Казнь Короля

"Королями не рождаются, ими становятся благодаря всеобщей галлюцинации..."
Джордж Бернард

…Тридцатого января, 1649 года, в Лондоне стояла холодная погода - лужицы на улицах похрустывали утренним ледком и смог от множества каминов, разожжённых с утра, делал улицы и прохожих на них, похожими на мрачные декорации с привидениями.
Часов после десяти взошло солнце, осветившее жалкие лачуги бедняков на южном берегу Темзы и стены дворцов в Вестминстере.
Толпы любопытных, несмотря на середину рабочей недели потянулись в сторону Уайт-холла.
Помост для казни Короля, назначенной на два часа, выстроили за одну ночь - он красовался посередине большого пространства, постепенно заполняемого людьми. Ряды копейщиков, с длинными страшными пиками отделяла помост от толпы, а на площади стоял гул тысяч голосов, бегали и толклись под ногами крикливые дети, а их отцы и матери стояли переминаясь с ноги на ногу, в ожидании великого события…

В этот роковой день Король проснулся рано, обессиленный ночными кошмарами и тревожным ожиданием.
Он нехотя встал с постели и камердинер помог ему одеться. Умывшись и попив кофе, он подошёл к камину погрел зябнущие руки, сел в кресло и стал читать Библию, Евангелие от Матфея - главы в которых описывалась смерть Христа.
Часто, отвлёкшись от чтения Чарльз, долго и неподвижно смотрел на потрескивающий огонь, на серо-оранжевые язычки пламени, мелькающие в свете наступившего дня.
Поёжившись, король приказал принести ему вторую теплую рубашку, не спеша одел её и наглухо застегнув камзол, вновь сел перед камином. Охранник, приставленный к нему Полковником Томлинсоном, казалось совсем не мешал ему сосредоточенно думать. Точнее, Король не замечал его, погружённый в трагические переживания всего происходящего!
До последнего дня он надеялся, что эти смутьяны из Парламента не посмеют его казнить, что помощь и освобождение вот-вот наступят.

Ещё три дня назад, когда ему зачитали страшный приговор, он ждал и надеялся, что верные люди спасут его от смерти и только сегодня ночью, он окончательно осознал, что жить ему осталось всего несколько часов.
Вместо страха, вдруг появилось равнодушие и беседуя с кардиналом Юксоном, своим духовником, он много говорил о судьбе невинно осуждённого Иисуса Христа, вспоминал тяготы походной жизни, предательство и эгоизм придворной челяди, передавал через кардинала советы и наставления семье, которая была в изгнании, в Голландии.
- Я сожалею, - говорил он Юксону- что буду умирать не видя родных, знакомых лиц. Но все мы умрём, поменяв нашу земную жизнь полную суеты и страданий, на жизнь загробную, где нет ни политики, ни войн, ни предательств…
Юксон слушал и молча кивал головой, а его кардинальские одежды поблескивали серебром и золотом когда вдруг, огонь в камине вспыхивал ярче. Это почему-то беспокоило Короля и он невольно отводил глаза от румяного лица своего священника.
Помолчав какое-то время, Чарльз произнёс: «Я хочу побыть один» - и кардинал тихо ступая, удалился…

«Когда это началось? - спрашивал себя Чарльз, уже в который раз. - Почему это произошло со мной и в моей стране, Англии?».
Он вспомнил далёкую юность, своего наставника и друга герцога Букингемского, который учил его фехтовать, стрелять из лука и мушкета, возил на большие охоты далеко от Лондона, советовал как выбирать стильную одежду и обувь, грациозно и с достоинством кланяться и принимать поклоны.
Его отец Джеймс был ко всему равнодушен и часто груб, а бедная матушка тиха и молчалива. Только герцог Букингемский был добр, общителен, вежлив, красив, смел.

…И вдруг все кончилось!
Герцога Букингемского убил какой-то полусумасшедший фанатик,
и так легко, весело начавшаяся юность внезапно оборвалась.
С той поры Чарльз не любил посторонних людей, доверял только своим близким, народ презирал и считал его тёмным стадом животных, далёких от искусства, заботящихся только о деньгах и благе собственного живота. Парламент же всегда не любил, потому, что тот мешал ему умно управлять страной, которая дана была ему в наследство от Бога.
Король долго не мог понять, как это сборище полу крестьян, полу солдат, полу торговцев может вмешиваться в его государственные дела, которые он не отделял от своих личных дел.
Когда Парламент стал мешать в его начинаниях, он их просто распустил депутатов по домам, считая этот государственный орган неким предрассудком, доставшимся ему в качестве неудачного наследства.
Это была неприятная сторона жизни…

Но была и приятная: женитьба на красивой молодой женщине, потом дети, охота, искусство.
Красивые картины, много картин. Художники, неловкие, но услужливые. Наряды, на которые с восхищением смотрели женщины, и с завистью мужчины.
«Но когда-же, неприятного в его жизни, стало больше чем приятного?» - вспоминал Король.
Он вспомнил стычки с Парламентом, милостиво собранного им, после десятилетней паузы - а ведь мог бы и не собирать!
Потом этот полусумасшедший Джон Пим, посмевший его, Короля, обвинить в расточительстве.
То ли от возраста, то ли от возрастающей неприятной стороны жизни, Чарльз стал раздражителен и заболевал нервными расстройствами, которые тщательно скрывал от придворных и даже от близких.
«Дурная наследственность - рассуждал он, вспоминая развратного и необузданного отца, который впадал в ярость от малейшего сопротивления его воле…

Потом Смутьяны из Парламента, подняли народ на войну и он несколько лет вместо дворцов Лондона, жил в военных лагерях, в заштатном Оксфорде, а потом и просто в жалких лачугах, где скрывался от этих негодяев, временно одержавших над ним победу!
Чарльз презирал и Ферфакса, и Эссекса, но особенно ненавидел этого выскочку из Кембриджа, Оливера Кромвеля - сектанта и врага не только королевской власти, но и католической церкви.
Когда же он, Король, увидел это носатое, грубое лицо, коренастую фигуру, и поймал на себе вызывающий взгляд этого выскочки, то понял, что перед ним враг и антипод.
Король тогда обозвал его Анабаптистом, и оказался прав.
Во время последней войны, Чарльз надеялся разбить армию Парламента и переманить на свою сторону их полководцев, а Кромвеля повесить!
И это ему почти удалось, но Кромвель разгадал планы, изгнал лорда Манчестера, разбил королевские войска при Нейсбай, и выследив, воспользовавшись предательством знати, захватил самого Короля, и осудил на смерть, конечно не сам, но с помощью запуганных им судей…

Часы пробили двенадцать и во дворце Сент-Джеймс, в котором помещался пленный король началась какая-то суета. В спальню заглянул полковник Томлинсон, небрежно поклонился Королю, что-то прошептал на ухо часовому и ушел стуча каблуками и звеня шпорами.
«Хам!» - подумал Чарльз и оторвавшись от горестных воспоминаний, удалился в маленькую часовню, в углу зала, где за ширмой встал на колени и глядя снизу вверх на фигуру Христа на деревянном распятии напротив, стал молиться: «Господи! Прости мне мои прегрешения, мою усталость и моё равнодушие в прежние годы, когда я не находил времени, среди занятий искусствами, уединиться и молиться тебе, Боже, прося благодати и благословения!..
- Спаси и сохрани мою семью, жену и детей от происков врагов наших – шептал он.
- Прости и моим врагам их грубость и неразвитость - воистину не ведают, что творят!..
За ширмы вошёл кардинал Юксон и стал поодаль, стараясь не мешать молитве Короля.
Вскоре однако, раздалось лязганье шпор и полковник Томлинсон, грубо гаркнул почти приказывая: - Через полчаса надо отправляться!

Король поднялся с колен и Юксон, стараясь отвлечь Короля предложил: - Может быть, вам государь надо подкрепиться?.. Дух силён, а плоть немощна - пробормотал он привычно, но Король согласился, подойдя к столу с закусками выпил немного вина и съел кусочек белого хлеба…
Потом, в коридоре затопал сапогами конвой.
Король в последний раз оглядел спальню, яркие огоньки углей в камине, блеск солнечного света, отразившегося в оконном стекле…
«Пора - подумал он. - Да воздаст господь Смутьянам сполна! А мне даст силы перенести казнь, как перенёс её он Сам! – Чарльз широко перекрестился на распятие и в сопровождении Юксона, и своего старого слуги Герберта, под аккомпанемент топанья сапог полуроты конвоя, твердо зашагал к выходу!

…Ровно в два часа по полудни, Король Чарльз взошёл на эшафот в сопровождении кардинала Юксона, двух полковников распоряжающихся казнью и чуть отставших палачей в полумасках, и кажется даже в париках.
Кардинал морщил лиц, сдерживая рыдания, и не глядя на побледневшее лицо Короля шевелил губами, шепча молитвы. Король невольно вздрогнул, когда толпа, увидевшая своего недавнего господина, тысячеголосо охнула и раздались крики: «Ведут! Ведут!».
Заплакали, запричитали сердобольные женщины. Кому-то в задних рядах сделалось плохо. Мужчины стояли молча, хмурые и мрачные…
Наступила тишина и даже дети притихли. Один из полковников выступил вперёд и торопясь, невнятно прочёл приговор: «За измену… народа и Англии…казнить… через отсечение…»
Народ вновь охнул, длинно и уныло: «О-о-о-х-х-х»!
Кардинал подошёл и дал поцеловать Королю золотой, большой литой крест…

Палач и его помощник стояли рядом, широко расставив ноги и заложив сильные мускулистые руки за спину.
Когда полковник окончил читать приговор, помощник передал палачу чёрную повязку и тот, подойдя к Королю сзади, ловко и быстро завязал ему глаза.
Люди в толпе замерли. Палач, привычно, словно актёр-протагонист, казалось упивался своей бесстрашной силой - взяв Короля под руку, он подвёл его к плахе, помог встать на колени, и руками в замшевых перчатках поправил поудобнее голову пригнув её на плаху.
Солнце пробившись сквозь белое облако, ярко озарило сцену казни и вновь скрылось…
Палач молодецки повёл плечами и играя, примериваясь поднял топор вверх. Его помощник подошёл к Королю со спины и чуть надавил двумя руками вперёд, удобнее укладывая кудрявую голову Короля на плаху…

«Боже!!! Прости ме…» только и успел прошептать монарх - палач, чуть привстав на носках взметнул блеснувший под солнцем топор, и с хаканьем опустил его на шею Его Величества…
Голова, полностью отрубленная сильным и умелым ударом, со стуком упала в сторону и через мгновение, из шеи фонтаном хлынула кровь!
«А-а-х-х, - взвыла толпа, закричали в истерике женщины, кто-то упал в обморок, кого-то держали под руки.
Мужчины отворачивались стараясь не смотреть друг на друга.
Палач, бросив топор на помост вынул из-за пояса красную тряпку, схватил за длинные волосы голову, с ещё открытыми глазами, потом вытер капли крови с лица и показывая голову толпе, поводя рукой со страшным грузом то влево то вправо, произнёс хриплым и громким голосом традиционную фразу: «Смотрите!!! Вот голова его!!!»
Глухой вой страха и отчаяния пронёсся над площадью и солдаты, подгоняемые короткими, злыми командами принялись вытеснять народ с площади…


…В этот день, в пабах Лондона было многолюдно и шумно. Все обсуждали казнь Короля. В пабе «Львиная голова», что на Холбоне, неподалёку от Друри Лейн было тесно.
Сидевшие в тёмном углу солдаты, приехавшие со своим ротным за провиантом, для Армии Парламента, разместившейся временно в Сафрон Уолдоне, милях в шестидесяти от столицы, разговаривали громко, с вызовом поглядывая на компанию робких мастеровых, примостившихся в противоположном углу.

Горбоносый, тощий и высокий ветеран Билл, с большим шрамом через всю щеку, громко рассказывал: - Я помню битву при Нейсбай. Рубка была настоящая и в начале нас потеснили. Джек, Гарри Трумен и Вилли были убиты или ранены, а потом затоптаны конями принца Рупперта…
Он сделал значительную паузу и со вздохом продолжил: - Казалось, что пришла наша погибель…
Двери паба растворились и сопровождаемые клубами холодного воздуха в помещение вошли два констебля. Потирая озябшие руки они осмотрелись и увидели группу солдат в углу - их возбуждённый, воинственный вид кажется напугал служителей порядка и потоптавшись у порога, констебли вышли, проклиная про себя и службу, и неспокойные времена, когда закон потерял силу, а на место закона пришла сила оружия…

Подбодренный «отступлением» сил правопорядка, Билли хлебнул ещё несколько больших глотков из кружки.
- Эх! Какие это были ребята! Дрались с приспешниками Короля как звери! Но, тут всем показалось, что мы проиграли битву!..
Разгорячившись, он стукнул кулаком по залитому элем столу!
- Но наш Старик, наш Генерал как всегда знал, что делать! Он повернул всю конницу и ударил во фланг ихней пехоты!
Тощий Билл победоносно оглядел товарищей, которые слышали эту историю много раз, а некоторые сами были участниками той битвы и потому, слушали невнимательно и разглядывая двух проституток у стойки, обменивались замечаниями.
Робкие мастеровые тихонько оделись и незаметно ушли, опасаясь скандала.
- Благодаря Богу и Старику Кромвелю, мы повернули Фортуну к себе передом и тут ей уже было не отвертеться! - продолжил Тощий и захохотал, а все солдаты оценив шутку Билли, подхватив веселье загоготали…
- Ах Билли! Ах развратник! Да накажет тебя Бог!.. Если бы наш Старик тебя слышал, он бы наказал тебя - все знают, что Генерал Кромвель пуританин. Он бы приказал тебя оштрафовать!»
Все ещё громче засмеялись.

- Он, Старик своих не выдаёт! - отбивался довольный таким вниманием Билл.
- Мы за это его и любим. Он за простых солдат горой стоит!
Так! Это так! - понеслось со всех сторон. Сегодня Королю отрубили голову и это справедливо!
Тощий схватился за саблю и лицо его перекосила судорога: - Пусть кто-нибудь мне возразит!.
Он выхватил из ножен саблю а потом вновь вложил ее со стуком.
- Я верю в Господа Бога и знаю, что без его поддержки Парламент не победил бы Короля.
- Тут воля Божия - как говорит наш Старик.
- Король покусился на нашу свободу, захотел сделать нас своими рабами и убил многих наших товарищей. И мы вправе, защищаясь, убить его!
Сидящие за столом вскочили.
- Виват Кромвель! Виват Республика! - кричали они все вместе и в разнобой.
- Да славиться наш Господь! И да провалиться в преисподнюю Папизм и свора его прислужников. Теперь мы Свободны!!!

…Солдаты вывалились из паба только около полуночи и поддерживая друг друга, горланя песни двинулись в сторону казарм…


2004-2022г. Лондон. Владимир Кабаков

Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal