Полная Луна

ПОЛНАЯ ЛУНА

1. Арина



Я сидел на скамейке и задумчиво смотрел на спокойную гладь реки. Дни шли, а моя депрессия все углублялась… Ведь за все лето я не нарисовал еще ни одной более или менее стоящей картины! Ваяние разноразмерных акварелек для туристов всегда навевало на меня тоску, кроме того, это занятие почти не приносит дохода – так, смех один. Над последней своей удачной картиной я трудился почти месяц, но в итоге и результат стоил того: удалось выручить почти полсотни, хотя расставаться со своим произведением мучительно не хотелось. Это был мой первый опыт рисования на батике: я выбрал материал удивительного цвета, до самого конца работы я сам так и не понял, каким он был. То ли голубовато-серый, то ли серебристо-серый, то серовато-белый… Важно одно: на нем изумительно смотрелись нарисованные крупными мазками розовые водяные лилии на сочно-зеленых листьях. Эту идею я вынашивал очень долго, все никак не решался начать, опасаясь неудачи, но зато, похоже, в итоге для ее реализации мне потребовалось все мое вдохновение. Может, не стоило так бездумно его тратить – теперь я способен изобразить только виды исторических частей Праги, на которые у меня уже давно набита рука и которые не требуют никакого вдохновения. И Бог знает, когда все это кончится… Вот ведь действительно, жизнь полна напастей – как только меня оставили в покое, как только я посчитал, что более или менее устроился, как только я поверил, что могу вести нормальную жизнь, как тут же выяснилось, что мое благополучие зависит от эфемерной вещи под названием вдохновение… Я знаю, что оно может быть буквально везде! Только не теперь и только не для меня, увы.
Я достал из кармана сигареты и закурил. Эдак у меня скоро и на сигареты денег не останется, не то, что на квартиру!... И так уже я выбрал самое дешевое, что только может быть: крошечная комната в районе Винограды, сварливая хозяйка и, прямо скажем, совсем не королевские условия. К счастью, от достатка и роскоши я отвык уже давно. Четыре года назад, когда мне, наконец, удалось осесть в Праге, простота жилья была самой меньшей моей проблемой, а теперь я снова начинаю ощущать неудобство. Нет денег и неоткуда их достать. Конечно, я делаю переводы (к большому счастью, в лицее, где я учился, было два обязательных языка), но прибыль это приносит мизерную – увы, нынче все знают английский язык и умеют пользоваться словарем. Надо срочно что-то предпринять, чтобы не сесть на вынужденную диету.
Небо начинало уже окрашиваться в розовато-оранжевый цвет – за поворотом реки, за Пражским Градом садилось теплое осеннее солнце. Пожалуй, пора отправляться домой, если я хочу добраться до темноты – несмотря на трехлетнее затишье, окончательно расслабляться все же не стоит. Каюсь, я уже стал забывать, насколько хитры и сильны мои преследователи, но все же инстинкт самосохранения во мне еще жив. Несмотря на тревогу и довольно тяжелые мысли, уходить не хотелось – из всех исторических мест Праги Вышеград нравился мне больше всего. В этом месте чувствовалась какая-то невероятная энергетика, кроме того, здесь не было толп вездесущих туристов, несмотря на высокий сезон. Готические шпили старой церкви четко рисовались на фоне яркого неба, погружались в молчание статуи в сквере, в ресторанчике рядом с «Готическим погребом» гремели тарелками и слышался гул голосов немногочисленных посетителей… Я встал, затушил сигарету и хотел было отправиться прочь, как вдруг я ощутил знакомое покалывание в кончиках пальцев и сладкое волнение от предвкушения чего-то интересного. О, я знал это ощущение; сейчас я готов был плясать от счастья, потому что наконец-то ко мне вернулось мое Вдохновение.
На этот раз оно пришло в виде девушки – худенькой, стройной, с потрясающей осанкой и невероятно легкими, грациозными движениями. Девушка стояла у заграждения и задумчиво изучала переливающееся закатными красками небо над Валтавой; теплый ветерок шевелил широкую юбку простого темно-синего платья в белый горошек, обутые в белые балетки ноги были загорелыми и стройными, а собранные в строгий пучок темные волосы подчеркивали изящную шею. Девушка была очень хорошенькой, но помимо этого я чувствовал в ней еще что-то необычное, что-то, что вселяло в меня уверенность, что теперь-то я уж точно напишу такую картину, какой не писал никогда раньше!... Когда у меня есть какая-то идея, я не утруждаю себя долгими раздумиями – я решительно подошел к девушке и без запинки обратился к ней:
- Прошу прощения, что мешаю. Позвольте задать вам один вопрос, - получив в ответ одобрительный кивок, я продолжил. – Не хотите побыть моей моделью?
- Что? – удивилась она. Невольно я залюбовался ее глазами – глубокими, золотисто-карими, очень грустными, под длинными черными ресницами. – В каком смысле?
- Не пугайтесь, пожалуйста, - улыбнулся я. – Я не имел в виду ничего предосудительного. Видите ли, я художник, и именно теперь меня озарило вдохновение. Как бы высокопарно это ни звучало, но сегодня эти вдохновением стали вы, и я очень хотел бы вас нарисовать. Это вкратце.
Напряженное выражение ее личика сменилось легкой улыбкой, и она ответила:
- В принципе, я не против. Однако, хотелось бы побольше узнать, чего вы от меня хотите. Сами понимаете, я не смогу посвящать этому занятию много времени.
- Разумеется, я все расскажу. Полагаю, будет разумнее сделать это за чашечкой кофе.
Мы спустились в крошечный ресторанчик, заказали кофе. На счастье, он здесь стоит недорого – так или иначе, все равно у меня осталась последняя тысяча, на которую мне нужно просуществовать еще черт знает сколько времени. Надеюсь, эта девушка поможет мне в ближайшем будущем встать на ноги. Она немного помолчала, помешивая капуччино у себя в чашке, после чего подняла на меня свои бездонные глаза:
- Ну, я вас слушаю.
- Для начала разрешите представиться. Меня зовут Анджей, - я протянул ей руку и прибавил. – Анджей Гимновский.
- Очень приятно, - она неуверенно сжала мою ладонь и улыбнулась. – Арина.
Забавно. Мы оба живем в Праге – она явно не похожа на туристку, я уже давно научился их отличать – но при этом оба имеем весьма поверхностное отношение к Чехии. Если мы сможем договориться, надо будет ее расспросить, как она здесь оказалась. Хотя, чему я удивляюсь…
- Итак, Арина, позволю себе сказать вот что, - снова заговорил я. Из кухни тянуло ароматом свежей выпечки, и мне стоило немалого труда удержаться от соблазна что-нибудь съесть – как-никак, а я со вчерашнего дня из экономии хожу голодный. – Я пока еще не очень понимаю, как именно я хотел бы вас изобразить, но то, что моей моделью должны быть именно вы, - совершенно бесспорно. Я был бы очень рад, если бы вы согласились… Только, - эти слова дались мне особенно тяжело, - боюсь, что не смогу вам за это заплатить.
- Какая ерунда! – фыркнула она. – Даже говорить о деньгах не хочу.
- Значит, вы согласны?
- Да. Когда вы хотите начать?
- Когда вам будет удобно! – торжественно объявил я.
- Тогда завтра, ближе к вечеру. До четырех у меня репетиция, а потом я в вашем распоряжении.
- Репетиция? – я отхлебнул кофе. – Так и думал, что вы как-то связаны с искусством. Дайте угадаю. Вы актриса?
- Почти. Я балерина. В конце месяца планируется премьера нового спектакля, так что приходится много времени проводить в театре.
- Никогда не интересовался балетом, но вашу премьеру, наверное, посетил бы с удовольствием, - улыбнулся я. – Думаю, это немало помогло бы моему воображению – ведь, как я говорил, я еще не придумал, как вас изобразить. Пока, если вы позволите, я бы сделал несколько набросков.
- Вы художник, а не я. Так что я к вашим услугам, завтра после четырех.
- Отлично! – я вынул из кармана записную книжку, вырвал оттуда листок, написал на ней свой адрес и протянул записку Арине. – Вот тут я обитаю.
- Вот и хорошо. Значит, до завтра, - она спрятала бумажку в сумочку и поднялась. – Боюсь, что мне пора.
- Да и мне тоже. Скоро стемнеет.
- Боитесь темноты? – улыбнулась она, когда мы выходили. Над древней крепостью уже сгустились сумерки, и я ощутил уже знакомый укол страха. Что ни говори, последние десять лет я все же предпочитаю свет дня, каким бы он ни был – золотистым, серым или красно-оранжевым.
- Недолюбливаю, - пожал плечами я. – Вы к метро?
- Да. Я живу на Нерудова, идти пешком все-таки далековато.
Мы отправились к метро вместе. Дорога была совершенно пустынной, и народ стал попадаться нам навстречу только у самой станции «Вышеград», на границе новой деловой части Праги. Болтали мы о всякой ерунде – к моей великой радости, Арина разбила все мои представления о балеринах как о чопорных, холодных девицах, которые только и думают о своей работе, поклонниках, славе и ролях. Девушка она была довольно открытая и остроумная; пока мы быстро шли по разбитой брусчатке, она постоянно расспрашивала меня о моей деятельности и всяких деталях творчества. Я даже счел возможным посетовать на отсутствие вдохновения в прошедшие со времени моего последнего шедевра месяцы. Я думал о своей новой знакомой не как о красивой молодой женщине, а как о спасительнице, помощнице и, можно сказать, боевой подруге. Во всяком случае, общаться с ней было легко и приятно, а это для меня как бальзам на душу – не так уж много у меня друзей, если говорить начистоту.
Мы распрощались на станции «Музей» - здесь наши пути расходились в разные стороны. В поезде ехали молча: я был погружен в свои идеи, которые стайками роились у меня в голове, да и перекрикивать грохот метро не хотелось. На прощание я спросил лишь:
- А что за спектакль?
- «Спящая красавица», - коротко ответила Арина и улыбнулась мне. – До свидания.
Ответить я не успел – она уже затерялась в разноцветной толпе.

2. Художник

Я вышла из театра гораздо позже, чем предполагала, и только на улице почувствовала, как устала. В связи с премьерой вся труппа была на ушах, и народ с нездоровым рвением старался репетировать как можно больше, забывая обо всех прочих делах. К своему стыду, я тоже обо всем забыла; только в раздевалке, когда я искала в сумочке помаду, я наткнулась на сложенную бумажку с адресом, которую мне вчера дал художник. Надо же, я совсем забыла о своем обещании! Естественно, меньше всего мне хотелось сейчас ехать в Винограды; перспектива залезть с ногами на диван с большой чашкой белого чая была значительно привлекательнее, однако отступать было поздно. Жаль, что я не попросила у него номер телефона – тогда можно было бы все отменить… Я поправила на плече рюкзак и зашагала к метро. Ноги были словно налиты свинцом, каждый шаг давался все тяжелее, так что, оказавшись уже на зеленой ветке, я с наслаждением плюхнулась на жесткое сидение и задумалась. Что я делаю? А главное – зачем? Кому сказать – согласилась позировать совершенно незнакомому человеку, совершенно бесплатно, да так легко, что просто диво. Странный поступок для правильной рациональной девушки, не так ли?...
- Okonchite prosim vystuр a nastuр, prziste stanice Muzeum, - прогнусил диктор.
Да чего же в нем странного, если как следует разобраться. Сказать по чести, мне просто стало жалко этого парня – даже без его признания по поводу отсутствия вдохновения было видно, что с финансами у него отнюдь не все гладко. Кроме того, художник мне понравился – в его ладной широкоплечей фигуре, в приятных, хотя и не особенно примечательных чертах лица, в больших серых глазах и в свободной манере держаться было что-то невыразимо притягательное. Несмотря на то, что между нами не было сказано ничего особенного, понравилась мне так же его манера говорить, хотя вот этого я точно не могла объяснить даже самой себе. Запыленные кроссовки, чистая, но потрепанная и предельно простая одежда только подтверждали мои догадки, и мне хотелось бы верить, что я действительно смогу ему помочь. В конце концов, я сама не бог весть какая богачка…
- Jiriho z Podebrad.
Чертыхнувшись себе под нос, я тяжело поднялась с места и вышла из поезда. Станция была полна народом, так что, оказавшись на улице, я с наслаждением вдохнула прохладный вечерний воздух. Уже почти совсем стемнело, тихая улица Славикова, куда мне предстояло свернуть, показалась странно неуютной, но я мужественно отринула свой страх и двинулась вдоль стен облезлых домов. Конечно, я порядочно запоздала и времени у меня в запасе было совсем мало, но все-таки меня буквально сжигало любопытство. Эта вся эпопея с картинами была для меня как приключение, как некий отрыв от реальности, полной изнуряющих репетиций и разумных, комфортных отношений. «Ну что ж, - подумала я, стоя перед тяжелой старой дверью одного из обшарпанных домов и стараясь разглядеть нацарапанную над звонком фамилию. – Пара часов у меня точно еще есть. Будь что будет!». Поняв, что я не в состоянии расшифровать выцветшие буквы, я нажала кнопку… В домофоне задребезжало, после чего сварливый женский голос гаркнул:
- Да?!
- Э… извините, - я даже растерялась, и едва смогла продолжить, - могу я видеть пана Гимновского?
- Кто такая? – нелюбезно бросил домофон. – Из налоговой, что ль?
- Нет. Мы договаривались о встрече.
Вечерняя тишина огласилась мерзким писком открывающейся двери, и я проскользнула в темный подъезд. Лесенка на второй этаж была узкой и грязной, да и дверь на третьем этаже заслуживала внимания – обшарпанная до такой степени, что определить ее первоначальный цвет было уже невозможно, и украшенная одной внушительной трещиной прямо по центру. Пребывая под впечатлением от беседы с домофоном, я нерешительно постучала… и уже через мгновение вздохнула с облегчением – щелкнул замок, и на пороге возник мой вчерашний знакомый:
- Добрый вечер! Я уж боялся, что вы не придете.
- Прошу прощения, я задержалась на репетиции, - улыбнулась я.
- Ничего страшного. Проходите!
Его квартира, вернее, комната представляла собой немыслимое нагромождение всяких разных предметов – одежды, ящиков, пакетов, тюбиков с красками, гипсовых моделей и черте чего еще. На общем фоне выделялся только продавленный кожаный диван у дальней стены, угол стола, очищенный от бумаг, на котором стоял ноутбук, и заляпанный красками мольберт, который красовался прямо посреди комнаты. В общем, то, что здесь обитает творческий человек, до крайности погруженный в свои мысли, было видно сразу – единственным более или менее новым и представительным элементом убранства были тяжелые бархатные шторы темно-зеленого цвета, которые полностью закрывали большое окно.
- Присаживайтесь, - прервал Анджей мои размышления, широким жестом указывая на диван. – Хотите кофе?
- Да, пожалуй, - я с удовольствием села и откинулась на мягкую спинку. – Честно говоря, я немного устала.
- Я не отниму у вас много времени, во всяком случае, сегодня, - улыбнулся он и тут же нырнул в какой-то темный угол. Загремела посуда, чиркнула спичка… Я едва сдержала смешок – вместо конфорки он использовал обычную спиртовку, держа над ней турку на весу. При этом он виновато улыбнулся и пояснил. – Есть еще плитка, но на ней будет дольше.
Повисла пауза, после которой он принес мне чашку кофе на блюдце с едва заметной трещиной с краю, сам уселся за мольберт и объявил:
- Ну, начнем, если вы не возражаете.
- Конечно, пожалуйста. Как мне сесть?
- Оставайтесь как есть – мы же делаем наброски… Расскажите побольше про спектакль. Значит, «Спящая красавица»?
- Да, - я отхлебнула кофе, стараясь не изменить позы. – Сами знаете, пражский театр не силен балетными постановками. И вот – такое событие! Задействованы лучшие наши танцовщики, все ужасно нервничают… Чем ближе премьера, тем сильнее беспокойство. Если честно, я сама немного волнуюсь.
- Представляю себе… Немного поверните голову вправо… Еще… Вот, отлично! – снова зашуршал карандаш. – И чью же партию вы исполняете? Небось, принцессы Авроры?
- Не угадали, - я едва сдержалась от досадливого комментария. Всегда, всегда эта крыса Марта будет примой, пока она любимая дочка директора! Даже Ольгерд не смог бы ничего сделать, если бы я ему позволила и если бы мне позволила моя собственная гордость. – Фея Сирень.
- Ну, не расстраивайтесь. Это ведь тоже одна из главных ролей! Ничего, когда-нибудь и вы станете примой.
- Надеюсь… Знаете что, может, мы перейдем на «ты»? Обращение «вы» заставляет меня чувствовать себя училкой в балетном классе.
- Конечно, если тебя это не смутит, - рассмеялся он в ответ. – Признаться, «выканье» меня тоже напрягает… Так, первый эскиз готов. Тебя не очень затруднит изобразить что-нибудь из балета? Ну, там стойку какую-нибудь или что-то вроде того… Прости, не знаю, как у вас это называется.
Вместо ответа я встала, поднялась на полупальцы, вытянула руку… Не очень, может быть, сложно, зато я смогу простоять так те десять-пятнадцать минут, которые понадобятся ему для эскиза. Время летело совершенно незаметно, мне казалось, что я знаю Анджея уже очень давно – настолько комфортным для меня было его общество. Я настолько втянулась в эту странную беспорядочную атмосферу и настолько сжилась с ролью модели, что даже не сразу поняла, что за звук эту идиллию нарушает. Оказалось, что это мобильный телефон надрывается в кармашке моего рюкзака – причем той самой романтичной мелодией, с которой в моей жизни появлялся Ольгерд. Я виновато улыбнулась художнику и раскрыла аппарат:
- Привет.
- Привет, зая, - ответил мне теплый глубокий голос. – Какие планы на вечер?
- Если честно, никаких. Я сейчас на «Флоре», а когда вернусь домой, планирую просто лечь с книжкой на диван.
- Боже, «Флора»?! Что ты там делаешь?
- Чай пью с подружкой, - Анджей прыснул в кулак, а я почувствовала, как мои щеки заливает краска стыда. Сама не знаю, почему я не смогла сказать Ольгерду правду – ведь не происходит ничего предосудительного, больше того, я даже не думаю ничего такого… Но почему-то мне кажется, Прайд не обрадовался бы, узнав, где и как я провожу время.
- Ясно все с тобой. Если не возражаешь, я заеду вечерком. Я бы тебя забрал, но боюсь не успею – я только прилетел.
- Конечно, не беспокойся.
- Ну тогда до встречи!
Я отключилась и тут же поспешила задать вопрос, чтобы сгладить неловкость от своей маленькой лжи:
- Я не нарушу твоих планов, если побегу минут через двадцать?
- Ни в коей мере, - улыбнулся он. – Раз так, надо сделать хотя бы еще один набросок. Сядь на диван с ногами, обними руками колено… Отлично. И смотри в стену – вон на ту гравюру.
Снова зашуршал карандаш. Я сидела и гадала, как же художнику смогут помочь эти три несчастных наброска. Ведь он говорил, что еще не знает, как хочет меня изобразить… то есть до финального варианта картины еще очень далеко. В итоге я не выдержала и спросила:
- И долго ты будешь работать с набросками?
- Не знаю, - отозвался он. – Пока не увижу конечный вариант картины… А что? Тебе это занятие не по душе?
- Наоборот. Очень даже по душе. Понимаешь, для меня позировать кому-то – занятие весьма необычное, это такое своеобразное погружение в совершенно другой мир. До сего момента я как-то слабо представляла себе процесс рисования картины. Ну и… - я смутилась и все же закончила, - я очень хочу тебе помочь.
- Рад это слышать, - он казался смущенным – видимо, не ожидал от меня такого рвения – и тут же поспешно заметил. – Все, на сегодня я закончил.
Я поднялась с дивана, накинула джинсовку… Уходить не хотелось, и даже перспектива встречи с Ольгердом этого ощущения не притупляла. Как это, все-таки, странно, черт возьми… Я решительно взялась за ручку двери и спросила:
- Когда ты хочешь видеть меня снова?
- Я свободный человек, так что все зависит от тебя, - пожал плечами Анджей.
- Тогда дай мне свой телефон – боюсь, сейчас я не могу точно сказать, когда буду свободна.
Он послушно нацарапал на бумажке длинный номер и протянул записку мне:
- Пока. Надеюсь, что мы скоро увидимся.
«И я надеюсь,» - чуть было не сказала я, выходя.

3. Ольгерд

Когда я вошла домой, часы на кухне показывали двадцать минут десятого. Было очень тихо, с улицы сквозь закрытые ставни старого дома не пробивалось ни звука, и настроение у меня было самое мечтательное. Бросив рюкзак в прихожей, я прошла в комнату, зажгла три свечки в красивых разноцветных подсвечниках-стаканах и с удовольствием опустилась на диван. В очередной раз я подумала, что мой отец был совершенно прав, когда заставил меня переехать сюда, в его, как он говорил, «пражскую жемчужинку». Нерудова – одна из старых улиц города, которая круто поднимается в гору от собора св. Николая к Пражскому Граду, но в то же время никогда не кишит туристами. Дома здесь невысокие, всего два-три этажа, аккуратные, украшенные барельефами, картинами и всякими старомодными штуками вроде уличных фонарей и ставней. Дом, где живу я, окрашен в темно-зеленый цвет, и на первом этаже располагается крошечный кофейный магазинчик. Дом только снаружи кажется узким и маленьким; на самом деле, моя квартира достаточно большая, хотя жилой в ней осталась только одна комната – бывшая спальня. Зал, холл и кладовки папа объединил, создав уменьшенную копию балетного класса. Да-да, вы не ослышались: в моей квартире располагается самый настоящий балетный класс, с кабинетным роялем, станком, собранными в тяжелые складки белыми шторами и зеркалом от пола до потолка. Для жизни мне осталась наша спальня и кухня, и, честно признаться, мне этого вполне хватает.
Ровное течение мыслей прервала протяжная трель дверного звонка. Вставать ужасно не хотелось, но бороться со своей ленью я научилась уже давно – петли едва слышно скрипнули, и на пороге появился сияющий Ольгерд с пятью белыми розами:
- Привет. Извини, что так поздно.
Я только улыбнулась в ответ и отправилась ставить цветы. Налив полную вазу воды, я поинтересовалась:
- Как долетел?
- Нормально, - он вошел в кухню и примостился на одном из табуретов. – Честно говоря, я уже устал мотаться – скорее бы все закончилось.
- Когда планируешь отбыть обратно?
- Через два дня. Но к премьере я обязательно вернусь, можешь не сомневаться – разве я могу пропустить такое событие!
Я поставила вазу с цветами на кухонный стол и ласково провела рукой по его черным волосам:
- Хочешь чего-нибудь?
- И да, и нет, - его пронзительно зеленые глаза улыбались, когда он серьезно продолжил. – С одной стороны, очень хочу, а с другой, я так давно тебя не видел, что готов мучить вопросами до утра. Как у тебя дела в театре?
- В театре все так же, - пожала плечами я. – Я уже мечтаю об этой дурацкой премьере – подготовка отнимает столько сил, что усталость, по-моему, стала хронической. Почти ничего не вижу, кроме станка, зеркал и пустого зрительного зала. И хочется вроде погулять, но сил уже не остается…
- Ну, ничего, скоро все закончится. Потом будут только спектакли и овации, это я тебе обещаю!
- Легко тебе говорить, - проворчала я. – Это моя первая большая роль, между прочим! Волнуюсь ужасно – а вдруг не справлюсь?
- Ерунда, справишься. Эх, на тебе явно сказывается мое отсутствие – раньше ты не была такой трусихой, - Ольгерд подмигнул мне, поднялся с места и потянулся. – После Нового Года все будет по-другому. Мы снова сможем быть вместе не только по выходным, так что и страхи твои постепенно растворятся. Идем в комнату – тебе, наверное, уже давно не терпится вытянуть ноги.
Мы устроились на диване, крепко обнявшись. Прайд насмешливо фыркнул, заметив на моем столике раскрытую книгу:
- Боже, солнышко, ну что за занудство ты читаешь?! Теперь я понимаю, почему у тебя такое настроение – Гюго не способствует бодрости духа.
- Зато очень здорово усыпляет – лучше любого снотворного, - сонно пробормотала я, уютно устроившись на его плече.
- Э нет, а вот так мы не договаривались, - Ольгерд решительно сгреб меня в охапку и стащил с моих плеч спортивную флиску. – Спать мы будем потом, а пока я соскучился.
Ну, и что я могла ему ответить?

Мы с Ольгердом познакомились в Национальном Театре три года назад. Тогда мы с отцом только переехали в Прагу – он очень долго пытался выбить себе вид на жительство, напирая на свои и мамины чешские корни. В конце концов, служащие посольства сдались и выдали нам годовую визу; в Праге папу хорошо знали – в конце концов, он был известным балетмейстером, и каждый более или менее крупный театр был бы рад принять его в штат своих сотрудников. В Национальном Театре в то время собирались ставить «Жизель», поэтому и для меня нашлась работа - ничем не примечательное место в кордебалете, которым, однако, я была вполне довольна. Примерно вместе с нами сменился дирижер оркестра, причем о новом дирижере все говорили благоговейным шепотом – тогда я еще не знала, почему, потому как была полностью поглощена своей работой и не интересовалась, кто должен занять этот пост. Разумеется, фамилия Прайд гремела на весь мир: в определенных кругах Ольгерд считался непревзойденным скрипачом и дирижером, знаменитейшие театры мира мечтали заполучить его в свои сети, однако он пренебрег заманчивыми предложениями и «спрятался» в Праге.
До премьеры мы едва сказали друг другу пару слов – каждый был поглощен своей работой, отец и дома заставлял меня заниматься, потому что переживал за предстоящую постановку едва ли не больше меня. Однако, время показало, что наши опасения были напрасны – зрители встретили «Жизель» с восторгом, директор театра был очень нами доволен и на радостях через полгода даже распорядился дать мне роль повелительницы виллис Мирты. После первого же спектакля, когда мы с папой уходили домой, в холле театра ко мне подошел тот самый знаменитый дирижер Ольгерд Прайд, который сдержанно одарил меня несколькими изящными комплементами и выразил искреннюю радость, что я делаю такие успехи. Влюбляться в него с первого взгляда я и не думала, однако дружба наша завязалась довольно быстро. В перерывах мы много болтали, а потом Ольгерд вызвался аккомпанировать мне во время моих домашних занятий. Папа был просто счастлив и не уставал повторять, что такими знакомствами не разбрасываются и что я должна всеми правдами и неправдами использовать такую связь для собственной карьеры.
Это самое утверждение было у нас основным поводом для ссор, потому как я была полна решимости добиться всего сама, без посторонней помощи, и за счет собственных талантов перетанцевать дочку директора, которая, понятно, недолюбливала меня с того момента, как я стала танцевать Мирту. Теперь я понимаю, что отцом руководили исключительно теплые чувства и любовь ко мне, но слушать его я не хотела… Жизнь шла своим чередом, мы получили вторую долгосрочную визу – оставалось потерпеть всего только полтора года, чтобы получить гражданство. Отец начал работу над новой постановкой – он уговорил директора театра поставить «Дон-Кихота», хотя мне это и не понравилось (естественно, ведь я могла рассчитывать максимум на роль Китри) – а наша с Ольгердом дружба становилась все доверительнее и теснее, что неизменно вызывало завистливые взгляды со стороны половины женской части труппы во главе с примой. Мы много гуляли по городу и по Малой Стране, часто пили кофе по утрам, ходили в кино… Все было в порядке до конца второго года нашего пребывания в Праге.
Мой папа, человек, который был мне гораздо ближе матери (они развелись, когда мне было пятнадцать лет, и, естественно, папа забрал меня с собой), внезапно умер. Это событие по-настоящему потрясло всех друзей и знакомых – несмотря на свои законные пятьдесят пять, балетмейстер Вацлав Северин был здоров как бык и никогда ничем не болел. Врачи сформулировали причину смерти как «коронарный спазм», но я видела, что и они растеряны – ни тромбов, ни очага инфаркта, ни атеросклероза сосудов у него так и не нашли… Все это я осознала уже гораздо позже, а в то злополучное утро я ощутила лишь, как во мне что-то оборвалось и мир, всегда пестревший радостными красками, в один момент померк, решительно выкинув меня на окраину жизни. Удивительно, как это я сообразила дойти до телефона – естественно, я позвонила Ольгерду… Спокойно я смогла выговорить только одну фразу:
- Ольгерд… мне очень нужна твоя помощь.
Больше я ничего сказать не смогла – просто зарыдала в трубку… Прайд не стал задавать вопросов, и через полчаса он уже сидел на кухне рядом со мной, пытаясь напоить меня валерьянкой. Следующие три дня слились для меня в какое-то мутное, унылое пятно; я решительно не могла вспомнить ничего из того, что я делала и чем занималась. Только одно осталось в моей памяти: Ольгерд все время был рядом. Организацию всех траурных мероприятий он взял на себя, внятно объяснил мое несчастье директору театра, который тут же дал мне двухнедельный отпуск.
После похорон, которые я тоже помню очень смутно, Ольгерд объявил, что утром мы уезжаем в Обераммергау, настоящую альпийскую деревню под Мюнхеном. Протестовать я была не в силах, так что к двум часа следующего дня «крайслер» Прайда был оставлен на стоянке крошечного отеля на окраине маленькой деревеньки высоко в горах, а перед моими воспаленными от слез глазами предстали уютные деревянные домики, узкие короткие улицы, полные сувенирных магазинов, и довольно мрачные горные вершины, подпирающие серое небо. За процедуру изгнания грустных мыслей из моей головы Прайд принялся сразу же: повел меня на прогулку по изумительно красивым и тихим окрестностям, игнорируя мои слабые протесты. Лечение шока величественной красотой гор и безмятежной природой дало свои плоды буквально через день. Я потихоньку начала замечать, что происходит вокруг, стала с любопытством разглядывать затейливые резные наличники окон, тянула Ольгерда все дальше по «вандервегам» и, начитавшись рекламных буклетов в гостинице, уговорила его поехать в Нойшванштайн. Во время всех этих наших путешествий я стала несколько отвлекаться от своих печальных мыслей и задумываться о другом… Впервые я подумала, что, если молодой человек так относится к девушке, значит, он претендует на отношение более глубокое, чем просто дружеское. До сего момента в моей жизни были какие-то привязанности и симпатии, какие-то поклонники и друзья, но все они остались в прежней, питерской жизни. Здесь, в Праге, я была настолько поглощена работой, что даже не давала себе труда задуматься о каких-то отношениях. И вот так внезапно они оказались совсем рядом, хотя Ольгерд пока относился ко мне так же, как и всегда, то есть с предельным вниманием и заботой, не выходящими за рамки дружеских.
Объяснение между нами произошло в самой романтичной и банальной обстановке. Гостиная у нашего номера была общая, ее украшал старинный камин во всю стену, и именно здесь мы проводили вечера, когда, уставшие после дневных прогулок, возвращались, наконец, в Обераммергау. Вот и в тот день мы сидели у камина на полу, пили сухое вино и думали – каждый о своем. Днем, когда мы любовались видом замка Людвига Баварского с моста св. Марии, я все-таки призналась самой себе в том, что Ольгерд мне очень нравится – может, даже не только в качестве друга. В конце концов, по законам жанра я давно должна была в него влюбиться. Понятно, что сейчас не время думать о чувствах и любви, но она же всегда отличается способностью приходить в самое неподходящее время. Чем, собственно, это время хуже другого?
- Ну, что мы будем делать завтра? – нарушил тишину голос Ольгерда. – Остался последний день, вечером придется ехать домой, так надо же его отметить чем-нибудь особенным.
Вместо ответа я протянула ему очередную почерпнутую в холле отеля рекламку:
- Как насчет Линдерхофа и Вискирхе?
- Отлично. Это все недалеко, за полдня, я думаю, управимся, если поедем пораньше. Как ты? Готова снова приступить к работе?
- Да, - уверенно отозвалась я, глядя в огонь. После небольшой паузы, в которой я собиралась с мыслями, я покраснела как вареный рак и выпалила. – Ты даже не представляешь себе, как я тебе благодарна, Ольгерд! Мне подумать страшно, как я смогла бы со всем этим справиться, если бы тебя не было… Я…
- Тише, Ариша, - шепотом перебил меня он. Я с удивлением ощутила его руки на своей талии и обернулась – чтобы тут же утонуть в глубине его зеленых глаз. – Я все понимаю. Послушай лучше ты меня. Я знаю, что сейчас не время об этом говорить, что, может, мне надо было бы подождать до лучших времен, но по закону жизни такие вещи всегда происходят именно тогда, когда не надо. Я люблю тебя.
Я ошарашено молчала, все так же глядя ему в глаза, боясь лишний раз вздохнуть. Чувствовала я себя очень странно. С одной стороны, я об этом думала целый день, я почти ждала этих слов и со всей серьезностью полагала, что готова сказать то же, но… но теперь мне казалось, что здесь есть какая-то ошибка. Конечно, отступать уже поздно, и я, наверное, только выдумываю всякий вздор – что, спрашивается, я могу ему ответить?
- Я… я тоже люблю тебя, - прошептала я, отчего-то зажмурившись.
И тут же он поцеловал меня – очень осторожно, как будто чего-то опасаясь… В Прагу мы вернулись уже как вполне состоявшаяся пара. Хотя мы и не думали афишировать наши отношения, вскоре о них каким-то образом узнал весь театр, и теперь изо всех углов мне вслед несся злобный зубовный скрежет завистниц. Больше всех старалась Марта, прима-балерина. Подозреваю, она неоднократно пыталась подбить своего отца повлиять на выбор Ольгерда, но тот, видимо, все же не до конца растворился в своей любви к дочери и, наверное, даже по-своему сочувствовал мне. Очевидно, именно по этой причине господин Бжезински дал мне вторую главную партию в новой постановке, которая задумывалась уже тогда, больше года назад. Еще через три-четыре месяца новый балетмейстер театра, Эдгар Грегович, принялся за работу, а спустя еще месяц в нее включилась уже вся труппа. Кроме Ольгерда Прайда, которому Бжезински, скрепя сердце, великодушно предоставил годовой отпуск по следующей причине…
Ольгерд часто рассказывал мне о своей мечте – дирижировать Венским Филармоническим Оркестром на новогоднем концерте в Золотом Зале. При этом он грустно усмехался и говорил, что эта мечта никогда, наверное, не сбудется, потому что кому может прийти в голову возложить это ответственейшее мероприятие на плечи тридцатилетнего парня, когда за дирижерским пультом здесь побывали такие звезды, как Караян и Баринбойм?! Прайд говорил, что обязательно играл бы партию первой скрипки сам и максимально сократил бы традиционное обращение дирижера к зрителям, в эти минуты он был похож на ребенка, попавшего в волшебную сказку. Схожее выражение лица у него бывало, когда он садился за рояль, хотя Ольгерд явно скромничал, говоря, что на скрипке он играет гораздо лучше – на мой взгляд, он исполнял Бетховена и Шопена поистине виртуозно. Что и говорить, мой молодой человек, тот, кого я любила, действительно был весьма одаренным и незаурядным…
В январе этого года исполнение мечты свалилось на Прайда настолько внезапно, что он еще очень долго не мог этого осознать. Правда, он сразу с маниакальным рвением принялся за работу, часто летал в Вену и торчал там неделями, репетируя с оркестром своей мечты. Его звездный час приближался, и я знала, что на самом деле вся эта кутерьма доставляет ему огромное удовольствие – как это часто бывает, ожидание чуда зачастую гораздо сладостнее самого чуда. Естественно, первым делом Ольгерд вытребовал у организаторов концерта билеты для меня и своих родителей; спорить я даже не пыталась. Во-первых, всегда хотела побывать на этом концерте, а во-вторых, понимала, что такого преступления, как отказ разделить с ним его радость, мне не простят.

Утро приветствовало меня прохладой, которой ощутимо тянуло из форточки, и запахом моего любимого кофе «Бельгийские пралине». Картину дополнил звон фарфоровой чашки о блюдечко, и я тут же вспомнила, как Анджей варил кофе на спиртовке. Эта мысль почему-то уверила в том, что я поступила правильно, не рассказав Ольгерду о своем новом знакомом; не могу сказать, что дирижер был очень ревнив, но почему-то я знала, что трогательная история о свободном художнике, который решил с моей помощью поправить свое материальное положение, его не порадует.
На этой радостной мысли Прайд появился в комнате, держа в руке тонкую чашку из подаренного им же кофейного сервиза. Сервиз этот мне очень нравился, потому как на чашках были нарисованы персонажи сказки «Щелкунчик», Мари и Щелкунчик около елки. Ольгерд ласково поцеловал меня в лоб, вручил мне кофе и спросил:
- Ну, во сколько у тебя репетиция?
- В двенадцать, - блаженно промурлыкала я, подавляя сильнейшее желание потереться о его плечо, как настоящая кошка. В такие минуты, когда он укладывает меня спать, как маленькую, или когда приносит кофе в постель, я начинаю думать, что уже не мыслю своей жизни без этих уютных мелочей и без него.
- Что будем делать? – деловито поинтересовался он. – Может, сходим погуляем? Например, в Страховские сады или еще куда неподалеку.
- Давай потом, - я отставила в сторону чашку и обняла его. – Сыграй мне, пожалуйста.
- О нет… Опять «Лунную»?!
- Да. Пожалуйста.
- Ох… Ну что с тобой сделаешь, малыш, - Ольгерд встал, набросил рубашку и подмигнул мне. – Одевайся – в зале холодно.

«Я ветер, я легкий ветер, я очень легкий беззаботный ветер. Такой добрый-добрый,» - уговаривал я себя, быстро идя через центр к Карлову Мосту. По моим расчетам, вездесущие туристы еще не проснулись, а вот лоточники (художники, умельцы, фотографы и музыканты) уже должны бы раскладывать весь свой нехитрый скарб на складных столиках и готовиться к длинному трудовому дню. То, что я собирался сделать, совершенно противоречило моим принципам, где-то с полгода назад я поклялся себе, что никогда больше не буду сотрудничать с этим мерзостным типом, но, увы, мои планы требовали нарушения этой клятвы. Все деньги, которые я получил за последние переводы, я отдал хозяйке квартиры, так что со мной была только моя заветная тысяча. При этом я уже два дня не обедал и хотел произвести одну довольно существенную покупку. Для счастья мне нужно было еще хотя бы тысячи две-три…
Ежась от утреннего холода, я подошел к толстому человеку, раскладывавшему свои стенды с акварельными рисунками, и тихо произнес:
- Привет, Дусан.
- А-а-а, Гимновский, - мерзостно ухмыльнулся тот, оборачиваясь. Физиономия у этого типа была преотвратная, почему-то она стойко напоминала мне хитрых и злобных монахов из средневековых легенд и историй. – Все-таки пожаловал? Нужда за глотку схватила?
- Да. Хотел спросить, не надо ли тебе несколько картинок?
- Какого формата? У тебя есть?
- Еще нет – я же не знаю, что тебе нужно! – я изо всех сил старался держать себя в руках, хотя больше всего мне хотелось засветить этому самодовольному жадному нахалу в глаз. Вы бы видели, как он со мной разговаривает – как король с лакеем, ни больше ни меньше! – До завтра нарисую.
- Хорошо. Приноси. Среднего размера… ну… вот такие, - он показал руками нечто, по размеру чуть превышающее тетрадный лист. – Парочку ночных не забудь, закаты-фигаты всякие… И не напирай на Карлов Мост – народ его и так постоянно наблюдает. Старые районы, церковки, дороги, речка… Типа того.
- Сколько дашь? – этот вопрос волновал меня сейчас больше всего.
- Если принесешь хотя бы десяток, получишь три, - «три» в его устах прозвучало как «три миллиона евро наличными». – Давай, не транжирь время, Гимновский.
Я только кивнул в ответ. Черт меня раздери, если за сутки я не нарисую ему эти проклятые миниатюры! Чего бы мне это ни стоило, я должен, просто обязан попасть в театр на премьеру балета! Чтобы рисовать балерину, нужно увидеть, как она танцует…

4. Картина Анджея

Время шло, а моя фантазия, подстегнутая вдохновением, продолжала бесцельно бродить вокруг да около. Арина была прелестной моделью, казалось, ее можно было рисовать в любой позе, обстановке и одежде, мои эскизы были на редкость удачными, но я отчего-то никак не мог выстроить в голове окончательный вариант картины. Этот факт меня очень напрягал и волновал с каждым днем все сильнее: во-первых, банально не было денег, а во-вторых, я до смерти боялся, что Арина откажется от дальнейшей работы, посчитав мои обещания эфемерными. К счастью, пока девушка была просто образцовым другом и помощником: мы встречались два-три раза в неделю, я делал эскизы (в последний раз даже красками), мы болтали о всякой ерунде, гуляли по тихим улочкам Вышеграда и Жижкова. Приближалась ее премьера, балерина нервничала и постоянно излагала мне свои страхи и волнения; я не возражал. Даже такие обыденные рассказы и темы разговоров меня совершенно не напрягали – ведь и она охотно слушала меня, когда я рассказывал ей о живописи и своей рутинной переводческой подработке, которая отнимала кучу времени и сил, но доход приносила очень маленький – как раз хватало заплатить за квартиру и купить необходимые для рисования мелочи.
Четыре дня до премьеры мы не виделись – Арина все время проводила в театре и говорила, что домой заходит только чтобы поспать и что-нибудь съесть. Билетом на спектакль я все-таки обзавелся – Дусан выплатил мне обещанные три тысячи, правда, от второй партии акварелей отказался, сказав, что ему мои творения и так девать некуда. На счастье, примерно в то же время на меня свалился большой и довольно доходный перевод, так что билет в первый ряд балкона я все же смог себе позволить, хотя это приобретение и съело почти весь мой денежный запас. «Ничего, - думал я, - осталось немного! Быть не может, чтобы балет не натолкнул меня на нужную идею!». Кроме того, у меня было ощущение, что не только будущая картина тянет меня в театр. Здесь было что-то еще, но об этом я предпочитал не думать.
Весь спектакль я просидел, глядя в бинокль на сцену, не в силах отвести взгляд от воздушной фигурки в сиреневой пачке. Оказывается, несмотря на наше довольно тесное общение, я совсем не знал ее! На мой непрофессиональный взгляд, Арина очень сильно отличалась от прочих танцовщиков труппы; во всяком случае, пресловутая прима Марта Бжезински на ее фоне сильно проигрывала. Отдельных аплодисментов был достоин художник, который сделал декорации – они были вполне достойны той роскоши, что я видел в далеком детстве, когда впервые смотрел «Спящую красавицу» в Мариинском театре. Костюмеры тоже потрудились на славу… жаль, что все эти части единого целого ничуть не подстегнули мою фантазию. Меньше всего я думал о картине. Я будто растворился в ее танце, Арина действительно была невероятно талантлива, и балет захватил меня настолько, что я очень удивился, когда опустился занавес и грянули аплодисменты. Последние буквально сотрясли здание Национального театра, люди аплодировали стоя, и артисты бесконечно выходили на бис. Когда из-за занавеса появилась фея Сирень, я не выдержал: вскочил с места и изо всех сил крикнул «Браво!». Сомневаюсь, конечно, что она меня увидела – как раз в этот момент на сцене появился молодой черноволосый человек в безупречной черной тройке и богемном шелковом галстуке и поднес Арине огромный букет сиреневых роз, точно в тон ее пачке. Я ощутил укол ревности и тут же сам себе удивился. С чего? Эта девушка мой друг, я даже думать не хочу о каком-то развитии наших отношений, потому что это невозможно и бессмысленно, а тут…
Когда я вышел из театра в прохладу осенней ночи, мои мысли и чувства пребывали в полном беспорядке. Погруженный в себя, я медленно побрел к метро. В голове постепенно складывался образ… Наконец-то произошло то, чего я так долго ждал! Надеюсь, к утру идея оформится до конца, и тогда можно будет приступить к работе – если, конечно, Арина будет не против. Из сладостных объятий планов и мечтаний меня вырвал знакомый циничный голос, сказавший прямо над ухом:
- Да ты, брат, совсем умом тронулся, если на балеты ходишь.
Я тяжело вздохнул. Вот воистину, до чего тесен мир, если речь идет о встречах со всякими не слишком приятными тенями из прошлого! Кристоф Масарик, собственной персоной – чтоб он был здоров и счастлив. Около четырех лет назад положение у нас с ним было примерно одинаковое – без денег, без работы, но зато с кучей проблем. Правда, к счастью, причины последних были разные: мне пришлось в очередной раз искать убежище, и я еще не совсем пришел в себя после отчаянного бегства из Страсбурга, а Кристофа попросту вытурили с работы за пьяную драку в баре. Характер у этого персонажа был просто отвратительный, по-моему, разговаривать нормально он вообще не умел – только язвил и подкалывал. Отношение к жизни у Кристофа было самое наплевательское: он жил как хотел, общался с кем попало и никогда не заморачивался работой и отсутствием денег. Насколько я знал, сейчас он подвизался инструктором по фитнесу в каком-то спортивном клубе, а по ночам танцевал в свое удовольствие во всяких заведениях с сомнительной репутацией. Понятно, что общаться с таким типом меня не тянуло, но он просто не мог пройти мимо, ничего не сказав.
- Почему же? Во всех людях живет тяга к прекрасному, - нехотя ответил я, испытывая страстное желание слинять.
- Странная какая-то тяга, - заметил он, глубоко затягиваясь сигаретой. Его глаза маслено блестели, из чего я сделал вывод, что до табака он курил нечто посерьезнее. Не знаю, кому как, а мне лично было отлично известно его увлечение «травкой» и чем покруче. – Не иначе, как ты волочешься за какой-нибудь балеринкой.
- Кто сказал?! – какое счастье, что я стою в тени дома – естественно, от такого предположения я вспыхнул, как маков цвет.
- Я. Логичный вывод, и ничего больше. Расслабься, приятель, тебе в любом случае ничего не светит – вряд ли хористку привлечет нерегулярный заработок и конура, в которой ты обитаешь.
Я промолчал. Бил точно в цель, подлец: у самого-то с деньгами все в порядке, хотя, естественно, на известные средства «поддержания острых ощущений» зеленых бумажек с портретом Франклина стабильно не хватало.
- Тебе чего надо-то? – буркнул я. Душу кольнул противный страх: было темно, а ночь – их пора…
- Да ничего, почему бы не поболтать с бывшим соседом? – ухмыльнулся он. – Может, пивка?...
- Нет, спасибо. Мне пора.
Разведением политеса я себя не утруждал, так что следующая язвительная фраза летела уже мне вслед:
- Ах да, ты же у нас темноты боишься!... Пока, неудачник!
«Неудачник». Я почувствовал, как во мне закипает злость. Что они все знают, все эти людишки, называющие меня неудачником?! Откуда им знать, почему я живу так, как живу, и не могу ничего изменить?! Что они понимают в моей жизни?!... В мире есть только один человек, которому я рассказал бы все без утайки, но этого я делать не буду. Не хочу убивать ту робкую надежду, которая сегодня поселилась в моем сердце.

Утром я едва дождался, пока стрелка часов доползет до цифры «10». Естественно, как я и предполагал, ночью картина в моей голове полностью сложилась, и мне не терпелось поделиться своими мыслями с Ариной. Надеюсь, я не разбужу ее и не отвлеку от чего-нибудь важного… Не в силах справиться со своими эмоциями, я даже забыл приветствовать ее и сразу же выпалил в трубку:
- Я придумал!
- Э… привет, - немного растерянно среагировала она. – Ты придумал?... Что именно?
- Картину! Я знаю, как мне тебя изобразить! Я был вчера в театре, я видел, как ты танцевала, и это решило исход всего дела… Меня прямо разрывает от вдохновения.
- Ты был на премьере? – удивилась она. – С чего бы?
- Чтобы рисовать балерину, надо видеть, как она танцует, - пояснил я, ужасно гордясь собой – бьюсь об заклад, ей приятно, что я видел ее успех. – Короче, ближе к делу: когда ты готова приступить?
- Хоть сейчас. У меня сегодня свободный день.
- Очень хорошо. Во сколько сможешь подъехать?
- Знаешь, давай лучше ты приезжай, - после паузы предложила она. – Если честно, мне ужасно лень выходить из дома. Если ты не против, конечно.
- Конечно, нет! – ничего себе, какой неожиданный поворот! Это что-нибудь, да значит, если она сама пригласила меня к себе. Черт, как жаль, что я не могу рвануть к ней прямо сейчас – надо купить холст и кое-какие краски для моей задумки, кроме того, надо смотаться в Зличин и забрать свой законный заработок за переводы. Эдак я смогу быть у нее только часов в 12, не раньше! – Я буду ближе к обеду. Напомни адрес.
- Нерудова, 19. До встречи!
Как бы не растерять по дороге все мысли… Едва сдерживая нетерпение, я кратко отобразил свои идеи в блокноте, побросал в этюдник все необходимое и вышел в серый октябрьский день.

Работа продвигалась довольно медленно – и у меня, и у Арины, хватало дел и помимо нашего совместного творчества. Началось все более чем удачно, казалось, сама судьба благоволила нам. У балерины чисто случайно оказался летний сарафан требуемого сиреневого цвета, а так же изумительно подходящий к нему шарфик, из которого мы с ней соорудили головной убор. Это была моя личная фантазия: получилось что-то вроде тюрбана, который я щедро украсил ветками сирени. Последние опять-таки чисто случайно обнаружились в репетиционном зале Арины: дальний угол помещения украшала изумительная фарфоровая ваза, в которой красовался пышный букет искусственной сирени. Ну что тут скажешь? Видимо, в мой творческий процесс вмешался мой дар – и впервые в жизни я был этому рад.
После окончания творческой части нашей встречи, мы шли гулять или пили кофе на кухне. Пару раз даже смотрели какие-то фильмы, сидя на диване с бокалом вина. Атмосфера ни одной секунды не отдавала романтикой, напротив, все было совершенно обычно, хотя и весьма уютно и доверительно, но я откровенно страдал. Не думал, что что-то сможет действительно тронуть мое давно уже зачерствевшее сердце, но теперь это все же случилось. А главное, как банально! Художника тянет к модели… и его с каждым днем все сильнее привлекают ее глубокие грустные глаза, плавные движения и изящная фигурка. И художник-то, кстати сказать, не железный. Я понимал, что не смогу долго держать себя в руках, хотя некоторые фотографии, которые украшали стены Арининой квартиры, меня совсем не порадовали. Естественно, было два больших фото Арины в роли: Мирта и фея Сирень, причем обе, на мой взгляд, очень удачные. Несколько фотографий с подружками, одна с отцом и большим плюшевым медведем, который раза в полтора больше самой девочки (на фотке ей лет восемь, не больше)… Вызвавшая во мне раздражение фотография висела точно над роялем, в красивой перламутровой рамке. На ней Арина, в изумительном белом сарафане, сидела в плетеном кресле на мраморном балконе. За ее спиной виднелось яркое лазурное море, где-то сбоку зеленел обширный резной лист пальмы, и в руках девушка держала большую ярко-малиновую орхидею. Такой же цветок, только поменьше размером, красовался в ее распущенных каштановых волосах. А вот у ее ног, на бамбуковой циновке сидел тот самый парень, которого я видел на премьере… При этом он с чувством обнимал колени балерины, и весь его вид как будто говорил «Вся эта красота – моя!». «Естественно, - грустно подумал я, - и я еще мог сомневаться, что у такой красивой девушки есть друг! Как только такая мысль в голову пришла…».
Впрочем, наличие рядом с ней этого зеленоглазого типа с веснушчатой физиономией ничего не изменяло. Мне было все труднее сосредоточиться на работе, за что я ужасно на себя злился. Особенно раздражало, что сама Арина явно была не при чем: она вела себя как обычно, ничем мои чувства не бередила и никогда меня не дразнила, так что все переживания я придумал себе сам. Вот идиот, не думал, что снова совершу такую ошибку! Помню я, чем закончились мои последние отношения: через три месяца она заявила, что я неудачник, раз отсутствие работы и нерегулярный заработок для меня обычное дело, и красиво ушла, вероятно, прельстившись чьей-то машиной или квартирой в нормальном районе. Я мучительно боялся, что моя балерина в итоге поведет себя так же; в глубине души я знал, что она другая, что, как бы она ко мне ни относилась, а поступить таким образом она бы все равно не смогла, но… Черт, только этого мне сейчас не хватало.
К концу моя работа стала приближаться в начале ноября. Это было ужасно кстати: судя по всему, скоро снова придется бежать. Я пока не видел их, но я чувствовал, что они где-то рядом. Снова я стал скрываться за толстыми дверями с наступлением темноты, снова старался не отходить далеко от церквей, снова начал судорожно оглядываться по сторонам… Господи, только не это! А я почти поверил, что все может быть хорошо! Черт меня раздери, если я снова уеду. Один запасной вариант на такой случай у меня уже был, я очень надеялся, что до такой крайности не дойдет, но, похоже, в этот раз выхода нет, раз мне так не хочется уезжать из Праги. Не знаю, сколько времени у меня в запасе, но, надеюсь, на последний визит к Арине его хватит.
В тот день мы условились с ней на два часа дня. Моя незаконченная картина давно уже поселилась у балерины в зале, так что со мной был только верный этюдник. Как назло, погода была отвратительная, так что от станции «Малостранска» до улицы Нерудова я добрел в совсем уже жалком виде – замерзший (а что вы хотели, кто же ходит в джинсовой куртке в ноябре!), промокший и полусонный. Опять всю ночь провел за переводами, напился отвратительного черного кофе, так что вид у меня далеко не цветущий… Ладно, кого я обманываю? Будь у меня даже костюм от Гуччи, мне бы это не помогло. Дрожа от холода, я нажал кнопку звонка…
Когда Арина появилась на пороге, я почувствовал, что вот-вот грохнусь в обморок. Девушка приветствовала меня теплой улыбкой:
- Привет. Извини, я увлеклась и не успела привести себя в порядок. Проходи.
Я судорожно сглотнул. Черный тренировочный комбинезон самым соблазнительным образом облегал все изгибы ее стройного тела, особенно акцентируя внимание на удивительно полной для балерины груди и тонкой талии. На ногах девушки красовались яркие оранжевые пуанты с лентами того же цвета. Хорошо, что у меня в руках был этюдник – это как-то возвращало меня к реальности, так же как мокрые волосы и сырая куртка. Арина, похоже, и не подозревала, как она хороша в таком наряде – перехватив мой взгляд, она смущенно потупилась и выговорила:
- Ты совсем промок. Пойдем, я хотя бы чайник поставлю.
Пока чайник недовольно ворчал, изрыгая клубы белого пара, я усиленно старался привести в порядок свои мысли. Арина не дала мне этого сделать: скрыть от моих жадных глаз свои великолепные формы она так и не удосужилась, так что при ее появлении я снова почувствовал обжигающее желание. Девушка вручила мне маленькое полотенце и белую футболку со слоном и решительно заявила:
- Переоденься, а то простудишься. Не смейся – эта майка мне как платье, так что тебе будет в самый раз.
Поставив передо мной большую кружку с чаем, она, наконец, упорхнула переодеваться. Пока я пил ароматный фруктовый чай, мои мысли пришли в некоторое подобие порядка и я ощутил, что вполне могу приступить к работе. Арина действительно отсутствовала сравнительно недолго – я едва успел установить мольберт и отобрать нужные краски. Тут же я почувствовал, что неудержимо краснею… Как глупо, казалось бы, я вижу ее в таком наряде уже больше месяца, а именно сегодня я подумал, что придуманный нами костюм действует на меня еще сильнее, чем черный комбинезон! Я снова сглотнул. Тонкий сиреневый сарафан (прошу заметить, длиной до середины голени, с весьма скромным декольте и из плотного шелка!) смотрелся на ней еще сексуальнее, хотя был свободного покроя и открывал только плечи и ноги от колена, да и то, только при ходьбе. Пушистые темные волосы Арины падали на плечи из-под нашего импровизированного «тюрбана», в руках она держала букет искусственной сирени и казалась настоящей феей.
Балерина заняла свое место у станка и коротко улыбнулась мне:
- Я готова.
Колоссальным усилием воли я заставил себя нырнуть в море сиреневых и розовых оттенков, забыв о глубине ее темных глаз. К счастью, работа поглотила меня целиком – что и говорить, картина получалась бесподобная. Моя фантазия распорядилась нарисовать Арину в густых зарослях сирени (их я срисовывал все с тех же пресловутых искусственных цветов), не в полный рост, а примерно до середины бедра. Букет, который она держала в руках, почти скрывал ее грудь и вырез платья, оставляя открытыми белые покатые плечи. Одним словом, я уже почти слышал восхищение, которое выразит моему творению покупатель – естественно, я уже придумал, кому я продам этот шедевр и сколько за него запрошу. Арина настоящее сокровище, и за бледное его изображение я надеюсь выкачать из покупателя не меньше двухсот тысяч.

Когда я отложил кисти, за окном уже совсем стемнело. Разум тут же тревожно напомнил: преследователи! Как я пойду домой? Винограды – отличное место, чтобы сцапать одинокого путника, вооруженного одним только этюдником!... Это, конечно, волнительно, но я лучше умру или попаду к ним в лапы, чем осмелюсь просить убежища у Арины. Последняя аккуратно пристроила цветы на место и стянула с волос шарф:
- Ты, наверное, устал. Хочешь есть?
- Э… немного, - я даже не сразу сообразил, что ответить – снова ловил каждое ее движение. – Не стоит беспокоиться.
- Как это не стоит? – улыбнулась она. – Целый день голодным ходит, а сам говорит – не беспокойся!... Так не годится. Боюсь, у меня нет ничего существенного, но что-нибудь сообразить мы все же сумеем. Погоди минутку, я одену что-нибудь более демократичное.
Она снова оставила меня одного – перед самодовольно ухмыляющейся физиономией того парня на фотографии и наедине с моими мыслями. Разумеется, про еду я думал меньше всего; больше того, я даже почти решился исполнить задуманное… Если, конечно, Арина не примет мое рвение в штыки.
Она появилась в зале минут через пять, в черной кофте с капюшоном и джинсовой юбке до середины бедра. Черт, она что, правда не понимает, как на меня это действует?! Похоже что так – кокетства в ней я по-прежнему не чувствовал, и балерина вполне буднично сказала:
- Ну, идем. Посмотрим, что есть съедобного.
Съедобного оказалось немного (было бы странно, если б было наоборот!): овощи, фрукты, кефир, какие-то приправы, сок… От кулинарных ухищрений вроде паэльи я отказался, заверив девушку, что обычный салат меня вполне удовлетворит. Получив решительный отказ от помощи, я пристроился на одном из табуретов и принялся наблюдать за ней. К счастью, сконцентрироваться на этом занятии Арина мне не дала – буквально через мгновение она заговорила:
- Расскажи что-нибудь о себе, Анджей. Мы столько времени общаемся, а я до сих пор ничего о тебе не знаю. Откуда ты родом?
Что ж, я должен был предположить, что к этому придет. Я не могу промолчать, когда сижу у нее на кухне и она готовит мне ужин, но и правду рассказать я тоже не могу!... Что ж, придется тщательно фильтровать информацию. Надеюсь, я не допущу ошибки.
- Из Кракова. Мой отец был банкиром, и я мог бы стать счастливым сынком богатого папы, если бы не одна досадная деталь. Эту деталь звали Злата.
- Твоя мачеха? – она коротко взглянула на меня.
- Ну… фигурально выражаясь, да, - я почувствовал, как снова закипаю. Надо же, я-то думал, эта история давно уже канула в вечность, а оказывается я так и не простил отцу, что он предал память матери буквально через год после ее смерти и сошелся с этой жадной и расчетливой тварью. – К сожалению, очень скоро Злата цепко взяла отца в свои наманикюренные ручки и заставила его забыть обо мне. Пять лет я провел в закрытом пансионе…
- Господи, такие еще бывают?! – она поставила передо мной большую тарелку с салатом и уселась напротив, поджав под себя ногу.
- Я тоже удивился, но убедился лично – бывают, - усмехнулся я, принимаясь за еду. – И жизнь там, поверь мне, больше всего напоминает колонию строгого режима. Каждый шаг, каждый вздох и даже какие-то развлечения вроде чтения проходят строго по расписанию, ничего нельзя решать самостоятельно… Очень жестокие дети, привыкшие, что у них все есть и что они купаются в любви родителей. О моем бедственном положении быстро узнали - за все пять лет, что я жил в пансионе, отец приезжал всего три раза – и вот тогда начался настоящий ад. Издевательства, смех, оскорбления… К счастью, мир не без добрых людей: в пансионе служил один человек, очень одаренный художник, который и научил меня всему, что я умею. Я, признаться, очень удивился, когда отец приехал забрать меня.
- Вы помирились?
- Нет, до этого было далеко… Он был очень холоден со мной, сказал только, что хочет передать мне свое дело, и для этого я нужен ему дома, в Кракове. Ха, дома! Там ведь была Злата – какой же это дом?!... Поверь, мне было за что ненавидеть эту женщину.
Я помолчал. Воспоминания навевали грусть, но я уже не мог остановиться – личико Арины выражало такое искреннее сочувствие, что мне до одури захотелось, чтобы меня пожалели.
- Ты не против, если я закурю? – тихо спросил я. Получив утвердительный кивок, я зажег сигарету и затянулся. – Все разрешилось само собой. Ты не представляешь себе, как меня это мучило – благо, времени на обдумывание было предостаточно… Мы с отцом ехали в Мюнхен на встречу с его партнерами. Так уж вышло, что партнеры любили спецэффекты и решили поразить нас роскошью – пришлось тащиться в Хойшвангау, на чопорный великосветский прием. Но представить меня своим партнерам отец не успел… Дело было зимой, а водитель, как потом оказалось, пренебрег тем, что мы в горах, и отправился в путь на «липучке». Машину занесло, и водитель не мог ничего сделать – полноприводная машина на гололеде становится орудием убийства, ее практически невозможно выровнять… Короче, итогом всего этого мероприятия стал смятый металлический забор одного из домов, сплющенный до состояния лепешки джип, три трупа и один кандидат в трупы. Еще тогда все удивлялись, как это мне удалось выжить – говорят, позвоночник собирали по частям, я провалялся в больнице почти три месяца. А потом… потом все пошло своим чередом.
- Какой ужас, - побелевшими губами выговорила Арина. Она так побледнела, что я не удержался – улыбнулся ей и накрыл ладонью ее похолодевшие пальцы. – Почему же ты не?...
- А мне не к кому было податься, - пожал плечами я. Так, вот отсюда начнется вранье – не могу же я, в самом деле, сказать, что после аварии стал видеть будущее, прошлое и всякие странные вещи! А уж того паче, не говорить же ей, кто и зачем за мной охотится! – Сама подумай: отец был почти миллионером, и всех родственников до потери пульса волновали его деньги. Его смерть была выгодна всем, а особенно Злате, - я помолчал немного и признался. – Отец завещал ей все свое состояние, наивно думая, что она действительно отдаст мне причитающуюся наследнику первой очереди часть. Даже если бы она знала, где я и что со мной, эта расчетливая стерва скорее лично обеспечила бы мне тромбоэмболию, чем объявила всем, что я нашелся. Такое вот у нас семейство, - усмехнулся я. – Так что я рад быть тем, кто я есть.
Балерина немного помолчала, после чего поднялась с места и нажала кнопку на чайнике:
- Тебе чай или кофе?
- Кофе, пожалуйста, - я затушил сигарету в тяжелой стеклянной пепельнице (похоже, ее друг тоже курит – вон какие предметы дома держит). – Извини, я не хотел жаловаться.
- Ничего, я же сама спросила, - она достала две маленькие чашки и маленькую бутылочку в форме скрипки. – Будешь ликер?
- Немножко. Спасибо.
Несколько минут прошли в молчании. Кофе распространял пьянящий аромат, кроме того, Арина была профессионалкой по приготовлению этого напитка: я ощущал на языке легкий привкус ликера, а крепость кофе смягчали сливки, пышной шапкой покрывавшие чашку. Гламурный сервиз – тонкий фарфор, трогательные картинки: Щелкунчик, Мари, новогодняя елка. Какая, черт подери, банальная у меня мелодрама, аж тошно…
- Ну а ты, Арина? – спросил вдруг я. – Как ты оказалась в Праге? Ты же русская.
- Не совсем, - наконец-то улыбнулась она. – Моя бабушка с маминой стороны была наполовину чешка, а папа вообще родился и вырос в Карловых Варах. Его звали Вацлав Северин, он был балетмейстером. Собственно, я не так давно живу в Праге, даже гражданство еще не получила.
- Был? – нахмурился я.
- Да, - грустно вздохнула девушка, не глядя на меня. – Он умер прошлой осенью, чуть больше года назад.
- Прости, я не хотел причинять тебе боль.
- Ничего.
Она снова поднялась и принялась мыть посуду. Я понимал, что уйти уже не смогу… И дело не в преследователях, а в ней, этой чудесной девушке. Какой же я наивный идиот! Ну как можно было думать, что я смогу воспринимать ее лишь как друга?!
Поставив на полку последнюю чашку, Арина повернулась ко мне:
- Пошли в комнату. По-моему, надо посмотреть что-нибудь жизнеутверждающее – после таких-то разговоров!
Я медленно поднялся и подошел к ней. Мое терпение кончилось, когда балерина собралась выключить свет – я перехватил ее руку, коснувшуюся выключателя, и довольно резко развернул девушку к себе. В ее глазах отразились удивление и непонимание, она даже открыла рот, чтобы что-то сказать, но я ее опередил и жадно прильнул к ее прохладным губам. Я целовал ее как безумный, как можно крепче прижимая к себе, словно боясь, что она вырвется и убежит. Пальцы Арины намертво вцепились в ткань футболки на плече, я так и не понял, хочет ли она меня оттолкнуть или наоборот, притягивает ближе…
Время шло, и я начал задыхаться. Тяжело дыша, я оторвался от губ балерины и судорожно зашептал:
- Прости меня, Ариша. Я больше не могу.
И снова, не давая ей опомниться, я накрыл ее губы своими. Теперь я был уверен, что балерина не будет против дальнейшего развития событий – ее руки невесомым кольцом охватывали мою талию, она явно стремилась прижаться ко мне еще теснее, как будто я могу испариться. Нет, родная, не дождешься! Раз уж смерть ждет меня практически за порогом твоего дома, надо использовать последний шанс… Я решительно расстегнул «молнию» на ее кофте, расстегнул три мелкие пуговки на поясе юбки. Ладошка Арины обожгла спину, я судорожно стянул с себя футболку с тайским слоном, которую она мне выдала. Никогда не думал, что сходить с ума будет настолько приятно!
Не ослабляя объятий, мы вместе упали на жесткое вышитое покрывало, лежавшее на разложенном диване (и это, надо думать, тоже простое совпадение). Преград между нами почти не осталось, кроме гладко-белого белья девушки и моих джинсов, причем последние Арина потихоньку, словно бы все еще сомневаясь, тянула вниз. Эта ее естественная, не наигранная стеснительность умиляла меня все больше… Пожалуй, пора поторопиться – в конце концов, мое терпение тоже не безгранично. Я решительно расстегнул аринин лифчик и стянул с нее трусики… Честное слово, я бы мог вечно любоваться ее идеальным телом, но, понятно, сейчас мне было не до этого. Балерина тут же доверчиво прильнула ко мне, закрыла глаза… Ее полуопущенные ресницы дрожали, теплое дыхание щекотало мне шею, я чувствовал, как часто стучит ее сердце. Нет, Ариша, мне плевать на твоего дружка, все равно я знаю: ты только моя!

5. Обращение

Стоит ли говорить, что спать в эту ночь мне не удалось? Я так и проворочалась с боку на бок до самого утра, чувствуя, что вот-вот сойду с ума… Что я натворила, прости господи?! А главное – зачем и как это получилось?! Мне даже в голову не приходило, что наши деловые отношения с Анджеем зайдут так далеко! Все, что я делала, будучи с ним, все, что говорила, не содержало ровным счетом никаких намеков на то, что я хочу чего-то большего. Он все решил за нас обоих, и что теперь делать с этим решением, я совершенно не представляла. Я не знала, от чего мне хуже: от того, что я самым подлым образом изменила Ольгерду, пользуясь его отсутствием, или от того, что творившееся ночью безобразие мне действительно понравилось. Сходить с ума от раздирающих меня противоречий я начала уже позже, когда Анджей уснул, продолжая крепко прижимать меня к себе, а в самый разгар событий я могла думать лишь о том, как мне хорошо рядом с ним. Наверное, он угадал мои тайные желания (которые были настолько тайными, что упорно скрывались от меня самой), и я действительно сама этого хотела, но… Господи, я просто не представляю себе, как должна поступить дальше!
Утро застало меня на кухне, где я задумчиво помешивала в баночке натуральный йогурт и бесконечно прогоняла в памяти все давешние события. Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы мой художник ушел… Черт возьми, у меня даже мелькнула такая крамольная мысль: я лишь обманывала себя, думая, что люблю Ольгерда. Теперь я крепко засомневалась в собственных чувствах. Еще в самом начале наших отношений меня постоянно преследовала какая-то смутная тревога, которую я никак не могла объяснить самой себе, мне все казалось, что здесь что-то не так, что все не может быть так идеально радужно, как оно есть. Со временем я заставила себя забыть об этом (а может, просто привыкла), а теперь это, пожалуй, было для меня единственным оправданием. Других не было… Ольгерд Прайд действительно любил меня, он делал все, чтобы я была счастлива, а с этого дня… вернее, с этой ночи я просто физически не могла отвечать взаимностью на его чувства. Анджей слишком прочно обосновался в моем мире, он бесцеремонно нарушил мирное и уютное течение моей жизни, и теперь я уже совершенно точно не смогла бы забыть о нем. Увы, это была не просто случайная ночь…
- Доброе утро! – художник вошел в кухню, сладко потягиваясь.
Я не удержалась от улыбки, глядя на него. Тяжелые мысли и стыд тут же отступили, ужасно захотелось снова прижаться к его груди и взъерошить и без того пребывающие в полном беспорядке пшеничного цвета волосы… Он, наверное, думает, что между нами пропасть, хотя на самом деле эта самая пропасть в эти секунды стремительно растет между мной и Ольгердом…
- Доброе, - наконец проговорила я. – Кофе?
- Ага, - Анджей наклонился ко мне и ласково поцеловал. – Хотя это и противоречит всем законам жанра – кофе должен варить я… Но хозяйничать у тебя на кухне я не решился.
- Ну что-то же должно нарушать правила, - я насыпала кофе в турку, налила воды, включила плиту. Ненавижу утро, но сегодня оно, пожалуй, могло бы соперничать с давешней ночью – мне мучительно не хотелось идти на репетицию и возвращаться в реальность. Потому что реальность означала угрызения совести и неизбежные раздумья на тему «как быть дальше»…
К большому счастью, разговора на тему «это было случайно, бес попутал и т.д.» не последовало, из чего я сделала вывод, что все будет неторопливо течь своим чередом. К сожалению, в жизни так бывает и приходится делать близким людям больно, но… На мой взгляд, вешать этим самым близким на уши лапшу еще больнее. Очень жаль, конечно, что все получилось именно так – и так понятно, что я поступила не очень красиво. Я надеюсь только, что Ольгерд сможет меня понять.
Анджей ушел примерно через час. Картину он забрал с собой – сказал, что осталось дорисовать лишь детали, а с этим он справится и сам. Если честно, я даже обрадовалась, потому что его работа была самым настоящим компроматом: как, скажите на милость, я объяснила бы Прайду присутствие в зале мольберта с моим незаконченным портретом? Чем дальше, тем больше мне не хотелось его отпускать. Причем виной тому было какое-то гадостное предчувствие, обычно я так чувствую себя, когда выпью слишком много кофе. Колоссальным усилием воли я удержалась от глупого вопроса, который меня так и подмывало задать: «Когда мы увидимся снова?».
- Пока, - с улыбкой сказал художник, прижав меня к себе.
- Пока, - прошептала я в ответ, с сожалением разжимая руки.
Дверь закрылась с легким щелчком. Внезапно я почувствовала себя ужасно одинокой и несчастной, как будто меня навсегда покинул кто-то родной и близкий. Я медленно вернулась в комнату, села на постель и вдруг расплакалась, обняв подушку. Что ж такое со мной происходит?! Еще пять минут назад я забыла обо всех своих сомнениях и страхах, я была счастлива тем, что имею, а теперь появилось чувство безысходности…

Я почти бежал по улице Кармелитов, боясь оглянуться. К счастью, этот район утром буднего дня на редкость пустынен, так что заметить преследователей, если они есть, не так уж трудно… Надо же, я даже не подозревал, как мало у меня времени! Скорее, скорее!... Только бы тамошние священники согласились приютить меня – надеюсь, мое умение играть на органе сыграет решающую роль и они закроют глаза на все остальные сомнительные факты.
Они выдали себя, когда я вышел из дома Арины и направился к станции «Малостранска». По счастью, уже давно рассвело, было около десяти утра, так что никакими сверхъестественными силами они уже не обладали, но я сразу понял, что у меня в запасе только сегодняшний день. Они выследили меня, больше того, они знают, что я связан с девушкой, значит, они могут попытаться воздействовать через нее! Естественно, я не мог этого допустить. Может, я и не любил ее отчаянной юношеской любовью, но точно знал, что ради нее сам разорву на клочки любого из них, наплевав на их силу. Надо было бежать… Сегодня же, теперь же я пойду в давно уже выбранную мной тихую церковь Марии Витежна (она же знаменитая Езулатко), до вечера перевезу туда все свои нехитрые пожитки и затаюсь до поры. Сердце болезненно сжалось – ведь я не смогу не то, что встречаться с Ариной, а даже звонить ей, во всяком случае первое время, пока я не уверюсь в надежности своего нового убежища. Катастрофа, воображаю, что она обо мне подумает – со стороны все выглядит хуже некуда.
Убедившись, что «хвоста» нет, я тихо вошел в почти пустую в это время церковь. В поле зрения было всего двое туристов, которые восхищенно рассматривали лепнину и росписи на потолке, а так же священник в черной сутане, убиравший от алтаря догоревшие свечи. Я быстро подошел к нему и, стараясь не выдать своего волнения, приветствовал его:
- Добрый день, патер.
- Добрый день, сын мой, - спокойно ответствовал он, оборачиваясь. Похоже, я попал на нужного человека – было сразу понятно, что сердце этого человека открыто для всех просьб о помощи и что он относится к малочисленной категории искренне верующих. – Чем я могу вам помочь? Исповедь уже закончена, вам придется немного подождать.
- Нет, у меня к вам другое дело, - я помолчал, справляясь с волнением, и продолжил, тщательно подбирая слова. – Вам, случайно, не требуется органист?
- Вы в добрый час посетили нашу церковь, молодой человек, - просиял священник. – Теперь эта проблема стоит особенно остро – к сожалению, наш органист месяц назад уехал в Зальцбург, так что… А вы что же, играете?
- Да, - с гордостью подтвердил я. Действительно, надо же было мне чем-то заниматься в том проклятом пансионе! Не только тамошний художник благоволил мне, но и преподаватель музыки оказался своим человеком, так что за пять лет я кое-чему научился и у него.
- Очень хорошо! Сможете приступить сегодня, на вечерней службе?
- Конечно! – обрадовался я. Патер, вас послал мне Бог! – Только… вы знаете, у меня есть некоторые просьбы к вам…
- Все что в моих силах.
- Дело в том, что у меня сейчас возникли… ммм… серьезные проблемы. Я обязательно объясню вам истинное положение вещей, но позже, а пока мне очень нужно знать… Нельзя ли мне остаться здесь… совсем?
- В каком смысле? – удивленно приподнял брови священник.
- Ну… - я замялся. Как объяснить нормальному человеку, что я всего-навсего хочу пожить в церкви? Я вполне понимаю его недоумение. – Я хотел бы тут жить, если позволите.
- А-а, вы в этом смысле, - он даже не казался удивленным. – Ну что ж, я думаю, это можно устроить. Еще с давних времен у нас имеется несколько келий. Но учтите, это вам не номер люкс.
- Не переживайте, я привык к спартанской обстановке.
- Позвольте спросить, а чем вы занимаетесь?
- Я художник. И переводчик, когда необходимо.
- Ваши художественные способности тоже пригодятся – надеюсь, с реставрацией вы справитесь, - священник улыбнулся и протянул мне руку. – Патер Густав.
- Анджей Гимновский, - я с чувством пожал его широкую ладонь. – У меня есть еще вторая просьба… Я знаю, что во многих церквях дают органные концерты. Я готов играть для публики, но с одним условием: ни в программах, ни в афишах не указывайте мое имя. Я все объясню, - еще раз пообещал я.
- Что ж… Хорошо. Каждый человек имеет право на тайну, патер Анджей, - он подмигнул мне и деловито спросил. – Вы сегодня перевезете вещи?
- Да, в течение пары часов.
- Очень хорошо. Меня найдете вон там, - он указал на маленькую дверь в конце бокового нефа. – Жду вас.
- Спасибо, патер, - с чувством прошептал я. – Вы даже не представляете, как выручили меня.

Мне стоило огромного труда изобразить радость, когда Ольгерд в очередной раз вернулся в Прагу. Что ж, теперь придется постоянно бороться с собой, пока боль не притупится и я не пойму, какую чудовищную ошибку совершила. Да, вы все правильно угадали – с того самого проклятого дня, когда Анджей ушел от меня в серое ноябрьское утро, я больше его не видела и не слышала. Естественно, в первые пару дней я отчаянно пыталась дозвониться до него сама, но в ответ неизменно слышала: «The subscriber’s cell is switched off or out of the coverage». Что ж, винить было некого, кроме самой себя. Я ведь могла сказать ему «Нет», в конце концов, я ведь не свободная женщина, больше того, я люблю своего парня! И вот теперь я расплачиваюсь сполна – болью, отчаянием, необходимостью врать Ольгерду и делать радостное лицо. И, конечно, самое сложное – я изо всех сил старалась убедить себя в том, что все к лучшему. Не получалось… Прошло почти три недели, а мне по-прежнему казалось, что я лишилась чего-то очень важного, единственного в своем роде.
Кроме того, со мной происходило и еще кое-что. Вот этому я точно не могла найти объяснения, и поэтому безотчетно боялась рассказывать о своем состоянии кому-то еще. Утром мне едва удавалось продрать глаза, хотя я всегда легко вставала в ранние часы (этому всегда завидовали мои друзья), зато могла просидеть до трех, а то и до четырех ночи с книжкой. Больше того, мне стали сниться какие-то странные сны, которые одновременно завораживали и пугали… Чаще всего, это были темные закоулки ночной Праги или ночного Петербурга. Я шла по улицам, не ощущая никакого страха, и меня переполняло удивительное чувство свободы. Свободы от обязательств, от гнета рутины – от всего на свете. Я часто слышала отдаленный волчий вой, тоскливый и протяжный, как зимней ночью в лесу, а в темных провалах арок и подъездов меня встречал неподвижный взгляд многих пар желтых глаз. Я никак не могла понять, что это означает, зато знала наверняка: нормальные люди не видят один и тот же сон столько раз подряд, они могут разграничить сон и реальность, а я – нет.
В довершении всего, меня одолела какая-то странная аллергия. Кожа на запястье, где я носила серебряный браслет, покраснела и безудержно чесалась, глаза слезились, часто закладывало нос… Я не успевала глотать таблетки от аллергии, от чего еще сильнее хотелось спать, и чувствовала, что мое отчаяние растет с каждым днем. Мало того, что я получила такую занозу в сердце, так еще и это!... Состояние мое улучшилось только тогда, когда я догадалась снять браслет и сменила свои любимые серебряные сережки-гвоздики на подаренные Ольгердом золотые. Вообще-то я недолюбливала золото и бриллианты, но Прайд упорно не хотел этого понимать: в моей коллекции насчитывалось уже пять бриллиантов размером от полукарата до двух, и все они, естественно, были оправлены в благородное золото.
Через пару дней после судьбоносного решения отказаться от серебряных украшений мое недомогание сошло на нет. Кажется, мне удалось убедить Ольгерда, что все в порядке, и он ничего не заподозрил. Мне даже показалось, что я приняла случившееся как данность, что мне удалось осознать свою ошибку и убедить себя в том, что именно такая жизнь, спокойная, размеренная и полная любви моего музыканта, и является пределом моих мечтаний. Так было ровно до тех пор, пока Ольгерд не отправился на какую-то встречу и не оставил меня одну… Как только я принялась гладить давно уже ожидающие своей очереди вещи, мне на глаза попалась белая футболка с ярким слоном, которую мы с Ольгердом купили в Таиланде. Естественно, теперь эта вещь напоминала мне вовсе не солнечный Пхукет, а его, того, кому я так доверчиво отдалась и кто за все это время ни разу не вспомнил о моем существовании. «Ты сама виновата, - твердила я себе, ожесточенно водя утюгом по белой ткани. – Не ври хотя бы себе! Сама виновата – и точка». Теперь осталось лишь два ощущения: боль и чувство вины, которую я не могла загладить, как бы ни старалась.

- Спасибо, господа, все свободны.
Заскрипели отодвигаемые стулья, и маленькое подвальное помещение заполнилось гулом голосов. Люди расходились, и только я не двинулся с места… Конечно, очень не хотелось бы делиться с кем-то своей проблемой, но, похоже, выхода у меня нет. Окончательно собравшись с мыслями, я негромко окликнул накидывавшего плащ человека, стоявшего рядом со мной:
- Лукаш, останьтесь на минутку.
Лукаш Масарик живо обернулся ко мне и уважительно произнес:
- Слушаю вас, пан Прайд.
- У меня к вам будет несколько необычный вопрос, - я немного помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил. – Мне нужен человек, который смог бы кое за кем проследить. К сожалению, я не могу тратить много времени на поиски – сами знаете, сейчас я очень занят. Может, вы можете мне кого-нибудь посоветовать?
- Разумеется, - с готовностью отозвался он. – Я знаю такого человека. Когда вам удобно с ним встретиться?
- Хотелось бы поскорее. Вы знаете, что я вечером улетаю обратно в Вену, так что времени у меня немного. Сейчас два. В аэропорт я должен ехать в пять. Так что у вас три часа.
- Более, чем достаточно, - улыбнулся Лукаш, извлекая из кармана черный слайдер. Набрав номер, он приложил трубку к уху и уже через мгновение сказал в нее. – Кристоф! Хочешь заработать?
Пока он объяснял своему собеседнику, куда надо ехать, я размышлял. Происходящее казалось нелепым фарсом, но в глубине моей души все крепла уверенность, что мои догадки не так уж далеки от истины. Арина очень изменилась за последние три недели… Да, я прекрасно понимаю: осенняя депрессия, много спектаклей, усталость, эта ее непонятная аллергия. Но я могу биться об заклад: есть что-то еще. Я знаю, что Марта Бжезински ужасная завистница, что она страшно бесилась, когда я выбрал Арину, но все же ее слова показались мне не такими уж и безосновательными. Наш разговор с примой был коротким, всего лишь обмен любезностями за чашкой кофе в буфете театра, но одно ее замечание враз испортило мне настроение… Как бы невзначай Марта заметила:
- Вам уже пора вернуться, Ольгерд. Не думаю, чтобы ваше отсутствие пошло Севериной на пользу.
- В каком смысле? – удивился я.
- Вы рискуете ее потерять, - недобро ухмыльнулась балерина. – В последнее время она выглядит безнадежно влюбленной.
Естественно, я только посмеялся над ее словами, но неоднократно вспоминал их вечером, когда увидел Арину. Пожалуй, определение Марты выглядело очень точным: моя подруга выглядела очень расстроенной, хотя изо всех сил старалась делать вид, что рада мне и что у нее все в порядке. Влюбленные всегда думают, что могут обмануть окружающих, однако очень мало кто на самом деле способен это сделать. Поскольку я не был уверен в своих подозрениях, расспрашивать Арину и оскорблять ее своим недоверием я не торопился, однако зерно сомнения уже запало мне в душу. К счастью, кое-какие возможности у меня имелись, и я незамедлительно решил ими воспользоваться.
- Все в порядке, - отвлек меня от раздумий голос Лукаша. – Кристоф будет в «Пекле» через полчаса. У нас как раз есть время доехать.
- Спасибо, - кивнул я. – Внакладе он не останется.
- Не демонстрируйте ему свою щедрость, пан Прайд, - ухмыльнулся Масарик. – Мой младший братец все равно не сможет правильно потратить ваши деньги.
- Я учту.
Пока мы ехали (я доверил Лукашу управление машиной, так что никто не мешал мне думать), я вспоминал прошедший вечер. Ей Богу, я готов был устроить разборки – настолько меня разочаровала реакция Арины на мое появление. Она казалась какой-то потерянной, а вовсе не счастливой, как бывало раньше, но я заставил себя закрыть на это глаза. Поначалу она держалась как-то неуверенно, словно боясь выдать какую-то тайну, и мы снова немного сблизились только поздно вечером, когда оказались в постели. Утром моя подруга держалась значительно веселее, однако для себя я уже все решил. Именно поэтому я сейчас ехал в «Пекло» - дорогущий ресторан в Градчанах, считавшийся одним из самых тихих мест Праги, особенно в обеденное время.
…Едва я успел расположиться за столиком в самом углу похожего на грот зала, как в помещении появился Кристоф. Невольно я усмехнулся: настолько застиранные и порванные на колене стильные джинсы и многочисленные серьги в ухе этого парня не соответствовали такому пафосному заведению, как «Пекло». Пока я рассматривал брата Лукаша, он приблизился к моему столику и достал из-за уха сигарету:
- Здорово, начальник. Звали?
- Да. Присаживайтесь, - кивком головы я указал на свободный стул и продолжил. – Буду краток, вам подробности все равно ни к чему. Вы сможете оказать мне небольшую услугу и до Нового года последить за… за одной девушкой?
- Ваша подружка? – хмыкнул он, прямо глядя мне в глаза.
- Да. Не думаю, что это будет сложно – она редко выбирается из дома куда-либо, кроме работы. Естественно, я вам заплачу.
- Сколько? – он стряхнул с сигареты пепел и сообщил. – За гроши морозить задницу я не намерен.
- Полагаю, четыре тысячи смогут компенсировать причиненные вам неудобства, - улыбнулся я.
В ответ Кристоф рассмеялся:
- Что?! Да я за один вечер…
- Естественно, не крон, - спокойно перебил я.
Видимо, эта поправка его сильно удивила. После паузы парень выдал:
- Вы чокнутый, вы знаете об этом?
- Догадываюсь, однако в психоаналитиках я не нуждаюсь. Полную сумму получите по окончании нашего договора, а пока… - я извлек из кармана бумажник и вытащил из него три купюры по 500 евро. – Аванс.
- Не беспокойся, начальник, - гадко ухмыльнулся младший Масарик, засовывая деньги во внутренний карман куртки. – За такие бабки я спать не буду, следя за твоей девчонкой.
- Вот и хорошо, - я поднялся с места, давая понять, что разговор окончен. – Лукаш сообщит вам мой номер телефона. Если что-то обнаружите, звоните в любое время.
- Моментик. «Что-то» - это что?
- Мы взрослые люди, Кристоф, неужели надо объяснять?...
Он только кивнул в ответ.

6. Свадьба

До Нового года в моей жизни ничего не изменилось. Я по-прежнему чувствовала себя потерянной и несчастной, но к этому ощущению я уже привыкла и полностью смирилась с происходящим. Конечно, мне было по-прежнему обидно, что со мной так обошлись (главное, после того, как я его выручила!), но зато мне удалось убедить себя, что это – урок на будущее и досадная оплошность. Я изо всех сил старалась относиться к Ольгерду по-прежнему и с гордостью отмечала, что у меня это получается. К сожалению, моя жизнь так и не вошла в прежнее русло – я продолжала видеть свои нудные, однообразные сны, и все так же болезненно реагировала на серебро, что меня весьма огорчало. Кроме того, приближался Новый год, а это значило путешествие в Вену и знакомство с родителями Ольгерда. Последнее пугало меня больше всего, потому как что-то подсказывало мне: раз он решил меня с ними познакомить, значит, все серьезнее, чем я думала.
И вот, утром 31 декабря я заняла свое место в Королевском Экспрессе, который через 4 часа должен был доставить меня на Центральный Вокзал Вены. По дороге я честно пыталась сосредоточиться на книжке, но сложный язык Гюго никак не хотел достигать моего сознания, в котором мельтешили более печальные мысли. Я тосковала. Рутинная жизнь постоянно напоминала мне о моей душевной травме, поэтому, пожалуй, я была даже рада сменить обстановку и окунуться с головой в светскую жизнь имперского города. В портпледе, висевшем рядом со мной, покоилось длинное нарядное платье роскошного красного цвета, дополненное отороченным белым мехом фигаро. Очередной подарок Ольгерда… Он тратит на меня кучу денег, он искренне верит, что я люблю его, но увы! Сама-то я знаю, что это не так – и теперь уже сомневаюсь, было ли это когда-нибудь…
Роскошный «Бентли» отвез меня в отель «Штраус» - изумительной красоты белое здание, расположенное в самом центре города. Сегодняшний вечер мы должны были провести вдвоем с Ольгердом – церемония знакомства с родителями была отложена до утра, до завтрака в знаменитом кафе «Моцарт». К счастью, Прайд настолько волновался перед завтрашним выступлением и так устал от бесконечных репетиций, что не стал морочить себе голову какими-то дополнительными торжественными мероприятиями: мы спокойно поужинали в ресторане отеля, выпили по бокалу шампанского под бой часов на ратуше и, одевшись потеплее, вышли на кишащие веселым людом улицы. Ночная Вена не произвела на меня особенного впечатления, да и вообще, этот город мне сразу не понравился – он обрушился на меня своим имперским величием и тяжестью, так что мне сразу захотелось домой, в мою маленькую квартирку на тихой уличке Нерудова. Ольгерд же, напротив, был от Вены в восторге – он увлеченно показывал мне старинные здания, рассказывал какие-то истории об императрице Элизабет ну и, конечно, в красках расписывал, что я увижу завтра в Золотом Зале. Постепенно я позволила предвкушению чуда полностью завладеть моим сознанием – ведь я же мечтала побывать на этом концерте, и, если бы не Ольгерд, мне бы это никогда не удалось. Надо же, самые богатые, самые светские люди мира собирались 1 января послушать венский оркестр, и я – самая обычная балерина, выделяющаяся, пожалуй, только тем, что я подруга дирижера. Самого молодого дирижера, удостоившегося чести руководить оркестром в это праздничное утро.

Торжественный банкет в честь маэстро Прайда происходил в специально снятом для этой цели «Швейцарском доме» - старинном особнячке на самом краю Фолькспратера. Банкет проходил в достаточно камерной обстановке; присутствовали только ведущие музыканты и театральные деятели города, я и родители Ольгерда, которые специально приехали из Америки, где жили уже много лет. Честно говоря, концерт меня совершенно потряс, хотя я наивно полагала, что знаю все о талантах Прайда. Он весь концерт сам играл партию первой скрипки, умудряясь при этом управлять оркестром. Музыка была невероятно живой, она словно искрилась на конце смычка дирижера, а его азарт передавался музыкантам, которые играли как никогда раньше. Я и не думала, что хорошо знакомые мне с детства вальсы могут так звучать… Пока я сидела в ложе у сцены, пока шел концерт, пока меня обволакивали звуки моего любимого вальса «На прекрасном голубом Дунае», я совершенно забыла о своих проблемах и своей боли. Как будто в сердце снова пробудилась небывалая любовь – к нему, к этому удивительно одаренному человеку, чьи тонкие пальцы с поразительной легкостью бегали по струнам… К концу вальса я почувствовала, что на глазах выступили слезы; мать Ольгерда, блиставшая роскошным ожерельем Сваровски, улыбнулась и протянула мне кружевной платок. Нет, я действительно не могла разорвать свои отношения с Ольгердом. Просто не могла…
И вот теперь я искренно улыбалась гостям, которых приветствовал Прайд, бесконечно выслушивала восхищение его игрой и замечания по поводу того, как мне невероятно повезло. Ольгерд тоже старался быть приветливым со всеми, но я видела, что он устал – еще бы, ведь за те три часа, что прошли между окончанием концерта и приемом, ему пришлось дать целых два интервью. Что и говорить, успех был головокружительным – я слышала, как ему предлагали немедленно бросить тихий пражский театр и стать дирижером Венского оркестра. Прайд обещал подумать, но по его тону я поняла, что он откажется – слишком не любит гнета славы и слишком тяготится чрезмерным вниманием… Даже здесь, в более или менее домашней обстановке, он считал минуты до того момента, когда можно будет хотя бы на мгновение выйти на улицу, в тишину вечернего парка. Нам удалось сбежать ближе к десяти вечера, когда наши гости мирно погрузились в обсуждение различных музыкальных произведений; разумеется, ехать в отель было пока нельзя.
Мы вышли на террасу «Швейцарского дома»; в свете фонарей кружились крупные снежинки, которые даже не таяли – сегодня ощутимо похолодало, и на ближайшую неделю синоптики обещали настоящий мороз. Ольгерд молча выкурил шоколадную сигарету, после чего повернулся ко мне:
- Арина, я хотел поговорить с тобой.
- О чем? – сердце больно екнуло. Неужели он что-то знает?! Самое время, черт возьми…
- Видишь ли… я уже могу считать, что сегодняшний день стал самым счастливым в моей жизни. Моя мечта осуществилась, и я, честно признаться, буду всю оставшуюся жизнь молиться, чтобы меня снова пригласили в Золотой Зал на этот концерт. Для полного счастья мне недостает еще одной вещи… - он что-то достал из кармана брюк и продолжил. – Мне кажется, что все предельно ясно, но… я оставляю за тобой право самой принять окончательное решение.
Мне стоило огромного труда удержаться от комментариев, когда на моем пальце засиял трехкаратный бриллиант в золотой оправе. Действительно, все было ясно. Я должна была предвидеть, что этим все закончится, но не думала, что мне так мучительно будет хотеться ответить «Нет». Я не забыла Анджея. Оказывается, я обманывала себя… ведь казалось же мне, черт побери, что наша встреча навсегда изменила мою жизнь! Однако теперь у меня не было иного выхода – я ведь поклялась себе пройти до конца, поклялась забыть этого непорядочного человека, искрой мелькнувшего на моем пути, а значит, я должна… да, именно должна быть счастлива с Ольгердом, который создает для этого все условия. Прямо в пору просить у него прощения.
- Выходи за меня замуж, - словно сквозь вату донесся до меня голос дирижера.
Я подняла глаза. Было видно, что ему непросто дались эти слова – на его веснушчатых щеках полыхал румянец, а в глазах плескался настоящий страх. И, конечно, я не могла так его обидеть – особенно в день его триумфа, в день исполнения его мечты. Не отводя взгляда, я твердо выговорила:
- Я согласна.

Если бы кто-нибудь на этом свете знал, как я потом жалела об этих словах! Передать не могу, как я ругала себя за малодушие и неумение (и нежелание) видеть истинного положения вещей! Выйти замуж – это не только один раз сказать «Я согласна» и отнюдь не только ослепительное сияние белого платья, я теперь это точно знаю. Весь месяц до третьего февраля, на которое была назначена наша свадьба, я проявляла чудеса выдержки, послушно обсуждая с Ольгердом это торжественное событие и изображая радость. К счастью, основную часть подготовки Прайд взял на себя, так что мне приходилось стараться исключительно для общественности – его родителей, наших знакомых, а так же обитателей театра, ведь ни один нормальный человек не смог бы понять, почему невеста такого жениха так печальна. Деталей мероприятия Ольгерд мне не открывал и интересовался только моим мнением по общим вопросам, вроде цветовой гаммы букетов для оформления зала, меню, гостей и так далее. Кроме того, он часто заводил речь о том, какие перестановки надо сделать в его доме на улице На Бучанце для нашей совместной жизни. Надо ли говорить, что меньше всего я хотела расставаться со своим домом, который в прямом смысле слова был моей крепостью, в котором я чувствовала себя свободной и уверенной, как королева. Опять же, наверное, когда мы встречались, ему были не так заметны проявления моего странного состояния, вроде тяжелого сна до полудня и ночных бдений; как мне теперь это скрыть? Просто не представляю… Дома я могла спокойно грустить, зная, что никто не будет задавать мне вопросов, а теперь придется что-то из себя изображать ПОСТОЯННО. Откуда бы мне взять на это терпения и сил?
За день до свадьбы Ольгерд нехотя посвятил меня в программу нашей женитьбы. Слушая его, я думала, что с минуты на минуту умру от раздирающих меня противоречий: с одной стороны, нельзя было не признать, что мой жених продумал все до мелочей и искренне хотел, чтобы мне все это понравилось. А с другой… я понимала, что совершенно всего этого не хочу. Меня бы вполне устроила простая регистрации, ну или скромное венчание в какой-нибудь маленькой пражской церкви (да хоть той, что напротив моего дома!) и перед лицом только самых близких друзей, раз уж так сложилось, что я должна выйти замуж за Прайда. Однако он все решил иначе: венчание в церкви св. Марии в Риме, а потом прочие свадебные торжества во Фраскати, в огромном старинном особняке… И свадебное путешествие по северу Италии, потому что как раз в это время начинается цветение миндаля. Романтично, волшебно и прекрасно, но лично для меня совершенно не радостно. Почему-то я совершенно не нервничала, хотя Ольгерд явно переживал; бедняга, он-то, наверное, ждал этого события чуть ли не больше своего памятного концерта! Совесть грызла меня как никогда раньше – ведь я не могла по-настоящему разделить с ним радость.
Пожалуй, наша свадьба могла бы стать красочным фрагментом какого-нибудь мелодраматического фильма или мыльной оперы: старинная церковь, итальянский падре, читавший молитву на красивейшем в мире языке, изумительная атмосфера божественного (я всегда любила католические храмы, но такого, как этот, еще не видела – пожалуй, именно в таких местах человек понимает, верит он или нет!), молодой элегантный жених с белой розой в петлице и невеста в роскошном белом платье и ожерелье «Картье». Я честно держалась всю церемонию, успешно удерживала на лице выражение просветленной радости, но на словах священника «Объявляю вас мужем и женой перед лицом Господа нашего Иисуса Христа» мой внутренний стержень дал трещину. Согласно законам жанра, я плакала. Ольгерда это почему-то очень умилило – его улыбка, когда он отирал слезы с моих щек, ясно давала понять, что он связывает мое поведение с радостью и трогательным проявлением чувств к его персоне. Как же он ошибался!...
Мы вернулись в Прагу через две недели, вдоволь налюбовавшись на белые и розовые миндальные деревья и совершив массу романтичных прогулок по венецианским каналам. Еще через пару недель, когда уже заметно потеплело, и в воздухе стала ощущаться весна, я более или менее привыкла к своей новой жизни. Надо признать, она была не так уж плоха… пожалуй, я бы сказала, почти хороша, если бы ее не отравляли случайные воспоминания и мой сбившийся в ноябре биоритм. Только в начале марта произошло событие, которое окончательно изменило мою жизнь…

7. И все летит к черту!

Однажды сырым субботним вечером по счастливому стечению обстоятельств мы оба были дома. Я недавно пришла с репетиции и теперь с наслаждением забралась в глубокое кресло в нашей гостиной. Я могла собой гордиться – я действительно успокоилась и научилась принимать свою жизнь как приятную данность. Теплый плед уютно грел ноги, с каждой минутой я все больше погружалась в запутанный сюжет книги, которую читала, из кабинета Ольгерда слышались нежные звуки вальса Шопена – будучи дома, мой муж частенько играл на рояле, утверждая, что это помогает ему расслабиться и снимает напряжение от давящего общественного внимания. Все было почти идеально… до тех пор, пока воздух не прорезала резкая трель телефонного звонка. Я даже не двинулась с места – звонил мобильный Ольгерда – и услышала краткий разговор:
- Добрый вечер. Да… Да. Очень хорошо. Естественно, а как же!... Думаю, получаса хватит, плюс-минус десять минут. Спасибо.
Тут же по паркету прошуршали его шаги – весьма торопливые, надо заметить. Это было странно: как-никак, а часы показывали уже без двадцати десять, так что меня серьезно заинтересовал вопрос, куда это Прайд собрался на ночь глядя. Я решительно выбралась из-под пледа и, ежась от неприятного озноба, отправилась в нашу комнату. Ольгерд отреагировал на мое появление довольно резко – даже не отвлекаясь от процедуры завязывания галстука, бросил:
- Ты чего?
- То есть как это – чего? – удивилась я. – Куда ты собираешься? Да еще и в таком виде?! – создавалось впечатление, что он идет как минимум на званый ужин – черная тройка, белый шелковый галстук… Больше того, игнорируя мои вопросы, он извлек из шкафа свою любимую трость с костяным набалдашником, белые перчатки и шляпу. Чудеса – да и только!
- Ольгерд! – я сочла возможным напомнить о своем присутствии. – Что происходит?
- У меня внезапно возникли дела, - безразлично пожал плечами он. – Срочно нужно ехать. Не жди меня, возможно, я буду поздно.
- Я ничего не понимаю, - я почувствовала, как во мне нарастает раздражение. Может, конечно, я хочу слишком многого, но мне кажется, что я имею право знать, куда собрался мой муж в такую поздноту! – Что еще за дела, Ольгерд? Ты можешь внятно объяснить, в чем дело?!
- Не волнуйся, Ариша, - уже мягче сказал он. – Ничего страшного. Просто у меня дела – вот и все. Ну, не дуйся на меня.
Это замечание запоздало – естественно, я обиделась. Мало того, что так поздно вечером мой муж при всем параде тащится неизвестно куда, так еще и наверняка оставил в кабинете свой фирменный беспорядок. Последняя мысль почему-то вдохновила меня на маленькую, но очень гадкую месть: Прайд не терпел, когда я начинала убираться на его столе или раскладывать по порядку ноты, и именно поэтому я собиралась это сделать. Пусть знает, что, раз уж я стала его женой, со мной надо иногда считаться и хотя бы убедительно объяснять, что происходит.
Я бесцеремонно включила свет и вошла. Ну, естественно, так и есть: на крышке сияющего кабинетного рояля беспорядочными пачками высились ноты (распечатки, переплетенные экземпляры, какие-то папки), на всех стульях и креслах, кроме рояльного табурета, «красиво» раскинулись брошенные в спешке вещи, на столе во множестве лежали ручки, карандаши и разноцветные стикеры… Ох, как я это все сейчас уберу: ведь на каждом стикере располагается какая-нибудь важная информация. Пусть потом сам все ищет, если он такой скрытный. Я неспешно стала сгребать бумаги в верхний ящик стола… и тут вдруг мне на глаза попалась какой-то странный рисунок, вроде бы многолучевая звезда с таинственными знаками по центру.
Напоминало это творение иллюстрацию из какого-нибудь средневекового трактата, но только совершенно явно было нарисовано совсем недавно, на обороте какой-то нотной распечатки… и подписи внизу были сделаны корявым почерком Ольгерда. Первые две строчки были написаны на латыни, а остальные пять – по-чешски. На мой взгляд, это была полная чушь: какие-то амулеты, травы, Сатурн и черте чего еще… Однако меня это явление насторожило. Какая-то ерунда… Мой муж, которого я знаю за практичного современного человека, дирижер и музыкант, увлекается какой-то оккультной дрянью. Нет, в принципе у каждого человека может быть свое увлечение, в этом нет ничего плохого, но здесь явно что-то не так. Словно в подтверждение этой мысли мой взгляд случайно упал на пальто Ольгерда, которое почему-то не висело в прихожей, как должно было, а красиво раскинулось на кресле. Продолжая размышлять по поводу обнаруженной мной бумаги, я подняла пальто с кресла и тут же замерла, ощутив укол страха… На светлой ткани обивки пугающе четко рисовались какие-то странные предметы: разноцветные ограненные стекла разной формы, серебряные фигурки драконов, исписанные странными иероглифами мятые пожелтевшие листки… Нет, я ничего не понимаю… Самое грустное, что и не пойму: не спрашивать же об этом Прайда! Понятно, что раз он все это прятал, то знать об этих вещах мне не положено. Кажется, я влипла…
Естественно, про месть свою я тут же забыла и, кое-как восстановив давешний беспорядок, торопливо вышла из кабинета и погасила свет. Нет, похоже, я никогда уже не пойму, что происходит!...

Наша встреча затянулась до часу ночи. Да, похоже, наши клиенты умеют учиться на ошибках – во всяком случае, они точно разведали места, где можно раздобыть защитные амулеты. Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем удалось обнаружить их убежище… вернее, одно из убежищ. Конечно, мне не на что жаловаться: сегодняшнюю встречу можно считать весьма удачной. Лукаш сообщил о ликвидации еще одной «точки», в которой находилось три оборотня и два «ясновидящих», а я, через полтора часа упорных трудов, нашел, наконец, целых десятерых врагов общества. При этом ощущение было такое, как будто я всю ночь разгружал вагоны; больше всего хотелось принять горизонтальное положение, но следовало еще как следует подумать, как объяснить свое отсутствие Арине. Мы редко собирались по ночам, но рано или поздно моя жена может серьезно заинтересоваться моим отсутствием, и тогда придется сочинять на ходу. В этом я не мастер, предпочитаю все продумывать заранее, так что, пожалуй, я попрошу Лукаша отогнать машину ко мне домой, а сам пройдусь пешком. В конце концов, идти не так уж далеко – наше секретное место находится точно под Новой Ратушей, а отсюда до Вышеграда не больше получаса скорым шагом, плюс минут пятнадцать до улицы На Бучанце… Торопиться мне некуда, все равно уже второй час.
Я попрощался с коллегами, застегнул плащ и вышел в тишину ночи. Воздух был сырым, но уже явственно благоухал приближающейся весной. Я улыбнулся; наконец-то отступит эта зимняя серость и снова станет тепло! Я уже собрался было пуститься в путь, как вдруг услышал знакомый развязный голос:
- Здорово, начальник.
- Здравствуйте, Кристоф, - холодно отозвался я. Парень подошел ко мне ближе; вид у него был не очень цветущий, но глаза искрились азартом, как будто он играл в рулетку, поставив на кон все деньги. – Что-то случилось? Мне казалось, я вам уже ничего не должен.
- Тебе правильно казалось, - он затянулся сигаретой и хмыкнул. – Но я подумал, что тебе снова может понадобиться помощь.
- С чего бы?
- Э-э, ты, видать, ничего не понимаешь в женщинах. Думаешь, раз женился на своей балеринке, так она будет тебе верна до скончания века?
- Почему-то меня не оставляет ощущение, что это не ваше дело, - ей Богу, этот парень начинал меня раздражать. Арина не давала мне поводов для подозрений, даже организованная мной слежка не дала никаких результатов, так что я вовсе не собирался снова общаться с Масариком-младшим. – Я бы не хотел, чтобы вы в это вмешивались.
- Слишком приятной была сумма, которую ты мне уплатил. Выражаясь короче, мне нужны деньги.
- И что? Извини, брат, у меня нет работы для тебя, - я сам не заметил, как, подражая ему, перешел на «ты». – Могу только посоветовать побеседовать на эту тему с Лукашем – он сможет пристроить тебя в одну из оперативных групп.
- Но ты все же имей в виду, что я всегда готов поработать как в прошлый раз, - словно не слышав моей последней фразы, сказал Кристоф. – Поверь, лучше меня с этим никто не справится.
- Учту.
Я счел разговор оконченным и двинулся прочь по Карловой площади. Ах да, я же хотел подумать, что утром сказать Арине… Если бы я не был точно уверен, что она не поймет, я бы обязательно ей все рассказал – меньше всего мне хотелось что-то скрывать от собственной жены. Как ни крути, а сейчас получалась двойная жизнь – она знала лишь одну ее сторону, ту, в которой я был музыкантом, дирижером, любящим ее человеком. Во второй же все обстояло иначе: я был обладателем сокрушительной магической силы, строго говоря, я не зависел амулетов и составлял их только для своих коллег, я руководил созданным мною же обществом, я избавлял людей от постоянный угрозы в лице нелюдей, не умеющих себя контролировать. Нормальному человеку трудно осознать, насколько остро стоит эта проблема, но мне она знакома как никому больше – я видел, что случается с голодными оборотнями в полнолуние. Да и вообще, люди, обладающие какими-либо способностями, обычно воображают о себе невесть что и рвутся руководить всеми остальными, во всю применяя свои таланты. Концепция довольно жесткая, поэтому Арина не поймет… а к долгим объяснениям я готов не был.

Ольгерд уехал на репетицию, а я отправилась на прогулку в Малую Страну, несмотря на сырую и достаточно холодную погоду. В том, что мой муж скрывает от меня что-то важное, я убедилась окончательно: он явился домой в третьем часу, а за утренним кофе представил мне красочное, но совершенно неубедительное объяснение. Я не стала даже вслушиваться в его слова, потому что с самого начала этой блистательной речи поняла: правды в ней мало. Конечно, теперь мы были квиты – ведь и у меня имелась своя тайна, которая, правда, теперь не имела уже никакого значения. Положение дел требовало тщательного обдумывания, так что я, воспользовавшись своим выходным днем, решила подышать свежим воздухом, посетив Петринские сады.
К длительным прогулкам погода не располагала, так что уже через пару часов мне захотелось зайти куда-нибудь погреться. Внизу, чуть в стороне от старинной стены, разделяющей Петринские и Шенбрунские сады, желтела старая колокольня церкви Езулатко; ближайшее кафе находилось выше по улице Кармелитов, а руки мои уже безнадежно закоченели. Кроме того, возвращаться в людное место не хотелось – мне и так ехать домой на метро, так что, пожалуй, я загляну в церковь… Порой меня действительно одолевало страстное желание побыть наедине со своими мыслями перед изображением какого-нибудь святого, глядя на мерцающие в полумраке свечи. Мой отец часто водил меня в церковь – он очень любил церковное пение на православных богослужениях и звуки органа под сводами костела, так что относился к религии больше как к искусству. Я же любила тишину и спокойствие, которое всегда охватывало меня в старинных храмах… Что ж, сейчас мне как никогда нужно успокоиться!
Я осторожно села на краешек деревянной скамейки и задумчиво устремила взгляд на многочисленные зажженные свечи перед алтарем. Что же скрывает Ольгерд? С тем, что знала о нем я, никакие тайны не вязались, значит, было и еще что-то. Но что?! Что, черт возьми?! Хорошенькая у нас семья, ничего не скажешь: я вообще не хотела выходить за него замуж, но смирилась, как в романе, а теперь выясняется, что у моего мужа есть какая-то страшная тайна. Бред…
В глубине бокового нефа едва слышно скрипнула дверь, дрогнуло пламя свечей… К главному алтарю вышел стройный светловолосый священник в старомодной черной сутане и принялся осторожно убирать догоревшие свечи. Вот он повернул голову, и я почувствовала, как сердце ушло в пятки. Я так много думала о нем, что не смогла бы его спутать ни с кем другим! Анджей... Что он здесь делает?! И почему в таком виде?! Получается, все, что он рассказывал мне в тот памятный вечер – ложь?! Он носит сутану, хозяйничает в церкви как свой – значит, на самом деле он священник?! Я зажмурилась и горестно вздохнула. В общем-то теперь понятно, почему он исчез. Вряд ли Бог прощает грех прелюбодеяния… Впрочем, думать, как лучше поступить, теперь было совершенно бесполезно – и так понятно, что я не способна на здравые решения – поэтому я встала, медленно приблизилась к Гимновскому и тихо позвала его по имени.
Он вздрогнул, обернулся. На миг его глаза расширились от удивления, он явно искал подобающие случаю слова, но в итоге ему удалось взять себя в руки – Анджей воровато оглянулся и поспешно отступил в тень:
- Идем!
- Куда?! – мой голос прозвучал невероятно громко, и под потолком заметалось испуганное эхо. – Что происходит?!
- Тише, тише, Ариша, не кричи! – лихорадочно зашептал художник. – Иди за мной, здесь не место для разговоров.
Ну что сказать? Любопытство и боль взяли верх – уж очень мне хотелось узнать, как на самом деле обстоят дела. Похоже, я вообще перестала понимать, что в этой жизни творится; материален и предельно ясен только театр, моя последняя благословенная связь с реальностью. Меня окружают конспираторы, я веду себя, как героиня мелодрамы, и кругом творится черт знает что! Это не говоря уже о том, что явление Анджея тут же сбило мое душевное равновесие. Естественно, теперь мое замужество казалось мне еще более нелепым и диким, чем месяц назад, когда я плакала на венчании и мы наслаждались красотами Италии… Прекрасно, что тут скажешь?
Гимновский отпер неприметную дверцу в конце узкого мрачного коридора и буквально втолкнул меня внутрь. Я оказалась в самой настоящей келье: с белеными гладкими стенами, предельно простой мебелью (шкаф, комод, стол, пара стульев и кровать) и традиционным большим распятием слева от окна, которое выходило во внутренний двор церкви. Пожалуй, единственным, что несколько не вязалось с окружающей обстановкой, были картины и мольберт, которые занимали почти все свободное от мебели пространство. Не скрою, увидеть на трех из этих картин себя мне было весьма лестно – судя по всему, Анджей использовал некоторые наброски, которые сделал осенью. На одной из картин я была изображена в роли феи Сирень, на второй я сидела на полу, завязывая ленты пуант (пожалуй, эта картина понравилась мне больше всего), а на третьей стояла на стене, окружавшей Вышеград, и задумчиво смотрела вдаль. Нельзя не признать, Гимновский действительно очень талантлив… Но это явно рок: меня окружают одаренные чудаки…
Эта мысль снова разбудила мое раздражение, и я сочла возможным завести разговор:
- Ты ничего не хочешь мне рассказать?
- Если бы ты знала… я не мог позвонить, и от этого… - сбивчиво начал он.
- Я знаю, что не мог. Хотелось бы еще услышать, почему, - уж не знаю, что было тому причиной, но с первой секунды моего пребывания в церкви у меня противно болела голова. Теперь, в келье, немного в стороне от алтаря, стало полегче, но состояние было отвратительное – в том числе и потому, что я положительно не знала, о чем с ним говорить. Ну расскажет он мне сейчас правду… Что это изменит?! Выражаясь банальным языком, он попросту опоздал.
- Это долгая история. И часть ее ты уже знаешь – ну, помнишь, я рассказывал про аварию? – Анджей казался таким потерянным, что мне тут же захотелось сменить гнев на милость, однако я только сухо кивнула в ответ. – А после этой аварии со мной начало происходить кое-что странное. Меня стали посещать какие-то странные обрывочные видения, что-то вроде вспышек… Иногда это какие-то мгновения прошлого, иногда я вижу людей, с которыми мне только предстоит встретиться (не поверишь, каждый раз так и происходит!), иногда какие-то события… Важно то, что вся эта ерунда носит беспорядочный, хаотичный характер, эти «видения» ни от чего не зависят и приходят сами по себе. Кроме того, кое-кто считает, что… - он запнулся, немного помолчал и тихо продолжил. – Словом, про пансион я рассказал не все. Как ты догадываешься, у меня там была масса врагов – к ним относились родительские любимчики, которые всячески издевались надо мной и норовили лишний раз напомнить, что моя семья понятие весьма относительное. Я был изгоем, и, естественно, я искренне желал, чтобы с этими сытыми богачами что-нибудь случилось. Конечно, это все была юношеская горячность, в том возрасте цвета и краски всегда кажутся гуще и темнее, чем они есть, но… В последний год моей учебы мой главный враг упал с крыши, где они с друзьями тайком курили, и разбился насмерть. Вскоре погиб еще один мальчик – любитель подставить меня перед учителями, он попал под машину… Кое-кому пришла в голову мысль, что в этом виноват я.
- Каким это образом?!
- Я ведь желал им смерти! Эти люди решили, что мои желания подобного рода материальны. Они мало что знают о моем ясновидении, они знают лишь, что оно есть. И поэтому уже одиннадцать лет мне нет от них покоя и спасения.
Больше всего мне хотелось спросить, в какой книжке он это прочитал и почему считает себя в праве так бесцеремонно мне врать, но выражение лица художника ясно говорило о том, что он не придумывает и не лжет. А если он не лжет, то этот мир совсем не такой, каким я представляла его все свои 24 года…
- И кто эти люди? – после паузы спросила я. – Ты их знаешь?
- Главных, конечно, нет. А вот шестерки, которые за мной охотятся, мне прекрасно известны – к большому счастью, у них есть одно слабое место. Они не могут войти в церковь.
- Это еще почему?!
- Потому что они – оборотни.
Повисла нехорошая пауза. Оборотни?! Он что, меня совсем за идиотку считает?! Может, ему все это приснилось?! Но тогда это чертовски навязчивый сон – ведь Анджей утверждает, что они охотятся за ним уже одиннадцать лет.
- Ты не веришь мне, - грустно констатировал он. – И я это понимаю. Любой нормальный человек, наверное, отнесся бы к моим словам так же. Я знаю, как выглядело мое поведение со стороны: тебе казалось, что я исчез, получив свое, что я повел себя как неблагодарная сволочь, получив деньги за картину, над которой мы вместе работали… Но я не мог так рисковать. Если бы они узнали, что я… и ты…
- Не знаю, что я могу на это сказать, - перебила я. – Ты прав, я действительно ужасно на тебя злилась. Из-за твоего исчезновения я сделала самую большую ошибку в своей жизни, и я не представляю себе, как можно ее исправить. Но… наверное, еще пару дней назад я бы ни за что не поверила, рассмеялась тебе в лицо, сказала бы, что ты сошел с ума. Вчера я поняла, что в этой жизни, оказывается, гораздо больше тайн, чем я могла себе представить.

Пока она говорила, я смотрел на нее как завороженный. В прошедшие три месяца я часто думал о ней, меня не оставляло желание рисовать ее и хотя бы таким образом быть к ней ближе. Мои расчеты оказались верны – в церкви меня никто не трогал, патер Густав был весьма доволен моей работой, и потому послушно закрывал глаза на многие вещи, даже делал вид, что не видит, как я курю за церковью. Они, похоже, тоже еще не разведали, где я; я ужасно боялся, что они отыщут какой-нибудь амулет, который сгладит действие крестов и позволит им достать меня даже под распятием, но время шло, а они не появлялись. Целые дни я проводил наедине сам с собой, бесконечно гоняя грустные мысли. Я скучал по Арине, я даже не думал, что смогу увидеть ее снова…
И вот она сама пришла сюда. Случайно. Но именно такая случайность познакомила нас тем погожим сентябрьским днем!... Это настоящее чудо, хотя девушка выглядела совсем не так, как раньше. Она словно стала взрослее, между тонких бровей залегла едва заметная складка, под бездонными глазами появились легкие тени… Свои темные волосы она заплела в две косы, которые еще больше подчеркивали бледность ее личика. Боже, неужели я доставил этой женщине столько страданий? Сам себе противен, честное слово… И, конечно, теперь я получаю по заслугам: на ее правой руке ярким золотым пятном выделалось обручальное кольцо. Это, похоже, и есть ее «непростительная ошибка». И винить мне в этом некого, кроме самого себя.
- Какие тайны ты имеешь в виду? – тихо спросил я. – Что-то случилось?
- Да… не знаю… Словом, со стороны это выглядит так же фантастично как твой рассказ, - она помолчала и продолжила. – В ноябре ни с того ни с сего я стала как-то меняться. Я еле встаю утром, с трудом засыпаю в середине ночи, и вижу странные, одинаковые сны. В них я брожу ночью по городу, никого не боясь, лишь вслушиваясь в тишину. Тишину нарушает волчий вой – такой протяжный и тоскливый, что хочется плакать. И желтые глаза во тьме… Звериные, желтые глаза.
- Это все? – я похолодел. То, что она описывала, значило, что она тоже… Но этого не может быть, ведь она вошла в церковь!
- Я не могу носить серебряные украшения…
- Тебя… в церкви не мутит? Голова не болит? – пересиливая свой страх, осведомился я.
- Голова болит… Ты знаешь, что все это значит?
- Я очень хочу ошибаться, но… Все это значит, что мне не удастся долго скрываться в церкви. Они смогут достать меня и тут, если среди них есть хотя бы трое таких же, как ты.
- Что ты хочешь этим сказать?!
- Ты сама оборотень, Арина, - с трудом выговорил я. Заметив, как расширились от ужаса ее зрачки, я поспешил ее успокоить. – Нет-нет, это не значит, что ты будешь обращаться в зверя, не значит, что будешь зависеть от полнолуния… Это просто… ну, как мутация. Такие оборотни отличаются от людей только обостренным слухом и обонянием, а так же невероятной физической силой. Мне остается только надеяться, что они не узнают об этой мутации…
- Что ты собираешься делать? – вдруг перебила она. – Ты не сможешь вечно бегать от них, Анджей! Рано или поздно они заставят тебя выйти из убежища, и что тогда?...
- Я не знаю, - скорбно вздохнул я. – Однажды я уже попадался им в лапы и пытался объяснить, что они ошибаются относительно моих способностей. Однако они решили, что я просто не хочу сотрудничать… Я не помню, как мне удалось сбежать. С тех пор мне удавалось на шаг опережать их, и до прошлой осени я почти четыре года жил спокойно. Я не знаю, что здесь можно сделать.
- Разве нет тех, кто смог бы тебе помочь? – наивно поинтересовалась балерина. – Если ты говоришь правду, и всякие оборотни реальны, так почему среди всей этой нечисти не может быть кого-нибудь сочувствующего?!
- Ты даже не представляешь себе, какие они, - покачал головой я. – Среди них нет сочувствующих, и мой дар мог бы весьма пригодиться всем. Если бы он действительно был таким, каким они его представляют.
Часы на колокольне пробили четыре. Арина помолчала еще несколько секунд, после чего решительно поднялась и сказала:
- Мне пора. Скоро вернется мой муж, его наверняка заинтересует, куда я подевалась.
Слово «муж» больно резануло по нервам, но от комментариев я воздержался – лишь взял девушку за руку и прошептал:
- Я… я был очень рад снова видеть тебя.
Она коротко взглянула мне в глаза и улыбнулась:
- Я тоже. Но сейчас мне надо идти… я…
Договорить я ей не дал – резко притянул к себе и накрыл ее губы своими. Один Бог знает, как я ждал этого момента! Как бы я хотел больше никогда не прятаться и ничего не бояться, но я правда не представляю себе, как все это закончить. Как навсегда забыть о преследователях и снова втянуться в нормальную жизнь, где я смогу любить…

8. Предатель

Арина уже давно спала, а я почему-то все никак не мог уснуть. Даже книжка не могла оказать должного снотворного эффекта, поэтому я тихонько проскользнул в гостиную, включил телевизор и притянул к себе тяжелую стеклянную пепельницу. Плазменный экран показал мне какой-то банальный боевик, и я очень надеялся, что нудный сюжет скоро сморит меня, и я спокойно просплю до утра, пока меня не разбудит будильник. Не успел я выкурить сигарету, как на столике рядом с диваном завибрировал мой телефон. Любопытно, кому я понадобился в такое время? Если Лукаш опять вызовет меня на заседание, я рискую серьезно поссориться с женой – прошлому моему оправданию она явно не верила и была полна решимости докопаться до правды.
Номер был незнакомый, и я довольно нелюбезно буркнул в трубку:
- Слушаю.
- Начальник! – ответил мне знакомый наглый голос. – Есть для тебя информация!
- Какая еще информация?! Ты забыл, что я говорил: я не нуждаюсь в твоих услугах!
- Это ты так думаешь, - не смутился Кристоф. – Поверь, я не стал бы тебя дергать просто так. Когда ты сможешь со мной встретиться? Мамой клянусь, ты хорошо заплатишь за эти фотографии.
Слово «фотографии» меня напрягло: с этого типа станется и компромат на меня состряпать. Это было бы очень некстати – шумиха, поднявшаяся после новогоднего концерта и моей свадьбы, еще не улеглась, меня постоянно приглашали на «единственный концерт в стране, дирижирует знаменитый маэстро» и все время осаждали журналисты – так что позволить так легко очернить себя я просто не мог. Выдохнув дым, я ровно выговорил:
- Хорошо. Кафе «Старбакс» на Вацлавской площади, десять утра. Не опаздывай – у меня будет ровно полчаса.
- Договорились. Готовь бабки, приятель!
Едва справившись с желанием послать его в грубой форме, я промолчал. Да, похоже, зря я в свое время не послушался Лукаша и выложил его братцу такую значительную сумму. Парень способен спустить и десятку за одну ночь, Лукаш предупреждал, что он наркоман, так что… Эх, да что говорить, если его информация действительно чего-то стоит, я готов за нее заплатить при условии, что Кристоф не будет мне надоедать.
…Я приехал на место встречи на десять минут раньше, сел за столик в самом углу, заказал имбирное латте. Народу в кафе было немного – все толпились у стойки, покупая кофе на вынос – так что наш разговор, каким бы он ни был, вряд ли кого-нибудь заинтересует. Ровно в назначенное время в кафе появился Кристоф. Он без предисловий плюхнулся на диван рядом со мной и достал из кармана плоский фотоаппарат:
- На, любуйся на свою благоверную.
- Сам не понимаю, почему я вообще с тобой разговариваю, - заметил я. – Ты, не получив никаких указаний и разрешений, позволяешь себе следить за моей женой. Что за?...
- Виной всему мой безграничный альтруизм, - перебил Масарик, закуривая. – Он у меня особенно обостряется, когда нужны деньги, так что… Впрочем, цену назначать тебе. Смотри!
Я опустил глаза и принялся просматривать фотографии. Арина заходит в церковь Езулатко, два дня назад (об этом красноречиво говорит надпись внизу экранчика). Арина сидит на церковной скамье, задумчиво глядя на распятие над алтарем… Черт, ничего не понимаю – что в этом такого?! Я знаю ее пристрастие к церквям, еще в Италии она посчитала своим долгом затащить меня во все старинные капеллы Флоренции и Венеции, так какого… И тут я почувствовал, как мое возмущение медленно испаряется, уступая место ревности и раздражению: на фотографии появился еще один тип, высокий и белобрысый, в сутане. Следующий кадр – Арина и этот тип исчезают за маленькой дверкой в глубине бокового нефа. И финал – Арина выходит оттуда одна, но больше, чем через час.
Не могу сказать, что я что-то понял, скорее, ощутил на подсознательном уровне. Масарик гадостно улыбнулся и поинтересовался:
- Доволен?
- Я ничего не понял, - признался я, возвращая ему фотоаппарат. – Кто этот парень? Что они?...
- А теперь самое интересное. Этого парня я знаю, и он совсем не тот, за кого себя выдает. Это художник Анджей Гимновский, человек скрытный, странный и с темным прошлым. За ним кое-кто охотится… Этому кое-кому известно, что у нашего друга есть некие способности…
- Какие?!
- Ясновидение и умение убивать мыслью.
- Допустим, - мне едва удалось прикурить – я так разволновался, что руки у меня тряслись, как у алкоголика. – И кого же он интересует?
- Вице-президента Чешского Банка, приятель. Ян Калих – знаешь такого?
- Разумеется.
- Ты же знаешь, он ему подобных использует. Под ним целая лаборатория, где один чокнутый доктор мешает микстурку, позволяющую сдерживать способности. За Гимновским охотится целая компания оборотней – парень хитер как черт, так что его можно взять только силой.
- И что мешало?!
- Тебе стыдно задавать такие вопросы, - он снова мерзостно ухмыльнулся. – Мешали церкви. Они же не могут зайти в церковь, а Гимновский постоянно отирается рядом с крестами. Считает, поди, что нашел себе идеальное убежище…
Я отставил в сторону опустевший стакан и задумался. Информация не укладывалась в голове… В конце концов, то, что Арина была в этой церкви больше часа, не доказывает, что у нее что-то… Нет, я ничего не понимаю в этой жизни, я на голом месте уверен, что моя жена что-то скрывает. Но что?! И зачем?! Ну не разговаривать же с ней на эту тему – сразу начнется скандал, ведь она не простит мне слежки!...
- С чего ты взял, что это что-то значит? – спросил я.
- Ну что ты как маленький, ей Богу! – рассмеялся Кристоф. – Это точно значит, брат. Они явно виделись не в первый раз.
- А откуда ты знаешь про Калиха? Ты и на него поработать умудрился?
- Нет. Один из его шестерок толкает мне траву. Разговорчивый ужасно, готов выдать все тайны, особенно если приплатишь сверх баксов сто… Э… кстати о деньгах. Как оцениваешь информацию, а?
- Чеком, - осипшим голосом ответил я, доставая чековую книжку. Даже не задумываясь, я четко вывел прописью «Десять тысяч евро» и передал бумагу Кристофу. – Прав был один мой друг, говоря, что есть вещи, которых лучше не знать. Тебе поручение.
- Слушай, даже я понимаю, что за такие деньги я должен еще что-то сделать плюс к фоткам, - доверительно сообщил он. – Внимаю.
- Следи за ней. Как только она снова пойдет в эту церковь, дай мне знать – думаю, пора прояснить все темные пятна в биографии этого молодого человека.
- Сделаем, - Масарик поднялся и шутливо козырнул мне. – Она сегодня дома?
- До четырех, вечером у нее спектакль.
- Чудно. До связи!
Я медленно вышел из кафе в прохладу мартовского утра. Произошедшее я осознал, лишь сев в машину. Ярость закипела во мне, очень захотелось последовать примеру средневековых колдунов и сжечь весь город к чертовой матери. Я ведь любил эту девчонку, эту балерину, а она предала меня! Масарик прав: не важно, что она там делала, в этой церкви, важно, что замужние дамы не говорят по два часа с незнакомыми молодыми священниками наедине! Да еще и тайком от мужей… Ну ничего, я смогу вернуть Арину, а с этим молодчиком я посчитаюсь – благо, у меня есть огромное количество полезных связей.

Пожалуй, хозяин внушительного дома на улице Коперника всеми силами старался поразить меня своей значимостью – дверь мне открыл чопорный слуга, который долго и нудно расспрашивал меня, кто я и зачем пожаловал. Когда я почувствовал, что мое терпение иссякает, лакей сдался и словно нехотя повел меня вглубь довольно мрачного, темного особняка. Хозяин дома явно делал попытки сделать из своего обиталища подобие средневекового замка: со всех стен на меня смотрели портреты весьма сердитых мужчин и женщин, над дверями можно было видеть оленьи рога самых разных размеров, почти в каждой комнате располагался камин… Хозяин встретил меня в своем кабинете – столь же мрачном, как и все прочие комнаты. Эффект усиливали два тяжелых викторианских кресла, секретер с перламутровой инкрустацией, пушистый, явно раритетный ковер на полу, развешанное по стенам оружие и великолепная белая борзая, дремавшая у камина. Собака приветствовала меня кротким взглядом, а из-за стола мне навстречу поднялся высокий, худой человек в дорогой полосатой тройке и произнес:
- Добрый день. Присаживайтесь. Желаете чего-нибудь выпить?
- Нет, спасибо, я за рулем, - я с опаской сел в невероятно удобное кресло и сказал. – Разрешите представиться…
- Не стоит, - мой собеседник сделал едва уловимый жест изящными пальцами. – Вас знает весь мир, маэстро Прайд. Мне очень льстит, что вы лично решили посетить мое скромное жилище. Полагаю, мне нет нужды представляться?
- Разумеется, пан Калих.
- Горю от нетерпения узнать, что же привело вас ко мне. Учитывая наши… скажем так, разнящиеся взгляды на некоторые вещи, я не ожидал, что вы снизойдете до беседы. Итак?...
- Взгляды мои не изменились, но сейчас я хочу немного помочь вам… Не возражаете? – под согласный кивок Яна я закурил и неторопливо продолжил. – Мне стало известно, что вы много лет охотитесь за одним человеком. Это так?
Калих долго раздумывал, стоит ли выдавать мне эту тайну, но все же выговорил:
- Да.
- Прекрасно. Я знаю, где он.
- Неужели? – подозрительно нахмурился Ян. – Мои люди потеряли его след еще в ноябре, так как же вам удалось…
- Детали этого дела вас интересовать не должны. Итак, как я уже сказал, где этот тип, мне известно. Больше того, поскольку ваши «люди», - я не упустил случая ехидно выделить это слово, - не могут войти в церковь и даже приблизиться к ней, я могу предоставить в ваше распоряжение одну из своих оперативных групп. Вы забираете этого парня себе, и мы расстаемся. Как вам план?
- Отменный. Только у меня вопрос: с чего вдруг вами овладело такое желание меня облагодетельствовать? – Калих неторопливо закурил сигару и продолжил. – Вы же понимаете, учитывая все те же пресловутые разногласия, я не могу так просто верить вам. Откуда мне знать, зачем вы хотите заключить этот договор?
- У вас есть все основания мне не верить. Однако цель всего этого мероприятия настолько прозаична, что я прямо не решаюсь вам ее сообщить. Видимо, если мы хотим понять друг друга, придется во всем сознаться.
Я замолчал. Непросто было выдать такую информацию врагу – вот еще, чего доброго начнет зубоскалить и язвить! – но и его недоверие я прекрасно понимал. Сомневаюсь, что легко смог бы принять на веру такую историю, звучи она из его уст. Калих меня не торопил – только задумчиво созерцал старинный гобелен, висевший на противоположной стене. Через несколько минут я все же решился и тихо сказал:
- Этот ваш «самородок», пан Калих, весьма серьезно вторгся в мою жизнь: есть подозрение, что он связан с моей женой.
- О, ну тогда помочь вам – мой святой долг, - он театрально прижал руку к сердцу. – Вы умный человек, так что я уверен, вы бы не стали выдумывать такую наивную ложь. Я верю вам. Но все-таки, не может быть, чтобы вы ничего не просили взамен! Я достаточно долго живу на свете, чтобы знать: все в этом мире покупается. Я мог бы перечислить на ваш счет…
- На мой не надо, у меня он и так в порядке, - перебил я. – Я не настолько коварен, чтобы просить вас перевести деньги на счет «Полной луны», так что обойдемся без денег. Не надо опошлять мой искренний душевный порыв.
- Не надо так не надо, - кивнул Ян. – Ну, я слушаю: каков ваш план?
Я глубоко вздохнул. Все детали операции я продумал еще по дороге сюда, так что дело оставалось за малым. Я не колебался ни минуты, прежде чем заговорить снова…

Сначала я даже не поняла, что происходит. Перед глазами все еще неслись красочные картинки давешнего яркого, но бессмысленного сна, а в ушах настойчиво звучала уже давно переставшая быть любимой мелодия. Воистину, самый легкий способ сделать любимую мелодию ненавистной – поставить ее на будильник!... Я нехотя разлепила веки и глянула на часы. Похоже, книжка меня все-таки усыпила – стрелки показывали пять часов вечера. Более бездарного способа провести выходной человечество еще не придумало: надо было встать в одиннадцать для того, чтобы, взяв в руки книжку, уснуть над ней еще на два часа и тем самым добавить последний штрих в картину своего отвратительного состояния. И, кстати говоря, продолжающая настойчиво лезть в уши мелодия была вовсе не будильником (правильно, с чего бы ему звонить вечером?), а самым обычным рингтоном. Выругавшись, я взяла телефон. Номер был незнакомым, и, нажимая зеленую кнопку, я уже приготовилась высказаться, но слова замерли у меня на языке, когда я услышала:
- Ариша, мне срочно нужна твоя помощь.
- А-анджей? – запнувшись, неуверенно выговорила я – скорее от удивления, чем от сомнения. Вопрос был глупым – конечно, это был он! Голос того, о ком так много думаешь, перепутать невозможно... особенно когда он звучит так тревожно. – Что случилось?!
- Слушай меня. Пожалуйста, приходи! Как можно скорее, мне правда очень нужна помощь…
- Что происходит?! – я почувствовала, как мне передается его настроение. Наверняка случилось что-то серьезное, раз он решился позвонить – ведь во время нашей встречи неделю назад он говорил, что не может... В чем же дело?!
- Не телефонный разговор. Пожалуйста, приходи, - в его голосе проскользнули умоляющие нотки. - И еще – принеси амоксициллин в ампулах и кетонал. Прошу.
- Анджей, ты в порядке?!
- В целом – да. Во всяком случае до твоего прихода дотяну. Как войдешь в церковь, постарайся, чтобы тебя никто не видел. В мою дверь стукнешь три раза.
- Хорошо. Я… я сейчас!...
Я быстро оделась, сунула в карман деньги и проездной и выскочила на улицу, в сырой мартовский вечер. Мне ничто не мешало – к счастью, сегодня наши с Ольгердом выходные не совпали, так что он с утра пораньше уехал в театр, собираясь пробыть там до самого вечера. Как хорошо, что мы живем так близко от метро!... Те полчаса, что отняла у меня дорога, показались мне вечностью – так всегда бывает, когда куда-то торопишься. От станции «Малостранска» до улицы Мостецка я почти бежала, а в аптеке сочинила красивую историю про септический шок, для лечения которого срочно нужны были антибиотики. Все эти умные слова я однажды слышала от своей подруги (она училась на фармакологическом факультете Карлова Университета), и пожилой женщине-провизору они показались вполне убедительными: она великодушно продала мне десять ампул амоксициллина, шприцы и кетонал и сделала вид, что несуществующий рецепт ее совсем не интересует.
Добежав до церкви Езулатко, я, повинуясь какому-то странному инстинкту, оглянулась. Улица была почти пуста – это место не пользуется популярностью у туристов, а работающий народ еще только собирался отправиться домой – и только у винной лавки на той стороне улицы стоял какой-то парень, занятый своим мобильным телефоном. Опасаться было явно нечего, и я вошла, стараясь унять бешено колотящееся сердце… Немногочисленные туристы не обратили на меня никакого внимания, так что я беспрепятственно проскользнула в служебный коридор и добралась до двери Анджея. Мысленно досчитав до десяти, я трижды стукнула по облезлым доскам.
…- Ольгерд?
- Да! В чем дело?
- Пора затягивать петлю. Она там.
- Что?! Что ты?!... Так. Она там?
- Да. Вошла пару минут назад.
- Очень хорошо. Я сам свяжусь с нужными людьми. Сейчас почти шесть, скоро совсем стемнеет. Думаю, к восьми мы успеем подготовиться. А ты – свободен, приятель.

9. Портал

Казалось, что три осторожных удара в дверь сотрясли всю церковь и беспокойно заметались под сводчатым потолком. Шагов Анджея я не услышала, поэтому, когда дверь открылась, я чуть было не упала прямо в руки художника, который молча втянул меня в комнату и тут же снова захлопнул дверь. Потом он повернулся ко мне и поднял глаза:
- Спасибо, что пришла.
Я промолчала, стараясь понять, что же здесь не так. Вроде бы келья выглядела точно так же, как в прошлый раз, но все-таки что-то было иначе… От раздумий меня оторвал тихий голос Гимновского:
- Дай мне лекарства. Пожалуйста.
Взяв у меня из рук пакет, он медленно, словно нехотя добрел до своей кровати и тяжело сел. Буквально через мгновение мой взгляд наткнулся на нечто такое, что заставило похолодеть кончики пальцев: на светлой ткани небрежно брошенных на спинку стула джинсов явственно виднелось большое бурое пятно… Конечно, в своей жизни я не так часто видела засохшую на одежде кровь, но я даже не допустила мысли, что это может быть кофе – едва сдерживая дрожь в голосе, я выговорила:
- Ты ранен.
- Да, – коротко ответил Анджей. – И эта рана, похоже, воспалилась. Ты умеешь делать уколы? – я только развела руками в ответ. – Так и знал, что придется самому.
Он бесцеремонно стащил с себя брюки, и я увидела, что все его правое бедро охватывает довольно умело сделанная повязка. Впрочем, именно эту самую повязку художник сейчас деловито разматывал, казалось, совсем забыв о моем присутствии. Вскоре моему взору предстала длинная тонкая царапина, проходившая чуть наискость от ягодицы почти до колена. Видимо, говоря о заражении, он не ошибался: края раны полыхали пульсирующим красным, и от нее по белой коже расползались короткие толстые полосы…
- Господи… - едва слышно выговорила я, как завороженная глядя на Гимновского. – Но… ты же не можешь оставить это так!
- Конечно, не могу, поэтому я и просил тебя приехать, - он извлек из-под кровати маленький флакончик и откупорил его. В комнате запахло спиртом; Гимновский, морщась от боли, тщательно протер свою рану по всей длине, после чего разорвал бумажную упаковку на одном из шприцов. – Ты ведь знаешь, я не могу сунуться на улицу – они же тоже заметили, что подстрелили меня. К счастью, пуля срикошетила от асфальта и только оцарапала, но и этого достаточно. С таким положением дел, случись что-то, далеко мне не убежать. А я не хочу становиться добычей для охотников!
Я молча наблюдала, как он умелым движением ввел иглу прямо в мышцу бедра, точно за границей воспаления. При этом он зашипел от боли и тут же, отбросив в сторону пустой шприц, потянулся за кетоналом. Мне стало страшно. Вся ситуация была по-настоящему дикой – его оцарапала пуля (хорошо еще, что только оцарапала, считай, легко отделался!), а теперь он намерен заниматься самолечением вот таким вот кустарным способом… Какая-то фантастика – ведь эта пуля могла и убить его!... Последняя мысль впечатлила меня настолько, что я не удержалась и заплакала. Случайно я оказалась втянутой в какую-то чертовщину и выбираться из нее теперь, похоже, уже поздно. Что будет с Анджеем?! Ведь эти его враги уже близко, раз смогли ранить его, и…
- Ну что ты, успокойся, - стал вливаться мне в ухо теплый шепот Гимновского. – Пока ведь все хорошо, я жив и здоров!
- Да уж… здоров, - всхлипнула я. – Это не шутки, Анджей! Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь!
- Не беспокойся, я знаю эту жизнь, - уверенно заявил он, застегивая на себе черную рубашку с белым воротничком священника. – Я одиннадцать лет успешно водил их за нос, так что…
- Но ведь один раз ты уже попадался, - перебила я. – И теперь тебя ранили… Когда?
- Позавчера вечером. Я понял, что больше не могу сидеть взаперти, и решил пройтись, наплевав на темноту… Жажда свободы затуманивает мозг, так что… Видишь, я был прав: они отираются в Малой Стране, значит, про нас с тобой им тоже известно. Пожалуй, с этой точки зрения я могу оценить твое замужество по достоинству – это хотя бы сбило их со следа.
Повисла пауза, после чего художник ласково обнял меня за плечи и привлек к себе:
- Я просто не представляю себе, что бы я делал без тебя. Я говорю не только про сегодня, Арина. Ты выручила меня осенью, ты подарила мне то, чего я много лет был лишен, и мне очень жаль, что я плачу тебе таким образом.
Я промолчала. Правда, а что я могла сказать? Уж не знаю, что он там себе думал о дальнейшей жизни, но на мой взгляд, ситуация была тупиковая. Я никуда не денусь от Ольгерда – во-первых, теперь уже я не смогу причинить ему такую боль, ведь, кроме одной маленькой тайны, он ни в чем передо мной не виноват; а во-вторых, Анджей считает, что с Прайдом я в безопасности. Сам он рано или поздно должен будет бежать еще куда-нибудь, скрываясь от своих охотников, так что изменения в жизни в лучшую сторону нам не грозят.
С другой стороны, крепко держа Гимновского за руку, ощущая кожей тепло его длинных пальцев, чувствуя его рядом, я понимала, что Прайду никогда не стать столь близким мне человеком. Так странно тасуются карты: расскажи мне кто из подруг такую историю, я бы посмеялась, сказала бы, что думать тут нечего, когда есть такой идеальный муж, но… В реальности все выглядело совсем иначе. Пожалуй, я уже набралась смелости, чтобы признаться себе: я люблю Анджея, несмотря ни на какие обязательства и моральные правила…
- Ариша, - прошептал вдруг художник, крепче сжимая мою руку, - ты даже не представляешь, как я соскучился по тебе. Я ведь не думал, что смогу снова тебя увидеть – тогда, в ноябре, когда прибежал сюда в поисках убежища. Оказывается, я и не знал, что так скучал… Я понимаю, я не в праве даже думать о чем-то подобном, особенно в доме Бога, но…
И опять-таки – что я могла на это сказать?! Что я замужем, что я приличная девушка и верная жена, что мы не пара?... Что мы находимся в церкви, что он ранен, что за ним охотятся? Но зачем? Чтобы опять обмануть саму себя?! Я медленно подняла голову и улыбнулась, глядя ему в глаза:
- Не надо слов. Ты и так читаешь мои мысли.
Пальцы наших рук переплелись, губы встретились… Нас словно охватило безумие, как в тот роковой вечер, когда он рассказал мне о своем отце. Гимновский быстро расцепил крупные пуговицы моего пальто, завел руку под свитер… Мои пальцы словно сами собой расстегивали мелкие пуговки его рубашки, которые, словно протестуя против происходящего, не желали вылезать из петель. Мы сами совершенно забыли, где находимся, и забыли о всех возможных преследователях, чего делать, конечно же, не стоило. Вдруг Анджей замер, прислушиваясь; я собралась было поинтересоваться, что его насторожило, но тут же сама услышала гул голосов и отдаленное эхо шагов в церкви. Это вполне могла быть группа туристов, но почему-то я была уверена, что это не туристы… Едва слышно я прошептала:
- Это… они?
- Да, - он бесшумно поднялся, скользнул к двери и, стараясь не шуметь, повернул в замке ключ. – У нас пять минут, Ариш. Надо бежать. Как это ни грустно, но тебе придется бежать вместе со мной.
- Но… но как им удалось войти?! – пролепетала я, кое-как натягивая пальто. – Ты ведь говорил, что…
- Некогда об этом думать! Я сам ничего не понимаю… Идем!
Он распахнул окно, впустив в комнату свежий весенний воздух. Решетка тоже поддалась быстро, так что в следующую секунду Анджей вскочил на подоконник и протянул мне руку:
- Ну же?!
- Куда бежать?! – я совершенно растерялась. Он-то бегал от преследователей уже много лет, а я в жизни не предполагала, что мне когда-нибудь придется заняться этим же. С чего бы?!... Кому и зачем я должна буду объяснять, что я тут делаю, и кого это касается? – Зачем?! Я…
Я запнулась, пораженная страшным открытием. Голоса звучали уже совсем близко к двери, в нее совсем неделикатно ломились, и в общем шуме на удивление ясно слышался голос… Ольгерда! Действительно, думать, каким ветром его сюда занесло, было некогда, одно ясно наверняка: встреча с ним в такой обстановке означала катастрофу. Без дальнейших раздумий я судорожно ухватилась за руку Гимновского и забралась на подоконник:
- Ольгерд с ними!
- Совсем паршиво. Сейчас бежим вдоль сада налево, потом сворачиваем в город. Нам нужно, чтобы было как можно больше народу. Если повезет, потеряем их в Смихове.
Он выскочил на улицу, вытянул меня следом… Было совершенно тихо, но допустить мысль о том, что наши враги не окружили церковь, было бы слишком самонадеянно: не успели мы перелезть через ограду, как из-за угла ближайшего дома появился человек в черной одежде и прицелился в Анджея из винтовки. К счастью, бежали мы быстро, так что мишенью были довольно сложной – когда я поравнялась с художником, он крикнул:
- Они стреляют снотворным, я уверен! Держись справа!
Преследователи снова проявили себя на улице Кармелитов. До Смихова было достаточно далеко, примерно две трамвайные остановки, и я просто не представляла себе, что будет дальше. Я не слишком хорошая бегунья, так что, надо думать, мои силы скоро иссякнут… О последствиях лучше не думать. Если во всем это безобразии замешан Ольгерд, то Анджею можно только посочувствовать.
За спиной раздался вой сирены. О господи, какой наивностью было полагать, что эти люди будут гнаться за нами на своих двоих! Естественно, пользуясь поздним часом и пустой дорогой, а так же мигалкой (видимо, кроме Прайда, за этой операцией стоит кто-то еще более влиятельный), они тут же пересели на черный Land Cruiser Prado. Я почувствовала, как во мне нарастает паника; пока что нам везло исключительно благодаря светофорам и крутым поворотам, но надеяться на это было глупо… Кроме того, я начала уставать. Вероятно, я смогу пробежать еще минут пять, а потом…
Что-то кольнуло меня под лопатку. Это случилось настолько внезапно, что я на миг отвлеклась от дороги и тут же споткнулась о вылезший из брусчатки булыжник. Боль прошила ладони и левое колено, и я услышала собственный отчаянный крик:
- Анджей!!!
Художник тут же бросился ко мне, опустился на колено на брусчатку:
- Попали?
- Да, - еле ворочая языком, ответила я. Мозг медленно заволакивало туманом, ноги наполняла противная свинцовая усталость, и я ощущала себя тряпичной куклой… Что ж, так и есть, вопрос только в том, кто будет кукловодом: Ольгерд или Анджей.
Происходящее вокруг меня казалось нереальным, как будто я смотрела старый фильм на пленке плохого качества. Голоса доносились словно сквозь вату, я не ощущала не то что сил, а даже желания куда-то бежать и от кого-то скрываться. Пусть все будет так как есть. Я ничего не хочу, только оставьте меня в покое.

К своему стыду, я не заметил, как Арина отстала и полностью сосредоточился на нашем побеге. Серьезно стоял вопрос будущего: что мы могли сделать дальше? Ну, оторвемся мы от преследователей, ну, смешаемся с толпой в метро, ну, поводим их за нос еще пару дней… А потом? По-хорошему, надо бежать, в какой-нибудь большой и людный город, где нас трудно будет найти, но вот простой вопрос: на что? Денег у меня, конечно, не было; полагаю, что у Арины тоже. Мы можем себе позволить только поезд, а на поезде далеко не уедешь. М-да, когда я был один, жизнь казалась гораздо проще…
- Анджей!!! – услышал я за спиной отчаянный крик балерины.
О господи, смилуйся! Они все-таки попали – а я-то был уверен, что стрелять они так и не научились. Заряд снотворного был невероятно сильным, девушка погружалась в сон буквально на глазах, а я лихорадочно пытался изобрести альтернативный план. Не получалось: джип преследователей, мигая аварийной сигнализацией, остановился на обочине, из него неторопливо вышли четыре человека в армейских ботинках и направились ко мне. Все это происходило в полном молчании – господа Крутые Парни не стали комментировать свои действия – так что звук захлопнувшейся двери машины показался очень громким. Я поднял глаза и грустно усмехнулся: передо мной стоял муж Арины, Ольгерд Прайд собственной персоной. Его веснушчатая физиономия носила каменное выражение, он изо всех сил старался испепелить меня взглядом своих немыслимо зеленых глаз, а прямо мне в лоб смотрело дуло «Глока». Очаровательная ситуация, ничего не скажешь.
- Итак, случилось то, что должно было, - размеренно сказал Ольгерд. – Поднимайся, друг мой. Кое-кто очень хочет с тобой повидаться.
Я не двинулся с места. К сожалению, до Смихова мы не дотянули – там-то никто не посмел бы направить мне в лоб пистолет, ведь вокруг тамошних торговых центров всегда кишит народ по крайней мере до десяти вечера. Здесь же действовал мерзостный неписанный закон города Праги – буквально в паре сотен метров от людных площадей и станций метро можно было оказаться на совершенно пустой улице. Чехи не любят темноты (наверное, подозревают, что в ней может кто-то прятаться), а потому в рабочие дни город вымирает часам к восьми, за исключением таких мест, как галерея «Новый Смихов», и универсальных магазинов вроде «Теско».
Сомневаюсь, что Ольгерд правда собрался убивать меня – во всяком случае не здесь, не посреди улицы. Вести дискуссии, как в американских боевиках, смысла тоже не имело, так что я выбрал единственно возможный вариант: промолчал. После паузы Прайд продолжил:
- Больше всего на свете мне хочется отбросить сантименты и нажать на курок, но я честно выполняю договор. Не заставляй меня применять силу.
Я уже открыл было рот, чтобы ответить, но меня опередили – чуть в стороне, слева, кто-то деликатно кашлянул и чуть хрипловатый голос произнес:
- Эй, полегче! Ты ведь не хочешь сказать, что намерен разнести весь город только из-за того, что твоей девчонке понравился другой?.. Ты чародей не того масштаба, Ольгерд, так что перестань дурить.
Мне казалось, что я давно уже разучился удивляться, однако такое заявление поставило меня в тупик. Ольгерд Прайд, скрипач и дирижер – чародей?! Да еще и, судя по фразе моего невидимого пока спасителя, весьма сильный. Кажется, я вообще перестал что-то понимать… Однако Прайд, похоже, не очень удивился – он опустил оружие и нахмурился:
- Только тебя тут не хватало! Не лезь не в свое дело, Саша. Не думай, что я забыл, как мы с тобой однажды столкнулись на узкой дорожке и я пообещал при случае размазать тебя по стенке.
- А ты самоуверен, как я погляжу, - заметил его невидимый собеседник. – Зря, ведь ты не хуже меня знаешь, что основным книжным лейтмотивом является фраза “самоуверенность до добра не доводит”.
- Ты бы хоть снял заклинание невидимости! Не тешь мое самолюбие, а то я еще подумаю, что ты меня испугался, - язвительно заметил Ольгерд.
- Ну, если тебе так не терпится лицезерть мою, по твоему же выражению, “самовлюбленную и высокомерную физиономию”, я тебе ее, конечно же, явлю, маэстро.
От стены дома, прямо за спиной одного из людей Прайда, отделилась тень и неторопясь вышла на первый план. Потом тень развернулась, давая возможность наблюдать себя и Ольгерду с его компанией, и мне, и волшебным образом превратилась в довольно высокого худощавого мужчину лет тридцати пяти на вид, резкий голос которого вполне соответствовал его внешности и прекрасно отражал все, что он думает о своем собеседнике:
- Ну, теперь ваша душенька довольна?
Симпатию к этому персонажу я почувствовал сразу же – по всему было похоже, что ему действия этих парней к черном не по душе. Прайд явно не расчитывал на появление еще одного противника - сочтя, видимо, что молчание затянулось, он снова поднял свой «Глок» и сказал:
- Хоть ты и первоклассный чародей, секрет бессмертия все равно тебе не доступен, так что если ты немедленно не сойдешь с моего пути, к праотцам отправится одним человеком больше.
- Помилуй, за что ж ты хочешь убить девушку? – вздернул брови его собеседник. – Или, виноват, ты уже это сделал? – он бросил на распростертую на асфальте Арину красноречивый взгляд.
- Я не настолько бессердечен, - холодно отозвался музыкант, нарочито не глядя на жену, - хотя это было бы справедливее. Мне кажется, в последнее время развелось слишком много людей, которые отравляют мою счастливую семейную жизнь, вот я и решил слегка подкорректировать их число. Пока что в мои планы входило снижение их численности на одну штуку, но благодаря тебе я могу произвести более эффективную чистку и убрать сразу двоих.
- Ох и дурак же ты, - досадливо махнул рукой господин Неизвестный. – С одной стороны посмотришь – вроде солидный человек, все у тебя есть, только что луны с неба не хватает, с другой стороны – ты мальчишка без единой капли мозгов, но весь ужас в том, что в тебе есть еще и третья сторона, которая упорно не хочет очеловечиваться и принимать хотя бы что-то, что не нужно или не понятно тебе.
- Я не благотворительная контора, - отрезал Ольгерд. – Тебе вообще грех рассуждать об этом – ты меня знаешь не меньше чем я тебя, поэтому удивляться, что я такая скотина, в твоем случае просто глупо.
Я усмехнулся про себя: так вот ты какой на самом деле, представитель музыкальной элиты! Такие речи скорее к лицу крутому боевику, чем музыканту… да и то, только в кино. Забавная ситуация – и чего они отношения выясняют? Насколько я могу понять, смелости убить оппонента им обоим хватило бы. Хотя я уже давно осознал, что многое в этом мире мне недоступно. Похоже, эти двое в свое время что-то серьезно не поделили и стали врагами. Допускаю, что неизвестный помогает мне только, чтобы насолить Прайду, но в моем положении пути спасения не выбирают.
- Не считай себя умнее других, Прайд, - вдруг заявил незнакомец. – Рано или поздно кто-нибудь докажет тебе, что это не так!
Дальше все произошло так быстро, что я вообще не успел сообразить, что именно случилось – где-то за спинами людей Ольгерда грянул великолепный по своей силе и мощи взрыв, который раскидал бедолаг на радиус нескольких метров от эпицентра, разворотил два небольших, правда, давно пустующих дома и мощнейшей взрывной волной отбросил дирижера к стене уцелевшей пятиэтажки на другой стороне улицы. Возникло небольшое замешательство – маэстро ошалело таращился на брусчатку, пытаясь преодолеть семерение в глазах, его помощники пока безуспешно пытались подняться и оценить происходящее, а я все так же сидел на тротуаре и даже не пытался уже разобраться в ситуации. Радикальные у него способы решения проблем, ничего не скажешь: где-то выла сирена, вокруг кричали люди, ослепленные взрывом и напуганные «звуковой симфонией»… Общественность, а так же полиция, скорая помощь и пожарные наверняка не обойдут это происшествие вниманием, так что Ольгерду и его компании придется изрядно попотеть, изобретая убедительное объяснение.
Вдруг мне на плечо опустилась тяжелая горячая рука и резкий голос сообщил:
- Эй, приятель, между прочим, этот взрыв я затеял специально для тебя, так что хватай свою спящую красавицу и дуй за мной!
- Куда?!! – только и выговорил я, беспомощно оглядываясь. – Нас все равно поймают, мы не успеем далеко...
- А ты бы вместо того, чтобы болтать, поднял, наконец, свою задницу и прыгнул сюда! – перебил мой собеседник. – Ну, долго еще я буду ждать?!
С таким типом спорить бесполезно... Я бережно поднял Арину на руки, обернулся и обомлел, в какой уже раз за этот невероятно долгий день! В нескольких шагах от меня переливался сиреневыми красками самый настоящий портал! Нет, я, конечно, все понимаю – оборотни реальны, часто в жизни случается чертовщина, но чтоб в нее вмешались еще и чародеи… Это уже явно слишком. Спорить было бессмысленно, кроме того, как ни крути, а этот тип меня спас, уж не знаю, зачем. Хотя бы ради Арины придется ему довериться.
Я крепко зажмурился и шагнул в портал…

10. Кто есть кто

Я очнулась и тут же пожалела об этом: голова словно налилась свинцом, меня мутило, и не было совершенно никакого желания шевелиться. Давешние события казались каким-то странным, не слишком приятным сном, и я пребывала в полной уверенности, что нахожусь у себя дома, на Нерудова. Ну конечно, и вся эта свистопляска с Венским концертом, и свадьбой, и нашей с Анджеем встречей в церкви была всего лишь сном! Какая приятная мысль. Ведь это значит, что все в порядке: я сейчас встану, неторопясь оденусь, позавтракаю и пойду на репетицию. Недомогание – это все ерунда, подумаешь, может, погода плохая… Вдохновленная этой мыслью, я открыла глаза и едва сдержала стон.
Я находилась в совершенно незнакомой комнате. Судя по всему, это был чей-то кабинет – в маленьком помещении, пропитанным запахом досок и пыли, находились старый стол, заваленный бумагами, обитые дермантином тяжелые полукресла, книжные стеллажи, еще какие-то непонятные мне предметы… На окнах красовались тяжелые бархатные портьеры, на противоположной от моего местоположения стене висел небольшой плазменный телевизор. А сама я, кстати, лежала на довольно удобном кожаном диване под теплым шотландским пледом… Я зажмурилась. Ничего не понимаю! Что это за место?! Уверена, я здесь никогда не была. Так как же?...
- Доброе утро, барышня, - услышала я вдруг чей-то хрипловатый голос.
Превозмогая боль в голове, я с трудом поднялась на локте и с удивлением воззрилась на вошедшего. Им оказался высокий худой мужчина, облаченный в застиранную синюю рубашку (которая болталась на нем, как на вешалке) и темные джинсы с белой полосой по шву; лицо у него было открытое и доброе, от уголков стально-серых глаз к вискам разбегалась сетка мелких морщинок, а давно не стриженные русые волосы падали на лоб. Страха этот тип не внушал, но вопросов к нему у меня была масса. Едва я собралась задать хотя бы один из них, как он снова заговорил:
- Понимаю, у тебя много вопросов. Но, я думаю, все они могут подождать еще пару часов. Мне кажется, тебе не помешала бы медицинская помощь, - поймав мой вопросительный взгляд, он улыбнулся и пояснил. – Падая, ты довольно серьезно ободрала ладони и коленку.
Я нахмурилась. Куда это я падала?! Конечно, он был прав – ладони неприятно саднили, и каждую из них украшала великолепная ссадина… Как я умудрилась так упасть? Когда?... И тут, на этом самом вопросе, ко мне стала возвращаться память. Ведь мы с Анджеем бежали от его преследователей, во главе которых стоял Ольгерд. Меня подстрелили – ведь художник предупреждал, что они стреляют снотворным – так что неудивительно, что я ничего не помню… Однако количество вопросов только умножилось. Кто мой собеседник? Где я? Где Анджей?!
- Ты главное не волнуйся, - доверительно обратился ко мне мужчина. – Пока все в порядке. Твой друг жив и здоров, просто спит еще – переволновался и устал, бедняга. Сейчас придет Дэн, он врач, так что, думаю, он сможет несколько облегчить твои страдания. Кстати, меня зовут Саша.
- Арина, - тихо отозвалась я. Пожалуй, после пробуждения я еще не очень определилась со своими эмоциями, но пока что мне больше всего хочется заплакать от осознания всего, что произошло.
- Это я знаю – расскажу потом, откуда.
Я нашла в себе силы только кивнуть в ответ. Тут же в комнате появился новый персонаж – молодой парень, лет двадцати пяти на вид, в накинутом на плечи белом халате. Он тепло улыбнулся и приветствовал меня:
- Доброе утро.
- Привет, Дэн, - Саша пожал парню руку и сказал. – Ладно, посмотри, что ты можешь сделать. Надеюсь, ничего серьезного.
Тот кивнул и тут же скромно пристроился на табуретке рядом с диваном, на котором я лежала:
- Давай руку. Посмотрим, что тут у нас.
Я послушно протянула ему ладонь. Пока он рассматривал мою ссадину, я продолжала свои попытки собраться с мыслями. Концы с концами явно не сходились… Насколько я понимаю, кто-то помог нам с Анджеем сбежать от преследователей. Допустим – как им это удалось, вопрос отдельный. Но что дальше? Если этими типами руководит Ольгерд, наша спокойная жизнь долго не продлится. И опять же – почему Ольгерд вообще в этом участвует? Даже если предположить, что он каким-то образом узнал о моих визитах в церковь и их цели, то откуда ему известно про способности Анджея?! Ведь Гимновский был твердо уверен, что наши преследователи точно знают, что ищут. Я ничего не понимаю! Получается, что Прайд не так уж и безгрешен, что он не только увлекается оккультизмом, но еще и связан с какими-то подозрительными личностями. И это мой муж, человек, которому я долгое время безотчетно доверяла!... Что за чушь?!
На глазах выступили слезы – врач принялся обрабатывать мою ссадину каким-то дезинфицирующим раствором, который ужасно щипал. Однако я подозревала, что готова расплакаться не поэтому. Для моего рационального ума все это слишком тяжело. Слишком!
Дэн работал молча, быстро и аккуратно, так что уже через четверть часа на всех моих ссадинах красовались аккуратные повязки с густой белой мазью. Затянув последний узелок, врач пояснил:
- Вообще-то лучше оставить их открытыми, но я не знаю, инфицированы они или нет. Придется хотя бы несколько часов походить так.
- Ничего, переживу, - я выдавила из себя улыбку. Этот парень так искренне хотел помочь, что не попытаться хотя бы сделать вид, что это у него получается, было бы просто преступлением. – Где я?
- В Москве, - спокойно отозвался он.
- В Москве?! И как мы здесь оказались?! Не поверю, что меня так здорово усыпили, что я не почувствовала перелета!
- А его и не было.
- То есть?!!
- Мы воспользовались порталом, - пояснил Дэн.
- Каким порталом?! – хотелось выть. Магическо-оборотневая история не закончена, и все они искренне считают, что тут нет ровным счетом ничего не понятного. Ну и что мне делать?!
- Самым обычным, - я обернулась. На пороге комнаты стоял Анджей, который грустно наблюдал за мной, засунув руки в карманы своих порванных на колене брюк. – Здравствуй, Ариша. Как ты себя чувствуешь?
- Плохо! – вот тут уже нечего было скрывать. Я поняла, что больше не смогу сдерживаться – слезы уже сами по себе текли по щекам, и я только бессвязно всхлипывала. – Я ничего не понимаю!... Все на самом деле не те, кем кажутся!... Нам уже не выпутаться из этой паутины… Что делать?!!...
Дэн беспомощно оглянулся на Гимновского. Тот тихо сказал:
- Иди. Мы сами разберемся.
- Ладно. Тогда дай знать, когда поймешь, что все в порядке.
Он бесшумно вышел, оставив нас наедине. Художник тяжело сел на край дивана и крепко прижал меня к себе:
- Ну, что ты, Аришенька, не плачь! Мы ведь живы, пока нам ничто не угрожает!
- Вот именно – пока! – с трудом выговорила я. – А что дальше, Анджей?! Что?! Мы так и будем бегать всю оставшуюся жизнь?!
- Нет. Мы обязательно что-нибудь придумаем, - уверенно ответил он. – Мне кажется, у наших новых знакомых уже есть кое-какие мысли по этому поводу. Осталось только ими поделиться.
Клянусь, я бы отдала все на свете, чтобы всегда вот так быть рядом с ним! В какую-то секунду мне снова показалось, что у нас нет никаких проблем и мы просто по-человечески счастливы. К сожалению, это ощущение быстро испарилось… Как-никак, мы все еще были в Москве, с какими-то двумя новыми друзьями, которые якобы хотели нам что-то поведать. Ну что ж, может, хоть после этого я хоть что-то пойму!
Я решительно отерла слезы и прямо взглянула Анджею в глаза:
- Так пойдем к ним! Пусть расскажут, в чем дело. Я устала ничего не понимать.

Саша и Дэн ждали нас в просторной гостиной дома – я уже успела понять, что мы находимся в каком-то старом доме, а не в квартире. Помню, в деревне у бабушки я чувствовала себя примерно так же; как будто современные предметы вроде телевизора, телефона и электрических лампочек оказались здесь чисто случайно, бесцеремонно нарушив дух старины. Паркет под ногами давно потемнел от времени, стены были оклеены темными шелковыми обоями, мебель была тяжелой и, пожалуй, чересчур громоздкой для небольшой комнаты. Мельком я взглянула в окно – за ним уныло покачивались на ветру мокрые ветви деревьев, за которыми виднелась угрюмая река.
- Ну, теперь, я думаю, мы можем приступить к делу, - возвестил Саша. Налив нам по чашке кофе, он продолжил. – Сейчас я все расскажу – кто мы такие, где вы находитесь и что происходит. Полагаю, все эти вопросы вас очень занимают.
- Не то слово, - буркнул себе под нос Анджей.
- Отлично. Итак, мы находимся в моем доме, который, в свою очередь, располагается в сердце Нескучного сада на берегу Москвы-реки, - начал Саша. – Дом старый, раньше он принадлежал графу Орлову, потом долго пустовал, служа украшением парка и читальным залом. Меня всегда привлекала перспектива здесь жить, так что, подкопив денег, я все же смог воплотить в жизнь мечту своего детства. Чем я по жизни занимаюсь, лучше не спрашивайте – слово «Газпром» в этой стране воспринимается не очень-то тепло, насколько я успел заметить. Мой друг Денис, для своих Дэн, - он картинным жестом указал на врача, - работает хирургом в одной из московских клиник. Доктор от Бога, что называется, жалко, что мало кто может это оценить. С нами определились, если нет вопросов, перейдем к презентации под названием «Кто есть кто».
Он задернул шторы и раскрыл ноутбук, стоявший до сей поры на тяжелом старинном комоде. Потом отошел в сторону и поинтересовался:
- Узнаете?
Еще бы было не узнать – на фотографии, развернутой на весь экран, красовался Ольгерд Прайд собственной персоной. У меня неприятно заныло сердце; надо думать, после давешних событий я должна считать его врагом, но… Ясно одно: я совершенно не понимаю, как мне справиться с моими чувствами. С одной стороны, мое чувство вины значительно притупилось после нашего забега по улице Кармелитов, да и вообще, доверять человеку, у которого тайны такого характера от собственной жены, как-то неразумно. С другой стороны, я сама ничуть не лучше… И кто в итоге прав?!...
- И как вы думаете, кто это? – снова задал вопрос Саша.
Ясное дело, все посмотрели на меня. Собравшись с духом, я твердо выговорила:
- Ольгерд Прайд, первая скрипка и дирижер Пражского национального театра, самый молодой дирижер, управлявший Венским Оркестром на Новогоднем концерте. Мой муж, - тут я тяжело вздохнула. Анджей тут же сжал мою руку в своей ладони. – Пожалуй, все.
- Ошибаешься, деточка, - усмехнулся наш новый знакомый. – Даже не представляешь себе, насколько. Вот что я тебе могу сообщить про этого типа. Руководитель общества «Полная Луна», которое он же и основал три с небольшим года назад. Общество занимается ликвидацией – подчеркиваю, дорогая, ликвидацией – всех, кто обладает хоть какими-то выдающимися способностями. Например, ясновидением, магией, а так же оборотней, вампиров и алхимиков. Этот господин, видите ли, считает, что маги слишком много воображают о себе, и потому начинают пытаться рулить всеми остальными. Кроме того, оборотни и вампиры в голодном состоянии очень опасны, а потому подлежат уничтожению. Все это звучит очень ладно, я бы даже сказал, отдает трогательной заботой о судьбе человечества, но! Сам господин Прайд – один из сильнейших чародеев мира. Что любопытно, верхушка «Полной Луны» радостно ходит по струнке по его команде, и никого не смущает, что он уничтожает себе подобных.
Повисла нехорошая пауза. Я даже не пыталась поверить во всю эту чепуху, а потому упрямо вымолвила:
- Это просто не может быть правдой.
- Почему ты так решила? – улыбнулся Дэн.
- Потому что я знаю Ольгерда – как раз три с небольшим года, с тех пор, как он приехал в Прагу. Да, в последнее время он натворил много странного, но это ведь не значит, что он чародей и кого-то там убивает! Неужели этих нелюдей так много?!...
- Уж побольше, чем ты думаешь, - хмыкнул Саша. – Я предполагал, что ты нам не поверишь, поэтому припас кое-что. Сомневаюсь, что тебе понравятся эти кадры, но, похоже, это единственный способ убедить тебя в собственной правдивости.
На мониторе ноутбука появилось изображение. Качество было ужасным, похоже, камера была встроена в пуговицу или нечто похожее, но, увы, картина была вполне ясной: на экране крупным планом был Ольгерд. Его лицо носило непроницаемое выражение, а голос прозвучал очень холодно, когда он сказал:
- Да, можете приступать.
Я невольно вскрикнула, еще крепче вцепившись в руку Анджея: Прайд поднял пистолет, сверкнув своим знаменитым перстнем; дуло оружия смотрело прямо в камеру, и на лице моего мужа появилось жестокое выражение, когда он говорил:
- Прощай, приятель. Уродам не место среди людей.
Я зажмурилась. Надо думать, он все же выстрелил – я услышала лишь приглушенный хлопок. Потом наступила тишина, в которой прозвучал сочувственный голос Саши:
- Прости, Аришка. Я знаю, тебе больно, но ты должна была это увидеть.
Я только кивнула в ответ. Чувства мои запутались еще сильнее, и, чтобы не сойти с ума, пришлось последовать примеру Скарлетт О’Хара и сказать себе «Не буду думать об этом сейчас, подумаю завтра». М-да… Ну, что еще нас ждет?
- Следующий герой моего повествования, - объявил Саша. На экране появилась фотография ничем не примечательного человека средних лет. Лицо было не очень приятным и чем-то смахивало на крысиную мордочку. – Лукаш Масарик. Ближайший помощник нашего предыдущего знакомца, а по совместительству – алхимик. Он поставляет Ольгерду заготовки для амулетов и оберегов для оперативных групп, а так же прочие магические ингредиенты.
- И зачем им амулеты? – перед глазами тут же встала картинка – ограненные стекляшки непонятного назначения, которые я обнаружила в кабинете мужа вместе со странным рисунком.
- Они же борются с теми, кто по определению сильнее их – с оборотнями, - пояснил Анджей. – А уж если выходят против магов или алхимиков – тут вообще все понятно. Воевать с ними простым оружием – форменное самоубийство, так что Прайд дает им дополнительные козыри.
- Едем дальше. Кристоф Масарик, - Гимновский ругнулся сквозь зубы – видимо, этого персонажа он знал. Впрочем, как оказалось, и я тоже – именно этот тип стоял вчера у винного магазина, когда я заходила в церковь. Вывод напрашивается очень простой – именно он нас и сдал…
- Меня преследует мысль, что именно он навел на нас эту вашу «Полную Луну», - сказала я. – Я видела его вчера вечером.
- О да, с него станется, - усмехнулся художник. – Ради денег он пойдет на все. Не удивлюсь, если он выследил тебя, а потом продал эту информацию твоему же мужу. И за очень круглую сумму.
- Я предъявил вам этого героя только для того, чтобы сказать: сволочь редкостная, может быть замешан в чем угодно – как известно, наркоманы не чураются никаких способов заработать, особенно, если речь идет о больших деньгах, - Саша немного помолчал и добавил. – Он чуть было не стукнул на нас с Дэном еще кое-кому. На этого кое-кого фамилия «Зорев» действует как красная тряпка на быка. А вот и он, кстати.
- Господи, кто это? – спросил Анджей. С монитора на нас смотрела неестественно бледная физиономия странного человека без возраста. Породистый нос, гладкая, словно шелковая кожа, почти черные глаза и белая прядь в аккуратно зачесанных назад черных волосах делали его похожим на вампира из фильма ужасов.
- Это, Анджей, тот самый человек, который причинил тебе столько страданий. Ян Калих, вице-президент Чешского Банка. Знаешь, чем знаменит? Наловчился использовать сверхспособности в своих целях – на него работает целая толпа оборотней, и еще больше магов и экстрасенсов. Уж не знаю, откуда он узнал о твоих способностях, но, видимо, желание заполучить тебя в стройные ряды своих подельников у него было очень сильным, раз он так упрямо тебя искал. Не знаешь, ради чего?
- Полагаю, что знаю, - художник вздохнул. – Он считает, что я могу убивать силой мысли. Виной тому три дурацких совпадения – и только.
- Ты уверен, что это были совпадения? – удивленно вскинул бровь Дэн.
- Абсолютно. В противном случае, этот самый пан Калих должен был сдохнуть еще много лет назад, когда я впервые попался в лапы его молодчиков.
- Я одного не пойму – как ему удается подчинять себе этих самых нелюдей? – тихо спросила я. – Они что, прямо так хотят ходить по струнке и строиться по чужой воле?
- Хотят, но далеко не все. Однако один алхимик работает на него без всякого принуждения. Он изобрел эликсир, который позволяет Калиху управлять своими подопечными – не спрашивай, как, я не алхимик, так что даже понятия не имею.
- Выходит, у них с Ольгердом конфликт, - заключил Анджей. – Так почему же они до сих пор не перегрызлись?
- Они не только не перегрызлись, но еще и заключили договор, - отозвался Денис. – Тебе же показалось странным, что эти ребята смогли войти в церковь? А ларчик-то просто открывался: в этот раз по твою душу пришли не оборотни Калиха, а парни из оперативной группы Прайда.
- И все это сделано из-за меня, - обреченно произнесла я. – Похоже, Ольгерд действительно каким-то образом узнал, что я приходила к Анджею. Не исключено, что об этом ему поведал Кристоф. Естественно, Прайд готов пойти на что угодно, лишь бы убрать с дороги конкурента, хотя я не представляю себе, как он мыслил со мной объясняться.
- И мыслил ли вообще – вот в чем вопрос, - добавил Саша. – Боюсь, тебе придется привыкнуть к мысли, что твой муж – вовсе не благородный рыцарь. Пойми, Арина: на деле он совсем не тот, кем хотел казаться тебе.
Спорить с этим было трудно и бессмысленно, поэтому я задала единственный уместный в данной ситуации вопрос:
- И что дальше?
- А дальше вы отправитесь отдыхать – вы оба, - решительно заявил Зорев. – Вся эта информация требует осмысливания, так что грузить вас собственными догадками мы будем чуть позже. Сходите погуляйте хотя бы – думаю, сегодня вам опасаться нечего. В любом случае, мы вас прикроем – у меня весь Нескучник под контролем.
С одной стороны, я очень хотела возразить – ну, сколько можно жить в неведении? Не знаю как кого, а меня лично мое будущее очень даже волновало. Если Ольгерд найдет нас, нам опять придется бежать… Куда? И как долго это будет продолжаться? И это не говоря уже о том, что я рискую потерять работу, если не вернусь в театр хотя бы через пару дней. Раз наши новые знакомые так спокойны, значит, какие-то идеи у них все же есть – это, конечно, весьма радостная мысль. Вопрос только в том, кто окажется быстрее: мы или Ольгерд.

- Эй… Эй!
Я нехотя повернул голову:
- Ну, что там еще?
- Позволю себе напомнить вам, что вы хотели найти их логово, - тихо произнес Лукаш. – Сегодня полнолуние, пан Прайд, так что…
- Да, спасибо, я знаю, - я раздраженно отставил в сторону недопитый коньяк и снял ноги с журнального столика. Надо собраться с мыслями, хотя это и трудно – все-таки не шутки в одиночку выпить полбутылки «Мартеля». Нельзя не признать, эта благословенная жидкость творит чудеса: теперь мысли текли медленнее, словно бы лениво, зато я уже не кипел от злости и не испытывал желания убить всех, кому не посчастливится попасть под горячую руку. – Идите, Лукаш. Я сам справлюсь.
Когда дверь за ним закрылась, я тяжело встал с кресла и подошел к грубому деревянному столу, на котором услужливый Масарик уже разложил все необходимое. Засучив рукава, я принялся наносить на столешницу рисунок, продолжая думать о своем. Впервые в жизни мой план не удался… и из-за кого! Из-за Зорева, который решил продолжить игру в благодетеля, которую начал еще десять лет назад, когда я учился в консерватории, а он вовсю ухлестывал за моей старшей сестрой. К счастью, Джина была уже помолвлена, она очень любила своего будущего мужа, а потому неизменно отвечала вежливым отказом на все Сашкины притязания. Через пару месяцев мисс Прайд стала миссис Гордон, они с мужем уехали в Филадельфию, ну а Зорев остался в Нью-Йорке… К моменту его отбытия мы уже успели повздорить – я имел неосторожность выдать себя, и тут же выслушал лекцию о бесполезности и опасности магии как таковой, а так же о необходимости немедленно найти способ закрыть человечеству доступ к ней раз и навсегда. Идея «Полной Луны» вертелась у меня в голове уже тогда, так что в ответ на проповедь я только рассмеялся. Какая, однако, трогательная забота о человечестве, которое само должно бороться с тем, с чем сладить по определению не сможет! Мир слишком рационален, чтобы поверить в сверхъестественное, ведь простому обывателю не придет в голову вооружиться серебряным клинком, так что для борьбы с нелюдью нужны чародеи. Двух мнений здесь быть не могло, так что мое общение с Зоревым окончилось серьезной ссорой, в которой я и пообещал при случае размазать его по стенке.
И вот он опять мешает мне исполнить задуманное. Собственно, я все равно сделаю то, что обещал и то, что должен, просто теперь все это будет гораздо сложнее. Кроме того, меня грызли боль и досада. Увы, Кристоф не ошибался. Арина действительно связана с этим типом, и вот чего я совершенно не представляю себе, так это как вернуть свою жену. Зорева и компанию я найду быстро – к счастью, он сам сильный маг, так что это не проблема – а вот что мне делать дальше в моей собственной жизни, я не знаю. Ну да ладно, я ведь решил сегодня заняться делом, а потом уже решать проблемы по мере их поступления.
Я нарисовал последний символ и отложил в сторону мел. Так, дальше все просто – по центру кладем жабий камень, в лучи помещаем смесь сушеного имбиря и кардамона, в двух дюймах от верхнего луча укрепляем свечу. Схема готова, дело за малым: надо произнести формулу и сосредоточиться. Надеюсь, коньяк не скажется на результатах колдовства… Я положил ладони на нижние лучи пентаграммы, точно над пучком трав, и четко выговорил слова заклинания.
Сеть выстроилась перед глазами быстро и четко – видимо, обстановка и впрямь была благоприятная. Мерцающих во тьме точек было множество, некоторые из них имели лица и находились совсем неподалеку, некоторые едва заметно проступали из темноты, некоторые я скорее чувствовал, чем видел. О, прекрасно, вот и логово: глухой в ночное время район около Выставочного центра, заброшенные подвалы под площадью. Надо же, никогда бы не подумал – ведь в летнее время здесь как минимум до часу ночи шумят туристы, собравшиеся посмотреть на знаменитое шоу Кржижиковых фонтанов. Впрочем, когда последний трамвай увозит отсюда переполненных впечатлениями людей, улицы замирают до самого утра. Отлично. Сегодня будет славная охота.
Я собрался было разорвать сеть, но тут мое внимание привлекла необычайно яркая точка, пульсирующая чуть в стороне от прочих. Кто это у нас? Похоже, настоящий оборотень – такой силы эманации бывают только у самых сильных особей. Если я прав, то этим индивидом займусь я лично. Хоть отведу душу и более или менее приду в себя после вчерашнего потрясения. Я напрягся, силясь разглядеть человека, скрывающегося за этой точкой… и тут почувствовал, как меня прошибает холодный пот. Арина!!! Но… какого черта у нее аура оборотня?! Это не амулет, это… Господи, какой же я идиот! Недаром говорят, что любовь ослепляет человека: с моим опытом общения с этими созданиями, я должен, просто обязан был заметить, как именно она изменилась осенью! Она больше не носила столь любимых ею серебряных украшений, очень тяжело вставала по утрам, зато ночью ее невозможно было угомонить… Выходит, она тоже одна из них. Что ж, они приспособились – не обращаются, не кидаются на людей, да и вообще, только минимально отличаются от них и даже могут заходить в церковь. До тех пор, пока кто-нибудь не откроет им глаза и они не начнут использовать свою скрытую силу.
Я тяжело оторвал руки от стола и устало сел в свое кресло. Удары сыплются один за другим, я уже не знаю, чего еще мне ждать. Ведь по установленным мною же правилам, она должна либо стать членом нашего общества, подписав все необходимые бумаги, либо умереть. Я был настолько огрошен своим открытием, что даже не довел дело до конца – придется ворожить еще раз, чтобы понять, где она. Этим я займусь завтра… А теперь я чувствую себя совершенно разбитым. Ха, не удивительно – хорошая мы были парочка, ничего не скажешь…


11. (пока нет названия)


Погода к прогулкам не располагала, поэтому я ограничилась выходом на веранду. Низкое серое небо, казалось, касалось верхушек деревьев и крыш домов на противоположной стороне реки, тяжелый влажный воздух вибрировал от шума городской жизни за пределами сада, а унылая темная река была подернута рябью от медлительных дождевых капель. Доски веранды, естественно, были совершенно мокрыми, дом окружали посеревшие кучи ноздреватого снега, который еще не успел растаять. Было ужасно тоскливо. Несмотря на то, что мы получили передышку, я чувствовала, как давит на мои плечи неизвестность. Мне продолжало казаться, что я сплю и вот-вот меня разбудит настойчивый будильник. Ведь так не может быть! Порталы, чародеи, оборотни… Господи, да я просто перечитала фантастики, вот мне и мерещится всякий вздор…
Эта мысль была неубедительной: я находилась черте где, мои ладони и колено покрывали плотные повязки, джинсы были основательно порваны на коленке. И я не далее чем полчаса назад видела вполне убедительный видеоролик, рассказывающий всю правду о моем муже. Очаровательно. Интересно, я все еще балерина? Или, может, во мне тоже кроется какая-то тайна, помимо моего обращения? А что, я бы не удивилась.
- Видишь, Ариша, ты была права, - вдруг услышала я голос Анджея у себя за спиной. Скрипнули доски – художник подошел ко мне и улыбнулся. – Вот и нашлись твои сказочно добрые помощники.
Вид у него был усталый и озабоченный, а улыбка явно далась ему нелегко. Я напряглась: похоже, я сейчас услышу еще какую-нибудь душераздирающую подробность этой истории. Порой мне кажется, что я уже окончательно запуталась – столько нюансов было у всего произошедшего…
Гимновский медленно вытянул из пачки сигарету, закурил. Несколько минут мы стояли молча, глядя на яркие пятна зонтиков на набережной – дом Зорева располагался на вершине довольно крутого холма, вдоль которого внизу шла широкая асфальтовая дорога. Прохожих в такую погоду, разумеется, было мало, так что цоканье чьих-то каблуков и звуки голосов нарушали тишину лишь изредка. Наконец Анджей тяжело вздохнул и сказал:
- Не знаю, может, это я обманываю себя, и Калих на самом деле прав.
- Насчет чего? – удивилась я. Этот персонаж казался мне настоящим книжным злодеем, так что я даже не допускала мысли, что он хотя бы в чем-то может быть прав.
- Ну, насчет того, что я могу убивать силой мысли, - он помолчал и снова заговорил. – Об этом болтали в пансионе, но тогда подобные слухи быстро стихли – погибших мальчиков многие недолюбливали, они многих задирали, так что списывать все на меня было совершенно нелогично. Но вот с моим отцом другая история…
- Ты ведь говорил, что это была авария, - у него был такой несчастный вид, что я не удержалась и осторожно обняла его. – Несчастный случай. Разве нет?
- Да, возможно… Но… черт, Арин, ты не понимаешь! Я ведь реально ненавидел своего отца! Я считал, что у меня есть для этого все основания. Даже когда мама была жива, он уделял нам не слишком много внимания и всегда был поглощен своими деньгами больше, чем семьей. А уж когда появилась Злата, я готов был его убить. «Мало того, что он практически бросил меня, - думал я, - так он еще и предал память мамы, хотя с ее смерти не прошло и года». Мама очень любила его, хотя я всегда считал, что он этого не заслуживает, и никогда не говорила о нем плохо, даже если он делал ей больно. Меня поражало, как это он не видит, что Злата держится за него только ради денег – тех самых, из-за которых он вечно забывал о семье. Подозреваю, что в глубине души я все-таки желал ему смерти…
- Я думаю, вряд ли, - успокаивающе заметила я. – Как бы ты ни относился к нему, а все же он твой отец!
- Ну да, только не забывай, что все эти наши семейные катаклизмы пришлись аккурат на переходный возраст. Допускаю, что такое действительно могло быть. В этом-то весь ужас. Пока я был в больнице после аварии, я не мог думать ни о чем, кроме этого. Может, именно я виноват в том, что так получилось?...
- Сомневаюсь. Ведь погиб не только твой отец, а и еще два человека. Больше того, ты сам еле выжил. Если бы ты действительно мог убивать силой мысли, мне кажется, все сложилось бы иначе. Кроме того, будь домыслы Калиха правдой, жизнь стала бы гораздо проще – ты смог бы избавиться от него таким же способом.
- Да, но…
- Не думай об этом. Ты ведь знаешь: чем больше думаешь, тем больше сомнений. Не надо брать пример с меня: я совершенно разучилась отделять реальность от снов и галлюцинаций.
- Прости меня, - Анджей крепко обнял меня за плечи и продолжил. – Это я тебя втянул в эту историю.
- Вот тебе еще одна тема для бесконечных раздумий, - усмехнулась я. – А у меня есть весьма веский аргумент против: если бы всего этого не случилось, я бы до сих пор думала, что мой муж идеален. Сам понимаешь, каким бы он ни был со мной, это ничего не меняет, раз есть другая сторона его жизни.
Не знаю, убедила я его или нет. Мы еще долго стояли на веранде, крепко обнявшись. Как ни странно, тяжелые мысли отступили, страстно захотелось найти что-то положительное в создавшейся ситуации, и, как ни странно мне это удалось: ведь мы с Анджеем были вместе.
- Эй, друзья мои, - из стеклянных дверей высунулся Саша и подмигнул нам, - хорош в сырости торчать, там нам обед привезли. Пойдем поедим, а заодно и побеседуем – особенно расслабляться все же не стоит.

Мы расселись за большим столом все в той же гостиной. Ради обеда на столешнице даже красовались потертые соломенные циновки, а на них пестрели розовым, белым и зеленым самые разные роллы. Даже в нынешней ситуации я нашла в себе силы обрадоваться: в Праге с японской едой дела обстоят отвратительно, так что поесть суши, сашими и им подобные блюда можно было только на отдыхе, за пределами Чехии. Несколько минут прошли в молчании: должно быть, не только во мне проснулся зверский аппетит, ведь за завтраком все мы, перегруженные информацией, ограничились кофе, как-то не обратив внимания на сладкий рулет и бутерброды. Расправившись с первой порцией роллов, Саша счел возможным начать беседу:
- Итак, вторая часть марлизонского балета. Хочу сразу предупредить: этот рассказ будет еще больше похож на сказочку, чем утренняя презентация, однако проверено опытным путем - все правда, и притом чистая. Как вы полагаете, господа, почему именно в средние века магия подвергалась таким гонениям, а к веку восемнадцатому вообще почти исчезла как таковая, став темой для страшилок и таинственных романов? – разумеется, ответом послужило настороженное молчание. – Это все случилось потому, что в начале восемнадцатого века нашлось три умных человека, решивших, что магия человечеству не нужна. Не нужна потому, что она порождает дополнительные раздоры, дает обманчивое ощущение силы и власти. Кроме того, такие формы волшбы, как способность обращаться, только мешают жить – причем не только самим оборотням.
- Гениально, - фыркнул Гимновский. – Полагаю, непросто было вынести эту идею в массы.
- Верно. Именно поэтому те трое мудрецов и не стали этого делать. Они создали тайное общество – это в те времена было модно – и, потратив массу сил, средств и времени, создали чрезвычайно мощную формулу, которая как бы «замораживала» магию. Представляете себе мощь этого заклинания, если оно могло коснуться каждого, кто обладал хоть какими-то способностями?... В общем, как бы то ни было, формула представляла собой всего лишь фразу, обычные слова в необычном порядке, поэтому ее записали в книгу, книгу запечатали, спрятали, а к ней приставили хранителя – все согласно законам жанра и в соответствии с полетом фантазии тогдашних людей. Естественно, удержать в тайне всю эту операцию не удалось – нашлись недовольные, те, которые магией дорожили и всячески пользовались для достижения своих целей. Книга долго путешествовала, по-моему, она объехала весь белый свет, но в итоге вернулась на свое законное место – в город Страсбург, где и была изначально скрыта. Несколько десятков лет книгу никто не трогал, но потом ее выкрал наш старый знакомец Калих.
- Это еще зачем? Это он снова выпустил магию? – поинтересовалась я.
- Нет, - отозвался Дэн. – Кто это сделал, мы не знаем – вероятно, кто-то успел воспользоваться книгой во время ее скитаний, случайно или намеренно. Не это важно. Калиху все эти детали были известны не хуже, чем нам, и наличие магического дара у него самого и еще у некоторых личностей его вполне устраивало. То есть он попросту решил сам контролировать процесс, на случай, если кто-то еще пронюхает про книгу.
- Вопрос по ходу дела – вы-то откуда все это знаете? – подозрительно нахмурился Анджей. – Я, конечно, все понимаю, но… Надо думать, эта мрачная история в обычных летописях не описана. Я даже почти уверен, что она передается устно, как легенда – иначе кто-нибудь давным-давно предал бы ее огласке.
- Погоди, до этого мы дойдем, - прикончив очередную баночку с маринованным имбирем, Зорев отложил в сторону палочки и продолжил. – У Калиха книга надолго не задержалась – благо, давным-давно алхимики изобрели чудесную вещь, этакий «пеленгатор», с помощью которого можно отыскивать магические предметы и людей со способностями. Выглядит эта штука примерно так, - он небрежно указал на стену.
К обоям был небрежно пришпилен булавкой уже знакомый мне рисунок – тот самый странный символ, который я обнаружила у Ольгерда на столе в тот памятный вечер. Сердце тут же сжал противный страх – раз это «пеленгатор», расслабляться нам действительно не стоит. Почему-то сомнений в том, что Прайд умеет пользоваться этой штукой, у меня не возникло, что я и не замедлила высказать:
- Не хочу вас расстраивать, ребята, но, боюсь, времени у нас немного. Я видела такой рисунок у Ольгерда на столе. Если все, что вы о нем рассказали, правда, нас очень скоро обнаружат.
- Ничего, успеем, - успокоил меня Саша. – Все уже схвачено, завтра утром нас здесь уже не будет, и, если Бог даст, еще через сутки вся эта эпопея благополучно отойдет в разряд фантастических историй. Мда… Ну так вот, с помощью этого «пеленгатора» мы нашли книгу и попросту ее украли. Операция была великолепная, правда, Дэну потом пришлось провести гемодиализ – уже больно сильной оказалась та сыворотка, которой Калих потчует своих питомцев. Если в двух словах, дело было так: Дэн был, что называется, живцом – нарочно светил способностями и особенно не скрывался, чтобы ребята Калиха могли легко его найти. Оговорюсь, Аленин у нас очень сильный чародей, так что Ян решил взяться за дело лично – им же, большим шишкам, тоже охота порой косточки поразмять, не один Ольгерд показательно машет пистолетом перед лицом подчиненных. При встрече с нашим другом Дэн, согласно плану, отчаянно сопротивлялся, - ведь ему надо было как можно дольше задержать Калиха в городе - так что чертов эликсир ему вкатали прямо на месте. А пока Калих отсутствовал, я преспокойно нашел тайник и вытащил оттуда книгу – не поверите, но ее охраняло детское по своей простоте заклинание. Потом оставались детали: вызволить Дэна было не так уж сложно, ослабленных эликсиром магов не слишком стерегут.
- Еще один вопрос: неужели Калих смирился с потерей такого ценного артефакта? – удивился Анджей. – Он же держал в руках судьбу абсолютно всех магов, а тут…
- И вот мы подобрались к самому интересному… Знаете, как называлось то старинное общество? «Полная луна», друзья мои, и никак иначе.
Я сжала пальцами виски. Нет, в этом мире определенно все чокнутые… Еще немного – и я запутаюсь окончательно! Они все друг друга знают, все друг с другом связаны и все спят и видят, как бы заполучить какой-то дурацкий артефакт. Самое поразительное, что я этому верю. Грустно другое: вроде бы я нахожусь в центре событий, а все равно чувствую себя так, как будто скромненько стою в сторонке, потому что я продолжаю ничего не понимать. Последнюю мысль я сочла возможным высказать вслух:
- Так, я запуталась и окончательно перестала что-либо понимать. То есть Ольгерд про эти средневековые байки тоже что-то знал?
- Полагаю, до него дошли только слухи, которые он истолковал удобным для него же образом, - пожал плечами Денис. – Ведь по сути Прайд хочет того же самого, что и древние маги, только добивается этого иным путем.
- И сам хочет сохранить свою силу, не забудь! – вставил Гимновский. – Нам, наверное, никогда не понять, зачем человеку с его статусом магия. У него же и так все есть: и положение, и деньги…
- Не это важно, - нетерпеливо перебил Зорев. – Мы с Дэном знаем про книгу и знаем все детали этой темной истории потому, что мы и есть наследники той самой «Полной луны». Вот, видите? – он закатал рукав рубашки. На его загорелом плече красовалась маленькая татуировка, изображавшая летящую птицу. – Это знак членов общества.
- А Калих тоже из ваших?
- Не он. Его отец был весьма уважаемым членом «Полной луны». Уважаемым, но недостаточно скрытным, именно благодаря этому мы имеем теперь такого чудного врага. Что касается второго вопроса, то тут все еще проще: во-первых, я спрятал книгу в месте, которое гасит все магические сигналы. А во-вторых, у меня есть это, - он поболтал у нас перед носом замысловатым амулетом – серебряная ящерка, обхватившая лапками идеально круглый черный камень. – Даже если бы я носил книгу с собой, «пустой камень» все равно исказил бы ее ауру.
- Так. Я тоже запутался, - заявил художник. – Зачем ты прятал книгу, Саша? Почему было не прочесть заклинание сразу?!
- Ну… во-первых, это ж тебе не американский боевик, - недовольно ответил тот. – Я не имею обыкновения творить глупости от лица общественности, предварительно не спросив мнения этой общественности. Во-вторых, я старательно опускал подробности всех этих хитросплетений. До того, кто мог узнать о книге и забрать ее себе, мы с Дэном додумались совсем недавно, а добыли мы ее всего месяц назад. И наконец, в-третьих: заклинание требует колоссальной энергии. Чтобы ее накопить, надо как минимум два дня не использовать магию. Как-то не получалось, знаете ли: в Праге нам не давали спокойно работать, мы вон до вас добрались только тогда, когда добрались. Так что… Если послезавтра до полуночи мне удастся не применять магию, все у нас будет в полном шоколаде.
- И последний вопрос: куда ты спрятал книгу? – спросил Анджей. – О Господи, я прямо слышу, как ты говоришь: «Она в Антарктиде, под четырехкилометровым слоем снега».
- Значит, у тебя слуховые галлюцинации, - фыркнул Зорев. – Я же сказал, что завтра мы уезжаем. План такой: садимся на поезд… Аришка, убери с лица кислое выражение, в самолет тебя без паспорта никто не пустит, а на железной дороге у меня все схвачено. Итак, садимся в поезд, едем в Хохляндию…
- Куда?! – вытаращил глаза Гимновский. Я улыбнулась – хоть он довольно неплохо говорил по-русски, таким словам, надо думать, его в пансионе не учили.
- Какие все правильные, аж тошно, - поморщился Саша. – В Украину, братец, в Украину. Там, в городе Чопе, куда мы прибудем примерно к полуночи, возьмем машину и тихонько двинемся в Словакию. Ребята обещали закрыть глаза на то, что у нас два паспорта на всех – вы же граждане Европы…
- Я нет, - перебила я.
- Ну хоть виза-то у тебя есть?
- Да.
- Нам хватит. Итак, к утру приедем в Банску Штявницу, отдохнем немного, а когда стемнеет, примемся за дело.
Я предпочла не задавать вопросов, хотя их была масса. Названные Сашей города мне ровным счетом ни о чем не говорили, так что оставалось лишь довериться ему. Делать этого мне не хотелось: уж больно беспечно он обо всем этом рассуждал, как будто нелегальное пересечение границы без паспорта для него – обычное дело. Им-то хорошо, они хотя бы знают, ради чего все это затевают, и, похоже, искренно наслаждаются своим «приключением»… Даже у Дэна глаза искрятся от предвкушения. А вот Анджей явно загрустил – похоже, ему тоже все это не нравится. Спрашивается, а что мы можем?! Спорить с Зоревым, доказывать ему, что он не додумал кучу вещей?! Ведь снова улыбнется и скажет «У нас все схвачено». Еще минута – и моя голова попросту взорвется от избытка информации… Я встала с места и тихо сказала:
- Ребята, извините, но мне явно надо прилечь. Я чувствую себя так, как будто все описанное вами уже произошло, а меня при этом ощутимо покалечили – то есть отвратно.
- Разумеется, отдыхай, - улыбнулся Саша. – Второй этаж в твоем распоряжении.
Я смогла только кивнуть в ответ. Когда я, едва передвигая ноги, подошла к лестнице, меня нагнал Анджей:
- Подожди, Ариш, я с тобой.
Поднимались мы молча, крепко держась за руки. Шок, который до сей поры как-то сдерживал мои эмоции, отступил, когда за нашими спинами закрылись старинные створчатые двери спальни с большой старомодной кроватью под тяжелым балдахином. У меня началась настоящая истерика, и, надо думать, Гимновскому стоило немалых трудов унять меня… Наверное, наши новые знакомые внизу слышали мои нечеловеческие рыдания и вопли, но на это мне было уже наплевать. Я забыла обо всем на свете и пришла в себя совершенно неожиданно, в крепких объятиях художника. Тут же мне стало невыносимо стыдно – колоссальным усилием воли заставив себя посмотреть ему в глаза, я медленно отерла со щек слезы и выдавила из себя улыбку:
- Прости.
- Не извиняйся, солнышко, - прошептал он мне в ухо. – Я все понимаю. Я сам не представляю себе, как мы пройдем через все это. Но я верю, что мы пройдем. Мы ведь вместе.
Да, вместе. Во что же мне еще верить?

Когда я пришел в себя, за окном уже стемнело. Чувствовал я себя просто отвратительно – мутило, болела голова, а руки и ноги наполняла мерзкая, тяжелая усталость. Едва сдержав стон, я повернул голову, пытаясь оценить ситуацию и понять, где я нахожусь. Похоже, что у себя в гостиной – во всяком случае, я вижу темную поверхность телевизора, бледное пятно горевшего со вчерашней ночи торшера и незабываемые бордовые шторы с золотистым узором. Ну, уже что-то, по крайней мере, никто не стал свидетелем моего ночного позора. Глубину этого позора ясно отражали две пустые бутылки, валявшиеся рядом с диваном, и полная пепельница окурков… Видела бы все это Арина – она бы меня убила за такой бардак и за такое поведение!
При мысли об Арине сердце снова болезненно сжалось. Я уже привык думать, что она скажет и сделает в той или иной ситуации, и теперь все никак не мог осознать произошедшее. Вчера на меня свалилось слишком много потрясений: эта безумная погоня, явление Сашки, чтоб он был здоров, и истинная сущность моей жены. Боже… При этом я не выполнил инициированный мной же договор. Воображаю себе, как веселился Калих. Но я не дам ему лишнего повода злорадствовать, потому что я доведу начатое дело до конца. Я выясню, где Арина и ее товарищи… Только, конечно, не сейчас – нужно подождать как минимум до утра, теперь я не способен сосредоточиться даже для самого простого заклинания.
Я тяжело встал и побрел в ванную, намереваясь все же привести себя в порядок. Отражение, которое мрачно косилось на меня из зеркала, это намерение лишь укрепило: из темной глубины стекла на меня взирал осунувшийся, ужасно бледный человек, физиономию которого покрывала диковатая черная щетина. Одето это ужасное существо было в мятую рубаху с закатанными рукавами, галстук сбился на бок, а на брюках слева красовалось внушительное белое пятно – видимо, память о Сашкином взрыве. Да, хорош я стал, ничего не скажешь. Хоть сейчас иди в Золотой Зал.
Полчаса мучений помогли мне обрести более или менее человеческий облик, отражение это нехотя подтвердило, и я отправился на кухню. Конечно, есть мне совершенно не хотелось, зато организм почему-то настоятельно требовал крепкого кофе. С коньяком – может, от этого мне полегчает?... Я вылил в чашку остатки «Мартеля», чудом уцелевшие на донышке бутылки, примостился за барной стойкой и закурил. Разумеется, план моих дальнейших действий будет зависеть от результатов утреннего колдовства, но общая его линия понятна и так. Добираться до зоревского логова придется на самолете, ведь портал требует больших затрат энергии, а она мне еще пригодится. Думаю, с собой я захвачу четверых ребят из опергруппы и парочку оборотней Калиха – Сашка не Гимновский, он не будет отсиживаться в церкви, надеясь на спасительную силу крестов. Главное дело обезвредить Зорева и его возможных сообщников, «дичь» Яна – самый обычный человек, так что справиться с ним будет не так-то сложно. Я из вредности не стал рассказывать своему недругу о собственных догадках, но по-моему, это ясно как день: никакой способности убивать силой мысли у Гимновского нет. Будь это так, Калих давно был бы мертв… да и я, надо полагать, тоже.
Я с отвращением отодвинул от себя чашку и вытянул из пачки новую сигарету. Плохо. Все это очень плохо и хлопотно. Приходится идти на сделки с врагами, задействовать кучу народу, устраивать погони в стиле американских боевиков… При этом картина будущего самая паршивая: во-первых, на их стороне как минимум один сильный чародей, во-вторых, никто не знает, куда мне придется за ними тащиться, и в-третьих, мою главную проблему зовут Арина Северина. Что мне делать? Не сомневаюсь, Сашка рассказал ей обо мне много всякой гадости, да и сама она, полагаю, кое о чем догадалась. Вряд ли она захочет выслушать мое объяснение и вряд ли останется со мной только потому, что я люблю ее, закрыв глаза на все остальное. Вот черт!...
Я поднял глаза. На стене, прямо напротив меня, висела в простой серебристой рамке наша свадебная фотография: фотограф мастерски запечатлел наш поцелуй на фоне церкви Святой Марии. Внезапно мной овладела ужасная злость, как будто это не я пару минут назад с тоской думал о своей пропавшей жене. Как во сне, я схватил со стола пустой стакан из-под вчерашнего коньяка (когда я успел налить в него воды, я так и не понял), и что было силы запустил его в стену. Послышался оглушительный звон – стекло на фотографии разлетелось на куски, светлые обои украсил фонтан водяных брызг, рамка раскололась от удара о кафель пола… Я уронил голову на руки. Дожил. Истерик. И все почему?! Потому что однажды моя жена, девушка, за которой я так самозабвенно ухаживал, которую я так любил и для которой я старался создать все условия для счастья, встретила этого проклятого художника без роду и племени, и даже без денег! Стасовала, блин, судьба карты… И что значат все мои кредитки и вся моя слава?!
Я глубоко вздохнул, чиркнул зажигалкой. Надо успокоиться, в конце концов – я должен еще очень много чего сделать, а для этого нужно как следует отдохнуть.

За окном уже давно стемнело, Арина все же уснула, а вот от меня сон упорно убегал. Проворочавшись с боку на бок добрый час, я все-таки не выдержал: тихонько высвободился из рук балерины, наспех оделся и спустился вниз. Пожалуй, такого в моей богатой побегами и странностями жизни еще не было… Дело начало издавать дурной запашок, когда на арене появился этот чертов дирижер, а теперь оно отравляло воздух почище разложившегося трупа. Это уже не приключение, а самая настоящая ж…
- Не спится, да? – я обернулся. На веранде, за моей спиной, стоял Саша. – Неразумно, братец. Нам же вставать в пять утра, забыл?
- Такое забудешь, - мрачно отозвался я, закуривая. – А сам-то?...
- А я в поезде отосплюсь, - он подошел поближе, вытянул из пачки сигарету. – Зажигалку не одолжишь?
Минуты две мы стояли молча, глядя в зябкую темноту ночи, а потом Зорев вдруг спросил:
- И где ты так навострился по-русски шпарить?
- В пансионе, где ж еще, - пожал плечами я, стряхивая пепел. – Мою безрадостную жизнь тогда расцвечивали две вещи: орган и рисование. Наши местную часовенку не жаловали, так что никто не мешал патеру Рольфу учить меня играть. А вот живописью со мной занимался русский художник, Алексей Месяцев. Очень одаренный был человек, всем своим умением я обязан ему.
- Да и ты, видать, тоже парень не без способностей, - уважительно заметил он. – Я видел твою «Фею Сирень». Ты сильно продешевил, когда продал ее.
- Увы, думать мне было некогда. Очень хотелось вернуться в церковь до темноты, так что я не стал торговаться.
Мы снова замолчали. Если честно, меня немного раздражает, что этот тип так много обо мне знает, но с другой стороны… я думаю, что такими друзьями не бросаются. Особенно в экстремальных ситуациях.
- Как она? – снова нарушил тишину Саша, отбросив в сторону окурок.
- Да плохо, - отмахнулся я. – Она не может к этому привыкнуть, понимаешь? Ведь вся эта мистика обрушилась на нее в один момент… Да еще и история с Прайдом. Не думаю, что Арина скоро привыкнет к мысли о том, что он не тот, кем кажется.
- Ну, это во многом от тебя зависит.
- Возможно… Я ужасно волнуюсь. Никто не знает, что нас ждет в твоей этой… Штявнице, это может быть опасно.
- Не может быть, а будет, - спокойно поправил он. – Аришка права. Ольгерд не будет долго раскачиваться. Очень может быть, что мы его встретим на нашем пути в Кальварию.
- Куда?!
- Ну, в церковь, куда я спрятал книгу.
Я зажмурился. Прекрасно. Интересно, что мы можем – четверо придурков, решивших, что они могут решить судьбу магии? Колдовать сможет только Дэн, Саше надо будет беречь силы для заклинания, так что… О Боже, как мы сможем защитить Арину?!
- Оружие есть? – хрипло спросил я.
- А то! На выбор: «Люггер», «Беретта» и «Глок», будь он неладен. Как думаешь, твоя девушка сможет выстрелить, если что?
- Очень сомневаюсь, - усмехнулся я. – Если только не случится чудо.
- Значит, будем уповать на чудо, - серьезно сказал Зорев.
Я только вздохнул. Ну что ж, утешает только одно: если мы не рискнем, то погибнем наверняка, причем все четверо сразу.
- Ладно, приятель, иди спать – у тебя осталось еще четыре часа, - Саша ободряюще хлопнул меня по плечу и исчез в молчаливом доме.
Я же еще какое-то время стоял на веранде, глядя на отблески фонарей в реке, вслушиваясь в тяжелую, сырую тишину мартовской ночи. Некстати вспомнился сентябрь, моя депрессия, и похожее на чудо знакомство с Ариной. Небо над Прагой в тот день было оранжево-розовым, за Пражским Градом садилось солнце, а на балерине было синее платьице в миленький белый горошек… А сейчас я стою тут на мокрых досках, в одной рубашке, у меня уже зуб на зуб не попадает от холода. Какой же я идиот! Как я мог так долго молчать?! И думать, что смогу обмануть судьбу и пойти против законов природы?!
Я неслышно прикрыл за собой дверь, заледеневшими пальцами стянул с себя одежду и нырнул под одеяло. Арина тут же беспокойно шевельнулась и тесно прижалась ко мне:
- Где ты был? Ты же весь дрожишь!
- Я разбудил тебя, - досадливо констатировал я. – Прости, Ариш. Мне что-то не спится.
Снова наступила тишина. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, я ласково гладил пушистые волосы моей балерины, смотрел в ее блестящие в темноте глаза. Молчать я больше не мог – почти касаясь губами ее губ, я прошептал:
- Я люблю тебя.
Она порывисто прижалась к моему плечу, закрыла глаза… Я скорее почувствовал, чем услышал ответ:
- Я тоже тебя люблю.


12. Кальвария

Неуклюжий старый джип вез нас через черную ночь к подножию Татр. Бодрствовали только я и Зорев, который сосредоточенно вел машину – Денис и Анджей с удовольствием развалились на заднем сиденье и уснули через несколько минут после того, как мы тронулись в путь. В поезде все было наоборот: Саша спал, я дремала, а ребята безостановочно шушукались, тревожно обсуждая детали предстоящего. Я даже не пыталась вслушиваться в то, что они говорили, так как мозг постоянно был в невероятном напряжении: я все еще силилась осмыслить происходящее. Получалось плохо. По-прежнему казалось, что я сплю, что я вот-вот проснусь и снова буду жить, как все нормальные люди. Иногда я даже почти слышала ласковый голос Ольгерда: «Вставай, соня, на репетицию опоздаешь».
Начало нашего путешествия было очень скомканным – что неудивительно, так как началось оно в пять утра. Несмотря на свой измененный ритм сна и бодрствования, встала я с трудом: видимо, потрясения последних дней оставили в моем мозгу слишком отчетливый след. Было ужасно зябко, кроме того, я чувствовала нарастающее раздражение: из-за показной бодрости Зорева, из-за скомканности последних минут пребывания в доме, из-за торопливого завтрака, из-за количества вопросов, продолжавших роиться у меня в мозгу. Пути до вокзала я даже не заметила, и была очень недовольна тем, что уже пора выходить из машины, обратно в туманную сырость утра. Едва оказавшись в горизонтальном положении, я задремала. Естественно, как и всех людей в таком состоянии, меня одолевали тяжелые сумбурные сны, в которые часто врывалась реальность в виде обрывочных фраз, звуков, смеха…
Пограничники к нам пожаловали часов в восемь вечера, когда я окончательно проснулась и почувствовала себя на удивление сносно, как будто за плечами осталось как минимум два полноценных выходных. Хотя в Сашином авторитете я уверилась еще в Москве (на вокзале к нему тут же подскочил какой-то тип в тщательно отглаженном костюме и долго клятвенно обещал поставить машину на место и следить за порядком, как будто перед ним был сам президент), поведение служивых меня немало удивило: они коротко появились в дверном проеме, почтительно поздоровались с нами и тихо исчезли, отдав честь. Видимо, я зря сомневалась, и возможностей у Зорева действительно полно. Правда, впереди была еще одна граница, а потом нам предстояло вообще черт знает что, но все-таки со вчерашнего утра еще никто не вздумал нас остановить и как-то помешать.
Через полчаса впереди замаячил пограничный пост. Я с тревогой оглянулась на Сашу: он был по-прежнему спокоен как рыба в воде, и только ободряюще улыбнулся мне в ответ. С замиранием сердца я следила, как он уверенно протягивает пограничнику два имеющихся в наличии паспорта. Пожалуй, самообладанием нашего друга можно было только восхищаться: он вел себя так, как будто мы были обыкновенными туристами и все в любой момент могли предъявить путевки и документы. Судя по всему, и здесь пограничники были предупреждены: офицер нарочито долго рассматривал сашин паспорт, даже отходил советоваться со старшим товарищем, но в итоге благополучно вернул документ и козырнул:
- Счастливого пути.
- Спасибо, начальник, - отозвался Зорев, выжимая газ…

В отель мы приехали на рассвете. Вряд ли наши полусонные друзья могли оценить обстановку, но мне стало как-то спокойнее: было сразу понятно, что в это время года народу здесь немного, так что никто не будет задавать нам лишних вопросов. Саша уверенно провел машину по узкой асфальтовой дороге мимо озера и свернул налево, туда, где виднелись невысокие деревянные дома. Немного погодя Зорев остановился и заглушил мотор:
- Ну, товарищи беглецы, приехали. Выгружаемся.
Денис тут же покорно вылез на улицу, а вот Анджей даже не шевельнулся. Я осторожно тронула его за плечо:
- Анджей, мы уже приехали. Просыпайся!
Снова никакой реакции. Почему-то мне стало страшно. Тихое поле, лес, спящие дома вмиг потеряли свое очарование, я с новой силой осознала происходящее и в очередной раз подумала, что, наверное, не стоит читать так много фантастики. Вон, потом мерещится невесть что, да еще так настойчиво, что никак не можешь проснуться…
Вдруг Гимновский буквально подскочил на сиденье и выругался, ударившись головой о потолок:
- Вот черт!!!
- Ну ты и спишь, брат, - фыркнул Саша. – Мы тебя втроем еле разбудили!...
- И порадовать вас мне нечем, - хмуро заметил художник.
- В смысле?
- В прямом! Калих же ошибается только в отношении дара убивать силой мысли, а будущее я и правда иногда вижу… Вот я и увидел! Похоже, Ольгерд напал на наш след.
- Как?.. – едва выдавила я. Так мне и надо: нечего расслабляться и думать, что проблемы закончились!
- Не знаю, как. Знаю только, что очень скоро он повиснет у нас на хвосте. Сначала я видел какой-то бред, а потом вполне себе четко пронаблюдал джип, а в нем шестерых весьма агрессивно настроенных людей. Они оживленно обсуждали предстоящий перелет. Насколько я успел понять, Прайд знает, что мы здесь, но не знает, какова конечная точка нашего путешествия.
- Да и откуда ему, болезному, знать-то – «пеленгатор» штука хорошая, но с ним каждый раз надо ворожить заново, - Саша подхватил нашу общественную сумку со всякими мелочами и решительным шагом отправился к большому дому с крутой покатой крышей. – Как ни печально, а к Кальварии мы сможем двинуться только с наступлением темноты – днем там полно паломников, а в шесть церковь по-любому закрывается.
- То есть у нас есть примерно полдня? – уточнил Дэн.
- Да, что-то около того. Достаточно, чтобы прийти в себя и как следует подкрепиться – сухим пайком из поезда сыт не будешь.
Мы с Гимновским переглянулись. Видимо, давешнее видение нарушило его душевное равновесие: художник выглядел ужасно уставшим, кроме того в его глазах я явственно прочла страх. Что ж, я его понимаю, перспектива встречи с мужем и у меня вызывает дрожь в коленках. Думается, непросто нам будет смотреть друг другу в глаза после всего, что случилось.
- Ну, чего застыли? – обернулся к нам Зорев. – Не бойтесь, прорвемся!
- Не забудь только, что тебе нельзя колдовать, а заклинание требует максимальной концентрации, - осторожно напомнил Дэн. – Анджей сказал, что преследователей шестеро. Будет не слишком смешно, если нам придется вдвоем как-то сдерживать их, пока ты будешь читать заклинание.
- Значит, мы должны опередить их на столько, чтобы до стычки дело не дошло, - парировал Саша. – И вообще, ушам своим не верю: это все мне говорит человек, согласившийся стать «живцом» для ребят Калиха? Не смеши меня. Сейчас не время судить и рядить. Давайте, собирайтесь с духом и пошли, а то завтрак пропустим.
Мы шли чуть позади своих друзей, и Анджей тихонько шепнул мне:
- Как ты? Нормально?
- А что мне еще остается? – грустно отозвалась я. – Ты?...
- Тоже. Я боюсь.
Я промолчала. Уж если он, привычный к побегам и погоням, боится, то что говорить обо мне?...
Все-таки место для отдыха Саша выбрал прекрасное. Забыть о наших проблемах мы бы все равно не смогли, зато привести в порядок мысли нам было просто необходимо – окружающая природа и почти полное безлюдье к этому весьма располагали. После завтрака Дэн под чутким руководством Зорева принялся заряжать амулеты, а мы отправились на прогулку. Сначала я упиралась – все доказывала, что не стоит рисковать, раз Ольгерд и его товарищи уже так близко – но Саша, как всегда, быстро развеял мои сомнения своей коронной фразой «Прорвемся». В конце концов, заявил он, самолеты летают со сверхзвуковой скоростью только у Дэна Брауна, а в реальности перелет из Праги в Братиславу займет около двух часов, включая путешествие по аэропортам и прокат машины. От Братиславы до Штявницы как минимум пять часов пути, а Прайду еще нужно узнать, куда мы делись… В общем, под гнетом аргументов я все же сдалась и покорно отправилась с Гимновским на озеро.
Туман, висевший над водой, еще не успел рассеяться, и из него виднелись только верхушки деревьев. Как сказочное видение или замок Фата-Морганы на противоположном берегу вырисовывался из молочной дымки небольшой тихий отель, многочисленные пивные и закусочные вдоль дороги еще спали, так что мы могли видеть только их деревянные стены и пластиковые жалюзи на окнах.
Обсуждать происходящее не имело смысла – мы ведь во всем полагались на Зорева, который утверждал, что все продумал, кроме того, я знала, что обсуждение порождает сомнения. Только сомнений нам сейчас и не хватало, и так приходится надеяться только на удачу…
Я крепко сжала руку Анджея в своей ладони:
- Надо же, а в детстве мама всегда ругала меня за то, что я верю в магию и волшебство. «Надо быть серьезнее и видеть то, что реально находится вокруг тебя», - говорила она. И я, представь себе, на нее обижалась, мечтала о приключениях… Потом стало резко не хватать времени – ведь папа ужасно радовался, что его дочь балерина, а когда он понял, что у этой балерины есть какие-то перспективы, пришлось забыть обо всем, кроме танцев. Я втянулась в настоящую жизнь, потом мы уехали в Прагу… И вот тебе, пожалуйста: магия, оборотни, борьба, тайные общества. Только это совсем не смешно. А… страшно.
- У меня было наоборот, - одними губами улыбнулся он. – Мечтать в детстве у меня не получалось, обстановка не располагала – я же был отражением отцовских амбиций, а потому, до пансиона, занимался всем чем можно, в том числе языками и спортом. В пансионе тоже было не до возвышенного, слава Богу, хоть отдушина в виде рисования нашлась. А вот потом, когда я вдруг обнаружил, что за мной охотятся, фантастика стала моей реальностью. Боюсь, теперь я уже не различаю, где нормальные люди, а где оборотни, где обычная жизнь, а где – иллюзорная. Однако, как это ни странно, я все равно боюсь, - художник помолчал и тихо добавил. – Не хочу попасть в лапы Калиха. Я понятия не имею, на кой черт ему так много «своих» людей с разными способностями, но уж точно не для того, чтобы строить мир во всем мире. После его этого эликсира можно и имя свое забыть…
Мы снова замолчали. Озеро казалось гигантским серым зеркалом, от него веяло холодом и сыростью, так что спустя несколько минут Гимновский зябко передернул плечами и сказал:
- Пошли. Так и простудиться недолго.



Тишина, царившая в городе Банска Штявница, не понравилась мне с самого начала. Уж очень пустынными были узкие старинные улички, да и башни Старого Замка под низким темным небом смотрелись неприветливо. Даже сверкающий белоснежными стенами Новый Замок не мог развеять общую мрачность. Гора, на которой располагалась Кальвария, величественно возвышалась за городской чертой, а сама интересующая нас церковь, скромно подсвеченная фонарями, зловеще вырисовывалась среди голых деревьев. Саша уверенно вел нашу огромную машину, каким-то образом умудряясь вписываться в повороты кривеньких уличек. Все мы сосредоточенно молчали и опасливо косились на зоревский рюкзак, стоявший между нами на сиденье. Когда мы с Анджеем вернулись с озера, Саша и Дэн осторожно укладывали туда целые связки амулетов на кожаных шнурках и, к моему глубочайшему ужасу, оружие. Да уж, похоже, нам действительно предстоит не увеселительная прогулка… Мысль о возможной перестрелке заставила меня содрогнуться. Ведь это значило, что близкие мне люди могут погибнуть! Я тихо окликнула нашего идейного вдохновителя:
- Саш… я знаю, что в нашей ситуации нельзя ничего загадывать… Но… я не хочу, чтобы Ольгерд погиб!
- Ты думаешь, я хочу? – фыркнул он. – Я не могу так бессовестно лишить мир такого талантливого музыканта, будь он неладен. Если серьезно, поверь мне, мы постараемся сделать все, чтобы избежать кровопролития. Есть, правда, опасение, что все не так просто: они-то, поди, гуманизьм разводить не собираются. Кстати о гуманизме: тебе мы тоже дадим оружие. Не бойся, патроны холостые, убить ими кого-нибудь очень и очень сложно.
Прекрасно. Я просто счастлива… Только пистолетов мне не хватало.
- Главное, не забывай, Аришка: если не ты, то тебя. Уверяю тебя, такая мысль сразу придает храбрости и уверенности в себе.
И опять придется поверить на слово – что мне еще остается?
Саша остановил машину у самого подножия горы. Буквально в нескольких шагах от нас начиналась широкая, выщербленная временем каменная лестница, которая круто поднималась вверх и исчезала в чернильной темноте ночи. Подъем нам предстоял отнюдь не легкий – в конце концов, по словам Саши, эта гора считается прототипом Голгофы, именно поэтому здесь всегда полным полно паломников. Помимо всего прочего было ужасно страшно – ведь вокруг нас будет темный ночной лес, не говоря уже о том, что теоретически (а возможно, и в реальности) у нас имеется целая толпа преследователей.
Зорев включил свет и деловито расстегнул рюкзак:
- Так, друзья мои, вооружаемся. Дэн, возьми самые сильные амулеты – вот этот, потом, пожалуй… ага, гематит еще, маскирующий, обманный… и штук пять боевых. Хорошо. Я на всякий случай тоже возьму парочку. Только не забывай, что магию мы используем только в самом крайнем случае… А теперь, господа и дамы, самое главное, - он вытащил на свет божий тяжелый длинноствольный пистолет и гордо показал его нам. – «Люггер Парабеллум». Коллекционный. Редкая штука, между прочим. Надеюсь, восьми патронов хватит… Анджей, держи. Потеряешь – убью. «Глок» штука бесподобная.
Гимновский неуверенно взял у него оружие и нервно усмехнулся:
- Да уж… С этой «бесподобной штукой» я уже познакомился. Дуло красивое… Особенно, когда смотрит тебе в лоб.
- Так вот и не доводи до крайности, приятель, лучше ограничься любованием на прицел. Так, Аришка, а это тебе, - Саша вручил мне небольшой, но достаточно тяжелый пистолет, и принялся объяснять. – Называется ПММ. Все просто. Это – предохранитель, его при необходимости опускаешь вниз. Взводишь курок – большим пальцем тоже вниз. Потом просто целишься и жмешь на курок. Отдачи не будет, магазин на 15 патронов… Надеюсь, ни один не пригодится.
Я только обреченно кивнула в ответ и засунула пистолет за ремень джинсов. Кажется, я начинаю привыкать к суровой реальности, во всяком случае, присутствие оружия не вызывает опасной дрожи в коленках. Пожалуй, я справлюсь… только очень надеюсь, что не придется и все как-нибудь само собой образуется.
- Дэн, стреляющий предмет есть? – обратился наш неугомонный друг к Денису.
- Целых два, - скромно отрапортовал тот. – «Беретта» и «Глок 26».
- Поняли, да?! – рассмеялся Зорев. – Если что – скрывайтесь за его широкой спиной. Во всяком случае, патронов тут больше всего. Если все вооружены и вопросов нет, можно отправляться. Пока доползем до верха, оставшиеся туристы уже давно будут внизу и никто не помешает нам спокойно ознакомиться с книгой.
«Ага. Никто… Кроме Ольгерда», - подумала я.
Поднимались мы нарочито медленно, чутко вслушиваясь в тишину и не желая сразу растрачивать силы на энергичный подъем. По пути нам попалось всего трое запоздавших туристов, которые спешили вниз, возбужденно обсуждая увиденное. Мы проводили их снисходительными улыбками – как еще можно реагировать на появление фанатиков? – после чего были вынуждены снова сосредоточиться. Ступени были довольно-таки скользкими, на склонах горы, между деревьев искрились в бледном свете фонарей остатки грязного снега. Было холодно и сыро. Кроме наших шагов, не было слышно ни единого звука. Не знаю, что меня пугало больше – такая мертвая тишина или же неожиданные шаги и голоса…
Очень скоро по пути стали попадаться указатели и крошечные часовенки. Саша тут же скомандовал перестроиться, и теперь он сам шел последним, постоянно беспокойно оглядываясь. Часовни, естественно, были заперты, спрятаться можно было только за ними, но никак не внутри, однако Зорев безапелляционно заявил, что все равно лучше знает, что и как надо делать, а наше дело десятое. Да, спорить с ним действительно трудно…
Через сорок минут подъема ноги стали ощутимо болеть – все-таки не шутки без отдыха подниматься по разбитой средневековой лестнице! Похоже, такая проблема была не только у меня – мои спутники несколько расслабились, наш «строй» перестал быть таковым, и теперь каждый шел, исходя из собственных физических сил. Вернее, их остатка.
Мы растянулись почти на целый лестничный пролет, причем я оказалась последней. Естественно, мне это не понравилось, я изо всех сил постаралась прибавить шагу, но вскоре поняла, что это бесполезно. Я устала… настолько, что даже не обращала уже внимания на свой обострившийся слух и на удивление ясное ночное видение. Только бы мы успели до того, как появится Ольгерд! Не представляю себе, как в таком состоянии еще можно с кем-то бороться. Все чаще и чаще я думаю, что смогу прийти в норму только тогда, когда все это – абсолютно ВСЕ – останется позади… А кажется, что не останется никогда…
Мое внимание привлек какой-то едва уловимый шорох. Я больше от страха, чем сознательно выхватила свой пистолет, сняла его с предохранителя и беспокойно огляделась. Умереть со смеху… Еще большой вопрос, куда я попаду, если выстрелю! Пожалуй, надо собраться с силами и догнать ребят, иначе я тут сойду с ума, в этой темноте, с прекрасной перспективой встретится с врагами. Я прекрасно слышала шаги своих друзей, их силуэты маячили на расстоянии всего пары десятков ступенек от меня, да и до вершины горы оставалось не так уж много. «Ну же, напрягись! – уговаривала я себя. – Осталось чуть-чуть!». Однако благодаря усталости подъем казался бесконечным… Сосредоточившись на выщербленных ступеньках, я совсем забыла обо всем остальном. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди, когда чья-то ладонь в черной перчатке зажала мне рот; кто-то без всякого труда выбил у меня из руки пистолет, и ночную тишину огласил показавшийся невероятно громким стук металла о камень. Едва сообразив, что нас все-таки выследили, я принялась отчаянно брыкаться, стараясь вырваться из чьих-то рук, крепко обхвативших мою талию, но все было тщетно. Над ухом раздался тихий, совершенно невыразительный голос:
- Уходим. Живо!
Мир в момент перевернулся с ног на голову, и в метре от себя я увидела покрытую прелыми листьями землю. Меня начало откровенно укачивать, и я зажмурилась, хотя бы чтобы не видеть мелькания бурых и серых пятен где-то внизу. Думать было нечего, и так все было понятно. Надо думать, скоро я увижусь с Ольгердом… По щекам потекли слезы. Господи, кто бы знал, как я этого не хочу! Хочу, чтобы можно было забиться под теплое одеяло, спрятаться в темный угол, как в детстве, закрыть лицо руками, и таким образом прогнать все страхи и неприятности!...
Мое путешествие вниз головой было, слава Богу, коротким. Спустя некоторое время кто-то сказал по-чешски:
- Пан Прайд, вы были правы.
- Ну еще бы, - ответил до боли знакомый голос. – Осторожно.
Меня аккуратно вернули в вертикальное положение. Перед глазами тут же поплыло, в голове ужасно шумело – конечно, попробуйте хотя бы десять минут повисеть на чьем-то плече вниз головой! – так что на ногах я не удержалась и упала бы, если бы меня не подхватили. Темнота перед глазами прошла, и я нерешительно подняла взгляд. Ну что ж, все идет строго по сценарию – передо мной стоял Ольгерд собственной персоной, бледный, осунувшийся, но вполне уверенный в себе. Сердце болезненно сжалось… однако теперь я видела, что Саша не преувеличивал: несмотря на то, что мой муж, как и всегда, был облачен в элегантную тройку и шелковый галстук, то, как он держал пистолет, сразу развеивало все иллюзии. М-да… Очень приятно снова встретиться, блин.
Прайд выдержал паузу и недобро улыбнулся:
- Рад снова видеть тебя, дорогая.
Ну, и что же ты хочешь услышать от меня в ответ?


13. Книга заклинаний

Еще несколько минут я тупо стоял, глядя вниз, в темноту, куда два типа в черной форме только что уволокли Арину. Я так и знал!!! Другого исхода быть не могло… А все потому, что мы устали и расслабились, в буквальном смысле оставили ее одну. Три идиота! А я хуже всех – как угодно, я должен был быть вместе с ней! Разумеется, воспользоваться оружием она не сумела… Кто бы сомневался! Не знаю, сумел бы я, а уж она-то тем более. Что делать дальше – непонятно. Ломануться вслед за ними через чащу? И что? Нарезать круги по ночному лесу, рискуя сломать себе шею или, что еще приятнее, словить пулю?! Хладнокровно продолжить восхождение, найти книгу, а потом разбираться с Ольгердом?!...
- Так. Ситуация осложнилась, - констатировал Зорев, закуривая. Я испытал страстное желание его удавить. Впору орать дурным голосом и топать ногами, а он тут прописные истины озвучивает! – Плохо. Ну что ж, значит, придется несколько скорректировать план. Пошли.
- Куда?! – не сдержался я. – А как же Арина?!
- Если мы пойдем выручать ее сейчас, то очень скоро и сами окажемся в теплой компании Прайда. Посуди сам: ты ему нужен, чтобы выполнить договор с Калихом. Меня он просто ненавидит и мечтает эффективно убрать. Дэн вместе с нами. Кроме того, мы не видим в темноте, а как минимум половина его головорезов – оборотни. Так не годится. Надо достать книгу.
- А дальше-то что?! Полагаешь, он тоже захочет с ней ознакомиться?! Или, может, передумает и отдаст нам Арину за просто так?!
- В том, что он сам к нам придет, я совершенно уверен. Вся разница только в том, что это будет бой на нашей территории – во всяком случае, там, где более или менее светло и есть где спрятаться от пуль. Вы не забудьте, что для заклинания нужна концентрация, которая в принципе невозможна, когда все кругом орут и стреляют.
- Елы-палы, - я устало прислонился к каменной тумбе, обозначавшей новый пролет лестницы, и дрожащими пальцами вытянул из пачки сигарету. – Что делать-то?!
- Для начала – не паниковать, - Денис ободряюще хлопнул меня по плечу и улыбнулся. – Твоя девушка ему нужна, так что, смею думать, что ей ничего не угрожает. А раз так, то у нас есть немного времени.
- Но его настолько мало, что рассиживаться нам некогда, - Саша решительно затушил окурок носком ботинка и поправил на плече рюкзак. – Вперед, герои, дама нас ждет!
Не переставая лихорадочно изобретать возможные гениальные решения, я хмуро последовал за магами. На фоне недавних событий шагу мы, естественно, прибавили, так что Кальвария появилась в поле зрения гораздо быстрее, чем я предполагал. Зорев придирчиво оглядел две невысокие колокольни, увенчанные похожими на луковицы куполами, и решительно отправился налево, туда, где между двух толстых деревьев виднелась крошечная часовенка. Судя по виду, ее уже давно не реставрировали – коричневая краска со стен облупилась, а по деревянной фигуре Мадонны, располагавшейся в стенном проеме, бежала внушительная темная трещина. Дверей у часовни не было – их заменяла ржавая решетка, давно уже отставшая от косяка – так что войти в нее мог кто угодно. Слава Богу, хоть взломщиком работать не придется, а то я и так уже натворил столько дел, что хватит на десять лет строгого режима.
Зорев извлек из бокового кармана штанов фонарь и скомандовал:
- Анджей, идешь со мной. Дэн – стоишь на стреме. Что делать, сам знаешь.
Аленин кивнул в ответ и бесшумно нырнул за часовенку. Я же скрепя сердце протиснулся вслед за Сашей в крошечное сырое помещение. На счастье здесь почти ничего не было (кроме каменной тумбы алтаря и старого деревянного креста), так что споткнулся я всего два раза. Зорев же уверенно прошел в дальний угол часовни и опустился на корточки:
- Ты от клаустрофобии не страдаешь?
- От чего я только не страдаю, - вздохнул я. – А что?
- Нам предстоит вояж по весьма замкнутому пространству. Не мог же я оставить книгу на виду у всех! – он достал из кармана увесистую связку отмычек и ухмыльнулся. – А замок-то не тронули. Отлично.
- Да сюда же никто нормальный не сунется. Я бы на гору-то эту не полез никогда, не говоря уже о заброшенной часовне…
- На это и надеялись, если честно. Я же говорил, эманаций тут нет. Ну, готово, - раздался душераздирающий скрип ржавого железа, и Зорев сделал приглашающий жест. – Прошу, пан.
Я опасливо спустился по скользкой замшелой лестнице. М-да, после сегодняшнего приключения я точно начну ненавидеть ступеньки и у меня точно разовьется клаустрофобия! К счастью, в этот раз ступенек оказалось немного – всего около двух десятков – и привели они нас в узкий и низкий каменный коридор. Где-то капала вода, в нос бил резкий запах плесени и сырости, очень быстро затекла шея – нам обоим приходилось идти, пригнувшись. Луч фонаря пугливо отскакивал от блестящих мокрых стен и пола, холод забирался под легкую куртку, которую я позаимствовал у Саши, дышать становилось тяжело… Как только я собрался заявить об этом своему спутнику, коридор повернул направо, и Зорев торжественно объявил:
- Ну, пришли.
Мы стояли перед решеткой бывшего каземата. Было видно, что люди сюда захаживают очень редко, да и то в основном по ошибке. Камера была абсолютно пустой, если не считать массивного, окованного железом сундука, нашедшего свое пристанище в стенной нише. Снова пошли в ход Сашины отмычки, и вскоре он уже извлекал из сундука огроменный том, похожий на старинные библии:
- Вот она, эта чертова книга. Какое счастье, что в мире есть еще умные люди! Все, с кем я советовался, в один голос заявили, что эту штуку надо уничтожить, предварительно загнав обратно всю магию. Ты не представляешь себе, как я мечтаю ее сжечь.
- Поскорее бы уже, - вздохнул я. Сердце тоскливо ныло. За эти короткие три дня я уже привык, что Арина все время рядом, и потому ее отсутствие причиняло мне жгучую боль. Чувство вины эту боль только усугубляло…
- Да не дрейфь ты, - Зорев упрятал книгу в рюкзак и направился к выходу. – Все будет хорошо. Ольгерд же не супермен, да и все равно нормальные герои всегда правы. Пошли. Может, успеем лишить народ магии до того, как Прайд наболтается со своей благоверной.
Я не удержался и отвесил ему подзатыльник. Спрашивается: какого черта надо мне напоминать, что моя Арина – жена другого?!
- Ой, извините, - тут же повинился Саша. – Пока Прайд наболтается с твоей девушкой.
Я хмуро двинулся за ним. Ну, и что еще нас ждет впереди? Не удивлюсь, если сейчас из-за угла вылезут вампиры, и Зорев извлечет из рюкзака специально припасенный для этой цели осиновый кол. По счастью, до выхода из часовенки мы добрались без приключений; у решетки нас встретил встревоженный Дэн, который сбивчиво доложился:
- Амулеты показывают очень сильную ауру. Похоже на оборотня… но только ОЧЕНЬ сильного.
- Не Ольгерд? – нахмурился Саша.
- Нет, аура не маговская.
- Близко?
- Не понятно. Видимо, они используют маскирующие амулеты – сигналы непостоянные, кажется, они кругом… Но не под боком, это уж точно.
- И то хорошо. Ладно, идем – надо еще понять, чего читать. Ох, папа, спасибо тебе – нет бы рассказать любимому сыну, какое именно заклинание надо читать! Но нет, Игорь Зорев хотел, чтоб сын сам до всего додумался. Богом клянусь, он и не предполагал, в какой обстановке мне придется это делать!
Мы устроились под правой колокольней – там можно было более или менее надежно укрыться от ветра и возможных пуль, в компании статуи какого-то святого. Саша уселся по-турецки, раскрыл книгу и зажег фонарь:
- Ну-с, приступим. Давайте охраняйте меня, орлы.

Мы с Дэном переглянулись и как по команде извлекли из-за ремней свое оружие. Темнота ночи, заметно сгущавшаяся за линией фонарей, оставалась неподвижной и молчаливой. Я никогда в жизни еще не слышал такой тишины… Казалось, время остановилось, и существует только одна статичная картинка: два человека, судорожно сжавших пистолеты, третий, читающий древний фолиант в свете фонарика, и древняя церковь, грозно нависшая над ними. Будем надеяться, Бог не сильно разгневается на наши «игры» прямо на пороге его дома – еще его немилости нам не хватало…

Арина молчала. Естественно, я и не ждал, что она так быстро найдет, что ответить. Меньше всего мне хотелось сейчас разговаривать: меня просто раздирали противоречия. С одной стороны, я был безмерно счастлив видеть ее – все же в последний раз мы виделись четыре дня назад, а в тот роковой день, когда все это началось, я ушел из дома рано и даже не успел выпить кофе. А с другой… с другой меня душили злость и отчаяние. Ведь она не любит меня. Эта девушка, которую я, ослепленный своим счастьем, вел под венец, решила вычеркнуть меня из своей жизни, не сказав мне ни слова! И вот сейчас я чувствую себя полным дураком. Я не знаю, что сказать. Удерживать ее нет смысла, да и вообще, мой жестокий план предусматривал самый обычный обмен… Можно, конечно, устроить сцену со всеми вытекающими, дать волю своим эмоциям – ну сколько еще я буду делать вид, что мне все равно?! Ага, все равно мне, как же! Лучше всего в пользу этого говорит блок сигарет Captain Black и три бутылки «Мартеля», которые я употребил в гордом одиночестве за последние трое суток. Прибавьте сюда же разбитую фотографию, расколоченный стакан и «фонтан» брызг на стене в кухне… Прямо столп безразличия.
Я решительно шагнул навстречу жене и вдруг, неожиданно для самого себя, отвесил ей пощечину. Казалось, в сыром воздухе буквально повис этот ужасно громкий звук, больно резанувший по моим и без того истрепанным нервам. Я тут же пробормотал:
- Прости.
Арина подняла глаза. Видимо, прошедшие дни и ей дались нелегко – под ее бездонными глазами залегли тени, а сам взгляд был полон боли и безысходности. Кто бы мне подсказал, что я должен делать?! Как всегда придется решать свои проблемы самому, а мое решение – дикое и идиотское. Но контролировать себя я больше не могу. Взяв себя в руки, я ровно спросил:
- Ты в порядке?
- А как ты думаешь? – тихо ответила она. – Что может быть в порядке, когда все идет кувырком!...
- Послушай, - торопливо заговорил я, - я знаю, как все это выглядит, но поверь, на самом деле все совсем не так! Пожалуйста, скажи мне, что ты оказалась втянутой в эту круговерть случайно, что ты просто ошиблась, что неосознанно поддалась влиянию незнакомого человека! Я поверю, честное слово! Только скажи…
- Нет, Ольгерд, - перебила Арина. В ее голосе слышалась небывалая решимость, когда она продолжила. – Не скажу. Это будет ложью, а, как мне кажется, лжи между нами и так больше чем достаточно…
- Какое тонкое наблюдение!
- И в этом не только моя вина. О Боже, я поверить не могу, что все это правда! – она горестно всхлипнула и отчаянно взглянула мне в глаза. – Ты же убиваешь людей, Ольгерд! Ты ведешь двойную жизнь! Я бы ни за что не догадалась о второй стороне твоей деятельности, и я каждый миг думаю, как было бы ужасно, если бы мы…
- Ты не понимаешь! – возбужденно перебил я. – Это не люди, Арина! Это дикие, неуправляемые звери, которые представляют реальную опасность для настоящих людей!
- Кто, кто дал тебе право их судить?! Кем ты себя вообразил?! Самим Господом Богом, что ли?! Да ты хоть знаешь, что за организация «Полная луна»?!!
- Дай подумать, - процедил я. – Кажется, понятия не имею. И кто же у нас тот мудрый просветитель, который посеял разумное, доброе и вечное в такую благодатную почву?! Не отвечай, я сам догадаюсь. Надо полагать, Сашка сделал из меня вселенского злодея… Я прав?!
- При чем тут Саша?! – мое сердце снова сжалось – балерина уже по-настоящему плакала, слезы рекой текли по ее раскрасневшимся щекам, и больше всего ей, похоже, нужно было успокоительное. – Ты сам чародей, и ты осмеливаешься выносить приговор тем, кто похож на тебя!
- Они не похожи на меня! – выкрикнул я. – Они – звери! Ты не можешь этого понять, ты никогда не видела голодного оборотня и не встречалась с вампиром в полнолуние, ты и знать не знаешь, что творят алхимики-самоучки, пытающиеся создать человека!... Ты не можешь судить!
- А ты можешь?! Тогда давай, начинай! – Арина решительно распахнула свое пальто и мрачно усмехнулась. – Ты же уже узнал, что я сама оборотень?! Вперед, Ольгерд! Сократи число врагов человечества прямо сейчас!
Я зажмурился. Боже, кажется, я схожу с ума! Понятия не имею, что мне делать… Если я реализую свой первоначальный план, проблема не решится – деятельная натура Зорева не даст мне покоя, он и Арину подобьет на дальнейшую борьбу со мной, потому что я враг человечества и выдал Калиху этого чертова художника. Собственно, план, который я выдумал пару секунд назад, тоже продуманностью не блистал – он имел еще меньше смысла, чем прежний, но хотя бы оставлял мне слабенькую надежду на то, что все еще образуется. Ха, как же… Можно подумать, я сам еще в это верю!
Я медленно поднял пистолет. Балерина все с той же мрачной усмешкой выжидающе смотрела на меня. Сашкино общество еще никому не пошло на пользу – даже моя маленькая заботливая девочка, больше всего на свете любившая танцы, порядок и мороженое, стала строить из себя Лару Крофт! Анекдот, да и только… Однако надо было спешить – дурная голова рукам покоя не дает, а в оппозиции у нас целых три дурных головы, так что… Мне все же удалось не отвести взгляд – я прошептал:
- Прости!
…и нажал на курок… Через несколько мгновений я бережно подхватил Арину на руки и передал ее стоявшему рядом парню:
- Иди в машину. Жди нас там.

Рука, в которой я держал пистолет, уже начинала дрожать от напряжения, а ночь вокруг нас была по-прежнему непроницаемо тихой. За нашими с Дэном спинами едва слышно шуршал страницами книги Саша – похоже, он пока не нашел нужного заклинания – и с каждой минутой мы нервничали все больше. Ничего не происходило. Наши враги не показывались, Денис утверждал, что, если верить амулету, положение осталось прежним, даже лучше: сильная аура немного отдалилась, хотя проявлялась все так же нерегулярно, как будто вспышками. По моим догадкам выходило, что Ольгерд зачем-то кружит по горе… словно выжидает, выбирает удобный момент, чтобы напасть. Ха, как будто и так преимущество не на его стороне!...
Вдруг Дэн чертыхнулся и сообщил:
- Тревога, ребята. Они совсем близко. Маскирующий амулет выдохся, они уже не таятся.
Я мысленно досчитал до десяти, снял свой «Глок» с предохранителя. Ну что же, Прайд, посмотрим, кто из нас более меткий!... Ждать пришлось недолго. Буквально через несколько минут прямо у носка моего левого ботинка чиркнула пуля, и уже знакомый мне спокойный голос сказал:
- Я бы на вашем месте сразу отказался от идеи сопротивления. Силы неравны.
По ступенькам к церкви поднимался Ольгерд. Вид у него был весьма уверенный, спину он держал неестественно прямо, как будто аршин проглотил, полы черного пальто развевались за его спиной, а прямо за ним, след в след, топали трое громил с массивными пистолетами. Да уж, у этих, поди, патронов куры не клюют!... Только бы Саша успел!... Тут же я услышал его шепот:
- Тяните время, парни. Тяните время! Я, кажется, нашел заклинание… не пойму только одной маленькой детали.
Что ж, значит, будем болтать… Тем более, что мне есть что у него спросить – я осторожно высунулся из нашего укрытия и выкрикнул:
- Где Арина?!!
- Ну, с нами, как ты можешь заметить, ее нет. Я же не настолько глуп, чтобы брать с собой женщину туда, где я не смогу гарантировать ее безопасность, - этот чародей явно наслаждался своим превосходством. Поди, уверен, гад, что победил. Ну-ну, посмотрим! – Уж не знаю, какого черта вы влезли на эту гору, ребята… Захотели замолить грехи?
- Не обидно тебе было становиться шестеркой Калиха? – вдруг поинтересовался Денис. – Не ожидал от тебя – все же из вас двоих ты значительно умнее и…
- Шестеркой?! – усмехнулся Прайд. – Ну-ну, зачем так грубо?! Я всего лишь выполняю договор.
Господи, у меня дежа-вю – он снова направил на меня свой чертов «Глок». Мир – это всего лишь змей Уроборос, кусающий собственный хвост.
- И согласно этому договору, я должен доставить ему тебя, - сообщил музыкант. – Не вынуждай меня открывать стрельбу здесь, у входа в храм.
- Как ты нас нашел?! – решил продлить наш милый диалог Дэн. – У нас же были «пустые камни», и…
- О, можешь не продолжать. Вы не учли одного – моя любимая женушка оборотень, так что ее аура не в пример сильнее вашей. Вы могли хоть увешаться «пустыми камнями», но ее способностей вы в спешке не учли. Ай-ай, какой прокол, господа!...
- Пан Прайд, время!... – деликатно напомнил один из громил.
- Благодарю, я помню. Итак, - Ольгерд недобро усмехнулся и продолжил, - не будем разводить демагогию. Если хотите избежать перестрелки, пан Гимновский, положите оружие на землю и езжайте с нами. Обещаю, что ваших новых друзей я не трону. Нельзя делать много дел сразу.
- А Арина?... – снова задал я единственный волнующий меня вопрос.
- О ней можешь вообще забыть. Ты, похоже, не уловил сути дела, приятель: балерина Арина Северина моя жена. А ты – никто. Жалкий неудачник, бедный художник, и так далее… Поверь, я прекрасно знаю, что у тебя нет никаких способностей, но я с огромным удовольствием сдам тебя Калиху – я ведь отлично понимаю, что просто так он от своих идей не отступится. Ты появился на сцене слишком бестактно для того, чтобы я мог изобретать гуманные варианты твоего ухода. Прости.
Расстояние между нами исчислялось парой-тройкой десятков сантиметров. Пока что наше противостояние напоминало встречу удава с кроликом – мы оба стояли неподвижно, прямо глядя друг другу в глаза. Собственно, выход был только один – ясно, что доводить до перестрелки нельзя. Во всяком случае, сейчас, стоя так далеко от спасительной ниши. Черт, ну почему же Саша копается?! Страшно подумать, что будет, если его догадки окажутся неверными или он ошибется в заклинании!... Я глубоко вздохнул. Ну, решайся, Гимновский! Твой черный пояс по каратэ канул в лету одиннадцать лет назад, за это время воспользоваться своими навыками случалось всего два или три раза, но… Была не была!
Я сделал едва заметный шаг назад и что было силы ударил ногой по запястью Ольгерда, выбивая из его руки пистолет. Ему только чудом удалось удержать равновесие, а мое тело реагировало на происходящее молниеносно – ловким пинком я отбросил оружие за пределы досягаемости и не удержался от ухмылки. Ну что же, пан Прайд, теперь мы равны. Правда, Ольгерд тоже не растерялся – его замешательство длилось буквально пару секунд, а потом он решительно пошел в наступление. Черт, нельзя недооценивать его: похоже, парень прекрасно владеет своим телом и тоже имеет представление о боевых приемах.
Разумеется, мои действия не прошли незамеченными – громилы Прайда тут же нырнули за парапет лестницы и открыли огонь. Дэн мгновенно скрылся в нашей заветной нише и принялся отстреливаться. Видимо, он не забыл слова Зорева о том, что магию надо использовать только в крайнем случае. Ольгерд пока применять свои способности не собирался – видимо, его слишком сильно вдохновляла возможность лично расквасить мне физиономию. Попутно обнаружилось, что, пока мы судили да рядили, наш друг Саша благополучно ретировался за церковь, подальше от пуль… Уж не знаю, что он там себе думает, но долго сдерживать Прайда у меня явно не получится – я пропускал удары значительно чаще, чем он, да и вообще, отсутствие практики сказывалось на мне весьма пагубно. Выбиваться из сил я начал минут через десять, кроме того, к этому времени я уже успел получить несколько весьма ощутимых ударов по лицу и в солнечное сплетение. На счастье, мне повезло: я удачно подставил врагу подножку, в результате чего мы оба рухнули на холодные плиты и продолжили борьбу уже в партере.
К сожалению, везло мне недолго: Ольгерду удалось переместиться наверх, и он, пользуясь моментом, тут же приложил меня затылком о камень. Мне показалось, что из глаз брызнули искры, и только колоссальным усилием воли мне удалось сфокусировать взгляд на веснушчатой физиономии моего оппонента. Сил нет, как ты мне надоел, приятель!... Подумав так, я едва не закричал от радости, ибо обнаружил свой маленький ключик к победе – краем глаза я заметил сиротливо лежавший на каменных плитах пистолет, тот самый, который я так ловко отпихнул подальше от своего оппонента… Я исхитрился оглянуться. Мы находились немного в стороне от театра основных военных действий, к счастью, пока никто не осмеливался покинуть убежище и перейти к ближнему бою. Из-за башни слышалась напевная Сашкина речь – судя по всему, он-таки решился прочесть заклинание. Какая жалость, что это надо делать вслух! Естественно, я был не единственным, кто это услышал… Ольгерд заорал прямо мне в ухо:
- Идиоты, обходите церковь! Цельте по Зореву, не дайте ему закончить заклинание!
Надеюсь, Дэн сможет удержать их еще немного… Пришлось пожертвовать рукой – я отпустил запястье Прайда, и он тут же с упоением вцепился пальцами мне в горло. В глазах разом потемнело, но то, что надо, я уже нашел: пальцы уже нащупали холодный металл оружия… Но что дальше?! Еще чуть-чуть – и этот сумасшедший меня попросту задушит! Придется напрячь все оставшиеся ресурсы: я что было сил, насколько позволяло пространство, выбросил вперед руку, целя рукоятью пистолета в затылок Ольгерда. Хватка чародея на моем горле тут же ослабла, я без всякого труда скинул его с себя и поднялся на ноги. Конечно, серьезно ранить Ольгерда мне не удалось, но, надо думать, удар получился весьма ощутимый. Оружие я тут же отбросил прочь – будем надеяться, что выигранного мною времени будет достаточно. Дэн прочно завладел вниманием спутников Прайда, так что я счел возможным навестить Сашу.
Его загорелое лицо отражало полнейшую растерянность. Увидев меня, он страшным голосом сообщил:
- Осталась последняя фраза. Но блин, будь прокляты эти древние! Написано готическим шрифтом, я не пойму, что это за буква – «с», «к» или «ф»!!! ...
Я опустил глаза. На пожелтевшем пергаменте, покрытом вязью латинских слов, ярко выделялось написанное красными чернилами слово… Вообще-то оно напоминало известное русское ругательство, но я бы на месте Зорева тоже колебался – первый символ мог быть любой из трех названных им букв.
- Как ты думаешь, что за буква все-таки?! – отчаянно пробормотал я.
- Да почем я знаю! – заорал он. – Ну надо же на таком запороться!... По мне, больше всего похоже на «к». Придется рискнуть, иначе все трупами станем, и будет уже не до букв. Итак… Ad aspera, in Saturnam per requiem Magiae aeternae… С-с-с-сука!!!!! – вдруг простонал Зорев, зажимая ладонью бок.
Я судорожно огляделся. Прайд, который уже успел прийти в себя, как раз опускал пистолет:
- Привет горячий, Саша. Мне надоело играть по правилам твоих друзей, давно пора пустить в ход запрещенное оружие.
Он демонстративно засунул пистолет в кобуру и, сохраняя на лице выражение мрачного торжества, плотно соединил указательные пальцы рук. Естественно, мы с Дэном были совершенно заворожены этим зрелищем – настолько нас выбило из колеи ранение Зорева. Мы ведь не боевики, мы боимся, как и любые нормальные люди, а Ольгерд привык убивать. Я усмехнулся. Бесславная гибель, ничего не скажешь.
- Ты немного попутал слова, братец, - сообщил чародей. – Я тебя поправлю. Ad requiem aeternam – Magiae ad aspera pro mortem.
Мы напряглись, ожидая чего-то ужасного. Однако прошла минута, другая… и ничего не произошло. Я первым сообразил, что случилось – обернувшись к скорчившемуся от боли Саше, я с глупой улыбкой выговорил:
- Ты не угадал. Там было «с», а не «к».
- Ну кто б подумал… мать твою, - сквозь зубы процедил он. – Надо же – древнее заклинание оканчивается русским ругательством…
Ольгерд ошарашено таращился на свои руки, не понимая, в чем дело. После паузы он поднял на нас непонимающий взгляд:
- Что… что вы сделали, черт вас подери?!
- Я не ошибся, - отозвался Саша. – Мы просто заморозили магию. ВСЮ магию, Прайд. Так что, если у тебя нет запасной обоймы, дуй в укрытие – можешь не успеть.
- Ах ты!... – музыкант шагнул к нам, намереваясь выхватить у своего давнего врага книгу, но тот среагировал быстрее – в ночи вспыхнул огонек зажигалки, и через мгновение древний пергамент запылал как факел, озаряя перекошенные лица наших врагов.
- Привет горячий, Ольгерд, - передразнил его Зорев. – Теперь твой договор с Калихом не имеет смысла. Даже если у Анджея и были способности, они теперь канули в вечность вместе с твоими. Не валяй дурака.
- Как бы не так! – прошипел тот.
Мы даже не успели опомниться – заветная четверка уже исчезла за углом. Я ринулся было в погоню, но Саша остановил меня:
- Не глупи, Гимновский. Их там четверо вооруженных людей, так что вы с Дэном им конкуренции не составите. Сгинете за милую душу и все… Поразительно вообще, что они не перестреляли всех нас. Может, патроны у всех, кроме Прайда, холостые, а может, получили приказ обойтись без убийств… А, черт, все же больно! – он критически взглянул на свою тельняшку, пропитанную кровью, и сдавленно сообщил. – Придется вам тащить меня вниз как мешок с мукой. Кровищи вытекло – ужас. Вот-вот отрублюсь.
Я выругался. Черт, плохо я рассчитал удар! Ольгерду досталось не так сильно, он даже смог вполне себе быстро убежать… Как я ненавижу этот мир! Ну как, как мы теперь узнаем, куда он увезет Арину?! Не в Прагу же!... Однако, как бы то ни было, Зорев был прав. Куда мы сейчас сунемся?! К тому же, не оставлять же его истекать кровью на этой темной безлюдной горе! Я вздохнул и коротко взглянул на Дениса:
- Давай, на счет «три».
Тот только кивнул в ответ.

Первым, что я ощутила, когда проснулась, была головная боль. Я уже знала это ощущение – помнится, после того, как нас подстрелили в Праге, я очнулась в таком же состоянии… Надо же, я была почти уверена, что Ольгерд всерьез собрался стрелять в меня из боевого оружия, а он всего лишь решил меня усыпить! Это значит, что с каждой секундой я отдаляюсь от Анджея и своих друзей – ясно же, что у Прайда имеется очередной план, раз он вообще распорядился поместить меня сюда. Стоп. Сюда – это куда?! Я тихо рассмеялась – вот это да, я успела передумать кучу вещей, а вот попробовать понять, где я, как-то не удосужилась.
Я сидела в кожаном салоне огромного джипа. Стекла были тонированные, причем, похоже, с обеих сторон – во всяком случае понять, что творится на улице, было невозможно. Я находилась в гордом одиночестве, но я уже достаточно хорошо осознала ситуацию, чтобы понять: Ольгерд не мог оставить меня одну, значит, где-то поблизости имеется как минимум один боевик из его команды. Боевик, судя по всему, попался сообразительный – мое правое запястье было надежно приковано наручниками к двери машины. Очень смешно, как будто я могла куда-то сбежать – в этом безлюдном жутком месте, имея за спиной целую толпу преследователей и при полном отсутствии перспектив! Это если только от отчаяния, не иначе… Наручники, естественно, были вполне надежными, кроме того, браслет был подогнан точно по моей руке, так что снять их не представлялось возможным. Что ж, подождем – чего-нибудь да произойдет.
Ждать пришлось недолго – скоро раздались шаги и голоса, потом машина неприветливо пискнула, щелкнули открывающиеся замки. На заднее сиденье рядом со мной плюхнулся Ольгерд. Вид у него был достаточно потрепанный – судя по всему, встреча с Анджеем и Сашей у него все-таки состоялась. Непохоже, чтобы он вышел победителем: уж слишком он нервничает, это любому дураку понятно… Прайд ослабил узел галстука и повернулся ко мне:
- Как ты?!
- Глупый вопрос, - пожала плечами я. – Скажи мне внятно, Ольгерд: что тебе нужно от меня? Я никогда в жизни не поверю, что ты готов просто так закрыть глаза на события последних дней. Чего ты добиваешься?
- Я всего лишь хочу вернуть тебя, - скорбно отозвался он. – Арин, я знаю, это звучит глупо, но, клянусь тебе, я говорю правду! Что я могу сделать, чтобы…
- Да ничего ты не можешь сделать! – перебила я. Честное слово, реплики подобного содержания начинали меня раздражать. – Пойми, я не хочу искусственно пытаться построить то, что построить невозможно! Твоя деятельность чудовищна, как ты не понимаешь?!
- Я знал, что ты не поймешь. Именно поэтому я так тщательно все скрывал… Если бы не Сашка, ты и не подозревала бы о существовании оборотней, чародеев и тайных обществ. Это – суровая необходимость, ее трудно осознать сразу, но…
- Пожалуйста, хватит. Я не хочу ничего слышать. Отпусти меня, прошу – ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что все кончено. Боюсь, сейчас мне уже поздно просить прощения.
Ответом мне послужило напряженное молчание. Еще через мгновение Ольгерд придвинулся ближе ко мне, снял с меня наручники и неожиданно крепко прижал меня к себе:
- Нет. Я не смогу отпустить тебя. Ты лучше кого бы то ни было знаешь, какой я на самом деле, почему же ты не хочешь хотя бы попытаться понять меня, родная?!
Я чуть не плакала. Скажите мне, что я должна делать?! Всегда, всегда я больше всего на свете боялась такой реакции на слова о расставании. Конечно, его тоже можно понять, но и я не бесчувственная! Несмотря на все события, я не могу забыть, что и как долго связывало меня с этим человеком. Да, по отношению ко мне он вел себя безупречно, но… На его руках, вот этих самых, которые сейчас так крепко обнимают мою талию, кровь живых существ. Поправлюсь: живых разумных существ, может быть, даже людей. Нет, я больше не оступлюсь и не совершу ошибки, как два месяца назад. Я не покорюсь обстоятельствам, потому что это проще и удобнее, я не буду обманывать себя и других, потому что я устала. Безумно устала… Я должна объяснить ему, что не могу снова переступить через себя… О Боже, дай мне сил сделать это!
- Я не хочу снова обманывать себя, - тихо ответила я. – Я не хочу больше мучиться мыслью, что недостойна твоего отношения. Я знаю, я поступила по отношению к тебе ужасно, но я искренне надеялась, что все пройдет, что я всего лишь ошиблась и поддалась минутной слабости… Но я не могу, понимаешь?! Я люблю Анджея, и…
- Но это не может быть правдой! – горячо перебил меня Прайд. Он решительно взял меня за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза, и прошептал. – Это полная ерунда, Ариша! Ты далеко не все знаешь о своих новых друзьях, Сашка натворил дел ничуть не меньше, чем я!...
- Саша мог творить, что угодно, потому что не его я любила и не он был моим мужем! - выпалила я. – Мне очень жаль, что ты не понимаешь, но я ничего не могу с собой сделать! Да и не хочу, если честно. Это не жизнь, пойми!...
Вместо ответа Ольгерд жадно прильнул к моим губам… Я предпочла не сопротивляться – секунду назад, пока я излагала ему свои мысли, я умудрилась изобрести крошечный, но весьма отчаянный план. Он меня не отпустит, это ясно. Во всяком случае, не сразу; ждать я не могу – где, скажите на милость, я буду искать своих друзей?! Сейчас я по крайней мере уверена, что они еще в Словакии, даже, вероятно, в пределах Банской Штявницы… Значит, надо поторопиться и все-таки сбежать. Тут отношение Ольгерда ко мне может сыграть на руку – он ни за что не позволит своим спутникам причинить мне вред, да и сам вряд ли отважится выстрелить в меня из боевого оружия. По сути я ничем не рискую, но… К сожалению, мой план жесток и мне действительно больно его выполнять, однако похоже, что единственным ключом к моему спасению может быть швейцарский нож, который мой муж всегда носил на поясе. Добраться до этой чудной вещи не так сложно, главное, не переиграть и не выдать себя какой-нибудь мелочью.
Прайд небрежно сбросил с плеч измятое пальто и пиджак, снова обнял меня… Собрав в кулак всю свою волю, я тоже сомкнула руки на его талии – ну что же поделать, если он решил удержать меня таким примитивным способом?! Похоже, обстановка его не напрягает, он и правда готов на все, что угодно. Ладно, пусть сейчас я пойду наперекор всем своим принципам, зато, возможно, наконец-то обрету свободу и заставлю Ольгерда поверить в серьезность своих намерений.
Ладонь Прайда обожгла мне спину, и я рассудила, что пора действовать. Моя рука невесомо скользнула ниже, пальцы принялись нарочито медленно расстегивать пряжку ремня… Мой муж, похоже, совершенно расслабился и посчитал, что разговор окончен, так что вряд ли он обратил внимание на то, что его ремень стал значительно легче – ведь нож-то был уже у меня в руке. Лезвие выскочило с легким щелчком, а я прошептала, глядя прямо в глаза Ольгерда:
- Прости.
Дальше все произошло невероятно быстро – он значительно ослабил хватку, зашипел от боли… я ощутила на своей руке что-то теплое и липкое. Думать было некогда – я что было сил дернула на себя ручку двери и буквально выкатилась в темноту мартовской ночи… Куда бежать, я понятия не имела, поэтому доверилась интуиции, которая в любом случае спешила увести меня как можно дальше от злополучного джипа. Совесть меня, конечно, ужасно мучила, но я отлично понимала, что рана получилась несерьезная – я сознательно целилась правее, как можно дальше от жизненно важных органов, так что скорее всего результатом моей диверсии явилась царапина, правда, глубокая и обильно кровоточащая. Надеюсь, она несколько прояснит разум моего мужа и даст ему понять, что я не могу и не хочу быть рядом с ним…
Бежать было тяжело, но усталости я не чувствовала. Вскоре между деревьев тускло замерцали фонари – это значит, я добежала до лестницы, по которой мы поднимались наверх… Я прибавила скорости, и через пару мгновений уже увидела за поворотом дороги старый сашин джип. О Боже, неужели?! Мне настолько повезло, что мои друзья еще не уехали! Будем надеяться, что Ольгерд не успел пополнить свою коллекцию еще парочкой смертоубийств, и все они живы и здоровы!... Даже не думая, что я делаю, я побежала вверх по лестнице… Смешно, конечно, и очень глупо – долго ли я смогу так пробежать?! – но волнение и страх гнали меня вперед, не давая даже перевести дыхание. Только бы они были живы!...
Через какое-то время я все же не выдержала и остановилась, пытаясь отдышаться. Нет, дальше – только медленным шагом… Мамочки, что же я натворила?! С глаз словно упала пелена, и я совершенно по-новому увидела собственные неожиданно решительные действия. Будем называть вещи своими именами: я только что сама, лично, ударила ножом своего мужа… всего лишь потому, что он любит меня и не хочет отпускать!!! Да, конечно, я получила свободу, но… Я в изнеможении опустилась на низкий парапет лестницы и разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Ну почему, почему именно на мою долю выпали все эти магические хитросплетения?! Зачем мне вообще суждено было узнать, кто такой Ольгерд на самом деле?! Почему он так упрямился и не желал понять меня по-хорошему?!... Я должна была найти способ уговорить его, а не…
- Да когда ж она кончится, эта лестница! – вдруг услышала я голос Дениса. – Еще чуть-чуть – и мы надорвемся!
Анджей ответил ему емким ругательством, после чего ночную тишину нарушил звук шагов. Я резко подняла голову и едва сдержалась от истерического смеха: по выщербленным ступенькам тяжело спускались Дэн и Гимновский, с трудом тащившие под руки Сашу. Торс последнего был плотно замотан рубашкой художника, и на светлой ткани расплылось внушительное багровое пятно… Замечательно. И вы будете говорить мне, что все закончилось?!!
Я медленно встала навстречу ребятам. Несколько мгновений они молча смотрели на меня, как на привидение, а потом я услышала, как Анджей прошептал:
- Слава тебе, Господи!

Глава 14. Последняя

Всю дорогу из крошечной местной больнички, где мы оставили Сашу, каждый из нас хранил напряженное молчание. По идее, теперь мы могли считать, что все успешно окончилось: все были живы, опасность преследования навсегда канула в вечность, и никто не мешал нам наслаждаться своей свободой. То ли потому, что мы смертельно устали, то ли потому, что события последних дней развивались слишком быстро, чтобы я успела их осознать, ничем наслаждаться я не могла… Теперь магия и мистика вернулись на страницы книг, стали чем-то нереальным и фантастическим, и я могла сколько угодно радоваться обычной, нормальной жизни. Могла, но не радовалась. Почему?... Я не могла объяснить причин даже самой себе, вероятно, потому, что их было слишком много. Перед глазами все еще стоял отчаянный взгляд Ольгерда, я все еще видела в своих руках окровавленный нож и чувствовала на ладони тепло его крови. Нет, я никогда никому об этом не расскажу – я не могу простить сама себя, так что понимания в этом вопросе мне явно не найти.
Денис припарковал джип рядом с нашей «базой отдыха» уже глубокой ночью. Ребята сразу отправились отсыпаться, а я, пробормотав что-то насчет душа, тихонько выскользнула из спящего здания и устало опустилась на притулившуюся под старой сосной скамейку. Нет, ну какой тут может быть сон?! Пожалуй, Сашка вполне смог бы привести мою душу в какое-то подобие порядка, но ему помощь требовалась больше, чем кому-либо из нас, так что, похоже, придется справляться со своими мыслями самой. Что мне делать дальше? Я не смогу остаться в Праге – там слишком много воспоминаний, кроме того, надо что-то решать с работой. Ежу понятно, что работать в одном театре и дальше мы с Ольгердом не сможем! Больше того, похоже, никто из нас не сможет там остаться – тамошний люд знает о нас слишком много, так что удержать произошедшее в тайне будет очень сложно.
При мысли о Прайде сердце болезненно сжалось. Хочешь не хочешь, а мне еще придется с ним общаться – нам предстоит развод, а так же, как бы ужасно это не звучало, раздел имущества. Какого, к черту, имущества?! Забрать бы из нашего дома свои вещи, я больше ни на что не претендую – у меня ведь тоже есть сердце, я и так причинила Ольгерду слишком много боли. Как я буду жить с таким чувством вины, я не знаю… Надеюсь, со временем все образуется, общество Саши и Анджея окажет свое влияние и я снова стану обычной балериной, которая никогда не держала в руках пистолета и которой никогда в жизни не пришла бы в голову мысль ударить ножом собственного мужа… Вот опять эта поганая мысль! Нож. Кровь. Мой муж. Бывший. Воистину не знаю, что хуже – терпеть все эти непонятки и дальше или мучиться от сознания всей мерзости собственного поведения.
Зашуршала трава, и я почувствовала на плече чью-то теплую, тяжелую руку. Через мгновение голос Анджея произнес:
- Ну, чего ты не идешь отдыхать? Я уже заждался… Так и думал, что ты не сможешь спать!
Он сел рядом со мной, достал сигареты… В ночи вспыхнул маленький красный огонек, и художник продолжил:
- Все же позади, Ариша. Не стоит так переживать. Все живы, Сашка скоро поправится – ты же сама слышала, что сказал врач. Рана несерьезная, никакие органы не задеты, так что единственная проблема – кровопотеря. К счастью, сложностей с донорской кровью больница не испытывает, и скоро все встанет на свои места.
- Это слишком, Анджей, - прошептала я, нервно сжимая в кулаке полу своего короткого пальто. – Понимаешь? Слишком! Пистолеты, погони, крутые парни в армейских ботинках, тащившие меня куда-то вниз головой… Встреча с мужем в такой «чудесной» обстановке. Ты пойми, все время, что я его знаю, я была уверена, что Ольгерд Прайд – гениальный музыкант, величайший скрипач и дирижер своей эпохи, что это мягкий, безупречно вежливый человек, у которого в принципе не может быть никаких секретов такого рода. И вот, пожалуйста – Сашка заявляет мне, что все это чушь собачья, а потом я убеждаюсь в его правоте сама. И я вынуждена идти на крайние меры, чтобы заставить его отказаться от меня…
- На какие еще крайние меры? – насторожился Гимновский. Нет, не выйдет – ничего я тебе не скажу…
- Не важно… Я не хочу об этом говорить… А теперь… А что теперь? Что мы будем делать дальше? Мы же не сможем жить в Праге.
- Мир велик, малыш, - ласково приобняв меня за плечи, сказал он. – И место, где мы сможем спокойно жить, найдется всегда. Я люблю тебя, и, вот увидишь, все у нас с тобой будет хорошо. Ты просто очень устала – только и всего. Поэтому ты сейчас перестанешь упрямиться, и мы с тобой вместе отправимся спать. Утром все переменится, обещаю!
Спорить с ним я не стала, даже безропотно последовала за ним в нашу комнату, позволила ему уложить себя в постель… Что ж, я очень хочу надеяться, что он окажется прав – в конце концов, это же ради него я так решительно дала Ольгерду понять, что между нами все кончено. Права я была или нет, покажет только время.

Я выключил компьютер и погасил настольную лампу. Рабочий день закончен, пора нырять в душное нутро метро – быть может, я еще успею прибежать домой засветло, и тогда мы с Ариной сможем спокойно пройтись перед сном, благо парк у нас под боком. Пока я складывал в портфель необходимые вещи, я неторопливо размышлял.
Когда моя жизнь наконец вошла в нормальное русло, когда я (пусть и с помощью Сашки, но все же) официально устроился на работу и подписал трудовой договор, когда я обрел собственный рабочий стол, компьютер, визитки и стационарный телефон, я словно заново родился. Все это настолько окрыляло, что я очень быстро стал забывать о событиях месячной давности, хотя тогда они казались мне ужасно драматичными и даже где-то пугающими. Пускай я работал в дизайнерской компании «Арт-перфект» всего полторы недели – за это время я уже успел втянуться в коллектив и даже начать парочку довольно перспективных проектов. Я жил в уютной двухкомнатной квартире, которую мы с Ариной снимали у милой пожилой пары, имел возможность каждый божий день гулять в парке, путь до метро отнимал у меня всего пять-семь минут, я и думать забыл о церквях…
Я набросил ветровку и вышел в шумный московский вечер. Была пятница, так что все Садовое кольцо стояло в глухой пробке – широкая улица была полна огней, а теплый апрельский воздух буквально вибрировал от раздраженного гудения. Стойте, ребята, а лично я уже минут через тридцать-сорок буду дома!... Пока я ехал на эскалаторе, в голову пришла неожиданная, я бы даже сказал, тревожная мысль. По мере того, как моя жизнь стабилизировалась, чувства к Арине, которые сыграли далеко не последнюю роль в наших приключениях, мерно охладевали. Я уже не мог сказать, что как-то особенно влюблен в нее – хотя всего месяц назад, до нашего отъезда в Словакию, я пылко признавался ей в любви и искренне верил в свои слова! Мне было невозможно стыдно за такие эмоции, но теперь, в этой новой жизни, она уже не была моим светом в окошке, моим драгоценным осколком реального мира в красочной круговерти мистики и приключений… Теперь наши отношения были островком комфорта и тихого понимания, ее присутствие меня никогда не напрягало, но порой мне ужасно хотелось новых ощущений и впечатлений. Да, конечно, часть этой жажды деятельности поглощала работа, но…
Я с трудом втиснулся в переполненный вагон. Да, что и говорить, мысли невеселые, однако, если разобраться, в них нет ничего удивительного. Арина тоже изменилась, и порой я ощущал уколы ревности. Я видел, что иногда она грустит, подолгу смотрит в окно, рисуя на стекле какие-то одной ей понятные узоры, задумчиво напевает что-то себе под нос. Казалось бы, что в этом такого? Вероятно, она еще не совсем вернулась в себя и до сих пор переживает давешние события, но почему-то я был уверен, что знаю, о чем, вернее, о ком она думает. Судя по всему, этот Ольгерд надолго еще останется в нашей жизни. Спрашивается, зачем тогда вообще все это нужно?... Наверняка, балерина не сможет дать мне ответ на этот вопрос. Да и я не собираюсь грешить против своей судьбы: несмотря на отсутствие любовного жара между нами, я ни за что не согласился бы расстаться с ней.
Я вышел на своей станции и, погруженный в свои мысли, случайно задел плечом какую-то девушку. Тут же что-то тяжелое свалилось мне на ногу – как выяснилось, это нежное создание от неожиданности выронило сумку, которую непонятно каким чудом удерживало в руке. Я подал ей это орудие убийства и улыбнулся:
- Простите, я случайно.
- Да и вы меня извините – видимо, вам тоже досталось, - подняла глаза она. Какие красивые глаза – темные, почти черные, под густо накрашенными ресницами. А девушка-то, кстати сказать, очень красива – длинные, светло-русые волосы вьются волнами до самой тонкой талии, внушительный бюст соблазнительно просматривается под легкой блузкой, голос такой мелодичный и теплый… Хм…
- Ничего страшного. Нам, случайно, не по пути?
- Боюсь, что нет – мне нужно на Комсомольскую.
- Как жаль, - искренне расстроился я. – Послушайте, а может, встретимся как-нибудь за чашкой кофе? Не оставите свой телефончик, а?
- Охотно, - она тут же полезла в сумочку, достала блокнот… Я с улыбкой наблюдал за этими действиями. Надо же, как все сложилось – как раз сегодня я думал, что мне не хватает эмоций, и вот они, собственной персоной!
Я взял благоухающий жасмином листок и под длинным мобильным номером прочитал «Виктория Разумовская». Ну что ж, пожалуй, не будем откладывать в долгий ящик – я тщательно спрятал бумажку в карман и снова улыбнулся:
- Если не возражаете, Вика, я позвоню завтра. К сожалению, сейчас мне надо бежать.
- Конечно, счастливо! – она кокетливо взмахнула длинными ресницами и добавила. – А чьего звонка ждать мне?
- Анджей Гимновский, - торопливо выговорил я. – До завтра!
…Стыдно мне стало только когда я поднимался по лестнице к нашей квартире. А ведь сейчас я как-то должен смотреть в глаза Арине!... Впрочем, что тут такого сложного?! Я ведь пока не сделал ничего ужасного, я художник, и потому временами мне нужно новое вдохновение. Общаться с девушками мне никто не запрещает. Так почему я мучаюсь?!
Такие размышления меня вполне успокоили, и я захлопнул за собой дверь:
- Ариша, я дома!
- Привет! – она выпорхнула мне навстречу из гостиной и рассеянно поцеловала в щеку. – Как день прошел?
- Нормально. Что-нибудь съедобное есть? – поинтересовался я, снимая ветровку.
- Да, сейчас сделаю.
Вслед за ней я вошел в кухню и сел в свой любимый угол, наблюдая за ней. Нет, стыдиться мне нечего – моя Арина настоящий клад, когда дело касается тихой и спокойной семейной жизни. Прости, дорогая, но вдохновение я поищу где-нибудь в другом месте – ты ведь знаешь, это ненадолго.
Краем уха я услышал, что она тихонько напевает себе под нос. Я тут же помрачнел – ну вот, пожалуйста, опять на нее нашло это чертово мечтательно-раздумчивое состояние! И ведь ничего не скажешь и не спросишь, она никогда не признается, что скучает (или переживает?) из-за своего Ольгерда. Вероятно, в той жизни осталась частичка ее души, хотя, насколько мне известно, Арина больше всего на свете хотела перешагнуть через мистику и все, что с ней связано. Видимо, до нашей встречи она была слишком сильно привязана к Прайду, чтобы теперь так просто забыть о его существовании. Ладно, я снова закрою глаза и подумаю, что это пройдет.
Тикали часы. Во дворе визжали дети, вообразившие площадку палубой тонущего корабля, а я ждал ужина, думал о своей новой знакомой и против воли слушал оглушительно тихие слова:

Как прежде сядем рядом у камина,
Арина-балерина.
Нас околдует аромат жасмина,
И звезды позовут с собою вдаль.
А утром вы раздвинете гардины,
Арина-балерина.
На завтрак чашка кофе и малина –
Чао, Арина!
Прощай, ключи положишь на рояль…


Я выдохнул дым и потянулся за ручкой. Слава Богу, через два часа я уеду отсюда и, надеюсь, тем самым смогу завершить эту самую черную из всех страницу моей жизни. Бегло просмотрев последнюю страницу договора еще раз, я поставил свою подпись под словом «Продавец» и протянул бумагу агенту:
- Надеюсь, это все?
- Да, пан Прайд, - вежливо отозвался тот, пряча ручку в нагрудный карман пиджака. – Поздравляю вас с успешной сделкой.
- Поздравьте лучше того, кто этот дом купил, - усмехнулся я. – Всего доброго.
Хлопнула входная дверь. Я плеснул в стакан еще немного виски и неторопливо подошел к окну. Вот и все. Кажется, я действительно закончил все свои дела в Праге – до сих пор не пойму, как мне удалось ничего не забыть, ведь весь прошедший месяц я почти не трезвел. Я понимал, что надо взять себя в руки и попытаться хотя бы как-то заново организовать свою жизнь, но раз за разом мне казалось, что это совершенно невозможно. Нет, я не представляю себе, как жить без Арины… Там, в Банской Штявнице, она ясно дала понять, что мне не стоит пытаться склеить разбитую чашку, но я с удивлением обнаружил, что ни капли не сержусь на нее за ту царапину на боку. Хоть она мне и не верила, а я говорил чистую правду: я действительно смог бы простить ей все. Я смог бы переступить через себя и сделать вид, что никаких погонь и порталов, пуль и драк не было – если бы она обнаружила хоть малейшее желание помочь мне.
Я допил виски и отправился одеваться. Надо снова начинать следить за собой, а то, кажется, я уже забыл, как заправляют рубашку в брюки. По счастью, вспомнить оказалось не так сложно, и через несколько минут я решительно захлопнул за собой дверь, подхватил свой кейс, сел в ожидавшее меня такси и тихо произнес:
- Prosim vas, Prazke Hlavny Nadrazhi.
…Вечером, едва оставив вещи в отеле «Штраус» (Боже, кто бы знал, как больно мне там оставаться! Увы, это самый приличный отель Вены, где качество обслуживания соответствует цене), я вышел на улицу. Было уже совсем тепло, мучительно хотелось прогуляться по Пратеру, но я не мог заставить себя спуститься в метро. Ничего, скоро я смогу гулять там сколько захочу – ведь дом, который я приобрел, находился на берегу Дуная, меньше чем в километре от парка. Скоро, скоро… Только станет ли мне легче – вот вопрос.
Погруженный в свои мысли, я вышел на Ринг. Вполне годится для вечерней прогулки, особенно, когда тебя никто не ждет и ты никуда не торопишься… Я шел и не замечал того, что некогда мне так нравилось: пышный Оперный Театр, дворцовый комплекс Хофбург, музеи, Парламент, похожий на греческий храм… У Ратуши, как обычно, толпился народ – припозднившиеся венцы громко обсуждали с крестьянами их товар, торговцы закрывали лотки и грузили свои нехитрые пожитки в старенькие минивэны, на клумбах яркими пятнами выделялись отцветающие чашечки тюльпанов. Я вздохнул. Как было бы чудесно, если бы сейчас, в этот теплый майский вечер, мы гуляли здесь вдвоем с Ариной! Если бы она, как и раньше, крепко сжимала в руке мою ладонь, и если бы я, как и раньше, чувствовал себя всесильным и ощущал, как тепло магии течет по моим венам. Но увы! Теперь я был лишен даже этого. Что ж, опять Саше удалось найти более действенный выход из ситуации и сделать все практически без усилий, в то время как я и мои товарищи рисковали жизнью, открывая новые и новые убежища оборотней в темных уголках Праги. И в глазах людей – тех самых, ради которых мы старались – именно Зорев выглядит героем, а я должен радоваться, что вся эта история так и не получила огласки. Благодарю, вы чертовски добры!
Вдруг я остановился как вкопанный. Сердце затрепетало в груди, стало тяжело дышать, а перед глазами была одна лишь картина: длинные темные волосы, рассыпанные по плечам, гордо поднятый подбородок, безупречная осанка, легкая походка, тонкие каблучки… Арина! Неважно, каким образом она тут оказалась, главное, что я снова вижу ее! И, разумеется, не могу упустить случая поговорить… Забыв о всякой вежливости, я кинулся вслед за девушкой; народу было слишком много, люди как будто нарочно смыкали передо мной свои спины, и, когда я, наконец, выбрался из толпы, выяснилось, что я потерял ту, кого так страстно хотел догнать… В изнеможении я прислонился к стене дома и закурил. Конечно, может, я лишь обманываю себя, может, я вовсе не ее видел только что у венской ратуши, может, я действительно должен раз и навсегда порвать с прошлым. Но я точно знаю: где бы я ни был, я всегда буду искать ее в толпе.