Книга рассказов "Олени и лоси". Часть-3.

Осень 2007 года. Рёв оленей в Ричмонд парке.


20 сентября, 2007 года…
Погода тёплая и ветреная. Небо затянуто тонким слоем бегучих облаков. Приехал в парк около половины второго, по - полудни.
Сразу у входа в парк, рядом с дубовой рощицей, на краю большой поляны, покрытой серым ковылём, увидел пасущихся маток. А потом и лежащего неподалеку быка. Матки были с телятами, но не все, и было оленей всего около двадцати штук.
Я сел на ствол поваленного дерева, затаившись в тени огромного каштана растущего на краю луга и стал наблюдать за происходящим в бинокль… Чуть погодя, откуда – то из-за спины, насторожившись, вышла ещё одна матка и присоединилась к «гарему».
Я присмотрелся к быку. Рога у него были большие и серые у основания, но концы острые, как вилы, с побелевшими, словно отшлифованными кончиками. Отростков, было по семь на каждом роге – три на стволе: надглазный, и ещё два, растущих один над другим начиная с основания, чуть выше глаза, и три с половиной вверху рогового ствола - четвертый был короток. Они «распускались», на вершине, словно костяные лепестки, немного напоминая раскрытую ладонь с длинными пальцами. Надглазный, первый отросток, длиной около тридцати с небольшим сантиметров, на конце плавно загнут вверх.
Бык, словно от сильной жажды постоянно облизывает чёрный нос, и беспокойно озираясь, нюхал воздух, поднимая рогатую голову. Он ревел и стоя, и из лежачего положения, с интервалами минут в десять, раз за разом, свирепым басом. Матки на этот рёв не обращают внимания, хотя при приближении быка вскакивали и быстро убегали в сторону.

…Видел, как телёнок, уже большой, подойдя к матке сбоку, наклонил голову под брюхо, и несколько раз, ударив по невидному вымени, стал сосать молоко. «Значит, матки кормят телят до глубокой осени» – подумал я и вспомнил, как в Сибири, попробовал на оленьем реву, изюбриное молочко. ..

Тогда, мы с моим приятелем егерем, переплыли Ангарское водохранилище на лодке и не спеша, поднялись на таёжную гриву, на южном берегу реки. Стояла замечательная погода, и когда мы неслись на лодке по воде, неподвижная поверхность, казалась расплавленным зеленоватым стеклом, и заходящее солнце раскатало по водной глади, длинную золотистую дорожку своего отражения.
Тайга по берегам стояла разноцветная и жёлтые «монетки» осиновой листвы подрагивали от малейшего дуновения ветерка.
Тогда, мы, отдышавшись от крутого подъема, протрубили несколько раз в деревянную трубу – манок, но никто не откликнулся…

Мы сидели на траве, и вдыхая горьковатые запахи прелой листвы и увядающих трав, осматривали лес вокруг нас… Вдруг егерь толкнул меня в бок и показал в сторону, под высокие сосны, где ещё росла высокая зелёная трава. Там баз опаски, паслась на опушке, жёлто – коричневая, крупная оленуха. Мы шёпотом обменялись восхищёнными репликами и через время, оленуха неслышно скрылась за увалом - мы хотели добыть оленя – рогача, а маток в это время стрелять нельзя…
Через время егерь вновь протяжно и звонко протрубил, в сделанную из сухой еловой заготовки, трубу – манок… И вновь никто не ответил нам.
На тайгу опускались медленные сумерки. Из глубокой лесной долины потянуло ночным холодком…
Неожиданно егерь насторожился и сделал рукой знак: «Тише!». Потом, поднимая карабин, прошептал: - Вижу…
Я вглядывался в полутьму и только после громового выстрела увидел, как что – то светлое мелькнуло в лесу, на бугре, убегая от нас в противоположную сторону.
- Кажется, попал - шепотом проговорил егерь и мы пошли в сторону крутого гребня...
Метрах в тридцати от нас, в траве, лежал крупный изюбрь, который при ближайшем рассмотрении оказался маткой…
- Эх, чёрт! – выругался егерь – я думал это бык с маткой – а это была матка с телёнком.
Я кивал головой, но сам до выстрела ничего не видел в сумерках.
Когда мы разделывали матку, то из вымени оленухи, вылилось немного молока и я, собрав его ладонь, попробовал на вкус – оно было густым и жирно – сладким…

…Пока я вспоминал этот случай, бык встал из лёжки, отошёл чуть в сторону, и начал рыть землю, вначале правым, а потом левым копытом. Затем, опустив голову, длинными отростками на рогах, как бороной, стал скрести поросшую травой землю, вращая головой то влево, то вправо…
Потом потоптался на этом месте и лёг.
Я рассматривал его в бинокль. Бык сейчас был в начале гона, во всей своей красе и силе. Он выглядел упитанным, если не толстым, грива на шее отросла и сама шея набухла, увеличилась в размерах. Все олени, и этот тоже, были почти одного цвета, - от светло – коричневого, до темно – коричневого и шерсть, на их упитанных телах была тугой и плотной, особенно на плечах…

… Через время, бык поднялся, подняв голову понюхал воздух и заревел в очередной раз Э - э – э – э - х… и через паузу ещё раз Э- э – э – э - х…
Голос у быка грубый, хриплый, словно простуженный…
Переходя с места на место, бык часто ложится, а матки держаться кучкой, вместе с телятами, которые ложились рядом с матерями. На спину одной из маток прилетела и уселась сорока, словно решила немного развлечься и покататься. На самом деле, птицы выклёвывают из шерсти оленей кровососущих и паразитов - над каждым оленем, в тёплую погоду вьются множество мух и мушек.
Вскоре, часть маток ушла в сторону озеринки неподалёку, и бык поспешил за ними…

Я тоже пошёл в глубь парка, и на вершине холма, нашёл ещё один гарем, голов в двадцать пять и быка, который обегал стадо по кругу и нервно облизываясь, ревел, высоко поднимая голову с мощными, многоотростковыми рогами, тоже с белыми кончиками. Заметив, что часть маток, непозволительно далеко отошла от стада, он поднял голову, полуоткрыл пасть, угрожающе задрал верхнюю губу, обнажая резцы, обежал их с тылу и погнал назад, к гарему. При этом он коротко, сердито «хрюкал: - Эх – эх – эх, всем своим видом показывая, что будет бить нарушителей «гаремной» дисциплины.

… А я вспомнил другую сибирскую осень, когда мы с другом, в ночной темноте ходили по лесной таёжной дороге и я ревел, подражая быку –изюбрю голосом. Вдруг, снизу, из долинки таёжной речки раздались непонятные короткие: - Эх- эх – эх-, и мы остановились, прислушиваясь. Я, вдруг подумал, что это какой - то другой охотник неумело дует в трубу, «подманивая» нас…
Тогда, мы с другом тихонько посмеялись, и я, во избежание неприятностей, поднял ружьё стволами вверх и выстрелил. Наступила тишина и мы, посмеиваясь, пошли в сторону зимовья…

… Теперь, услышав это короткое хрюканье я подумал, что вполне возможно, тогда снизу, из долины нам отвечал вот такой же сердитый бык – изюбрь…

… Позже, обследуя парк, спустился к озеринкам, обошёл их справа и перейдя дорогу вышел на луговину около стоянки автомобилей и увидел семь, восемь доминантных быков, спокойно лежавших на траве. У седоватого, упитанного быка рога были очень большие, с «цветком» на вершине, в котором можно было насчитать до семи – восьми отростков – лепестков, все разной длинны и формы. Остальные быки тоже имели большие, минимум шестиотростковые рога. Я разочарованно вздохнул – значит, рёв ещё не начался…
И тут же, словно возражая мне, с противоположного склона долины, раздался рёв гонного оленя, и я подумал, что гон только начинается, и какие – то быки начинают реветь раньше, а какие - то позже…
Матки же, с самого начала, как позднее выяснилось, выбирают себе знакомого по прошлогоднему рёву быка, и составляют его «гарем». Получается, как бы «семейное» стадо родственников, ещё по предыдущим годам, а потом, видимо, уже в результате драк определяются быки победители в чью власть и переходит большинство «бесхозных» маток…

… Сидя на толстом бревне, на краю луговины, я съел свой «пикник», и через горку пошёл в сторону перекрёстка, где тоже обычно держалось большое стадо красных оленей. Там и на сей раз были и матки и быки, которые вовсе не проявляли признаков возбуждения и не ревели, а только тревожно нюхали воздух и обнюхивали лежки маток, из которых те, только что встали. Картина была идиллически мирной.
А рядом лежали и кормились пятнистые олени и оленята.

…Ещё раз подумалось о том, что быки разного возраста начинают гон в разные сроки. Видимо первыми начинают возбуждаться и реветь молодые доминантные быки, тогда как зрелые и старые, начинают позже, но и заканчивают «рёв» позже.
Матки, видимо не сразу входят в «охотку», как говорят сибирские охотники, и потому, при приближении быка убегают. Однако я видел, как лежащая в лёжке матка, облизывала морду возбуждённому быку, словно уговаривая его, успокоится и ждать нужного времени.

… На обратном пути, поднявшись вновь на вершину холма увидел всё тот же гарем, вокруг которого слонялись отогнанные от стада молодые бычки с рожками – спичками. Они крутились неподалёку, а один взобрался на вершину высокого стога сена и стоял там, обдуваемый ветерком. Внизу толклись ещё два рогача, которые при моём приближении зашли за стог сена, уже полуразваленный ногами оленей, и выглядывая оттуда, наблюдали за мной. Неподалёку, с другой стороны, стояла насторожённая крупная матка и рядом с ней трое телят, выглядывая из неё рассматривали меня с видимым любопытством.
Чуть поодаль, два бычка со «спичками» - прямыми короткими рожками бодались, но очень осторожно, стараясь не поранить друг друга, и совсем не упираясь в землю ногами, как это делают в драке взрослые олени.
После того, как первый покоритель «вершины» стога, соскочил на землю, туда взобрался другой и так же гордо осматривал сверху окрестности.
Гонный бык, в это время нервничал и старался собрать маток в стадо. При этом, он обегал по дуге отделившихся оленух, а потом гнал их к стаду, вытянув голову и угрожающе подняв верхнюю губу на верхней челюсти.
Матки, убегали от него к стаду, а иногда наоборот от стада – видимо, пока жёсткой привязки к гарему определённого доминантного быка не было и они выбирали себе «хозяина» по вкусу…
К сожалению время очень быстро продвинулось к вечеру и я должен был уходить из парка…

… 26 сентября. Ветреный, холодный день. Половина двенадцатого дня. Нашёл стадо маток, голов в десять (с телятами) в том же месте, что и четыре дня назад. Лежат в высокой траве, только ушастые маленькие головки видны. Быка с ними нет. Может быть, убежал драться за новых маток. Ведь всего их в парке около ста пятидесяти. Прошлый раз, этот бык, командовал, как мне показалось двумя стадами по двадцать голов в каждом. Кстати сказать – быков в парковом стаде – около шестидесяти, из них доминантные составляют десять - пятнадцать особей. Это быки по восемь - десять - двенадцать лет. Один, два быка самые старые - им по пятнадцать – семнадцать лет…
Написал и тотчас вспомнил своего коня, в весенней конной экспедиции в Саяны. Ему было семнадцать лет, и он считается старой лошадью.
… Я прошёл мимо маток, и они, как по команде поворачивали головы в мою сторону, но не вставали из лёжек. Отойдя к краю луговины, под лиственные деревья, я сел и долго рассматривал их в бинокль. Потом пошёл дальше, вдоль ручейка, перешёл его по кирпичному, заросшему травкой мостику и оглянувшись назад увидел, как сверкает тоненькая струйка воды под лучами солнца, пробивающемуся сквозь листву…
Пройдя по тропинке, вышел к круглой, незнакомой озеринке среди леса, над которой стояло жёлто - красное дерево и часть жёлтой листвы, как капли краски упали на крутой глиняный бережок. Разноцветное дерево и листочки на коричневом берегу без травы, ярко подсвеченные солнцем, заставили меня остановиться и долго вглядываться в колоритные детали наступающей осени…

… Осторожно высматривая оленей, продвинулся чуть дальше и заметил, среди начинающего местами рыжеть папоротника, зелёную листву ежевичных лоз. Войдя поглубже в заросли, стал есть сочные, чёрно - блестящие ягоды ежевики, сладкие и терпкие.
Затем, свернув направо, прошёл ещё мимо одной озеринке посреди небольшой полянки, в дубовой рощице, а выйдя на луговину, вдруг услышал рёв быка позади и приглядевшись, увидел его совсем недалеко, стоящего неподвижно среди крупно-ствольной рощи. Я стал возвращаться и бык, подпустив меня на двадцать шагов, отбежал чуть в сторону, а потом пошёл к маткам, лежавшим у рощицы, останавливаясь ненадолго и поворачивая голову в мою сторону.
Выйдя на край поляны, бык поднял рогатую голову и разинув пасть, попытался реветь, но вместо, послышался только хрип и сипение – бык, наверное, простудил горло и потерял голос…
Я пошёл дальше и отойдя с километр от Хриплого (буду теперь его так называть) вдруг услышал второго ревущего быка…
Я шёл по тропке, среди густого высокого папоротника и вдруг, на луговине, заметил высокие серые рога, а потом увидел и быка, лежащего и ревущего не вставая. Неподалёку, притаился фотограф с длинным фотообъективом, делающий время от времени удачные кадры. Бык был серо – коричневого, почти седого цвета, упитанный и с большими рогами, но без маток…
Когда он наконец поднялся, я понял, что он ранен в правое заднее бедро. Он шёл по луговине сильно хромая и жалобно, сердито ревел, словно жалуясь на свою «боевую» неудачу. Он вошёл в ближайшую чащу папоротника, и как мне послышалось, лёг там со стоном - выдохом…
Вскоре, издалека, ему стал отвечать со стороны холма второй, а потом и третий бык, судя по тембру голоса – молодой…

Я пошел туда, навстречу этим голосам, и вдруг, слева, в чаще тенистого дубняка увидел лежащего на коричневых, опавших листьях молодого быка с шестью отростками на рогах, который видимо, боялся подходить к «хозяйским гаремам» и издали, пробовал голос, отвечая на рокочущий рёв доминантных быков.
Со стороны вершины холма, время от времени раздавался рёв – рычание и я вдруг увидел, как два молодых быка с небольшими пятиотростковыми рогами, пробежали по папоротниковой чаще, один за другим, очевидно скрываясь от «хозяина» гарема.
Седой бык в это время, лёжа, отвечал дальним быкам мощным, страдающим басом и из папоротника торчали его крупные рога… Заметно было, что он очень мучается от раны, или травмы, и ходит с большим трудом. «Видимо – думал я, - Седой, в одной из ночных схваток, либо подвернул ногу, либо получил удар рогами в бок. Однако, ни раны, ни крови, не было видно из-за длинной шерсти.

28 сентября. Солнце. Синее небо. Белые, лёгкие облачка.
Приехал в час дня. Вошёл в парк и не увидел на поляне рядом с рощей, ни одного оленя. Обошёл всю рощу по кругу, но никого не встретив решил пойти мимо озеринки, не направо, как я это обычно делал, а налево, вдоль длинной луговой поляны, в сторону Южных ворот…
Сразу за большими кроличьими норами, посередине луговины, увидел слева четырёх пасущихся маток и не подходя к ним (они были без быка) пошёл вправо и вниз, в рощу за егерским домиком.
Навстречу мне, пробираясь через лес, со стороны большой луговины, показалось стадо маток, голов в пятьдесят, которых с рёвом, перегонял на новые пастбища бык - «хозяин» гарема. Он изредка останавливался, смотрел назад, словно опасаясь погони и раз за разом, свирепо и раздражённо ревел с интервалом минуты в три – четыре.
На меня, он почти не обратил внимания и прошел мимо, шагах в двадцати, сердито поглядывая в мою сторону. Я поснимал его, раздражённого и свирепого, с обрывками веток папоротника на рогах – он видимо в гневе «пахал» папоротник и рогами как вилами, прихватил оторванные стебли…
Когда стадо, с шуршанием и треском валежника под копытами, миновало меня, обтекая слева, по дубняку, я решил идти дальше и исследовать причину беспокойства.
На зелёной луговине, залитой солнцем, увидел ещё стадо маток примерно в шестьдесят голов, разместившихся в дальнем углу поляны. Между ними ходил и ревел крупный бык, а по периметру от стада маток, лежали несколько молодых, довольно крупных быков, с рогами о шести отростках.
Вдруг, со стороны продолговатого пруда, на луговине за дорогой, ревя во всю мощную глотку, пришёл другой бык и первый, обходя Пришельца, по дуге, ушёл из стада, не пытаясь схватиться с ним.
«Ага – подумал я – это хозяин гарема вернулся от озеринкм, куда бегал попить водицы, а его заместитель уступает ему место.
Пришелец, словно проверяя все ли «жёны» в наличии, обходя лежащих на траве маток, всё время облизывался и нюхал воздух, а когда потревоженная его присутствием, матка вскакивала и отбегала, он склонял рогатую голову к лёжке и что – то там вынюхивал.
В промежутках, он часто и свирепо ревел, а иногда отходя от маток, с злобным хрюканьем бросался в погоню за молодыми быками, вытянув голову вперед и обнажая передние резцы, словно собираясь ими укусить нерасторопных.
Я присел на корягу и вдруг разглядел, что за моей спиной, лежит в тени пятнистый олень - самец, тёмно – коричневый, с частыми, светлыми пятнышками на туловище, и с черного цвета шерстистым «ремнём» вдоль спины. Рога у него были крупными и плоскими, с настоящими лопатками на вершине и я понял, что это один из старых бычков, которые предпочитают держаться рядом с благородными оленями. Он казалось не замечал меня, хотя я сфотографировал его с расстояния в десять метров.

Посидев так около получаса наблюдая за гаремом Пришельца, после, я отправился дальше и перейдя дорогу, по которой непрерывным поток бежали машины в обе стороны, поднялся на холм, где расположились гаремные матки числом штук в тридцать, а среди них ходил нервно озираясь, возбуждённый бык, периодически отгоняющий с хрюканьем пугливых молодых быков. Понаблюдав за этим гаремом, я проследовал дальше, спустился чуть ниже по склону, и услышал рёв нового быка. В бинокль разглядел лежавших на склоне маток, всего штук десять и рядом темно – коричневого быка с большими рогами, который изредка, не вставая, ревел грубым басом. Я сел на метровой толщины поваленное дерево, рассматривая в бинокль «Черныша» (будем его так называть) и маток лежащих рядом с ним.

… Начиная от вершины холма, по склону, разделенному на две половины широкой просекой, рос крупноствольный дубово-каштановый лес, в тени которого Черныш почти не был виден. Наконец он поднялся и заревел во весь голос и с вершины холма ему ответил бык. Я обвёл взглядом, пространство слева от вершины, покрытое пока ещё зелёным папоротником и увидел там, в зелёной чаще, серые шестиотростковые рога крупного молодого быка, который с короткими остановками ходил из стороны в сторону, высматривая маток, отделившихся от гаремов доминантных быков.
«Он, наверное, подбирается к маткам,- размышлял я - в надежде, во время схватки крупных быков, отогнать, украсть у них несколько, чтобы обзавестись своим гаремом».
… Я читал о таких уловках сибирских благородных оленей – изюбрей у Черкасова, в его знаменитой книге «Записки охотника Восточной Сибири».
Понаблюдав за Чернышом и его гаремом, спустился по тропинке, петляющей меж крупных дубов, на большой луг и увидел, что он пуст. Пройдя чуть дальше, к перекрёстку, различил за дорогой, в направлении ворот в Северный Хис, два больших стада оленей. Всмотревшись, вдруг с волнением заметил, что там, похоже дрались два быка. Я приник к окулярам бинокля и действительно разглядел, как два крупных рогача, схватились «бороться» друг с другом, напрягая все мышцы своих сильных тяжёлых тел, сгорбив мощные загривки.
Я почти бегом побежал в ту сторону, однако, когда я приблизился к дороге то быки уже разошлись и я не успел заметить, кто из них вышел победителем.
Когда я, уже не торопясь перешёл дорогу, то увидел три гарема во главе с тремя сильными доминантными быками, мирно пасущихся или лежащих недалеко один от другого. В каждом гареме было не менее чем по двадцать маток – некоторые были с телятами - сеголетками…

Я тщетно надеялся на продолжение схватки, однако быки вели себя хотя и нервно, но не агрессивно и воображаемой границы между гаремами не пересекали, а только изредка с хрюканьем, иногда переходя в тяжёлый галоп, отгоняли от маток молодых бычков. Сильные быки, не достигшие доминантного статуса, лежали неподалеку от гаремов и при приближении «хозяев» маток, вскакивали и уходили прочь, с большой неохотой.
Спустя некоторое время, я прошёл по луговине дальше, пересёк дорогу и продвинувшись несколько в сторону озер свернул на холм. Там по прежнему «стояло» два гарема, во главе с Чернышом и Сиплым - его голос во время рёва был похож на рык простывшего льва.

… Матки каждого гарема находились рядом с быками, а когда во время кормёжки делали попытку пересечь воображаемую линию границы, оба доминанта начинали беспокоиться и реветь почти не переставая.
Я остановился за деревом и в течение часа или двух, наблюдал в бинокль за поведением маток и быков.
Вот пять - шесть маток, направились в сторону грязевого пруда, вниз по склону и Сиплый, выходя из себя от раздражения погнался за ними. Он, быстрой рысью спустился от своего участка и, подойдя к воображаемой границе, заревел, трубя во всё горло, почти без перерыва. Раздражаясь всё больше и больше, он мотал головой, облизывался, низ его живота постоянно дёргался словно там, внутри, что – то перекатывалось с места на место…
Так бывает со всеми доминантными быками, во время сильного раздражения предшествующего драке…
Тут, на «границе», Сиплого встретил Черныш, тоже чрезвычайно возбуждённый.
Они, какое-то время, не глядя друг на друга прямо, (взгляд в упор считается самой тяжёлой обидой в рыцарском кодексе быков), ходили параллельными курсами, только глазами кося в сторону противника и при этом демонстративно отворачивая голову в противоположную сторону.
Постепенно они начали сближаться, хотя напасть первым никто из них не хотел или не решался…

Матки, при этом шуме и возрастающем напряжении, вели себя спокойно и казалось, не обращали внимания на перехлёстывающую через край ярость быков.
Даже я чувствовал, что вот сейчас что – то страшное произойдёт и быки, наконец, сойдутся в драке не на жизнь, а на смерть. Однако драки так и не было. Матки Сиплого, искупавшись в грязи, которая, забивая шерсть мешает множеству кровососущих насекомых больно кусать животных, возвратились на горку и быки, яростно ревя разошлись, вернувшись на свои участки…

…Осторожно обходя взволнованных быков, я спустился к грязевой озеринке посреди дубовой рощи и увидел истоптанные оленями берега и грязевые лужи между зарослей осоки, а рядом, мутно – желтую от взбаламученной глины воду, в мелком пруду размерами десять – на двадцать метров. Там регулярно купались и пили, видимо подсоленную воду, все олени из округи.
Пройдя чуть дальше по набитой среди зарослей тропинке, заметил впереди, в зелёной гуще папоротника, мелькающие белыми окончаниями рога оленя, и потом на мгновение увидел, как молодой бык, вышел на высокий берег другого большого и чистого пруда и спустился к воде, скрывшись в зелёной чаще.
Я почти бегом устремился в ту сторону и выйдя на берег круглого пруда, метров тридцати в диаметре, увидел, как шести отростковый бык – рогач, отдуваясь пил воду.
Заметив меня, он поднял голову, подозрительно, неподвижным взглядом долго смотрел на меня, потом вскочил на обрывистый берег и недовольно мотая головой, пошёл назад в сторону холма. Мне было не по себе, когда я смотрел в глаза возбуждённому, крупному быку с убийственно острыми крупными рогами - при желании он мог ими легко проколоть меня насквозь.
Надо отметить, что парковые быки, привычно не бояться людей, а во время гона, иногда смотрят на приближающихся людей с большой неприязнью. Я много раз пугался их воинственного и неуступчивого вида - даже тогда, когда я начинал махать руками и кричать и даже рычать на них, быки на это совершенно не реагировали. В то же время, мурашки страха пробегали у меня по спине, от ощущения беззащитности перед этими мощными, вооружёнными острыми рогами и копытами, полудикими животными.
Думаю, что в такие моменты и человек вспоминает свои давние животные инстинкты и умеет улавливать в поведении животных страх или агрессию. Во время гона, мне, постоянно казалось, что я ощущаю нарастание раздражения в быках, которых я тревожил своим присутствием и потому, приходилось невольно заставлять себя преодолевать страх, уговаривая себя не преувеличивать опасности происходящего…

30 сентября 2007 года. Погода хмурая, неприветливая. В воздухе висит дождевая пыль, которая по-английски называется дризл.
Я приехал в парк около двух часов дня и пошёл по обычному своему маршруту: в начале мимо дубовой рощи, до луговины перед домиком егеря, потом свернул вправо, поднялся на холм и так далее. У дубовой рощи лежали как обычно матки и чуть поодаль Хриплый, который уже в моём присутствии поднялся, отогнал приблизившихся к гарему молодых бычков – спичечников, и затем, хрюкая и угрожающе вытягивая вперед зубастую пасть, подогнал несколько маток из – под деревьев соседствующих с поляной. В общей сложности, на этот раз я насчитал более тридцати маток, а хриплый был в постоянном возбуждении, бродил между лежащих маток, изредка поднимал ту или другую из них и обнюхивал лёжки. Видимо матки ещё не «созрели» для совокупления и быки, в ожидании этого момента сильно нервничали…

На луговине перед домом, лежало тоже около тридцати голов оленух и крупный нервный бык - мы его так и назовём – Нервный - ходил вокруг своего стада и ревел через две – три минуты. Вдалеке, на виду, лежали по отдельности и группками несколько крупных, но молодых ещё быков, которые побаивались хозяина гарема и лишь изредка подходили к стаду маток на двадцать - тридцать метров, однако при приближении Нервного, с соблюдением достоинства отступали восвояси.
Молодые «спичечники», особенно раздражали доминантного быка, и иногда, он устраивал за ними настоящую погоню. Молодые легко убегали от тяжёлого быка, однако и им приходилось уворачиваться и делать обманные броски из стороны в сторону, чтобы не попасться на рога Нервному.
Понаблюдав за этим гаремом, я прошёл дальше, поднялся на холм и стоя под деревьями, долго слушал яростную перекличку Черныша, Сиплого и ещё двух быков.
Последних, я видел только изредка, потому, что они держались в лесу и лишь иногда возникали, как рогатые силуэты – привидения, неподвижно замеревшие на фоне толстых деревьев, упавших стволов и зелёных кустарников рододендрона.
Но главными действующими лицами здесь были два соперника, уже с гаремами своих маток. Они ревели очень часто, рыли рогами и копытами землю, делали неглубокие, но просторные ямки, в которые мочились и потом ложились. Это так называемые «мочевые» точки, по запаху от которых другие олени узнают о силе и готовности быков к гону.
На просеке, на короткой зелёной травке, я в нескольких местах видел длинные чёрные полосы содранной до земли травы – видимо быки по ночам и зорям неоднократно схватывались здесь в драке, а потом расходились, уже примерно зная силу друг друга. Наверное, этим и объяснялась неожиданная сдержанность некоторых быков, при столь агрессивном их поведении и рёве…

… В этот день, я прошёл в сторону автостоянки, за озёрами, на краю большого луга, где в обычное время держится стадо быков. На сей раз, там никого не было. Только откуда - то сверху, со стороны противоположного края огороженной плантации, доносился хриплый рёв доминантного быка. Однако туда я не пошёл, потому что светлого времени дня уже оставалось немного и предпочёл пойти коротким путём, по асфальтовой дорожке для велосипедистов, огибая огороженную металлической сеткой плантацию, густо заросшую рододендроном и крупно-ствольным березняком…
Выйдя, на край кочковатой болотины, заросшей высокой травой серо – коричневого, красиво – мягкого однотонного цвета, среди этой травы увидел плывущие над нею серые крупные рога…
Потом, уже в бинокль, я разглядел коричневого быка, медленно продвигавшегося вдоль изгороди в сторону холма. Тут я услышал его длинный с перерывами рёв и подумал, что это может быть или Сиплый или Черныш. Подойдя поближе, разглядел настойчиво агрессивного быка, ревущего в ответ на далёкие вызовы другого доминантного быка, идущего навстречу сопернику со стороны холма…
В ответ на далёкий ещё рев, Задира - я буду этого быка так называть - поднял коронованную симметричными, тяжёлыми рогами голову и заревел, а потом тоже пошёл на сближение. В зарослях – была видна только его рогатая голова и казалось, что она плавно рассекая волны высокой густой травы, плывёт навстречу невидимому ещё сопернику.
Я свернул с асфальтовой дорожки и осторожно, медленно двигаясь по травянистой двойной колее оставленной машинами служителей парка, подошёл поближе к предполагаемому месту встречи двух быков - соперников.
В воздухе по-прежнему висела серая пелена мелкого дождя, но я, накинув капюшон, своей светло - серой куртки, не замечая неудобств сырой погоды, приготовился к встрече с разъяренными быками.
Я был уверен, что уж сегодня то, я обязательно увижу драку оленей.
Быки перекликались всё чаще, громогласным рёвом подбадривая себя и разжигая боевое настроение. Наконец, я заметил ещё одну пару, крупных, с белыми, заточенными окончаниями отростков, рогов, мелькающих в высокой траве и направляющихся в мою сторону. Задира тоже приблизился к дороге, и я уже смог рассмотреть в бинокль его семиотростковые симметричные рога, гривастую шею и лоснящийся от влаги коричневый круп, с ровной по длине, густой шерстью. В какой-то момент, остановившись, забияка встряхнулся, и вокруг него образовалось серое облако мелких брызг…
Наконец, из зарослей прилегающих к луговине вынырнул второй бык и я понял, что настроен он очень агрессивно. Голова его была поднята высоко вверх, полуоткрытая пасть, зло щерилась белыми резцами и он ревел почти непрерывно, однако не глядя, на стоящего от него метрах в сорока – Задиру.

… Начался грозный ритуал сближения. Спрятавшись за ствол одинокого дерева, стоящего почти на машинной колее поросшей травкой, я вглядывался в соперников, оценивая их силу и агрессивный азарт, который иногда помогает победить более сильного соперника…
Злой, будем так называть появившегося быка, шёл на сближение очень быстро и казалось, что он уверен в своей победе, в то время как Задира, двигался более осторожно и осмотрительно
Злой, выйдя на дорогу метрах в тридцати от места, где я затаился за деревом, не стал пересекать колею и пошёл вдоль неё, постоянно ревя и мотая рогатой головой. Остановившись в одном месте, он стал бодать высокую кочку, ворочая большими острыми рогами из стороны в сторону и оставляя на надглазных отростках клочки зелёной травы и черную землю…
Задира, между тем, тоже приблизился к дороге и какое-то время, они параллельно шли в мою сторону, на расстоянии двадцати шагов один от другого и не глядя друг на друга. Однако и Злой, и Задира, делая вид, что не замечают соперника, теперь, довольно сердито оба смотрели прямо на меня - это меня немного пугало - казалось, что они оба вот – вот кинутся и атакуют меня…
Тем не менее, не доходя метров двадцать пять, они словно по команде развернулись и пошли в обратную сторону, по-прежнему не глядя один на другого. Метров через тридцать последовал новый поворот, и быки вновь устремились мне навстречу. Я попробовал их фотографировать уже не скрываясь, стараясь подпустить поближе, чтобы оба зверя попали в кадр…
Однако Злой, высоко задрав голову (что является признаком раздражения и агрессии) пошёл на меня, словно на время забыв о существовании соперника. Мне стало не по себе - я замахал руками и заорал на него дрожащим голосом: - Ты это чего – о – о злодей задумал!!!
Но Злой, не захотел пугаться и продолжал приближаться, обнаруживая намерение напасть на меня. Я в панике подумал, что моя светло - серая куртка, для раздражённого, агрессивного быка, вполне могла сойти за шерсть другого, светлой окраски оленя…
У меня, от этой мысли мороз пробежал по телу!

…Тут я вспомнил рассказ моего знакомого, егеря, с отдалённого прибайкальского егерского кордона. Однажды осенью, во время гона, он вышел на край ближней, осиновой рощи, срубить несколько жердин для забора. И вдруг, когда он был увлечён работой и стучал топором, из –за куста черёмухи, прямо на него, на махах выскочил олень и в последний момент мотнув головой, попал по руке, в которой егерь держал топор, пытаясь инстинктивно отмахнуться от нападающего зверя. Верхний отросток оленьего рога, попал в мякоть, у основания одного из пальцев и распорол его по всей длине – такой он был острый, и с такой силой был нанесён удар…

… Злой находился от меня, метрах в двадцати и если он бросится, то преодолеет расстояние до меня за две – три секунды – испугался я!
Кругом было чистое кочковатое поле с высокой травой, посреди которого находился я и потому, далеко убежать не мог…
Не поворачиваясь к сердитому быку спиной, я стал отступать, забыв обо всём, ничего вокруг не слыша и не замечая – всё моё внимание было сосредоточено на приближающемся олене – рогаче - его рога были словно дюжина острых копий, направленных в мою сторону.
Задира в это время, вновь развернулся и к счастью, его примеру последовал и мой преследователь…
Я с облегчением вздохнул, отошёл подальше к асфальтовой дорожке и присев там на бетонный водосток, продолжил наблюдение за быками.
Было заметно, что Задира немного побаивается Злого и потому, тот ведёт себя более уверенно. В какой - то момент Задира даже отступил, и как - то медленно, с неохотой стал отступать по диагонали туда, откуда пришел. Злой остался стоять на месте рядом с дорогой и непрерывно ревел, по-прежнему не глядя в сторону отступающего противника.
Я тоже расслабился и разочарованно вздохнул – значит, драки не будет…
И тут, далеко справа, там, куда отступил Задира, вдруг появилась крупная матка и подошла к своему «хозяину». Он вновь необычайно возбудился, словно оленуха подбодрила его своим присутствием, и в ответ на протяжный торжествующий рёв Злого, Задира вдруг перешёл на рысь и прямиком, за полминуты преодолев расстояние между ними, выскочил на дорогу.
Злой высоко поднимая голову, вновь пришёл в движение и кося левым глазом, по-прежнему не поворачивая головы в сторону Задиры, прошёл несколько шагов в мою сторону. Но Задира, уже явно решившись атаковать, сблизился с соперником и вдруг, напрягшись всем мощным телом, внезапно развернулся и резко опустил рогатую голову к земле.
Столь же быстро развернулся и приготовился к бою Злой, казалось немного ошеломлённый происшедшей переменой в настроении Задиры. Быки резко кинулись друг на друга. Рога столкнулись с громким стуком и вдруг, они отпрянули в стороны, головы поднялись и Задира, постепенно, сохраняя достоинство стал уходить в сторону.
Я гадал почему быки не стали драться и подумал, что может быть, в обычное время, они дружат между собой, а может быть даже братья, родившиеся от одной матери.
И вот проделав весь ритуал, они сочли, что этого достаточно, тем более, что маток поблизости не было.
«А может быть – думал я – они уже не один раз схватывались друг с другом по ночам и на рассвете и потому, зная равенство своих сил, уже не рискуют схватываться между собой, чтобы сэкономить силы для других боёв с незнакомыми быками…

… Постепенно, Задира отступил в дальний край низины, где, наверное, его ждали матки в зарослях деревьев около изгороди плантации. А Злой, оставшись один, вновь двинулся в мою сторону. Я сердито закричал на него, быстро достал из заплечной сумки газету, развернул её пошире и когда бык приблизился на двадцать шагов, кинулся в его сторону, в психическую атаку, размахивая этим белым листом бумаги, как пугалом. Зверь действительно, вначале попятился, а потом развернулся и перешел на лёгкий галоп, но отбежав шагов на сорок остановился и начал медленно уходить, изредка сердито поглядывая в мою сторону.
Тут рядом со мной остановилась полицейская машина и полицейский, открыв дверку, спросил меня - всё ли со мной в порядке. Я как мог ответил по английски, что всё о – кей и они уехали, а я остался под моросящим дождём посреди широкого поля…
Злой перешёл дорогу, в сторону сада Изабеллы, а я стал не торопясь возвращаться в сторону холма. Задира, с края поля по прежнему ревел сердито и разочарованно и вдруг, метрах в ста пятидесяти я услышал отвечающего ему ещё одного оленя – рогача...
Вскоре, Рогач, вывалился из зарослей папоротника на дорогу, по которой я шёл в его сторону. Он совсем меня не испугался и продолжал идти навстречу, не желая уступать.
Немного позади меня, шел ещё один мужчина, прогуливающий маленькую собачку, которая при виде Рогача заметно испугалась и стала жаться к ногам хозяина. Я отпугнул и этого раззадоренного оленя обычным способом – раскрыл газету пошире и, маша ею, стал наступать на него, внутренне немного подрагивая от волнения.
Но олень, и на сей раз уступил мне дорогу, однако, зайдя в папоротники, остановился и задрав голову с презрением не отрывая взгляда, следил за мной, пока мы, вместе с мужчиной и собачкой, не удалились на приличное расстояние…
Олени в этот день были как – то особенно возбуждены, вспоминал я идя к Ричмонд – Гейт. Возможно, серое дождливое небо и мелкий дождик давали ощущение наступающих сумерек, а может быть это были уже дни самого горячего гона и потому, быки совсем не боялись людей.
Позже, успокоившись, я не стал возвращаться через холм, а обойдя слева ещё одну, большую огороженную плантацию, пошёл на выход...

2 октября. Погода солнечная и тёплая. Цвет вянущей листвы в парке становятся всё интенсивнее. Есть несколько замечательно красных канадских клёнов, есть золотые деревья, контрастно выделяющиеся ярко- жёлтым, на фоне всё ещё остающейся зелени…
Приехал в парк около полудня и проходя мимо рощи увидел, что оленей там нет. И я решил изменить маршрут и пойти налево, вдоль парковой стены, по дорожкам, проходящим по открытому пространству и вдоль гребня склона, внизу, идёт дорога. Наверху была широкая чистая луговина с деревянным загоном для верховой езды и пешеходной дорожкой, слева ближе к высокой кирпичной стене, которая отделяет парк, от пространства, заросшего деревьями и кустарниками прилегающего к парку…
Как только вышел на луг, увидел впереди себя большое стадо маток и Хриплого, идущего чуть позади и подгоняющего угрожающими жестами нерасторопных и отстающих. В стаде было около сорока маток и они шли плотно одна за другой…
Слева и снизу был ещё один гарем, доминантного быка с восемью отростками на рогах. Вершинки его рогов разделялись на две ветви, на которых в свою очередь было по два – три отростка. Назовём этого быка Спокойным.
Спокойный, какое-то время лежал около своих маток, потом встал и затрубил, высоко поднимая голову…
Тут же ему ответил Хриплый, который уже приближался к дорожному перекрёстку и был метрах в четырёхстах от гарема Спокойного. Я даже не заметил, когда Хриплый вновь появился вблизи чужого гарема. Он уверенно, быстрым шагом шёл к стаду Спокойного, видимо считая, что с ним он справиться в один момент.
Сблизившись на двадцать шагов, оба быка проделали ритуальные проходки в одну сторону, потом в другую, отворачивая головы по сторонам и потом вдруг, Хриплый кинулся в драку. Быки яростно схватились. А я бегом побежал к ним, надеясь подойти, как можно ближе и сфотографировать первую схватку, которая разворачивалась так близко от меня.
Неожиданно, Спокойный оказался очень сильным и умелым бойцом. Он, напружинив все мышцы, взгорбив спину, упёрся четырьмя копытами в мягкую землю и стоял на одном месте, не давая Хриплому возможности набрать скорость движения. Казалось, что Хриплый был немного ошеломлён таким упорным сопротивлением, снова и снова пытаясь столкнуть Спокойного с места, с каждой попыткой всё больше теряя уверенность в себе. Его гарем остановился далеко на краю рощицы дубового молодняка и ожидал своего повелителя…

Спокойный, тем временем, выдержав первый натиск противника, вновь напрягся, несколько раз крутанул головой на могучей толстой шее и перехватившись поудобнее, с костяным скрежетом, замечательно мощными толчками – ударами всей массы тела, начал постепенно теснить Хриплого…
Тот пытался поменять ситуацию, крутился на одном месте, поменял направление атаки на противоположное, но ему это мало помогло. Спокойный, увеличивая давление, хрипло рыкая сквозь полуоткрытую пасть, наконец, набрал скорость инерции толчков и Хриплый был отогнан, отодвинут от первоначального места схватки, метров на тридцать. Он, теряя устойчивость, понимая, что проиграл, вдруг прянул назад, и галопом поскакал прочь, в сторону леска на гребне склона…
Он проиграл безоговорочно и потому, побитый и униженный не нашёл в себе сил возвратиться к своему гарему, который тем самым остался без своего «хозяина».
Спокойный, тяжело дыша, огляделся по сторонам и затрубил о своей нелёгкой, но потому такой заслуженной победе…
Так, я впервые увидел схватку гонных быков очень близко, на двенадцатый день от начала наблюдений.

… Надо отметить, что быки даже сблизившись, не всегда вступают в схватку. Видимо к этому моменту, они уже приблизительно знают силы ближайших по расположению хозяев гаремов, и потому, не всегда схватываться «бороться».
И часто, причиной отступления одного из «бойцов» служит страх перед более сильным и уверенным противником. К тому же, в инстинктивном поведении животных, наверное, заложен синдром поражения, который проявляется в драматическом уходе быка, даже от своего гарема, если его притязания на маток другого хозяина закончились поражением. Поэтому, чем рисковать всем, думают такие особи, лучше без боя уходить, или вернуться к маткам, которых бык уже имеет…
После окончания схватки, между Хриплым и Спокойным, я пошёл вслед стаду маток, оставшемуся без хозяина, которые сбившись в плотное стадо, паслись на поляне перед перекрёстком. Нового главы гарема ещё не было, а старый, то есть Хриплый, ушёл в «позорное» изгнание…

Перейдя дорогу, я прошёл в сторону озер и свернул направо. Тут, на холме, по-прежнему, ревели Сиплый и Черныш, а чуть поодаль, уже на другой стороне долинки, показался ревущий Одиночка, отличающийся от остальных быков более тёмным окрасом, а с противоположной стороны и второй бык, очень близко подошедший к владениям Черныша…
В это же время, ближе к вершине холма, ближе к гарему Сиплого, который оккупировал вершину, приблизился бык с самыми большими рогами в парковом стаде. Я буду называть его Рогачом. У него тоже были матки, но было их всего несколько штук, и он за ними следовал постоянно.
Здесь я наблюдал, как Рогач чесал свои рога, вначале о ветки упавшей березы толщиной в руку, а потом, уже в полутьме наступающих сумерек, в течение получаса или более ломал своими толстыми, крепкими рогами, короткие суки на упавшей, толщиной в обхват валежине, лежащей на краю просеки спускающейся с холма, мимо озёр, в сторону бывшего дворца деда Бертрана Рассела известного английского философа. О детстве проведённом здесь Расселом, я расскажу в другой раз…
Олень – рогач так был увлечён боданием дерева, что мне удалось подойти к нему, под прикрытием толстых сухих веток этой валежины, на семь – десять шагов. Он, Рогач, сосредоточенно, закатывая глаза от видимого удовольствия, просовывал рога в промежутки между толстыми сухими короткими и острыми суками толщиной в человеческую ногу, и поочерёдно чесал себе лоб и шею…
Когда назавтра я проходил мимо, то увидел несколько обломанных толстых сучков, с ободранным рогами, верхним слоем полусгнившей древесины.
В тот вечер, уже на выходе из парка, пройдя чуть выше по склону я услышал треск, а потом и увидел, как два доминантных быка, не решающихся схватиться между собой напрямую, атакуют заросли рододендрона, находясь с двух сторон чащи по прямой, на расстоянии метра три.
Назавтра, уже при дневном свете, я рассмотрел оборванные ветки с зелёными продолговатыми листьями и сухие разломанные сучки, валяющиеся под ногами перед тем кустарником. Видимо быки, уже настолько возбуждены, что у них, что называется «рога чешутся» и потому, они всё растительное вокруг либо ломают, либо гнут проверяя свою готовность к бою…
Наверное иногда, после таких тренировок, у них ломаются отростки на рогах а иногда и сами рога - чуть позже, в парке же, видел ревущего и бегущего драться быка с одним сломанным и потерянным рогом. И конечно, с одним оставшимся рогом он не боец. Тем не менее, бык выскочил на большую поляну из дубовой рощи, вслед за одной из своих маток, и только большой бык – Рогач, образумил его своим жестоким рёвом и формами рогов! Остановившись, однорогий потоптался на месте и благоразумно ушёл назад, в лесные чащи.
Ведь для него, схватка с любым доминантным быком была смертельно опасна…
Скорее всего, он сломал рог, вот также нападая на кусты или на толстые сучья на деревьях…

… Я вспомнил рассказ своего попутчика, в поезде, в России, направлявшемуся в сторону Новгорода из Питера. Тогда, рассказчик, показывая за окно на дремучие леса, вспоминал, что как – то по осени, возвращаясь из леса с корзинкой грибов, увидел крупного лося, запутавшегося рогами в ветках кряжистой ивы и стоявшего на месте даже при приближении человека. Мужичок сбегал в село за ружьём, вернулся и застрелил лося – быка, который бы всё равно погиб, не сумев освободиться – в дикой природе такое иногда случается!

4 октября. Ветреная погода с белыми облаками на небе. Около полудня, вошёл в парк и вновь увидел неподалёку от дубовой рощи стадо маток, во главе уже с новым быком – Злым, который, наверное, привёл свой гарем на это пустующее, но удобное место.
Не задерживаясь я прошёл дальше, к луговине возле домика егеря. Там, по-прежнему кормилось стадо маток, во главе с доминантным быком, а по краям лежали другие быки, не способные составить конкуренцию этому рогачу.
Каково же было моё удивление, когда я, проходя мимо большой колодины на краю поляны, увидел лежавшего там Хриплого. Он, как мне показалось, был грустен и даже подавлен. Скорее всего, поражение в схватке со Спокойным, нанесло ему психическую травму, от которой ему ещё предстояло излечиться. Бык – доминант нервничал и слыша доносящиеся из округи голоса других быков, медленно расхаживал посереди своего гарема и ревел через каждые две минуты.

Время гона подходило к апогею, и быки ревели со всех сторон. Когда я, перейдя дорогу вышел на большую луговину, то увидел там, за глубокой канавой по которой тёк ручей, стадо маток голов в тридцать, с которыми неотступно находился, второй по величине рогов бык, с количеством отростков на них не менее девяти. При этом симметрично из двух рогов левого и правого, торчали длинные и чуть загнутые надглазные отростки, а дальше уже на вершине, торчал целый «букет» коротких отростков, которые, словно из раскрывшегося костяного цветка, торчали в разные стороны…
Я прошел дальше и свернул по просеке к вершине холма - тут, несмотря на полдень одновременно ревели пять быков и изредка к этому хору, присоединялась ещё парочка «поющих» оленей из округи.
Тут я впервые увидел Одиночку, который видимо, имел свой гарем и «стоял» с ним где – то за горой, но прибежал сюда в надежде отбить ещё несколько маток.
Эти быки все были сильные, мощные, с толстыми и длинными, широко расставленными рогами. Поэтому, демонстрируя ярость и раздражение, они в бой вступали редко и ограничивались рыкающим рёвом. Ревели быки часто и были в постоянном движении - они совсем забыли о еде и только часто пили и купались в грязевых ваннах, чтобы защитить себя от кровососущих и охладить страстный внутренний жар, томящий их постоянно, и днём и ночью.
Всё это время, я наблюдал быков только днём, но видимо боевые основные действия, драки и погони происходили по ночам. Я несколько раз видел, как поутру, быки доминанты дремали стоя на ногах, изредка открывая глаза и осматриваясь…

Сейчас, в разгар гона, рёв проходил волнами - то все быки, словно по команде, начинали реветь на разные голоса, а то затихали на время, пока рядом с их гаремом не появлялись соперники, или молодые бычки приближались на недопустимо близкую дистанцию.
Матки уже твёрдо держались около своих быков, и можно было предположить, что акты совокупления и воспроизводства потомства начались.
Но я пока не видел спаривающихся оленей и ожидал этого с нетерпением - видимо матки, во время гона значительно позже быков приходят в половое возбуждение, давая возможность быкам выяснить, кто же из них настолько силён, что может содержать гарем отбивая все атаки претендентов.
На холме, я заметил, что Сиплый, беспрестанно «играя» своим мощным голосом, уходил от маток довольно далеко, видимо отгоняя пришельцев из другой части парка, где тоже было несколько гаремов с доминантными быками
В общей сложности, я насчитал в парке около пятнадцати гаремов с численностью маток в них от тридцати – двадцати, до пяти - десяти. Хочу ещё заметить, что каждый гаремный бык, старается иметь и охранять свою территорию. Иногда матки уводят его на новые более кормные места и тогда, во время путешествий матки провоцируют столкновения быков. Молодые же и старые быки, число которых в парковом стаде превышает число гаремных быков в четыре – пять раз, постоянно держаться вокруг больших гаремов и стоит только хозяину гарема зазеваться, как они уже тут как тут…
Наблюдал в этот день, как Рогач , пошёл вслед за своими матками, и вторгся на территорию другого стада. Тут же, из зарослей с яростными воплями высочил «хозяин» и стал приближаться к Рогачу галсами. Но заметно было, что он Рогача побаивается, тогда, как тот чувствовал себя уверенно, хотя и не задирался особо.
Тут, в самый напряжённый момент, за спиной «хозяина» гарема появился второй доминантный бык, и тогда Хозяин, отступив от рогача помчался на перехват второго быка… Позже я заметил, что неуверенные в своих силах быки, часто используют этот приём, чтобы не вступать в драку с более сильным соперником. Они делают вид, что отгоняют других быков и тем самым избегают ненужного боя…
Рогач, как я уже говорил, имел самые большие в парке рога, с костяной короной на верху, состоящей из семи – восьми коротких отростков. Эти рога, когда я видел их вблизи, напоминали мне борону, которой можно было обрабатывать большие участки земли…
В тот же день, я наблюдал, как молодой сильный бык, без маток, пришёл к холму из другой части парка, но сблизившись с Чернышом, занимавшим территорию в первой трети склона, от драки уклонился, зашёл в заросли папоротника, и долго перемещался там из одного угла в другой – ходил и ревел… Но при приближении Сиплого или Черныша, отступал с достоинством…
Чуть позже, я видел его на грязевой озеринке, куда он пришёл утолить нервную жажду. Попив немного воды, он, не обращая на меня внимая, упал в грязевую лужу, и с видимым удовольствием ворочался там, почёсывая голову и шею, о глиняный, полуметровой высоты, берег…
Я часто виде на шкурах доминантных быков следы грязи, и когда, они были ещё мокрыми, то мех, становились в этих местах более тёмного цвета…

7 октября. Прохладная светлая погода с ветерком, и с солнцем сквозь лёгкие облачка. Приехал в парк около часа дня, прошёл мимо стада Злого, рядом с дубовой рощей и, пройдя налево, продвинулся вдоль стены, по гривке. Дойдя до перекрёстка, вышел на луговину и стал наблюдать за гаремом «Вице – короля», быка, у которого были вторые по величине рога, в парковом стаде благородных оленей.
Он находился в непрерывном движении с того момента, как матки поднялись и начали кормиться на лугу. Вокруг, словно волки, в ожидании добычи, лежали и стояли молодые быки и даже спичечники…
Только Вице – король, отбегал от стада, как с хаканьем, в стадо врывались молодые быки и старались оседлать отбившуюся матку. У них ничего не получалось, да к тому же возвращался Хозяин, и начинал гоняться, со злым хрюканье, за «браконьерами».
Поднималась суматоха… Матки разбились на несколько отдельных групп, вокруг которых суетились Претенденты, а гаремный бык носился по кругу, вылавливая «нарушителей порядка» и стараясь их изгнать подальше. Наконец, он, с частью маток отошёл на противоположную сторону луговины, а остальные матки из его стада, не зная, что делать, начали просто группами кормиться неподалеку. Тут же, с соседнего участка, пришли сильные, но одинокие быки, и затеяли драку между собой, стуча рогами и рыкая. В это время, Вице – король, погнался за одной из крупных маток, которая, пробежав метров двадцать, остановилась и дала возможность оседлать себя быку.
Совокупление длилось меньше минуты, и в конце, бык яростно взвился на дыбы закончил половой акт сильным ударом и вытолкнув из под себя матку, встал на четыре копыта. Матка, отскочив на несколько шагов, застыла на месте согнувшись в спине, поджав немного задние ноги, словно прислушиваясь, что происходит у неё внутри. А бык, уже успокоенный стал озираться в поисках очередного нарушителя границ его участка…
В это время из леса, окружающего дворец, вдруг с рёвом выскочил бык, вслед за убегающей от него маткой, и я с удивлением увидел, что у него только один рог, а второй обломан сантиметрах в пятнадцати от основания.
Я такого ещё никогда не видел. Да и вообще, сломать рог полностью, а не один или несколько отростков – такое бывает очень редко. Бык, увидев скопление оленей на луговине, услышав рыкающий рёв Вице – короля, притормозил, потом остановился и разобравшись в ситуации, решил отступить, не искушая судьбу. Да и как бы он мог бодаться с сильными быками, с теми, у кого была пара полноценных, крупных рогов?..
Он, в конце концов, отступил в лес, а я стал думать - где и как он смог сломать такую крепкую вещь, как свой восьмисантиметровой толщины, рог. Ведь рога по своей структуре очень крепкие, и потому из них часто делают и ручки для ножей и среднюю часть для луков…
Возможно, он потерял рог во время очередной схватки, но, скорее всего тогда, когда бодался «с дубом», наподобие того, что я видел несколько дней назад, когда Рогачь ломал толстые сучки на валежине, проверяя свою силу…

9 октября. Приехал в парк после одиннадцати часов дня. Солнечно и тепло. Проходя, как обычно, мимо рощи заметил чуть поодаль лежащих маток и рядом Злого. По окружности, метрах в сорока от стада лежало несколько «пятиотростковых» быков. И на краю поляны паслись парочкой спичечников. Я как обычно посидел немного рядом, под деревьями, слушая, как с веток, словно крупный град падали созревшие дубовые жёлуди и каштаны, иногда производя громкий шум – стук при ударе о землю. То тут то там на земле и на ветках мелькали серые белки, нисколько меня не опасаясь, пробегая с орехом во рту почти в метре от меня.
Потом, я прошёл мимо маток по тропке идущей через поле и войдя в лесок, полюбовался круглой озеринкой и её расцвеченными берегами, усыпанными жёлтыми и красными опавшими листьями. Цвет большинства деревьев стал жёлто – коричневым, иногда с красноватым оттенком и панорамы, во все стороны парка, открывались разноцветно – яркие и немного грустные. Через две - три недели, вся эта красота, под порывами сердитого холодного ветра, упадёт на землю и лес начнёт приготовляться к зиме.

… Пройдя дальше, я свернул вправо, прошёл между деревянных изгородей защищающих от оленей лесные посадки среди травянистого поля, спустился к дороге, перешёл её и поднялся на холм, где лежали матки во главе с Сиплым. Тут же рядом, бегал совсем ещё маленький оленёнок, с несошедшими ещё желтыми пятнышками. Он баловался, изображая из себя сердитого агрессивного быка, наклонял голову к земле и дела бодающие движения. А потом, вдруг сорвавшись с места, прыгая высоко вверх, крутя в прыжке головой, взбрыкивая задними ногами, начинал обегать свою мать – олениху на коротких кругах. Никто не обращал на него внимания и только мать, когда он подскочил к ней, лизнула его в мордочку и он, словно вспомнив, подлез к ней под брюхо, несколько раз ударил головой снизу по вымени и потом стал сосать вкусное молочко.
Он был в два раза меньше других сеголеток и я подумал, что оленуха, наверное, родила его всего месяца два назад, в августе, тогда как первого родившегося оленёнка я видел где – то в начале июля. Возможно, что эта матка была покрыта быком уже в конце гона, где-нибудь в начале ноября и потому, оленёнок родился так поздно…
Когда матки отходят от основного стада, Сиплый, рысью забегает им в тыл, делая вид, что он отлучается по своим делам, а потом разворачивается и угрожающе вытянув шею, приоткрыв зубастую пасть гонит их назад, и делает это совсем как опытный пастух – табунщик…

Вокруг его стада, как обычно бегают спичечники и иногда, тренируясь, начинают толкаться рожками, но очень аккуратно, стараясь не повредить, друг друга. Матки стали менее пугливы и когда бык – доминант подходит к ним, они часто облизывают ему морду, словно успокаивая.
Понаблюдав эти картинки я прошёл дальше, мимо стоянки автомобилей, потом поднялся на следующую горку, где увидел быка с шестью отростками, с которым ходили несколько маток…
Чуть дальше, уже виднелись ворота Изабелла – плантейшен, и я вошёл внутрь.
Красота созданная руками человека, особенно впечатляет. Замечательный ландшафтный сад, Изабелла - плантейшен, начали высаживать сто семьдесят лет назад, и сегодня это замечательно красивый ухоженный маленький парк в парке, с зарослями рододендрона, с громадными дубами, часть из который росла здесь ещё до создания сада, а посередине, между разновысоких и разноцветных деревьев, кустарников и цветов извиваются песчаные тропинки.
Из одного конца этого плантейшен-парка в другой, с тихим журчаньем протекает ручей с маленькими порогами и водопадиками, образуя в конце течения большой пруд, где живут десятки уток, гусей, водных курочек и прочей живности.
Стоя на деревянном помосте, на краю пруда, можно видеть, как на фоне густой зелени по водной, тёмно – блестящей поверхности пруда скользят разноцветные хохлатые уточки, постоянно ныряющие и обливающие своё яркое оперение струйками и крупными маслянистыми каплями воды… А в это время, из-за чащи садовых деревьев, с лугов, доносятся голоса ревущих быков…

Выйдя уже в большой, полудикий парк, я вздохнул, огляделся и не торопясь пошёл в сторону холма, вспоминая удивительно гармонично подобранные цветы и растения, искусную планировку Изабелл – сада, в котором растения со всего мира, встают перед вами во всей красе многоцветия и многообразия, ярусами поднимаясь к синему небу…

…Возвратился на вершину холма, сел на лавочку и долго наблюдал, как быки из округи и особенно Сиплый, дрожа от нетерпения и возбуждения, ревели почти не переставая, переходя с места на место, то сближались, то удалялись один от другого. Они, как я видел по следам от их копыт, оставленных на ободранной траве, на широкой просеке ведущей к дворцу, уже не один раз сходились в драке и потому, хорошо знали силы каждого...
Спускались сумерки и быки становились всё гневливее и неосторожнее. Сиплый, не обращал на меня никакого внимания, гонял маток из своего стада, иногда приближаясь ко мне очень опасно и я, не дожидаясь темноты, решил ретироваться от греха, направившись в сторону ворот.
На поляне, рядом с Ричмондскими воротами, под кроною многообхватные дубов, платанов и каштанов паслись матки, выбирая из травы жёлуди и каштаны и с хрумканьем поедая их. Вокруг рощи с рёвом бегал Злой, пытающийся отогнать молодых быков, в сумерках подступающих к маткам со всех сторон. На противоположной стороне дороги, кормились матки Вице – короля, который бегал вдоль асфальтовой полосы, не обращая внимания на автомобили. Водители, кто восторженно, а кто испуганно останавливались и пережидали, когда он отойдёт от дороги на порядочное расстояние…
Вице – король, тоже не переставая, ревел - рыкал и потому, в округе стояли необычные шум и суета…
На западе, заходящее солнце, окрасило в розовые тона горизонт и белые облака, которые на глазах темнели и по краям, словно ворсистой оторочкой покрывались дымно – серым.

… Выйдя из парка, проходя мимо террасы напротив большого отеля, остановился и сфотографировал блестяще – стальную, кажущуюся неподвижно – стеклянной, лентой, реку Темзу, плавно изгибающуюся, между двух лесистых берегов. Вдалеке, просторный вид речных окрестностей заканчивался темной синевой, как казалось, диких лесов...
В городе уже зажглись огни - люди возвращаясь с работы, заходили в маленькие магазинчики модной одежды, сидели в небольших пиццериях и кафушках. Они уже привыкли к городскому шуму и многолюдию, и никто из них даже не подозревал, что в километре от них, там, где на таинственные леса и луга опустилась темнота прохладной ночи, бушует страстная дикая жизнь, почти дикая жизнь!

10 октября. Прошло двадцать дней с начала моих наблюдений. Гон в разгаре...
Быки поделили всех маток и после многочисленных схваток, определили сильнейших, которым и достались стада – гаремы маток с телятами, число которых в каждом стаде зависело от силы и быстроты быка – табунщика.
В основном это стада в десять – двадцать голов. Но встречаются владельцы шести и даже только трёх маток.
Быки с гаремами, сосредоточились в северной части парка, и их совсем нет рядом с дорогой, по верхней кромке склонов, справа от Ричмонд – Гейт, где прошлый год, уже в середине ноября, я услышал, а потом и увидел ревущих быков с гаремами. Тогда они постепенно перешли на луговину к автостоянке и там продолжили рёв и бои. Но об этом я написал в первой части моих заметок…

Видимо, в этом году гон закончиться немного раньше и может быть, главной причиной тому будет погода. Наверное, олени инстинктивно чувствуют или знают, какая будет зима впереди и от этого зависит и продолжительность гона, и его интенсивность.
Неподалёку от дубово-каштановой рощи кормятся матки - штук двадцать, во главе с кем бы вы думали?..
Я глазам своим не поверил! О радость! Матки были во главе с Хриплым, которого несколько дней назад я сильно пожалел – такой он был грустный и потерянный после проигранного боя.
А сегодня, как ни в чем ни бывало, он ходит кругами и ревёт, вызывая соперников, а точнее показывая кто здесь хозяин. Жизнь для него вновь повернулась хорошей стороной и потому, он доволен, как впрочем и я тоже. Можно сказать, что я «болею» за него…

Сегодня много галок, они крутятся вокруг стада и садятся как на лежащих, так и на движущихся маток. На одну из крупных оленух сели аж четыре(!) «наездницы» и ехали на ней некоторое время, сидя в ряд, одна за другой…
Прошёл на поляну перед домом егеря и увидел Спокойного, который стоял и устало дремал, измученный ночными боями и переживаниями. Вокруг лежали и отдыхали молодые быки, в ожидании своего шанса – они надеялись угнать из гарема зазевавшихся маток. Но доминантный бык был бдителен и гневлив!
Продолжил путь вдоль дороги и перейдя ровную зелёную поляну регбийных площадок, попал в дальний угол парка. В том углу держал свой гарем, Нервный и в его подчинении было около двадцати маток с телятами. К нему из леса с рёвом, решительно вышел приближающийся претендент, но проделав ритуал сближения, быки, тем не менее, не стали драться и Нервный сохранил свою власть.
Чуть позже, в поле зрения появился Хромой - это видимо тот бык, который был поранен в начале гона, две недели назад, ещё в первых схватках. Но он тоже поревел – поревел, сблизился с Нервным, а потом отошёл на достаточное расстояние и лёг.
Возбуждённый Нервный, на какое - то время покинул гарем, и подойдя к канаве, по которой течёт неглубокий ручей, попил там водички и искупался. Он, ложась на дно канавы в воду, исчезал из виду и даже его высокие крупные рога, не были заметны среди зелёной осоки…

Разочарованно вздыхая, я стал осматривать в бинокль окрестности и увидел на другой стороне дороги, большое стадо маток, голов в шестьдесят. И каково же было моё удивление, когда подойдя ближе, я узнал владетеля гарема – им был Одиночка. Этот бык был полон сил и его большие, симметричные, шестиотростковые рога помогли ему отвоевать самое большое стадо в парке. Он то ложился, то вставал, обходил по кругу лежащих маток, обнюхивал их, иногда пытался гоняться, но кажется больше для порядка.
Зато на молодых быков, он бросался со всех ног и те, делая увёртки убегали далеко…
Понаблюдав за этим гаремом, я пошёл дальше и навстречу мне попался Вице – король.
Он остановился метрах в восьмидесяти от гарема Одиночки, а потом по кругу стал обходить маток, нюхая воздух, поднимая голову и двигаясь очень медленно и осторожно. Видимо он пришёл на разведку и с надеждой, угнать ещё несколько маток в свой гарем… Эта бандитская тактика иногда приносит свои плоды…

… Тогда же произошла забавная сцена, во время которой, молодой, пятиотростковый бык погнал нескольких зазевавшихся маток в сторону дальнего леса, в надежде «организовать свой гарем. Но тут же, к нему поспешили доминантные безгаремные быки и один из них, без борьбы перехватил у молодого маток и погнал их дальше, а незадачливый ухажер вернулся к стаду Одиночки ни с чем…

… Назад, к воротам, я возвращался через холм, на вершине которого творилось столпотворение…
Сиплый ревел и гневался, а к нему снизу, из чащи начинающего усыхать папоротника, пришел Задира и стал зигзагами сближаться. Задира был уверен в себе, а Сиплый выходил из себя от ярости. Наконец выйдя на просеку, Задира атаковал Сиплого и началась драка.
Быки, упёршись копытами в твёрдую каменистую почву, покрытую короткой травкой, пытались столкнуть один другого с занятых позиций. Их мускулистые, мощные тела напряглись, рога стучали сталкиваясь во время резких движений головой – каждый бык старался перехватиться поудобнее, чтобы толчки всего тела не ослаблялись пружинящим воздействием прогибающихся рогов.
Однако Сиплый, с самого начала занял выгодную позицию, чуть сверху пологого склона и потому, через какое-то время, острые копыта Задиры заскользили по траве и он, проехав на острых копытах около метра назад, отскочил в сторону освободившись от захвата рогов Сиплого, и медленно стал уходить в сторону. Сиплый же, нервно двигался из стороны в сторону по вершине холма, не переходя границ своего участка, горячо дышал, выпуская из ноздрей струйки пара, дрожал низом живота и ревел что есть мочи, показывая и рассказывая всем, как он победил Задиру!
В это же время, шагах в семидесяти от них, Черныш, отбивал атаку незнакомого старого, поседевшего быка, который однако, не захотел драться и только, коснувшись рогами рогов соперник, вновь поднимал голову и отступал на несколько шагов.
Они пытались бороться в чаще папоротника и судя по вялой толкотне, у Седого, что – то не в порядке было с рогами. Дважды быки схватывались, но только – только сойдясь и стукнувшись рогами, тут же расходились. В конце концов, Седой медленно отступил, по прежнему ревя изо всех сил…

В это же время, за спиной у себя, я слышал рёв пятого, тоже доминантного быка, который однако стоял неподвижно - видимо прятался, и я видел в чаще, в тёмной тени двухобхватных дубов, его голову и крупные рога…
Матки между тем спокойно кормились, стараясь не покидать территории своего гарема, границы которого так яростно защищали Черныш и Сиплый.
Постепенно наступили сумерки, а рёв и рык вокруг вершины холма не прекращался!
Вдруг, я увидел девушку - велосипедистку, пытавшуюся спуститься с холма по просеке, и предупредил её об опасности этой затеи, показывая на разъярённого Сиплого, с наступлением темноты чувствовавшего себя очень уверенно.
Испуганная девушка поверила моим предупреждениям и повернув назад, съехала с горы на асфальтированную дорогу…

… Возвращаясь к выходу из парка, подойдя к дубовой роще, услышал и увидел сразу несколько ревущих быков, как доминантных так и молодых, которые суетились в тени огромных деревьев, бегали на галопе – одни собирая разбегавшихся маток, другие, стараясь угнать отбившихся от гаремов. Тут были одновременно, как минимум три гарема на площади меньше футбольного поля. Было уже достаточно темно и из рощи, с двух сторон дороги раздавалось почти львиное рычание доминантных быков, раздражённых опасной суматохой. При этом, матки спокойно паслись в роще, не обращая внимание, на разгневанных «гаремных» быков.
Остановившись в десяти шагах от одной из маток я видел, как она, найдя по запаху, на земле среди листьев жёлудь или каштан, зажимала его губами, языком переправляла в рот, и подняв голову, хрумкая съедала…

На выходе из парка столпились машины мигая красными задними огнями, торопясь покинуть парк перед закрытием ворот, которые в одно и тоже время, вечером, запирает служитель…
В городе уже горели электрические огни и у кинотеатра, в полукилометра от парка, столпились зрители желающие попасть на просмотр культовой кинокартины…
А у меня, перед глазами по-прежнему стояли картины «боя быков» и очень жаль, что я не смог остаться в парке на ночь, досмотреть спектакль буйства дикой жизни, происходящий каждую осень в Лондоне, в одном из самых больших городов Европы…

11 октября. Вошёл в парк через Южные ворота и сразу увидел гарем из пятнадцати – двадцати маток во главе со Спокойным. Погода ясная, солнечная. Деревья вокруг уже полностью оделись в разноцветный осенний наряд и на вершине гривы, неподалёку от меня, стоял клён ало - красный от подножия до куполообразной вершины. Его яркие листья, под порывами ветра беззащитно трепетали и казалось, что как корабль осени, это дерево плыло навстречу будущей зиме и непогоде, пока ещё в полной силе и красе могучей природы, накопившей за лето энергию солнца и тепла…
Вдалеке, виднелся ещё один гарем и оттуда, уверенно шагал доминантный бык. Это был Хриплый. Он приближался уверенно и Спокойный, наблюдал за ним с некоторой нерешительностью - зрение у оленей отличное и они, хорошо видят своих противников за многие сотни метров.
Наконец, Хриплый подошёл к Спокойному, встречающего его невдалеке от своего гарема. Как обычно, быки, несколько раз, демонстративно не глядя друг на друга, прошлись туда – сюда и только после того, как расстояние между ними сократилось до пяти метров и медлить становилось опасно, Хриплый развернулся на девяносто градусов, наклонил рогатую голову так, что рога стали параллельными земле, почти задевая траву надглазными отростками.
То же проделал и Спокойный и драка началась! Хриплый, как опытный боец, с расстояния в метр ударил соперника всей мощью мускулистого тела и рога громко стукнули, сойдясь и цепляясь отростками за отростки. Тут же, взгорбив от напряжения спину, Хриплый активно и часто толкаясь задними ногами, сдвинул Спокойного с места, но тот, изменив угол нажима, перебирая ногами, сменил направление атаки и быки выгибая шеи, закружились на одном месте!
Потом, какое - то время подшагивая приставными шажками, быки передвигались параллельно друг другу, словно танцуя. В этот момент, Спокойный мотнув мощной шеей, перехватился поудобнее и стал мало помалу теснить соперника. Хриплый сопротивлялся изо всех сил, однако Спокойный всё давил и давил и его соперник, уставая, отступал всё стремительнее, пока не признал, что проиграл и отскочив в сторону, медленно отошёл от удачливого соперника.
Спокойный, не стал преследовать Хриплого, тяжело дыша и поводя головой затрубил победно и только потом, двинулся вслед сопернику. Тогда, Хриплый повернувшись навстречу постоял некоторое время, ответным рёвом показал, что не считает себя проигравшим и вновь стал сближаться…
И вновь повторился ритуал сближения, и вновь Хриплый, с расстояния в метр изо всех сил ударил Спокойного. И вновь, последний молниеносно меняя положение головы и рогов, «зацепился» поудобнее, и снова, но уже в более быстром темпе погнал Хриплого, заставляя его неудержимо и безнадежно отступать.
Эту сцену, совсем близко снимал какой - то любитель природы и когда Хриплый, чтобы не упасть резко отпрянул от Спокойного, то человек оказался у него на пути и олень, высоко подпрыгнув перескочил через скорчившегося фотографа и на галопе отбежал от победителя.
Уже только метров через пятьдесят, Хриплый перешел с быстрой рыси на шаг, и отойдя от места схватки на достаточное расстояние, приблизился к луже, вытоптанной быками посреди травяного луга, и стал бить по воде копытом правой ноги, словно опротестовывая своё поражение…

…В бинокль я осмотрел окрестности и насчитал пять доминантных быков, находящихся поблизости от гарема Спокойного. Все они не проявляли желания драться с хозяином гарема, но изредка ревели в ответ на рык Спокойного… Наверное, они признавали его превосходство…

… Проходя мимо рощи, на обратном пути, вновь встретил несколько гаремов, столпившихся почти рядом с главными воротами парка. И вновь быки доминанты, в сумерках пытались разобраться где же чьи матки, ревели перекликаясь, бегали рысью от одного края рощи к другому.
Эта суета, раздражала уставших быков и иногда, казалось, что трубят они уже из последних сил и готовы были бы всё и всех бросить, и удалиться в спокойный угол парка…
Но инстинкт борьбы не давал им этого сделать. Представлялось, что они все немного растеряны и как пастухи, чьи стада вдруг смешались, пытаются отогнать своих маток в сторонку. Однако матки занятые кормлением, не понимали причин раздражения быков - повелителей, и вновь и вновь, смешивались с «пришлыми» оленухами…
Я, тихо посмеиваясь вышел из парка зная, что все в конце концов образуется, и гаремные быки успокоятся.
Им уже недолго оставалось терпеть этот изнурительный «осенний марафон», под названием олений гон…

17 октября. Приехал в парк после недельного перерыва. Все последние дни лил дождь или погода хмурилась, а в Ричмонд – парке, обычно бывает дождь даже тогда, когда в центре Лондона, где я живу, тихо и сухо…

В парке всё сильно изменилось. Я помнил суматоху и рёв нескольких быков неподалёку от ворот и множество маток из нескольких гаремов, «толпящихся» под деревьями…
А сегодня прохладно и тихо, и яркое солнце светит, время, от времени пробиваясь сквозь толстые, словно ватные облака, освещая землю через синие «окна» на ясном небе.
Мне подумалось, что рёв уже закончился…
Я прошёл мимо дубовой рощи никого там не застав, повернул налево и пройдя перелесок, вышел на край луговины, вдоль парковой стены.
Тоже никого и только на поляне, у дома егеря, лежал Рогач и несколько маток рядом, да поодаль, два пятиотростковых молодых быка, спокойно кормились не обращая на хозяина гарема никакого внимания.
Я посидел на стволе упавшего дерево, послушал шум ветра в вершинах потерявших листья деревьев и отправился на поиски. Перейдя дорогу, прошёл мимо дворца огибая его слева, и вышел на зелёную луговину, где прошлый год, уже шестого ноября, быки, в сумеречном тумане ревели не переставая. Сегодня здесь было пусто и только крупный бык - доминант, лежал на краю зелёной поляны и спал, греясь на солнце…
Подойдя чуть ближе к стоянке машин - туда, где летом обычно кормятся быки, увидел несколько маток и Одиночку, который кормился, видимо начиная отъедаться после месяца неистовых страстей и вынужденного голодания…

Я посидел на лавочке на краю луга, съел свои фрукты, и потом пошёл дальше, минуя автомобильную стоянку, обойдя её слева. Уже здесь, я услышал впереди далёкий рёв быка, а когда подошёл поближе, то понял, что трубят два быка
… Выйдя на край поляны, поросшей высокой, жёлто – коричневой травой, я увидел на небольшой полянке, посередине, Задиру и несколько маток, которые лежали кружком неподалёку. Заходящее солнце освещало и залесённые холмы на заднем плане, и силуэт мощного быка, и встающих для кормления маток. Второй, ревущий бык был без маток. Он лежал в траве метрах в ста от Задиры и из лёжки, изредка трубил, напоминая Задире о своём присутствии…
Наконец, он встал и зигзагами стал приближаться к стаду Задиры. Оба быка возбудившись перекликались яростными голосами и было видно, что Задира, вовсе не горел желанием драться.
Однако, Незнакомец постепенно приблизился к маткам Задиры и тот, вынужден был принять вызов. Быки, после долгого маневрирования, наконец, сблизились и Незнакомец, в какой-то момент резко развернулся и уставил рогатую голову навстречу противнику. То же сделал и Задира. Олени схватились, застучали рога, оба быка напряглись, но через несколько секунд расцепились и Незнакомец, медленно стал уходить, постоянно рыкая, явно надеясь испугать Задиру своим видом и настойчивостью.
Но Задира был опытный боец и потому, не отходя от маток, не менее яростно отвечал сопернику!
Я понял, что они с Незнакомцем схватываются уже не первый раз и потому, запасы их сил истощились и уже не было возможности долго бороться друг с другом…

Оставив Задиру с его «визави», на время удалившемся в другую сторону, я прошёл по колее заброшенной дороги и не доходя до холма, встретил доминантного быка с двумя матками, которые кормились в двух шагах от дороги. Вовсе не испугавшись моего приближения, они подпустили меня на десять шагов, а потом, пристально глядя на меня, чуть отошли в чащу папоротника и оттуда с любопытством похожим на дерзость, наблюдали как я проходил мимо.
По спине, невольно пробежал холодок беспокойства когда я посмотрел в крупные, немного на выкате, ничего не выражающие глаза мощного быка, то подумал - возможно чувство опасности приходит оттого, что мы не можем предугадать дальнейших действий зверя, который в обычное время безоговорочно уступает дорогу человеку, а то и убегает в панике.
Во время гона, всё меняется и ночью, зверь может по ошибке заколоть человека, что часто бывает даже в Англии, где-нибудь на холмах Срединной земли, или в Озёрном краю…
В прошлом году я слышал по радио сообщение, что гонный бык благородного олень, убил какого-то фермере. Подробности не сообщались, но скорее всего, это произошло ночью и вдалеке от жилья…

… Подойдя к холму, на склоне, в чаще папоротника я случайно увидел кончики отростков крупных рогов, «плывущих» среди зарослей так, что не видно было ни туловища, ни даже головы, а только полукруг острых белых на концах костяных «борон».
Поднявшись на вершину, на обычном месте нашёл Сиплого, который ревел как всегда яростно и свирепо. Он, оставив маток за просекой, пересёк её и перемещаясь между редкими дубами, растущими на пологом склоне, мелькая коричневым в начинающихся сумерках, отвечал быку, который кругами ходил неподалеку, в папоротнике.
Полюбовавшись на взволнованного близостью соперника Сиплого и послушав его хриплые песни, я пошёл дальше, уже к воротам, и ещё издали услышал, что быки в роще тоже начали реветь.
«Значит – думал я – быки по-прежнему ревут. Но теперь уже только по ночам, а остальное время проводят где – то в лесистых окрестных холмах, а может быть уводят маток в противоположный край парка…»
В роще, как обычно кормилось стадо Злого, который бегал по краю поля гоняя молодых быков. Парочка спичечников, аккуратно переступая, толкались острыми рожками, стараясь не задеть опасно друг друга.
Глянув назад, я увидел огни небоскрёбов и высоток в центра города, которых в лондонском Сити достаточно.
Однако и впереди, на западе, в стороне зашедшего за горизонт солнца горело алое зарево закатного «пожара» и белые облака, подсвеченные снизу, на виду меняли светло розовый цвет на тёмный, сгустившийся малиновый…
И в сумерках, внизу, огибая подошву холма, блестя серебристо – стальной поверхностью, спокойно текла Темза…

По пути к метро, я шёл по людным, заполненным машинами и автобусами улицам, и на углу, стоял крупный пожилой мужчина в длинной серой куртке с седой длинной бородой, предлагая прохожим журнал для бездомных - «Большие проблемы».

7 октября. Два часа дня. Погода солнечная и тёплая. Прошёл в Ричмонд – парк через сад Генриха Восьмого, расположенный на краю пологого склона, спускающегося к широкой долине реки Темзы. Отсюда, с вершины высокого холма, виден собор святого Павла, находящийся на расстоянии шестнадцати километров или десяти миль от Ричмондского холма…
Эта вершина, известна давно и уже в шестнадцатом веке здесь бывая на охотах, пировали короли и их придворные. Вид с холма открывался замечательный и в бинокль, глядя в обратную сторону, я хорошо мог разглядеть Виндзорский замок - резиденцию английских королей, находящийся далеко за окраинами Лондона…

Полюбовавшись разноцветными кронами осенних деревьев, я вышел из сада мимо террасы, заполненного посетителями кафе и перейдя дорогу, завернул за огороженную плантацию, над проволочной оградой густо заросшую кустами рододендрона…
В начале спуска к озёрам, увидел в папоротнике, рядом с десятью упитанными матками, понурого Задиру, который неподвижно стоял в тени дерева и казалось, ничего не замечая вокруг дремал, изредка переступая с ноги на ногу…
Пройдя мимо, я спустившись к берегу озера, свернул налево и по большой луговине, пересекая регбийные поля, пошёл к перекрёстку посматривая по сторонам…
И тут вдруг, увидел за дорогой, большое стадо маток, голов в сто, которые лежали на лугу и казалось заполнили его весь. Подойдя ближе, я увидел, что с ними, с разных сторон стада лежат два доминантных быка. Один – Одиночка, лежал почти в центре, а другой – Рогач, с ближнего ко мне краю. Рассматривая это большое стадо, я подумал, что видимо к концу гона, большинство маток переходят под властвование самых сильных быков, которыми и оказались Одиночка, Рогач и, наверное, ещё Спокойный и Сиплый…
Обойдя по периметру, почти половину парка, я вышел к стоянке автомашин и на луговине, увидел большое стадо пятнистых оленей и несколько маток красных оленей, с которыми лежал Вице – король и неподалеку, несколько молодых быков. Один бык с шестью отростками, стоял чуть поодаль, но когда я к нему приблизился на тридцать шагов, он вдруг испуганно убежал, и я понял, что в конце гона, обычная осторожность возвращается к оленям…
Возвращался я в город, через Южные ворота, и там встретил стадо маток, голов в двадцать и гаремного быка, Злого, который ревел, и в промежутках кормился. Вокруг его гарема, я насчитал ещё три доминантных быка, которые изредка ревели в ответ, но приблизиться к хозяину маток опасались. Они с большим удовольствием кормились, и я подумал, что за время сумасшедшего гона, быки доминанты потеряли около трети своего веса, и едва держались на ногах, иногда буквально спотыкаясь на ровном месте…
Теперь, можно было сделать некоторые выводы…
Гон продолжается около месяца, но скорее это время можно назвать интенсивной фазой гона. В конце гона, как и в начале, быки ревут редко и в основном на зорях – утром и вечером. В парке, маток значительно больше, в пропорциональном отношении, чем быков и потому доминантным особям, приходится тяжело.
Однако с другой стороны, всем доминантным быкам хватает маток, и те, у кого маток меньше в начале гона, допустим не двадцать – тридцать, а пять – семь, те меньше устают, больше сохраняют сил на конец гона и потому, именно у таких быков, в конце гона гаремы самые большие.
Если сравнивать с дикими оленями, допустим из Сибири, то там, у гаремных быков по две – три матки в среднем, а десять – это уже большоё, уникальное стадо. Там, в тайге, быки бегают в начале гона на далёкие расстояния, лишь бы увидеть и сразиться с быком, у которого уже есть матки, а хозяева гарема, стараются увеличить количество маток под своим началом.
… Прошлой осенью, я побывал в прибайкальской тайге и слушал и пытался приманить к себе быка, который был уже с матками. Тот бык – рогач, ответил мне на восходе солнца, и после этого, прошёл мне навстречу по большой пади километра два – три. Он оставил маток, которые его дожидались, где - то в туманной долине таёжной речки, и поднялся навстречу мне, на водораздельный хребтик.
Но драться он не торопился, вёл себя осторожно, и, в конце концов, вспугнутый моими приятелями, ушёл в сторону и возвратился к гарему.
Быки особенно осторожны в тайге, там, где на них охотятся, и тогда, когда у них есть уже матки. Дикие быки намного агрессивнее. Они бьют маток копытами и рогами, когда те пытаются нарушать принятые в гареме законы…
В дикой природе, вообще поведение диких животных намного жесточе, чем в зоопарках или собственно в парках, где за ними, так или иначе, присматривают люди.
…В глухих урочищах тайги, там, где быков не беспокоят, они тоже ревут почти весь день и всю ночь, за исключением полуденных часов. Однако интенсивный рёв проходит ночью, когда на все голоса «поют» большие долины и гребневые вершинки холмов и гор. В тайге, так же как в парке, у каждого гаремного быка и у его маток есть свой участок, вторжение на который других быков рассматривается, как преступление и встреча с таким незнакомцем почти всегда заканчивается дракой…
В тайге, быки после гона, так же как в нашем парке, уходят от маток и собираются в большие «мужские» компании, которые держаться рядом и это помогает оленям защищаться от хищников. Мои знакомые, охотники из Восточных Саян и с Байкала, рассказывали, что по весне, на береговых марянах можно видеть стада быков в пятнадцать – двадцать голов, разного возраста и силы. Рога у таких «стадных» быков разной величины и мощи. Ко времени начала гона, быки расходятся по тайге и начинают гоняться за матками, временами пытаясь отбивать себе ещё и маток из соседних гаремов. Они сражаются, иногда на смерть, часто с теми, с кем были в одном стаде всю зиму и лето.
… Здесь, в Ричмонд - парке, все происходит по извечным природным законам, но с небольшими изменениями. Ввиду полудикого содержания оленей и из – за необычайной величины оленьего стада, на такой сравнительно небольшой территории, схватки их менее жестоки и «кровопролитны». Быков раненых в схватках, я здесь не видел, не считая одного, который захромал в начале гона. А ведь в парке около шестидесяти быков разного возраста, из них около пятнадцати уже зрелых, доминантных особей. Безусловно, драматизм природных отношений намного острее, и жестокость правил инстинкта в дикой природе, намного больше…
Обо всём этом я думал, гуляя по притихшему парку. Отойдя с километр от гарема Злого, я увидел в высокой траве несколько молодых быков, лежащих после кормёжки дружным стадом - для них гон, надо думать, уже закончился…
В сумерках, проходя мимо дубовой рощи, я увидел до десятка маток, лежащих на краю луговины и чуть поодаль, Сиплого, который перегнал сюда своё поредевшее стадо, с вершины холма, где они находились большую часть гона. Тут, наверное, было тише и спокойнее. Да к тому же, на луговине, травы для корма было значительно больше, чем на маленьком пятачке, на вершине холма. Сиплый, лежал спокойно и ни разу не проревел - видимо активность быков, в конце гона возрастает только ночью…

Утро 23 октября. Синее холодно небо над головой и яркие тени от золотого солнца. Вошёл в парк через калитку неподалёку от Южных ворот. Из электрички, вышел на станции Северный Хис, и, глядя на городскую карту, потом долго плутал в переулках на краю парка. Там расположено большое, старинное кладбище и я, из прохладной тени густых зарослей, рассматривал за оградой памятники и могильные плиты, на пространстве, освещённом ярким осенним солнцем.
Грустное настроение поддерживалось ещё тем, что кругом была прохладная тень, и лишь изредка сквозь зелёно – золотую листву пробивались тонкие лучи солнца. Наконец я вышел через калитку на просторы парка, и словно окунулся в океан света.
Здесь в затишье, недалеко от кирпичной стены, огораживающей парк, было тепло и чисто. По песчаным дорожкам, иногда проезжали велосипедисты и проходили пожилые дамы и мужчины, прогуливающие здесь своих собак. Я сидел на скамейке, дышал полной грудью ароматный воздух наполненный запахами опавшей, «сгорающей» в ночные заморозки листвы, и зажмурившись, поворачивался к свету то правой, то левой щекой.
Вдруг, со стороны Ричмонд – Гейша появилось большое стадо маток во главе с ревущим, возбуждённым быком. Это был Злой. Тут же, с другой стороны, появился Рогач и напрямик, лёгкой рысью, уверенный в себе, прибежал драться. Заметив его, Злой тоже перешёл на рысь, и вскоре они, напрямик, сошлись, почти в середине стада маток, и кинулись в бой, яростно и стремительно.
Застучали столкнувшиеся, сцепившиеся рога. Налились кровью выкаченные из орбит глаза. Куски дёрна полетели из под копыт… Сквозь сжатые зубы, иногда слышно было рыканье и тяжёлое сопение…
Сначала Злой, молниеносно крутя головой, постоянно меняя направление ударов рогами, заставлял тяжёлого Рогача отступать, и крутиться на месте вслед за Злым…
Но постепенно, Рогач перехватил инициативу, напружинив изогнутый хребет, своими мощными рогами, выбрал лучшее положение и начал перебарывать противника… Вскоре, начал отступать уже Злой… Разгоняясь всё больше, Рогач используя массу большого мускулистого тела, всё дальше и дальше гнал – теснил соперника, который устал и уже не мог сопротивляться…
В какой то момент, Злой потеряв уверенность, отступил, резко отпрыгнул от Рогача, развернулся и галопом, спасаясь от острых рогов победителя, отбежал на безопасное расстояние, а потом, понуро, пошёл в противоположную сторону, оставив своих маток в «плену» у Рогача. Эта схватка длилась необычно долго - около десяти минут и оба быка устали, дышали часто и глубоко, выпуская из разгорячённых глоток, через влажные, чёрные ноздри, струйки беловатого пара.
Всё представление длилось минут двадцать и после, побеждённый Злой, ушёл в обратную сторону, а Рогач медленно погнал завоёванных маток в сторону своего гарема.
Я последовал за Рогачом и матками, до ближайшей кошеной луговины, с зелёной отавой, где кормился гарем победителя. Он между тем, гордый и возбуждённый своей победой, над Злым, стал гоняться за матками, или, трогая лежащую копытом, заставлял её встать, а потом обнюхивал лёжку. Многие матки убегали от приставаний Рогача, но одна отбежав немного, остановилась и дождалась повелителя.
Тот взгромоздился, на матку, и войдя в неё, оставался в таком положении некоторое время, а потом встав почти вертикально на задние ноги, ударил её в последний раз, и буквально «выбил» её из под себя. Матка, отскочив на несколько метров, остановилась, словно испытывая вновь и вновь пережитое чувство, и потом медленно пошла за Рогачом, задрав свой короткий хвостик...
Рогачь, между тем, успокаиваясь, походил вокруг, потом отогнал молодого быка, лежавшего метрах в двадцати от стада, и после этого сам лёг…
Он бесконечно устал, за этот сумасшедший месяц непрестанного, нервного и физического напряжениния. Он давно бы всё бросил и ушёл кормиться на зелёные луговины, но инстинкт, держал его, словно на невидимой привязи, и заставлял делать то, что природа заложила в каждого оленя, в каждого быка - самца…
Во взрослом состоянии, несколько лет жизни, ему приходится всю заботу о будущем поколении оленьего стада брать на себя, хотел бы это Рогач или не хотел…
Рядом, на той же поляне лежало стадо Одиночки, состоящее из примерно пятидесяти голов маток и телят и десяти – двенадцати разновозрастных быков, которые, наверное, часто из родственных чувства жили вместе с гаремом, но чуть в стороне…
Одиночка, то ложился то вставал, бродил внутри стада обнюхивая и гоняясь за матками, потом обиженно ревел и с злым хрюканьем, на галопе, гонялся за «спичечниками»…
… Продолжая обход парка, перейдя дорогу по направлению ко дворцу, я увидел ещё гарем из двадцати оленух с которым рядом, лежал Вице - король и отдыхал от ночных похождений…
День был солнечный яркий с ветерком, срывающим с деревьев полузасохшую, желто – коричневую листву, летевшую ещё какое – то время по воздуху, вращаясь в разные стороны… И потом, листва, упав на траву или на землю, умирала, оставаясь неподвижной м медленно перегнивая, со временем становясь питательной средой для будущих трав, деревьев и новых листьев.
Кое – где, под деревьями лежал, разных оттенков коричневого, плотный ковёр из умерших листьев, искусно вырезанных по одной и той же «выкройке», но разных размеров. Было немного странно и грустно видеть это произведённое природой высокое искусство живописи и ваяния, которое уже медленно умирало на земле, и через несколько недель, должно было превратиться, под морозными ноябрьскими инеями и холодными дождями, в тёмно – серую слякоть…
… Серая дымка поднималась над лесистыми прозрачными горизонтами, и вода посередине парка была видна издалека и темнела синими, холодными зеркалами, отражая заходящее солнце. Под порывами пронзительного ветра, касающегося воды, где - то посередине водных поверхностей, озёра «испуганно» покрывались мелкой рябью, а голые кусты униженно кланялись, приветствую приходящую смену сезонов…
Низко – низко, гортанно переговариваясь, пролетел косяк канадских, крупных чёрных с белым, гусей, и завернув за рощу, сел на одно из озёр, неподалёку от Южных ворот..
Выбрав место за невысоким бугорком, спрятавшись от неприветливого ветра, я сел на травку, сьел свои фрукты, взятые с собой из дому для подкормки, а потом, подложив сумку под голову, закрыл глаза и задремал на пятнадцать минут, слушая шуршание сухого папоротника вокруг, звонкое карканье ворон и крики, как обычно, суетливо встревоженных галок…
Где - то на вершине холма, коротко и однообразно ревел бык, и осмотревшись, я вдруг увидел в чаще деревьев, крупного быка, молча пересекающего распадок. Он двигался медленно, и его коричневый одинокий силуэт был хорошо виден среди поваленного ветром и растоптанного копытами оленей, зелёно – коричневого папоротника.
Я поднялся и пошёл к выходу, по асфальтированной дорожке идущей невдалеке и параллельно дороге. На луговине, около дома егеря, кормились матки и рядом, щипал травку Черныш. Он был намного спокойнее, уже не суетился, а мирно и жадно кормился, восполняя силы, потерянные за время гона. Раз в полчаса, он как – то равнодушно и коротко ревел, и не получая ответа из притихшей округи, продолжал кормиться.
Рядом с его гаремом паслись молодые быки, на которых Черныш уже не обращал внимания…
… Пройдя дальше, рядом с дубовой рощей, я увидел лежащего, грустно – разочарованного Злого, который тяжело переживал своё поражение от Рогача, и страдал от одиночества и обиды. Я, конечно, ему посочувствовал, но подумал, что таковы законы природы и надо ко всему происходящему в ней, относится философски. У меня на виду, Злой поднялся и не дождавшись своих маток, направился в другой конец парка, видимо надеясь присоединиться там, к уже свободным от гаремов, доминантным быкам.

Утром этого дня, я думал, что гон уже закончился, но оказалось, что хорошая погода подбодрили бойцов и они вновь стали реветь и драться, хотя уже без особого напряжения и страсти…
Я вспомнил, как несколько лет назад, ещё живя в Сибири, ездил в начале зимы, в кедровую тайгу, «бить орехи». Там, однажды вечером выйдя из зимовья, под редкий, падающий тихими хлопьями, снежок, я вдруг услышал из темноты, снизу, рев изюбра, хотя гон в тех местах, закончился почти месяц назад.
Я проревел в ответ, старясь с непривычки не очень фальшивить...
Бык отозвался, и мы, какое - то время переговаривались с ним. Но ни он, ни я, не хотели идти друг к другу навстречу, и потому, наша перекличка вскоре закончилась…
Я вошёл в освещённое керосиновой лампой зимовье и продолжил ужин…
Тогда, я подумал, что рёв растягивается иногда, по времени на несколько месяцев, хотя ни страсти, ни ярости в быках уже не вызывает…
В последний раз во время гона, я побывал в парке в первых числах ноября. Погода была прохладная и ветреная. Я вошёл в парк через калитку, и поднявшись по дорожке вверх, на гривку. внезапно увидел стадо маток, выходящих из леса, с противоположного склона, и с ними, быка с шестью отростками на рогах… Они шли длинной вереницей и бык исхудавший и уменьшившийся в размерах, шёл неторопясь и оглядываясь на меня, но уже без раздражения, а из осторожности. Проводив оленей глазами, я тихонько пошёл дальше…
Спустившись к дороге, у стоянки, я на ближней луговине увидел стадо пятнистых оленей, среди которых лежали матки благородных оленей и чуть с краю, грузного Рогача. Он лежал неподвижно, не обращая внимания на моё приближение, но молодые быки, заметив человека, вставали и уходили в сторону, стоило мне приблизиться на двадцать шагов. Рогач, один раз сделал попытку зареветь, не вставая, но из пасти раздалось только прерывистое тихое мычание.
Светило солнце, зелёная трава, отросла за осень, и олени с аппетитом поедали её. Мир и покой возвратился в парк и вместе с приходом холодной осени… Листья на деревьях, увяли и почти все облетели, под порывами холодного настойчивого ветра.
Я, обойдя смешанное стадо оленей, прошёл через гору, мимо дворца, вышел на дорогу и пошёл по ней к перекрёстку. В одном месте обернувшись в сторону озёр, я увидел несколько доминантных быков и среди них Хриплого и Вице - короля, которые паслись на ходу, направляясь в сторону большой луговины - быки снова начинали сбиваться в стадо, и потому переходили на привычное место. Пройдя дальше уже по асфальту, за перекрёстком, увидел большое стадо благородных оленей. В основном это были матки и сеголетки – телята, но среди них, уже не соблюдая дистанции, кормились и молодые быки и два доминанта, одним из которых был Одиночка. В наступающих сумерках, я прошёл сквозь стадо, стараясь, лишний раз не пугать оленей.
Выйдя на асфальтовую дорожку, вдруг различил силуэт молодого оленя и двух взрослых маток, стоявших около заросшего осокой пруда. Видимо они приходили на водопой. Я перешёл на другую сторону, подкрался поближе к оленям и протрубил раз, а потом и второй. Они остановились внимательно глядя в мою сторону и долго стояли так, ожидая продолжения.
Бык вскоре ответил мне один раз, но в мою сторону не пошёл. Так мы долго и неподвижно стояли: олени на лугу, я спрятавшись за дерево!
Сумерки сгущались и вздыхая, я повернулся и пошёл на выход, к Ричмондским воротам…

Заметно похолодало и хотя было, только пять часов вечера, ночь надвинулась на парк и в городе зажглись яркие электрические огни. Проходя по улице, в одной из стеклянных витрин, я увидел нарядную новогоднюю ёлку и пушистых, ватных белочек, сидевших на серебристых, искусственных еловых веточках…
«Новый год не за горами, - с улыбкой подумал я – а там смотришь, и весну недолго ждать».
Навстречу, вдоль улицы, дул резкий прохладный ветерок, и я застегнул все пуговицы на куртке…

7. 12. 2007 года. Лондон. Владимир Кабаков.








Зимняя охота.


"Тот, кто считает живое существо убийцей, так же как и тот, кто думает, что оно может быть убито, не обладает знанием, ибо душа не убивает и не может быть убита. «Бхагават гита»


…Зима к январю развернулась во всю ширь. Ударили морозы. Нападало много снега. В низких болотинках, в узких крутых распадках сугробы легли до семидесяти сантиметров глубиной. Лес притих и насторожился…

…Над заснеженной тайгой вставало обычное зимнее утро. Мороз ещё вчера, к вечеру, чуть сбавил и на ветках кустарников образовался белый иней, кристалликами льда осевший на подсохшей коре и остатках сухих листьев на ветках.
… Молодой лось, лежащий в густом, серо – зеленоватом, молодом осиновом подросте, поднял голову, осмотрелся и прислушался.
Тёмный горизонт, на востоке прорезала сине – серая полоска зари и чувствуя, что ночь заканчивается, зверь не торопясь поднялся на длинные, нескладные ноги и огляделся с высоты своего немалого роста.
Понюхав воздух подвижными губчато-чёрными ноздрями, он сделал первые несколько шагов и вновь прослушал округу – всё было спокойно и осторожный зверь, привычными переходами тронулся в сторону крутого, засыпанного снегом по брюхо склона, за которым и было то, заветное, место.
Вокруг, пахло оттепелью и потому, он решил перейти на соседний кормовой участок рядом с небольшим курумником, подле которого было намного просторнее и виднее, чем в обычной тайге…
Шёл зверь не спеша, часто останавливаясь и прислушиваясь. Совсем недавно в округе появились волки и однажды, лось уже убегал от них в долину соседней речки. Волки гнались за ним несколько километров и только в заснеженном сивере отстали - свернули в другую сторону, в сосняки, в которых снегу было поменьше.
Тогда, лось жил в незнакомом лесу почти две недели, а потом возвратился в обычные места обитания, где он знал уже каждую большую кочку в болоте, каждое приметное дерево в лесу и ночью без труда находил нужное ему направление и место…

Тайга кругом постепенно просыпалась от долгого ночного ожидания света. Снег укрывал всё белым пушистым «одеялом», и потому, даже рассветные сумерки позволяли видеть ясно и отчётливо на белом фоне, любое движение.
На наледи, где уже несколько недель лежали останки задавленного и съеденного волками оленя, мелькнула тёмная тень пушистого соболюшки, который наведывался сюда каждую ночь, подъедая остатки волчьего пиршества.

… Переходя наледь в самом широком её месте, лось, с оглушительным треском провалился под лёд левой задней ногой, напрягшись скакнул вперёд, прошёл несколько шагов рысью и убедившись, что по краям, наледь значительно толще и без пустот, вновь перешёл на спокойный шаг.
На крутой, заросший мелколесьем склон, зверь поднимался зигзагами, иногда останавливаясь и объедая ветки у молодых осинок. Он сламывал их, зажав между большими плоскими зубами, а потом, двинув головой отрывал от ствола, с помощью языка направлял корм в рот и ворочая нижней челюстью как жерновом, перемалывал, а проглотив, тянулся за новой.
Чем выше он поднимался из долины, тем шире открывались ещё сумеречные горизонты – стали видны длинные изломы лесистой гривы водораздельного хребта. На белоснежном фоне, они чернели неровной линией щетинно-обмороженного, застывшего в неподвижности леса, с гладкими снежными полянами, проглядывающими сквозь беспорядочную графику переплетения чёрных веток ближних кустарников.
Постепенно, на востоке открылась глубокая широкая долина реки, вдоль которой, из – за низкого здесь горизонта, как всегда неожиданно, брызнуло алыми лучами восходящее солнце…

Мороз, несмотря на оттепель, на рассвете был изрядным и черная, жесткая шерсть на шее лося покрылась белым налётом инея, образовавшегося от тёплого дыхания, вырывающегося струйками из подвижных ноздрей…
Перевалив гребень, войдя в смешанную, елово-сосново-березовую тайгу, молодой лось – бык с трёх отростковыми рожками, чуть спустился в небольшой распадок с северной стороной гривы и степенно дошагал до курумника, начинавшегося под вершинными скалками.
Он переставлял длинные сероватые ноги, покрытые короткой, жёсткой шерстью, сгибая их в суставах как ножки циркуля, а потом, прямо вставлял в снег, словно точки расставлял.
Следы оставались за ним неровной цепочкой снежных вмятин, отделённых одна от другой почти метровыми расстояниями…
Войдя в частый, светлый молодой осинник и постояв там, какое – то время прослушивая округу, лось со вздохом лёг не обтаптываясь и положив голову на белый, мягкий, свежевыпавший снег, закрыв глаза задремал слушая, как потрескивала кора на промёрзших берёзовых стволах, в холодной низине ближнего, узкого распадка.
Ярко-красное на рассвете, солнце, поднимаясь выше над горизонтом поменяло цвет диска на дымно – золотистый; синеватый в тени распадков снег под его лучами заблестел, заискрился изумрудными огоньками, создавая невиданную картину драгоценного природного великолепия…

Лось дремал спокойно, однако заслышал шевеление внизу долинки и лёгкое поскрипывание промороженного снега, поднял голову осмотрелся и увидел далеко под собой, на неширокой промёрзшей до дна, ручьевой наледи, коричневого оленя – самца, с серыми пяти-отростковыми рогами, переходящего болотистую долинку поперёк.
Лось на всякий случай понюхал воздух и не уловив ничего опасного для себя, вновь положил голову на снег и прикрыл крупные, темно – блестящие глаза веками с длинными, заиндевелыми ресницами…
С его лёжки, во все стороны открывался хороший вид, а место в котором он лежал, было окружено с трёх сторон засыпанным снегом курумником, по которому к зверю было трудно подойти неслышно и незаметно. С четвертой стороны, серой стеной стоял чащевитый осинник, и ближние подходы к нему тоже хорошо просматривались…

… Большой город, как обычно зимой, просыпался медленно. Вначале в отдельных окнах больших тёмных домов загорелись редкие желтоватые электрические огни, потом по чёрным, кое – где обледенелым лентам асфальтированных дорог, побежали ворча и фыркая моторами, проснувшиеся автомобили…
На тротуарах, засыпанных сверху белой утренней порошей, зашуршали, зашелестели шаги первых прохожих торопящихся на работы…
Постепенно, на остановках начали скапливаться не выспавшиеся, подрагивающие от утреннего озноба люди. Прошло несколько первых, промороженных за ночь троллейбусов, а потом появились и легковые авто, спешащие в сторону рабочих окраин.
В свою очередь, из пригородов, устремились в центр города служащие…

Когда над широкими белыми просторами замерзшего и покрытого снегом водохранилища, скользнули алые лучи восходящего на востоке солнца, город уже шумел и шевелился обычной суетой рабочего дня…
К полудню, к обеду, суета чуть увеличилась, чтобы через час вновь успокоится до вечернего разъезда по домам.
Зимний день был холоден, сер, неуютен и казалось, не успев начаться заканчивался, вновь погружаясь в тяжёлую, озябшую дремоту…

…Гена завёл свой микро – автобус, мельком глянул в зеркало бокового вида, включил заднюю передачу, чуть отъехал назад разворачиваясь, потом вновь переключившись нажал на газ и быстро выехал со двора. Вскоре, свернув в промежуток между домами, он попал на магистральную улицу.
Его сын Максим, сидел справа, на переднем пассажирском сиденье и сквозь начинающие оттаивать окна автомобиля, посмотрел направо и кивнул головой. Гена боковым зрением увидел этот кивок, прибавил скорость, вливаясь в оживлённое, но осторожное движение автомашин по заледенелой автостраде…

Заехали за Федей, который ждал их уже с полудня, и начинал волноваться.
Всё его охотничье снаряжение было давно уложено в рюкзак и в полиэтиленовые мешки, а он, в нервном ожидании смотрел очередной русский бесконечный детектив с симпатичными и незлыми оперативниками, больше похожими на учителей младших классов; с грудастой красавицей - заместителем прокурора, которая ненавязчиво ими распоряжалась.
Трупы и убийства происходили где – то за кадром и потому, оставалось любоваться хорошо окрашенными длинными и пышными волосами прокурорши и её большими карими глазами...

Сам Федя был подполковником милиции в отставке, но со своим круглым, веснушчатым лицом, с редкими рыжеватыми волосами на голове, не вписывался в телевизионные героические каноны и больше был похож на пожилого, хорошо сохранившегося дворника…
Тем не менее, он окончил два института и сделал приличную карьеру дослужившись до начальника отдела. По работе ему пришлось увидеть не один десяток трупов и потому, он неосознанно благодарил создателей фильма за невольную деликатность…
Наконец во дворе посигналил Генин микроавтобус и Федя стал торопясь одеваться и обуваться в лесную одёжку…

С кряхтеньем, влезая в машину, он спросил: - Вы чего – то сегодня долго? - но не получив ответа, поудобней устроился и стал смотреть в окно, ощущая внутри возникновение блаженного чувство освобождения на ближайшие дни, от унылого и однообразного пенсионного быта…
А то, что Гена иногда бывал груб – так он к этому привык за долгие годы приятельства, ещё со времён совместных тренировок и соревнований – они оба в молодые годы занимались коньками…
Между тем, машина миновала пригороды, выехала на безлюдное шоссе и понеслась вперед, освещая на поворотах молчаливо – таинственный, запорошённый снегом сосновый лес подступающий к дороге слева, тогда как справа простиралась широкая заболоченная, заросшая кустарником и редким березняком, речная долина…

Изредка, то слева, то справа, из темноты возникали яркие холодные электрические огоньки небольших деревушек и дачных посёлков, разбросанных вдоль дороги, в бесконечно дремучей тайге, начинающейся сразу за городом… Огоньки неожиданно возникали впереди и сбоку, а потом, пробежав перед окнами машины, так же неожиданно, тонули в темноте наступившего, долгого морозного вечера, позади…
Поднявшись на перевал, привычно тормознули, громко хлопая в ранней ночной тишине дверцами вышли из машины. При свете лампочки в кабине, разлили водочку по пластмассовым стаканчикам, чокнулись и под ироническое Генино: - Будем! –выпили и после, крякая, вытирая губы ладонями закусили бутербродами с колбасой.

Черное небо над головами, светилось холодной серебряной россыпью звезд и звёздочек. Созвездие Большой Медведицы, выделялось среди них яркостью и висело низко над горизонтом, показывая, что длинная зимняя ночь только началась…
В деревню Черемшанку, приехали часам к восьми вечера.
Осторожно переехав заснеженную речку по полуразваленному мосту, подъехали к деревянному, с светящимися окнами домику, стоявшему на длинной широкой улице протянувшейся вдоль речки.
Услышав гул мотора и хлопанье дверок, из дома вышел хозяин, включил свет над крыльцом и после приветственных рукопожатий, пригласил приехавших внутрь.
В домике был накрыт стол - хозяева, отец и сын, тоже только сегодня приехавшие, в тепле натопленного большой печкой пространства, собирались ужинать.
После крепких рукопожатий, вошедшие, щурясь от яркого электрического света, сняли куртки, тяжёлые башмаки и оставшись в носках, уселись за стол уставленный вкусными закусками, потирая руки и оглядывая после-праздничное, продуктовое изобилие…
Тут были и ярко – красные, круглые маринованные помидоры, солёные зеленовато – желтые пупырчатые огурчики с чесноком и стеблями укропа, солёное сало нарезанное тонкими ломтиками. копченая колбаса с белыми вкраплениями жира на темно – коричневом фоне, куриные ножки на большой ещё дымящейся жаром сковороде, ржаной круглый хлеб, толстыми ломтями лежащий в плетённой соломенной хлебнице.
От большой, покрашенной белой известью печки, веяло теплом и уютом…

Как обычно, в начале застолья, произошла небольшая заминка, прервав которую, хозяин - пилот аэрофлота на пенсии, поднял свою рюмку и провозгласил тост: - За прошедший новый Год, за здоровье и удачу!
Все, позванивая рюмками дружно чокнулись, выпили и принялись закусывать маринованными маслятами застывшими в прозрачном, тягучем желе и нарезанной мелкими жирными ломтиками солёной селёдочкой с луком, залитой желтоватым подсолнечным маслом…
Незаметно возник общий разговор и бывший пилот Аэрофлота, вдруг вспомнил, как однажды, в канун Нового Года, когда он был ещё вторым пилотом, их самолёт с пассажирами на борту, садился на занесённое глубоким снегом поле аэродрома, на брюхо.
Пассажиры были в приподнятом настроении, особенно те, кого дома ожидал праздничный стол. Никто из них, конечно, не знал, что у самолёта не выпускается левое шасси, и конечно никто не заметил нервозности бортпроводниц, которые особенно тщательно проверяли привязные ремни…

Тогда всё обошлось благополучно, но командир корабля первым выскочил из кабины через аварийный люк, за что и был впоследствии разжалован и выгнан из авиации, правда вполне вежливо и без скандала…
Следующую рюмку выпили в память об умершем три года назад, в тайге, на охоте, соседе и друге Александре Владимировиче.
Гена опрокинув рюмку в рот одним глотком, не торопясь закусил и вздыхая, вспомнил смерть старого охотника:
- Александр Владимирович, земля ему будет пухом, умер счастливым человеком. Он, конечно, ждал смерти, потому что врачи его предупредили - любая нагрузка может его убить. Но он не хотел примириться с вынужденной неподвижностью и посмеиваясь говорил, что прогулки по лесу инфарктникам даже очень полезны…
Гена отщипнул корочку от куска хлеба, пожевал её и после небольшой паузы продолжил:
- Вот он и умер в хорошем настроении, в красивом месте, в радости, потому что в тот день мы добыли справного боевого изюбря. Александр Владимирович был охотник и потому радовался удаче!
А потом он умер, по существу за несколько секунд… Упал, потерял сознание и перестал дышать – больное сердце остановилось…

Молча разлили по третьей, не чокаясь выпили и стали есть праздничные разносолы…
Встали из – за стола в десять часов вечера и несмотря на уговоры хозяина переночевать в доме, решили ехать в тайгу, в зимовье и там уже располагаться на ночлег…
Поблагодарив хозяина и сына за гостеприимство, тепло попрощавшись с ними, охотники вышли к машине, постояли, посмотрели на холодно – тёмное звёздное небо, потом расселись по местам и тронулись вдоль молчаливой, с чёрными силуэтами домов, с обеих сторон, улице, в направлении выезда из деревни.
Опять переехали полу разломанный мост, прокатились мимо заснеженных покосов и въехав в тайгу, переваливаясь с боку на бок на ухабах, покатили по разбитой лесовозами дороге, вдоль светлеющего в глубоком снегу под ярким светом фар, заметённому старому следу вездехода - грузовика.
Машина, урча мотором, медленно «брела» по занесённой колее и любая попытка вырулить на «не затоптанный» снег, оканчивалась неудачей – борта промёрзшей колеи не давали микроавтобусу съехать на обочину - приходилось преодолевать упорное сопротивление подмёрзшей корки льдистого наста…
Несколько раз, микроавтобус, буксуя и дрожа от напряжения останавливался, и Гена резко переключаясь, отъезжал чуть назад, а потом разогнавшись брал «приступом» неожиданное препятствие.
Выкручивая «баранку» то вправо, то влево, он напряжённо вглядывался вперёд, высматривая более надёжные для проезда места…

Наконец глубоко промёрзший, жёсткий след грузовика закончился, и микроавтобус стал подобно буксиру, не быстро, но ровно, преодолевать снежную целину и расслабившись, Гена заговорил:
- Я помню, как однажды, перед Новым Годом, мы ехали на «Уазике» на берлогу, в окрестностях ангарского водохранилища. Тогда был сильнейший мороз и мы, переезжая речку, вдруг провалились в глубокую промоину задними колёсами.
Кое-как выбравшись из машины на берег, мы обсуждали возможности вызволения Уазика. До берлоги надо было проехать ещё несколько километров…
Над промоиной поднимался морозный пар, и тайга стояла вокруг в угрожающем, холодном безмолвии…
- Мы продрогли в течении нескольких минут, но успели подрубить лёд под задними колёсами машины, и размотав лебёдку, которой, к нашему счастью была оборудована машина, зацепили её за ствол толстой упавшей на берегу берёзы и включив мотор, в натяг, по чуть чуть, стронулись с места…
- Все пытались помогать Уазику, подталкивая его с боков и общими усилиями машина наконец выбралась на берег…

- Ну а берлога как? – спросил после долгой паузы Федя, который ещё ни разу не был на медвежьих охотах.
Гена заулыбался и ответил: – Ну, тогда, мы добыли справного медведишку, на котором было жиру толщиной с ладонь. Я всю зиму жарил себе медвежьи отбивные - вкус исключительный, а если ещё рюмочкой водки сопроводить, для повышенного пищеварения, то…
Он не договорил фразу и тихонько рассмеялся…
За окнами, в свете фар, проплывала ночная насторожённая, холодная тайга, заваленная сугробами промёрзшего снега…
Вскоре выехали на болотину, на бывшие колхозные покосы, ограниченные по сторонам частыми зарослями тальника.
- Тут совсем недалеко – прокомментировал Гена. Он хорошо знал эти места и потому расслабился – самоё плохое было уже позади…

Радуясь удачному заезду к зимовью, он неожиданно продолжил свой рассказ:
- Я в тот раз, впервые, несколько раз варил холодец из медвежьих лап - вот это деликатес! Я из книжек знал, что самое вкусное в медведе – это медвежьи лапы, знал, что в Китае лапы продают, чуть ли не на вес серебра.
Но когда сам попробовал холодец, только тогда понял, что это действительно редкая вкуснятина.
- Вкус такого холодца совершенно изумительный – тонкий, нежный, питательный и видимо очень полезный, если не прямо лечебный. Ведь медведи часто питаются на лугах и полянах замечательными корешками и потому их мясо вообще целебное…
Гена прервался, выезжая на широкую поляну, разворачиваясь сделал большой круг, затормозил, остановился и включив внутренний свет в салоне автобусика, произнёс: - Ну, вот и приехали!
Охотники, хлопая дверцами вышли из машины, покряхтывая и разминая ноги после долгого сидения.
Стояла глухая ночная пора и снег в свете фар был неестественно бел и непорочен, чёрное небо светилось звёздами, а в серединке небосвода, был виден Млечный Путь протянувшийся от края до края…
Гена привычно скомандовал: - Предлагаю сегодня подняться в зимовье с минимумом вещей, а завтра с утра, прийти и забрать всё остальное…
Никто не возразил и потому, собрав лёгкие рюкзаки, охотники, оставив позади себя одинокую, остывающую от перегрева, потрескивающую металлом машину, цепочкой тронулись к зимовью.
Пройдя немного по снежной, подсвеченой звёздным небом, луговине, поднялись на склон примыкающий к речной долине и шагая след в след по глубокому снегу, свернули по диагонали в сторону темнеющего впереди распадка, заросшего редким молодым ельником…
Зимовье встретило охотников сонным молчанием и промёрзшими стенами. Пока Гена разводил огонь в печке, Максим и Федя, очистив от снега, ещё осенью заготовленную поленницу дров, развели костёр снаружи.
Яркое пламя отбрасывало лёгкие тени на окружающие зимовье деревья, застывшие в снежной дрёме, осветило, оживило белые пространства вокруг.
Взяв из зимовья большие закопчённые котелки, набив их снегом, подвесили над огнём решив не варить кашу перед сном, а ограничится чаем с бутербродами.

Из зимовья, через печную трубу вскоре повалил серый дым, вперемежку с яркими искрами и раздались потрескивания и гул сильного пламени.
Костёр тоже быстро разгорелся, конус огня мелькая языками жёлто – алого пламени, высоко поднялся над землёй и через десять минут, снег в котелках растаял и шипя, касаясь раскалённых краёв закипела вода.
В это время в зимовье, пока напарники занимались костром, Гена зажёг свечу стоявшую в пустой консервной банке на подоконнике, соорудил на столе подручные закуски: варёную лосятину, оставшуюся ещё от прежних охот, прихваченное из домашнего холодильника соленое, белое с розовыми мясными прослойками свиное сало, репчатый лук нарезанный длинными дольками, ароматный пшеничный хлеб…
Вдобавок, он выставил бутылку водки и поставил каждому по пузатой пластмассовой кружке…

Через полчаса Гена с сыном и Федя, уже сидели на нарах вокруг стола и закусывали выпитую, обжигающе холодную водочку. Максим, молчавший всю дорогу не удержался и проговорил: – Как здесь хорошо! И главное, что завтра в больницу на службу не надо идти и можно хорошенько выспаться…
Похрустывая дольками лука, прожёвывая вкусные закуски, все понимающе закивали головами…
Спать улеглись где – то около двух часов ночи. К этому времени, в зимовье стало жарко и непонятно откуда появившаяся мышка, зашуршал полиэтиленовым пакетом оставленным под столом…
Гена с Максимом заснули почти мгновенно, а Федя долго ворочался, искал удобную позу, то сбрасывал с себя куртку, то вновь ею укрывался. Он представил себе как дома в это время, лёжа в широкой двуспальной кровати рядом с супругой, при свете ночника обычно дочитывал очередной детектив и потом, удобно завернувшись в тонкое одеяло, медленно засыпал, вспоминая очередную серию увиденного накануне фильма «про милицию».
А здесь было темно и тесно, тревожные отсветы из печного поддувала мелькали лёгкими тенями по земляному полу и в углу, упорно скреблась невидимая мышка…

Через время, Федя и сам не заметил как заснул.
Часа через три, он проснулся от холода пробиравшегося к телу через щели в лежащем сверху ватнике. Гена и Максим, закутавшись с головой спали, чуть посапывая на вдохе.
Поворочавшись Федя встал, наложил дров в ещё тёплую печку, снизу, между поленьями впихнул несколько полосок бересты, чиркнул спичкой, зажёг огонь и стараясь не скрипеть дверью вышел из избушки.
Снаружи было темно, холодно и тихо.
Тёмные силуэты деревьев на фоне белого снега, стоявшие вокруг маленького зимовья молчали и были совершенно неподвижны. Звёзды на небе утратили свою яркость, их сделалось значительно меньше и Большая Медведица, повернулась вокруг своей оси почти наполовину. Мороз прибавил и стали слышны сухие выстрелы лопающейся промёрзшей коры.
Зайдя за угол и сделав свои дела, Федя подрагивая всем телом, вернулся в зимовье, поплотнее закрыл дверь и улёгшись на нарах слушал, как разгоревшись, загудел в трубе огонь.
Поворочавшись, Федя заснул и в зимовье наступила тишина, прерываемая только мерным дыханием спящих людей...

…Лось кормился уже несколько часов. Глаза его привыкли к ночной темноте и изредка останавливаясь в жевании, он вслушивался и вглядывался в ночную тайгу. Было тихо и безветренно и потому, в соседних кустах шиповника, слышно попискивала маленькая мышка, пробегающая глубоко под снегом по своим снеговым тоннельчикам.
Почувствовав сытость, лось ещё постоял, послушал, несколько раз втянул подвижными ноздрями холодный воздух и не торопясь, прошёл через чащу, высматривая удобное место с хорошим обзором, с курумником в тылу. Потом потоптался выбирая площадку поровнее и лёг, подломив под себя вначале передние ноги, а потом опустил круп на снег, подогнув нескладные, угловатые задние.
Зверь ещё какое – то время лежал подняв голову на длинной шее, осматривался, а потом задремал и положил голову на снег…

...Два крупных волка поднялись из лёжек почти одновременно. Они ночевали под толстой, пушистой елью, растущей на краю небольшой полянки, на краю широкой речной пади, неподалёку от журчащей подо льдом речки.
Зевая и потягивались, волки встряхнулись всем телом, потом разошлись на несколько метров. Тот, что покрупней, задрав правую ногу, помочился на кустик желтой прошлогодней травки, потом энергично разбросал снег задними лапами.
Второй волк – это была взрослая волчица, с прокушенным в давних драках правым ухом, не стоявшем круто вверх, а чуть согнутым у самого основания и потому несимметричным, присела на задние лапы и чуть приподняв одну из них, прожгла мочой узкое отверстие в снегу.
В это время, первый волк высоко подняв голову и чуть подрагивая крыльями чёрного носа, понюхал воздух, не торопясь обежал полукруг по поляне и пробравшись сквозь елово-ольховую чащу, вышел на наледь. Волчица последовала за ним…

Вновь остановившись, они осмотрелись и направились вперёд, навстречу предутреннему ветерку, по дороге обходя частые куртинки молодых ёлок и стараясь выбирать чистые от кустарниковых зарослей, пространства.
Вскоре речка сделала крутой поворот и волки, сойдя с наледи в глубокий снег, перестроившись на ходу, начали, идя след в след, подниматься на пологий склон через бывшие вырубки, заросшие молодым березняком, ольховником и редко встречающимися сосёнками.
Они по-прежнему шли навстречу ветру, изредка останавливались, прислушиваясь и принюхиваясь чуть подрагивающими ноздрями...
Поднявшись на гривку, волки разойдясь тронулись лёгкой, ровной рысью вдоль гребня, перпендикулярно направлению ветра.
Был тот предутренний час, когда в тайге становится особенно темно и тихо, когда копытные после продолжительной кормёжки, ложатся на отдых…

Волки шли, автоматически переставляя ноги в одном и том же среднем ритме и делали это почти бесшумно…
Через некоторое время на востоке, прорезалась едва заметная синеватая полоска утренней зари и на противоположном склоне широкой пади стали различимы большие массивы тайги…
Пройдя участок леса с поваленными весной, во время ветровала, крупными осинами, волки соединившись вновь пошли след в след и дойдя до пологого спуска, резко свернули и через несколько минут, спустившись с гривки, остановились на перекрёстке небольших распадков, поднимающихся из долины ручья в крутой склон, заросший густым молодым сосняком…
Вдруг, их внимание привлёк необычный звук треснувшей ветки в осиннике, растущем в низинке между распадками. Волки насторожились и когда треск повторился, с места в галоп тронулись в том направлении…

Молодой олень уже заканчивал кормиться чувствуя, как наполненный перемолотыми осиновыми ветками желудок начал оттягивать брюхо книзу. Он, стоял в густом осиннике и потому, двигая головой, иногда задевал рогами за нижние сухие ветки на тонких стволах…
Уже тронувшись по направлению к лёжке, он вдруг услышал шум упавшей снежной шапки, обвалившейся с изогнутого снегопадами куста шиповника.
Мгновенно замерев, в предутренней тишине олень отчётливо услышал лёгкие звуки волчьих прыжков и рванувшись с места, поскакал не разбирая дороги чуть по диагонали, в сторону гребневой вершинки!
Теперь уже, волки преследовали его по слуху, стараясь завернуть зверя вниз, в долину…

И через какое – то время это им удалось. Олень увидел впереди, в вершинке крутого распадка непроходимую чащу ольшаника, и свернув чуть влево, постарался поскорее обежать это неожиданное препятствие.
Волк - вожак, напрягая все силы, ускорился и стал огибать чащевитый участок справа, а волчица, словно угадав его замысел, чуть сбавила ход и побежала параллельно следу оленя, оставлявшему на снегу, небольшие прыжковые ямки, от всех собранных во время приземления, четырёх копыт, чередующиеся через пять - шесть метров – такова была длинна прыжка испуганного зверя...
Олень на ходу услышал, что волки начали отставать и тоже чуть сбавил ход, а местами даже переходил с галопа на широкую рысь. Преследователям только этого и надо было…

Волк, миновав ольшаник, тяжело дыша и высунув язык, выскочил на чистое место выше по склону, и в какой – то момент увидел мелькающее в предрассветных сумерках, далеко внизу, тёмно-коричневое, движущееся пятно. Хватнув открытой пастью снег, волк резко изменил направление и с удвоенной скоростью помчался вниз, под горку...
Когда олень понял свою ошибку, было уже поздно – волк несся на него справа, сверху и потому убегать пришлось, тоже резко повернув. И тут же, оглянувшись в другую сторону, он увидел позади, бегущую параллельно его следу, волчицу…
Олень, вновь перешёл на галоп, и широким намётом помчался вперед на прыжках, швыряя назад снег из под копыт, стараясь прорваться через наледь к противоположному склону, на котором глубокий снег облегчил бы ему бег.
Но волки действовали по много раз опробованному плану. Они хотели согнать оленя на наледь, где снегу почти не было и преимущество оленя в скорости сокращалось до минимума…

И тут уж пришлось поработать старой волчице. Она, часто - часто толкаясь задними лапами, хакая при каждом прыжке - выдохе, по диагонали сократила расстояние до жертвы и первой выскочила на наледь.
Олень, поджимаемый сверху другим волком, старался как можно быстрее преодолеть опасную, скользкую, ледяную преграду, но волчица, тоже пугала его и потому, преследуемый зверь, чуть заворачивая вправо, понёсся низом склона, вдоль наледи.
Горячее дыхание туманным облачком вылетало из его ноздрей и оседало на шкуре, покрытой крепким густым волосом.
Волчица, воспользовавшись отсутствием снега на наледи скакала, летела на махах по левой стороне пади, постепенно сокращая расстояние до зверя. Второй волк к тому времени почти догнал оленя и клацая белыми острыми клыками, на длинных прыжках старался схватить оленя за задние ноги.
Преследуемый зверь, в ужасе выгибая шею, делал частые длинные прыжки, но в какой – то момент, не выдержав близкой погони, свернул на наледь. Это было началом его конца…

…Под утро зимовье прогрелось и как обычно, охотники после волнений заезда и захода, проспали. Федя проснувшись ещё раз не поленился, подложил в печку дров и не выходя из зимовья, глянув в запотевшее, тёмное окно, подумал: «Вставать ещё кажется рано… И потом Гена спит, а значит и мне, тоже можно поспать». Он лёг на своё место и сразу заснул.
Проснулись окончательно около десяти часов утра, когда не улице вовсю светило яркое солнце, ощутимо пригревая южный безветренный склон, на котором стояло зимовье.
Не торопясь развели костёр, поставили варить кашу с тушёнкой и чай. Пока мылись и собирались в лес беря с собой минимум продуктов на полуденный перекус, Федя сварил рисовую кашу и заправил её тушёнкой, запасы которой, на всякий случай, хранились под нарами, в дырявом, эмалированном ведре с крышкой.
Поели в нагретом зимовье, а чай пили уже на воздухе, у костра, обсуждая планы действий на сегодня.
Гена предложил всем разойтись и обследовать окрестности, на предмет нахождения звериных следов. Во время «совещания», Федя не поленился, вымыл котелок из под каши думая про себя, что он далеко всё равно не пойдёт и потому, нет смысла внимательно слушать указания Гены, а потом торопиться и суетиться.
Гена, поглядывая на высокое солнце в небе, тоже думал, что сегодня, наверное надежды на добычу уже нет, но надо размяться и определиться с завтрашним днём – то есть подготовить почву на завтра…
Вышли от зимовья уже в первом часу дня.
С синего ясного неба светило золотое солнце, и снег кругом был такого белого первозданно яркого цвета, что слепил глаза и приходилось щуриться, чтобы что-нибудь разглядеть против солнца…

… Гена, отойдя с километр от зимовья, поднялся на крутую гривку и отдыхиваясь, постоял несколько минут рассматривая открывшиеся горизонты.
Впереди был пологий южный склон с крупным сосняком и мелким сосновым подростом по низу. Чуть дальше, видна была долина реки, уходящая за крутую гриву покрытую серо - черным густым кустарником.
От неё, влево, полу дугой уходила долина крупного притока, лет тридцать назад почти под чистую вырубленная местным леспромхозом. На вырубах, то здесь то там стояли высокие одинокие лиственницы, оставленные для осеменения окрестностей, а между ними, все пространство заросло лиственным подростом, щетинящимся тёмными зарослями на фоне белого снега.
Днём было не так холодно и Гена, расстегнув верхние пуговицы суконной куртки с толстой подкладкой, стоял прямо и дышал полной грудью, любуясь необъятными просторами тайги и обдумывая куда пойти…

Наконец решившись, по кратчайшему пути спустился к покосам, не заглядывая в машину прошёл мимо неё и свернув по колее старой дороги, засыпанной толстым слоем нетронутого снега, пошёл вверх по течению, рассчитывая сделать петлю и возвратиться к своей избушке через низкую седловину, соединяющую основное течение реки с притоком, неподалёку от которого и была срублена зимовейка…
Пройдя километра два вдоль реки, он вышел на развилку и свернув вправо, прошёл по толстой наледи с пустотами, в которых под толстым слоем льда обмелевшим течением позванивал ручей.
Здесь, почти на стрелке слияния ледяных потоков, он увидел недавние, не больше часовой давности следы двух крупных рысей, которые прошли здесь не спеша и даже иногда останавливались чтобы поиграть.
Гена прошёл по следам несколько сот метров, наблюдая как круглые и мягкие даже на вид следы рысей, то сходились, то расходились, а местами видны были вмятины от тел крупных кошек, которые, пользуясь хорошей погодой играли и резвились, не обращая внимание ни на что…
«Может быть, гон уже начался – подумал он. – Хотя ведь ещё только начало января, а гон у рысей в феврале…»
В одном месте, Гена снял толстую варежку, нагнулся, взял ладонью мягкий снег со следа и определил, что рыси прошли здесь всего часа полтора назад…
Когда следы привели к крутому заснеженному склону, где снег в чаще был глубже чем по колено, Гена развернулся и бросив след уходящий в склон, вернулся на дорогу.
Там, устроившись на поваленной лиственнице, развёл небольшой костерок и в маленьком котелке заварил себе чай и после, с удовольствием съел пару бутербродов с полукопчёной колбасой и запил еду кружкой крепкого, сладкого, горячего чая.
Закончив есть, он собрал остатки продуктов в рюкзак, посидел ещё какое - то время разглядывая крутой заснеженный склон, поднимающийся в сотне метров впереди, потом проводил взглядом уставшее, заходящее солнце и застегнув верхнюю пуговицу на куртке – к вечеру начинало подмораживать – тронулся дальше…
Не доходя до подъема на седловину, Гена заметил далеко впереди чёрточки глубоких, крупных следов и подойдя ближе определил, что недавно через долину перешёл крупный лось. След не был свежим, но не был и вчерашним и потому, охотник предположил, что зверь прошёл здесь ночью…
Разобравшись с давностью следов, охотник тронулся дальше.
К тому времени солнце село за серый лесистый горизонт, и с востока, вверх по долине поднялись вечерние сумерки.
Гена знал, что через час настанет темнота и потому, не стал даже пытаться двинуться по следу сохатого и решил напрямик идти в сторону зимовья, а завтра утром вернуться сюда и начать тропить след.
«За ночь, зверь далеко не уйдёт – размышлял охотник. - Он, скорее всего, пошёл на кормёжку, за эту гриву и видимо останется там дневать и ночевать. А завтра я приду и выправив след, попробую его добыть…
И Максима с собой возьму… Вдвоём намного сподручнее охотиться» – заключил он и срезая по диагонали угол холма, стал подниматься на склон, который впереди, круто выводил к седловине - от этой седловинки уже было рукой подать до зимовейки…

Гена, как всегда вернулся к домику из тайги позже всех, уже в полной темноте. Он издали заметил костёр на склоне перед зимовьем и внутренне порадовался тому, что его напарники были дома и наверное варили ужин…
Действительно, Федя днём, сделав полукруг километра в полтора длинной, давно возвратился к зимовью, сварил очередную кашу с тушёнкой и вскипятил новый котелок чаю.
Перед сумерками возвратился и Максим, который тоже далеко не пошёл, потому что ночь поджимала, а лезть в подъём, в темноте, совсем его не вдохновляло. Поэтому, он не стал спускаться в долину следующей речки, а пройдя по гриве несколько километров «свалился» влево и пришёл назад уже по наледи, намёрзшей вдоль ручья, текущего в узкой долинке…
Идти по ней было одно удовольствие и потому, Максим, возвратившись из похода, совсем не устал …
Пока Федя доваривал кашу, он растопил печку в зимовье, и к приходу Гены всё было готово к комфортабельному ужину.
Ужинали уже в полной темноте, в зимовье, где горела стоящая на подоконнике свечка и сухо пощёлкивали угольки в раскалившейся печке…
Перед едой, немножко выпили и разговорились, а Федя вспомнил в очередной раз как осенью, он с приятелями ездил на Байкал, на изюбриный рёв и стрелил там зверя…
- Это было просто волшебно, - рассказывал он, прихлёбывая горячий чай из кружки отдуваясь и вытирал пот с раскрасневшегося лица.
- Я стою... За моей спиной, в соснячке, местный умелец трубит в трубу. И вдруг, на край поляны выскакивает бычина с рогами, как соха, останавливается и озирается. У меня руки, ноги затряслись. Я едва карабин удержал…
Поднимаю ствол, выцеливаю, а мушка ходуном ходит. Я нажал на курок и кажется, глаза закрыл. Открываю, а он -бык, уже лежит и не шевелится...
Гена был опытным зверовым охотником, но всегда немного ревновал других охотников к их успехам и потому, к Фединому рассказу с самого начала отнёсся прохладно. Зато Максим стал Федю расспрашивать:
- А какие у быка были рога, Фёдор Иннокентьевич? И сколько он весил, примерно?
Федя с удовольствием рассказал, что у быка были большие, шести-отростковые рога и весил он килограммов под триста…
- Ну, таких зверей не бывает, – скептически заметил Гена и разлил ещё по одной, а Федя, разгорячился вспоминая удачную охоту и уже не мог остановится:
– Ты знаешь, я сам удивился – не уловив скепсиса, продолжил он – но этого быка мы до машины вытаскивали вшестером…
- Так что, у вас там загон был? – вновь съязвил Гена, который очень не уважал коллективные охоты, но Федя и тут не заметил подкола и простодушно ответил: - Нас семь было. Седьмой был водитель «Урала»…

После дня проведенного на воздухе, после выпитой водки всех разморило и потому, попив чаю сразу легли спать и через несколько минут в зимовье уже слышалось громкое сопение…
Гена, на мгновение очнувшись от глубокого сна, слез с нар, погасил свечку и вернувшись на своё место, тут же заснул вновь, теперь уже до утра…

… Шоколадно-коричневый олень нёсся по белому, пушистому снегу, высоко выпрыгивая и мелькая желтоватым «зеркалом» на заду, а вслед ему скакали серые волки, прижав уши и распушив хвосты…
Тайга вокруг, стояла по-прежнему суровая и молчаливая и казалось, была совершенно равнодушна к вечной как мир драме - жить или умереть.
Хищники как всегда догоняли, а жертва стремилась убежать и спасти свою жизнь - извечное противостояние быстрых ног и острых клыков или когтей…
Как только олень выскочил на наледь, разница в скорости сократилась, и преимущество полностью перешло к преследователям.
Волки на льду, плотнее держались на ногах, в то время как олень, сильно толкаясь твёрдыми копытами, проскальзывал задними ногами и гонка, какое – то время шла на равных.
Но в одном месте, наледь сворачивала чуть влево, и волк, боясь что олень проскочит с наледи в заснеженный лес, где он будет иметь преимущество, напряг силы, сделал несколько длинных прыжков и наконец, на лету, вцепился мёртвой хваткой в правую заднюю ногу зверя, чуть повыше копыта и раздвинув все четыре лапы стал тормозить и замедляя движение жертвы, тащился всем телом по наледи словно живой якорь.
Олень, на мгновение потерял равновесие, поскользнулся передними копытами на запорошённом снегом льду и в этот момент, разогнавшаяся волчица с ходу прыгнула, используя инерцию броска вскочила оленю на спину, и вцепилась жертве в холку.
В последнюю секунду олень выправился и оставшись на ногах, пытался скакать дальше. Он ударил левым копытом волка, тот оторвался от его ноги и кубарем отлетел в сторону, но тут же вскочил, и злобно рыкая, постарался догнать потерявшего скорость зверя с «седоком» на плечах….
Олень даже сумел спрыгнуть с наледи в глубокий снег, и от толчка, волчица тоже свалилась вниз. Но тут вновь подоспел волк и в броске, вытянувшись всем телом, вцепился в бок оленя и дёрнув тяжёлой головой, вырвал большой кусок мяса из подбрюшья.
Олень, протаранил встречный заснеженный куст, но скорость бега окончательно потерял и тут, уже оба волка, с разбегу вскочили на оленя и на ходу рвали и кусали обезумевшего от боли и ужаса, слабеющего от ран зверя.
На его неровных следах оставалась, широкой полосой, кровавая цепочка ало – красных брызг. По коричневой шерсти с загривка тоже потекли липкие красные потёки…
Проскакав ещё метров пятьдесят со своими страшными «седоками», повисшими на нём, он, уже не владея телом столкнулся с молодым деревцем, шатаясь, сделал ещё несколько шагов и рухнул в сугроб. Матёрый волк, перехватившись, вонзил клыки в горло жертвы, и перервал его одним мощным рывком. Алая, тёмная кровь жарким потоком хлынула на снег и олень, несколько раз дернувшись умер…

Хищники продолжали рвать его беззащитное, неподвижное уже тело, и успокоились только тогда, когда разорвав живот, вытащили наружу дымящиеся паром внутренности.
После, озираясь и рыкая, оттащив чуть в сторону свой кусок оленины, принялись есть, по временам зло осматриваясь, облизывая окровавленные морды, повизгивая от непреходящего возбуждения…

… Для волков, это была очередная удачная охота из множества предыдущих. Но каждый раз они вот так напрягали последние силы в погоне, чтобы потом отъедаться на убитом звере, торжествуя очередную победу.
Таковы безжалостные законы природы – одни убегают, спасая свою жизнь, другие догоняют, «спасая» свою. Ведь если они не смогут догнать жертву, то сами умрут от голода… Так мир устроен!
Перефразируя русскую поговорку можно сказать: «Для чего в природе волки?! Да для того, чтобы олени не дремали»!

… Часов в семь утра, когда в лесу была ещё полная тьма, Гена проснулся, поворочался, слушая тишину вокруг и просчитав до десяти, поднялся с нар, накинул куртку на плечи и скрипнув подмёрзшей снизу дверью, вышел на улицу.
В ночной темноте на чёрном небе светили потерявшие свой вечерний блеск звёзды и на фоне белого снега выделялись расплывчатые пятна сосен, растущих вокруг домика.
Подрагивая от озноба, Гена зашёл за зимовье, постоял там, и, захватив несколько поленьев дров из поленницы, возвратился внутрь. Он, вставая, надеялся после ещё хотя бы немного полежать, но морозец на воздухе помог преодолеть сонливость и потому, войдя в зимовье он открыл дверку печки, наложил в тёплое ещё нутро, на покрытые пеплом угольки, новых поленьев, снизу положил бересту, зажёг её и закрыл дверку.
Буквально через секунды, в печке раздался нарастающий гул разгоревшихся дров и Гена, при свете свечи, поставил сверху на плиту котелок со вчерашней кашей и второй – с чаем.
Сын и Федя заворочались на нарах и Гена, помешивая ложкой, греющуюся, ароматную кашу, произнёс добродушно - насмешливо: - Подъём, господа - товарищи! Сегодня у нас полный рабочий день…
Первым из под куртки выпростался Федя, а за ним, недовольно зевая, поднялся Максим. Пока умывались, одевались и обувались уже в лесные одежды и обувь, каша согрелась, чайник закипел и усевшись вокруг стола, охотники нехотя, без аппетита поели.
Потом, разобрав рюкзаки, каждый для себя приготовил обеденный перекус и положил вместе с маленьким котелком в рюкзак. Без этого, ни один уважающий себя охотник в тайгу не пойдёт - в зимней тайге всякое может случится.
В зимовье посветлело и когда вышли на улицу, увидели, что снаружи светло и где – то за лесным горизонтом уже готовиться к восходу солнце.
Разошлись в разные стороны.

Федя, неспешно шагая по глубокому снегу, отправился вверх от зимовья, на гребень, по которому хотел под вечер выйти к машине - там и была назначена встреча. Гена и Максим, на сей раз вместе, широко и бодро шагая, направились в падь, по которой текла речка…
Спустившись вниз, они, идя след в след свернули налево, вышли на наледь и разговаривая полушёпотом, пошли вперёд…
- Мы, сегодня – говорил Гена – пройдём немного вниз по пади, а потом свернём по распадку направо и поднявшись на гриву, будем искать следы вчерашнего лося. Он должен быть где – то недалеко. А уже выйдя на след, начнём тропить и действовать по обстоятельствам…
Максим молча кивал, как всегда соглашаясь с отцом, шёл позади и внимательно осматривал ближайшие склоны. Года два назад, в этом месте он стрелил двух изюбрей и потому, надеялся на повторную удачу…

… Это было зимой, но ещё в декабре. Снегу было уже много, идти было тяжеловато, и он приотстал от отца.
Когда Гена, поднявшийся на гривку первым, вспугнул с лёжки двух маток - оленух, они на галопе поскакали вниз, и выскочили как раз на ошеломлённого и даже немного испуганного Максима, который, заметив непонятное движение далеко вверху склона, постарался спрятаться…
Стоя за деревом, видя приближающихся коричнево – шоколадных оленей он, гадал про себя - стрелять или не стрелять…
Но вспомнив недовольное выражение на лице отца, решил всё-таки стрелять, вскинул ружьё и нажав на курок, ранил первую матку, а вторым выстрелом, попал следующей по лопатке и она с хода ткнулась мордой в снег.
Оленухи, выбежали на него метров на тридцать и он, перед стрельбой хорошо разглядел и крупы зверей, и головы, и даже тревожное выражение их глаз…

Ещё не веря в удачу, Максим отыскал глазами второго зверя и увидел, что другая оленуха стояла в густых кустах, просвечивая коричневым, сквозь темно – серые заросли.
Молодой охотник и здесь не растерялся, прошёл тихонько, чуть вперёд и влево, нашёл удобный прогал и, прицелившись, выстрелил. Вторая оленуха, скакнув после выстрела вперед, неуверенно, хромая прошла ещё несколько шагов и, зашатавшись, упала в ольховый куст.
Позже выяснилось, что Максим первым выстрелом переломил оленухе левую переднюю ногу и потому, она остановилась в кустах, а не помчалась убегать дальше…
Тогда, отец с сыном, разделали оленей, мясо оставили на месте и позже, подъехав на машине загрузили добычу и вывезли в город…
Оленьего мяса, той зимой, Гениной и Максимовой семьям, хватило надолго, а Максима, жена ещё больше зауважала за оборотистость и добычливость…

…Пройдя по наледи ещё с полкилометра, охотники, рядом с малой маряной, на склоне справа, увидели следы недавно прошедшего здесь оленя и остановившись посовещались.
Решили, что немного пройдут по следу оленя, а если он уйдёт в другую падь, то вернуться и займутся сохатым...
Максим, свернув чуть влево, поднялся на пологий склон небольшого распадка и идя параллельно следу, загребая резиновыми сапогами с напущенными сверху суконными брюками глубокий мягкий снег, стараясь не шуметь шёл чуть впереди, а Гена, слегка приотстав, тронулся прямо по оленьему следу.
Идти по глубокому снегу было трудно, но с утра, когда тело ещё полно сил, охотники передвигались быстро. А чтобы не вспугнуть зверя, они изредка останавливались, чтобы оглядеться и отдышаться…
Поднявшись почти в самую вершину распадка, Гена остановился в очередной раз, обвёл взглядом кустарниковую чащу впереди.
Ему вдруг показалось, что он увидел лосиную голову, торчащую метрах в пятидесяти над чащобником и глядевшую в его сторону.
Гена долго стоял не двигаясь и медленно поводя головой из стороны в сторону, пытался определить, - действительно ли это была лосиная голова или ему померещилось, показалось, как довольно часто бывает на охотах…
Но ведь шёл-то он по оленьему следу…

Наконец, охотник сдвинулся с места, медленно шагнул два шага в сторону и вновь пригляделся – голова была неподвижна, и по-прежнему неясно было, есть там, в кустах лось или нет…
После долгой паузы, охотник сделал теперь уже четыре шага в другую сторону и в конце, в какой – то момент увидел и понял, что это точно лось.
Зверь стоял неподвижно и смотрел на его передвижения, не шевелясь и не отрывая от человека глаз…
Как только Гена понял, что это сохатый, он, не раздумывая, боясь, что зверь вдруг сорвавшись с места уйдёт без выстрела, вскинул карабин и мгновенно выцелив в широкую грудину чуть пониже головы, нажал на спуск.
Грянул выстрел!
Лось, развернулся в прыжке и мелькнув чёрной лохматой шерстью, исчез в кустарнике, протрещав валежником…
Всё стихло…

Оглядевшись, Гена увидел сквозь деревья впереди, слева на склоне, остановившегося Максима, ожидающего от отца разъяснений.
Гена помахал ему руками показывая, что стрелял в лося и тихонько пошёл вперёд по направлению к тому месту, где минуту назад, стоял и смотрел за охотниками, молодой лось.
Выстрел был сделан Геной так быстро, что он не совсем верил, что попал, но шёл медленно и осматривался держа карабин на изготовку, пристально вглядываясь в тёмные места в чаще.
Поднявшись к тому месту, где стоял зверь, Гена увидел следы развернувшегося и ушедшего на скаку зверя и самое главное - клочок черной шерсти, лежащий на снегу между следами лося.
Подняв клок, он повертел шерсть перед глазами, молча показал её идущему навстречу Максиму, и ещё осторожнее пошёл по следу вперёд…
Когда, в следующий раз он поднял голову от следов, то увидел сквозь кусты, шагах в тридцати от него, чёрно - лохматого, угловатого лося лежащего на снегу в неловкой позе. На его голове, Гена рассмотрел небольшие, трёх отростковые рожки…
- Ага, - чуть не закричал он – я его добыл! – но сдержался, и помахал рукой сыну, призывая его к себе…
Позже, они вместе, не торопясь осмотрели лежащего лося и его последние следы, и вот что выяснили…

… Лось, после утренней кормёжки шёл по гриве, не торопясь и часто останавливаясь, а потом свернул в сторону вершины маленького распадка, по которому в это время, поднимались охотники, тропя изюбря. Услышав шум их шагов, лось остановился в чаще и прежде чем убежать, решил рассмотреть всё получше. Он долго стоял и ждал, видя неясное мелькание фигур охотников, впереди и внизу…
В это время. Гена, случайно бросил взгляд в сторону зверя, а тот, в этот момент, чуть повернул голову в сторону Максима и это движение выдало его, и заставило насторожиться охотника…
Когда Гена передвигался из стороны в сторону, лось видимо ждал малейшего его движения вперёд, в свою сторону, чтобы развернуться и убежать. Но охотник интуитивно угадал намерения зверя, очень быстро выстрелил и попал лосю в грудь. И это был смертельный выстрел…
Возбуждённый Гена рассказывал сыну, как это было.
- Я его увидел, но глазам своим не поверил. Поэтому, стал присматривался получше. Но в тот момент, когда голова зверя вновь чуть двинулась, я навскидку выстрелил и был почти уверен, что промазал…
Гена сделал паузу, посмотрел вниз на то место, с которого он увидел голову лося и продолжил:
- Возобновить стрельбу по бегущему я не успел, потому что зверь мгновенно скрылся в чаще и слышен был только удаляющийся треск, почему-то быстро прекратившийся. Я не мог стрелять, потому что совсем его не видел, а наобум палить не захотел…
- Есть охотничье правило – не стрелять на звук…

Максим приобнял отца, поздравил его с удачным выстрелом и они стали разделывать лося.
Зверь был упитанный, сильный и красивый. Рожки с тремя отростками показывали, что ему было три – четыре года. Чёрная длинная, блестящая шерсть, большая горбоносая голова, длинные серо – белые ноги с чёрными крупными копытами – показывали, опытным охотникам, что зверь был хорошо развит и несмотря на середину зимы, в полной силе и откормленности…
Сбросив на снег рюкзаки, отец с сыном не спеша – время было всего около часу дня - развели костёр, подточили ножички и принялись за разделку туши.
Максим в институте, хотел стать хирургом и потому, хорошо знал анатомию и всегда интересовался анатомическими подробностями у добытых зверей, разделывая туши мастерски...
Подрезая трудные места ножичком и помогая себе отдирать шкуру от мяса сжатым кулаком, они делали это с двух сторон, и потом, вскрыв брюшину выпотрошили лося, вывалив наружу пахучий кожаный мешок – желудок и стали разбираться, куда же попала пуля.
Выяснилось, что пуля вошла в левую сторону груди, по касательной задела лопатку и проникла вдоль рёбер в область сердца, где пробила и оторвала большой кровеносный сосуд. Кровь слилась в брюшину и какая – то её часть вылилась через ноздри, на снег. Зверь был упитанный и на внутренностях, кое - где виднелись «серьги» нутряного жира.
Весил лось килограммов двести шестьдесят - двести восемьдесят и потому, вынести его к машине, даже в «разобранном» виде было совсем непросто…

… Закончив разделывать и исследовать убитого лося, проголодавшись и отдыхая, отец и сын, уже близко к сумеркам вскипятили чаёк и съели взятый с собой перекус.
К машине отправились в шестом часу вечера, уже в полутьме и подойдя к поляне, где отстаивалась машина, издалека увидели костёр который развел Федя. Он уже давно ожидал Гену с Максимом и гадал, что с ними произошло в тайге.
Встречая их он отошёл от костра и спросил: - Ну, как? Добыли кого-нибудь?
Максим прошёл мимо, к машине и ответил что-то нечленораздельное. Посомневавшись какое-то время, Федя решился спросить Гену:
- Я выстрел слышал днём… Вы что, кого - то добыли?

Гена махнул рукой и нарочито равнодушно ответил: – Да, стрелили бычишку... Так что, будем выносить…
Федя вздохнул, вспомнив напряжение и усталость, когда несёшь в рюкзаке на плечах килограмм сорок мяса, да ещё по нехоженой, заснеженной тайге, но промолчал…

… Посидели у костра, ещё раз попили чаю, поели немного каши, которую Федя сварил несколько часов назад, сразу после полудня.
Он рано пришёл к машине, потому что устал, и потому что не пошёл далеко – боялся заблудиться. А ходить по тайге, в одиночку, да ещё ночью, он очень не любил и если честно признаться – боялся…
Гена между тем, коротко, как и подобает опытному охотнику, рассказал, как он стрелил зверя.
Федя обрадовался, приставал с вопросами, на что Гена отвечал односложно, только да и нет…
Ему казалось, что охотнику следует быть немногословным, но знающим и деятельно – удачливым. Федя же, как всякий любитель, готов был с энтузиазмом обсуждать каждую деталь удачной охоты. Его привлекала эмоциональная сторона охоты и немного отталкивала охота как профессия, как тяжёлая и часто, грязная работа.
Допивая чай Гена решил, что будут выезжать из тайги немедленно и что за мясом приедут завтра, взяв с собой ещё кого-нибудь…
Федя обрадовано поддакнул, а Максим как всегда промолчал…
Прогрев паяльной лампой мотор, Гена спустя какое – то время завёл машину, подождал немного, потом все уселись в микроавтобус, и не торопясь, поехали по своему следу уже в полной темноте, под холодным звёздным небом, назад на тракт, а потом и дальше, в город, не заезжая в деревню.
Гена, как обычно вёл машину, управляясь с баранкой почти автоматически, а рядом сидел молчаливый Максим. Он вспоминал весь сегодняшний день в подробностях и подумал, что ему всё больше нравиться бывать в тайге, а когда это удовольствие сопровождается ещё и удачной, добычливой охотой, то интерес увеличивается многократно.

За эти дни, он отвлёкся от работы в госпитале и ему уже вновь захотелось поскорее вернуться домой, увидеть уютную, приветливую жену и детей, которые с малых лет знали, что если «папа с дедой едут в лес», то обязательно привезут мяса, из которого мамка наделает вкусных, сытных котлет и бифштексов.
И старший и младший мальчики с восхищением смотрели на отца и деда, и очень хотели, когда вырастут, стать такими же охотниками, как старшие…

…Вскоре, машина, переваливаясь на ухабах и рыча разогретым мотором, «выплыла» на трассу и резво побежала в сторону городу, освещая ярко горящими фарами белый снег, лес на обочинах, утоптанную колёсами грузовиков и лесовозов, широкую шоссейную дорогу…
Федя, развалившись на мягком сиденье молчал и вглядывался в освещённое впереди машины пространство. Он тоже был доволен поездкой и думал, что завтра на «вынос» мяса из тайги, надо обязательно взять сына, которому было уже двадцать пять лет и который тоже работал следователем в городском отделе милиции…

«Надо будет его тоже приучать к охоте, к поездкам в тайгу – размышлял Федя. - Такой отдых, такая перемена обстановки – просто необходима, для милиционера – следователя. От уголовников, от их свирепых разборок невольно душевно устаёшь. А в лесу можно восстановиться очень быстро…»
Он невольно вспомнил нелепые, но приятные детективные сериалы и тихо улыбнулся, представляя, как будет сегодня рассказывать жене о прогулках по лесу и хвастать, что принесёт домой несколько десятков килограмм свежего мясца…

…Пара крупных рысей, отлежавшись днём в густом ельнике, вышла в сумерках на чистый, заросший крупным сосняком склон и направилась в сторону вершины таёжного ручья, где разрослись молодые осинники, в которых зимовали зайцы – главная зимняя добыча рысей.
Обойдя по дуге осинники, рыси разделились и одна залегла на утоптанной и посыпанной заячьим помётом тропе, а другая вошла в осинник и немного пройдя по тропе вспугнула зайца, который, мелькая в полутьме наступившей ночи беленьким хвостиком, изо всех сил помчался от опасности и попал прямо в лапы затаившейся второй рыси…
Используя такую тактику за ночь, рыси поймали двух зайцев, которых им вполне хватило для утоления голода. Рыси вообще едят немного и часто съев лакомые куски тушки, остальное бросают или закапывают в снег…
Под утро, проходя по верху гривки среди сосен, самец – рысь натолкнулся на след незнакомой рыси – соперника…
Обнюхав метку, сделанную незнакомцем на обгорелом пне, он вдруг, покинув свою подругу, мягкими, но сильными и длинными прыжками помчался вслед нарушителю границ его кормового участка.
Вскоре на окраине сосняка, уже на открытой маряне «хозяин участка» заметил мелькающую в подлеске незнакомую, молодую рысь.
Хищник пронзительно, дико и страшно закричал и по прямой, бросился на незнакомца!
Отступать было уже поздно и рыси схватились в открытом бою.
Сцепившись неразделимым клубком, яростно урча и пронзительно рявкая, они катались по снегу подминая кустики багульника, торчащего из снега...
Шерсть полетела клочьями и когда клубок распался, то хозяин здешней тайги, утробно урча отошёл чуть в сторону взъерошенный и нервно подёргивающий коротким хвостом, а молодая рысь стала шипеть и припав к земле, напряжённо следила за уходящим победителем.
Из ран, у него на боку вначале закапала, а потом и обильно потекла кровь… Хозяин, отойдя к ближайшему высокому толстому пню, упавшей от ветровала сосны, сделал метку и злобно рыча, оглядываясь и плавно переступая круглыми, мягкими лапами, возвратился к подруге…
Молодая рысь, постанывая и шатаясь, прошла некоторое расстояние, дойдя до полу занесённого куста багульника, вошла в чащу, легла и стала зализывать раны…

…Волки, после обильного пиршества, с переполненными животами, отошли от разодранной туши оленя совсем недалеко, и залегли в снег. Волк – самец устроился на развороченном прошлым летом муравейнике с таким расчётом, чтобы была видна туша убитого ими зверя, а волчица легла неподалеку и тотчас задремала, изредка дёргалась всем телом и повизгивала во сне, видя воображаемую погоню за новым зверем.
Волк спал насторожённо и очень чутко. Стоило треснуть от мороза коре дерева в узком распадке справа, зажатом между крутыми каменистыми берегами слоистого чёрного плитняка, как он мгновенно просыпался, взглядывал в сторону туши и убедившись, что всё спокойно, вновь опускал, угловатую большую голову с торчащими подвижными ушками на вытянутые лапы, до следующего подозрительного звука…
Утром, волки проснулись полные сил и поднявшись, долго потягивались, широко раскрывая острозубые пасти, зевали. Потом волчица подошла к волку и лизнула его в чёрный, влажно – блестящий нос. Волк недоверчиво отвернул морду, чихнул и потёр нос правой лапой…
Они стояли рядом, и видна была разница в размерах. Волк-самец был сантиметров на десять выше волчицы и имел поджарый живот и длинные саблеобразные задние лапы, которые стояли на снегу, более тесно, чем прямые передние.
Глаза у волка были коричнево - серого цвета и в лучах встающего солнца отливали янтарным блеском. Он был привычно спокоен и уверен в себе.
Волчица, более приземистая и коренастая, имела низкую грудину, отвисший живот, и несимметричные уши, которые она, подходя к волку прижимала чуть назад. Волчица виляла толстым коротким хвостом давая понять, что она в полной покорности и в полной власти волка - вожака.
Не обращая на неё внимания, волк всем своим видом показывал, что такие нежности, в данном случае и в данное время, совершенно неуместны.
Он подошёл к дереву, поднял правую лапу, пометил низ дерева струйками мочи, потом дёргая лапами назад, расшвырял пушистый снег почти до земли и после этого, уходя с лёжек перешёл с места на легкую рысь, направляясь на север, в обход кормового участка стаи…
Через некоторое время волки, двигаясь цепочкой, выйдя на покосы подошли к дороге и учуяв свежий запах колёсной резины, остановившись в нескольких шагах от колеи, долго осматривались и нюхали воздух…
Совсем недавно по дороге проехала машина, оставив за собой глубокую снежную колею, неприятно пахнущую железом…
Потом, волки широкими прыжками перескочили опасное место и по прямой ушли в распадок, из которого навстречу им, внезапно задул холодный ветер, предвещавший перемену погоды и новые морозы…


15. 01. 2007 года. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal