НАДЕЖДА

Надежда - эмоциональное переживание, возникающее при напряженном ожидании субъектом желаемого и предвосхищающее вероятность его свершения.
Новейший философский словарь

Надежда сверхкосмична и сверхразумна…
Надежда ищет в жизни не столько то, что есть, а скорее начатки будущего и "точки роста" новой жизни.
Краткий религиозно-философский словарь


Организм досыпал в убаюкивающем потряхивании служебного автобуса. Приехали.
Надя зашла в кабинет.
— Здрас-сьте! — поприветствовала она сотрудников скорее из вежливости, чем действительно желая здоровья.
Хотелось спать. Она тяжело опустилась на стул и закрыла глаза. Стрелки часов неумолимо приближались к цифре восемь. Нехотя девушка, наконец, включила компьютер.
Душераздирающий вой животного мгновенно взбудоражил её сознание. «Что это? Кто это? Откуда это?» — чередой посыпались вопросы в голове.
— Ой-ёй-ёй! — обхватила руками голову диспетчер. — Опять он стонет… Да когда же меня сменят?!
Взглянув на растерянное лицо Нади, женщина быстро заговорила:
— Эти шофера совсем не смотрят куда едут! Ты только представь, на ЗИЛе по нему проехать,.. Что там от него осталось?!
— По кому? — выдавила из себя Надя вторую за всё утро фразу.
— Да по Рэксику же! Охрана недавно щенка притащила откуда-то. Найде, этой старухе, ничего не делается: глухая, слепая, хромая... стольких директоров пережила… — эмоционально размахивала перед собой руками диспетчерша.

День прошёл в муках: сама Надя ни по призванию, ни по образованию не была ветеринаром; свозить щенка в лечебницу — с работы не сбежишь, и слушать стоны маленького существа не оставалось сил. «И когда только наш кабинет отремонтируют? Надо было попроситься к юристам, а не к диспетчерам: сидела б я сейчас на пятом этаже, ничего не слышала, ничего не видела… — злилась Надежда, на безвыходную, как ей казалось, ситуацию. — А ещё лучше, была б я начальником, давно бы дала команду свозить собаку в клинику, транспорт выделила, денег бы с профкома стрясла… Господи, но почему я простая машинистка?!»
По окончании рабочего дня Надя буквально вылетела из кабинета. Мысли неслись, путались, не давая покоя, она чувствовала себя предателем: «Вот она, бездействующая любовь! Хотя, чем я могу помочь? Что могу изменить? Денег нет, занять не у кого. Везти в клинику во время работы? Нереально. После? На чём! Да, да. Любовь на словах получается! Не оправдание, что своих две собаки. М-м-м… Зачем мне дополнительные проблемы? И всё-таки это мёртвая любовь…»

На следующий день совесть жгла так, будто в голове тлела груда горящих угольев.
Рэксик, нетерпеливый щенок, выл и визжал при каждом движении. Эти душещипательные звуки отчётливо слышались в каморке охранников, и через открытые окна, упирающиеся в диспетчерскую, долетали до главного корпуса. И под это «музыкальное сопровождение» Надя неотступно повторяла: «Господи, сделай что-нибудь! Господи, сделай что-нибудь! Господи, сделай что-нибудь!»
Перед самым обедом в кабинет залетела Надина начальница Лариса Савельевна. Сотрудники считали её немного странной: крайне эмоциональной и неуравновешенной, но при всём том, уважали.
— Вы представляете, — взорвалась она, — Рэксика машиной сбило!
— Вчера ночью ещё… — равнодушно улыбаясь, подхватил диспетчер, заступивший на вахту три часа назад. — Мне эту новость по смене передали, как самую большую аварию.
— Как вчера?! Надя, ты знала? — перевела Лариса Савельевна взгляд на свою подчинённую.
— Угу… — Только сейчас Надя поняла, что всё можно было решить ещё накануне. Лариса Савельевна не жаловала людей, но в отношении собак и кошек она действительно готова была на всё.
— Я сейчас приду, а ты, Наденька, позвони быстренько по своим знакомым, лечить ведь надо.
Лариса Савельевна убежала.
«Господи, ну почему я сразу к ней не обратилась? Ведь знала, что начальница любит животных. Как могла забыть? Чего боялась!» — негодовала на себя Надежда, доставая записную книжку. После пары звонков на страничке с надписью «Ветеринария» добавилось ещё несколько телефонных номеров и новых имён.
Едва закончился обед, Лариса Савельевна шумно вбежала в диспетчерскую.
— Надя, быстро собирайся, нам автобус дали, Рэксика повезём. Ты всё узнала, что надо?
— Угу, — вскочила та с места.
Уже на выходе Лариса Савельевна, слегка наклонившись к девушке, радостно сообщила:
— Надя, нам профком выделил денежек. А то народ уже по десятке хотел сбрасываться…

Добрались быстро.
Через пропускной пункт автобус въехал на территорию клиники имени Илизарова. На развилках свеже-закатанных асфальтом дорог выделялись указатели из синего пластика, на которых большими белыми буквами отчётливо виднелись слова «столовая», «поликлиника», «архив научно-медицинский», «отдел кадров», «бухгалтерия»… Миновав несколько солидных размерами строений с надписями «Корпус № такой-то», — автобус медленно подкатил к низкому двухэтажному зданию. Строение резко отличалось от других построек: небольшое, серое, требующее капитального ремонта. Сразу за ним начинались зауральские поля. На повороте, в сторону двухэтажки, указатель сообщал: «Клиника животных».
«Понятно, на отшибе…» — с некоторым сожалением подумала Надя.
— Приехали! — оборвал её мысль водитель дядя Лёня.
Не успел замолчать мотор, как слухом овладел пронзительный собачий лай, нёсшийся со стороны вивария. Лариса Савельевна с Рэксиком на руках, следом Надя — вышли из автобуса. Две выдержанных в едином стиле синих таблички, одна над другой у входа в здание, объясняли новичкам, что это и есть научно-экспериментальный отдел, клиника животных. Под табличками на металлических дверях ещё одна — с расписанием рабочих дней и часов приёма граждан.
Посетители вошли внутрь. В кабинет ортопедии дверь была открыта. Заглянув, Надя увидела грейхаунда, иначе английскую борзую. Это короткошёрстные собаки всевозможных окрасов, весьма крупные и мощные, но при этом аристократичной внешности. Как утверждают кинологи, грейхаунды самые быстрые в мире. Однако по собаке, которую держал за поводок мальчик лет десяти, трудно было представить какие бы то ни было победы на кинодромах. Нижняя часть передней лапы борзой была в аппарате, от чего конечность неестественно висела в воздухе.
Надя впервые увидела известный в мире аппарат Илизарова вблизи. До этого она видела его лишь на фотографиях в медицинском справочнике, который демонстрировал аппарат учёного в различных вариантах на искривлённых человеческих частях тела. Надя поёжилась от всплывшего в памяти первого впечатления, которое оказал на неё тогда представленный в справочнике материал: было не по себе. Девушка тряхнула головой, прогоняя воспоминания, и с любопытством исследовала аппарат взглядом.
Это оказались спицы различной толщины и длины, вероятно из нержавеющего металла, так как проходили сквозь собачью лапу. Впрочем, не все. Некоторые терялись в лапе животного лишь одним концом, как понимала Надя, фиксируя собранные врачами переломанные кости больного. Сверху на торчащие концы спиц вокруг лапы был надет каркас из другого, видимо более лёгкого и дешёвого металла. Этот каркас с помощью болтов стягивал теперь уже сами спицы, придавая им нужное положение и нужный угол.
На тонкой лапе грейхаунда аппарат выглядел громоздким. Глядя на это «железо» казалось, собака прилагает большие усилия, чтобы носить аппарат. Однако, сам вид грея говорил об обратном. Борзая спокойно и ровно дышала, доверчиво глядя на всех, кто заходил и выходил из кабинета. Рядом на кушетке, служившей скамьёй, сидела пышных форм дама с пуделем на коленях.
— Вы откуда? — спросила у неё Надя, полагая, что та и есть владелица обеих собак.
— Из Челябинска, — ответила дама и тут же кивнула в сторону борзой, — это не наша. Хозяйка сейчас подойдёт.
— Из Челябинска? Я и думаю, у нас таких нет…
— Будут, значит… — услышала девушка сзади знакомый голос. Любовь Энниверовна, или просто Люба, её давняя знакомая!
— Здравствуй, — тронула Надю за худенькие плечи хозяйка грейхаунда.
— Где борзые, там должна быть Люба, — пошутила та. — Приветствую! Это Ваш или чей-то? — мотнула Надя головой в сторону борзой.
— Мой Ветер!
Люба подошла к мальчику и взяла из его рук поводок. В это время в кабинет заглянул молодой человек в белом халате.
— Идёмте за мной! — обратился он к даме с пуделем, сопровождая слова жестом.
Дама вышла, мальчик потянулся следом. Люба и Лариса Савельевна сели на освободившуюся кушетку. Надя осталась стоять возле дверей, продолжая разглядывать собаку. Ветер, устав стоять на трёх лапах, растянулся во весь «борзовый» рост на прохладном кафеле.
— Я по Вашим письмам представляла, что он другой… не такой… — сказала Надя.
— А мы вот такие… — засмеялась хозяйка Ветра. — Ты-то здесь как оказалась? С кем-то?
— Вот, — кивнула девушка на Рэксика, который, прижавшись к Ларисе Савельевне, тревожно принюхивался к незнакомому ему миру.
Лариса Савельевна улыбнулась, принимая внимание Надиной знакомой на себя.
— Охранники приютили собаку, а смотреть не смотрят. Машина проехала по ней… и все молчат… А Рэксику плохо, да, маленький?
Последние слова относились к щенку, который тут же отозвался на человеческую ласку. Изловчившись, он лизнул Ларису Савельевну в подбородок, но резкое движение вызвало у него боль, о чём щенок тут же дал знать, пронзительно взвизгнув. Люба внимательно посмотрела на Рэксика и понимающе покачала головой:
— Да уж…
— Интересно, дорогое тут лечение? У нас ведь денег-то немного… — разглядывая аппарат на слегка подрагивающей во сне лапе Ветра, задумчиво спросила Лариса Савельевна.
— Так ведь договоритесь! — живо отозвалась Люба.
— Да? — Лариса Савельевна недоверчиво посмотрела на собеседницу.
— К-хонечно! — хмыкнула хозяйка борзой. — К тому же вы-то местные!
В кабинет вошли сразу два врача. Один тут же подошёл к Любе, а другой обратился к Ларисе Савельевне:
— Это вы сейчас звонили по поводу щенка?
— Да, да, да... мы! — Закивала Лариса Савельевна и сразу перешла к делу.

Рэксик застонал, как только его пошевелили. Как и предполагала Надя, нужен был рентген. Лариса Савельевна с Рэксиком на руках прошла следом за врачом в помещение, на дверях которого устрашала надпись «Посторонним вход строго воспрещён!» На ходу начальница бросила:
— Надя, сходи до водителя, скажи, чтоб подождал.
Дверь захлопнулась.
Через несколько минут девушка уже стояла на свежем воздухе рядом с Любой, мысленно благодаря Бога за соучастие и активность начальницы. Весёлые и грустные истории о жизни Ветра, нового члена Любиной «стаи», скрасили её первую поездку в клинику.
Любе уже под пятьдесят, но на свой возраст женщина не выглядела. Она была небольшого роста, со светлыми волосами и жизнерадостными глазами. Родители Любы — мусульмане. Надя ни разу не видела их, хотя неоднократно гостила у Любы и её брата Фёдора в Кыштыме. Несмотря на русские имена, и Люба, и Фёдор имели черты лица сибиртатарларов, как называли себя татары в Сибири.
Надя всегда удивлялась, откуда у Любы с Фёдором любовь к собакам, ведь мусульмане считают их нечистыми животными. Нечистыми на столько, что впустивший собаку в дом, считалось, совершает грех. Но ни Люба, ни Фёдор не принимали это во внимание. Несмотря на то, что Фёдор был моряк и часто надолго уходил в плавание, у него всегда жили собаки; а Люба и вовсе занималась разведением борзых профессионально. Её любви хватало не только на девятерых живущих у неё собак, но и на собак брата. Всё своё время она уделяла избранной породе!
Ветер — последнее её приобретение. Судьба этой собаки оказалась невесёлой. За свои полтора года ему слишком мало довелось испытать на себе хозяйской ласки. Кровей он был сильных, а потому его нещадно использовали и в разведении, и на бегах; да и содержание отличалось от рекомендуемого кинологами. Обо всём этом свидетельствовала его внешность: матовая выпадающая шерсть, гноящиеся глаза, худоба, многочисленные ссадины... Вот и переломанную при неизвестных обстоятельствах лапу, предыдущие владельцы восстанавливать не захотели. Покалеченное животное решили просто продать. Однако нынешнее выражение собачьей морды говорило о том, что жизнь всё же прекрасна. Ветер попал в стаю, где были такие же, как он, борзые. «Борзые — особенные собаки!» — часто повторяла Надя, и Люба с этим охотно соглашалась.

За разговором время быстро пролетело. Лариса Савельевна хвостиком вышла всё за тем же молодым человеком в белом халате, в руках которого находился готовый снимок Рэкса. Надя, коротко попрощавшись с Любой, поспешила в кабинет.
По снимку даже несведущий человек понял бы — у собаки серьёзный перелом бедра.
— Осколочный… очень опасный… — говорил молодой человек в белом халате. — Это ещё удачно, что у него мягкие ткани не повреждённые, иначе б… — Врач вздохнул и устремил взгляд на Ларису Савельевну. — Ну, что я могу сказать, надо оперировать!
Договорились об оплате, о дне операции, обо всём, что являлось необходимым для этого серьёзного шага.

Всю обратную дорогу Лариса Савельевна молчала и хмурилась, прокручивая в голове последние события.
— Всё будет хорошо, — глядя на неё, сказала Надя, пересаживаясь поближе на сиденье.
Но вряд ли эта реплика утешила её начальницу, скорее просто нарушила тишину.
— Я больше не поеду, — вдруг сказала Лариса Савельевна. — Не могу я этот вой слышать, и вообще… там такая тяжёлая атмосфера! — Немного помолчав, она добавила: — Как они там работают? Я бы не смогла.
— Потому мы с Вами и не там… Я бы тоже не смогла, — вздохнула Надя. — Бог знает, где наших сил и твёрдости духа хватит, а где нет. Сверх того, что сможем вынести, не даст…
— Да? — растерянно взглянула на неё Лариса Савельевна.
— Каждому по силе, каждому по вере…
«Я вот, Лариса Савельевна, даже на это, видно, не готова, раз Бог Вам, а не мне дал всё это пройти» — подумала Надя, но вслух не сказала. Она зажмурилась. Ей было стыдно за своё малодушие, бездейственность, за сострадание на расстоянии, за безучастность, за…
«О! Как это тяжело-о!» — мысленно простонала Надя так, что невольно вырвался глухой короткий звук. Испугавшись, что привлекла внимание Ларисы Савельевны, и без того подавленной услышанным и увиденным в виварии, Надя резко открыла глаза и оглянулась на соседку. Однако та отрешённо глядела в окно, не слыша и не видя, казалось, ничего вокруг. Надя расслабилась, упёршись взглядом в кем-то вырванный клок на спинке сиденья.
«Господи, если ты мне доверишь в будущем заняться Рэксиком, то помоги быть сильной и мудрой! — молилась про себя девушка. — Спасибо Тебе за Ларису Савельевну, я и не знала, что она такая… отзывчивая».

Надя познакомилась с Ларисой Савельевной ещё до того, как та устроила девушку к себе на работу. В судьбе этой женщины было много трудностей, которые неотступно толкали её к Богу. Однако, как говорила она сама, «сказать “Прости!” не получалось». Даже в церкви находиться не могла. «Такой непомерный груз наваливается!» — сквозь слёзы жаловалась она в разговорах с Надей. Их внерабочее общение всё же больше строилось на любви к собакам, нежели к Богу и людям.
Рэксик, полусонный от наркоза, жалобно взвизгнул от подскока на дорожной кочке. Породы Рэкс был чистокровного двортерьера. Морда, пожалуй, короче и уже, чем у овчарок, зато слишком выразительная, будто нарисованная. Уши торчком, сам кругленький, как все щенки. Окрасом пёс напоминал старый, никогда не крашенный дощатый забор; лапы толстые, что указывало на неплохой костяк и хорошее питание. Характер выражался в двух словах: нетерпение и хитрость. Возраст щенка точно никто не знал, но можно было предположить — около трёх месяцев.

В операционный день о работе не думалось. Надя просила у Иисуса мудрости и твёрдости на всё, с чем предстояло столкнуться. Впрочем, за годы, проведённые вместе с собаками и кошками, Надя стала гораздо твёрже и спокойнее. Со стороны, наверное, могло показаться — равнодушнее, но это не так. Она понимала: слезами и паникой горю не поможешь.
К десяти ноль-ноль Надя с Рэксиком была в кабинете. У щенка взяли анализы и полностью остригли заднюю часть тела, отчего вид его стал весьма жалким. Затем щенка взвесили, и уже через полчаса всё было готово. Врач попросил Надю подписать документ, в котором говорилось следующее: «Я, такой-то, обязуюсь выполнить всё назначенное ветеринарным врачом послеоперационное лечение и своевременно доставлять животное в клинику для наблюдения. В противном случае, ответственность за жизнь и здоровье больного животного беру на себя».
— Идёмте, — сказал молодой человек в белом халате.
Надя взяла на руки заснувшего от наркоза Рэксика и последовала за врачом в ту самую дверь, за которой в прошлый раз скрылась Лариса Савельевна.
Девушка ожидала встречи с некой тайной. Она всегда представляла людей из клиники животных «профессорами Доуэлями». Нет, не в смысле без тела, с одной головой, а в смысле таких же таинственных и необычных. Ведь в клинику попадали лишь те владельцы животных, чьи питомцы имели серьёзные переломы, вывихи, деформации костей или же какие-то врождённые недостатки. А таких владельцев не так уж и много. Во всяком случае, у Нади среди местных знакомых не было никого, а потому и поинтересоваться оказалось не у кого. Будучи же ценителем фантастики, девушка любила перечитывать книги о человеке Амфибии, булгаковском Шарикове или о том же профессоре Доуэле, и, конечно, её воображение рисовало всевозможные предположения о малознакомой клинике животных, вплоть до фантастических.
Кроме того, о виварии поговаривали много чего неприятного, мол, люди без определённого места жительства бездомных собак и кошек ловят и по полтиннику за штуку сдают в эксперименталку. А там уже на животных ставят опыты, тренируются оперировать и прочее. И поскольку четвероногих бездомников много, то в виварии их не особо жалеют: не удался эксперимент на одной собачке, попробуем ещё раз на другой. Насколько всё это было правдой, Надя, конечно, не знала, и это неведение вместе с её воображением и скопленными слухами создавали вокруг клиники животных некий ореол тайны и загадки со слегка негативным оттенком.

Коридор был длинный, от цементного пола сильно пахло хлоркой. Кафельные стены навевали грустные воспоминания о проведённых ею самой некогда малоприятных днях в больнице.
Они остановились у лифта. Пока техника соображала и шевелилась, Надя заглянула в бокс, откуда доносился не то лай, не то вой собак. Бокс был разделён на две половины кирпичной перегородкой, выкрашенной в голубой цвет. По ту и другую её стороны находились клетки с собаками, по нескольку на бокс. «Какие маленькие клетушки…» — тут же отметила она. Между собой клетки также были отгорожены кирпичной перегородкой, с тем, чтобы животные не видели друг друга. Зато через решетчатые двери собаки жадно наблюдали за проходившими по коридору людьми и от этого неистово лаяли.
Заглянув туда, Надя буквально отпрянула от двери. Сердце её сжалось: «Какой у них несчастный вид!» Она глубоко вдохнула, чтобы перекрыть путь подступившим слезам, однако от спёртого воздуха ей сделалось только хуже и, если б, наконец, не тяжело открывшиеся двери лифта, Надя всё-таки разревелась бы от жалости к этим животным.
Она зашла в лифт. Уже через несколько минут девушка была в операционной номер два. Верхние этажи оказались чистыми и даже по-своему уютными. Нестандартно расположенные кабинеты отвлекали от мыслей о больнице. Улыбающиеся врачи, свободно разгуливающие холёные собачонки, — всё это прогнало готовое в любую минуту сорваться с языка, как с трамплина, отвратительное по природе и значению слово: «Живодёры!» Надю настолько изумила резкая смена обстановки, что сопровождавший молодой человек, глядя на её выражение лица, не сдержался от улыбки.
Операционная была очень большая, светлая и чистая.
— Положите на стол, — сказала женщина с марлевой повязкой на лице. — Можете идти, — спокойно добавила она, натягивая резиновые перчатки.
— Обратную дорогу найдёте? — спросил Надю её провожатый. — Или пройтись с Вами?
— Думаю, найду, — ответила девушка.
Выходя из операционной в открытую соседнюю дверь, наверное, операционной номер один, Надя увидела на столе посередине нечто бесформенное, белое... На окнах висели толстые светонепроницаемые шторы, отчего в кабинете было темно. Надя остановилась и усиленно вгляделась во мрак. В кабинете никого не было, впрочем… Перед девушкой медленно, сначала в очертаниях, а затем более ясно, появилась маленькая собачка. Она лежала, не подавая признаков жизни. Задняя часть её тела была наголо острижена и обработана йодом, от чего в темноте казалось, будто с той части сдёрнута кожа. У Нади сильно сжалось сердце от жалости к собачке. В сознании девушки вновь всплыли представления, которые она накопила о клинике животных. С накатившимися на глаза слезами, Надежда вылетела на лестничную площадку: «Так собаки и помирают!»
На первом этаже от спёртого воздуха и жуткого лаявоя ей сделалось совсем плохо и, быстро добежав до выхода, она ринулась на улицу. От истерики её сдерживала лишь одна фраза — «сверх сил не даст». И не дал! На улице ей сразу стало легче. Немного постояв на воздухе и успокоившись, Надя залезла в автобус. Водителя на месте не было.
Прошёл час. Дядя Лёня, прогулявшись по многочисленным скверам возле корпусов (а их было не мало), наконец, сел в автобус. В полдень стало нестерпимо жарко, в автобусе стояла духота. Шевелиться не хотелось, но Надя всё же решила пойти узнать, как дела. «Господи, не отними сил!» — мысленно помолилась девушка перед тем, как войти в помещение.

Кабинет ортопедии оказался закрытым. Рядом, в комнату для приёма больных животных, дверь была открыта настежь, но сам кабинет пустовал. На двух остальных дверях висели предупреждающие таблички «Посторонним вход строго воспрещён!»
В каменных стенах клиники ощущалась приятная прохлада, однако специфический запах и бегающие по нервам неприятные звуки говорили: «Иди отсюда по добру по здорову!» Но Надя решила дождаться хоть кого-нибудь и узнать о ходе операции. Она подошла к плакатам, что висели на стенах коридора. Взгляд упал на заголовок «Основные принципы совета международных медицинских научных организаций (СММНО) в работе с экспериментальными животными». Надю передёрнуло. Она почему-то тут же вспомнила Булгакова и его Шарикова. «Ох уж эти эксперименты!» — с раздражением подумала она.
Сразу под заголовком мелким курсивом была сделана надпись: «Жизнь свою, как и искусство своё, я буду оберегать в чистоте и святости» (Из «Заповедей Гиппократа»).
— Ну-ну, что же тут нам расскажут?» — сама себе вслух сказала Надя и жадно впилась глазами в содержимое.
С последним печатным словом девушка оторвалась от плаката. Как ей было ни странно, но в её чувствах ничего не изменилось: жалость к подопытным кроликам, собачкам, кошечкам и другим животным целиком подавлялась желанием облегчить страдания людей и самих же животных, что, как она понимала, невозможно без экспериментов и опытов. «Вот, если бы все гиппократовские заповеди соблюдались… — подумала Надежда. — А собственно, чего ради я не доверяю этим людям? Ведь все мои знания о них — не больше, чем слухи!»
Подобная мысль приятно удивила её, что подтвердили поползшие вверх тоненькие бровки. Она ещё раз взглянула на плакат, оценивая теперь его внешнюю сторону. По его краям разместились всевозможные фотокартинки, в основном счастливого союза «ребёнка и собаки». Ещё были милые мордашки персидских котят и всяких чудных щенят. Но такое оформление, как показалось Наде, не слишком-то соответствовало текстовому содержанию.
«Собака-верблюд», — вдруг всплыло в памяти девушки. Об этой собачке ей когда-то довелось прочитать в медицинском справочнике, изданном центром им. ак. А. Г. Илизарова. Та самая «собака-верблюд», на которой ставили в этой клинике животных эксперимент, изменяя равномерность кровоснабжения и нагрузки на позвоночник; та самая, у которой уже к концу первого месяца на стороне позвоночника, где сосуды были перевязаны и приток крови резко уменьшился, начала изменяться форма поперечных отростков позвонков, а затем и межпозвонковых дисков, дуги позвонка, оси позвоночника. В результате — деформация грудной клетки. У собаки появился горб.
Надя не видела этой собачки, превратившейся в ходе эксперимента в «собаку-верблюда», ни живьём, ни даже на фото, лишь читала о ней в справочнике и российских газетах. Однако богатое воображение девушки живо нарисовало маленькую, уже горбатую собачку, но при этом жёлтенькую, буквально лучистую, с улыбающейся мордой и искрящимися преданными бусинками-глазками. Наде так захотелось прижать эту маленькую изуродованную собачку к себе, сказать ей: «Прости, дорогая, но благодаря тебе врачи смогут вернуть красоту многим людям! Вот если бы на земле, как пару тысяч лет назад, был Иисус... Он лечил больных одним прикосновением и даже словом…»
Истошный визг невидимой за стенами вивария собаки заставил девушку вздрогнуть и развернуть ход мыслей в обратном направлении.
«Если к кошке подкрасться не с той стороны,
Поцарапаться можно об когти её.
Но наука ещё не сумела пока
Разузнать, где у кошки не та сторона.
Что опаснее: сзади хвататься за хвост
Или спереди дружно тянуть за усы», — вспомнила она стихотворение Григория Остера. Надя часто читала «Вредные советы» девчонкам и мальчишкам в летнем христианском лагере, а потому многие знала наизусть.
Визг, лай, вой, скулёж не прекращались, будто кто-то и вправду дружно тянул бедное животное за усы или мёртвой хваткой схватился за хвост. Надя направилась к выходу, но почти у самых дверей остановилась: в клинике восстановилась относительная тишина: собаки лаяли, как «разговаривает» любая нормальная собака. Надя любила собачьи голоса, особенно, если лай означал дружественное приветствие или игру.
«Так ли умна госпожа Наука? Над тем ли работает: что чаще переходит — лечит в калечит или наоборот?» — мысли отвлекли и увлекли девушку. Не зная, чем себя занять, Надя снова подошла к плакатам.
На втором текстов не было, лишь фото пациентов со всевозможными вариантами аппаратов и, что самое приятное, в обществе улыбающихся хозяев. Надя вздохнула.
В жизни ей довелось видеть искривлённые, в результате произвольно сращенной сломанной кости, лапы кошки и беспомощно повисшую лапу собаки, видимо, в результате какого-то недуга… Да что там собаки и кошки. Сколько людей имеют те же проблемы! «А ведь именно аппараты, вернее лечение Гавриила Абрамовича возвращают привычные и, наверное, мало ценимые нами, пока они есть, дарованные Богом радости жизни — движение, красоту, рабочие качества... — словом, полноту! — мысленно рассуждала Надя, глядя на фотографии. — Как всё-таки велик Господь! Сколько ярких и неповторимых красок в жизни Он нам дарит уже здесь и сейчас; на земле! Даже, если в жизни нет ничего выдающегося и примечательного. Надо же, — встрепенулась Надя, — а ведь Гавриил Абрамович… еврей!»
Она тут же вспомнила фотографии с выдающимся учёным, которые довелось видеть в книгах, сборниках, газетах; и даже памятник, что стоял напротив главного здания Российского научного центра «Восстановительной травматологии и ортопедии» им. А. Г. Илизарова, и от которого брала своё начало цветочная аллея. В левой руке прославленного академика находились длинные, как первоначально показалось Наде, ветки, вроде ивовых. О том, что это придуманный учёным аппарат, она поняла только тогда, когда вплотную подошла к скульптуре.
Надя вздохнула. Она часто размышляла над Писанием, где речь шла о еврейском народе. Она не понимала, почему Богом избраны именно евреи, почему именно она родилась язычницей, почему евреи спасутся все, а язычники лишь те, кто войдёт в «полное число»… Не находя ответов на свои «почему», она задавала другой вопрос: «Кто ж познал ум Господень?»
— О, мой Бог! — прошептала Надя, — Спасибо, что я, не будучи еврейкой, имею надежу быть с Тобой сейчас и всегда! И мусульмане…
Она вспомнила Любу и Фёдора. На душе потеплело. Надежда на лучшее, её тёзка, оказалась так близко, что девушка невольно ей улыбнулась. «Есть надежа! Есть! Надежда есть… У каждого!» — мысленно повторила она.

Наконец, не прошло и очередного часа, как появился молодой человек в белом халате. Надя направилась к нему, чтобы хоть что-то узнать о вверенном ей существе.
— Не знаю… Они ещё не выходили из операционной, — произнёс молодой человек. — Я сейчас посмотрю… — с этими словами он исчез за той же дверью, из которой только что появился.
Обеспокоенный долгим Надиным отсутствием, а также приближающимся обедом, в дверях клиники появился дядя Лёня.
— Что? Куда всех девала? — заглядывая в пустой кабинет, пошутил водитель.
— Ушли узнать, как там… — почему-то виновато улыбнулась она.
Молодой человек в белом халате, настежь распахнув дверь, чуть было не столкнул дядю Лёню.
— Кхм, — начал он. — Не закончили. Придётся подождать ещё часик. Очень сложный перелом бедра. Кость не прощупать, приходится делать почти вслепую.
— Как Рэксик? — спросила Надя.
— О, Рэкс держится молодцом, правда... Вы его поили? — обратился он к Наде.
— Нет, — ответила девушка, но потом добавила, — хотя, не знаю. Охранников просили, чтобы его не кормили и не поили, но предприятие большое, каждый что-нибудь несёт ему из дома вкусненькое. Может и… А что?
— Да вырвало его тут несколько раз. А ещё, он, видимо, простужен. В начальной форме, — тут же успокоил её молодой человек. — Слизь из носа ручьём течёт. Наркоз — такая штука, сразу всё наружу вытягивает. Параллельно, скорее всего, придётся подлечить и от этого. А так, всё хорошо. Рэкс молодец!
Всё из той же двери вышел ещё один молодой человек в белом халате и, извинившись перед Надей и дядей Лёней, увёл их собеседника.
Надя, а следом и дядя Лёня, вышли на улицу.
— Да-а, стало быть, без обеда остаёмся? — недовольно, глядя в сторону, спросил шофёр.
Надя пожала плечами и залезла в автобус.

В первые, послеоперационные дни Рэкс тяжело страдал, особенно ночами, так как делать ему обезболивающие уколы было некому. Но как только появлялась Надя, которая вне стен клиники исполняла роль фельдшера, или Лариса Савельевна, которая баловала Рэкса собачьими «конфетами», щенок заметно оживал. Надо сказать, Лариса Савельевна непрестанно о нём заботилась, но при всём том, больше не хотела и слышать о виварии: «С меня хватит!» — обращая всё в шутку, отмахивалась она.
«Странно, — думала Надя, — обычно первый шаг трудно делать, а потом уже легче. Я вот сначала, как бычок на верёвочке за Ларисой Савельевной ходила, и не будь она моей начальницей и вовсе бы, наверное, отказалась. Тяжело всё это видеть, да ещё и участие принимать: по рентгенам, да операционным мотаться! А сейчас легче, сама чувствую. И ранки у Рэкса, возле спиц уже уверенно обрабатываю и, если будет нужно, то и на рентген с ним схожу, а что! Ничего такого…»
Как только у Рэкса прошли послеоперационные боли, на удивление всем он выскочил на территорию предприятия, немало забавляя, как все щенки. Кто с сочувствием встречал маленького сторожа, кто — с интересом, разглядывая диковинный на нём аппарат, а кто и с улыбкой... — уж очень тот смешным и неуклюжим выглядел.

К назначенному сроку Надя привезла Рэкса в клинику для осмотра.
— Как наш пациент? — вместо приветствия с улыбкой обратился к девушке молодой человек в белом халате.
— Носится как угорелый! — улыбнулась Надя в ответ.
Щенок-непоседа тут же завертелся во все стороны, вырываясь из Надиных рук.
— Рэкс! Перестань! Ты и без того тяжёлый. Крутишься как юла!
Врач привычно взглянул на больного.
— Идёмте, донесёте свою «юлу» до кабинета. Там его осмотрят, сделают повторный рентген. Вероятнее всего, часть спиц уже можно будет убрать.
С этими словами молодой человек в белом халате направился всё к тем же дверям, на которых висела табличка «Посторонним вход строго воспрещён!» Надя, почувствовав некоторое волнение, шагнула в уже знакомый пропитанный хлором коридор. Рэкс тревожно заскулил и завертелся ещё сильнее. Двери лифта долго не раскрывались.
Из ближайшего коридора появилась маленькая, в кудряшках, с симпатичной бородкой, нежного бело-розового окраса, очень живая и подвижная собачка. Её тельце, начиная от холки и до бедра, было «одето» в аппарат Илизарова. Надя, почувствовав, как к горлу медленно подкатывается слёзный ком, сделала глубокий вдох и на несколько секунд задержала дыхание. «Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне…» — пронеслись слова из Писания.
Рэкс замер, во все глаза уставившись на привлекший его внимание объект. Вслед за симпатичной собачкой из коридора вынырнула молодая девушка в белом халате. Она улыбалась и что-то ласково говорила своей подопечной, а та, повизгивая от радости, неистово прыгала вокруг неё. Мельком взглянув на ожидающих лифт людей, собачка весело поскакала за девушкой.
Надя была поражена. В глазах этой закованной в железо собачонки жило столько любви и радости! А ведь эти самые люди причинили ей столько боли…
— О, Господи! — ноткой смирения вырвалось у Надежды.
Она смущённо взглянула на молодого человека в белом халате, вдруг услышал? Но он уже вошёл в лифт, появление которого Надя не заметила. Она торопливо шагнула следом.
Вскоре все трое: молодой человек в белом халате, Надя и Рэкс — оказались перед огромными гаражного вида дверьми. Это был кабинет рентгенографии: мрачный, с занавешенными широкими окнами, очень просторный, ничем и никем незанятый, где лишь посредине этой пустоты стоял сам аппарат. «И подумать ни о чём нельзя», — вспомнила свои недавние рассуждения Надя.
Справа от «гаражной» двери внутри кабинета была ещё одна дверца, из которой выглянула маленькая очень худая женщина в белом халате и в смешном, скорее поварском, нежели медицинском белом колпаке. Надя несмело прошла вперёд на жест врача. За дверкой оказалась крохотная комнатка, где едва помещались стол и пара стульев. Женщина-врач что-то записала на клочке жёлтой бумаги и, не глядя, отдав его молодому человеку, обратилась к Наде.
— Сейчас сделаем рентген, а потом проведём осмотр. Поставьте собаку на пол.
Надя опустила Рэкса на съеденную хлором плитку.
— Встаньте прямо, руки вперёд, — скомандовала врач и откуда-то из-за Надиной спины достала грубо пошитое клеёнчатое нечто: две несгибаемых трубы для рук и одна с разрезом сзади — для тела. Надя не успела опомниться, как на плечи упал ни дать ни взять бронежилет. От неожиданности она присела и слегка покачнулась.
— Тяжеловат, но потерпите. Это чтобы Вас рентгеновские лучи не задели…
Врач наклонилась за Рэксом.
— Идите за мной.
Подойдя к рентгеновскому аппарату, Рэкса ловко уложили на стол. Молодой человек в белом халате, что всё время молча наблюдал за происходящим, принялся активно помогать.
— Встаньте сюда, — указала девушке врач на противоположную сторону аппарата. — Ваша задача, чтобы собака не шевелилась во время съёмки.
Сотрудники вивария вытянули Рэкса на огромном столе, который мог вместить, пожалуй, не только собаку, но слона. Четыре лапы с визгом вырывающегося Рэкса, затянули верёвками.
— Не стойте, успокаивайте собаку! — продолжала командовать врач.
Надя обхватила руками щенячью головку и ласково потрепала. Рэкс убавил звуки, но продолжал вырываться. Наконец, его обездвижили, и женщина-врач привычным движением навела на собаку «пушку» — ту часть аппарата, что грудой железа, пластика и неприятных видом проводов висела чуть в стороне над столом. Сверху между «пушкой» и Надей на Рэкса надели какую-то не то картонную, не то пластиковую дощечку, с выемкой под тело.
— Старайтесь, чтобы руки не попали сюда, — кивнула врач на «пушку».
«Белые халаты» удалились в каморку, плотно закрыв за собой двери. Надя проводила их взглядом. Как только дверь закрылась, в кабинете стало ещё мрачнее, так как основным источником света было окно в комнатке. Теперь свет проникал лишь из щелей, занавешенных окон и ещё… Надя подняла глаза на источник света. Это оказалось напоминающее кассовое окошечко в стене, незамеченное ею раньше. В нём промелькнула голова врача.
Надя ласково потрепала Рэкса. Тот распластанный лежал на столе, представляя собой воистину жалкое зрелище. Она вновь представила воображаемые последствия всевозможных экспериментов на подопытных животных и почувствовала, как защипало в носу.
Рэкс беспомощно дёрнулся и девушка, шмыгнув носом, поспешила его приласкать. Однако руки совершенно не двигались из-за сковывающего движения «бронежилета». Надя перевела взгляд на руки, на себя… В полутьме предметы теряли чёткость: цвет, границы, детали. Сейчас Надя выглядела довольно забавной, этакой бочкой с двумя изогнутыми палками по бокам. Неожиданно вспомнилась Лариса Савельевна: элегантная, с большой немного старомодной на голове шишкой из волос... Надя тут же представила её в этом одеянии и, не сдержавшись, прыснула от смеха. Рэкс резко повернул голову, блеснув в полумраке глазами, будто искорками.
— Лежи, лежи, Рэксик, — улыбнулась ему Надя, а про себя добавила «Спасибо, Господи! Ценю Твоё чувство юмора. А, главное, Ты как всегда вовремя».

Через полчаса, наконец, был сделан четвёртый снимок, так как предыдущие оказались неудачными. Оставив Рэкса врачам, Надя вышла на улицу. Но на сей раз и здесь девушке не дали расслабиться. Сотрудники вивария, одетые в серо-голубые халаты, одну за другой стали выводить на прогулку собак, у которых на разных частях тела «красовались» разнообразной формы и сложности аппараты Илизарова.
— О, Боже! — уже спокойно, но немного устало, проговорила Надя и уже мысленно подумала: «Эти собачки доверчиво идут в наши руки, несмотря на то, что мы причиняем им боль. Но боль проходит, а их любовь к нам остаётся. Написано, что любовь «всего надеется». Господи, а на что надеется собака, когда чувствует, что именно сейчас её любимый хозяин идёт не просто с ней пообщаться, поиграть, угостить чем-то вкусненьким или взять с собой в парк погулять, а с чем-то… страшным: чтобы переломать ей кости, а потом собрать? Надеется ли собака? Умеет ли? Дано ли ей?»
— На-адя-я!
Девушка обернулась. В её сторону шла Люба, рядом вышагивал Ветер.
— Привет! Ты никак с Рэксом здесь? На приём пришли? А нам сегодня наконец-то аппарат сняли!
Она живо наклонилась к Ветру и приподняла лапу, свободную от «железа», как в шутку называла аппарат Илизарова Надя.
— Поздравляю…
— А я тебя ещё из окна кабинета увидела. Смотрю, туда—сюда кто-то ходит, а знакомый до чего! Издалека тебя узнала. А ты чего такая хмурая? — заглянула ей в глаза Люба. — С Рэксом что-то не так?
— Ой, да нет! — очнулась от мыслей Надежда. — Просто задумалась… Вот скажите, собаки надеются?
Люба удивлённо на неё посмотрела и, немного помолчав, ответила:
— Пёс должен уверовать в тебя как в своего вожака!
— Уверовать? — тоже удивилась Надя, ведь вопрос-то был о надежде. — А что такое вера? — согласилась она продолжить тему.
— Вера есть не только у христиан, — тут же отозвалась Люба, подмигнув ей. — Она есть и у людей чуждых церкви. Вот, например, Фёдор, мой брат — моряк. Ты думаешь, он не верит в то, что их сооружение удержится на плаву и противостоит бурям? Для них вера надёжнее всякого якоря, Наденька. Нет, не утверждаю, конечно, что такая вера всегда надёжная… просто я говорю, что вера есть у всех: людей и животных…
Люба немного грустно улыбнулась.
— Ты меня заставила вспомнить послеоперационный период Ветра. Представь, два часа операция длилась. Помню, пришла за ним, заглянула в операционную, а он пластом лежит. Если б врачи не сказали, что жив, я бы подумала, что не выдержал… умер.
Люба разволновалась. Надя почему-то тут же вспомнила собачку, которую увидела когда-то в тёмной операционной на втором этаже клиники, сердце защемило.
— А после, понятно, был измучен: уколы, лекартсва, обработки швов... мало приятного, — продолжила Люба. — И так неделя за неделей. Устали все. Но, слава Богу, выдержали. Жив, здоров теперь, носится по стадиону, осенью уже на бега хочу с ним съездить. Всё-таки грей. Не могут борзые без этого! Единственное... справка ветеринара напоминает о том малоприятном событии.
Люба смешно поморщилась.
— Для профилактики да укрепления уколы время от времени делаем. Каждый раз, когда подхожу к Ветру с уколом, он улыбается, смотрит доверчиво на меня, со вздохом — на укол. Он верит мне, Наденька, верит! Что не могу, не стану я делать ему больно просто так…
Надя задумчиво кивнула, вспоминая глаза Рэкса, когда после операции приходилось и ей делать ему уколы. Он тоже ей верил!
— Значит, у собак есть вера… — сделала вывод Надя. — А надежда? Вера, надежда, любовь! У собак есть вера, и уж точно есть любовь… Значит, где-то должна быть и надежда. Ведь любовь невозможна без предшествующих ей веры и надежды…
Сквер был пуст, и Люба отпустила Ветра с поводка.
— Я точно знаю, что есть разные надежды. Например, есть человеческая надежда: ребёнок может надеяться, что родители скоро заберут его из детского сада, а есть надежда чисто собачья: сидит около стола и гипнотизирует взглядом, надеется, что хозяева поведутся и кинут косточку! А истории, ставшие чуть ли не легендами?! Когда собаки, оставленные своими хозяевами вэ-э, к примеру, аэропорту, каждый день ожидали их возвращения. Это и есть надежда! Я бы сказала высшая надежда, на которую способны собаки…
— Вот бы христианам научиться так ожидать возвращения Иисуса!
Надя встрепенулась и развеселилась, будто нашла нечто потерянное и долго искомое.
— Да, да, Люба… Надежда есть! Конечно! Почему я сама не вспомнила эти примеры? — она удивилась и от некоторой досады даже всплеснула руками. — Ведь надежда — это ожидание чего-то неизвестного, причём с уверенностью, что оно непременно сбудется. Ведь и в Библии написано, если видим, то чего надеяться-то? Мне кажется, Люба, что в надежде есть вера в смысл жизни, несмотря на то, что мы, порой, многого не понимаем, почему происходит так, а не иначе, и вообще, для чего происходит. Ведь и мы, и мы тоже, как наши зверушки, многого не понимаем в жизни! Ну, согласитесь.
Люба кивнула.
— Мне кажется, что надежда даётся сверху, — продолжала Надя, — её невозможно рассчитать и вывести в какую-то формулу. Надежда живёт тем, что будет. Вот Вы сказали, что вера есть у всех… А знаете, чем живут христиане? Надеждой! Надеждой на то, что будут однажды в Божьем Царстве. В Библии написано, что надеющийся человек — это всегда человек верующий. Ведь он верит, что Бог сохранит его в каких бы то ни было обстоятельствах, что Божьи пути неисповедимы, верит, что всё, что с ним случается — ему же на пользу…
— Оказывается, оставленные в аэропорту собаки были верующими, — пошутила Люба.
Надя от души рассмеялась.
— Получается! А ещё получается, что такая надежда никогда не кончается. Пока не осуществится то, чего она ждёт, надежда будет жить!
— Тогда надежда не совсем сверху, — возразила Люба.
— Почему? — изумилась Надя.
— По твоим словам надежда опирается на знание. Ты, вероятно, знаешь из того, что читала в Библии о чудесах, которые творил Христос; знаешь о том, что Бог простил всех, кто обратился к Иисусу, а значит, дал надежду на спасение, на жизнь вечную. Знаешь и то, что именно Он воскрес и тем самым дал людям залог осуществления всех их надежд.
— Ой, Любочка!
Ошеломлённая, Надя уставилась на собеседницу. Это сказал ни кто-то, а Люба, которая ещё несколько встреч назад признавалась в том, что ни разу не читала Библию! Во взгляде девушки одновременно с недоумением появилась надежда — неужели Господь постучался и…
Она ждала. Ждала, чем ответит на её пытливый взгляд Люба. И Люба ответила… молчаливой улыбкой.
На сердце опустилась тихая радость, Надя поняла, бόльшая уже была на небесах.

Молчание затянулось. Обе смотрели на грациозного впереди идущего Ветра.
— Вспомнила вдруг строчки, предваряющие рассказ о русской псовой борзой моей знакомой, она писатель... — пояснила Люба. — Я очень люблю эти строчки и помню их наизусть:
Я так тебя люблю, что боюсь остаться один даже ненадолго.
Когда я вижу, что ты собираешься уйти, на меня находит страх, будто сама земля уходит из-под лап... Каждый раз с тобой уходит смысл моей жизни! Прости! Прости, что я мучаю тебя и себя своей любовью, но я не могу любить иначе!
— Какая привязанность к человеку! Какая любовь! — восхищённо выдохнула Надя. — Вот бы и нам так искать Бога, бояться остаться без Него даже на долю секундочки…
Надя украдкой взглянула на Любу. Они молча продолжили прогулку по скверику недалеко от входа в клинику животных. Грейхаунд с интересом знакомился с территорией, по привычке, выработанной за время болезни, держа навесу лапу.
— Знаешь, — снова нарушила тишину Люба, — когда борзые пришли в мою жизнь, они принесли мне как некий подарок удивительный мир полей и озёр, неповторимую красоту природы! С тех пор я всегда слышу раскатистое «У-лю-лю!», и вижу, как летят мои птицы-борзые! Они пришли в мою жизнь, отныне и, я знаю, до самой смерти изменив её… Знаешь, Надёна, мне так приятно слышать вслед: «Спасибо Вам, что у Вас такая собака»… — улыбнулась женщина, поглядывая на статного, высокого, с точёным профилем Ветра. — Разве я могла подумать, что однажды, они приведут меня к Тому, Кто подарит мне не только мир полей и озёр, но и краски мира человеческой души! И не только красоту природы, но красоту самой жизни! И, если борзые меняют жизнь человека до самой смерти, то Бог меняет человека навечно! Теперь я тоже слышу, Наденька: «Возлюбил тебя до смерти и смерти крестной!» И видеть вижу в той же природе, в тех же собаках, в тебе… — блестели Любины глаза, — вижу красоту полёта, всего созданного Творцом.
Со стороны клиники послышался громкий голос. Они обернулись. К ним направлялся молодой человек в белом халате. Увидев, что его заметили, он остановился и махнул рукой.
— Наверное, Рэксика забирать, — предположила девушка.
Она опустила глаза, глядя себе под ноги.
— Я так люблю собак, Надёна! — вдруг сказала напоследок Люба. — Через них Бог столько мне рассказывает! В такие глубины и на такие высоты меня помещает, что… Ладно, ступай, тебя ждут. Мы тоже, пойдём, — улыбнулась она на прощание, — мы сегодня домой едем, надо билеты успеть купить и собраться… Беги, созвонимся потом.
Она взяла на поводок рядом стоящую борзую и, проводив Надежду взглядом, направилась к остановке.