Жизнь и смерть

…В хоспис к Владыке зашёл один из его почитателей - прихожан.
Он испуганно озирался на белые халаты медсестёр и нянечек, подозрительно принюхивался словно хотел найти доказательства, что в этом здании и в этом помещении люди умирают заживо, и могут сделать это прямо в его присутствии...

Владыка, поздоровавшись с ним, пригласил его сесть за маленький столик в палате, а сам запахнувшись в халат сел напротив, тяжело дышал, временами кашлял и промокал холодный пот со лба бумажной салфеткой.
Он старался не делать этого громко – его «морозило», у него был постоянный озноб часто переходящий в жар и потому он то не мог согреться даже под толстым одеялом, а потом вдруг потел и хотел холода и одиночества...

Посетитель, его звали Илья Иванович, с тревогой вглядывался в лицо Владыки Серафима, и вздрагивал при малейшем постороннем звуке. Из дальней палаты, вдруг раздались гортанные крики и потом раздался сумасшедший хохот.
Илья Иванович чуть не вскочил со стула, но Владыка, , улыбнувшись впалым ртом с тёмными, потрескавшимися губами, успокаивая его проговорил:
- Тут иногда, люди страдают не сдерживаясь...

Илья Иванович глянул на него с надеждой и немного успокоившись, стал расспрашивать, как тут живётся Владыке и Владыка, не вдаваясь в подробности, стал рассказывать, что уход за пациентами хороший, хотя иногда, в самый неподходящий момент бывает шумно – например среди ночи, когда беспокойная пациентка из соседней палаты начинает буйствовать и звать нянечку электрическим звонком...

- Я почему вас об этом спрашиваю – решился посоветоваться с Митрополитом, Илья Иванович. Вполне возможно, что мне тоже придётся доживать свои дни в подобном заведении...
Он тяжело вздохнул и продолжил, просящим взглядом посматривая в глаза измождённому Владыке...
- У меня дома неприятности... Меня очень редко посещают моя бывшая жена и наши взрослые дети, а когда приходят, то рассказывают только о себе и никто не спросит меня, как я себя чувствую...
Илья Иванович нервничая надолго замолк, погрузился в воспоминания - руки его дрожали и непроизвольно шарили по коленям, словно ощупывая ткань брюк и решая какого качества эта материя...
- Они, моя жена и взрослые дети посещая меня, даже говорят со мной о каких то пустяках, а сами словно оценивают, как долго я ещё проживу и передам ли им в наследство, то что я успел заработать за всю мою жизнь...
Мне вдруг становится понятно, что за их формальными вопросами, скрывается очевидное равнодушие к моей судьбе, к моим чувствам и мыслям...
Я только последний год, вдруг, с очевидностью понял, что они меня не любят и никогда не любили.

Посетитель, вдруг отвернулся и его плечи стали сотрясать конвульсии. еле сдерживаемых рыданий.
- Конечно – продолжил он немного успокоившись, - они долгое время во всем от меня зависели, начиная от денег и заканчивая распоряжениями по нашей квартире.
Не скрою, я надеялся на их признательность и немного пользовался этим их подчинённым положением.
Иногда, эту зависимость, я использовал как рычаг, чтобы заставить их делать так как я хотел...
Илья Иванович всхлипнул, дрожащей рукой нервно зашарил по груди, словно хотел расстегнуть тугой ворот рубашки.
Потом вдруг резко приблизил лицо к Владыке и прошептал:
- А сегодня, я вдруг понял, что они меня боятся и презирают за мою болезнь и делают это невольно, словно боясь заразится от меня...
Они, похоже, с нетерпением ждут, когда я умру, потому что... потому что им хочется жить независимо, хочется пользоваться благами жизни, а я…
Он вновь всхлипнул и утер лицо рукавом пиджака.
– Кажется, что я им мешаю! Я для них, сегодня существую как унылое напоминание о их будущем - я и о детях это говорю.
Но главное – это конечно жена...

... Владыке было жаль этого человека с его горькими, безысходными подозрениями, но в душе он понимал, что этот человек заслужил такое к себе отношение потому что сам был эгоистом и был той «ролевой моделью», как говорят англичане, с которой и его жена, и его дети вольно и невольно брали пример. Его дети, на этом выросли и теперь уже не могли изменить себя и своего отношения к человеческим немощам. В том числе к жалкому состоянию своего отца и мужа...

- Успокойтесь – проговорил Владыка и худой, старческой, в пигментных пятнах рукой, погладил плачущего по плечу.
Вам надо поменьше думать о себе, как о жертве - ведь вы прожили большую жизнь. Вы любили и были любимы. Попробуйте вспоминать эти моменты, и радоваться пережитому...

Владыка помолчал собираясь с силами, а Илья Иванович вдруг встал перед ним на колени и сжав ладони лодочкой, проговорил, попросил волнуясь:
- Говорите! Говорите! Я вам полностью верю и даже ваш голос меня успокаивает!
Владыка ещё раз погладил его по плечу и продолжил:
- Я хочу говорить с вами правдиво и потому, буду упоминать иногда слова и вещи невежливые. Но вы меня поймёте, почему я буду это говорить и тогда мои слова вам помогут...
Илья Иванович снова попросил дрожащим голосом:
- Говорите! Говорите пожалуйста! Ведь со мной, нормально уже давно никто не разговаривает. Всё какие-то вежливости – неискренности, а я от этого уже устал...

Владыка отпил несколько глотков из стакана с водой, стоящего на тумбочке и продолжил:
- Мне кажется, что подготовку себя к уходу из жизни надо начинать задолго до того момента, когда нас полностью захватит смертельная болезнь. Ведь дело всё в том, что мы, рано или поздно умрём – таков удел человечества и таковы законы природы...
И совсем кажется не так важно, умрём ли мы от смертельной болезни в семьдесят лет или от смертельного удара в автомобильной катастрофе в сорок, или в девяносто лет от сердечного приступа, после сильных переживаний по совершенно пустяшному поводу...
Очень важно, поняв это, научится не бояться смерти, а даже желать её, и главное, конечно, не боятся.
Ведь вам, думаю, известен этот силлогизм, по которому доказывается, что смерть не страшна сама по себе, а страшны представления о ней, вполне инстинктивные.
Это потому, что когда мы чувствуем – мы ещё живём, а когда умрём, то уже ничего не чувствуем...

Илья Иванович слушая, с напряжением следил, как движутся губы Владыки в разговоре и похоже, вовсе не понимал того о чём говорил престарелый богослов и философ. Но его успокаивал сам голос и неспешное течение этой беседы...

- Одной из главных мыслей нашего поколения – собравшись с силами после небольшой паузы, продолжил Владыка – выросших в России в двадцатом веке, было осознание не важности комфортных условий жизни или её продолжительности. Мы жили с мыслями о Родине и потому, как мне кажется, наши жизни были цельными и наполненными понятным смыслом. Поэтому же, мы были душевно здоровыми людьми, делая что-то для других: одни больше, другие меньше, - а значит жили исполняя Заветы Иисуса Христа.
Мы строили будущее, и верили – а это самое важное!

Он вновь прервался, продышался и уже тихим, усталым голосом закончил:
- В обычной жизни сегодня, в обстановке эгоистичной сытости, нам надо чаще думать о том, что останется после нас, для жизни наших детей и внуков. Ведь жизнь должна обязательно меняться в сторону добра и любви, и прежде всего благодаря вам, мне и другим людям нас окружающим. Мы этого часто не чувствуем и не понимаем, но дела которые мы делали в нашей жизни, будучи врачами, строителями, рабочими или служащими, меняли мир в лучшую или худшую сторону. Если мы делали что-то для других, тогда, рано или поздно и нам кто-то делал нужное и полезное...

... Но всё это в прошлом - мы состарились и по закону природы, нам надо умереть. И потому, я призываю вас закончить жизнь достойно, как и подобает нормальному человеку. А это значит встречать страдания, боль и одиночество, как высокое испытание, которое посылает нам Бог, в качестве очищения от суеты и страстей наполнявших наши жизни, когда мы были молоды...
Что же касается впечатлений от посещений ваших родственников, вы можете их попросить не ходить к вам так часто, отчего и происходят все неискренности и заминки в беседах, когда кажется, что и говорить-то больше не о чем...

Владыка ещё передохнул, на какое –то время замолчал и становилось понятно, что у него большие проблемы с лёгкими:
- Я помню своего отца, который последние годы свои работал рабочим на заводе, потому что считал и себя виновным в революции, произошедшей, как он говорил в России, по вине класса богатых – он был сторонником Льва Толстого...
Так вот он, когда болел и даже, когда надорвавшись на работе, стал умирать, то просто не принимал посетителей не открывая им двери.
Я вам хочу рассказать, что он тоже натерпелся от праздных и «вежливых» посетителей и потому, поступал очень жестоко, когда просто не впускал внутрь никого, вывесив снаружи табличку: «Меня нет дома».

- Но есть подобные истории и о святых отшельниках. Святой Арсений, например, очень мучила одна богатая дама требуя от него одну, но главную заповедь для её пустой и праздной жизни. Она так «достала», Старца, что тот ей в конце концов сказал:
- Вот тебе заповедь! Как только узнаешь, что я Арсений в одном месте, то сразу отправляйся в другую сторону!

Владыка засмеялся дробным весёлым смешком и Василий, не удержавшись, тоже захихикал и сквозь неудержимый смех даже погрозил пальчиком Владыке - он уже забыл о своих страхах и страданиях и глядя на Владыку, вдруг неловко подумал, что этот беззаботный человек скоро умрёт.
«А я останусь жить и поживу ещё долго, как только смогу» — мелькнуло у него в голове и Илья Иванович, виновато нахмурившись постарался отогнать от себя эти невольно возникающие мысли...

2012 год. Лондон. Владимир Кабаков

Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?"