Гора

С. ТРОИЦКИЙ

Г О Р А

Всю жизнь стремился жить я Духовной Правдой. Это покажется вам странным, дорогие мои друзья. Вы порой не понимали, как можно открывать Путь Духу Правды. Вы считаете, что вполне достаточно решить поступать так. А я скажу вам, что вы сравнительно редко живете обдуманной ложью. В большинстве случаев вы считаете, что живете правдой. И, тем не менее, вы все время лжете – и тогда, когда желаете обмануть, и тогда, когда желаете сказать правду. Вы постоянно лжете и себе, и другим, запамятовав, о духовной своей сущности. Поэтому вы никогда не понимаете ни себя, ни другого.
Никто не собирается остаться лживым, но именно это случается, если не осознаете каждый свой миг, если каждый раз не делаете лучший выбор, который способны совершить, да не свершаете. Вы платите жизнью за то, чтобы стать тем, кто вы есть сейчас! Стоит ли это такой цены? И что вы такое есть?
Человек по преимуществу существо познающее, это вы хорошо знаете. Но как мало из того, что вы способны познать, вы можете и хотеть и волей своей управлять.
Ваше тело – носитель всех живущих в вас стремлений, влечений, желаний и страстей; всего, что проливает и отливает в вашей душе, как ее радость, наслаждение и страдание.
Необходимо быть верным духовной истине, которую вы ощущаете в себе…
Правда – для тех, кто уже искал и обострил в себе, духовную познавательную сущность. Те, кто не искал и не ищет, в Правде не нуждаются…
Многие из вас, друзья мои, высказывают сомнения в правдоподобности этого постулата, хотя не следовало бы. И я спрашиваю у вас, милые мои, имеете ли вы право, сомневаться в том, что вам так усиленно навязывают ученые всего мира, чего вы не знаете?
Имеете…
Истинно так, как говорится, для меня, чудесный мир распознавания жития особенно притягателен. Великие леса, сверкающие горы и ледники, и под каждой елью - звенящие колокольчики и Снегурочка. Ну, разве не чудесно?
Я поостерегусь сказать что-либо, чтобы из ваших глаз не закапали слезы. Как вы думаете, почему?
В небыстром своем житие, в долгом пути случаются минуты, когда представится, что никакой это не путь, а топтанье, и так покажется далеко «до ближних!» Ни тебе от них, ни им, от тебя вестей «без вести пропавшего» в творчестве…
К истине, как ни спеши, в одну минутку не придешь.
Как выдержать, как выстоять?! Ведь это вдруг, всегда вдруг, - Казалось, еще мгновение назад, ничего мне не грозило, а откуда взялось? Анализировать?.. Да, во мне, и ничего-то такого, что стоит только приложить усердие: где-то оно здесь…
Ничто нельзя претворять в реальность, пока ты сам не понял его.
Чтобы увидеть Правду, мне следовало быть. Чтобы знать Правду, мне нужно было припомнить свою жизнь с самого начала. Знать, почему все случилось так…
… Не стану донимать вас мудрствованием, дорогие мои друзья. Хорошо знаю, дурной обыватель ухмыльнется про себя: сунулся, мол, не в свое дело. А, может и верно, не моего ума дело – решать, на чем стоит Земля: на трех китах или на черепахе. За сотворение мира я не в ответе. Все это устраивалось, до моего рождения, (и с самого моего начала решил я не вмешиваться в дела Божьи), а потому: Бог сам по себе, люди сами по себе. Впрочем, тут бы и признаться мне, что для меня самого это совсем не само по себе, а как-то потаенно и личностно, но и я порой жалею себя.
Не стоит мне утруждать вас измышлениями: одного не теряйте милые мои - осмотрительности. Иначе пропадете задарма, останетесь «сумасшедшим», а уж тогда никто не пожалеет. И правильно: все простишь людям, кроме глупости. А потому со смыслом, милые, вглядывайтесь в жизнь!
Пишу ныне не для того, чтобы учить вас уму-разуму, не по мне это чудное дело! Да и что проку от назиданий? Если Бог не дал человеку ума, то кого же могу вразумить я, «поэт и сказитель», как называла меня моя ныне покойная матушка.
Я не перечил ей. Каждый живет, как умеет. Я тоже жил по-своему – и видел, милые вы мои, что не так уж и прогадывал в жизни.
Мать моя! Ты меня не забудь!
Вот уже тысяча лет, как я простился
С Тобою.
Тысячу лет я в Пути, за мечтами своими
Сердечными.
Мать моя!.. но вернусь я к тебе –
Светом предутренним и ароматами трав –
Вновь освежающим ливнем, омывающим
Побелевшие от ожидания твои волосы…
И пишу я, милые вы мои, не для вашей забавы. Пишу я, чтобы длить свою вечность человеческую. Что ж, всяк чем может, ублажает своих Богов. Влекут и меня мои Боги: Сварог, Велес, Лада, Перун, Даждъбог, Род и Макошь; вот и нанизываю слово за словом в сказания, кои томят меня, а если не высказать их, распнут они меня за мое отступничество.
Именно богами мне и предначертана горькая судьба сказителя. Даже и в том случае, когда я известная личность, или, по крайней мере, таковым меня считают собратья литераторы, те, кого я удивил своими сказаниями и исследованиями о прошлом наших пращуров. Если б они только знали, как я одинок и бесприютен. Что пользы в том, что славословят меня, и что проку мне быть среди чужих мне людей, если вынужден я находиться вдали от родимого дома и своей Любви.
Всю жизнь учусь, милые мои, ответственности. Каждый из нас должен учиться ответственности. Жизнь ведь – источник всего: истинные ценности – и чувство радости. Так что без ответственности, сами понимаете, нельзя.
Общество наше ныне ринулось за какой-то диковинной птицей: «коммунизмом», пытаясь поймать ее в свои силки и тем самым в одно мгновение разбогатеть, но, как нам известно, из дошедших до нас источников, сии желания остаются для людей за далекими долами, за высокими горами, за непроходимыми лесными дебрями. Я же провожу свое время за письменным столом и сетую лишь на то, что людям не до меня, что ныне приходится обходиться без их общения.
Но, если в такое время кто-либо осмелится явиться ко мне невзначай, за тридевять земель, я всячески ублажаю его, всем тем, что мне Бог послал! Быть может, налью ему стопку сладкой водочки – неплоха она для пришедшего ко мне гостя – и, глядя с какой степенностью или торопливостью поглощается стопка за стопкой, припомню всех своих ушедших в иной мир друзей – не все способны опережать время своим пророческим вдохновением…
Чуткость и зоркость моя подчас сверхъестественна. В нынешнее время, когда люди, казалось бы, только и заняты перемалыванием всего вокруг, они легко попадают в цепкие лапы демонов и бесов. Ибо, по сути, люди не стремятся к тому, чтобы достичь какого-то идеального мира. Это им только кажется. Они стремятся к тому, чтобы этот мир переделывать, изменять. Уровень достижения – всегда промежуточный, падая как горизонт: жизнь людей – сплошное прошлое, настоящее – лишь тут же отходящий в прошлое миг. И вот когда люди вспоминают главное в своем прошлом – лучше, ярче, яснее, помнится не то, что связано с главным в жизни и деятельности, а как бы мелочи неожиданные, и еще – миги главных душевных напряжений, миги наибольшего обострения всех их чувств.
Людей интересует уровень изменений! Постоянно. Тут люди не вольны. Запас жизни им диктует. Повышенная рефлексия заставляет действовать.
Пока эти демоны и бесы не одеты, то есть пока на них не появляются знаки социальных различий, они еще напоминают людей, и порою довольно привлекательных. Но как только они надевают свой должностной олигархический или чиновничий костюм, они сразу обращаются в нежить.
Замечу вам, милые мои, крайне, интересен человек не только тем, что он делает, но и тем, о чем он думает. Когда знаешь ответ, все так просто. Но пока до него додумаешься, столько воды утечет.
Природа деятельна и разнообразна, но нет в ней сознания, и протестовать против нее бессмысленно. Тем сильнее в сопоставлении с нею натуральное равнодушие «идеологии мира сего» к «ближнему» своему. Разрушенные иллюзии ваши для них ни в счет. Они относятся лично к вам и к стране, как к захваченному трофею.
Гордая их устремленность в высшие эшелоны власти, презрение к обществу, торгашеский напев прибылей, звучащий неясным гулом, сентиментальных тюремных напевов, враждебны всему подлинно человеческому.
Нынешнее «идеологическое общество», основывается на преступлении нескольких нежитей против общества людей, всем ходом событий доведенного до положения «без вины виноватого». На этой почве и слагается реальность «экономических» отношений, в которых лейтмотивом являются деньги во всей их сегодняшней сущности: воровстве, коррупции, подлоге, обмане, предательстве, убийстве.
Когда появляется на свет золотой телец, ненависть обостряется, будь бдителен человек!
Идеолог, как и олигарх, преступно равнодушен к человеку и к его судьбе. Человек, народ – жертва неотвратимой демонической силы. В этой борьбе нет равенства. Но вот что необходимо напомнить вам, милые мои: каждый содеянный грех – это грех совместный.
Самое сильное проявление безответственности власти по отношению к народу – война. Нынешняя вакханалия власти есть неестественное состояние общества, искажающее подлинный образ человека и народа, где он не играет никакой роли, где все его усилия изменить Жизнь, бессмысленны и бесполезны.
Смысл их деяний говорит о том, что война (а она – единая – уже идет во всем мире) имеет глубочайший заговор нежити. Потревожен Родовой Пуп Земли, мистический, жизнедающий орган… Дело это ужасающе опасное. Оно отзовется повсюду и отзывается уже во всем мире.
Глубокое отвращение и брезгливость вызывает деятельность руководителей страны и их подпевал от интеллигенции – гигантские провокаторы, чья деятельность является преступлением против человечества. Иначе я назвать их и не могу.
Можно устать от беспочвенных воплей и сетований по поводу «не цивилизованности» России, не цивилизованности русских, главным образом. Странно слышать, когда так говорят соотечественники Ломоносова, Пушкина, Гоголя, геометра Лобачевского, Менделеева, Достоевского и Мусорского, наконец.
Правда, я говорю о Духе русской культуре, а о не цивилизации, о Русских Ведах, а не, о позолоченном унитазе.
Можно, разумеется, понять эти сетования, нужда ужаснейшая, но ведь нищета на улицах есть всюду, в том числе и в «цивилизованных» странах, отлично живущих без высоких духовных запросов. И не надо обольщаться обилием денежных знаков и всяких «омолаживающих» кремов, их сознательное мельтешение перед глазами тех, кто смотрит телевизор, родит лишь злобу и раздражение против всех и вся.
Но, как видно, руководители ТВ, являющиеся и руководителями газетных концернов, ведомы идеей нежити, запах русской крови, видно, особо им сладок.
Милые мои, вдумайтесь только: что это за реформы такие, в которых только одно повышение цен на все и вся? Тут большого ума не надо – повышай себе и повышай цены, а сам богатей и богатей… М-м-мда-а… доколе же наш народ слепым и глухим будет!
Наше Отечество, словно добыча, брошенная на расхищение, есть величина, которую никто не осилит, на которой все перессорятся, которая вызовет к жизни неимоверные и неприемлемые опасности для всего человечества. Мировое же равновесие обречено на новые невиданные испытания.
Допустим, что моя откровенность инспирирована задетым самолюбием. Но главная ее причина кроется в моем пристрастии к правде, и в моем стремлении освободить от незрелых иллюзий вас, дорогие мои…
Самое удивительное то, что идеи уничтожения России и «присоединения к цивилизованному западу» в качестве кого угодно – хоть колонии, хоть оккупированной территории – с давних пор находили сторонников внутри России. Проще говоря – предателей, предающих, когда из корысти, а когда и «идейных соображений».
Во времена моего пращура Александра Невского «пронемецкая» партия открыла врагу ворота Пскова. Через триста лет предатели-бояре призвали в Москву поляков. Иные хлебом-солью встречали Наполеона, иные Гитлера. Более того, в «просвещенном» 19 столетии предательская по отношению к своей Родине позиция стала подаваться как «передовая» и «цивилизованная». Тон в российском «образованном обществе» задавали «либералы-западники, искренне презиравшие свою страну, свой народ, его традиции и культуру, и готовые «приобщиться к Европе», пусть даже ценой уничтожения России. Именно эта нежить явилась прямой предшественницей всех нынешних нежитей, упорно пытающихся и сегодня заставить Россию отречься от собственной Русской цивилизации – для того, чтобы в качестве кого угодно и на любых условиях присоединиться к «западной цивилизации». Даже если для этого снова потребуется «открыть ворота» каким-нибудь «освободителям».
Дорогие мои друзья – свой, слово хорошее, правильное, да уж больно испохабленное и затасканное в обществе… для начала задумайтесь, что у нас у всех проживающих в России, есть общее: есть общая территория – да. Язык общения тоже общий, и история общая, и Великая Культура, которая прежние поколения создавали. Еще более или менее общая экономика. Все это вместе взятое, если верить науке означает, что все мы – не силос, намешенный из разных народов, волей случая оказавшихся рядом на одной территории (как США), а самая настоящая Единая нация со своими Общенациональными интересами и целями, которые, по идее, должны все сообща отстаивать.
Стоп! Вот с этим как раз у нежити проблема: ну не ощущает она своего Единства и Общенационального интереса, и общей цели, ради которой стоило бы рискнуть своей личной маленькой «синицей в руке»!
Удивительно, как легковерны и забывчивы вы, мои друзья! Такими же светлыми надеждами тешитесь вы, при смене власти… Вы слишком многому верите, слишком многим доверяете. А вот прожженная нежить могут извлекать (и извлекают) для себя пользу из любых обстоятельств и успешно к ним приспосабливаются.
Можем ли мы допустить, что счастьем для нас может быть добрая, справедливая, совестливая нежить? Нет, конечно: хорошей нежити не бывает так же, как не может быть добрых войн. Житие нежити для нас совершенно бесполезна, себе же она не вменяет в бесчестие слыть злодеями, но по странному дьявольскому предубеждению почитает себя за властителей общества, а свое духовное невежество, наилучшим доказательством своего превосходства.
Надо понять, что пороки и преступления, нарочито культивируемые и охраняемые потому, что с этих преступных золотых жил, охранительные органы государства и чиновники всякого уровня собирают самую богатую жатву, хотя государство от этого не укрепляется, а слабеет. Вы, дорогие мои, удивились бы, узнав, что сами власти потворствуют этому з л у…
Необходима цель всенародная, объединяющая Отчизну. Злой иронией посмеиваться над нежитью, сокрушая силу ее и страх перед этой силой. Нужен и цельный характер, чтобы не впасть в искушение…
Почему удалось нежити развалить Советский Союз? Да потому что не стало Цели, ради которой всем нам имело смысл создавать что-то общее, с кем-то сообща бороться, да и вообще быть вместе,
Перед законом все равны, а не правосудие, власти нежити, нарушение ими законов дает нам право судить их как преступников…
Какой великий поступок уничтожать то, что все убивает, чему ничто противостоять не может!
Россия – не человеческая пыль и не хаос. Россия есть, прежде всего - Великий Народ, не промотавший еще своих сил в своем Вселенском призвании. Да, мы изголодались по свободному порядку, по мирному труду и по национальной культуре. Не хороните же, милые мои, себя преждевременно! Придет то истинное мгновение, мы возродимся и потребуем назад свои права! А врагов и изменников жестоко и справедливо накажем.
Необходимо определить объединяющую народ и Отечество цель!
Необходима великая цель, основанная на общенациональной солидарности всех своих для России, позволяющая преуспевать в ней только тому, кто этому соответствует. То есть живет некая нежить в своей стране, к согражданам относится по-свински, для достижения личного успеха действует во вред общественным интересам, а содействие Родине в решении ее проблем для него менее важно, чем покупка очередного золотого унитаза. Тогда вся система законов, норм взаимоотношений и принятых в обществе моральных оценок должны быть построены таким образом, чтобы сделать жизнь для него Божьим наказанием. Любой ставящий себя вне Отечества должен автоматически становиться изгоем, которому «не подают руки»: не допускают к госзаказам и выгодным проектам, в СМИ и т. д. А Отечество должно с него взимать не 13% налогов, а 87%, да и крупной собственности, у них не должно быть. И, наоборот, любой, искренне и успешно способствующий своей деятельностью Отечественному благу, должен иметь не только уважение, но и всестороннюю поддержку и защиту, не мешающие жить человеку на достойном материальном уровне. Одним словом, друзья мои, СВОЙ («свой» не для компании, этнического клана, финансово-промышленной группы, а именно СВОЙ для РОССИИ!) в России живет хорошо, а ч у ж о м у - плохо.
И если - Своего для нас (для России), мы определяем исходя из общенародных интересов, все остальное решается автоматически.
Всегда, с самых древних времен, наши пращуры чувствовали трудность, непрочность и непонятность своего существования, поэтому искали помощи в Вере своих предков – вере в Бога, который помогает всем людям в этой жизни, а после смерти физического тела дает вечную и счастливую жизнь Духу каждого человека, сублимировав его бессмертное Духовное тело в Бесконечном Духовном Теле Рода-Отца.
Наши пращуры всегда верили, что Духовная жизнь каждого человека должна протекать по законам Проявленного Мира, которые установила Богиня – Мать,
И Путь каждой Души должен строго следовать Пути Бога- Сына Ура. Верили, что, только следуя в своей духовной жизни Путем, который указывает Сын, можно, закончив свою земную жизнь, идти к Небесному Отцу.
Служить верно, избранной цели и заставит нас пребывать вечно счастливыми. Всевышнему Отцу это прекрасно известно, ибо Он, освещает наше сознание, подвигает нас на действо, является и открывает тщету Жизни без красоты духовного и общественного единства. В труде каждодневного бытия нас опьянит мгновение, обернувшееся вечностью душевной чистоты, строительство общенародного блага, откроет нам смысл нашего человеческого жития. А чего стоит рядом с этим вседозволенность нежити, которую мы зрим ныне пред нашими глазами? Под действием яда нежити красота жизни меркнет и рассыпается в прах, да и сама Жизнь предстает перед нами в безжалостном тлене и разрушении…
Когда я слышу высказывания реформаторов, все сжимается у меня внутри – это чувство человека, которому напомнили, что, даруя Жизнь, Бог дарует и смерть. Однако исход тогда становится оправданием рождения, когда человек может встать над повседневным течением жизни. Мы в добре, в тепле дружеском, мы в любви, и пусть двери наши будут открыты. Пусть придут к нам путники. Какое имеет значение, кто эти люди? Пусть приходят…
Я, дорогие мои, только человек и больше ни в чем не смыслю. А размышлять начал с сызмальства. Никто не мог понять, ни родные, ни вы, друзья мои, никто, что я такое делаю: «…О чем ты думаешь? Чем у тебя постоянно голова забита?» А я скажу вам это, дорогие мои…
Без размышлений был бы я мертвецом, можете поверить. У вас, милые мои, все намного проще. А я оставил в мире размышлений, часть себя. Ну что вы, например, оставили там, в Небе? И вообще, значит ли что-нибудь для вас слово «размышлять»? Вы, что всю жизнь топчитесь по земле, не можете себе представить, насколько размышления безжалостны. Они украли у меня самое дорогое: мою молодость. Куда вам понять это, милые мои? Ваше счастье, что у вас не было что отобрать! Повезло вам чертовски, дорогие мои!
Счастливчики вы, мои милые, ходящие по земле! Вы можете быть счастливыми и довольными… сытыми. А я? Нет, прекрасное - не отгораживает и не защищает меня от Жизни. И что же это за жизнь? В ней нет ни естественности, ни душевности, ни любви, ни присущей Духу устремлений, просто мучительное содрогание – и больше ничего. Что скрывать, такое существование исполнено для вас соблазна. Вы с одинаковым презрением относитесь и к Духу, и к Любви. А ваше благородство – не более чем игра воображения. И благородство, и искусство, и разные выдуманные вами эстетические категории сводятся к бесплодной материи. Люди – это такая тварь, которая сама на себя плюет. Вы и материя играете, друг с другом в прятки, один переходит в иную ипостась, а потом обратно. Вы едины в отвержении Духа, а значит, и отвержении Жизни. Отсюда, требование ваши, чтобы я отрекся от Духа и Любви.
В чем же смысл действий ваших, посвященных сиюминутному течению времени? Вряд ли их можно признать вполне трезвыми. В любом рассудочном построении, сколь бы мрачным и зловещим оно ни было, обязательно есть элемент опьянения – хотя бы собственной рассудочностью. А опьянение всегда одно и то же, от чего бы вы не пьянели… От меня же вы требуете, отречься от трезвости своей.
Ведь это вы, разглагольствуя о красоте и культуре, проходите мимо истинной красоты и культуры, не оставляя в себе ни малейшего следа, тем самым губя превосходящую красоту, а если и цените Прекрасное, то его бессмысленность, неспособность его что-либо изменить в Жизни… Именно вы неминуемо толкаете общество к преступлениям, святотатствам, подлостям…
«Красота», с которой вы носитесь, - это химера, мираж, создаваемый той избыточной рефлексией, которая отведена сознанию. И можно с твердостью сказать, что никакой красоты для вас не существует, но ваше так называемое сознание придает этой химере силу и реальность. Такое прекрасное не дает сознанию утешения, оно просто бессмысленно, но вы упорно называете его искусством!
А Дух? Какая между вами и Духом связь?
Понятное дело, вы не сгораете от стыда, да и что был бы этот стыд с главным в вас – побегом - в никуда?..
Да, эти безжалостные размышления отняли у меня все!
Будь оно неладно это мое дарование! Оно, мой искуситель! Отдай, что отнял у меня! Отдай, ты, сволочь!
Я все еще продолжаю требовать вернуть мне меня самого, того, беззаботного… было ли это когда-либо, милые мои?
В Небе светят далекие звезды, заставляя меня вспоминать все. Каждую чудесную и многократно печальную дурным словом, поминаемую минуту и каждый час.
Не могу в ум взять, милые мои, по какому праву какой-то там дух вломился в меня, и что ему от меня нужно? И вообще… проклятие, как он оказался во мне? Но поскольку все еще сохранилась вероятность, что он необычный, земной дух, а Небесный, я не решаюсь напуститься на него по-настоящему. Хотя, насколько помню, я близок к решительным действиям.
Мне нужно было быть начеку: вполне возможно, что, только вслушиваясь в скрытый смысл действий духа, я смогу понять, какого черта ему от меня нужно.
-А говорят еще про тебя, что ты самый углубленный исследователь и мыслитель в России… мол, нет, такого, чего бы ни сумел ты разъяснить. Разве не так?
- Наболтают разного.
- Жаль, искренне жаль…
Поверил ли я ему, что верю во все эти бредни. В конце концов, я почти верил…
Потому что хотел верить.
Вам, милые мои, кто меня знает, известно, что я человек действия.
Когда же придет время, что я буду знать что-то, более сокровенное, непременно об этом вам расскажу.
Счастье не во внешних обстоятельствах, дорогие мои, а в нашем внутреннем состоянии. И, значит, для достижения счастья надо не гнаться – за внешними обстоятельствами, а приводить свой внутренний мир в такое состояние, чтоб быть счастливым. Ни от чего. От всего. Небо голубое, дышится глубоко и свободно, не болит ничего, и вообще здорово.
Истинно: мое Слово и твое Слово, мой дух!
Слова, слова, слова! Речь идет о том, верите вы или нет. Я убежден в своей правоте! Дух этот – единственный для меня, милые мои, который поможет мне раскрыть истину.

Однажды дернула меня нелегкая: шел я по дороге домой кружным путем, через горы Саянские, шел после долгого моего отсутствия, шел себе и шел, и вдруг принялся размышлять о природе божьей. Это новый, встреченный мной на перепутье, старик вовлек меня в этот грех. И откуда он взялся, будь он трижды неладен. Случилось это в пору, когда я опрометчиво оставил столицу, и, по чистой совести, мне было не, до богов совсем. Бежал из столицы, словно Наполеон какой, бежал от разгула беспамятства, от радужных людских рож, празднующих 1000 лет Руси, считающими Рюрика пришедшим из Норвегии хозяином, основавшим Россию, и даже вроде гордящимися такой историей.
Ох, глупыри и невежды!
Шесть с половиной тысячелетий отправлены шакалам под хвост, взгально и нахально похоронены, как неинтересные – и ни одна собака даже не вякнула. Надо же?
Ведь это этой нежитью навязано считать, что где-то в восьмом веке дикие, безмолвные и ни на что негодные славяне, бродящие табунами по лесам, призвали к себе викинга Рюрика и сказали: «Владей нами, о великий, европейский сверхчеловек, а то мы, идиоты, сами ничего не можем».
На самом деле: Рюрик – внук новгородского князя Гостомысла, сын его дочери Умилы и одного из соседних князей рангом помельче. Был призван вместе с братьями, поскольку все 4 сына Гостомысла умерли или погибли в войнах. Был принят по уговору со старейшинами, и зело потрудился, чтобы заслужить уважение на Руси.
Знают ли они: первая столица (только столица крупной страны!), город Словенск, был основан в 2409 году до нашей эры (5099 год от сотворения мира) ?.. Читали ли они летописи Холопьего монастыря на реке Мологе, хронограф академика М.Н. Тихомирова, «Записки о Московии» С. Герберштейна, «Сказание о Словене и Русе», имеющее повсеместное хождения и записанное многими этнографами?
Поскольку считается, что Новгород построен на месте Словенска, а археологи утверждают, что они уже до палеолитических стоянок докопались. Вот вам и тысяча лет!
Что делается с разумом человека, когда он начинает верить в придуманную для других ложь? Неужели он не гибнет в мрачных дырах, куда его затягивают водовороты безумия? Для этого оказывается ненужным очень многое, что есть у человека. Ум, физические силы. Воля, характер, энергия, истина. Быть счастливым и без этого можно. Жми пальцем кнопку и замыкай электроды в центре наслаждения в мозгу – и счастлив. Тащатся. Некоторые так и делают. Но почему не все? Почему большинство хочет думать и действовать?
Потому что самый сильный инстинкт – это вообще инстинкт жизни. Жить ужас как хочется! Да, но жизнь – это ощущения? Буддист, христианин, фанат, сектант – это ощущатель. А трудяга – хлебороб – это действователь. А жить – это значит не только ощущать. Жить – это значит действовать. Мне не зачем горы сдвигать, мне и так жить можно. Можно? Людям – нет. Инстинкт жизни заставляет действовать. Чем больше гор свернули – тем полнее их инстинкт жизни себя реализовал. А этот инстинкт – база их всего.
Как легко властвовать, призвав на помощь слово Бога, и вот уже есть сила, способная повелевать народами, ведь имя Бога лучше всего превращает ложь в правду, страх в гнев на любого нужного им врага!
Лета промелькнули, надежды мои не оправдались.
Казалось, обо всем я помнил, все имел в виду, все предусмотрел, все учел, а вот с надеждой просчитался и вот тут-то вспомнил я, как радовался обещаниям редакторов толстых журналов – напечатать мой рассказ, повесть или стихи, радовался несбыточному уверению (и притом серьезному уверению), надежно, под честное слово, клятву. Да и было трудно усомниться… «надежда умирает последней»…
Верите, забыл я о своей Сибири, и она обо мне Сибирь, как будто забыла. Будто она в столицу отпустила – на целую вечность. А теперь обратно затребовала… вот где оно – чудо… Мало я еще о своей Родине понимаю. И о своих сибиряках, о вас, дорогие мои, друзья. Вот в это-то мгновение вспыхнуло во мне: в эти считанные мгновенья увидел прожитую свою жизнь и даже заглянул в те бесконечные доли будущего… Душа трепетала от потаенной радости, которая неизменна во мне пополам с грустью… Осознавал ли я, что это всего лишь был отголосок, который гнездился в моей душе уже давно? … Да, хорош я гусь: сколько времени потратил на зряшние, к тому же и не слишком приятные воспоминания, на то, что хотя и было, но быльем поросло, и незачем в нем копаться, бередить застарелое и больное, тем более нынешнее возвращение настолько значимее и важнее, чем эта былая вечность…
Сколько же лет длилось мое отсутствие, но кажется, что слишком давно меня не было дома, в чистейшем оазисе добра и любви. Позади, за вечностью, еще торопливо всплывают воспоминания, видятся, слышатся, но я уже отмахиваюсь неторопливо, словно сберегаю в себе драгоценное дитя, возвращаясь в родимый дом. Пора бы вспомнить радость вознесения, что жива была во мне – пускай не часто, и далеко не в каждом дне бытия… Пора бы – ибо это то напряжение силы воли, необходимое для честного осознания самого себя, - и в то же время, состояние очищения, обновления, катарсиса, достающееся в награду…
Все это вдруг близко, понятно каждой своей гранью, едва мелькнувшим световым бликом, как будто так, что не я возвращался, а весь мир, пока я отсутствовал в нем, возродился вновь, столь близкий, столь понятный и желанный мне…
И вот свершился миг, подобный чуду: ясный, прозрачный насквозь, прорвавшийся во мне через общественную суету, терзавшую меня, - миг, который не мог возникнуть в простом сочетании людских страстей, заблуждений, гордыни, но словно нес в себе трепетный смысл, словно напомнил мне о чем-то сокровенном, высоком, забытом за долгое мое отсутствие…
Бежал я от этих Иванов, не помнящих родства, стыд душил меня.
Старик, будто Христос какой, с Неба свалился мне на пути и оказался единственным из смертных, кого видимо, не шибко тревожила земная суета. Пульсирующий столб света обволакивал старика, и я смотрел на этот свет.
- «Из Света приходит Любовь, в Свет и возвращается. Вот и тебя окружает Свет твоей безграничной Любви…»
Старик был занят делами духа, и, подобно духу, незримы были его дела. Целую вечность размышлял он о существе творца.
- «Люблю, милый ты мой, слово божье выслушать: на путь истины наставляет…» а какой истины, так и не открыл мне. Хитер был старик: невинные удовольствия невинны лишь наполовину. Они длятся мгновение - надо закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы про это забыть.
Гармонию, благодать этих светлых мгновений – надо ждать, и нет уверенности, что они вернутся. Дверь для путника будет открыта всегда, и мы, возможно, забудем, что открыта она была не зря. Сердце пребудет пустым, немым, бесплодным, пока не снизойдет к нам беспричинная, необъяснимая благость, дарованная нам не по заслугам, а лишь потому, что мы ждали. Радость знает про это. Чистота – нет. Чистота – недотрога, она пуглива, она под запором, ее сердце чисто, но холодно. Радость – открытая рана. Страдание, зло, безобразие не только где-то вовне, - в городах, в мире, - но и в нас самих.
- Даже если каждую вещь называть своим именем, то и таковой правды всегда мало. Может быть, и ты в глубине души любишь Бога, не называя его по имени. Может быть, есть такие неверующие, которые любят Бога, не называя его, больше, чем иные верующие, часто бывающие в храме.
Ты много страдал. Ты исследовал верования народов, и понял ты: каждая из религий уходит своими корнями в Свет. Но лишь сердце может сохранить Свет. Писания этого сделать не могут.
Ты искренне, страстно желал узнать, кто ты, откуда пришел и почему ты оказался на горе. Представь, что тебе не будет покоя, пока ты этого не узнаешь.
Всегда, когда пытаешься осуществить что-то, все становится очень серьезно!
- Ты, случаем, не священник, старик? Ответствуй, принесет ли счастье нелюдям их ложь?
- Н-нет… Свет не служит злу!.. Злу служат бесы и демоны…
Многие же отказываются ходить в храмы, потому что не хотят того, что проще. И читают летописи и сказания, читают Веды… это все же лучше, чем дверь, закрытая на замок: духовная элита в своем лицемерии мне отвратительней, чем любая социальная. Духовная чистота она хрупка.
Духовную чистоту высмеивают, преследуют, обкрадывают. В этом ли ее назначение? В тот день, когда духовная чистота осознает свое предназначение и смирится с ним, ее станут уважать, но обкрадывать будут по-прежнему.
Можешь ли ты вообразить, что не найдешь того, что ищешь? Ты на горе и это важнее всего.
- И все же радость духовной чистоты, старик, вызывает недоверие. Страданием ее не искупишь; мои слова не для их ушей.
Очевидно, я слишком сросся с горою, слишком часто слушал деревья и пение птиц; теперь я разговариваю с людьми.
Непостижима душа моя и светла, как гора моя утренней порою. Но они думают, что мудрствую я, и подсмеиваюсь над ними.
И вот они смотрят на меня с недоверием и опаской, сомнение в глазах их.
- К сожалению, ты прав дорогой. Как-то я, будучи в храме Богоявления, улыбнулся семейной паре. Было Светлое Воскресение: Христос воскресе! Они как-то отпрянули от меня. Улыбаться в храме это же совершенно неуместно. Но где же тогда? Должно быть, в храме упиваются они муками страстей Иисусовых, забывая, что существуют ради радости Воскресения!
С того дня перестал я посещать храмы…
- … Старик, я не обучен духовным тонкостям, неведомы они мне: есть ли боги или нет их на свете, - но, на всякий случай, один у меня к ним упрек заготовлен. Поди-ка ко мне поближе, старик. Ты, если увидишь их, то передай им мой вопрос. Создав этот мир таким прекрасным, зачем поселили они в нем нелюдей, прощелыг и лицедеев? С нас достаточно бесов и дьявола! Они не в небе. Они здесь! И вздор несут священники, что они в трех лицах. Оно бы еще ничего, три рта народ бы накормил как-нибудь, но у них не три, а несметное количество утроб, так что одно из двух: либо они, либо мы. Знаю, знаю, губернатор тот – мой ближний; но если ближний мой захочет низвести до вымирания народ мой, то, простите, боги невольные прегрешения, лучше съест пусть народ его!
Этим губернаторам-то и иже с ними, им бы знать следовало, что мы корнями ушли в самые недра Земли. Хоть нас и норовили выдрать с корнем, да зря старались. Это мы – эта Гора, что вечна на Земле. Жизнь идет, а Русская Гора Меру остается…
- Вот и я всю жизнь такой, никому покою не давал, – успокоил меня старик, - а себе - так вовсе никогда. Покой, оно конечно, на погосте. А по куда живой – трудись.
Демонизм и бесы хозяйничают себе в церквях! «Ангелов» сих я раскусил давно и знаю, что это за птицы. Тысячи лет морочат они народы, сулят им райское блаженство, а блаженства-то не видать! Попробуй, мил человек, каковы они. Одно на всякий случай могу тебе предложить: бесам нужен свой первосвященник, и когда будете выбирать, то прошу иметь в виду святейшего Папу или вашего Патриарха. Лучше их не найдете…
О душе человеческой пекутся, чтобы плоть прибрать руками. Ощипать живьем! Ведь народ же овцы, надо его уму-разуму научить. И что с этих содранных еще теплых кож пар так и валит, так это ничего, это души народа, очищенные от грехов, парят, отягощают, видать, народ-то на райском пути. Вот они и стараются облегчить плоть народу. Да только не уберегутся они от возмездия!.. Ивана Грозного на них нет, это ты прав, сын мой! Поэтому-то и лгут они на Ивана Грозного.
За время его правления на Руси:
- введен суд присяжных;
- бесплатное начальное образование (церковные школы);
- медицинский карантин на границах;
- местное выборное самоуправление вместо воевод;
- впервые появилась регулярная армия (и первая в мире военная форма – у стрельцов);
- остановленные «монголо-татарские» набеги;
- установлено равенство между всеми слоями населения (ты знаешь, что крепостничества в то время на Руси не существовало вообще? Крестьянин обязан был сидеть на земле, пока не заплатит за ее аренду – и ничего более. А дети его считались свободными от рождения в любом случае!);
- запрещен рабский труд (источник –«Судебник» Ивана Грозного);
- государственная монополия на торговлю пушниной, введенная Грозным, отменена только что;
- территория страны увеличена в 30(!) раз;
- эмиграция населения из Европы превысила 30 000 семей (тем, кто селился вдоль Засечной черты, выплачивались подъемные по 5 рублей на семью. Расходные книги сохранились);
- рост благосостояния населения (и выплачиваемых налогов) за время царствования составил несколько тысяч(!) процентов;
- за все время царствования не было ни одного казненного без суда и следствия, общее число «репрессированных» составило от трех до четырех тысяч (Времена тогда вообще были лихие – вспомните хотя бы Варфоломеевскую ночь, а папская инквизиция сожгла (только одних женщин!) около пяти миллионов!)
А теперь вспомните, дорогие мои, что вам рассказывали о Грозном в школе? Что он кровавый самодур и проиграл Ливонскую войну, а Русь тряслась в ужасе? «Бедных» церковников уж очень не любил за их жадность и мздоимство. Сам же был глубоко духовным и самым образованным человеком.
Кстати, о «тупых в результате пропаганды американцах». Уже в 16 веке в Европе выходило множество брошюр для всякого «безмозглого» обывателя. Там писалось, что русский царь – «пьяница и развратник, а все его подданные – такие же дикие уроды. Зато в наставлениях послам указывалось, что «царь трезвенник, неприятно умен, пьяных не выносит категорически и даже запретил распитие алкоголя в Москве, в результате чего «нажраться» можно только за городом, в так называемых «наливках» (месте, где наливают). Источник – исследование «Иван Грозный» Казимира Валишевского, Франция.
Теперь угадайте с трех раз – какая из двух версий излагается в учебниках?
Вообще, ваши учебники исходят из принципа: все, что говорится про Россию мерзостного, - правда. Все, что говорится хорошего или вразумительного, - ложь. Один пример. В 1569 году Грозный приехал в Новгород, имевший примерно 40 000 населения. Там бушевала эпидемия, а также пахло бунтом. По результатам пребывания государя полностью сохранившиеся в синодиках поминальные списки отмечают 2800 умерших. А вот Джером Горсей в «Записках о России» указывает, что опричники вырезали в Новгороде 700 000 (семьсот тысяч) человек.
Угадай, друзья мои, из двух цифр, какая считается исторически достоверной?
И почему старик не в Мировых судьях? Ему бы там цены не было. Но, видно, ему и без чинов хорошо.
- Без чинов человек меньше плутует, лжет, - старик, будто подслушал мысль мою.
- Не знаешь человека – вера ему, какая? Приблизительная.
Кстати, время от времени и мне встречались русофобы, которые утверждали, что всего вышеизложенного не может быть, поскольку этого не может быть и все!
Мы создаем свою жизнь силой своего познания. Пока мы являемся центром настоящего исследования, открываются идеи всех видов и масштабов: от интуитивных озарений до подлинной Правды,
В 8 столетии один из русских князей приколотил щит к воротам Царь-града, и утверждать, что России тогда не существовало, получается затруднительно. Поэтому в ближайшие века для Руси было запланировано долговременное рабство. Нашествие монголо-татар и три века покорности и смирения. Чем отмечена эпоха в реальности? Не станем отрицать по лености ума своего: «монгольское иго», но… не могу не вспомнить трепет всей Европы перед Русью при Александре Невском. Дань Европа платила Руси та-акую!..
Прознали на Руси о существовании Золотой Орды, тут же туда отправились молодые ребята, чтобы… опробовать на крепость, пришедших из богатого Китая на Русь монголов. Лучше всего описаны русские набеги 14 столетия (если кто забыл – игом считается период с 13 по 14 столетия). В 1360 лето новгородские хлопцы с боями прошли по Волге до Камского устья, а затем взяли штурмом большой татарский город Жукотин (Дукетау близ современного города Чистополя). Захватив несметные богатства, ушкуйники вернулись назад и начали «пропивать зипуны» в городе Костроме.
С 1360 по 1375 столетия русские совершили восемь больших походов на среднюю Волгу, не считая малых налетов. В 1374 лето новгородцы в третий раз взяли город Болгар (недалеко от Казани), затем пошли вниз и взяли сам Сарай – столицу Великого хана. В 1375 лето смоленские ребята на семидесяти лодках под началом воевод Прокопа и Смолянина двинулись вниз по Волге. Уже по традиции она нанесли «визит» в города Болгар и Сарай. Причем правители Болгар, наученные горьким опытом, откупились большой данью, зато ханская столица Сарай была взята штурмом и разграблена. В 1392 лето ушкуйники опять взяли Жукотин и Казань. В 1409 лето воевода Анфал повел 250 ушкуев на Волгу и Каму. И вообще, «бить татар» на Руси считалось не подвигом, а промыслом. За время татарского «Ига» русские ходили на татар каждое 2-3 лето, Сарай палили десятки раз, татарок продавали в Европу сотнями. Что делали в ответ татары? Писали жалобы! В Киев, в Новгород. Жалобы сохранились. Больше ничего «поработители» сделать не могли.
Источник информации по упомянутым походам – вы будете смеяться, дорогие мои, но это монография татарского историка Альфреда Хасановича Халикова. Они нам до сих пор этих визитов простить не могут! А в школе все еще рассказывают, как русские сиволапые мужики плакали и отдавали своих девок в рабство – потому как «быдло» покорное. И вы, дорогие мои, их потомки, тоже этой мыслью проникайтесь.
Русских на протяжении нескольких веков постоянно угоняют и угоняют в рабство лихие крымские басурманы. А русские плачут и платят дань. Почти все историки тыкают пальцем в тупость, слабость и малодушие русских правителей, которые не смогли справиться даже с плюгавеньким Крымом. И почему-то «забывают», что никакого Крымского ханства не существовало – была одна из провинций Русской «Османской» империи, в которой стояли казацкие гарнизоны, и сидел «османский» наместник.
«Османская» империя к тому времени активно расширялась во все стороны, покорив все средиземноморские земли, раскинувшись от Ирана (Персии) до Европы, подойдя к Венеции и осадив Вену. В 1572 лето султан решил покорить заодно и дикую, как уверяли европейские брошюрки, Московию. С Крыма на север двинулось 120-тысячное войско при поддержке 20 тысяч янычар и 200 пушек. Возле деревеньки Молоди османы столкнулись с 50-тысячным отрядом воеводы Михайлы Воротынского. И турецкая армия была…
Нет, не остановлена – вырезана полностью (отступников от Руси)!!!
С этого момента наступление османов на соседей прекратилось – а попробуйте заниматься завоеваниями, если вам армию чуть не вполовину урезали! Дай Бог самому от соседей отбиться… Что вы знаете, дорогие мои, об этой битве? Ничего? То-то же! Подождите, лет этак через двадцать и про участие русских во Второй (идеологической!) Мировой тоже начнут «забывать» в учебниках. Ведь все «прогрессивное человечество» уже давно и твердо знает – Гитлера победили американцы. А «неправильные» пока в этой области русские учебники пора исправлять.
Информацию про битву при Молодях можно вообще отнести к разряду закрытой. Не дай Бог, русское быдло узнает, что деяниями предков в Средние века оно тоже может гордиться! Ведь у него тогда будет развиваться любовь к Отчизне, к ее деяниям. А это неправильно и недопустимо. Так что найти данные про битву при Молодях трудно, хотя еще возможно – в специализированных справочниках. Например, в «энциклопедии вооружений» КиМ три строчки написано.
- Не волнуйтесь, друзья мои, не поддавайтесь смятению, распознавая бесов и демонов, поскольку они испытывают вас. Все это – химеры, на которых оттачивается острие вашего духа. Знайте, что вас повсюду окружает реальность мира любви, и в каждый миг у вас найдутся силы, для преображения его Любовью.
Вы, друзья мои – это Жизнь создающая Любовь и погибнуть от падения со скалы вы можете не более чем взять свою Любовь за руку.
Вы для Любви – терпение и защита, сострадание и понимание. Воплощайте в себе все высшие идеалы, которые пращуры находили в себе. Вы – выражение Жизни, излучающее Свет и Любовь. Вы есть духовная ипостась вселенной – это не физическая данность. Это духовная цель. Это не то, что дается вам от моих знаний, а то, чего вы должны достичь, друзья мои, сами…
Вами избран высокий, трудный путь, ведущий вас к истине. Ваша интуиция и характер следует высшему чувству зова, оправдывая ваши надежды. Друзья мои, вы выше безжизненных систем – войн, религий, натравливающих народы друг на друга, разрушая Свет Любви в человеке. Необходимо перестать быть их частью, реализуя свой истинный Свет.
Не смотря на то, что вы созидаете, сколь много заслуживаете, вы никогда не достигнете истины, пока не сможете ее ощутить в себе и не позволите ей овладеть вами.
В Истине все, все связи, ответы на любые вопросы.
Вы не можете быть одни. Вы никогда не одиноки, если при этом не верите в то, что вы одиноки.
Знайте: ждет вас ваша Любовь!
Разум изменил мне. Хоть убей, не пойму, с чего это старик так хитро уставился на меня! Что он сказал мне, и почему во мне вдруг возникла светлая радость? Что-то известно ему?..
- Охотник ты до иносказаний… знаешь ли ответ?
- Что хочу говорить, то и говорю. Ты – это и есть ответ. – И в глазах смешинка.
Сказал - и был таков, как и не было…
- Постой, не улетай, старик: - Но, видно, некогда ему меня веселить.
Соответствует ли эти сказания действительности или нет, милые мои, вы уж проверьте сами, вам и детей учить, и самим жить правдой или кривдой… но я храню эту правду в своей душе с большой гордостью, чем грамоту о княжеском титуле моего рода в ящике своего письменного стола или ордена и другие реликвии, я горжусь этим и не хочу оказаться недостойным своих знаменитых пращуров.
Мне нужны чужие миры. Мне нужен воздух Родины и чистая родниковая вода.
Разве вы не видите, милые мои? Ох, уж эти мне измышляющие историки! Не перестаю удивляться. Они просто не в состоянии переварить настоящую правду и истину. Да, на их глазах возрождается сейчас самая великая истина со времен появления человека на Земле, а они мычат и ничего не понимают. Послушайте, добрые люди…
Может быть, на самом деле вы тоже вот сейчас сделаете открытие о Родине!..
Как из реальности получается сказка? Это – последняя стадия процесса образности. Первая стадия: реальность; вторая стадия: остатки реальности, насыщенные фантастическими образами и элементами, когда первичная функция реальности в целом утрачена; наконец третья стадия; чистейшая сказка. Разве это не прекрасно?
А я подумал, стоит ли размышлять о богах, когда вокруг разгул лицемерия, и всякий, невольно оговорившись о боге, тут же пристально взят был под особое наблюдение… сами же идеологи, втихую имеют своих душеприказчиков; скажу без прикрас, отпускающих им все мирские грехи, как и нынешним нежитям. Это теперь церковники опять в чести, открыто туманят умы нашему народу, уши развесившему. Я же, не прочь начать жизнь свою наново, да это невозможно, а мечтать впустую я не охотник.
Потерянные радости, обретенные радости, я не жалею о них. Какой смысл желать прошлого, которое я не могу осуществить?
Но, как говорится, милые мои: - «Любовь – нелегкое бремя и для любви нет сроков!»
Дух мой, успокойся! Дай мне отдохнуть от тебя. Кто ты, собственно, есть? Не стану я больше прикрываться тобой.
Ты – не я. Ты просто поселился во мне. Ты – Божественный дух. У меня - привлекательное тело. У тебя - духовная сущность. Тебе подфартило. Дух, ты не изменил себе? Рад я, что тебе пригодился. Теперь же – мой черед.
- О чем ты? Что-то много на себя берешь…
Ну, я – это я. Я – твоя совесть… твой характер. Это, кажется, именно так называется? Я – та твоя ипостась, что определяет твои поступки, твои принципы.
Я направляю твою Жизнь. Проще говоря – тебя, дух. Порой мне кажется, что ты ненавистен, и я, наверно, не смогу теперь использовать тебя с былой легкостью…
Дурно, когда мы отказываемся от того, во что верим, всю свою жизнь, но еще хуже, когда идеи оказываются ложными.
Что же делается с учителями этого странного призванья, если они не Будды, не Заратустры, не мой случайный старик, если опыт не перекипает у них Знанием, если у них нет духовности – единственного, что освобождает от Судьбы пожизненной в пользу посмертной?..
Невероятно, насколько непробиваемым может быть отказ людей от истинного знания? Сколько нужно кричать, чтобы до них докричаться? Неужели это – мой народ, мой Род с его неколебимой уверенностью в том, что в мире случайностей нет, и ничто не происходит просто так, будь то война между народами или много вековой мир? Народ ли это причитающий над судьбой своей, не пытающийся даже заглянуть в свое сердце?
Милые мои, вам ли не знать этого… как трудно порой осознавать, что нам нечего сказать в свою защиту…
Пользуется ли у нас истинная правда тысячелетних событий спросом?
Наверное, и тысячи лет назад и шесть столетий назад русичи – участники Куликовского, (а может какого и иного) сражения, передавали из уст в уста правду о том сражении и их реакция на появившиеся «записки» и слухи всевозможных авторов, верно ли, скажем, описан поход Мамая и под его знаменами всей западной нечисти на Русъ? Посулили ли они Мамаю и его войску несметные богатства за разрушение нашего Отечества? Воздали ли они по заслугам наемникам, в соответствии с совершенными их деяниями?
Не знаю, милые мои, устраивали ли наши пращуры обсуждения этих записок за «круглыми столами» и общественные конференции, как делают нынче политики? Не знаю я и того, досаждал ли пращурам нашим дефицит всевозможных (ис)торических «записок», мог ли каждый того желающий ветеран Куликовской битвы свободно приобрести их? У нас ведь это нелегкая проблема, попробуй приобрести нужную тебе книгу, а сказания и былины Руси, спрос на них был огромный, неутолимый. Когда начали выпускать серию «Рюриковичи» и «Исторический роман» книги эти шли нарасхват, их рвали из рук, огромный тираж спроса не покрывал…
Но уже в годы «горбачевщины» эти серии, пользовавшиеся такой большой популярностью, стали чахнуть – и чем дальше, тем больше, число их поклонников таяло на глазах, в пору жесточайшего духовного голода книги, на удивление мне и вам, мои дорогие друзья, перестали быть нужными. Конечно, в нехватке нет ничего хорошего, но нисколько не лучше, а может быть, даже и хуже издание книг, которые никому, кроме их авторов ( и их заказчиков), не нужны. Уже не одно лето мы наблюдаем безрадостную картину: большинство книг, даже современной (ис)тории не востребованы, - их плохо покупают, их почти не читают.
Что же случилось, милые мои, почему отворачиваетесь вы от этих книг, которые должны были бы вызывать у вас самый острый интерес, ведь в них рассказывается о событиях, участниками или очевидцами которых вы были, да еще о каких событиях – о войне? Помогите мне в этом разобраться…
Начиная со школьных лет нам твердят, что вся наша история похожа на огромную выгребную яму, в которой нет, «ни единого светлого пятна», ни одного приличного правителя. Военных побед или не было вовсе, или они вели к чему-то плохому (победа над османами скрывается, как коды ядерного запуска, а победа над Наполеоном дублируется слоганом «Александр – жандарм Европы») Все, что изобретено нашими предками – либо принесено к нам из Европы, либо просто беспочвенный миф. Никаких открытий русские люди не делали, никого не освобождали, а если кто-то обращался к нам за помощью – так это было обращение в рабство. И теперь все вокруг имеют историческое право русских убивать, грабить, насиловать. Если убить русского человека – это не бандитизм, а стремление к свободе.
А удел всех нас – каяться, каяться и каяться.
Судьба информационной войны, ее процветание и упадок прямо зависят от общественной атмосферы, от отношения власть предержащей нежити, (власть заказывает) к истории – уважаема ли правда или с нею не считаются, поощряется ли она или преследуется, выкорчевывается?
В нас, скорбные мои, посеяно ощущение собственной духовной неполноценности. Мы больше, подобно предкам, не уверены в собственной правоте. Вглядитесь, что творится с нашими политиками: они постоянно оправдываются.
Бывшие наши республики плюют в лицо – а против них не вводят даже санкций, прощая им много миллиардные долги.
Милые мои, почему Россия должна оправдываться? Ведь Она всегда права! Сказать об этом не решается никто.
Выпячивается всеобъемлющий процесс фальсификации прошлого Руси-России, в соответствии с нынешними обстоятельствами и оценками. На словах фарисейски осуждая принцип: история есть политика, опрокинутая в глубь тысячелетий, - власть на деле неукоснительно проводит его в жизнь, и не только средств пропаганды, лже (ис)тория насаждается в школьных учебниках и охраняется карательно: опять на слуху «список запрещенных книг, запрещенных имен». Даже за священную для русского духа книгу «Русские веди» и «Велесову книгу» можно прослыть националистом…
Все годы правления Романовых (приверженцев запада), истинная история Руси-России была фальсифицирована и переписана приглашенными иностранцами. Они отдавали себе ясный ответ, какая в истине таится серьезная опасность, даже ненароком она могла подорвать созданную западниками Лже(ис)торию. Когда А.С.Пушкин пытался вникнуть в истинную правду жития Руси-России, царь и его приспешники, пытались эту затею погубить, как говорится, на корню… и погубили нашу Славу выстрелом на Черной речке. Царские теоретики яро потрудились на ниве шельмования…
Шрамы тогдашних увечий видны сегодня особенно уродливыми…
Настолько постыдно откровенной была фальсификация, которую вел против нас запад, но не менее потрудились на этой предательской ниве «наши» доморощенные западники. От этого целенаправленного произвола ни спасли, ни овеянное славой имя Руси-России, ни великие заслуги перед Духом Божьим – выбрасывали, вписывали, правили.
Со сказаниями и былинами не церемонились – они рассматривались как суть материала, из которого можно лепить что заблагорассудится.
Вы думаете, милые мои – что нынешние политики такие нерешительные, но вместо них вот-вот придут другие? Утешьтесь, родимые, этого не случится НИ - КОГ-ДА! Потому что ощущение неполноценности закладываются не на посту президента или премьер министра. Они начинают воспитываться планироваться планомерно с самого детства, когда ребенку говорят: «Твои предки были очень глупыми, бестолковыми людьми, неспособными на самые элементарные решения. Но к ним из Европы пришел добрый и умный дяденька Рюрик, стал ими ВЛАДЕТЬ и их учить. Он создал для них государство Россию, в котором мы живем»… Яд капля за каплей вливается в душу, и когда человек выходит из школы – он уже привыкает смотреть на запад, как на доброго хозяина, более умного и развитого. И при словах «демократия» начинает рефлекторно вставать на задние лапки.
Что западный мир умеет лучше всего – так это вести информационную войну. Удар был нанесен по тому месту, которое никому не пришло в голову защищать – по воспитательной программе. И западники ныне потирают руки. Осталось проявить немного терпения – и наши дети сами поползут на коленях в ту сторону и нижайше попросят разрешения лизать хозяевам задницы.
Да что, милые мои, уже ползут и продают, и отказываются от Родины.
Что же нам делать? Если мы не хотим, чтобы из наших детей и внуков делали рабов, нужно не кричать: мол, мы станем биться, когда придет час, - а спасать их прямо сейчас. Миг истины уже настал, война почти закончена за подавляющим преимуществом противника.
Нужно срочно ломать курс преподавания истории, меняя акцент обучения на позитив (на Правду и Истину!) Я предвижу суровую борьбу. Иски по поводу некачественного преподавания и издания заведомо ложных книг гарантированы. Если историк не учит детей тому, кем был такой важный в истории человек, как Рюрик и Иван Грозный, или не знает про Молодинскую битву – значит, должен платить штрафы из своего кармана. А еще лучше – подать иск к Министерству образования по поводу распространения заведомо ложной информации. Нанять хорошего адвоката и больно-больно их попинать – пусть чешутся. Но на «хорошего» адвоката, милые мои, нам надо сброситься всем миром. Не слабо же нам вступиться за спасение честного имени предков? И укрепить свои позиции на фронтах информационной войны – потребовать у генеральной прокуратуры возбуждения уголовного дела по факту разжигания межнациональной розни путем преподавания ложных исторических сведений…

Ненависть между народами – это любовь без понимания. Зачем проповедовать ложь, чтобы разобщать и уничтожать людей, если в действительности все мы – сыны Божьи?
У меня есть основания для того, чтобы высказаться, милые мои. Вас беспокоит наше братство? Если это так, то вы присоединяйтесь ко мне, и мы поможем друг другу разобраться с войной и миром. Мы ведь не боимся потерять друг друга? Мы узнаем многое о расставании и смерти и все, что мы узнаем, навсегда изменит мир вокруг нас. Мы любим свою Мать Землю и заботимся о том, чтобы нежить не погубила Ее? Думаю, мы сумеем увидеть самые худшие и самые лучшие возможности, которые ожидают человечество в будущем, и поймем, наконец, что все зависит от нашей собственной свободы выбора.
Я утверждаю, что мы осознаем нашу собственную реальность. Сердца озарятся, и наши сердца примут Свет великого родства – это реальность, а повседневная жизнь – это то, что мы будем творить из родства.
Изменения свершаются каждое мгновение, независимо от того, замечаем мы их или нет. Вначале меняются умы, затем следует изменение хода событий. Один из способов выбирать свое будущее состоит в том, чтобы знать Правду.
Милые мои, братья «татары»! Вспомним «татарское» иго, которого никогда не было на Руси. Нам говорят, что вы, «татары» угнетали русских, но не говорят, что русские угнетали «татар» не менее лихо. В итоге у русских возникает обида к согражданам по расовому признаку. Причем обида неправильная. Все мы хороши и вели себя совершенно одинаково.
Или, например, недавно в Казани отмечали (или пытались отметить) день памяти «татар», защищавших город от русских войск. Налицо явное противостояние по национальному признаку. На самом деле, город брали не русские, а русско-татарские войска. Прикрытие стрелецким отрядам обеспечивала конница Шиг-Алея – и если он не русский, то я готов признать себя президентом Израиля или президентом Америки. Русско-татарские войска взяли Казань, устраняя влияние Стамбула на Волге и защищая мирных людей от разбойничьих набегов, освобождая десятки тысяч рабов. Достаточно признать участие «татар» в этом благородном деле – и национальный вопрос сразу теряет остроту.
Если мы не сможем заставить себя измениться в своем собственном уме, мы заслуживаем того, чтобы в нас разжигали национальную войну. Ненависть, обида, отчаяние относятся к психике, но путь возвращения к истине лежит в сфере духа.
Истина – в том, что изменение, которое с нами произойдет, - это наше братское дело. Замечать или не замечать и что по этому поводу думать всему остальному миру – это их дело. Они исчезнут, а мы в своем целеустремленном переполненном будущем, которое нежить хотела бы, чтобы мы утратили, воссияем в Свете братства и доверия. Ибо братство между родными душами обусловлено, и ничто не в силах оторвать нас друг от друга.
Но кто-то старательно сеют рознь между русскими и татарами. Весь курс истории першит перлами о том, как татары нападали, как русские шли на татар. Но нигде не указывается, что татары являются нашим симбиотом, народом-напарником. Татарские части ВСЕГДА входили в состав русских войск, участвовали во всех русских войнах – и междуусобных, и в битвах с внешним врагом. Можно сказать, что татары – это просто русская легкая конница. Или русские – татарская кованая рать.
Татары дрались против Мамая на Куликовом поле вместе с русской ратью, татары первыми атаковали врага в шведской и Ливонской войне, в 1410 лето под Грюнвальдом объединенное польско-русско-татарское войско наголову разгромила крестоносцев, сломав хребет Тевтонскому ордену – причем именно татары приняли первый удар.
Мы семь с половиной тысяч лет жили с татарами бок о бок (думается даже мне, что мы от одного рода-племени… но это уже другой сказ.). Дрались, дружили, любили, роднились. Громили римлян, крестоносцев, османов, поляков, французов, немцев…
А теперь наши дети открывают учебник, и им с каждой страницы капает: враги, враги, враги…
Разжигание национальной розни налицо. И как легко принять кажущееся за действительность! Но на самом же деле – изощренная информационная война
Милые мои, случалось ли вам когда-либо чувствовать сосуществование – единство с Миром, с Вселенной, со всем что есть, при котором охватывает радость? Воплощенная радость, чистая в своем совершенстве, не стесненная пространством и временем. Это и есть истина. То. Во что мы превращаем ее, зависит от нас, так же как Свет Солнца зависит от Солнца. Западный же мир давно отошел от мира истины и любви. Он живет рефлексиями, обидами, претензиями, борьбой за право эксплуатировать Землю для своих убогих и низменных целей. Если они будут продолжать так же – наступит время, когда никто уже не сможет увидеть зарю восходящего Солнца…
Вы, милые мои, надеюсь, не хотите такого исхода? Это – не наше будущее, мы выбираем высшие наши надежды… это наше родство и доброта – по отношению друг к другу и по отношению к нашей Земле матушке и Небу. Мы не будем призывать никого следовать за нами. Не следует убеждать никого, кроме себя. Но, каждый, кто пожелает, пусть безбоязненно идет, двери не заперты…
Ведь эволюция человека – это результат сознательной борьбы. Природа не нуждается в эволюции, скорее, она не желает ее, и борется с ней. Эволюция необходима только самому человеку, когда он осознает свое положение, уясняя возможность его изменения, поймет, что он обладает силами, которыми не пользуется, богатствами, которых не видит. Эволюция возможна как вступление во владение этими силами и этими богатствами…
Ах, мой язык - ворота ума моего, и надо бы вовремя открывать и закрывать их, но у меня ворота вечно настежь. Уж таков я есть. Несет меня иногда, и самое – самое первостепенно важное, порой не имеет для меня никакого значения, мне важно только быть уверенным в том, что смогу это сделать я в любое мгновение.
Во все времена долгих своих лет любил я свою Землю зимней и весенней порою, летом, как и осенью. Четыре времени года были мне роднее родных, и я не знал, кого из них предпочесть. Бывало, взгляну на Небо – радуюсь; гляну на распростертые поля и луга, реки и леса – ликую снова. Одолеваю горы Байкальские, смотрю на открывающуюся даль, на любимое мною великое море Байкал, на редкие белые суда, плывущие по нему – и что мне делать, коли счастлив? Радуюсь, что живу, и благодарю своего бога Рода за рождение меня, за создание всего окружающего меня, и созданного мною. А ну-ка, оставлю я Землю и это Небо: Что Им без меня? Это я одухотворяю и Землю, и Небо и сам поклоняюсь и люблю их.
Прислушайтесь: это я пою великую, светлую песню своей Отчизне, и прекрасная женщина одухотворяется любовью; поют птицы, кричат гуси и чайки, а с ними и петухи. Освободитесь на краткий миг, милые мои, от цепей своих, от нескончаемых проблем и удушающих пустословий, рискните. Поднимитесь ко мне на Гору, и вы услышите себя, какое пение пронесется над этими горами, долами и Байкалом!
Ведь Гору унизить никак нельзя… Она придет к вам Великая Гора, если вы не поторопитесь вовремя придти к Ней, спросит с вас…
Эх, люблю, до чего же люблю благодатную эту Землю! Сижу на вершине Горы, а ногами упираюсь в скалу, подобно тысячелетнему Кедру. И покуда срастаюсь я с этой Горой, не исчезнуть этой божьей красоте! А если в тридевятый день придет всему погибель, то я не сдвинусь с места сего и приму Судьбу свою, улыбаясь и радуясь.
Кедровая, нежная зелень
Глядится в глубинную синь.
Мне ль не любить эту Гору,
Я ль не ее властелин?

Я ль не вспоен и не вскормлен
Сибирской землей и водой,
И не мои ли кедровые корни,
Скрыты в траве молодой?

Ах, не вчера ль я прощался,
Юношей, край мой, с тобой?
Не золотою удачей прельщался -
Был ведом беспокойной судьбой.

Творил я, и, верное дело:
Верен!.. - своим небесам…
Сколько времен пролетело –
Я не заметил и сам…

Дремлют сосновые чащи,
Рождая во мне торжество.
Вещие волны Байкала,
Вы – обновленье мое.

С Горы – порыв непредсказуемой
Сармы,
Сизый над морем туман,
В думы свои погрузился
Берег из остроконечных скал.

Не иначе, я опьянел! Не иначе, как пьянящий этот Борей – воздух любви и свободы – ударил мне в голову! Что это? Что это я говорю, что призываю, не иначе как от пьянящего этого вольного Борея? Не иначе, опьянел!
Радостен я, милые мои, и пусть радостью своей и любим и любящ! Не надо мне радости вашей! Я так понимаю: в каждом из нас живет хотя бы маленькая радость, и она-то и делает каждого из нас человеком. Посудите сами: если к моей большой радости и прибавить еще вашу маленькую, то ведь вы пропадете совсем. А потому не дарите мне свою радость, смейте быть сами радостными! Я же всего лишь любящий человек! Голубь небесный! О, да вы не знаете, какой я голубь?! Боги, озарите меня!
Кто знает, сколько будет радовать вас мой прекрасный полет?!
Когда к закату начинают петь птицы, когда народившийся месяц выскакивает из-за гор на небосвод и окрыленные пеньем, замирают прибрежные леса, я, закопавшись в теплый песок, лежу под алмазным небом, и чудится мне, что из далекого далека, из глубины глубин смотрит на меня Отец мой, радуясь моей радостью и любовью.
Нет такого счастья, которое не могло бы обернуться благословением, и нет такого несчастья, которое не могло бы обернуться счастьем.
Через ночное Небо я разглядываю весь Мир, объединенный Божественной энергией, и осознаю в самом себе великую радость ко всему Миру. Больше того, - я люблю и знаю, что моя любовь никогда не угаснет даже тогда, когда я буду совсем древним и немощным…
И думаю я в ночи, что Тьма эта – не тьма.
Это ведь Божественная энергия Души, Знания, Мудрости, Любви, Красоты. Во тьме этой рождается Свет – основа всеобщей нетленной любви. Свет-Душа-Любовь исходят из нашей первоначальной Родины. Того Света - тьмы для нас. Тьма космоса наполнена божественной энергией Души, знания, мудрости, любви, красоты…
Именно там во Тьме космоса Том Свете, - Бог сосуществует в животворной Энергии, исходящей от Него самого – энергия Любви, с помощью которой сотворил обитель своих сыновей и дочерей – царство любви – Тот Свет. Живущие там, подданные в царстве любви, «человека-мысли» никогда не могут отступить от божественных принципов жизни Любви…
Ночной полет моей мысли преодолевает все пределы физических миров и замирает над Светом Любви, исходящей от самого Бога. В немом восторге чувствую животворную божественную энергию называемой Любовью. И знаю, что это именно этой любовью был создан человек. Человек – мысль, - проекция мира пространств.
Мысль моя, созидая образы Горнего достигла того Света, страстной мыслью о Любви, и погрузилась, испытывая счастье, блаженство соединения… и я уже сосуществовал с этой вечностью, я зрел единство всеобщего Мира и, казалось мне: уже переносил его на чистый лист… для мира людей, любовью - подобно ощутив совершенного человека - мысль, и она стала отправляться в создаваемые им же… то в один, то в другой, то в третий Миры Пространств, где Человек-Мысль вселяется Духом своим в уже готовое для него тело, чтобы затем с помощью этого тела осваивать тот пространственный мир, куда его послал сам Создатель. Связь Бога и Человека-Мысли никогда не прерывается, а Дух его время от времени возвращается в свою Обитель с нажитым опытом. И ничего в уходе и возвращении не исчезает, а… пребывает в Любви и Свете. А если, не дай ему Бог, какой дух и вернется в Обитель свою с трупным запашком, то существует много миров, куда направят испорченный дух, чтобы выветрился и его запах…
В тех пространственных мирах дух отделен от Бога, и чем ниже измерение Мира, тем больше человек и дух в нем отделен от Бога. О, как невыносимо, когда ты одинок! Как трудно соблазнам противостоять! О, как трудно устоять перед ними и не вкусить, Этого мира! Тут просто и забыть вовсе о Душе своей, и легко отринуть Свет Бога, который, да и вспыхивающий в человеческой душе искрами, всполохами и протуберанцами… вот и я, прислушивался ли я к божественному призыву, а ведь этот зов был. Был, а я не сумел удержать, оторвавшись от Бога (истину, я – Сын Божий, и, как Сын Божий, не могу отступать от вложенного в меня – при рождении моем – улучшить этот пространственный мир, куда меня направил Отец мой, одухотворять мир этой божественной любовью… )
А ведь с самой юности я жил Любовью Земля истово давала мне и силы, и вдохновение. Ничто не могло поколебать уверенность мою в том, что это Судьба! Разлука давалась нелегко, она была необходимой, так считал я: «… Надо добиться поставленной цели, признания, а Любовь от нас никуда не уйдет, ведь мы – Любим!.. и сумеем сохранить Ее в нас». Я был уверен, что так и будет.
О чем же я пишу, милые мои, о чем же хочу сказать? Но спасибо Богу за эту радость. Думаю и Ему совсем неуютно, когда я забрасываю свои сказания…
Каждое сказание родит слово – мне его сказать, каждый миг – своя мелодия, мне ее петь. Ведь эта мелодия Любви, и только для Нее. Стоит лишь только создать образ в воображаемом мире, и раскроются силы Любви, и исчезнет смерть. Вдохновение Любви обратится в Свет.
Пришел момент, тогда я узнал, что так не будет, «… поезд, на котором ехала моя Любовь, потерпел крушение, многие пассажиры погибли, среди погибших и она…»
Прилетев в родной город, не нашел я и родителей своей Любви… Они покинули город своей боли в неизвестном направлении, не оставив ни весточки, ни адреса. Сердце мое окаменело, замкнулось на много лет. Я был мысленно уверен… нет, не думал я, что заслуживаю милости, чуда. Я был уверен в своем счастье, без всякого на то права: ничего не предлагая взамен. Я захотел получить у Судьбы ее дар бескорыстно, тем более что никакими заслугами этого все равно не оплатишь.
Предчувствовал ли я?..
И вот моя жизнь… – в тупом оцепенении. Недели, месяцы, годы… В голове пусто, сердце – стальной комок боли. Может быть, я слишком быстро воспринял известие о смерти Любви? Ложь, что Любовь погибла, я даже не верил в то, что тот поезд, в котором Любовь ехала, существовал и разбился! И мне было наплевать на то, что мне говорили о смерти, и что я ощущал, я отвергал и людей! Любовь не умирала, я Ее не хоронил. Я не остался один, я всегда с Любовью, я – с нею был и всегда буду с нею и Любовь – со мной, и ничто, ничто, ничто не в силах встать у нас на пути.
Затем, потихоньку, точно росток из земли, пробилась мысль: « Да, Судьба может все, да, я на нее уповал, а что, если и Она на меня уповала. И я могу, и мне дано вынести это безмерное страдание. Возложить, как жертву, к Ней на алтарь это безмерное страдание, столь же незаслуженное, какой была бы и радость.
И показалось мне тогда, что все я расставил так по своим местам в таинственном мире благодати. Думалось, что желанием можно достигнуть все. Какое заблуждение!
И стих написался, разомкнулись мои уста…

Дописана прекраснейшая повесть.
Подведена последняя черта.
Уехала.
Как он спешил, твой поезд,
Мелькнувший мимо станции мечта!

Ветрами странствий гибельно томимый,
Пронесся скор, как смерч, как славы вихрь, -
Он увозил, он умыкал любимых,
А с ними, может быть и веру в них.

Куда их мчат – разлучники-колеса? –
И так с избытком на земле разлук:
У всех Мадонн не выплаканы слезы,
У всех Венер нет для прощанья рук.

Нет и мечты. Она была когда-то:
«Ты свистни – прибегу на первый зов»
Кто их считал, остатних, в сорок пятом,
И бобылей, и нескончанных вдов!

Им несть числа.
Пусть поезда лихие
Иные поколения влачат…
Сверк «скорого» – беглый зрак России,
Настороженный зырк, как у волчат.

Россия – лошадь, загнанная, в мыле,
С Петра, не взнузданная седоком…
Несет ее! Кто сдержит бег? Не мы ли?
Куда сдержать!
Как и она, влеком…

Каким-то бесом, матом ли похабным,
Взнузданный поезд юркнул поутру.
Под поездом иль в поезде, все бабы –
Что блоковская девушка во рву
Не кошенном…

Трагическая повесть…
Ни слова. Боже мой. Сомкни уста.
Он был иль нет, твой слишком скорый поезд,
Прошедший мимо станции «Мечта»?

Я не видел свою Любовь мертвой, не присутствовал на ее похоронах, как же мог я уверить свое сердце в том, что Любви больше нет? Как сияли ее голубые глаза, как волнами бликов разлетались ее светлые волосы, осыпанные сиянием Солнца! Кто бы мог представить, что тело и дух, предназначенные, нет, специально созданные для Света Жизни, поглотит мрак смерти? Ни малейшего знака, намекающего на возможность преждевременного исхода, в Любви не было, казалось ей, неведомы ни тревога, ни горе. Смерть просто не могла иметь с Любовью ничего общего. Может быть, именно потому так внезапно оборвалась ее жизнь? Жизнь Любви? Чем человек духовней, тем меньше сопротивляемость против хаоса материи? Так, может, и Любовь, состоящая из одних лишь чистейших частиц, не обладала защитой против смерти? Если эта мысль верна, то окружающим меня людям обеспечено исключительное долголетие, будь оно неладно.
Мир Любви, в котором существовала моя Любовь, наполняли светлые и добрые чувства, и я уверен, что в их основе лежало не ложное, приукрашенное восприятие жизни. Ясная душа моей, не принадлежащая этой жизни, обладала великой и гибкой силой, которая определяла все ее мысли и поступки. Было нечто бесконечно надежное в той уверенности, с которой Любовь постигала мои глубинные думы и чувства на свой светлый язык. Мое праведное и не праведное настолько соответствовали друг другу, являя собой точную аналогию, что временами у меня закрадывалось подозрение: не может того быть, чтобы Любовь иногда не проникала в тайники моей души. Я ошибался. Душевное устройство Любви было столь незамутненным, чистым и однозначным, что породило убеждение, по сложности и аккуратности своей почти не уступающей системе зла.
Эта светлая, прозрачная жизнь, верно, давно бы распалась, друзья мои, уверяю вас, если бы ее не поддерживала Любовь, не ведавшая усталости. И это божественное тело разбито и смято железнодорожным составом.
Непостижимый мир, которым жила моя Любовь, казался мне незаслуженным даром, и с гибелью Любви загадка эта стала еще более устрашающа. Холодная материя смяла светлый, прозрачный мир, словно кисею из тончайшего, невидимого глазу света, и она распалась на россыпь лучиков. То, что Любовь моя умерла не от болезни, прекрасно вписывалось в непостижимую аллегорию; смерть в результате несчастного случая, чистейшая из всех смертей, подходила к непревзойденной по чистоте жизненной сущности моей Любви наилучшим образом. Катастрофа, одно-единственное прикосновение – и жизнь обернулась смертью. Стремительная химическая реакция… Очевидно, лишь таким экстремальным способом могла Любовь, лишенная тени встретиться со своей тенью и со своей смертью.
Лишенный прекрасного любящего лица и ангельской фигуры, так располагавших к себе все мое существо, я вновь задумался о магии видимой части женского тела.
Как это странно, что внешняя форма одним своим видом может оказывать на других столь сильное влияние. Душе стоит многому поучиться у тела, чтобы обрести такую простую и действенную силу очевидности. Ведь все религии учат, что суть жизни – в мире чистой духовности, в отсутствии всякой формы. Истинное умение видеть заключено в знании, что моя душа не имеет ни очертаний, ни границ. Но для того, чтобы разглядеть нечто, лишенное формы, надо, наверное, обладать сверхтонкой восприимчивостью к очарованию, таящемуся в зримом образе. Разве смог бы я, неспособный с самозабвенной остротой чувствовать красоту формы, увидеть и познать отсутствие формы и всяческих границ?
Любовь, которая, подобно Матушке Святой Земле, излучает свет самим своим присутствием, которое можно увидеть глазами и потрогать руками, живет ради того, чтобы жить. Теперь, когда Любви больше нет, ее четкая форма обратилась в очевиднейшую аллегорию отсутствия всяческой формы, несомненная реальность Любви превратилась в убедительнейшую тьму небытия, и поневоле возникла во мне мысль: а не была ли сама Любовь всего лишь аллегорией? Ну вот, скажем, явная сочетаемость и даже сходство Любви с горными цветами, – не означает ли это всего лишь, что цветы эти уместны в гробу Любви, которой суждено скончаться внезапной смертью?
Что ни говори, мне недостает идеализма, которым была наполнена жизнь Любви. Вот почему испытываю я в Любви такую нужду. Больше всего непостижимо: Любовь ушла, нисколько не утруждая себя тяжким бременем сознания своей исключительности или, по крайней мере, исключительности возложенной на нее задачи.
Я ощущаю себя не таким, как все, и это чувство лишает мое существование Гармонии, той великой духовной возможности, подобно Любви, представлять собой образ чего-то вне себя; жизнь моя утрачивает широту и сопричастность, я оказываюсь обреченным на вечное, неизбывное одиночество, как не могу чувствовать себя я солидарным ни с кем и ни с чес – даже с небытием…
Помимо тайны все абсурдно.
Реальность была одна: Любовь погибла. Да. В реальности этой случилось тогда еще ужасное:
«Для тебя в творчество путь открыт! Ты можешь выражать свою Любовь и боль открыто. Безбоязненно. Теперь с ними ты можешь поступать, как захочешь. Ты – творец!.. Никогда не стенай, независимо от повода: - бесполезно это занятие. Не позволяй факту ее смерти угнетающе действовать на твою творческую атмосферу. Твое сердце не должно быть средоточием грусти. Она умерла. Ты любил ее, но ее больше нет. Не трави себя. Это бесполезно.» Я так и не смог не только простить приятеля, напутствовавшего так меня, но даже навсегда перестал с ним встречаться. – «Это - твоя Судьба!»…
Откуда было ему знать, какая предназначена мне Судьба? У кого-то есть право решать, что «разумно»? И какова цена этой разумности? Можно подумать, что у меня теперь в жизни будет порядок! Все проблемы разом решатся! Все издательства страны заключат со мной договор! Однако, все уже встало на свои места. Я остался один. Осталось лишь мое горе. Надо сказать – я был, чувствовал свое одиночество, и знал, чего не знали многие: - трагедию.
Много лет прошло с того самого мига, когда оставил свой дом, и думалось, что конца не будет моим странствиям – а вот, поди ж ты, ноги мои привели меня к началу, откуда я вспорхнул когда-то, подобно несмышленому птенцу…
А теперь и не верится, что это было когда-то, что собирались мы в роще метеостанции, играли в лапту, позже в футбол, в волейбол, просто, разговаривали, а за оградой рощи, жил город, такой в тот миг нереальный, такой далекий от нас… и лишь в разговорах, в воспоминаниях знакомцев старинных мелькнет она еще, отзовется порою: «А вот помнишь рощу нашу… помнишь, как со всего района собирались: командами играли, и, дружили ведь!.. А помнишь, вождь умер? Собрались в роще чуть ли не со всего Сталинского, нашенского района, говорили мало, больше вопросительно глазищами зыркали друг на друга: «как оно теперь-то будет?..» «Ты мне Сталиным-то ликом в строку не поминай… каких он там соратников губил да расстреливал, про то ведать не ведаю, да и тебе не приведи бог, изведать. А вот что после страшнейшей войны продукты стоили самую малость, каждый год цены снижались на самое необходимое, это я хорошо помню. Пьяни как нынче, не припомню, а ныне-то, конечно, гиблое дело, сдурнело все. И народ ни народ, а какой-то малахольный сброд, гибнет каждый сам по себе. Смотрит, рот разявив, а сказать что, не ведает ни чести тебе и не совести… Нежити нет дела до Духа, она кричит, вопиет, требует своего материального насыщения…
Вот ты, дружок, помнишь, как мы с тобой о мореходке мечтали?… Да, вот правду говоришь – Сибирь жалко! Ее, родимую, не знал, как и оставить, в чьи руки сдать… Ты-то в столицу подался… Оно, конечно, понятно, талант и все такое. Только вот хрен тебя знает, пригодишься ли им… Мне, знаешь, думается, в Сибири-то оно было бы тебе вернее… каждое действие твое имело бы высокий смысл, значение и что каждый твой рассказ, написанный сердцем, сподобится и правнук твой прочесть и возрадоваться чистоте и свежести души твоей, и вберет в себя что-то, от твоего понимания божественной красоты этой жизни, от тепла руки твоей, впечатывающей в Жизнь каждое слово…
…Мало кто даже из нынешних писателей знает, что это за чудо такое – писать сердцем, душой своей нетленной! Невозможным, немыслимым кажется: чудо какое! Стоит лишь превозмочь, преодолеть в себе ленность Духа, и здравого смысла – о, этот великий и этот ничтожный здравый смысл! – какие дали вдруг открываются, какие просторы Духа всеведающего и Души вселюбящей, таинственной и бескорыстной, но стойкой, непобедимой совести, достойной чести… Все это открылось мне из первой рукописи твоей… Непостижимая, во всем разлитая проникновенность, покой, духа приготовление к некоему воскрешающему божественному действу… И действительно, странный переход совершается думающим о Родине своей – озарится вдруг, что незачем куда-то спешить, что некуда торопиться; что Жизнь вдруг чудесно, неожиданным образом раскрывает свое богатство, свою цель. Каждое мгновение жизни, каждое действо, стук сердца, уже не исчезает бесследно, незамечено под спешащие ноги толпы, чтобы быть навсегда затоптанными в бессмысленной, дьявольской гонке за какими-то якобы, целями, - но оно мгновение это, становится вдруг осязаемым, значимым, становится необычайно важным! Не отделяющих нас от самих себя.
Странно: эти обрывочные воспоминания не оставляли меня ни миг, что-то сдвигали, переменяли во мне. Все, связанное со столицей, с поиском путей реализации себя самого, как-то вдруг отдалилось, подернулось патиной нереальности, видения – то есть стало уже прошлым. И то чувство невозвратимой потери, с каким я расстался со своими творческими прожектами и химерами, оно почему-то угасло. Оттого, должно быть, что я теперь знаю: уйдя от реальности в сферы иные – невозвратные, - Путь мой уже неизменен, нетленен, и – вечно(?) – пребудет со мною…
Где еще, помимо раннего своего детства да глубокой старости, да еще, может быть, тяжкого и долгого недуга, - где еще человек может вспомнить и подумать о том, кто он таков есть сам по себе? Кто он есть – без должностей, без званий, безо всяких ухищрений и помех, созданным положением его, общественной ролью? Ведь как неискоренимо глубоко сидит в людях тот, кого они играют по жизни – с большим или меньшим рвением, с большим или меньшим изощрением! Тот, писатель - «Мудейкин», этот – член обкома, этот – черт его знает (ведает ли), кто такой, но тоже с фамилией, с «весом», с обозначением социальным роли своего папаши…
Да им бы лучше иметь удовольствие умереть прежде, нежели приметят, что таковые жили на свете. Неужели же отцы их только для того и думали, чтобы доставить их мозгам право ничего не думать?
Но разве исчерпывает эта роль всего человека, всю сокровенную сущность его? Разве для того, чтобы быть коммунистами-идеологами, рабочими или колхозниками, рождены люди из небытия, призваны из тьмы внешней на свет Божий? И не с этим ли, столь узко и однобоко понимаемым ролевым распределением людей, с этим служебным (тришкиным кафтаном), социальным и идеологическим дроблением их связаны столь многие ужасы жестокого этого столетия? Ведь понятия даже такие, как личность, как неотчуждаемые права этой личности – даже понятия эти смяты, в хлябь втоптаны гусеницами танков и башмаками форменного образца. А права-то эти самые, неотчуждаемые, это ведь как раз то, что остается со мной и с вами, друзья мои, когда совлечены одежды, и оставлены за дверью социально-классовые роли, и вот он – человек, как он есть, изначально равный всем другим людям, а если и отличный от них чем-то, то – душою своею, божественным содержанием своим, наполняющим скудельный этот сосуд…
Милые мои, если у вас есть выбор, следует быть очень предусмотрительными, чтобы не пойти по какой-то дороге лишь потому, что вы так предварительно запланировали. И у меня был выбор, но я оказался не очень внимательным, вот и оказался под сильным влиянием того, что пришло в ненастные мгновения моей жизни…
Когда вы выбираете Любовь, (скорее, Любовь выбирает вас) вы живете любя. Вообразите, милые мои, Бога, и поверьте в то, что вы можете спросить у Отца обо всем, что вам нужно, и вы услышите ответ, почувствуете, как понимание Бога вольется в ваше собственное озарение…
Всегда с нами – реальность нашей Любви, и мы обладаем духом в любое мгновение пресуществления мира Любви силой своего чувства. И куда бы ни направились мы, мы вместе, защищенные тем, кого любим больше всего, и где бы мы ни были, перед нами всегда путь Любви. Нам нужна сила Любви. Ей – наши крылья. Вместе мы можем летать!
Мы создаем не только собственную реальность, но и свои духовные проявленья.
Любовь не умирает, друзья мои. Мне следовало бы это знать. Она существует вечно, как Гора, как Байкал иногда только Любовь и спасает нас, верно? Кстати, кто создает законы Мира? Человек? Природа? Всевышний Отец наш?.. В Нем есть нечто общее с каждым из нас. Случалось ли в вашей жизни что-либо необъяснимое?.. Нечто такое, что не поддавалось бы до конца вашему пониманию? Я говорю о горе, о трагедии, к которой вы всегда почему-то не готовы… не свершается ли все это по воле Отца нашего? Трагедия, длящаяся целую жизнь. Ее понять нельзя? Невозможно? Не разрешив ее в душе своей, не обретете гармонию…
Разрешив ее в духе своем, вы исторгнете боль, исчезнет она, ибо она в душе.
Я вижу Байкал. Я вижу его необъятную ширь, испещренными письменами волн. Мне кажется, я чувствую их обжигающее прикосновение к коже так же легко, как вижу их блеск. Красота эта – сила уже сама по себе.
Я знаю, что придаю большое значение своему счастью. Быть может, слишком огромное… Начало – Жизнь – Человеческая Жизнь – лишь начало космического путешествия. И кто может сказать, чем оно закончится? Боролся ли я за жизнь? Каждое мгновение. Не однажды стоял на грани Жизни-смерти… смерти бояться, не надо, мои друзья.
С малых лет единственной моей мечтой была уверенность, что душа моя открыта к пониманию Мира. Однако непостижимое воздействие красоты порой пробуждало во мне дремлющие силы, открывающие доступ в высшие миры, лишало меня возможности целиком отдаться тому или иному виду деятельности. Но во мне главенствовало ясное и любящее сердце – не я распоряжался им, а оно мной.
Я не выпрашивал чего-либо у природы, я растворялся в ней. Но как непостижимо много желал я познать, что приливало и отливало в моей душе, как ее радость, как наслаждение и страдание…
Ныне же, уяснил я для себя одно: реальность – Любовь, а поиск Истины – всего лишь иллюзия. И смотрю на путь свой, и бесконечно погружаюсь в эту иллюзию; энергия моя фонтанирует в реальность. Моя Любовь и поиск Истины не соприкасаются, между ними не возникает связи – и та и другая остаются за гранью… Любовь всесущностна, все проникновенна – хотя сути прекрасного и приходится погрязать в поисках какого-то идеального сосуществования общества. Главное, я увидел: что обществу нет никакого дела до Любви, оно живет иллюзией, именуемым – всеобщим благом. Иллюзия общества пытается связать реальность с химерой… и ему не до Любви.
Любовь впервые открыла мне самую суть стыда, жившего в моей душе. И в то же время она подтолкнула меня к Жизни. Любовь вскрыла во мне иллюзии и химеры, и это открытие открыло во мне свет, я будто проснулся и обрел смысл Жизни…
Вершина Горы остро вздымалась ввысь, но бег склонов казался бесконечным, как длящийся и длящийся звук колокола. Возвышаясь над Байкалом, Гора была близка всему; Она сияла своими гранями, будто состоя из одного хрусталя.
Байкал же сиял своей прозрачностью и чистотой, подобно фильтру, превращая думы и чувства мои в родниковую воду, не отвергая жизнерадостной жизни лесов, гор и рек, и моего присутствия, он просто втягивал меня в свои серебристые глубины и являл Миру уже нечто умиротворенное и ясное.
Гора, Гора… Она существует вне всякой связи с моей жизнью и моей волей, она величественно возвышается надо мной, словно космический корабль, готовый взять старт в любой миг. Между мной и Горой нет ничего общего: я – Дух, мысль, душа, деяние, а – Гора что-то иное, материальное, не имеющее ко мне отношения, почему же я должен перестать быть собой и превратиться в придаток Горы? Лучше ее взорвать…
Мир невозможно изменить действием, это под силу только сознанию.
Я прислонился к острому выступу Горы. Режущее, почти хрустящее прикосновение (точно скальпелем по коже) подействовало на меня магически. Я почувствовал, что эта режущая неподвижность и есть я сам. Гора застыла в вечной неизменности, в ней не было место желаниям, всеобъемлющая тяжесть приковала ее ко мне.
Тело мое занемело, перестало быть, и только стук сердца звучал из глубины Горы. Я готов был остаться навечно с Горою, пока Всевышний Отец меня не обнаружит. И я не скажу ни слова в свое оправдание.
Тело мое было Горой, но в душе вспыхивали какие-то проблески воспоминаний. Какие-то знакомые голоса звучали и уносились прочь. Вот-вот можно было разобрать, о чем они говорят, но, не проявив себя, распадались. Эти голоса звали меня, делались все слышнее, они предавали мне силы…
Как непостижимо: воспоминания обладали способностью лишать меня силы, но тут что-то произошло - вмиг могучим живительным импульсом наполнили они всю мою сущность. Оказывается, прошлое не всегда властно надо мной… в том же, что звучало в едва различимых голосах, мощно отрывало меня в будущее. Импульс этот снял с меня бессилие. Тело мое ожило и налилось мощью и, хотя голос рассудка твердил мне, что деяние мое будет тщетным, но пробудившуюся душу мою уже не пугало. Пусть действие мое будет и тщетным, но я должен его свершить…
Расслабившись, подался вперед, парил над бездной, не иначе, но испытал в это мгновение глубочайший, ни с чем не сравнимый покой… стоял на самом краюшке, в какой-то особенной неге, дарованным освобождением – как объяснить это вам, дорогие мои, остерегающимися, совершить рывок над бездной?…
Открылось, что деяние мое, свершившись, мгновенно избавило душу мою от внутренних скрытых сомнений. Словно все, что томило ночами и днями, вдруг воплотилось в этом вот торжествующем деянии моем, - и тем самым отторгнулась, отпустила холодная материя! Я мог быть спокоен, свободен до следующих времен.
Сердце мое и теперь болит, когда мой дух вспоминает о потерянной Любви. Слушай, ведь это больно! Благо, сердце мое выдержало. Да, конечно, с того рокового известия Духу моему, трудно было соблюдать духовную чистоту, - а теперь вот и новое испытание…
Чего ждешь? Лети! Мое тело ты считал своим собственным. Благо, оно у меня здоровое. Я правильно говорю? Да, тебе повезло – ты можешь плавать в Байкале, можешь одолевать Саяны, ты можешь просто ходить по Земле! Ты видишь! Ты слышишь! Без всякой мороки… куда тебе торопиться, коль ты во мне?
Временем Жизни Жизнь не ограничивается.
Как бы там ни было, я – твоя воля. Ты не понимал, насколько я важен. Я всегда поддерживал тебя, мой дух. Я напрягался тогда, когда ты принимал неудачное решение. Тогда - И дело, которое ты обмысливал, не давалось тебе. Вот тут-то я и старался тебе пособить.
Знаешь, кто я на самом деле? Я – это то мое, чем одарил меня мой Род. И, осознав это, мне захотелось и тебя поставить на свое место. Меня всегда мучила глубинная подоплека нашего сосуществования. Не часть моей материи, которая может развиваться во мне и ждать своего часа. Вот что я скажу тебе…
Как она во мне родилась? Как у меня достало мозгов, чтобы эта мысль зажила? Вопреки духовной трагедии – потери любимой – в ту пору, когда мои мозги были еще так слабы? И как я развил их здравомыслие? Ведь именно оно и позволяет тебе, чистому духу, находится во мне. Ты слышишь меня, мой чистый дух, мой судья, совершающий бесчисленные ошибки, которые мне приходилось исправлять?!
Я позволял тебе помыкать собой. Выдержанные мои испытания, были для меня сакральными. Я научился с решимостью говорить: «Да! будет так» - в место, «Нет: это кончится плохо».
Что тут поделаешь! И вот видишь, чем я теперь занимаюсь и почему? Парю над Горою и вспоминаю свою Жизнь. Я поднялся на гору. Я стал Горой. Куда же деваться? Мы одно целое.
Каких сил требуется, чтобы совершить это восхождение. Я и думать не думал, что буду сидеть на этой почти вертикальной горе и задаваться вопросом: смогу ли спуститься, и притом остаться живым? Что это – «Жить»?
Думаю, тебе следует признать, что ты до чрезвычайности эксплуатировал мое тело: эти мозги, эти руки и ноги, все мои члены. Ты изнурял мое тело, ты заставлял его работать, и тело мое послушно совершало настоящие подвиги. У меня нет повода, упрекнуть свое тело в том, что оно хоть когда-нибудь отказывало. Оно божественно служит мне. Иногда устает, правда.
- Ты подумал о том, что сможешь встретить свою Любовь еще до того, как совершишь свои самые страшные ошибки и свои лучшие деяния? А вдруг Любовь сможет уберечь тебя от какого-то страшного шага? Что ты можешь знать о Жизни и смерти, о Любви к Отечеству, мере ответственности, о, исследование и его последствиях, о влияниях твоих умозаключений на народ твой?
- Дух, ты утомляешь меня, рвешь мое сердце на части. Будь милосерден.
Я и сам ответственен за происходящее, и не снимаю с себя ответственности. Но ты жестоковыен. Ты постоянно разрушаешь мой сон. Но главное, чего ты не понимаешь, не можешь понять, чем мы являемся друг для друга.
- Нет, но, конечно… это отсчет бесконечной перспективы осознания мира, где нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Ничто не возможно, но все реально…
- Это не делает меня счастливым.
- Да! Но Судьба зависит только от твоей интуиции. Ты ведь встретил свою Любовь и сил тебе не занимать. Ты летишь, а почему – этого и я не знаю. Твой восторг от Жизни, твоя воля и даже тело твое, такое прекрасное и пластичное, разве тебе не приятно чувствовать его в полете?
- Я в смущении… ты удивляешься Жизнью моей, а это…
- Ты что-то имеешь сказать против?.. Нет силы, какая бы могла помешать нашему единству.
- К этому трудно привыкнуть!
- Никто не сможет решить нашей проблемы, проблемы наши в том, что ты не хочешь, чтобы они решились.
Ну, что, мой чистый дух, сделаем небольшой привал на этой вершине? Нам передышка, ой, как, брат, необходима.
Ты считаешь, что я мало трудился, мало изведал? Всю жизнь я только и делал, что прохлаждался? И не от чего мне отдыхать? Это невероятно, но я чувствую, что живу. Интересно все-таки, на какие невероятные действия способен еще я.
Допустим, ты прав. Ты лучший чистый дух на свете, и я безумно счастлив, что я – твой властелин!..
Но, когда вижу я страдание или зло, всегда спрашиваю себя «почему».
Почему умирает дитя так и не пожив, отмеренный свой человеческий срок? Тонет в воде, попадает под машину, умирает от болезни… почему?
Звучит тишина. Слушаю. Звуки, столь привычные и неотделимы от земли, незаметно возвращают меня в те далекие и совсем недавние лета, когда я вот таким же мальчишкой сидел на этой Горе, смотрел на Байкал, и до слез хотелось мне вырасти, пойти через горы и узнать, где они кончаются, и что там, за ними, потом вернуться домой, взрослым и сильным, одарить всех диковинными подарками… Тогда и горы были выше, и лес сплошной стеной, и сладкая ягода в тайге. Жизнь была веселее. И думалось тогда, что стареют не все и хоронят не всех, и что раз уж я народился – быть мне всегда… но, однажды плавали с ребятишками, понять не успели… - Вовка, сосед мой по двору, вдруг скрылся в воде и исчез. Как и не было. Годом позже, уже смышлеными были, возвращались из школы домой с одноклассником Генкой Татарниковым, откуда не возьмись машина, до смерти сбила его с тротуара, самый верный дружок. С такой беды я волком завыл. И увидел, как просто и нечаянно обрывается жизнь…
Мой дружок, увидев мои слезы, сказал мне, склонившемуся к его лицу: «Ты мой друг, правда? Изо всех мальчишек на свете ты для меня родимей всех». Зачем я упоминаю об этом? Правда ли это? То есть, действительно ли Генка произнес такие слова? Теперь я уже не знаю.
Его увезли в больницу, но ничем не сумели помочь… о, мой бедный друг, Генка. Люди умирают – люди плачут. Я был, как окаменелый. Не все плачут… многие, принимают жизнь такой, какой она им открывается.
Вот и моя Любовь! Сколько же мне надо было сказать ей – не успел.
Почему Природа растрачивает множество монад, прежде чем из какой-нибудь одной единственной вырастит Кедр, Медведь, Человек, которые смогут полностью осуществить свою животворную сущность…
Небесный свод лапами огромного кедра простирается над Землей, звенит хвоя, и клест поет о любви, и волны моря шумят сладостно, словно колыбельная песня, и рыба плещется в серебряных волнах.
Какой гордостью переполняется мое сердце при мысли о том, что я и есть сын Рода на берегу Байкала, что освежающие волны великой, бескрайней энергии двигаются у моего живого тела со своими омулями и сигами вечной былью и туманами, теряющимися в тысячелетиях моего Рода!
Байкал, штормящий и отдыхающий, серебристый, чистый и голубой, парящий мириадами молекул над скалистым берегом. Молекулы, которые преобразуются с каждым мгновением, испаряются и конденсируют. Но каждая молекула едина с Байкалом. Без первозданных молекул озеро Байкал невозможен. Без Байкала не могут существовать молекулы воды. Но молекулу воды в Байкале уже не назовешь молекулой. Стираются границы.
Сказать, что означает молекула воды – все равно, что объяснить, каким воздействием на меня обладает мелодия Глинки или Рахманинова. Ведь, милые мои, каждый из вас воспримет все по-своему…
Воображение у меня с детства было непредсказуемым, а голова полна всякими образами…
Повезло ли мне? Скорее всего, нет. Да, я создавал свою жизнь силой своей интуиции. Но, даже самая прекрасная интуиция совершенно бесполезна до тех пор, пока я не решил ею воспользоваться.
И вот как проник я в мистерию, да оглянулся на свою жизнь - жаль стало, что молодость осталась позади, что лишь к древним своим годам довелось мне вздохнуть полной грудью.
Странствуя по стране, надо же было мне утолить свою неуемную молодую тягу к познанию, к общению и приключениям. Должно быть, многим казался я забавным и даже талантливым и был предоставлен самому себе. Множество чудесных женщин обхаживали меня, всякая норовила приручить меня. И хоть был я мало сведущ в любовных играх, а все же не так глуп, чтоб отдавать себя на чужую потеху… но и не только: снедала меня печаль-тоска.
Скор тогда я был на перемещения и расставания. Теперь я – хозяин своей Судьбы.
А-ах!.. Какая бы ни была прошлая жизнь, а мне без радости было не обойтись! Э-эх, дорогие мои, многому я тогда не верил, многого не понимал! А того не разумел, что мужчина должен создать свой дом, семью и сотворить свое продолжение – сыновей, продолжить свой Род. Дивился тогда я – дивлюсь и поныне,- что Небо уводило и уводит меня в размышления, сцепляет прошлое и будущее с настоящим…
«Брось,- говорю я себе,- не к добру это! Виданное ли дело причитать здоровому мужчине? Что ж ты, дурень, думаешь?» Но что-то обрывалось у меня в груди, безмерная жалость сдавливала горло, каким-то не своим голосом кричу я: - Не любишь меня!
Вдруг плещется что-то в воде и заливается звонким смехом, что кажется – не смеется русалка, а струи прибоя звенят у нее меж рук ее, а волосы белые укрывают ее, словно платье подвенечное. Колышут ее волны. И каково мне? И это звездное Небо, Байкал и горы, и леса на крутых отлогах. Знаю, знаю: все это любовь, терзание сердца! И мир весь – Любовь! Я хотел обнять ее, но обнимал лишь воздух. А она – вот она, царица, предо мной, как видение. Зачем она мучает меня?
- Люблю тебя, милее ты мне всех на свете. Видишь, милый, что за хариусы? Возьми себе, съешь за мое здоровье!
- Спасибо, Любовь, нынче так, а завтра вдосталь! Стопку водочки бы к запеченной рыбке! За твой подарок.
- Не половишь – не подаришь. А водочка уж не по моей части… Ты меня принимаешь за кого-то другого, но я не сержусь на тебя.
Слова мои, видно, пришлись русалке, кстати, и она улыбнулась – доверилась и присела рядом.
- М-мда! – радостно вырвалось у меня.
- О чем ты вздыхаешь, милый?
- Да так, любовь… одного понять не могу – что за такая жизнь у меня?
- Есть над чем, ломать голову!
- Пошевелил бы с радостью мозгами, да, видать, исчезли они у меня, как тебя увидел, может, ты мне разъяснишь… и почему бы тебе, не полюбить меня?
- Загублена жизнь моя. Все пути закрыты для нас. Чему не
бывать – не бывать. Пойми, ты человек! Диву даюсь я – откуда, из каких горних пределов слетел ко мне этот безумный голубь?
- Что я есть, то и есть. Научи – как мне быть? Пропадаю я…
- Не губи себя и меня!
Не успел я освободиться из песка, как русалка ускользнула, а я стоял и смотрел, как плыла она далеким видением в серебряной воде, пока не скрылась из глаз…
Было тихо. Только ласкающий прибой звучал в тишине, и в дремучих зарослях сосен тоскливо с эхом перекликались какие-то птицы. И теперь, когда мне так хорошо, так трепетно, надо одеваться и идти к людям…
… То ли детство вспомнилось мое, то ли любовь моя и радость? То ли мой дом, где моя Любовь?! Как же давно я оставил тебя, голова кружится, в груди – тоска смертная! Где ты, моя Любовь?.. Неотвязная эта Любовь все сильнее овладевала мной, и понимал я, что Любовь, как спиртное, одурманит меня, и с разумом ускользнет из рук и любимая.
Исключена ли возможность, что моя Любовь, ушедшая от меня, не исчезла из Мира? Не существует ли Она и сейчас, не движется ли Любовь моя параллельно мне?..
…Утреннее Солнце ударило мне в глаза. Осмотревшись, не могу понять, как сумел я забраться ночью на эту скалу. Скинув оцепенение, смотрю: так и есть – я на самой вершине!
Эх, куда меня занесла нелегкая! Подумаешь, каким астрономом заделался! Ведь мог же слететь вниз, разбился бы на смерть, поминай, как знали! А кто бы выполнил мое предназначение? Рождались же люди, молодыми достигали, чуть ли не совершенства…
Но куда же они уходили?
Вся трудность с самим собой в том, что спрашиваешь самого себя и не отмахнуться, идешь к цели, прямо к сердцу; нельзя отвечать невнятными отговорками - нужно вложить в ответ свой всю силу и уверенность.
…А, может, Любви вовсе и не было, и мне все привиделось, - только и всего? Так часто бывает в жизни…
Но, смотрю я на мир, и мир этот мне кажется бескрайним и новым каждый миг. Стоит прикрыть глаза, потом открыть их снова – и вся природа выглядит еще раздольнее и краше. Благословенны глаза мои, руки мои и голова моя – хоть она и Бореем прохвачена - благословенно мое сердце, что так гулко бьется в груди!

Солнце, дай мне Жизни безбрежной,
От волны серебром озари,
Тихий ветер, сыграй мне на гуслях
В руки дай расписной посошок…

С юных лет я люблю эту Вечность
И рассветов седых благодать,
Этих пашен, лугов бесконечность
И лесов, длинноногую стать…

Горных рек лебединую стаю
И ручьев ледяные струи…
Я, Люблю тебя, Жизнь, воскрешаюсь
У Байкала в безмолвье стою…

Я, Люблю! – мой спутник крылатый,
Твой всевидящий зов неземной…
Невесомые взмахи дождя золотого
Шелестят над истомой Земной…

И воскликну: спасибо, что светишь!
И замру над веткой расцветшей,
Зажмурюсь, уменьшись и в Вечность
Пройду озаренным Даждъбогом насквозь!..

Взгляните, милые мои, каким огненным Ярилом, запламенело Солнце! Взгляните на Байкал, как горделиво несет он свои воды. Взгляните на горы, леса и всякое живое существо. А вот соболь, гибкий и смелый зверек, затих на Кедре. Глупый! Ему кажется – я не вижу, как тревожно поблескивают его глазки среди хвои, затаился и ждет свою добычу. Взгляните: в тени Кедра еще не высохла на едва пробивающейся траве роса. Птицы надрываются, стараясь, перепеть друг дружку. Стою и слушаю… Боже! Что за прекрасные голоса?!
Когда я говорю, что нет богаче меня, то сердце я имею в виду, а не миллионы денежных знаков, а признаться, предпочел бы иногда, чтобы было наоборот…
Нате, милые мои, читайте Природу, во спасение души! Божественной любовью проникнута вся Она. Прочтете – и врата райские сами собой откроются перед вами! А сам думаю: «Как рад я, что не скопил я этих обременяющих людей денег! Обременен я был бы суетой, а так я легок и чист вашей милостью!»
Если демоны и бесы протянут ко мне свои копытца, то увернусь, и руки уберу подальше, не то ухватят меня, а потом поминай, как звали! Я и сторонился их, как мог.
Шутки шутками, а был всегда я настороже: как бы вместо шуток не приписали бы мне какие дурные помыслы. На судьбу свою только и уповал в жизни. Когда б не охранители и не сбиры, по-иному обернулась бы моя жизнь, да э-эх!..
Так чего я хотел? Да ничего! Когда б я знал, чего хочу, не пришлось бы всяким там охранительным органам опекать меня. Я был глух, а они были моими ушами, я был, слеп, а они были моими глазами.
Приходите ко мне, опекайте меня!
Припоминаю всякие разговоры с охранителями «по душам», «разумные» советы и мне - и смешно становится. Они и не подозревали, что видел я их «доброжелательство» насквозь. Эх, разум мой бедный, сколько же будут еще тебя испытывать!
То-то, прав старик – народу давно пора было бы подняться, а им лечь, да так, чтобы и в день второго пришествия не встать!
Мне кажется, не Байкал несет свои воды, а я лечу вместе с горами и лесами на них встреч ему, а надо мной, над вершиной, ястреб описывает в воздухе круги, потом срывается и, как стрела несется за облюбованной добычей. Сердце переполняется радостью: до чего же прекрасен мир! Диву даюсь: что за радость!
Спускался с Горы в счастливом сердечном ритме. Шел пластично и твердо, перетекая из шага в легкий шаг, и с тем совпадал с незримым, могучим потоком – быть может, энергией самой Жизни. Ранний, шаловливый ветерок бодрил все мое пробудившееся к Жизни существо. Ведь кажется: это все из меня родилось – и Небо, и Гора, и Байкал, и хруст камней под моими стоптанными башмаками, - все из глубин моего существа воплотилось, окрепло, самостоятельность обрело…
Но словно еще не разъяты, еще покуда звучат трепетные, связующие с этим миром материальным энергия родства и любви… И что бы там ни было в миру людском, Боже, - оставь мне это, оставь мне мою Гору! Даже и в самый скорбный, бесповоротный миг – пускай все будет…
Гора предстала как фактор устойчивости во мне высшего стремления Духа. Очищение Духом, как явлением законченным, целостным – то есть как явлением Космическим в истинном, первозданном значении этого слова – кое поддается бесконечному расщеплению на малые составляющие, каждая из которых, в свою очередь, есть явление бесконечно непостижимое и гармоническое. Это и есть важнейший признак, образ живого, Космического, целостного феномена: отражение Гармонии целостного на всех «подсистемах», на всех элементах, образующих это целое.
На обывательский огляд, это химерический бзик, только отвлекающий человека от чего-то иного, главного; но глубочайшая, закономерная, мировозренческая прямо-таки бесовская скрыта в подобной материалистической беглости взгляда. Не цель, но процесс; недостижимость и бессмысленность цели как таковой, но растворение ее, но присутствие отблеска ее в каждом шаге того бесконечного пути, что ведет к ней…
Не таким ли и должно быть, в идеале, отношение человека ко всем мгновениям и мелочам Жизни?
Ведь это и есть – Главное: происходящий переход из одного состояния в другое; точнее, упоительный возврат биологической массы в Духовную Ипостась Света… возврат массы в некую, забытую ей, собственную Молодость Жизни. Переход непостижимый, для большинства людей, эфемерный, но тем более трогательный… Взаимопроникновение, сосуществование Духа и материи, койтус высшего умирания и воскрешения единовременного… мгновение которого открывает смысл человеческого существования… не угасающего, а лишь усиливающегося после возвращения, нарастающего, новые открывая в себе звучания – словно многоголосия колоколов, не смолкающих, в непостижимых еще, но осязаемых просторах Земли…
Гармония звуков озаряет тебя изнутри, столь велико завораживая многоголосием своим… добровольным согласием моим пред открывшейся непостижимой Жизни Земли, отсвета моего в вышней Гармонии, непостижимого до конца, высокого смысла…
И, наверное, секрет в рождении не только в стремлении обустроить Землю, не только в своеволии поступков людских. Дело, скорее в том прикосновении к новому является одним из деяний сотворения будущего «микрокосмоса» Жизни Человека – и прикосновение к этому акту есть нечто большее, чем просто приноровление окружающего пространства для собственного удобства…
Сотворить все неторопливо, размеренно, согласно божественной Гармонии Первозданного Духа, с безупречной тщательностью – право же, это и есть та самая Гармония Жития, со временем исчезающая из последующей жизни людей, созидание, к упорядочению разделенности, к преодолению тленности, и, если угодно, дальнейшей бессмысленности людского бытия. И это еще чувствуется в неких единых духовидцах, их упорных попытках раскрыть для человечества – отсвет высшей гармонии, высокого смысла Духа некогда соединявшего в человеке неуловимо-зыбкое, но, несомненно, существующее в Горнем мире; то, таящее в себе некую возможность перехода к иной, как бы нематериальной, форме существования. Субстанция, отвергающая суетную дискретность материального людского бытия, но распространившаяся во всем, как некий дух, как некая, Словом невыразимая, божественная идея…
Если бывают в жизни мгновения, отдаленно похожие на счастье, то состояние Горы, конечно же, самое удивительное состояние, мерцающее между мучением и упоением моим на этой, вздымающей над миром Горе.
Способность исследовать, осознавая выжать из непостижимости этой, растворенные в ней откровения, - свойство редчайшее, сродни духовидчеству, то есть избирательному, данному при рождении устремлении души. И тем более удивительно то, что направленно оно не на какой-то абстрактный или мертвый предмет, но на живого, познающего человека. Ведь это созидательная Любовь в одной из самых чистых ее проявлений, лишенная не только корыстных глубоко спрятанных мотивов, но и какого-либо иного – реализующего материалистического подтекста, что заставляет так внимательно, бережно, улавливая малейшие оттенки в состоянии человека, вести его к Свету…
Как назвать этот поток понимания и сочувствия, направленный изнутри вовне, и не просто вовне, а конкретному, живому человеку, а не к абстрактному человечеству, это избирательное, возникающее в определенный лишь миг толкования божественного этого термина?
При размышлении о сокровенности сути Любви , приходишь к преодолению границ собственного существования, подходишь к разгадке тайны, в которой мотив человеческой жизни столь значителен и объединяет некоей энергией совершенно, казалось бы, разнородные деяния и чувствования, и размышления.
Сущность этого состоит именно в стремлении выйти за границы собственного, одномерного существования, в стремлении подойти к сосуществованию, - и испытать мгновенный и острый искус отринуть всяческие условности и границы, и сделать непостижимый шаг туда, в манящую общественную бездну…
Зачем все это? Что дает человеку, обыденной его жизни? Тоскующей душе его. Объединяет ли это границы Духа и материи в столь разных вибрациях и дает ли возможность свежего, незамутненного взгляда на все вокруг и на себя самого, в том числе? Позволяет ли вспомнить о заключенной в душе человеческой беспредельности пространств, состояний и форм бытия? Напоминает ли человеку, наконец, о давно утраченной, о забытой, о небесной родине его?..
Но как бы ни было, Жизнь, лишенная вдруг непостижимого состояния, тотчас сделалась бы бессмысленной самой себе: и совершенно невыносимой в унылой и безнадежной этой бездне! Эта жизнь была бы лишена Света, Любви, тайны…
Жаркая Гора переходила в прохладную, певучую влажность леса. Пахло хвоею, грибным запахом наносило, медовыми цветами и травами. Неистово приветствовали меня своим пением птицы.
Солнце серебрилось, пульсировало вверху между хвоею, будто непрерывно распадаясь на ослепительные бриллианты – его, Солнца, оставалось все равно еще много… и Солнце пело, переливалось трелями птиц, выплескивалось из кустов жимолости веселой песнею, сопровождало меня на Землю. Там, где прекращались трели на краткое мгновение – возникало что-то предметное, вещное: смола ли сверкающая, цветы ли, ягодник, брусничник вечно зеленый… Солнце пело и пело свою проникновенную вещую песнь, и чудилось, что весь остальной просторный, сочащийся светом мир есть великая музыка божественных сфер, воплощение живого Духа.
Долго ли, быстро ли, спустился я с Горы, ощутил ровную землю, ободрился. Что бы ни было, а надежна она, благословенна моя Святая Земля, опора Божественному духу! И я радуюсь своему счастью, что вернулся я к Ней, что живу, что Солнце изливает на меня свою благодать. Стою и смотрю вокруг себя – не дается мне печаль, ибо ждет Любовь моя, не дождется меня…
Да вот же она! И кто это шагает с ней рядом по дороге, навстречу мне, молодой и красивый? Верите, мои дорогие, ноги не идут, язык к небу прилип, стою - и сам не свой; Славлю Бога, за великое чудо, за возвращение мне моей Любви и Сына!
И звучит музыка Глинки, легкая и великая, как безудержная синь Байкала и белое облачко над ним…
Выходит, милые мои, воплощено мое Божественное
предназначение на Земле, и услаждаюсь я счастьем своим!


Троицкий С.Н.
Пробуждение – сборник новел и рассказов.
Подписано в печать 18.03. 2001. Печ. л. 36,5. Заказ К-127. Издательский код
7 М4 (3), ЛР 062351




















Земля – космический дом человечества. Не исключено, единственная Живая и обитаемая планета во всей галактике, а может быть, и во всей доступной наблюдению Вселенной нет подобной планеты.
Почему именно на Земле зародилась Жизнь? Постоянно усложнялись организмы? Появились разумные существа? Что делает нашу планету необычайным – обитаемым – Живым Духовным телом?
Подобные вопросы издавна волнуют человека. Творческие исследователи (духовидцы) разных сторон Жизни Земли: философы, теологи, ученые, литераторы, инженеры, строители… продолжают искать на эти вопросы ответы, обсуждают полученные результаты, ведут дискуссии. Многое еще не выяснено.
Только религиозные деятели всех без исключения конфессий: поняли все и навсегда, представляя Мир и Жизнь в едином статичном состоянии…
Истину нашей Земли и ее обитателей в необозримой череде миллиардов лет (Вечности!) можно узнать, прочесть на страницах великой Божественной летописи Природы… События начала начал, в тех или иных формах оставили след в сознании и знании человека.
Духовидцы исследователи - (великие пророки) авторы этой летописи Духовных Знаний… Бесчисленное множество сведений и истин извлекаем мы из этой летописи, а в ней по-прежнему остается неисчерпаемый запас информации о Вселенной, о Земле, о Человеке, о космических связях Земли, о судьбах ее обитателей. В Духовное творческое исследование включались все новые и новые духовидцы, обогащенные всесторонними знаниями Жизни. Одно из величайших знаний - Духовное постижение Бога!.. Это имеет особое значение для Вселенной…
У человека есть два источника для существования: Живая Природа, поддерживающая его Жизнь и Дух, дарующий ему познание Единства всего Развивающегося Мира…
Если не учитывать этого, невозможно разобраться в тайнах Рождения Живого! Строго говоря, духовные, научные знания и практические навыки, безусловно, не одно и то же.
Русские духовидцы всегда были в первых рядах тех, кто познает Жизнь Земли, человека, Бога, и тех, кто открывает Духовные и дольные клады на благо всего человечества; человек связан с Землей накрепко и навечно; от нашей Святой Матери – Земли зависит благосостояние житейское и наше будущее на вечность вперед. На Земле аукнется – над Землей откликнется…
Божественная летопись Жития человека пострадала от великих катаклизмов Земли, от религиозных войн и распрей, от ужасающих и унижающих человека идеологий. Многие страницы летописи вырваны, другие обветшали, истлели, буквы полу истерлись, поверх старых записей делались новые.
Свою задачу духовидцы видели и видят в том, чтобы п р о ч е с т ь сохранившиеся обрывки этой летописи, заполнить пробелы и восстановить таким образом историю Человека, Земли, Неба и… Бога…
И Духовный образ читаемой Жизни летописи Земли приобретает вполне истинное звучание, если преломить его в Свете представлений о передаче, хранении и приеме информации.
Истинное Духовное творчество отправляется от реального факта и события, большинство же литераторов стремятся, напротив, к отвлеченности, упиваясь миром условностей.
Нет подхода к изучению истинного материала. Литераторы не знают его.
Что же получается?
Недобросовестное отношение к делу на глазах всего народа. Вот история с книгой «Гарь» Глеба Пакулова.
Знать тему, за которую берешься. Должно быть такое ощущение: я знаю эту тему и поэтому я выступаю с ней перед народом. Ведь это не шутки выступать перед всем народом. Поэтому как же литератор должен ценить это внимание народа.
Изучать факты, а изучение требует Духовного терпения. А терпения не хватает. А кто же научит добросовестному отношению к своим обязанностям и пониманию интересов Духовной государственности.
Больно читать книги. Удивительно, когда дело касается русского человека, умудряются испачкать каждый раз. Обидно. Искажены отношения…
Низко - поклонничают перед западом, перед иностранцами. Мне больно об этом говорить, но я знаю литераторов и художников и я об этом говорю. Творцы теряют свое достоинство, становится больно. Это надо понять, как основное начало.
Мне же пытаются противопоставить какие-то выдуманные идеи, решения, чистоту языка и пр., прочее… «А помимо Правды и Истины вас интересует что-нибудь?»
Жизнь в смерти, смерть в Жизни…
- Да, во многих книгах искажаются факты, случаются передержки, заведомо ложные сведения. А читатель на что? Однако не следовало бы нам с вами забывать, что сплошь и рядом не литераторы властны над описываемыми ими событиями, а они над нами: время ранит их, и деятели разного толка порой остаются в душе на всю жизнь сгорбленными… Зерна этих сорняков в литераторах, посеяны именно идеологией власти. Не исключено желание и услужить власти предержащей. Конечно, сомнительна способность любить «малую Родину» властителей, но что уж тут поделаешь…
…А меня не оставляет мысль: я не о тех горе сопливых литераторах.
И теперь знаю – почему. И от этого вся ситуация кажется еще более нелепой. Нет, я ни в коей мере не хочу умалять значения того, чем сейчас занято общество! Но, как примириться с тем, что вот уже целую вечность оно могло бы совершать такое, что, кроме человека, не в силах, не способен еще делать никто?
Что же остановило человечество на этом пути, отдаляя Духовное служение Богу?
Во все времена красота Духа человеческого, помимо ума и сердца, была его главным сокровищем. Давайте же исходить из этого…
Кто скажет: сколько же еще потребуется Духовных сил, Духовных поисков и времени, чтобы тысячи и тысячи других людей смогли воспользоваться Истинным Спасительным Духовным Открытием Иисуса?..
Это невеселая, но очень точная формулировка вспоминается, когда думаешь о судьбах духовидцев – тех, чьи имена составляют славу и гордость человечества. Путь одних закончился трагически, другие, пережив гонения и преследования, благополучно умерли в глубокой старости. Третьи никаким гонениям не подвергались, но, тем не менее, погибли при жизни как творцы. То есть они продолжали «творить» и даже слыть талантами и печататься, но это уже были как бы и не они, а кто-то другой…
Каждый случай неповторимо индивидуален. Но в основе каждого – своя трагедия. Иными словами, каждая из этих судеб представляет собою свой вариант, свой случай преждевременной и противоестественной гибели творца.
Вот почему, трагедию Жизни Иисуса, я изучаю всю свою сознательную Жизнь – Совесть!
Что же это значит?
Может быть, эти теологи-литераторы обладали каким-то особенно тонким политическим чутьем, позволившим им предвидеть, что необходимо им для власти над народами? Или, может быть, это как раз они открывали для народов иллюзии, выдуманные и искаженные ими исторические факты и настоящие Духовные Явления, подтверждающие «правильность» действий идеологов церкви и власти…
Духовидец не может быть дилетантом в том, о чем он пишет. Некоторые думают, что, Правда – дело кого-то иного, а им – литераторам надо только писать хорошо.
Большинство из таких горе литераторов прозевало отраву, в силу какой-то беспечности, в силу того, что не потрудились Духовно осознать творимое зло – линию двойного существования, линию пренебрежительности, вольности и искажения, и эти корни засели так глубоко, что выкорчевать их нужны огромные Духовные силы.
Сами же литераторы ведут беспорядочную жизнь, которая доступна каждому обывателю.
Скажут: …ну написал писатель слабый, неудачный роман. Ну, допустим даже, издатели совершили ошибку, напечатав книжку. Неужели это достаточное основание для того, чтобы объявить это микроскопическое событие литературной жизни, грандиозной диверсией против народной Правды?
Да! Да и - Да!
Всю жизнь литераторов бросает и болтает в воздухе, и приходится удивляться, как до сих пор они еще не прозрели… - это, пожалуй, даже отвратительнее, чем удавившиеся литераторы.
Настоящий материал требует скурпулезного вникновения в истину и правду происходящего в любые, даже отдаленные времена, требует Духовного и сильного мастерства – вот отсутствие всего этого и не позволяет авторам творить настоящее Духовное Чудо.
Все они писали, чего хотели. И вообще без зазрения совести поступали, как хотели.
И от всех этих пустых, вральных книжек, общество нравственно ослабело, у него озлобился ум. И оно стало ко всему приноравливаться, и с течением времени через это произошли коварство, воровство, доносительство, подхалимство, мздоимство, приспособленчество и так далее, и тому подобное…
Это ужасно. И ужаснее всего вся дикая несправедливость таких литераторов. Нелепых выдвинутых против народа обвинений и невозможности реабилитировать себя!
Так, видно, и придется погибнуть народу с клеймом «забулдыге и пьянице!»
Какая возмутительная нелепость!.. Остальные общественные дела тоже не веселят, но все меркнет против неправды против русского народа. И перед огромной ответственностью к народу, так жестоко и несправедливо оболганному своими же отпрысками – литераторами. Губится человеческая и народная Жизнь, пытаются загубить большой, своеобразный, редкий Божественный Духовный дар народа, и это просто трагично!..
Уж лучше бы платили этим литераторам деньги за то, чтобы они не писали…
Могу ли я преодолеть свое отвращение к неправде, этому символу беспринципности и эгоизма и себялюбия? Задушить в себе живое, непобедимое стремление к Духовной воле?
Да и мне-то, какое дело, - какие литераторы состоят в союзах? Я же хорошо помню фразу Марка Аврелия, этого мудреца-хитреца: Измени свое мнение о тех вещах, которые тебя огорчают, и ты будешь в полной безопасности от них.
Это значит, любую вещь, любое обстоятельство люди оценивают по своему усмотрению, и что нет какой-то абсолютной цены для каждой вещи?..
Измени свое мнение о вещах, которые тебя огорчают!..
Верил ли Марк Аврелий в выполнимость этого совета? Трудно сказать…
Одно, несомненно: совет этот он адресовал не столько людям, сколько самому себе. И столь же несомненно, что сам он воспользоваться этим советом не смог.
И вот не знаю – хватит ли у литераторов сил отказаться; иначе не умрут так спокойно, как рассчитывали до сих пор. Но как трудны с такими «писателями» отношения, слишком утомительны, они слишком доверяют своей вседозволенности, зная лишь о внешней стороне явлений… об облике Духа, о звучании памяти не ведают они.
С грустью подумал, что какая, в сущности, у них дрянная жизнь, ежели даже тем утешаются, что блеют как овцы…
Писатель с перевернутой душой – это уже потеря Духовной Ипостаси в человеке, чего же хуже может быть…
Надо игнорировать бес духовную старость. И тогда тело будет послушно выполнять предначертанное Природой. Пожалуй, не только старость, но и смерть зависит от собственного Духовного мужества.
У гроба не лгут. Я попытаюсь соблюсти истинный народный обычай – отпустить мертвецам все их прегрешения перед Жизнью, народом, Богом вольные или невольные, а их, этих прегрешений, скопилось у них – гробов не хватит.
Они умерли еще при Жизни, потому что не хотели - Жить.
Мне вспоминается Василий Макарыч Шукшин, сколько мыслей, сколько идей и проектов, сколько невоплощенных замыслов исчезло вместе с ним! А это ведь они, такие горе литераторы и художники помогли Шукшину У Й Т И из Жизни. Ненависть по отношению к злу и к лжи сочеталась в Василии Макарыче с удивительной добротою, любовью к народу. Между тем без такой доброты и Любви всякое творчество мертво.

Как распознать те или иные образы духовидцев, как расшифровываются нерукотворные письмена?
Формализация Духовных знаний религиями разумна только для однообразных, слабых, скучных, неинтересных, запрограммированных людей.
Зачем человеку лишать себя радости узнавания Жизни, познания сокровенно Божественного, познание нового, проникновения мыслью в Духовные образы, научные, поэтические? Ведь познание Бога, Природы, Земли – не только самоцель, но Духовный Рост человека и источник его существования.
Конечно, все значительно сложнее, чем трактуют историки и религии (существенно сказывается и некая размытость событий и глобальных катастроф на Земле). Каждое событие неповторимо, и в тоже время отмечаются общие черты, повторяющиеся время от времени.
Пращуры наши говаривали: «…Все течет», а другие – «Все повторяется…» Как же нам восстановить «тексты», в которых большая часть отсутствует, что и затрудняет объективный анализ Истины и представляет исследователю заполнять «пробелы времени и знаний» по своему произволу.
Сложная, грубая, стихийная непостижимость раздоров, войн, катастроф никак не может отвечать кристально ясной Духовной Сущности Божественного созидания, откуда же тогда все эти губительные жестокости рода людского?
Идею повторяемости событий мы носим в себе. В нашем организме идут многообразные биологические процессы, имеющие ритмический характер. Большой и малые круги кровообращения: обогащения кислородом кровь питает наши органы, беднеет кислородом, «загрязняясь» продуктами распада («биоотходами»), чтобы вновь возродиться в «чистоте» после «фильтрации» и обогащения кислородом. Тело человека соткано из разветвлений кровеносных сосудов, нервов, жил, костей, которые все соединены друг с другом и предназначены питать и оживлять человека и его Духовное сознание.
Запад и династия Романовых уничтожили почти все следы многотысячелетнего владычества Русской империи над всем миром, но до сих пор все же единичные документальные книги о Русской истории, чудом уцелевшие в оригинале в мировой науке. Вот одна из книг великого средневекового итальянского историка, ученого и священника Мавро Урбини, которую он написал по-итальянски и издал в Италии в 1601 году. Урбини умер в 1614 году, а перевели книгу Урбини на русский язык в 1722году, по личному указанию Петра Великого, единственного Романова, который по-настоящему служил Русской Империи, несмотря на свое происхождение.
Книга Урбини сохранилась в оригинале (1614г.) и называется:
«Книга ИСТОРИОГРАФИЯ начала имени, славы и расширения народа русского и его Царей и Правителей под многими именами и со многими Царствами, Королевствами и Провинциями. Собрана из многих книг исторических господином Мавро Урбини, Архимадритом Рагужским».
Урбини был Архимадритом в городе Рагузе (в Сицилии) и, как высокопоставленный католический священник, имел доступ к лучшим библиотекам Италии и Европы. Урбини считался своими современниками одним из самых энциклопедически образованных ученых-историков своего времени. Книга Урбини бесценна для нынешней русской исторической науки именно тем, что сохранился ее средневековый оригинал, и в нем сохранился бесценный для науки список крупнейших ученых-историков с мировым именем, которые жили до Урбини и чьи мысли и свидетельства вошли в книгу Урбини.
Западные идеологи-«христиане» и династия Романовых за последние триста лет сумели уничтожить почти все древние и средневековые документы до 17 века и позже. Это им позволило за 17-19века создать новую лжеисторическую науку, сфальсифицировать и изготовить миллионы ложных, якобы древних документов, типа Радзивилловской летописи, и изобразить все наоборот, полностью исключив властелина Мира – Русскую Империю – из Исторических книг и публикаций.
Книга Урбини ценна не только своим содержанием, но и единственным в мире списком древних и средневековых ученых-историков, который чудом не смогли уничтожить западные идеологи. Если бы не книга Урбини и некоторые другие книги, то современная наука н и ч е г о так и не знала бы даже о существовании этих ученых Историков, а не то чтобы об их трудах.
Вся, так называемая, «современная историческая наука» создана лишь в последние триста- триста пятьдесят лет на изготовленных ею же фальшивых документах. Вы только представьте себе – в мировой науке нет ни единого подлинного документа или письменного источника возрастом старше 17века, все уничтожено или сфальсифицировано «под древность»!
Книга великого Урбини, чудом уцелевшая, еще особенно ценна тем, что написана не русским, а иностранным, т.е. объективным средневековым ученым и высокопоставленным, враждебным нам «христианским» идеологом. И тем ценнее его свидетельство, свидетельство врага, пусть объективного и пусть ученого, но все же врага.
Вот несколько высказываний великого Урбини:
«Русский народ является самым древним на Земле народом, от которого произошли все остальные народы. Русская Империя мужеством своих воинов и лучшим в мире оружием тысячелетия держала всю Вселенную в повиновении и покорности. Русские всегда владели всей Азией, Африкой, Персией, Египтом, Грецией, Македонией, Иллирией, Моравией, Шленскою Землею, Чехией, Польшей, всеми берегами Балтийского моря, Италией и многими другими странами и землями. Именно Русская Империя покорила Римское государство, завладела всеми его провинциями, разорила сам город Рим, сделав данниками всех Римских цесарей. Русская Империя во все времена владела Францией и Англией, установила государственность и правление в Испании, владела всеми лучшими землями и провинциями в Европе.
От славного Русского Народа в древние времена произошли все крупнейшие современные народы: славяне, вандалы, бургунцы (бургонтионы), готы, остроготы, расы, визиготы, геты-аланы, уверлы или груллы, авары, скирры, гирры, меландены, баштарны (бастарны), неуки (невки), даки (ромеи), шведы, норманы, тенны или финны, ункры или ункраны, маркоманны, квады, фраки, аллеры (что близ венедов), номероняны, увиды, ручаяны, уварнавы, ободриши, колабы, увагиры, лингоны, толенцы, редаты или риадуты, цирципаны, инзины, эруды или элуелды, левбузы, увилины, стореданы, бретоны, франки, саксы, саки, англы, иберы, вены,, венеты, скиты, скоьы, сканы, инды (синды), тросы, сирийцы, иранцы, ораты, моголы (монголы), татары, болгары, валахи, ассуры (ассирийцы), скандинавы, асы, азы, осы, (осетины), каски, хазары, казаки, кавказцы (армяне, грузины), ваны, амореи, сарматы, роксоланы, словены, хетты, турки (тюрки), туркмены, таджики, весь, меря, муром, мордва, уны, гунны (хунны, хуну), гузы (огузы), балты, галлы, аорсы, ручи, рутень, этрусски, боруссы, пруссы, караруссы, белоруссы, серы, чехи, иллионы, таны (даны), тавры, иллирийцы, югры, литовцы, галаты, киликийцы, амозоняны».
Книги тысяч ученых-историков, в чьих книгах рассказывается об Истории Русского Народа, уничтоженных нашими врагами, как и большинства самих имен историков. Имена этих историков Урбини приводит в конце своей книги, в отдельном списке. Список этот огромен и становится ясно, труды скольких великих ученых уничтожили «христиане» и Романовы, чтобы сфальсифицировать Историю человечества.









Прекрасные цветы твои завяли,
Засохли Любви уверения:
То мука, то наваждение –
В поле затерянный стог…

Я загрустила,
Мне думается – все равно,
Но помню свой первый любовный пыл,
А теперь на душе темно…

Исторгнуть из груди восторг,
Забыть, что надобно прощаться…
И никогда в твой светлый дом
Счастливою женой не возвращаться…

А цветам, как непростительным укорам,
Все так же на разобранном столе стоять…
Не сводить с меня съежившихся глаз,
В этот очень скорбный час…

Клубком скатилась тень усталая
На белых простыней ботву
И затаилась, перестала
Шептать бессмертное «Живу»…

Х

Ах, это было этим летом!
И в доме, полной тишины,
Звучал старинный «Шредер»
Хрустальной белой белизны.

Его стремительные пальцы,
Как Ангелы, кружа, летали,
Сердечные играли вальсы,
И томно плакала душа…

А дни прошедшие, как ливни
И не мелодий, и ни слов…
Желтеют клавиши, как бивни
Забытых в комнатах слонов.

На стороне играют свадьбы
Самостоятельность ума…
И вымирают, как усадьбы,
Большие русские дома.

Дома безлики и беспомощны,
Что похоронная процессия,
Их окна отражают собравшихся,
В коих утерялось равновесие,
Души великой и святой…

И дом окаменел, -
Смотря на мертвые дела.
Х

Романс старинный, томный,
Пьянит разлукой, как вино,
И Небо, всей моей Сибири
В одной слезе отражено…

Романс затих. И тишина,
И так таинственны светила!..
Нам древнерусская Луна,
Как пращурам в ночи светила!..

И я постиг в какой-то миг,
Я уловил его – мгновенье,
Когда взрывается на крик
То чувство Родины – прозренье!..

Когда и горы, и леса –
Родной взыскующий Байкал –
Не просто море –
Не просто вечность,
Когда духовная словесность -
Родных окрестных голосов!..

Нам слышен вздох березы у воды:
Раскроется неслышно почка –
И вот рождение листочка
Равно рождению Любви!

Х

Должно быть, во дворе моем,
Сирень цветет, и птицы не смолкают,
И тихий ветерок в мелодию перетекает,
Симфонией звучит в церковных куполах…

Должно быть, в дому старинном моем
Еще живут мои знакомцы,
Чем постоянно держаться страдальцы?
Ведь ложь. Что в детстве нет врагов…

Должно быть, в комнате моей,
Лишь стены обо мне и помнят,
И половицы уцелевших комнат,
И старый двор, забытый нынче и ничей…
И все в порядке смысла и вещей
На Родине оставленной моей.

В счастливый миг, в свободный час
Спешу к тебе я торопливо,
Так море тянется принять
В объятья землю в час прилива…

Ах, что мне до-сплетен за дело,
Если душою - светла!..
Тело впивается в тело,
Как в поцелуе уста…

Дрожь эта вызвана дрожью…
День через шторы проник…
Каюсь в грехе и безбожье…
Шепот срывается в крик!..

Взорвется в душе моей чаша терпенья,
Всевышнюю волю приму как закон –
Чашу вечности, чашу забвенья
Приму мятежным сердцем и душой.










































С. Троицкий


Человеческое тело отлично
повинуется в некоей духовной
воле, если только эта духовная
воля уверена в самой себе…


Байкальская сага…



Я сижу, прислонившись к скале, и смотрю на раскинувшееся внизу море. Без прошлого и будущего, исторгнутый из времени, я обдумываю уходящую, чреватую бытием жизнь. Я понимаю, что сейчас для меня наступил нелегкий миг: я должен заглянуть в свою душу, которая, конечно же, ничего не отражает, как и текущие воды Байкала, разновеликими волнами спешащими друг к другу, - взглянуть и увидеть в свои лета, что я уже не юноша, а зрелый мужчина, сам не заметил, как стал им.
На миг я заглянул в бездну – и не поверил себе, поспешил обратно, оглядел себя снаружи, воочию, коснулся, провел ладонью по голове – и, удивился, даже испугался немного, весь обмяк – чело было свободно и ничем не стеснено, прекрасное блестящее чело…
Пусть я и не уяснил свою бездну, но я уже чувствовал себя одним целым с вечностью – дело не в разгадываемости смерти, не в агонии тела, пронзающего толщу времени, не в страхе, а в том, что невыносимо не жить…
Каких бы высот ни достигал Дух, но что он, по сравнению с жаждой Жизни, которую испытываю я? Дух мой может сколько угодно трудиться, стремиться к возвышенному, но тело мое будет жить мечтой о Жизни Земли…
Я хотел бы поделиться этой своей радостью с Байкалом, уже повел взгляд к нему, но вовремя остановил движение, вспомнив, что, не смотря на его величие, он, скорее всего, лишен одухотворенной жажды жизни, и услышь он
мысль мою, мог бы при своей суровой могучести воспринять это как насмешку, как намек на его будущее исчезновение в вечности…
Но тут, привиделось ли, вспомнилось ли – и я сразу встревожился, почувствовал, что в привычном для меня укладе мира что-то изменилось и нарушилось…
В серебристых водах Байкала, вдруг возникла, тут же исчезла какая-то точка и, увеличиваясь, становилась почти различимой; надо же, что за живое существо качается на серебристых волнах, что за диво дивное свершается, - а я вот ничем не обременен, легок как перышко, я вон как быстр, поймай, попробуй. Ритмично, спокойно, будто вовсе и не в байкальских водах плывет…
Непостижимо, человек плывет!
Уже и дыхание почудилось, и всплеск накатывающихся на пловца волн, накрывающих его время от времени с головой, пытаясь как бы, увлечь его в свою массу, сломить волю его, - лицо спокойное, несколько бледным кажется, но движения тела пластичны, полны сил. Непостижимо, зачем это ему понадобилось, зачем испытывает пловец свою шаткую в таких условиях, Судьбу? Зачем же оставлен родной дом, оставлена Любовь и дружеское общение с друзьями, а избрана это непостижимая, можно сказать, смертельная попытка, переплыть великое озеро-море, осилить пронзающий до мельчайших кровеносных сосудиков холод, долгое мучительное свершение там, в беспредельности вод?..
Выброс тела из вод отражает сейчас ту энергию, что в пловце, внутри происходит. Тесна, видимо, для него жизнь людская, мучительна, невыносима; сил не было оставаться далее в этой суете, в какофонии бестолковой и мелкой лживости бытовой…
И пловец плывет, подныривает под надвигающиеся на него волны, появляется вновь и вновь, - словно в силках бьется, вырваться, освободиться пытаясь. Волны и волны минует, одолевает пловец, и берег, столь долгожданный, все ближе и ближе, но как же медленно, отчетливее проступает, вода леденит тело, до костей пронимает, до дрожи. Нескончаемые волны пытаются воспрепятствовать этому смельчаку, достигнуть берега, набрасываются на него мириадами брызг, вот уже и руки застыли: как не выбрасывает он их из воды.
Спасение только в смене ритмов движений: дать телу хоть малый приток горячей крови - переворачивается на спину – и чувствует, как он, маленький, одинокий, плывущий, противостоит огромному миру вокруг, морю, небу, холоду…
В небе плывут и рассеиваются облака, какие-то птицы появляются и пропадают, туманная ли то пелена рождает духов своих, или это слезящиеся от молекул воды глаза морочат, обманывают его?
А помнил ли пловец, человек одинокий, как тянет над горой метель в густеющих сумраках января? То гул ее устрашающий, низкий, подобный свистящим снарядам, то взвизги высокие, тонкие – там, где цепляет она острую вершину, сколки ее, спадающие. А далеко внизу дом, с горячей ухой и строганиной омулевой под стопку водочку?
Ритм пловца изменился, замедлился. Плыть все труднее. Усталость даже не в окоченевшем почти теле, но глубоко в душе где-то. Она начинается с короткого, недоуменного толчка изнутри, с удивления: Зачем это меня занесло, зачем, не сон ли это тяжелый? Пластичное, тугое прежде плавание становится прерывистым, затяжным, словно ноги и руки сетью рыбацкой опутаны; желание прекратить движение нарастает неудержимо…
Дело было даже не в засасывающем пространстве, которое еще предстоит преодолеть, а просто во времени, которое нужно продержаться, вытерпеть, - тот час или полтора часа, отделяющие пловца от берега.
Ведь можно легко сжать время – забыться, а когда очнешься – ты уже стоишь на твердой почве. Но впадать в забытье было нельзя ни в коем случае. И не потому, что в забытье он был бы поглощен толщей воды – нет, его ноющие ноги и едва двигающие руки продолжали выполнять, казалось бы, уже не посильную для себя работу, и, пожалуй, их уже было не остановить, настолько они рефлекторно сгибались и разгибались в своих суставах, пловец даже перестал их чувствовать – но в забытье он мог вот так же перестать чувствовать и все остальное, ведь в забытье ничего не чувствуешь, где у тебя что, а это пловец знал, и был самый верный способ уже никогда не выйти из забытья, вмерзнуть в эту материальную массу, на веки вечные – нет, забытье не подходило…
Чтобы не забыться, необходимо было о чем-то думать. А о чем?.. Думать о береге, более не поднимая головы над водой, то это очень легко перейдет в блаженное забытье, а пловец знал, далеко, не понаслышке, что смертное забытье окоченевшего человека всегда сладкое и благостное, что замерзших находят не с мукой на лице, а с улыбкой на ледяных губах.
Так что думать о чем-то хорошем и благостном было тоже нельзя…
А собственно, о чем благостном пловец мог думать?.. Лишь о том, что ждет его впереди, когда он окажется на берегу, затем сядет в машину и домчится до Иркутска, то есть единственное хорошее и было той целью, к которой он стремился, к которой плыл, плыл, казалось, из последних человеческих сил.
От хорошего его отделяло лишь пространство в несколько тысяч метров, а точней, промежуток времени в полтора, может, уже час, нет-нет, уже меньше…
Какой же отрезок времени он уже проплыл..? Вынес?..
Но что же было хорошего, в городе на Ангаре?.. пловец не мог ответить самому себе на этот вопрос, потому что не знал, что оно такое вообще – хорошее, благостное, которое потребно ему. Только ли творческая работа, которая ни себе, ни другим не в тягость? Только ли родовой дом свой?.. Или же просто спокойное сознание того, что тебя принимают таким, какой ты есть. Где от тебя не требуют быть лучше, или умнее, или знать то, чего не знают другие. Где хотят лишь, чтобы ты был, как все остальные? В их представлении это было равнозначно свободе – и так ли уж нужно было ему такое заблуждение? Нет, он был слишком далек от таких искушений…
Но если все хорошее впереди, то, что же позади?.. Вот тут пловец и осознал с полной ясностью, что позади у него тоже мало было чего хорошего, а, говоря по совести, там было много ненужного, никчемного и самообольстительного… В самом деле! Если даже поставить вопрос в элементарной сиюминутной простоте, то он звучал так: что заставило его, мчатся на Байкал, для того только чтобы сгинуть в леденящих душу его водах? Ведь останься он дома, преспокойно отдыхал бы, слушал бы свою любимую музыку, запускал бы в небо своих любимых голубей, и не пришлось бы вот так окоченевать…
Зачем покидать было дом свой? Ради чего? Он преспокойно мог бы пролежать весь, положенный ему, воскресный день отдыха – боже, какая же леденящая сердце вода!
Пловец вслушался в себя: вопросы гнали по артериям, венам и капиллярам горячую, волнующуюся кровь, проникая в руки, проникая в ноги, будоража сердце, массируя мозги.
Пловец смотрел в небо, если не считать фонтанирующих брызг, мешающих ему разглядывать звезды, которые мерцали в голубом, флюарисцирующем небе.
Первое, что он увидел: созвездие Стрельца, а вот, родное ему созвездие Водолея, созвездие Ариона, а это, прямо над ним, Большая Медведица! посылающая ему свое благословение…
Нет-нет, этого не может быть! Видел ли кто-нибудь, когда-нибудь, звезды, созвездия, Млечный Путь, в ясный, солнечными лучами пронизанный день?!
Непостижимо!
Но вдруг он почувствовал, как звездное Небо, как бы сжалось в его зрачках в одну горящую массу. Он рванулся: неужели – так мгновенно – он задремал?
Или он все-таки неосторожно впал в забытье?
Нет, пловец не спал, а лишь погрузился на некое мгновение в тот спасительный анабиоз, о котором мечтал, - и сразу воспрянул, как только возник ответ.
Ему ведь до боли знакома эта невидимая сила, перемещающая его во времени и пространстве: данное мгновенье уже было когда-то в Жизни, ныне происходящее уже происходило с ним и раньше, а теперь лишь повторялось.
Ему даже было известно, ощущения эти даны душе не случайно, а свидетельствуют о многократных возвращениях в Земной мир одной и той же познающей, созидающей бессмертной души, принимающей разнообразные образы человеческие и, соответственно, другие имена – ну когда, в какие времена и тысячелетия могло это уже раньше быть?
Конечно, это покажется абсурдом для материалиста, противоречащим материалистической природе вещей, но так было…
Вслушавшись в себя, пловец уловил взволнованные и гулкие удары сердца в груди, услышал в себе возвышенное и благоговейное, подобное молитве: «Было… всегда… я жил уже не однажды, не зная о будущем ничего достоверного…» От этой уверенности буквально перехватило дыхание, его сковало при мысли, что он мог не дожить до настоящего времени, в котором ему выпало счастье жить ныне. Перемещения во времени, весть из других времен, вот что явилось этим скоротечным удушьем ли, обмороком ли, но и не только…
В тот миг, когда в пловце отсекалось внешнее, обыденное, он входил во вселенную и ничего не мог взять с собой, за исключением себя самого. Единственное – узнать себя, найти себя, - ведь это единственная сущность, которую он принес в этот мир, и только эту сущность он унесет из этого мира.
Все, кроме этой непостижимости, принадлежит миру – ничто не принадлежало ему.
Это парадоксально: в тот миг, когда пловец отрекался от внешнего, он
Получал целую вселенную…
Привиделась раскаленная плазма, густо-малиновая переходящая в небесно голубое свечение. Живой свет ее, в себя погруженной, сосредоточенной на самой себе. Непостижимое сочетание абсолютного движения и абсолютного покоя, представились пловцу реальностью Сотворения Мира: которое отпылав, отбушевав миллионградусным Огнем, жидкая плазма постепенно остужалась, густела, изменяла цвет, все больше остывала, грубела, обретала плоть, теряла незримую как бы духовную субстанцию, затягивалась пеной, зыбкой пленкой, подсыхала, отвердевая, становилась коркой, корой, толщей; Небеса отделились от Земли, приподнялись, взлетели, налились синевой, и в них, как сейчас, неторопливо проплывали кучные сгустки паров, облаков; сквозь остывшую массу проклюнулись разноликие растенья и потянулись к Солнцу, обрастая кольцами, плотнея в туловище, разворачивая царственные кроны нежно-зеленой хвои, земные провалы, котловины наполнялись дождевой и ключевой водой, в них зажили, заколыхались водоросли, в них оседал ил, в нем нарождалась иная, еще небывалая жизнь, и вот уже рыбьи всплески разбежались кругами по серебристой глади…
А несколько позже – вершиной, естественным и закономерным венцом Творенья – на берегу Моря появился Человек, духовно отожествляя великую Цель Всевышнего Творения, с той нелегкой и непостижимой задачей воплощения Духом Любви…
Не таково ли и рождение Мира вообще?
Не была ли эта эманация, многоцветное постепенное отражение свойств Абсолюта, на все более бледных и слабых (бесцветных) подобиях его; этакое постепенное протяжение объектом своей Духовной, Небесной прародины,
это алхимическое, ритуально окрашенное Сотворение Вселенной, и
содрогания и вздохи пространства, ориентированные на бытие Света, который есть в нем обитель, а оно – его обитель. Точнее – светер (свет+ветер) есть
житель – жилец: в нем и движение вперед, и распахиванье в стороны сопряжены с пульсом, тактами вдоха-выдоха, которые изнутри человека,
сопровождающие эту сублимацию, это восхождение в новое качество - …
А – самое непостижимое! – явление на Свет Всевышнего Отца, Творца, чьей волею и усилием воссоздавался, взывался к Жизни весь этот миропорядок. Явление человека, как созидающего и гармонизирующего Начала, как носителя отраженного божественного смысла, творческого замысла о мире – неужели не удивительно это ритуальное, Космическое действо?
И где еще, в подобной же чистоте и первичности можем мы наблюдать зарождение творчества, то есть дерзкой попытки человеческой повторить и пресуществить акт сотворения Мира?!
Ведь, ей-Богу, только творчеству величайшего гения открывается и соответствует Духовной Жизни: появление на свет обнаженного младенца, растущего и расцветающего, стонущего и взывающего о пощаде, и исторгающего крики восторга, сильного, то ничтожно слабого, то героически дерзкого, раз за разом низвергаемого Дольностью, но снова и снова рвущегося куда-то, в каком-то неопределенном, тоскующем стремлении Духа…
Но вдруг, пловец останавливается, вдруг спрашивает себя: а зачем, к чему все эти видения, эти сомнительные рассуждения? Не глупость ли это, не остаются ли они где-то далеко-далеко от глубинного, истинного течения жизни? Бог весть…
Сколь ни фантастичны эти видения, а человек-то, Вселенная, существует ведь! И сроку человеку, как и Космосу, - вечность, и поколение за поколением несет в себе, сохраняет в Душе своей неизменное первородство, стремление к созидательному творческому акту, к некоей Гармонии Сфер, находит воплощение свое в устойчивости Единства. И было бы исчезновение этого единства невосполнимой, глубиннейшей потерей Духа.
Любая утрата устойчивой жизненной структуры, формировавшейся и формирующейся непрерывно, воплотившей в себе опыт Духа и Души, духовное сосуществование их – утрата такая есть трагедия, и размеры ее не сразу осмысливаются, да и совсем не осознаются оскудевшими, нищими духом потомками. Любая потеря губительна, ужасна; но какою особенною болью содрогнулся бы взор Всевышнего Отца, исчезни в человеке Душа!
Сколько же раз человек приходил и уходил, распадаясь на мириады себе подобных внешне, но утерявших свою духовную, Божественную сущность?..
И до сих пор неизвестно еще, устоит ли человек, удержит ли свою духовную силу в биологическом материальном сосуде? Сколь мало целостно-духовного, благоговейного отношения к Жизни Духа осталось в людях – и они рискуют потерять его в сутолоке бестолковых стремлений к материальной жизни…
…Мир вокруг пловца сужался, становился тесным до предела. И берег, и горы – все заволокла пелена усилия, преодоления, работы. Лишь зримое остается перед глазами: не загорелые уже, но остужено побелевшие руки, мелькающие в водах. И только опыт долгих заплывов заставляет пловца претерпевать, переждать этот миг бессмысленности, отчаяния, неверия в добрый исход. Лишь пронзительное и необъяснимое упорство жизни заставляет его длить и длить эту непонятную добровольную муку. И удивительная, непостижимая свершается фантасмагория! Настал момент, когда очевидно бессмысленная, ненужная никому работа, борьба, которую продолжает пловец посреди уже бушующих волн и космического одиночества, - когда само движение вперед начинает рождать из себя некое подобие смысла и цели! И что-то свершается, проясняется, наполняется мыслью вокруг; как будто упорное, долгое усилие духа человеческого внесло некий порядок и ритм в бушующую вокруг водяную круговерть. Словно вдруг бестолковый, бессмысленный хаос материи оказался подсвечен едва уловимым призрачным светом…
И пловец изменился. Пусть все те же натужные, замедленные рывки вперед: – оставшееся позади бушующее море дает о себе знать, - но эти продвижения осмысленны, они светлы теперь! Всеобъемлющая пустота, которую достиг пловец, когда материальность мира, как мутная взвесь, исчезает, а Дух проясняется, когда светлеет усталый, туманный доселе взгляд – это провиденциальное состояние духовидцев. Остаточное расстояние уже не страшно пловцу, - ибо он сроднился со стихией воды, он вживил ее в себя, в свою волю, в свою Жизнь, пробудились силы, которые фиксировали и вбирали ранее неведомые ощущения.
Прекрасный и светлый мир – мир леса, звездного неба, весенних ручьев,
величественных гор. В этом мире пловец растворялся и получал несказанное удовольствие. Синь моря блестела чистым Небом, все было залито солнцем,
неожиданным многоцветьем. И все вокруг воспринималось уже пловцом не только как совершенство природы, но и как человеческое чудо. Как нечто,
связывающее его с живым миром, требующее особой бережности.
Бережности как всеобщего человеческого свойства, вне морального поля…

Я пытаюсь согреться, отдышаться, вернуть себе стабильный ритм сердца – но я буду помнить, что пловец-то еще плывет в бескрайности ледяных вод Байкала, приручая волны его. А пловец-то все плывет, подныривает под ласкающие уже его волны, использует их энергию, и взгляд ясный, спокойный, направлен на весь окружающий мир – пловец и плывет-то, словно по незримой, направляющей серебряной нити…
Куда ты, мой дорогой друг?
И уже во мне самом нет той безмятежности, бездумности роковой. Я вспоминаю, что узнаю о том, что стоит за всем видимом мире; я знаю страдание, которым оплачена явь-мечта, бред, сон, иногда в своем желании
разглядеть картину мира, стремясь приблизиться к пониманию некоторых духовных состояний, отношение к природным началам и личностное прикосновение мое, способность видеть ярче и проникновеннее. Это, прежде всего Гармоническое становление, это внутренний покой и внутренняя цельность, поражающая щедрая доброта. Нравственно и первозданно тончайшее духовное прикосновение к непостижимости, которая уже стала постижимой. Я вспомнил и уже не забуду, из каких бездн и пустот вернулся я
к осязаемому зримому миру, каменистому берегу, к травам и цветам, к их запаху, в солнечную и радостную юность свою…
Но вот некая ностальгия так и остается во мне: внезапная ли задумчивость,
необъяснимая печаль ли, напряжение ли, усилие, искажающее мой облик,
лицо мое, резкими морщинами ни с того, ни с сего спокойное, безмятежное
лицо доброго человека.
Жизнь натуральная, явная и жизнь Духа – заглянуть в бездну своей души, в которой есть место и предосудительности, и осуждению, и порицанию. И проявление Люцифера – вина – поступок и ответственность.
И берег ощутимо потеплел для пловца; его галечная кромка вдруг стала близка, до боли дорога, он, внезапно почувствовал сиротливую душу берега,
он увидел его как болезненное тело, увидел наносные, вздыбленные каменья его, примятую траву, пробивающуюся из песка, деревья, сбегающие со склона горы и рукотворную дорогу, уходящую обок горы из сумерек в сумерки…
Пловец, наконец, уже отделяется от воды, возвышается уже над ней, переступает устало ногами по дну – доплыл!.. В чем-то уже мною понимаемый, распознанный, но оставшийся все же загадочным, непостижимым для меня. Он делает несколько шагов по берегу и ложится на горячие камни, оставляя в себе тайну своего плавания, этой необъяснимой прихоти и мучительной забавы своей, странного, не иссякающего в нем порыва…
Вы, конечно же, узнали, дорогие читатели, в пловце этом – Петра Михайловича Соломина?! Я был уверен в этом… и чувствую ваш встречный вопрос: « Какое отчаяние двигало Петра Михайловича на такое экстремальное, рискованное действие, забывшего про свой уютный свой дом в Сиреневом переулке, про свою Валентину? Что за блажь непонятная? Вместо того, чтобы употребить себя, свой долг докторский на исцеление больных, страждущих, ну, на худой конец, на свое литературное, поэтическое творчество…», - ясно, каким непониманием полны разговоры людей, и догадаться можно, что измышляют они, Петру Михайловичу оборачиваясь в след! Думается мне, и самому Петру Михайловичу порою не по себе, когда смотрит он на все обыденным, трезвым взглядом, – но эта рассудительность людская тут же бывает сметена глубинной волною его внутреннего, душевного сознания! И тогда объясняется, понимается это свершение, это рождение в себе великой этой мечты о нем!…
Ведь пределы эти он в себе одолевает и свершает…
Как понять это людям, не видящим этих пределов?.. Они не видят их и не знают, сколь важен порыв преодоления в жизни, какие неожиданные, сверхчеловеческие поступки он понуждает совершать, как томителен этот порыв, когда едва не пропадаешь оттого, что усилие, напряжение то, в
распознавании мира и себя самого, взрывает до дна твою душу, будоражит
ее, глубинные, неведомые доселе глубины раздвигая, когда ты не знаешь, что же делать, как быть с взволнованной, затосковавшей душою своею?.. –
и понять это – родиться человеком…
Вот-вот, кажется, ты должен переродиться, что-то новое и небывалое обрести в себе – и мучение тончайшее, непрочное достигает высшего напряжения, возгласа твоего, переходящего в звучание! И этот миг длится, и
нет ему конца, зовущему и обещающему что-то…
Кто из людей не знает тесных объятий «заветной мечты», ее сладостной и горькой насмешки, злой ее иронии? Кто не бродил неприкаянный в сумерках
по пустым, малознакомым улочкам, кто не содрогался от мыслей о никчемности, о бесцельности, пустопорожности собственной жизни, когда не радует женская улыбка, когда не пьянит коньяк, когда он усиливает мрачность и воинственную озлобленность против всех и вся…
А что есть печаль-тоска, порыв, по высшему, то есть, человеческому счету? Печаль это чувство богооставленности. Высказано оно по отношению к отдельной личности, к индивидууму; но ведь и эпоха целая может быть остро пронизана этой болью - богооставленностью. И теперешнее время мира - время утери духовных опор и связей, утери представлений о Мире как о Творении Божьем – нет наибольшей тоски-печали…
Но тоска-печаль - смутная догадка о существовании высокого, надличностного смысла Идеала, Гармонии. Мучительное осознание собственного несоответствия, расхождения с идеалом рождает у человека задумавшегося порыв, часто слепой, неопределенный, лишь бы за пределы очерченного круговорота людского. … За пределы… Печаль-тоска - важнейшее и глубиннейшее из состояний человеческих, ведущее человека за пределы его сегодняшних материальных знаний, зовущее «за горизонт»…
Это состояние – колыбель и мать человеческая; в духовной печали-тоске
по смыслу своему и цели рожден был человек, и туда же, в волны непостижимого, погрузится он снова, когда иссякнет его слабый порыв, тщетная его попытка достичь Гармонии и Идеала…
Доктора, особенно хирурги, кого уколы тщеславия и гордыни не достают уже, - творцы, особенно чувствуют остро печаль-тоску. Ибо нет других сил, способных подвигнуть их на то, что совершают они изо дня в день, и так в течение долгих лет…
Ужас приступившего к безнадежной операции врача столь велик, что лишь ужас еще больший, ужас догадки о бесцельности, о бессмысленности оставленной Богом жизни, может пересилить его.
Это мудрость, - добавлю я. Это мудрость, когда хирург не умом одним, а всем своим существом приходит к тому, что есть более высокое, чем сделать тяжелому больному блистательно - спасительную операцию. Мудрость - не делать ее, сделать ее ненужной.
Трагедия зрелого врача и человека, еще и в том, что, прибегая к сложным методам лечения, выполняя многочасовые, головокружительной сложности операции, зная что нужно, это правильно, следуя своей профессии, он знает и другое… Что эти методы возникли не от совершенства медицины, а от ее несовершенств, лучше бы сделать что-то проще, да пораньше.
Но даже когда состояние критическое… дилетанты говорят торжественно: « была сделана сложнейшая операция» … Как будто это хорошо, что сложнейшая… Вернее сказать: «И в этом сложнейшем случае сделана простейшая операция…» К этому долгий путь восхождения – к простоте…
«Мудрость – это такой опыт зрелости, который высвобождает из-под гнета опробованных схем»,- обронил мне Петр Михайлович устало…- «Смелая мысль не притязает на то, чтобы потеснить «сверх смелую», но и она интересна. И трудно было бы представить, что я отвергну ее только потому, что она пришла не мне, не по моей линии исследования!»
«Почему всегда пишут о руках хирурга? – задаю я себе вопрос, - наверное, потому, что «хирургия» - это «работа руками».
- Это только в начале так, в молодости…
Приходил в операционную со схемой в голове, а руки должны были выполнить схему. Они и работали.
- А теперь вы приступаете?
- Теперь я прихожу, смотрю, что нужно делать, и делаю что нужно!
Вот так просто он и выразил, что такое молодость и что такое мудрость.
Обладая мудростью, то есть внутренней свободой и спокойствием, уже не занятый, не озабоченный собой и своим, Петр Соломин внимателен и зорок к больному, которого оперирует, и эта операция берет его в свои права, выступает во всей своей неповторимости, единственности.
И тонкий материал хирурга – больной орган, больной организм, изменчивая природа – внятно говорит и заставляет хирурга делать то, что нужно, именно ему, только ему.
Видеть, что нужно делать, и делать что нужно.
«Ме-то-ды… - Петр Михайлович саркастически растягивает, распевает это слово, - Не надо увлекаться методами».
«Вот так,- скажут коллеги,- доктор Соломин – против новых методов. Это любопытно, не правда ли?»
Слушаешь этих всезнаек… - А что, себе сделали бы они так? Нет, выбрали бы попроще.
Петр Михайлович вспомнил Казанцевское: «перенос на себя». Мне кажется, я понимаю его: не методы любить, не свое мастерство, а больного.
Я спрашивал, верно ли, мое впечатление, я хочу знать, верно ли оно, - что некоторые операции, в том числе, даже те, авторские, которые осуществлял только он не применяет более и что вообще старается вмешиваться по возможности осторожно, по возможности меньше…
- По возможности – не вмешиваться!

И пусть, «сказители» разных мастей, косятся на Петра Михайловича с усмешкой, что «это он сам, своею прихотью, своею «чокнутостью посылает себя в зимнюю реку». Нет, это тянет Петра вечная его хозяйка и спутница – печаль-тоска… по оставленной им некогда Свободной Жизни, где он летал и плавал в священных водах великого Космоса - по прекрасной жизни в материнской утробе …
Зато ведь есть и награда за мужество, за безропотное плавание в ледяной воде одинокой жизни. Вглядитесь в лик Петра Соломина, когда возвращается он из очередного плавания, поймайте взгляд его светящийся, от усталости плывущий: что вы увидите, что разгадаете в нем?
Вопреки ожиданию, не мука и боль, не ужас пережитого страха в глубине его зеленых глаз, но покой, но примирение долгожданное с миром, но свет обретенного смысла можно там разглядеть! Печаль-тоска отпустила, словно добившись от него жертвы, дани себе, она дала ему вольную, ненадолго оковы свои сняла. Перестало жечь и томить изнутри то мучительное несоответствие между собою и миром вокруг и еще чем-то неясным, смутно мыслимым только. И недоверчивая, пьяная, будто улыбка, блуждает по измученному, бледному лицу Петра Михайловича… Он получил словно в награду, за пережитые муки допуск к миру, право на гармоничное, непротиворечивое слияние с ним. И все, что вокруг видит он, - все чужое, чуждое прежде, становится тоже вдруг чище и светлее …
Впрочем, на мой назойливый вопрос, на уровне исследовательской мысли, Петр Михайлович смешливо ответил: «… Любое так называемое страдание – стрессовая ситуация, иначе говоря, - запускает единые, общие механизмы. И уж совершенно там безразлично, мучения ли то спортсмена или пловца в ледяной воде, всенощное бдение монаха, изнуряющего плоть свою постом и молитвой, или поэта, пишущего ночами напролет свои вирши или даже головная боль алкоголика, рвущая его череп на части – ответ организма всегда будет один: выброс энкефалинов, пептидов низкомолекулярных. Эти внутренние наркотики и вгоняют человека в эйфоричное состояние, пьяное: и боль, приглушив, силы придав для продолжения плавания в ледяных водах житейского моря, и подарив воспаленному взору, быть, может, неземные видения. Так что, рассуждая банально, все можно свести к наркомании, к биохимической зависимости со всеми характерными ее признаками - тягой неодолимой, едва пройдет малое время, снова продолжить свой непостижимый заплыв…»
Может ли такой подход объяснить духовную сущность порыва, к тому или другому действию? Вряд ли… Я же, лишь имея это в виду, отодвину подобные рассуждения в сторону, потому что уверен, что физиологический подход далеко не способен исчерпать всех сторон, всех смыслов обширного феномена Петра Соломина, его Духовный космос. И загадка его погружения в плавание, столь велика, есть, что только высокий взгляд, исполненный трепетным ощущением тайны, и способен лишь охватить удивительное это явление. Вряд ли обыденная жизнь явит нам другой феномен, столь же очевидно и ярко утверждающий непостижимость его Духовного начала во Вселенной…
Плывущий в Байкале или Ангаре Петр Михайлович Соломин постоянно опровергает бытовое отношение к жизни, утилитарное, он ведет словно непрерывную, исследовательскую борьбу с миром – борьбу за Дух свой, борьбу за свет, за надежду, за обретение смысла радости, Любви в исходе долгого, мучительного пути…

Петр Михайлович Соломин в праве открывать духовную ценность чувства Любви, хотя оно, несомненно, имеет подоплекой вполне определенные, открытые, яко бы учеными, исчисления, мерцания гормонального фона. Но для русского духа Петра Михайловича, чужие подсказы и рассказы мало что значат, чужое, оно и остается чужим, наносным, в сути чужеродным естеству живого в себе, в своей душе, в своем выверенном разуме, и уж, конечно, в своем духе.
«…Отец Всевышний явил Свет, человек скопировал мир. Он построил мир идей и вещей, моделируя образ человеческий, знаменуя человеческую плоть, да и есть она плоть. Вот сумма вещей и сила вещей, рождающая свет, и знаменует Свет - человеческий дух, да и есть он Дух – воплотившийся свет»...
Стою я на Горе, взмывающей в небо, и смотрю на Байкал-море, столько миллионов лет омывающего свои водами, каменистый берег, у основания Горы, которая уходит глубоко в воды его, которая, более того, являет собою и само дно его, мысленно переношусь в прошлое и будто погружаюсь в вечность.
Мир вечности столь же велик, сколь неисчерпаем мир знаний! Вечность щедра и бескорыстна.
Достаточно испытать ощущение вечной непостижимости жизни,
осознавать и духовно (интуитивно) прозревать чудесную структуру всего
сущего и активно сосуществуя постигать, чтобы схватить пусть даже малую толику разума, который проявляется в Природе Бога.
Ведь в суете самого нашего бытия нас пьянит мгновение, распознавания себя, обернувшееся вечностью…
Гора и Байкал, и Петр Михайлович Соломин открыли мне всю полноту
этого превращения… и я задаю себе вопрос:
Как могут люди тянутся душой к жизни самоубийства и войн, распрей,
ведь весь мир наполняет: Прекрасное? И думается, страшно касаться
какой-то частью в себе вечности, а другой – ужасающей людской деятельности на Земле…
Байкалу было прекрасно это известно; ибо воды его поддержали нашего пловца, не поглотили его, а открыли ему единство духовного мира, единство превращения мига в вечность…
И тут мне припомнилось вот еще что, дорогие мои читатели: как-то мне
довелось присутствовать «В Святая святых», в операционной, где проходила очередная операция, которую вершил хирург - Петр Михайлович Соломин. Припомнилась именно своим глубинным смыслом происходящего.
«…Он уйдет, Петр Михайлович?..
-Одному Богу известно. Спасет старца только Бог. Я что… как говаривал Ипат Ипатыч: « …Нам что, зашивай, собирай косточки, если необходимо, отпиливай, сбивай, отрезай, выкорчевывай… Действия известные, так сказать… вот про душу это… забывать не следует, за нее родненькую и
выпить не грех»…
- Жалко будет, если умрет, - сказал ассистент, потирая свои виски. Во всем его напряжении, в этом движении была заметна обреченная
усталость. – Столько усилий…
- Спасибо за помощь – согласился Петр Михайлович, - отличная работа.
- Удивительно, сердце бьется!
- Мда-а… - отрешенно кивнул Петр Михайлович, думая о чем-то своем
Сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь – и Божество
и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь… так говаривал Александр
Сергеевич Пушкин.- Тут штука в том, если старец все сделал на нашей
Грешной Земле, если выполнил свое предназначение, то, ради которого
он сюда, на Землю, заслан, то уйдет. Если ему кое-что еще предназначено, если стоит перед ним еще какая-то задача… выживет.
- А вы как думаете?
- По мне… старец не должен умереть. У Создателя свои планы.
есть время, и есть человек! – отрешенно, о чем-то своем думая…
За внешней строгостью Петра Михайловича, сдержанностью и даже замкнутостью всегда было радостно ощущать глубину и доброту, пламя сильных чувств, болеющего познанием и говорящего об этом с какой-то внутренней застенчивостью и проникновенностью, как о, самом важном…
- Если у него есть цветок и у меня есть цветок и если мы обменяемся этими
цветами, то у старца и у меня останется по одному цветку. А если у него есть
мир и у меня есть свой духовный мир, и мы одариваем друг друга,
мирами, то у каждого из нас будет по два мира, или точнее, одна Великая Вселенная Любви, но чтобы не делали люди – ничто не сделает из двух людей одного человека, но нет ни единого существа, принявшего свое положение
как оно есть.
Есть мечта о лучшем мире, в котором человек мог бы жить и пребывать в
более высоком сознание, ибо истина – не вопрос большинства или меньшинства.
Истина всегда индивидуальна, она никогда не принадлежит толпе.
Никто за всю жизнь человечества не мог скрыть истину. Она подобна
Свету – разве можно скрыть свет? Истина может быть для нас далекой, как
Звезда, и мы не способны достичь ее – но никто не в силах помешать нам, узнать истину.
Действительная жажда увидеть Бога, есть близость осуществления этого
Желания, осуществления и достижения абсолютной истины, ибо Дух
Сочится в человеке смыслами и переливается в естестве его, истекая
Вселенскими мыслями и образами.
И это не трудность – непостижимый смысл Божий. Трудность – научиться
их читать конкретно, достойно. Нет ничего более захватывающего,
дорогой друг, чем поиск и обретение истины, божьих знаний,
ниспровергающих предрассудки за предрассудками, и проливающими
свет в людские непросвещенные умы…
Наша с вами работа – это, пожалуй, правда: что люди умирают. Но в
сознание они такие же, смерть не дает им, расти или меняться. Они
навсегда остаются в памяти живыми, и мы всегда будем видеть и слышать
их…
Я с вами – творю память. И я не хочу верить, что она разрушится
временем, как рушится все в этой жизни…
- Вы орудие Бога, Петр Михайлович.
- Ну и, слава Богу, – легко согласился Петр Михайлович и замурлыкал
Что-то себе под нос…»
И вдруг, в продолжение этой сцены, во мне зазвучал романс Петра
Михайловича, в одну из дружеских встреч, прозвучавший из его уст, в этот миг открывший мне в нем самом, но и во мне то единственное и непостижимое:


Краса, укоризна; души непорочной,
Играющим в прятки вокруг и внутри,
Волнам, утихающим в сумерках летних:
Любви, ненаглядной вечерней зари…

Всего, что томит, обвивается, ранит:
Вздохам Байкала в глубинах своих,
Текучих Его изумрудов в тумане,
Всего, что сказать я еще не могу…

Легко заплываю я с брега земного,
В ту область… как хочешь, ее назови:
Простор ли Любви, рожденье ли Слова,
Иль, может быть, проще: молчанье Любви!..

Любви бесконечной, Любви беспредельной,
Где в хляби Пути глубина не видна…
Томленье Природы – тоски безмятежной –
Веселость Байкала, и гор серебра…


Порт Байкал,
Щелочка,
В дому у прекрасного художника,
Друга – Галины Новиковой!
В 1977 лето, нового исчисления.

С.Троицкий.