Серым зовут, но мне больше нравится, как звала бабушка – Сережкой.
– Где ты живешь, Сережка?
– В Шавлино. Знаете?
– Конечно, у меня там дом. А с кем ты живешь?
Сережка погрустнел. Отвел в сторону задумчивый взгляд светло-серых глаз.
– Чего молчишь? Из дома сбежал?
– Нет.
– Тогда что на вокзале делаешь?
– Деньги зарабатываю.
– Это попрошайничество ты зовешь заработком? И сколько удалось таким образом заработать?
– Мало.

– Родители у тебя есть? – Инна почувствовала, что проникается сочувствием к этому незнакомому пареньку. Но вот способен ли он на откровения перед уже немолодой женщиной, видом и интонациями в голосе похожей на строгую учительницу. Кем, в сущности, Инна и была. Учителем английского языка в гимназии.
Сережка не ответил на ее вопрос, стоял, виновато опустив голову, и кусал обветренные губы. В этот момент Инна сравнила его с учеником, не выучившим заданный урок. Те также беспомощно мялись у доски, не в силах найти оправдание своему незнанию.
– Послушай, милостыню ты больше не проси, если хочешь заработать, помоги мне, работы в доме много. Я уже немолодая, тяжело в грядках копаться. Поможешь?
Сережка кивнул.
– Электричку подают. Тебе куда, в голову или в хвост?
– Туда, в голову. – Сережка засунул руки в карманы. – Так я пойду.
– Постой. Дом у меня на Индустриальной. Индустриальная шесть. Запомнил? Приходи завтра часикам к одиннадцати.
– Хорошо, приду.

Сережка, не вынимая рук из карманов, поеживаясь, быстро зашагал к электричке. Инна проводила его взглядом.
«Не придет, — подумала с некоторым сожалением. – Может, я напрасно ему адрес сказала? Убить да ограбить теперь что руки помыть. Да уж. Вечно тебе надо, Инна, во что-нибудь вляпаться. И не думай дочке рассказать, если не желаешь лишних неприятностей».
С самого утра, занимаясь уборкой в большом доме, доставшемся ей от родителей, она не заметила, как стрелки висевших на стене ходиков достигли одиннадцати. Инна посмотрела на часы, когда они уже показывали без четверти двенадцать. «Не пришел», — подумала она, вспомнив вчерашнего паренька. «Да и бог-то с ним, нечего о нем и думать». Собрала в стопку домотканые половики, чтобы вытрясти пыль на улице. Вышла на крыльцо. И тут у калитки увидела Сережку. Все в той же красной футболке с надписью «СССР»

– Чего не заходишь! – крикнула она пареньку и махнула рукой, приглашая его зайти.
Сережка нерешительно открыл калитку и вошел во двор. Осторожно, словно боясь наследить, прошел по бетонной дорожке, проложенной вдоль цветочных клумб.
– Проходи, проходи, не стесняйся. В дом заходи, обувь не снимай, полы я еще не мыла.
Инна заметила, что Сережка, словно загнанный в угол зверек, все время оглядывается по сторонам. Пугливый, стеснительный. Инна недоумевала, как при таких чертах характера он просил милостыню на вокзале. С ее точки зрения, все бродяги были людьми, напрочь лишенными стыда и совести.
– Проходи на кухню. Сейчас полдничать будем. Я картошку с тушенкой приготовила. Любишь тушенку?
Сережка с недоумением посмотрел на Инну.
– Я работать пришел.
– Вот и славно. Только вначале поешь.
– Не буду, – угрюмо сказал Сережка и засунул руки в карманы своих нестиранных брюк.
– Так, значит, давай договоримся. Сейчас моешь руки, они у тебя дня три как не видели мыла, затем полдничаешь и только потом работаешь. Мне голодные работники не нужны.
Инна подвела Сережку к умывальнику, дала ему мыло и полотенце. Молча наблюдала, как он вымыл не только руки, но и лицо.
– Ты далеко отсюда живешь? – спросила она паренька, когда тот, наевшись, отодвинул от себя пустую тарелку.
– Далеко, на Луначарского.
– Так это же на другом конце Шавлино, у самой речки! – воскликнула Инна. – А я все думаю, почему никогда тебя раньше не видела. С родителями живешь?
Сережка утвердительно кивнул.
– Работают? – участливо спросила Инна, наливая ему в чашку чай.
Сережка отрицательно мотнул головой.

– Ладно, пей чай. Бери пряники, конфеты. Потом покажу тебе, что надо делать.
Так Сережка появился в ее жизни. И пока Инна в отпуске жила на даче, так назывался теперь старый родительский дом, он приходил каждый день, даже тогда, когда не надо было ничего делать. Просто помогал ей по хозяйству. Особенно любил мыть посуду. А также ухаживать за клумбами. Бывало, присядет на корточки и любуется растениями. Однажды, смущаясь, признался Инне, что мечтает стать садовником. По душе ему броская красота цветов.
Иной раз соседки, заметив паренька во дворе, кричали Инне через забор:
– Что, Васильевна, батрака себе наняла?
–А что я, хуже других? – неизменно отвечала Инна и весело поглядывала на старательного Сережку.

Постепенно она узнала обо всех перипетиях его небольшой, но такой нелегкой жизни. Жил Сережка с матерью и отчимом в небольшом домике на самом краю поселка, куда они переехали пару лет назад после того, как продали квартиру в областном центре. Потеряв работу в самом начале девяностых, родители пили беспробудно. В пьяном угаре отчим избивал жену, доставалось и Сережке. В последний год паренек нигде не учился, больше бродяжничал. Не повезло, документы украли из кармана куртки, когда он ночевал на вокзале. Поэтому и на работу не брали. Даже грузчиком на рынке. Слишком тщедушный был, чтобы тяжести таскать. А воровать не хотел. Вскоре отчим решил, что мальчишка даром ест хлеб, и отправил его побираться на вокзал. Если не удавалось добыть достаточно денег, был бит, причем жестоко, до синяков. Обидно было Сережке, что выклянченные вопреки душившему стыду деньги расходуются на попойки. Пили все, что только можно было. От дешевого портвейна до средства для мытья стекол. Стекляшки от «Рояля» и «Трои» валялись по всему дому, вызывая в неокрепшей душе парнишки одно желание: достать крысиного яда. Он бы и достал. И подсыпал в пойло, чтобы раз и навсегда покончить с побоями. Единственное, что сдерживало, – острая, постоянно ранившая душу жалость к матери. Опустившаяся, потерявшая интерес ко всему на свете, даже к собственному сыну, постоянно битая мужем – мать была единственным человеком,
который удерживал Сережку на этом свете.

Жестоко в своей неумолимости короткое северное лето. Спешит, торопится передать
эстафету затяжной осени. Отпуск Инны подходил к концу. Побаловало солнышко немного в начале августа и уступило место серым дождям. Холодно, неуютно. Инна стала подумывать о том, что пора перебираться в город. Пустой дом, одинокие вечера перед телевизором, который и смотреть-то не хочется. Даже привезенная из города любимица уже не радовала своими кошачьими ласками. Дочка с внуками приезжали редко; не привлекало их скупое на события деревенское житье. Инна не обижалась: у молодых свои интересы, далекие от картофельных грядок. В последние дни даже Сережка не приходил. Куда девался? Все возрастающая тревога не давала Инне покоя. Подумала немного и решила сама сходить посмотреть, как живется парнишке. А вдруг что случилось? Фантазия рисовала мрачные картины. Виделся ей неухоженный дом – разрушенное гнездо, и его вечно пьяные обитатели. Даже начала придумывать, что скажет, когда внезапно объявится на пороге.

Инна со слов Сережки знала только название улицы. Номером дома никогда не интересовалась, да и зачем? В конце концов, любой прохожий в случае нужды подскажет. Улочка была тихая, окраинная, с приземистыми старыми домами. За деревянными заборами людей не было видно, лишь беззлобно брехали собаки, словно жаловались на свою незавидную долю-неволю. Наконец, у колодца Инна увидела немолодую женщину с ведром.
– Здравствуйте! – она подошла к женщине. – Не подскажете, здесь на этой улице семья живет. Пьющая. У них еще мальчик есть, Сережка.
Женщина с удивлением посмотрела на Инну. Смерила ее оценочным взглядом.
– А вы кем им приходитесь? Родня?
– Да нет, просто знакомая.
– Значит, вы не в курсе?

– В курсе чего? – Инна почувствовала, как тревога, которая не покидала ее в последние дни, комом подкатила к горлу. Перехватило дыхание.
– Погорели они все. Уже несколько дней прошло, как пожар случился.
Женщина поставила ведро на землю, поправила на голове легкий белый платок.
– Как это случилось?
Инна порылась в сумочке, достала таблетки валидола. Положила одну под язык. Дышать стало легче.
– Вспыхнуло ближе к вечеру, как потом пожарники сказали, вероятно, хозяин уснул с сигаретой. У нас по этой причине часто горят. Особенно пьющие. Мальчишка-то в последнее время, говорят, на работу к какой-то тетке пристроился. Она ему хорошо платила. А он все деньги матери отдавал. На них и пили. Когда дом вспыхнул, пацан только с работы пришел. Вижу, стоит у забора, бледный как смерть, а пламя гудит, весь дом уже огнем охвачен, до самой крыши. Вдруг он как закричит: «Мамка!» И в дом. Пытались его оттащить, да куда там. Так в огне и сгинул, сердечный. Видимо, хотел мать спасти. Жалко мальчишку. Хотя, если подумать, какая его ждала судьба? Спился бы от безнадеги или в тюрьму попал. Хотите, я покажу вам место, где это случилось?
– Нет, спасибо, не стоит.

Мертвое черное пепелище с обгоревшим остовом дома. Инна с живостью представила себе весь ужас разыгравшейся трагедии.
– До свидания, – попрощалась она с собеседницей, повернулась и медленно побрела прочь.
До самого утра Инна думала о несчастной, спичкой сгоревшей судьбе мальчишки, с которым однажды на вокзале свел ее случай. Плакала, пила валокордин. А на следующий день, наспех собрав вещи, переехала в город.