Транс-уральская рапсодия. Роман. Глава 6.

Я жила, росла и воспитывалась всю жизнь в красоте получения и усвоения знаний — с рождения в окружении книжных стеллажей — разве не замечательно?!..

У дедушки с бабушкой на Южном Урале горы с сосновыми и еловыми лесами, речки с округлыми, покатыми камнями и валунами и сам воздух тебя обнимают, обволакивают своим нежным, свежим дыханием, и будто целуя, напитывают каждую клеточку и частичку влагой и любовью. У другой бабушки в соседнем районе, как и у нас в городе, сушь, зависимость от внешних погодных условий в лесостепной полосе Зауралья и резко-континентальном климате с большим разбросом дневных и ночных температур, так что можно быть готовым к чему угодно. У этой бабушки в огороде колодец с отражающимся в воде небом, кругом холмы, поля, русское раздолье.

В общежитии в секции из десяти комнат все жильцы и их жилища тоже очень своеобразны и интересны. У кого полочки, у кого туалетные столики, трюмо или серванты, статуэтки, вазочки, настольные лампы и люстры — каждый с желанием привнести в свой интерьер домашний уют и тепло, отражающие характер и нрав хозяина. Обстановка под стать жильцам, их вкусам и интересам, но у всех без исключения книги, учебная литература, газеты, журналы, работы... За каждой дверью свой неповторимый и волшебный микромир, как мне тогда казалось и, наверное, так и было на самом деле. Помню фото рок-группы «Европа» на стене у преподавателя музыки — а когда услышала их записи, то вообще улёт! У нас дома царство русской литературы и родного языка, перемежающиеся с учебниками и словарями по языкознанию, старославянскому, истории языка и диалектологии — отцу нравились и были интересны все аспекты русского языка. Мама же увлекалась в придачу ко всему ещё и искусством, живописью, театром, музыкой, кино. Ей были интересны и близки все аспекты современной окружающей жизни — держать руку на пульсе времени, стоя у руля корабля своей семьи, ей удавалось как никому. Газеты «Советский спорт» и «Спорт Экспресс», журналы по родительской педагогике и детские «Юный натуралист», «Весёлые картинки», позже «Мурзилка»,"Ровесник", «Трамвай». Родители выписывали «Огонёк», «Роман-газету» или брали почитать у соседей. Все в таком обмене чтением и живом общении о нем — читающая страна!

Секционный балкон с нашей общей кухни выходил на некогда центральную, главную улицу города, Ленина, до революции Николаевскую. Отец с мужчинами там курили, а мы с братом наблюдали за двигающимися демонстрациями, потом и сами стали в них участвовать. И вот, дважды в год, ходим и мы с братом со своими учебными коллективами, наряду со всеми рабочими организациями города и кричим, махая цветами, шарами и транспарантами. Чувствуя и осознавая всю сопричастность празднику, а на тебя, как из лейки льёт майский холодный дождь или же мокрый снег ноября. Капли стекали красной краской с наших целлофановых гвоздик, после демонстрации, распинывая шары под ногами и собирая те, что получше себе в вязанку домой, ты возвращаешься с улицы и шествия — благо, идти всего пару шагов. До нашего общежития все демонстрации, обычно, и доходили. Обыденность дома и быта после праздничной гудящей и кричащей толпы — и ты кладёшь свою поникшую, облезлую, замызганную гвоздику в железный голубой ящик на кирпичной стене общежития не ясного тебе предназначения и возвращаешься домой.

Читать я любила всегда и везде, и дома, и в школе, и в библиотеке, но часто, всё же, приходила взять книги, чтоб скорее нестись домой их поглощать, по дороге листая и перелистывая, в пылу и предвкушении от чтения, в таком своего рода читательском ажиотаже, мельком разглядывая картинки и иллюстрации. Помню самые экзотические места для чтения, которые находила, куда забиралась — мне всегда надо было каким-то образом спрятаться, скрыться, уединиться, чтобы свободно и полноценно читать, всецело и безраздельно отдаваясь власти книги, доверяясь во всём произведению, автору, сопереживая.

У дедушки с бабушкой читала книги из летнего списка литературы, забравшись на сеновал. Устраивалась там у крошечного светового окошечка, взобравшись повыше на сено, и читала. Вся протяжённость улицы, так как дом стоял на изгибе, почти посередине дороги, видна как на ладони, а ты вся в книге, изредка отвлекаясь на то, что происходит там, внизу, во внешнем мире. Дома забиралась в кладовую, на самую кручу наложенных матрасов, диванных подушек и одеял, поближе к свету неяркой лампочки на потолке, и с упоением, чуть не в истоме принималась читать — и приключенческие, и исторические романы, Дж.Стивенсона, В.Скотта, А.Дюма, В.Гюго, А.Конандойль, А.Кристи... Мммм, романтика!.. В глазах проходящей мимо и заглядывающей ко мне мамы играл весёлый, озорной, задорный огонёк интереса и понимания — ей было удивительно и приятно смотреть на меня, занятую чтением, всю по уши погружённую в канву повествования. Я и сейчас люблю читать укромно, чтоб никто не мешал, не беспокоил, альковно, чтоб ничего не отвлекало, полностью погружаясь в процесс.

Дополнительное разнообразие и изюминку в жизнь нашей семьи привносили, как уже говорила, частые поездки по региону, стране и за её пределы (на Украину, к границе с Польшей). Мать, устраивая и организовывая и обустраивая их, смотрела на это как нечто обязательное, как на глоток свежего воздуха, без которого невозможно было наше существование — наверное, поэтому сейчас она и живёт в красивейшем и богатейшем культурой городе страны, Петербурге! А тогда поездками мы развивались, развлекались, отвлекались, развеивались — наш городок, хоть и исторический, развитый, был маловат для всецелого и широкого освоения и усвоения мира, всех его закономерностей. Но и в нём мы всегда находили неплохие очаги культуры, искусства или же науки. Пединститут, где преподавали родители, с новогодними ёлками и утренниками, планетарием, студенческими спектаклями, воспоминания детства — всегда всё воспринималось с открытым ртом, на ура — настолько свежо, молодо и живо, со студенческой неиссякаемой, бушующей и бурлящей энергией, будто бьющей и струящейся из горнила совместного творчества, наполняя сердца всех зрителей радостью и благодарностью.

Наш драматический театр, первая встреча с которым произошла ещё в дошкольном детстве, меня тогда, наряженную в платье Мальвины подхватил на руки пёс Артемон и понёс кружить вокруг ёлки, а я со скобками на зубах, не в силах улыбнуться, еле сдерживалась, чтоб не расхохотаться, не рассмеяться ему в лицо от радости и блаженства.

Музыкальная школа через дорогу от дома, где училась, наше институтское общежитие, в актовом зале которого присборенные атласные шторы — красиво и торжественно. Ряды твёрдых откидывающихся деревянных кресел, почему-то, синего цвета и небольшая сцена для студенческих собраний и вечеров. Стол настольного тенниса тут же, в него играли отец с братом и другие мужчины-соседи и студенты. В азарте обыгрывая один другого, они чуть не подпрыгивали от захватывающего их пыла при каждом ударе по мячу.

Пианино, на котором занималась, готовясь к урокам в музыкальной школе, не в самом актовом зале, а в фойе, потому его звуки из-под моих рук разносились, разлетаясь по всему огромному вестибюлю первого этажа. Мы идём с отцом с двумя подставками — одну на сидение, чтоб доставали до клавиш руки, и другую, побольше, под ноги. Он остаётся тут же, со мной, слушает до конца, целый час, не отходя — стопка нот на крышке с краю, чуть расстроенные, но ещё пока не столь сильно, звуки из-под неслушающихся пальцев. Очень запомнилось, как играла тогда «Вальс цветов» П.И.Чайковского — отец был в восторге, а потом, чуть позже, уже в своей квартире, и от «Полонеза Огинского». Под конец перекур отца, и он идёт, предупреждая, что когда вернётся, будем закругляться. По возвращении просит меня повторить всё ещё раз, слушает. Я повторяю, проигрываю ему всё ещё раз и мы собираемся к себе, наверх. Умываемся, ужинаем, играем, смотрим с братом по чёрно-белому телевизору «Спокойной ночи, малыши!» и идём укладываться.
Остальные уроки - ещё до фортепиано, утром, если учишься со второй смены и после обеда, когда с первой. Вечером отец их проверяет.

А чего стоил наш краеведческий музей, располагавшийся в здании недействующей церкви — так и всплывают воспоминания, как ходишь меж намоленных колонн и коллонад, а на них не иконы, а картины — очень смешанное чувство даже для меня тогда, ребёнка. Это позже музей перенесли сначала в бывшие купеческие торговые ряды, а потом и ночвинскую больницу, недавний роддом.

В те первые десять лет моей жизни, когда ещё жили в общежитии, как раз и происходило всё самое лучшее и прекрасное — поездки, море, папа с мамой, Москва, брат, общение с бабушками и дедушками летом, а с одной ещё и жили вместе несколько лет, пока была на учёбе мама. Образованные, интеллигентные, научно-ориентированные люди, друзья родителей, соседи по общежитию. Мир казался таким своим, милым, родным и близким, дружным и дружественным. После, в девяностые, рухнула страна, как и дало крен и слегка треснуло наше общежитское братство при переезде в новую квартиру. Хотя ещё приходили, собирались все вместе у нас и у других на квартирах, всё же, корабль всеобщей дружбы понемногу всё чаще давал течь, кого-то не стало, кто-то переехал в другие города и страны, так, разлетевшись кто куда, мы разнесли по свету кусочки того единения, братства, взаимовыручки, взаимопомощи, сострадания и любви, полученные в нашем общежитии пединститута. Потом и вовсе я выросла, нужно стало жить самостоятельно, самой, своей собственной жизнью, путём проб и ошибок дотягивая до тридцати, а потом и сорока лет. Ещё раз вышла замуж, а того общежитского братства как не было, так и нет в помине ни с кем и нигде, и ниоткуда оно не появляется – а тогда было что-то, нечто, трудно –передаваемое.

Не осталось, куда-то исчезло понимание и согласие в людях, все замылились на своих работах, заботах и в своих делах. Свободу же убили задолго до того, как она ещё только зарождалась, на заре 60-ых, минуя 70-ые и 80-ые, перестройку, когда всё с треском провалилось, поставив на себе большой и жирный крест... Решив всё перекроить на свой, новый, не свойственный нам лад, по образу и подобию, на манер западных стран, не учитывая ни своей истории, ни особенностей, ментальности и культуры, мы ничего не добились.
Горько, что только когда ты был ещё маленьким, а все вокруг большие, самостоятельные, несущие за себя и за вас с братом ответственность, жизнь воспринималась живо и ярко (без всяких забот и хлопот и проблем). Но потом произошёл, наступил кризис, спад и деградация, когда чтобы выжить, прожить, заработать, люди теряли себя, своё лицо, свою индивидуальность, смешивались с серой массой толпы, превращаясь в банкното- и продукто-приёмники, неминуемо и непременно тратя намного и гораздо больше того, что нужно было бы или было как раз, в пору. Об остальных не хотелось бы даже и упоминать.