Кикимора болотная

Согласно последним исследованиям отечественных учёных homo sapiens в эволюционной линейке своих ближайших родственников стоит намного ближе к такому наиредчайшему виду класса млекопитающих как кикимора болотная, нежели к обезьяне.

Кикимора болотная по своей физиологии, образу жизни и повадкам уникальное и удивительное животное. Единственная на Земле популяция этого вида с древнейших времён обитает в лесах и болотах Русской равнины, насчитывая всего несколько тысяч особей.
Суровый климат Русской равнины и жёсткие критерии естественного отбора, экстремальная среда обитания и экологическая ниша, занятая этим видом, в процессе его эволюции никогда не способствовали, в традиционном представлении нормальному развитию, что собственно, и предопределило характерные особенности и признаки этого зоологического феномена.

Некоторые териологи утверждают, что к классу млекопитающих кикимора отнесена довольно условно, в связи с тем, что в процессе эволюционного развития утратила характерный для этого класса инстинкт выкармливания детёнышей материнским молоком. При этом функция выработки молока организмом женской особи кикиморы не только не была утрачена, но напротив, ещё более развита, приобретая, в конечном итоге, совершенно иное назначение: для собственного потребления особи, почему этот вид и был отнесён к единственному в своём роде подклассу млекопитающихся. Отметим, в связи с этим, что у женских особей человека также наблюдается постепенная утрата инстинкта выкармливания детёнышей материнским молоком.

Кикимора ведёт преимущественно одиночный образ жизни, стараясь подобно йети, обходить человека за семь вёрст. Поэтому, собственно человек знаком с ней большей частью по косвенным признакам жизнедеятельности этого удивительного животного, о котором ходят легенды, да по слухам и сомнительным россказням очевидцев, охотно живописующих злобный характер и агрессивность этих тварей.

Питаются кикиморы (женские особи), как уже было сказано выше, в основном собственным молоком, которое вырабатывается у них постоянно. Лактационный период, таким образом, является круглогодичным и никак не связан с деторождением. В их рацион входит также растительная пища, земноводные и, в исключительных случаях, как деликатес, человеческое мясо только что погибших собственной смертью или в результате несчастного случая в лесу людей. Сами кикиморы на людей не нападают, но часто провоцируют усталых, измождённых дальней дорогой или заблудших путников на неадекватные действия, приводящие к травмам, несовместимым с жизнью, галлюциногенному психозу, также обычно заканчивающемуся летальным исходом или глухому, беспробудному сну, переходящему в замерзание в холодное время года.

Спариваются кикиморы в извращённой форме, предпочитая групповой секс. В периоды половой охоты, совпадающей с полнолунием, на окраинах некоторых болот можно наблюдать до нескольких десятков особей, которые, как котики на лежбище, образуют плотное скопление тел. Оргия длится, как правило, одну ночь, от вечерних до утренних сумерек без перерыва, после чего самки уходят в лес и ведут одиночный образ жизни, преимущественно ночной. Самцы же удаляются в укромные уголки топких непроходимых болот, откладывают яйца в мягких моховых кочках и тут же впадают в спячку, посасывая лапу до следующей половой охоты. Половая охота у них начинается неохотно, ибо голод не есть тётя, а есть хочется, поэтому, за пару дней до полнолуния они шляются по болоту как привидения, и днём и ночью, нагуливая жир увесистой клюквой и сочным болотным мхом. Самые удачливые, по ходу, могут поживиться отложенными яйцами сородичей и, по мере набухания своих, инстинктивно подтягиваются к брачному лежбищу.
Показательно, таким образом, что самцы кикиморы абсолютно безвредны по отношению к человеку, разве что чрезмерно опустошают клюквенные болота, и то лишь в редкие годы перепроизводства популяции. Но в таких случаях баланс экосистемы компенсируется на следующий год значительным ростом урожайности клюквы за счёт более активного опыления её этими неутомимыми тружениками болот.

Ранней весной, в конце марта-начале апреля, когда солнце в полуденные часы весело материт зиму, тут и там, как кроты на запущенном огороде, на поверхность снежной равнины выползают маленькие кикиморчата, вылупившиеся из своевременно отложенных яиц. Многие из них оказываются недоношенными, впрочем как, и переношенных огромная масса. Дикие окрестности в эти дни оглашаются душераздирающими криками новорождённых, требующих жратвы. Переношенные, впрочем, тут же погибают от голода, первые же чаще всего становятся добычей всевозможных хищников, стекающихся отовсюду, как браконьеры на забой бельков. Природа оставляет шанс немногим из этих уникумов, умудряющихся до весеннего половодья набрать вес и научиться науке выживания в глубоких подземельях снежного наста, где они находят себе пропитание и спасительный кров.

Вернёмся, однако, к описанию образа жизни самок кикиморы. В период между спариванием с самцами, который, как уже было сказано выше соответствует лунному календарю, они неоднократно спариваются между собой, а в исключительных случаях — и с ближайшими родственниками по отряду классификации животных. Каким образом это происходит, самому чёрту неведомо, но имеется достаточно сведений, полученных из достоверных источников, что такие связи нередко заканчиваются успешно естественным межвидовым скрещиванием. За доказательством, слава богу, далеко ходить не надо, и я обратился к авторитетному источнику — деду Славентию, местному аборигену, обитающему неподалёку от пресловутой кельи Отшельника.

Дед Славентий...
Личность, с позволения сказать, выдающаяся...
Убеждённый маргинал, как и ваш покорный слуга, тёмная лошадка для несведущих, он же доктор философских наук, в недавнем прошлом преподаватель Петрозаводского государственного университета, а ныне пенсионер, страстный любитель природы и пикантно-острых ощущений. Руководитель постоянно действующей научной экспедиции Комитета Государственной Думы по исследованию феноменальных явлений природы. Автор монографии, в своё время наделавшей много шума в широких кругах мировой общественности, а ныне ударившийся в бега от вездесущих приставов-исполнителей и корреспондентов жёлтой прессы, за границу не выездной, зато здесь, в богом забытом Щелище нашедший себе умиротворение и покой...

Так вот, на чём я остановился? Ах, да: в этой злосчастной монографии он утверждал и доказывал, что homo sapiens в эволюционном развитии высших организмов есть не что иное как мутирующая ветвь доисторической auritus hobgoblin (кикиморы болотной) и по всем биологическим признакам стоит ближе к последней, нежели к обезьяне.

Впрочем, как стало известно после рассекречивания некоторых архивов, такие исследования проводились ещё в Советском Союзе под грифом «Совершенно секретно» для военных и идеологических целей, но в злополучных 90-х были приостановлены из-за недостатка финансирования и утраты интереса к проектам, не обещающим быстрой и высокой прибыли.

Вынашивая эту статью, ещё года как два назад, дабы не быть голословным, заглянул однажды к нему «на огонёк». Первое впечатление от хижины — баня «по чёрному». Второе — землянка Евпатия Коловрата. Прокопчённые стены из осинового бревна, тёсаная мебель, параша в ближнем углу, терпко отдающая креплёной мочевиной... На этом фоне контрастно выделялась величавая свежевыбеленная печь и роскошные полати, составлявшие с ней единое целое. В красном углу под золочёными образами, будто планетянин на подиуме жеманно кривлялся голубым экраном телевизор «Лотос». Лампочка Ильича свисала с низкого потолка над самым столом, ослепляя тёплым фольфрамовым светом, словно Сириус на ночном небосклоне. Сбоку приплясывал холодильник, как Ипполит в Новогоднюю ночь на третьей улице Строителей.
Поздоровался, как положено. Снял кепи. Смущённо замялся.

Здесь следует заметить, что со Славентием я познакомился относительно давно, был с ним, можно сказать, «на короткой ноге» в различных вопросах философии и естествознания, но всё это, как-то походя, при случайной встрече, как бы отдавая должное личностной значимости собеседника. А так, чтобы поговорить всерьёз, обстоятельно, с погружением в тему — не получалось: то ли всё недосуг, то ли характеры у обоих нелюдимые, да и подробностями личной жизни друг друга особенно не интересовались. Собственно говоря, этот мой визит к нему был первым и, как оказалось, последним...

Начал издалека, с шутливым подлещиком, но неудачно:
- Цивилизацией обзаводитесь, Славентий Петрович? Электростанцию-то где прячете, небось в подполье?
Квартет любопытных глаз - хозяина жилища и его дочки, - досадливо и с тревогой разглядывал незваного гостя. Пришлось выдержать паузу, отдав должное обстановке и интерьеру.
- Ты лучше скажи, какого чёрта припёрся, священное питьё моё мутить с песком и илом? - невозмутимо ответил вопросом на вопрос Славентий, кивая на бутыль матового цвета жидкости, пиком Коммунизма возвышавшуюся посередине стола.
- Хорошь, Горыныч, зловредничать, - настраивая басы, парировал я, - тут одна мировая проблемка есть. А мы с тобой, как добрые соседи, могли бы её, паскуду, и обсудить тет-а-тет (кивая на литровую «Путинку», виртуозно вынутую из нагрудного кармана). Хочешь свеженький анекдот? Из дневника начинающего ваххабита: Утром ходил в сортир. Сегодня получилось лучше. Пёрнул так, что соседи вызвали МЧС. Приезжал Путин. Аллах Акбар! Всё идёт по плану...
- С чем пришёл, спрашиваю. Глухой, что ли? Из тебя рассказчик, как из моего члена партийный активист. Сам, что ли, придумал?
- Кончай поясничать, Горыныч. Давай поговорим по душам.
- Кончай-кончай... Кончил раз — до сих пор не пойму, как это меня угораздило...
Славентий мечтательно погрузился в матовую глубину бутыли, не моргая и не сводя с неё глаз, будто увлечённый всем своим существом мифическими сиренами, обитавшими в её недрах. Потрясённый зрелищем, достойным кисти Леонардо да Винчи, я наконец пришёл в себя, разбуженный еле уловимой искоркой улыбки, отбросившей тень на рыжую шевелюру Славентия.
«Ну, вылитый Джоконда», - подумал я. А вслух произнёс, переходя на «Вы»:
- Славентий Петрович, помогите материально. Материал горит для «Журналиста...», социальный заказ, так сказать, глобального значения, а фактов и свидетельских показаний недостаёт. Только Вы...
- А ну, марш спать, кикимора! - тоном, не терпящим возражений, приказал дочке-малолетке Славентий.
Девочка сидела у него на коленях и, ковыряя в носу, деловито опускала добытое там содержимое в гранёный стакан с пойлом Славентия. Тот, как будто, не замечал. Однако, увесистый шлепок по худенькой попе достиг своей цели, и девочка колобком укатилась в зашторенный проём, но её обезьянья мордашка тут же нарисовалась в таинственной глубине полатей.
- Что стоишь, качаясь, садись, что ли, - хозяин, в итоге, проявил надлежащее гостеприимство, широко смахнув на пол дюжину тараканов, суетливо управлявшихся с какой-то падалью, и выплеснул из стакана в рот. Кадык даже не шевельнулся.
«Путинка» куда-то исчезла, не успев примелькаться на столе и даже откупориться, зато «фирменная» не замедлила себя ждать, скунсовым ароматом щекоча ноздри и вызывая слезу умиления в предвкушении райского наслаждения.
- Славентий Петрович, расскажи...
Я, наконец, торопливо, но внятно изложил суть вопроса и в напряжении замолчал.
Томительное ожидание было прервано тонким голоском с полатей, нарушившим неловкую тишину:
- Пап, а пап... ну расскажи...
Каким-то образом лапоть хозяина выскользнул с дрогнувшей ноги и со скоростью метеора отправился в сторону голоса.
- С-сука! - прошипел Славентий.
- Да ты чё, Петрович... Дочка же...
- Да я не её... Матку ейную, в рот её...
По скулам собеседника обильно покатились тяжёлые капельки росы, губы искривились в наигранной улыбке, смакуя набежавшую солёную влагу.
- Ить, не думал, что так получится... Прилипла, падла, как скотч на кривые руки...
- Как это? - Не зная никакой подоплеки, искренне удивился я.
Вместо ответа Славентий лишь судорожно сжал в кулаке символ отечественного совпромстеклобыта, не замедливший хрустальным звоном заупокой завершить свою многолетнюю службу.
- Да пош-шёл ты... - вспышкой сатанинского гнева вырвалось то ли из уст, то ли из глаз Славентия.
Вольфрамовая спираль медленно потухла, как последний росчерк пера непризнанного поэта, а в глубине полатей ярко сверкнули два зелёненьких уголька.
Разговора не получилось. Спешно откланявшись силуэтам и пробормотав что-то невнятное в адрес подвернувшейся под ногу и пролитой параше, ваш покорный слуга налегке удалился в сумрак вечернего Щелища, не дожидаясь ни лаптя, ни стакана, ни ломика. Непроизвольно сильно захлопнутая дверь отозвалась диким воплем ущемлённого кошачьего самолюбия, невесть откуда подвернувшегося под её гильотину.

По прошествии около месяца после того поползли слухи, что Славентий куда-то совсем пропал. Якобы дочка живёт, а самого нет. И откуда всё вынюхают, не пойму, ведь тот почти ни с кем не общался, в деревне почти не бывал. Фотограф, что ли, какой завёлся у него в кустах возле хижины.
Сплетни сплетнями, но почему-то верилось, что так оно и есть. Люди зря не болтают.
Впрочем, пока суд да дело, обо всём этом вскоре подзабылось, тем более, что и к кикиморам на какое-то время я потерял интерес.

А осенью ходил на болото, уже перед самыми заморозками. Не везде нынче клюква была, но я-то знаю места... Нашкрябал два ведра, да уже выходить стал, смотрю: то ли мужик, то ли баба копошится ещё на окраине к верху жопой. А уже смеркалось. Дай, думаю, подойду: на пару-то возвращаться веселей будет. Подошёл: вроде мужик. Окликнул. Мать честная! Да это же Славентий! Фиолетовый, весь в коростах, поросший шерстью и плесенью, опухший как бомж в городских трущобах... Взглянув на меня исподлобья, и не выразив ни малейшей эмоции, он продолжал жадно поедать увесистую клюкву вперемежку с болотным мхом. «Жернова» его работали как челюсти людоеда с голодного острова, изрыгая из утробных глубин смрадный запах давно протухших яиц. Не смотря на моё замешательство, память зафиксировала как сюжет из кошмарного сна: дичайшее безразличие впалых и выцветших глаз.
Проглотив язык и осенив себя крестным знамением, ваш неверующий покорный слуга спешно отправился восвояси, забыв, зачем пришёл и как себя по батюшке.
Вот такая история...

...А девочка оказалась дикушей. Хотел было, грешным делом, удочерить... Знаю, что там живёт, в хижине Славентия. Да как ни приду, она от меня — за семь вёрст.
Тут как-то молока принёс парного, от местного фермера. Оставил на столе. В другой раз прихожу — записка:
«Не нада мне ничево, у мня сваё есь»

Хорошо хоть, писать успела научиться...

.................................
© Вячеслав Отшельник, 2012 г.