Выходной Митяя

Субботний день в Подмосковье обещал быть теплым и безветренным.
Матерый петух, с замашками парторга, хрипло призывал свою малохольную братию к ударной кладке и грозился вытоптать всех, включая некудышних уток и припадочных гусынь. Его неблагодарная паства уже давно привыкла к такому провинциальному поведению и не очень то внимала его камланиям, а потому беспорядочно разбрелась по всей округе.

Посреди двора, сопливый индюк оппозиционер корчил из себя павлина. Он гордо выпячивал вперёд крутую грудь, переминался с ноги на ногу и заходился возмущенным бульканьем. Но его куцый хвост был далёк от павлиньего и больше походил на японский веер, что абсолютно никого не впечатляло.

Атеистически настроенный боров Семен, справлял сиесту в грязевой жиже, посреди дороги. Закрыв глаза и сладко причмокивая, он был похож на служителя фемиды высокого ранга. Такой же румяный, безразличный к окружающим, довольный собой, купаясь в такой же неприглядной среде, он беззастенчиво подставил солнцу два больших яйца и это означало, что он покрывает всю округу, и даже гораздо больше. А еще, говорят, на днях его возили на всесоюзную выставку, в столицу и, как думается, у него там появились большие связи.

Но, вдруг, ни с того, ни с сего подул свежий ветер и набежали тучи. Округа преобразилась, летние краски потемнели и приобрели пасмурные тона.

Протяжно скрипнула дощатая дверь. На крыльцо вяло вышел небритый Митяй в десантном тельнике и синих, оттянутых трениках "отдышка забулдыги". Медленно присел на крашенную ступеньку, достал беломорину, сделал из мундштука гармошку, чиркнул спичной, и прищурив один глаз, криво прикурил её. Сладко затянулся горьким дымом и разом густо выпустил его изо рта и обеих ноздрей, взглядом уперся в траву под ногами, и задумался.

Из травы, прям ему под ноги, выпрыгнула большая, коричнево-зеленая лягушка. Митяй пристально посмотрел на неё, после чего небрежно откинул её ногой обратно в траву и с грустью произнёс:
- Нет, не царевна.
Внимательно посмотрел на тёмные тучи и недовольно пробормотал:
- А ведь было солнце. Кому мешало? - подумал с минутку, сплюнул и сделал вывод  :
- Все у нас через жопу. Бардаааак. Куда катимся?
Напротив, из темного дверного проема сараюшки показалась округлая фигура Полины, жены Митяя. Она только что окончила дойку и с довольным видом семенила по протопу, между грядками.
Кот Василий, посреди протопа, преисполненный эгоизма, задрав к небу заднюю лапу, вдохновенно наяривал шершавым языкам свои кошачьи прелести.
- Доброго утреч....
Крутозадая Полина не успела договорить приветствие, как споткнулась о, творчески настроенного, кота и плавно завалилась на грядки. Она тихо матюгнулась, споро вскочила с колен и, с виноватым видом, засеменила с остатком молока в дом.
- Эээх, тютёха..., вслед ей, в полголоса протянул Митяй. Он поглядел на растекающееся по тропинке молоко и сделал философский вывод, что, наверное, так зарождается "Млечный путь". Затянулся горькой, как сама полынь, папироской и уставился в край неба, что по над лесом вдали.

А тем временем, Мир Митяя, и в самом деле, катился не пойми куда, и потому его стали волновать такие вопросы, а какая же сила держит эту всю эту вселенскую структуру со всеми галактиками, звездами, планетами и прочей чепухой и что это за бульон, в котором плавает вся эта взвесь. Если же это все никакая сила не держит, то значит эта вся канитель постоянно куда-то падает. А если это всё куда-то падает, то значит, есть ли дно у той бездны? Но ответа так и не находил. Видимо, и во Вселенной тоже был бардак.

После полудня Митяй надел зеленые галифе, сунул ноги в сапоги, предварительно обмотав их портянками, напялил чуть великоватый темный пиджак. Полина тоже была вся нарядная и уже ждала его на крыльце. А как же, сегодня в доме культуры концерт. Какая никакая, а культурная программа.

В клубе народу было не протолкнуться. В кинозале над экраном, еще со сталинских времён, висел красный гордый плакат, на котором белыми буквами было написано: "Имя и дело Ленина будет жить вечно!". Но Митяй всегда читал этот лозунг справа налево: "!ончев ьтиж тедуб анинеЛ олед и ямИ". И это диссидентское занятие весьма веселило и забавляло его, а главное, давало понять, что он не такой, как все. Благо, что никто из партийных бонз Рузского района не знал об этом его антисоветском занятии, а то, если бы это всплыло где-нибудь, а тем более, попало бы на страницы передовиц, то всему партийному руководству района был бы вселенский разнос с отсечением руководящих голов.

Концерт был похож на агитбригаду, состоящую из участников игры Зарница и дома престарелых.

Гостевая ложа была неким олицетворением дежурной косметички, аптечки и реанимации. Гуру всех этих направлений вальяжно развалились в креслах с надеждой, что все молодухи сегодня отскачут свое не прибегая таки к их услугам.
Штатная группа поддержки в первом ряду, состоявшая из трех старушек и билетерши, за щедрую мзду, в виде продуктового набора, обязана была хлопать в заскорузлые ладоши и яростно скандировать "Браво!!!"

Бледные, прозрачные, худенькие ребятишки, в белых рубашечках и с писклявыми голосами, с патриотическими стишками и песенками Шаинского, отважно начали концертную программу.

После чего, на сцену бойко выскочила Джульета лет шестидесяти с партией Одилии. Но на черную лебедь она смахивала с большой натяжкой. Разве только побитые временем, мозолистые пуанты подозревали в ней бывшую балерину. Она смело задирала до пояса куриную ножку, делала пару па и оборотов, хрустела артритными костьми и, вообще, была похожа на суетливую черную вдову на поминках своего благоверного...

Митяй откровенно скучал и маялся. Он встал и, под осуждающим взглядом Полины, согнувшись направился к выходу. Буфет был уже закрыт, но это Митяя не очень то и расстроило. Он по-хозяйски зашел в туалет, достал из бокового кармана пиджака чекушку с первачём, задрал высоко голову и за раз вылил всё содержимое в себя. И только острый кадык, двигаясь вверх и вниз, предательски показывал, что Митяй глотает, а так казалось, что самогон льётся в бездну. Он вернулся в зал уже совсем в другом настроении.

Тем временем, на сцене, перелицованная молодуха, возрастом в полторы бабы-ягодки, голосила под фонограмму, приплясывала и трясла роскошной историей хронических болезней. Задорный, молоденький аккордеонист, произведенный солисткой в фавориты, яростно давил аккордеон и щедро брызгал гормонами в зал. Но опытный взгляд ревнивой поп-дивы моментально вычислял искру взаимной симпатии. Тогда она игриво подходила к шалуну и начинала об него по-кошачьи тереться набитым, как говяжья сарделька, корсетом, после чего шалун быстро терял весь свой юношеский пыл. Раз десять её вызывали на бис, чему она была несказанно рада. Такой фурор, такой фурор. Не то, что в этих зажравшихся столичных кинотеатрах...

Вернулись домой уже затемно. Полина пошла кормить скотину, а после стелить пастель. Митяй снова уселся на крашенные ступеньки крыльца, закурил и стал смотреть на звёзды. С края леса доносилось уханье совы, а чуть погодя начала куковать кукушка.
- Кукушка, Кукушка, сколько лет мне жить осталось?, полюбопытствовал Митяй.
Прислушался и стал считать. Кукушка куковала до утра...